Текст книги "Долгая зима"

– Северный патруль. Возвращаемся с дежурства. Пропустите нас.

Лейтенант отдал честь.

– С вами гражданские лица, сэр?

– Телевизионная бригада. У них пропуска.

– А юная леди? – медленно произнес лейтенант.

– Мы подобрали ее рядом с «Варфоломеем». На нее напали. Ей требуется медицинская помощь.

Лейтенант выдержал паузу и отчеканил:

– Сегодня утром поступил новый приказ, сэр. Не пропускать людей в Пейл без особого разрешения Главного штаба. Мне очень жаль.

– Слушайте, – взмолился Чисхолм, – она же медсестра! Нам понадобятся такие люди. Она не станет отлынивать ни от какой работы!

Лейтенант был почти ровесником Чисхолму, только круглолицым, темноволосым, с меланхолическим выражением лица.

– У меня приказ, сэр, – сказал он. – Ничем не могу помочь.

Чисхолм посмотрел на него в упор.

– Она медицинская сестра, осталась в «Варфоломее», чтобы ухаживать за пациентами. На больницу напали мародеры. Мы нашли несчастную девушку на улице, когда ее пытались изнасиловать. Я возьму на себя всю ответственность за ее нахождение в Пейле.

Лейтенант покачал головой.

– Это невозможно, сэр. Здесь ответственный я. – Его печальное лицо исказила озлобленная гримаса. – Господи, какие еще сцены Ты нам уготовил?

Чисхолм вышел из машины, отвел лейтенанта в сторонку и повел с ним задушевный разговор. Однако лейтенант все так же качал головой.

Эндрю в первый раз услышал голос девушки.

– Пожалуйста, помогите мне выйти, – попросила она его с легким ирландским акцентом.

Эндрю решил, что она собирается прийти на помощь Чисхолму; он не сомневался, что, какими бы строгими ни были приказы, ни один человек на свете не сможет отказать ей. Эндрю выскочил из машины и подал руку. Медсестра побрела прочь от ворот.

– Нет, – крикнул он ей вдогонку, – сюда!

Не обращая внимания на его призыв, она продолжала ковылять по заросшему льдом тротуару.

– Сестра! – позвал Чисхолм. – Вернитесь! Мы сейчас обо всем договоримся!

Но она и не думала останавливаться. Эндрю бросился было за ней следом, и тут же замер, прикованный к месту решительностью удаляющейся фигурки. Прояви она хоть малейшее колебание, оглянись назад, он обязательно устремился бы за ней. Если бы девушка бросилась бежать, он догнал бы ее. Но она просто брела от них прочь будничным шагом, воплощающим собранность и спокойствие. Им оставалось только смотреть ей в спину, пока она не исчезла за углом.

– Я верну ее, – сказал Чисхолм.

– Нет, сэр, – сказал лейтенант и загородил ему путь.

Они уставились друг на друга, испытывая одновременно ярость и презрение к самим себе. Чисхолм обреченно пожал плечами:

– Ваша взяла. – Он нырнул обратно в машину. Эндрю последовал за ним. Чисхолм еще раз посмотрел в ту сторону, где только что брела рыженькая медсестра, и отвернулся. – Открывайте ворота! – приказал он лейтенанту.

Глава 9

Как ни странно, в выходной наступило лето – во всяком случае, по календарю. Вечера удлинились. Эндрю и Мадлен сидели закутанные, прихлебывали слабенький кофе и вели неспешную беседу. Перед самым исчезновением кофе из магазинов Мадлен закупила изрядный запас, но они все равно позволяли себе такое пиршество всего два-три раза в неделю. Прочитали вечернюю газету – листок бумаги с мелким текстом на обеих сторонах; дальше читать все равно было нельзя из-за сгустившихся сумерек. Включать же электричество в неслужебных помещениях разрешалось теперь только после девяти вечера.

Если не считать холода и легкого голодного подташнивания, превратившегося в постоянное ощущение, Эндрю испытывал чувство довольства и расслабленности. Здесь, в этой комнате, в обществе Мадлен, можно было забыть об агонии, в которой корчился город за пределами Пейла, и о неясном будущем, уготованном счастливчикам, оказавшимся по эту сторону его рубежей. Об этом нельзя было все время думать, иначе жизнь стала бы совершенно невыносимой.

Дэвид обещал заглянуть часов в девять. Они спокойно дожидались его в темноте. Он появился ближе к десяти.

– Хочешь, включу свет? – предложила Мадлен.

– Если он вам помешает, то лучше не надо, – сказал Дэвид.

– При свете лучше, – сказал Эндрю и поднялся с места.

Приход такого гостя был посягательством на их уединение, и ему хотелось это подчеркнуть. Дэвид заморгал от яркого света. Его лицо было изможденным; это заметила и Мадлен.

– Присядь, Дэвид, – предложила она, – я дам тебе чего-нибудь выпить.

– Как у вас с виски? – спросил он.

– Очень просто: никак. Могу предложить «кокберн». Не возражаешь?

Дэвид помотал головой.

– Вполне здравая идея. Я запас его после нашей свадьбы – когда мы вернулись из Брюсселя. Две дюжины, по двадцать семь шиллингов шесть пенсов бутылка. Сколько же их осталось?

– Точно не знаю. Дюжины полторы.

– Тогда тащи пару. Время найдется.

– Ты выглядишь утомленным, – сказала Мадлен. – Слишком много хлопот?

– Терпимо. – Он зевнул и перевел взгляд на Эндрю. – Есть свежие письма от Кэрол?

– Последнее пришло сегодня утром.

– У нее все в порядке?

Мадлен аккуратно наполнила портвейном три рюмки и принесла их в комнату на подносе. Дэвид решил произнести тост:

– За лето! Сегодня в полдень термометр на крыше министерства показывал три градуса тепла.

– Это уже кое-что, – сказал Эндрю.

– Слишком мало и слишком поздно. Ты хоть представляешь себе, как быстро убывают наши иностранные капиталовложения? Знаешь, что предпринимались попытки договориться о продаже Ираку ближневосточного имущества «Бритиш Петролеум»? Концессий, оборудования, заводов – всего?

– Грустно. Но это поможет протянуть хотя бы еще немного.

– Переговоры сорвались. Ирак больше не признает британского правительства, ибо оно не в силах осуществлять суверенитет над собственной территорией. Так что имущество присвоено без всякой компенсации – видимо, в порядке самозащиты.

– Что же теперь будет? – спокойно спросила Мадлен.

– Здесь? – Он кивнул на Эндрю. – Во-первых, Энди уже через несколько дней лишится работы.

– Почему?

– Телевидение прикроют. Слишком расточительное средство связи для территории, площадь которой ограничена Пейлом.

– А потом?

– Есть идея продержаться. Запасы провианта имеются – более значительные, чем я себе представлял. Здесь уж мы постарались. Если дело пойдет на лад и станет пригревать солнышко, придется еще, конечно, пережить следующую зиму, но потом, если повезет, может и полегчать.

– А если не пойдет на лад?

Дэвид беспомощно развел руками:

– Тогда гибель. Есть все основания опасаться, что так произойдет при любых обстоятельствах. Ребята снаружи сильно оголодали и совсем отчаялись. Боюсь загадывать, как долго военным удастся сдерживать их напор.

Немного помолчав, он продолжил:

– Я могу раздобыть для вас два билета на самолет на следующую среду. Лиссабон – Тимбукту – Лагос.

Ответ Мадлен был негромким, но твердым:

– Нет. Во всяком случае, не для меня.

Дэвид сделал еще глоток и уставился на нее; во взгляде читались мольба, усталость и отчаяние.

– Мадди, – произнес он, – я не могу допустить, чтобы твоя участь оставалась на моей совести. Прошу тебя, улетай!

– Твоя совесть тут ни при чем, – сказала она. – Просто я хочу остаться.

Дэвид утомленно улыбнулся.

– Ты нечасто проявляешь упрямство. Но уж когда заартачишься, у меня никогда не хватало умения тебя уговорить, правда? Пока места есть, но я не смогу возобновить заказ.

– Знаю. Я не стану тебя обвинять.

– Если все рухнет, то произойдет это быстро. Существует план эвакуации важных персон. Я – важная персона, потому что участвую в планировании, и смогу удрать на последнем самолете. Но о том, чтобы прихватить кого-то с собой, речи уже не будет. Понимаешь?

– Конечно.

– Я не смогу улететь, оставив тебя здесь, Мадди! Разве это мыслимо? Не знаю, что здесь произойдет, но, отвергая мое предложение, ты обрекаешь на гибель нас троих. Если же ты согласишься, то мы проведем остаток жизни под африканским солнышком.

– Кэрол уже там.

– Знаю. Такое впечатление, что за тридевять земель. – Дэвид осушил рюмку и поставил ее на столик. – Я не улечу без тебя, Мадди, можешь не сомневаться. А с тобой – не позволят. Я приношу им здесь пользу, так что уверен, что смогу вовремя смыться, когда случится непоправимое, но я также уверен и в том, что не сбегу раньше времени. – Он пожал плечами. – Тебе решать.

Твердо удерживая бутылку, Мадлен снова наполнила рюмки. Розовое вино мягко мерцало в хрустале. Она протянула мужчинам их рюмки и подняла свою. На ее лице читалось спокойствие и печаль от смирения перед неизбежностью.

– Хорошо, Дэвид, – сказала она, – мы уедем. Выпьем за наше африканское будущее!

Часть вторая

Глава 1

Дэвид не только раздобыл для них билеты, но и уладил дело с валютой. При создавшихся условиях нечего было и надеяться на то, чтобы продать дом на Денхэм-Кресент или хотя бы сдать его; точно так же никакой ценности не представляло и все остальное имущество. Однако Дэвиду удалось продать за триста фунтов меховую шубу Мадлен. В итоге у нее оказалось на руках семьсот фунтов, к которым Дэвид добавил от себя еще пять сотен. Она запротестовала, уверяя, что деньги понадобятся ему в Лондоне, но он только усмехнулся:

– Только не в Пейле. У нас новая валюта – власть, а ее мне хватает. Можешь вложить эти деньги для меня во что-нибудь в Нигерии. Приехав, я заберу и деньги, и проценты.

Эндрю удалось наскрести всего двести шестьдесят фунтов. Остальное оказалось вложенным в акции, однако биржа прекратила операции на неопределенный срок.

– Я могу выписать банковский чек на Мадди как на свою жену, – сказал Дэвид, – но отдельный чек на Энди – нет, это слишком сложно. Если он доверяет тебе, я переведу все на твой счет в лагосский банк. Можете взять по десятке наличными для покрытия мелких расходов, пока не доберетесь до банка.

Они поселились в только что открывшемся отеле «Африка». Это тоже было делом рук Дэвида. – Отель оказался переполненным, и им достались номера на разных этажах: Эндрю на пятом, окнами во двор, Мадлен – на третьем, с видом на лагуну. Они добрались до отеля под вечер. На набережной горели огни, сама же лагуна казалась черной. Вдали вспыхивали неоновые рекламы.

Спустившись в ресторан, чтобы поужинать, они обнаружили, что за столами восседают в основном чернокожие, которым прислуживают белые официанты. Их столик обслуживал высокий седовласый человек родом из Франкфурта, еще не привыкший к ловкому обращению с посудой и извинявшийся за свою неловкость. Как оказалось, на родине у него был магазин.

– Ну и как во Франкфурте? – поинтересовался Эндрю.

Официант ответил с холодной улыбкой:

– Дома еще стоят, прочные дома, не так давно построенные американцами, дороги тоже никуда не делись, только ушли под лед. Я вернулся во Франкфурт в 1945 году и застал одни руины. Но тогда среди руин кипела жизнь. Теперь же город мертв.

– Вы давно здесь? – спросила Мадлен.

– Три недели, мадам.

– И не жалеете?

– Конечно, нет. Мы живем с семьей в довольно стесненных условиях. Зато у меня хорошая работа. И щедрый «деш».

– Это что еще такое?

Официант улыбнулся:

– «Чаевые» по-местному. Сама зарплата, конечно, невелика.

Вместе с кофе он принес адресованную Эндрю записку.

Там говорилось:

Дорогой Эндрю,

По словам Дэвида, ты прибываешь сегодня и останавливаешься в «Африке». Если тебе захочется повидаться, я буду в «Айленд-клаб» начиная с половины десятого вечера. Приходи сам или оставь записку.

Твоя Кэрол.

– «Айленд-клаб» – это далеко от отеля? – спросил Эндрю у официанта.

– Недалеко, сэр.

Эндрю показал записку Мадлен:

– Сходим?

– Приглашен только один из нас.

– Это не важно.

– А по-моему, важно.

– Возможно, Дэвид не сообщил ей о твоем прибытии.

– Скорее всего она просто хочет обсудить что-то личное. Вам наверняка есть о чем поговорить.

– Ты – часть моей личной жизни, – заявил Эндрю. – Частной жизни, хотя и не интимной.

– С Кэрол дела обстоят иначе, – улыбнулась Мадлен. – В любом случае я хотела пораньше лечь спать. Иди один, Энди.

Утром дашь мне подробный отчет.

Эндрю не терпелось скорее очутиться в клубе. Он не видел Кэрол уже несколько месяцев (последняя встреча состоялась по случаю возвращения мальчиков в школу после рождественских каникул), и было очень странно предвкушать свидание с нею здесь, на чужой земле, когда от прежней жизни остались одни осколки, впереди же маячило что-то новое – непонятное, сложное, заманчивое. Он назвал свое имя привратнику, произношение которого выдавало уроженца Франции, и тут же почувствовал вину перед Мадлен, которая в одиночестве разбирает постель в гостиничном номере и о существовании которой он ни разу не вспомнил за последние полчаса.

– Вы найдете мадам в баре, – сказал привратник. – Вот в эту дверь, а потом направо.

Эндрю оказался в круглом помещении и увидел стойку бара. Вокруг красовались заманчивые пейзажи во всю стену. Бар находился в обрамлении снега и льда, оживляемого домиками и башенками. Дальше начиналась водная гладь – сперва кишащая толстыми льдинами, затем чистая и, наконец, залитая лучами яркого солнца. Кульминация композиции помещалась напротив бара: это были золотые пески и украшенные пальмами берега теплого, беззаботного континента. Здесь и сидела Кэрол, одна за столиком. Направляясь к ней, Эндрю обратил внимание на многочисленных белых женщин и всего двоих белых мужчин. Зато нигерийцев здесь было хоть отбавляй. Шум их болтовни и определял различие между этим баром и аналогичным заведением любой северной столицы.

– Хэлло, Эндрю! – приветствовала его Кэрол. – Рада тебя видеть. Что будешь пить?

– Можно взять самому?

– Нет, это только для членов клуба.

– Ты член?

Она кивнула:

– У них еще остались европейские напитки, но я предпочитаю не смешивать и пью южноафриканский бренди.

Приличная вещь.

– Спасибо, – сказал он. – Его и возьмем.

Она подозвала белого официанта и сделала заказ. Глядя на нее, Эндрю оценивал свое душевное состояние. Дрожь нетерпения перед встречей унялась и, к его удивлению, сменилась спокойствием. Кэрол была все так же красива, а новые детали туалета делали ее еще более привлекательной – в былые времена она не стала бы украшать свое платье огромными розами и надевать разноцветные бусы, однако это уже не оказывало на Эндрю прежнего действия, и он наблюдал ее красоту как бы издалека. Эндрю вдруг почувствовал облегчение, и его охватила истома при воспоминании о Мадлен. Существовало два узла, не развязав которые он не мог пробиться к Мадлен: первый связывал ее с Дэвидом, второй крепил его к Кэрол. Теперь остался только один.

Кэрол кивнула на изображения на стенах:

– Как тебе это нравится?

– Немного жестоко. Во всяком случае, нечутко.

– Этой стране не свойственна чуткость. Кроме того, здесь имеется и практический смысл: здешний народ проявляет склонность облеплять стойку, а эти пейзажи влекут их к себе и заставляют рассредоточиться по залу. Заведение открылось всего неделю назад.

– И ты часто здесь бываешь?

– Время от времени. – Она не стала развивать эту тему. – За последние шесть месяцев клуб пережил как бы второе рождение.

– Довольно-таки безвкусно.

– К этому легко привыкаешь. Мне даже нравится. Теперь здесь делаются большие деньги. Учти, нужно немало денег, чтобы выжить в этой стране.

– Как дети? – спросил Эндрю.

– В школе, в Ибадане. Школа пользуется репутацией лучшей в стране. Белых ребят там раз-два и обчелся.

– Я думал, что это не так важно.

– Не так важно? – Кэрол уставилась на него и расхохоталась. – Боже мой, Энди…

– И как они там себя чувствуют?

– Надеюсь, прекрасно. – Она заглянула в сумочку и достала письмо. – Вот, взгляни.

Письмо было от Робина. Эндрю пробежал его глазами и вернул Кэрол. Обычное письмо от обычного мальчишки из частного интерната.

– Да, похоже, они счастливы.

– Еще бы! За такие-то деньги!

Он пригубил бренди. Кэрол налила себе ситро. На ее губах играла наполовину любопытная, наполовину оборонительная усмешка.

– Нас провожал Дэвид, – сказал Эндрю.

Она пробормотала что-то невнятное, а потом спросила:

– И как он?

– Ему нелегко. Иначе и быть не может. Но он держится молодцом.

– Бедняжка Дэвид!

– Когда ему потребуется уносить ноги, он нагрянет без предупреждения.

– Знаю. Он говорил мне об этом. Думаю, ему надо было выбраться пораньше. – Ее слова звучали как простая констатация. – Он вполне мог это сделать. С его-то связями!

– Возможно, теперь ты смогла бы его уговорить.

Ответ последовал не сразу.

– Европа – это очень далеко. Эмоционально, а не только географически. Воспоминания меркнут. Города, люди…

Возможно, так происходит только со мной.

Он понял, о чем речь, и ему стало не по себе. Кэрол наклонилась над столом, сдавив локтями свою роскошную грудь.

– Я почти забыла, как ты выглядишь, Энди. Теперь я смотрю на тебя свежим взглядом.

Это вполне могло быть сознательной провокацией, хотя не исключалась и случайность. Он почувствовал смятение, внезапно вспомнив, что беседует с женщиной, все еще приходящейся ему по закону женой. Выходит, он несет за нее ответственность. Если ослепление Дэвидом прошло, то ей может взбрести в голову возобновить прежние отношения – ведь они были не так уж несчастливы вместе. Эта мысль вызвала у Эндрю беспокойство, но иного рода, нежели то, которого он ожидал.

– В конечном итоге Дэвид никуда не денется. А мне надо позаботиться о Мадлен, – неуклюже пробормотал он.

Кэрол усмехнулась:

– Нет, кое-что осталось прежним. Что ж, ладно. Кстати, как ты собираешься это сделать? У тебя есть хоть какие-то соображения?

– Постараюсь подыскать себе работу. Журналистика, телевидение…

– Об этом можешь забыть, – прервала она его. – Европейцев просят не беспокоиться. В самом начале кое-кто успел найти себе место, но только не в этих двух областях. По сути дела, нам закрыт доступ в любые престижные профессии. Здесь теперь избыток белых врачей. Швейцар в доме, где у меня квартира, имел практику в Вене.

– Я не подозревал, что дела так плохи.

– Остался всего один путь. Ты служил в танковых войсках. Теперь ты можешь помогать им готовиться к войне.

– К какой еще войне?

– Против Южной Африки. Насколько я понимаю, она начнется через два-три года. Ты мог бы получить звание.

Они берут белых офицеров до звания капитана включительно. На краткосрочный контракт.

– Нет, – сказал Эндрю, – это не по мне.

– Сколько у тебя с собой денег?

– Двести пятьдесят фунтов. И еще больше тысячи у Мадлен.

– Сложите все вместе и заведите торговлишку, – посоветовала Кэрол. – Не важно какую. Черные все еще розовеют от удовольствия, когда товар им отпускают белые руки.

Если ты правильно выберешь товар и место, то дела могут пойти неплохо. Я уже говорила, что здесь можно сколотить приличные денежки.

– Спасибо за совет.

– И не тяни, берись за дело сразу. Иначе деньги уплывут между пальцев, особенно в Лагосе. Ибадан ничуть не лучше. Возможно, на севере было бы полегче – скажем, в Кадуне. Примитивно, конечно, зато есть перспектива.

– Ты быстро набралась сведений об этой стране, – заметил Эндрю.

– У меня свои источники информации, – с улыбкой ответила Кэрол.

– А как ты сама? – спросил Эндрю. – Все в порядке?

– Стараюсь.

– Нашла себе работенку?

– Вот именно. – Она взглянула на часы. – Хочешь еще выпить?

Часы были новыми; камушки, усеивавшие циферблат, начинали переливаться, стоило ей пошевелить рукой. Он внезапно понял, что тяжелое ожерелье у нее на шее – не просто бижутерия: на цепочке из чистого золота поблескивали полудрагоценные и драгоценные камни.

– Значит, мне не следует за тебя беспокоиться, – заключил Эндрю. – Спасибо, я больше не буду пить. Мне пора.

Денек выдался не из легких.

– Я дам свой адрес – на случай, если тебе захочется меня найти.

Они расстались в дверях бара, пожелав друг другу доброй ночи. Эндрю задержался, чтобы переброситься словечком с привратником; он уже чувствовал побуждение, которому предстояло стать потребностью, – поприветствовать собрата по расе, еще одного одинокого и несчастного человека.

– Вы из какой части Франции?

– Из Дижона. У меня было агентство по торговле недвижимостью.

Эндрю кивнул:

– Помнится, я проезжал через ваш город как-то вечером, зимой. Даже останавливался там, чтобы поесть. Не помню, как назывался ресторан, но еда была отличная.

– В Дижоне всегда была отличная еда.

– А потом прогулялся по улицам. Шел дождь, мостовые отражали свет фонарей. Я помню магазины – кондитерские, ювелирные, мясные лавки с головами оленей и диких кабанов над дверьми.

– И я помню, месье. Помню шум голосов в закусочных и еще многое другое…

В дверях появились двое рослых нигерийцев с дамами, и привратник занялся ими. На мужчинах были яркие одежды и тюрбаны на головах. Дамы были белыми. Уходя, Эндрю оглянулся и снова увидел Кэрол. Она шла назад в бар, сопровождаемая нигерийцем в вечернем костюме.

* * *

На следующее утро, спускаясь к завтраку, Эндрю запасся газетой «Таймс оф Найджириа» на случай, если ему придется долго ждать Мадлен. Однако она уже сидела за столом и встретила его улыбкой. Он сел с нею рядом и отложил газету, не раскрывая. Маленький столик предполагал интимное соседство.

– Мне стыдно, – сказала она. – Я заказала двойную порцию яичницы с беконом.

– Чувство стыда всегда полезно разделить на двоих. Я возьму то же самое.

– Как Кэрол?

– Она прекрасно устроилась. – Эндрю помолчал. – Кажется, у нее завелся богатый чернокожий друг.

Взглянув на него, Мадлен спокойно произнесла:

– Могла бы по крайней мере скрыть это от тебя.

– Она и не афишировала этого. Я увидел их вместе совершенно случайно. Мне все равно. Но Дэвиду будет не все равно. И тебе.

– Не уверена.

– Не уверена… в чувствах Дэвида или в своих собственных?

– Ни в его, ни в своих. А ты почувствовал облегчение?

– Когда знаешь, что она может сама о себе позаботиться, все становится на свои места.

– Как мальчики?

– Они учатся в безумно дорогом интернате в Ибадане.

Кажется, у них все идет отлично. Она показала мне письмо от Робина.

– Ибадан?..

– Сто десять миль к северу. Столица Северной провинции, в два раза больше Лагоса.

– А я думала, это в Персидском заливе.

– Там Абадан. Нам предстоит многое узнать. И чем быстрее, тем лучше. В конце концов, мы ведь беженцы.

– Беженцы? Вообще-то да. Что еще сказала Кэрол?

– Дала мне хороший совет.

– А именно?

– Она считает, что я могу поступить на службу в нигерийскую армию, чтобы готовить солдат к войне с Южной Африкой, которую они собираются рано или поздно начать.

Совместно с другими африканскими странами, надо думать.

Трудно надеяться, чтобы в одиночку они могли рассчитывать на успех.

Мадлен улыбнулась:

– Полагаю, эта мысль пришлась тебе не очень-то по душе.

– Было и второе предложение – чтобы мы с тобой объединили средства и открыли магазин. Белые торговцы пользуются здесь популярностью. И в них пока еще ощущается нехватка.

– Военный инструктор или торговец. Видимо, дела пойдут непросто, да? Что же это будет – газетный киоск, табачная лавочка, горшки со сковородками? Наверное, чтобы открыть аптеку, понадобилась бы соответствующая квалификация?

– Вроде того. Вчера вечером я проходил мимо провала в стене, над которым болталась надпись: «Доверительный медицинский кабинет».

Она покачала головой:

– Где уж нам конкурировать…

– Покидая Англию, Кэрол прихватила четыре тысячи фунтов, – вспомнил Эндрю. – Наверное, я мог бы претендовать на какую-то часть. Но…

– Нет, не нужно, – скороговоркой выпалила Мадлен. – Пожалуйста! Мне бы не хотелось.

– Тогда я смогу вложить в дело в пять раз меньше, чем ты.

– Это так важно?

– Может стать важным. Когда здесь появится Дэвид.

– Что бы ни случилось, мы не станем ссориться из-за денег.

– Как и из-за чего-либо другого.

– Да, – сказала Мадлен и взяла его руку в свою. – Уверена в этом.

Их пальцы переплелись.

– Кажется, нам сейчас подадут яичницу с беконом, – умиротворенно произнес Эндрю.

Они с жадностью набросились на завтрак, наслаждаясь после долгих лишений обилием еды. Наливая себе третью чашку кофе, Эндрю вспомнил про газету, в которую так и не удосужился заглянуть. Он развернул ее и начал с первой страницы.

Заголовки выглядели кричаще, бумага была самой дешевой, но и это впечатляло после лондонских листочков. Главная новость касалась Южной Африки: «ЗВЕРСКОЕ ОБРАЩЕНИЕ С ЖЕНЩИНАМИ И ДЕТЬМИ». Ниже шло шрифтом помельче: «Сенсационное сообщение вождя банту» – леденящая душу история, которую Эндрю счел совершенно не правдоподобной. Он перевел взгляд на другой заголовок, помещавшийся на следующей странице: «ЕВРОПЕЙСКИЕ ВАЛЮТЫ: РЕШЕНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА».

Текст был лаконичным. На заседании министров финансов африканских стран в Гане было принято единодушное решение об установлении моратория на все денежные операции с валютами стран, столицы которых расположены севернее сорокового градуса северной широты.

Эндрю передал газету Мадлен, указав на последнюю заметку.

– Кажется, мы успели как раз вовремя, – сказал он.

Она внимательно ознакомилась с текстом сообщения и подняла глаза:

– Только вот успели ли? Мораторий вступает в силу с сегодняшнего дня.

– Наш перевод уже состоялся.

– Однако мы еще не получили по нему денег. Это имеет какое-нибудь значение?

– Не думаю. Но лучше удостовериться.

* * *

За окошечком для иностранцев они увидели высокого негра с тонкими чертами лица. Он внимательно выслушал Эндрю и направил их в кабинет помощника управляющего.

К кабинету пришлось идти по коридору. На столике в тесной приемной лежали газеты и журналы всех мастей – от последнего номера толстого местного «Барабана» до выпуска лондонского листка недельной давности. Шоколадная девушка в белом плиссированном платьице и очках в модной оправе пригласила их в кабинет.

Помощник управляющего оказался приземистым толстяком с курчавой седой шевелюрой. Он сложил руки на столе ладонями кверху. Ладони были удивительно светлыми, почти белыми.

– Так, – начал он, – и что же я могу сделать для вас, мадам? И для вас, босс?

Он иронически подчеркивал старомодные обращения. Белые ладони, казалось, подсвечивали снизу его физиономию.

– Нас послал к вам служащий. На имя миссис Картвелл сюда направлен денежный перевод из Лондона.

– Миссис Картвелл – это вы? – кивнул помощник управляющего в сторону Мадлен.

– Да, я – миссис Картвелл. У меня с собой паспорт.

– А вы – мистер Картвелл?

– Нет. Моя фамилия Лидон.

Негр медленно покачал головой.

– У белых свои порядки, – сказал он и взглянул на Мадлен. – Белая, но миловидная. Вам знакома «Песнь Соломона», миссис Картвелл? Добро пожаловать в Лагос! Здесь есть все, чтобы вы почувствовали себя счастливой.

– Спасибо на добром слове, – лаконично отозвался Эндрю. – Теперь, возможно, вы распорядитесь, чтобы миссис Картвелл выплатили причитающиеся ей деньги?

– Вы прибыли вчера? – поинтересовался помощник управляющего. – Как выглядит Лондон? Я слышал, что там сейчас прохладно. – Его лицо расплылось в зубастой улыбке. – Прямо-таки мороз!

– Мы пришли по делу, – не выдержал Эндрю. – Нам некогда терять время на болтовню.

– Времени у вас куда больше, чем вы думаете. Держу пари, что его у вас просто хоть отбавляй.

– Позвольте нам решить это самим.

После недолгой паузы негр произнес:

– Я скажу вам кое-что о себе, мистер Лидон. Я – банту.

Я родился в трущобах Йоханнесбурга.

– Как-нибудь в другой раз. Не сейчас.

– Я сбежал оттуда. Уехал в Лондон, учился в университете. Но до диплома не дотянул – поэтому и сижу здесь простым клерком. Однако мне хватило ума не возвращаться в Южную Африку. Я осел здесь: живу в доме, в котором раньше обретался англичанин, совсем рядом с площадкой для гольфа. Я играю в гольф, босс.

– Неужели это так необходимо? – взмолился Эндрю. – Я все понял: вы не любите Южную Африку. Зато вы учились в Лондонском университете, а потом приехали в негритянскую страну, получившую от Англии независимость.

Вы сами говорите, что у вас все в порядке.

На лице собеседника снова расцвела улыбка, еще шире прежней.

– Я рад этим вашим словам. Должен сознаться, что надеялся спровоцировать вас, чтобы вы указали мне на мое место, босс. Или хотя бы попытались это сделать.

– Я не собираюсь указывать вам ни на какое место. Мы пришли по той простой причине, что миссис Картвелл необходимо снять принадлежащую ей сумму.

– Когда я был малышом, то ходил в миссионерскую школу. Среди прочих вещей, которым меня там обучили, была простая мысль о том, что в этом мире не стоит надеяться на справедливость. Справедливость наступает позже, на небесах. Насчет небес я теперь уже не очень-то уверен, но вот насчет справедливости на земле они были совершенно правы. Может случиться так, что принадлежность к белой расе окажется для вас в Африке недостатком. Конечно, все должно быть совсем наоборот. Остается надеяться, что вы отнесетесь к этому философски, босс. То, что не по нраву, приходится сносить. Этот лозунг я выучил там же, в школе при миссии. Он способен здорово утешить, когда наступают тяжелые времена.

– Вы уж простите меня, – подала голос Мадлен, – но здесь жарко, особенно после Лондона… Нельзя ли…

На столе стоял электрический вентилятор. Негр протянул руку и щелкнул рычажком. Лопасти пришли в движение, и вентилятор стал медленно поворачиваться, как лишенное глаз лицо, тщетно всматривающееся в пустоту. В кабинете повис низкий гул.

– Все, что угодно, лишь бы вам было хорошо, мадам.

Насколько я понимаю, вы более чувствительны, чем наш брат негр.

– В вашей стране мы всего лишь гости, – сказал Эндрю. – Нам бы не хотелось причинять лишние хлопоты. Но вам не кажется, что всему есть предел? Если вы не готовы немедленно заняться переводом миссис Картвелл, то мы вынуждены будем обратиться к вашему начальству. Управляющий свободен?

Негр спрятал ладони, демонстрируя черные костяшки пальцев, в которые он уперся подбородком.

– Свободен, босс. Он всегда к услугам богатых клиентов, независимо от цвета их кожи. Но я займусь переводом немедленно, если вам так хочется.

– Сделайте одолжение.

– Какое же тут одолжение? – Помощник раскрыл папку, вынул из нее лист бумаги и протянул его Эндрю. – Прошу вас, босс.

На листе было отпечатано: «Зачислить на счет миссис Мадлен Картвелл сумму в 1470 (тысячу четыреста семьдесят) фунтов стерлингов по предъявлении удостоверения личности». Сверху красовалась жирная черная надпечатка:

«ОТМЕНЕНО». Рядом было приписано от руки; «Согласно постановлению правительства № 327».

– Деньги переведены еще до решения о европейских валютах, – сказал Эндрю.

– Верно, босс, – кивнул помощник управляющего.

– Значит, его следует оплатить.

– Наверное, вы не все поняли. Перечислены были фунты стерлингов. Однако на африканском континенте такой валюты больше не существует.

– Перевод полагалось оплатить нигерийскими деньгами.

– Здесь об этом ничего не сказано. Банк не вправе превышать свои полномочия, босс. Миссис Картвелл могла бы изъявить желание получить какую-нибудь другую валюту.