Текст книги "Дракон не дремлет"

– Я была с ним немного знакома, – ответила дама с той мягкой грустью, какая бывает от легкого опьянения.

– Выпьем за него? – тихо предложил делла Роббиа.

– И за герцога Сфорцу тоже? – спросил Фальконе.

– Конечно, – ответил делла Роббиа. Он встал, поднял кубок. Музыканты перестали играть. – За Медичи и Сфорцу. За властителей Италии.

Гости подняли кубки и выпили. Ветер ворвался через щели в ставнях, свечи заморгали.

Клаудио Фальконе встал, и слуга-виночерпий подбежал вновь наполнить кубки, но Фальконе движением руки остановил его.

– Синьорина, синьоры, должен сознаться, что не привык засиживаться так поздно и есть так обильно, посему мне на сегодня довольно. Желаю всем доброй ночи.

– Ваши комнаты готовы, – сказал Крониг.

– Коли так, я тоже пойду, – произнес делла Роббиа. – Я из тех, кто привык перед сном часок почитать и сделать кое-какие деловые заметки. Доброй всем ночи.

– У нас небольшая, но хорошо подобранная библиотека, – сказал трактирщик. – Если кто-нибудь желает перед сном вина, травяного отвара или легкую закуску… – (все застонали), – то говорите. В комнатах есть звонки, так что зовите слуг в любое время.

Катарина Рикарди встала, остальные торопливо вскочили.

– Поездка была очень долгой. Примите мое восхищение ужином, мессер Крониг. И доброй ночи всем.

Крониг просиял:

– Buona notte, Signorina[33]33
  Доброй ночи, синьорина (ит.).


[Закрыть].

Когда Фальконе, делла Роббиа и Рикарди поднялись по лестнице, Крониг спросил:

– А вам что-нибудь нужно, господа?

– Ваш питейный зал, – ответил Тимей Платон. – Горячий эль с пряностями для меня и то, что пожелают пить эти господа, в достаточном количестве. И чтобы никто нас не беспокоил.

Капитан Гектор добавил:

– Вы понимаете, что «никто» в данном случае означает: ни слуга, разливающий вино, ни судомойка, ни даже вы?

– Капитан, – ответил Йохен Крониг полуоскорбленно, полувеличаво, – я швейцарец.

Старик в сером уселся подле огня в питейном зале. В руке у него была высокая кожаная кружка с элем. Помимо камина, помещение освещали лишь две свечи на столе. Старик запустил пальцы в правую глазницу, нагнулся и тихонько вздохнул. Пламя свечей отразилось от глазного яблока у него на ладони.

– Венецианское стекло? – спросил Грегор фон Байерн, разглядывая глаз.

Хивел Передир кивнул.

Грегор сказал:

– Мне казалось, будто он двигался вместе с живым.

– Вам и впрямь так казалось, – ответил Хивел, надевая кожаную повязку. – Симпатическая иллюзия. Без этого, полагаю, нельзя, но через несколько часов у меня начинает страшно болеть голова.

– Так, выходит, вы колдун.

– Да, выходит так.

Фон Байерн мгновение смотрел растерянно, затем указал на капитана Гектора, который, скрестив руки, стоял у стены:

– Хорошо, герр доктор… Передир. Я отозвался на просьбу капитана, которому требовался специалист по артиллерии, но, как я понимаю, опоздал. И вы auf’s Deutsch[34]34
  По-немецки (нем.).


[Закрыть] сказали мне положиться на вас и дождаться времени, когда мы сможем все обсудить. Так что мы обсуждаем?

– Возможно, артиллерию.

– Милан ведь уже не предполагает отправить капитана Гектора войной на Швейцарию?

– Никакого Милана больше нет, и он ничего предполагать не может, – ответил Хивел. – Есть только Византия.

Грегор сказал тихо:

– А предполагает ли Византия…

– Империя предполагает расширяться. Захватить весь мир просчитанными, осторожными шагами, ровно так, как она действовала в стране, которая прежде была Италией. Вы согласны принять это в качестве гипотезы?

– Да. Согласен.

– У меня есть основания полагать, что Империя намерена разрушить Британию. Разрушает ее сейчас. Вы знаете, что там была династическая война?

– Плантагенеты, – сказал Грегор. – Йорки и… и…

– Ланкастеры, – подсказал капитан.

– Да, Ланкастеры. Но война ведь закончилась, разве нет?

– Ланкастеры по большей части перебиты, – ответил Хивел, – но мира в стране нет. Полагаю, Империя пытается развязать новую гражданскую войну. Не завтра, но достаточно скоро, чтобы ткань страны не выдержала и лопнула. Трубы, набат… входит Византия торжествующая. – Он помолчал. – Она это очень хорошо умеет.

– Вы хотите ее остановить? – осторожно спросил Грегор. Он кончиком пальца потер оправу очков. – Вы очень сильный колдун?

– О, не настолько, – смиренно ответил Хивел. – Я кое-что знаю о том, как действует Империя. А капитан много знает о ее военном устройстве. Он сам был византийцем… не пугайтесь, герр доктор. Семью капитана перебили по указанию Империи, так что он больше не числит себя ее подданным. В отсутствие посторонних его настоящее имя Димитрий Дука.

Дими поднял голову:

– Хивел такое знает. Понятия не имею, каким образом он это узнаёт.

– А вы, герр доктор фон Байерн, немецкий артиллерист, и германские государства по-прежнему превосходят Византию в изготовлении пушек. Еще вы прекрасный математик и в совершенстве говорите по-английски.

У Грегора брови поползли вверх.

– Теперь понимаете, о чем я говорил? – Димитрий оттолкнулся от стены и подошел к камину. – Нетрудно догадаться, что я отправлюсь с вами, – сказал он Хивелу. – У меня не осталось наемников, и войны здесь больше нет. А раз вы сумели выведать мое имя, значит, пора его сменить и уехать в другое место. Однако для чего доктору включаться в подобное предприятие? Сражаться с Империей – все равно что безоружными идти в наступление вверх по склону.

Хивел глянул на Грегора. Покатал в пальцах стеклянный глаз и спросил очень мягко:

– Seit wann ist die Blutnot bei Ihnen?[35]35
  Как давно вы нуждаетесь в крови? (нем.).


[Закрыть]

Грегор сказал:

– Я вампир уже восемь лет.

Димитрий резко повернулся. В камине зашипел пролитый эль.

Грегор сказал:

– Я думал, что хорошо это скрываю.

– Да, – сказал Хивел. – Белая одежда, чтобы замаскировать бледность, очки…

– Что это? – спросил Дими, и в голосе его послышались опасные ноты.

– Недуг, – ответил Хивел. – Как подагра, как сахарная болезнь.

– Или как проказа, которая заражает, – сказал Дими. – Враг моего врага не мой враг.

Он быстро забормотал по-гречески.

– Бычья кровь неприятна на вкус, – ответил Грегор на том же языке, – но я и впрямь ее пил. А равно и змеиную, хотя она омерзительна.

Было видно, что Дими напрягся всем телом.

Хивел сказал:

– Пожалуйста, герр доктор, продолжайте.

Фон Байерн сел за стол напротив Хивела и Дими.

– Я преподавал в Александрийском университете. Имперская чиновница, магистрат… она меня соблазнила. Или я позволил себя соблазнить. Или… Не так и много крови теряешь за раз, если только вампиром не овладевает желание упиться. И заражение не неизбежно. То же самое говорит молодой человек девушке, которую стремится обольстить, не правда ли? Крови и боли будет совсем не так много, как уверяют, и последствия не неизбежны. Пока однажды утром она не просыпается и не чувствует тошноту. – Он безрадостно улыбнулся. – Тошноту и тягу к диковинной еде… После этого я видел мою возлюбленную лишь однажды, на закрытом судебном заседании, на котором меня попросили покинуть Александрию.

– Вам не оставили выбора, – сказал Хивел.

– Оставили, ибо имперский суд справедлив. Ножи лежали наготове.

Димитрий сказал:

– И будь у вас хоть капля… чести, вы бы избрали их! Но вы ушли, чтобы разносить… заразу…

Грегор встал и уперся ладонями в стол.

– Не смейте впредь так со мной говорить, – ледяным тоном произнес он. – Вы не знаете, не можете знать, кто я и что я делал. Да, я убивал животных, которые не заражаются. И я пил человеческую кровь, потому что без хотя бы малой ее толики я лишусь рассудка и утрачу власть над собой. Однако я всегда добывал ее ножом или полой иглой, в чашу, никогда ногтями или зубами. Я Грегор, фахриттер фон Байерн, и я делал то, без чего нельзя обойтись, но я не заразил ни одного мужчину и ни одну женщину. Aber’s macht nichts, nicht wahr? [36]36
  Но это не имеет значения, не так ли? (нем.).


[Закрыть]Вы не понимаете. Вы не понимаете, каково это, ненавидеть себя за то, что вынужден делать, дабы остаться в живых. Ненавидеть себя за то, что не можешь в себе изменить.

Он наклонил голову и остался стоять неподвижно. Лицо его скрывала тень.

Димитрий допил кружку и с грохотом поставил на стол.

– Кажется, я знаю, каково это, – тихо сказал он, сорвал с рукава миланскую повязку и швырнул на стол. – Я с вами. С вами обоими.

Хивел налил себе эля.

– Тогда за наше предприятие.

– Хорошее начало, – сказал Грегор и сдвинул свою кружку с кружкой Дими.

Довольно долго они стояли так, молча, не двигаясь и не улыбаясь, потом выпили.

Вскоре после этого Димитрий ушел спать. Грегор стоял у окна, глядя в никуда. Хивел смотрел на огонь в камине.

Внезапно Грегор спросил:

– Умеете ли вы читать мысли?

– Умею, но не читаю. Голос и тело не менее, а то и более выразительны, а сил на их чтение надо меньше.

Грегор кивнул.

Хивел заговорил по-немецки:

– Об этом необходимо было сказать. Тем более что вам скоро надо будет кормиться… Я видел признаки, за обедом. Полагаю… ваш голод очень мучителен.

– Да, – сказал Грегор и прижал кулак к груди. – Да.

К тому времени, как окончательно рассвело, метель улеглась. Снег еще сыпал, но не валил. На окнах в обеденной зале ставни были распахнуты, в них било солнце. Небо и земля снаружи лучились одинаковой белизной, редкие камни и деревья казались штрихами на выцветшей гравюре; только черное и белое, никаких переходных тонов.

На столе гостей ждали яйца в серебряных рюмочках, ветчина, колбасы и мозги, запеченная в тесте сельдь и хлеб с медом; индийский чай подали в фарфоровых чашечках, тонких, как яичная скорлупа.

– Как будто мы заезжие августейшие особы, – сказала Катарина Рикарди. – Интересно, во сколько это мне обойдется?

– Подозреваю, что за щедростью нашего хозяина стоит здравый расчет, – ответил Хивел – Тимей Платон. – А вы что скажете, мессер Антонио?

Делла Роббиа прожевал кусок ветчины, задумчиво поглядел перед собой, проглотил.

– Да, конечно. Сытый желудок мешает соображать. – Он повернулся к Катарине: – Понимаете, синьорина, эта гостиница, безусловно, окажется под управлением имперского дорожного ведомства.

Катарина глянула непонимающе.

– Синьорина никогда не путешествовала имперскими дорогами?

– Римскими дорогами, да, но…

– Дороги лучшие в мире, – сказал капитан Димитрий-Гектор, – а еда в придорожных трактирах – худшая. Хуже, чем в походных кухнях, и даже более однообразная. Проще говоря, сударыня, мессер Йохен вполне может проявить щедрость, ибо завтра он будет на имперской службе.

– И все же, – заметил Хивел, – он поскупился накормить бродячего колдуна.

– Как же иначе, доктор, – учтиво отвечал Димитрий. – Он ведь швейцарец.

Делла Роббиа рассмеялся, но тут же сделал вид, что просто закашлялся, потому что вошел Крониг.

– Сударь, ваша простуда вернулась? – спросил трактирщик.

Банкир изо всех сил замотал головой, чтобы скрыть выражение лица.

Крониг спросил:

– Но где другие мои постояльцы? Неужели проспали?

Димитрий спросил:

– И вообще, куда подевался тот француз?

– Пьяный грубиян? – спросил делла Роббиа. – Может, просто упал и заснул.

– Он был груб и пьян, – сказал Димитрий, – но не настолько пьян.

Хивел спросил:

– Мессер Крониг, попросил ли Шарль де ла Мезон принести ему ужин в комнату?

Крониг замялся с ответом, как будто выдает государственную тайну, потом сказал:

– Нет, сударь. Даже вина не потребовал.

Димитрий проговорил:

– Это очень странно. Такие люди не пропускают еду…

Его прервал истошный вопль.

Крониг с поразительным проворством взбежал по лестнице. Остальные сняли салфетки, отодвинули тарелки и пошли за ним.

– Где комната француза? – спросил Дими. – Если он пристает к служанке, то я ему сейчас покажу козлиные мозги.

– Шум не там, – тихо ответил Хивел и указал в коридор.

У открытой двери стоял Йохен Крониг, держа за плечи трясущуюся служанку, и расспрашивал ее на быстром швейцарско-итальянском диалекте.

Димитрий первым добрался до двери. Он заглянул через плечо Кронига, по-прежнему говорившего со служанкой. Тут же руки его сжались в кулаки, и он обернулся к Хивелу с выражением, очень похожим на ярость.

Делла Роббиа нагнал его и тоже заглянул в дверь.

– Синьорина Рикарди… не смотрите туда, – сказал он.

– Глупости какие, – ответила она и пошла быстрее.

Хивел остался один брести по коридору.

Крониг, внезапно обнаруживший, что его постояльцы здесь, что-то забормотал и попытался закрыть дверь, но Катарина Рикарди отодвинула его в сторону. Она заглянула внутрь. Лицо ее посуровело. Она посторонилась, давая Хивелу посмотреть, но глаз не отвела.

Клаудио Фальконе лежал на кровати в одних только черных шелковых шоссах, глядя в потолок, очевидно и бесповоротно мертвый. Ноги его были связаны простынями от щиколоток до колен, запястья примотаны к кроватным столбикам обрывками шнурка от колокольчика. В рот ему затолкали салфетку и привязали веревкой. Кровь запятнала постельное белье и струйкой засохла под правой ноздрей. На руках и торсе остались несколько порезов, но кровь из них почти не текла.

Хивел вошел в комнату. Над левым плечом Фальконе темнела полоса запекшейся крови. Из шейной артерии торчало полое перо. В нем тоже застыла кровь.

На прикроватной тумбе стояла деревянная чаша, рядом лежал небольшой нож. И нож, и чаша были в крови.

От окна потянуло холодным воздухом, и Хивел поглядел в ту сторону. Одна створка была чуть приоткрыта, на подоконник и на пол намело снега.

Хивел вновь поглядел на мертвеца. Лицо убитого покрывала восковая бледность, глаза были широко открыты. На правом виске темнело пятно. Застывшее выражение могло означать ужас, боль, отчаяние, а возможно, некое чувство, испытав которое невозможно остаться в живых. Хивел закрыл покойнику веки и набросил на тело простыню.

Крониг сказал:

– Я велю отмыть комнату…

– Нет, – сказал Хивел. – Ничего не трогайте, только заприте дверь.

Все спустились в обеденный зал. Там стоял лишь один человек, и он накладывал ветчину на хлеб.

Грегор поднял голову и улыбнулся за темными очками. Его щеки горели алым румянцем.

– Доброе утро, – сказал он. – Я опоздал к завтраку или явился чересчур рано?

– Преблагая Минерва! – почти завопила Катарина Рикарди. – Он – вампир!

Глава 5
Отбытия

Улыбка сошла с лица Грегора, но он не шевельнулся, когда Антонио делла Роббиа бросился к нему. Делла Роббиа ударил Грегора по лицу и заломил ему левую руку за спину. Белая булочка покатилась по полу. Грегор ничего не сказал.

Хивел положил руку на запястье Димитрия и крепко его стиснул. Никто из стоящих на лестнице не сделал и шага вперед.

Делла Роббиа, по-прежнему держа руку Грегора заломленной, заставил того сесть в кресло. Затем он сорвал с фон Байерна темные очки и развернул его лицом к окну. Грегор задергался, попытался прикрыть глаза, заскулил, издавая хлюпающие звуки.

– Довольно, – сказал Хивел.

Делла Роббиа изумленно обернулся к нему. Удерживать фон Байерна была нелегко.

Трактирщик сказал:

– Горничная говорит, на его постели не спали.

– На моей тоже, – ответил Хивел, не сводя глаз с делла Роббиа. – Герр доктор фон Байерн в силу его заболевания и я в силу моего возраста мало нуждаемся во сне. Мы с ним всю ночь пили… вино.

– Это правда? – спросил делла Роббиа.

Хивел наградил его убийственным взглядом.

Делла Роббиа отпустил Грегора. Тот отвернулся от света и принялся шарить по столу в поисках очков. Они нашлись в миске со сливочным маслом. Он так и надел их, жирные, и, дрожа всем телом, вновь опустился на стул.

– Кто-нибудь еще не спал этой ночью в своей постели? – спросил Хивел Кронига. – Месье Шарль, например?

Они вновь поднялись по лестнице. Крониг своим ключом открыл пустую комнату.

– Вы уверены, что это номер Шарля? – спросил Хивел, нюхая воздух.

Очевидно было, что с последней уборки сюда никто не заходил. Крониг подтвердил, что номер тот самый, и отпер остальные свободные комнаты на этаже. Все были пусты и в них явно никто не ночевал.

– Как насчет колдуна? – спросил Димитрий. – Который в конюшне?

– Он следующий на очереди, – сказал Хивел, – потому что всю ночь провел с лошадьми.

Принесли плащи. Крониг, Хивел, Димитрий и Антонио вышли на крыльцо.

– Погодите, – сказал Хивел. – Только гляньте.

– Проклятье, – выругался Димитрий.

Весь двор был засыпан свежим снегом – глубоким и нетронутым. Они дошли до конюшни. Из дома не вел ни один след.

Когда они вошли, Гвидо Томмази по прозвищу Ноттесиньор умывался водой из конской поилки.

– Доброе утро, милостивые господа. Трактирщик, насчет вчерашнего обеда… не бойся, завтраком я себя обеспечу сам. – Он проделал сложные пассы, хлопая залатанными синими рукавами. – Абракадабра… абракавитти… дит! Дит! Дит!

Меж пальцами у него появилось яйцо, затем второе и третье. Томмази протянул их Кронигу:

– Я хотел бы яичницу глазунью… и, если не поскупитесь, то с ломтиком ветчины…

Крониг ошалело уставился на него. Антонио делла Роббиа сказал:

– Колдун, поклянешься ли ты передо мной и этими господами, что вчера не влетел чародейским способом в окно гостиницы и не совершил убийство ради своих гнусных чернокнижных целей?

– Что? – выговорил Томмази. Из рукава у него выпало яйцо.

– Ночью здесь убили человека, – спокойно объяснил Хивел. – Все очень просто: если вы не умеете летать по воздуху, то неповинны в убийстве.

– Коли так, – сказал Томмази, – я летать не умею. – Он оглядел собравшихся. – И особенно не умею летать, если меня выбрасывают из высокого окна с целью проверить мое утверждение.

Димитрий резко рассмеялся. Антонио покосился на Хивела. Крониг покачал головой и двинулся к выходу.

– Трактирщик… – позвал Томмази.

Они остановились.

– Я глубоко сожалею о моей неспособности летать, но, быть может, вам пригодятся другие мои умения? Если я согреюсь и смогу сосредоточиться.

Крониг скривился и чуть было не сжал кулак, забыв, что в ладони у него яйца.

– Хорошо, идем.

– И еще я интересуюсь, – продолжал колдун Ноттесиньор, – не осталось ли у покойного завтрака, который он все равно уже не съест…

Белок и желток потекли между пальцев трактирщика.

– Я не подумал, – сказал делла Роббиа, когда слуги принимали у них плащи, – но мы оставили даму наедине с вампиром.

В обеденной зале дама накладывала вампиру на глаза холодные примочки и поила его индийским чаем с медом.

– Вы хоть что-нибудь понимаете? – шепнул Димитрий Хивелу.

– Возможно, начинаю понимать, – ответил Хивел.

Томмази жадно набросился на еду, и хотя остальным увиденное наверху в значительной мере отбило аппетит, вскоре все уже завтракали – кто сидя, кто стоя, а кто и расхаживая по комнате. Трактирщик наблюдал за ними с выражением довольства, исчезавшим всякий раз, как очередное блюдо оказывалось рядом с просторными рукавами Ноттесиньора.

– Допустим, убийца – наемник Шарль, – сказал делла Роббиа. – Где он сейчас? Безусловно, он не мог уйти ночью пешком. И даже утром. Колдун, кто-нибудь ночью выводил лошадь?

– Нет, – ответил Томмази. – И нет, сударь, я не так громко храплю, чтобы не услышать. Благодаря моему дару, – он сделал изысканный жест, – я различаю любое приближающееся зло.

– Например, мужа женщины? – спросила Катарина и натужно улыбнулась.

Все рассмеялись, а Томмази поклонился.

Хивел сказал:

– Как бы вы скрылись, Ноттесиньор? Если бы вы были убийцей.

– Я бы окутался невидимостью…

– Если считать, что вы этого не умеете. Как и переноситься в пространстве.

– Что ж, – отвечал Томмази, нимало не смутившись. – Наверное, я бы спрятался. Сразу после преступления.

– Где? – спросил делла Роббиа.

– В гостинице больше мест, где можно спрятаться, чем в улье – сот. – Томмази лукаво глянул на трактирщика. – Я бы прятался, пока другие не найдут тело и не отправятся в конюшню проверить лошадей и пригласить Ноттенсиньора на завтрак. Тогда бы я прокрался в конюшню…

– По следам, которые оставили другие, – сказал Димитрий.

– …оседлал бы лучшую лошадь и был таков.

Димитрий, делла Роббиа и Крониг разом вскочили.

– Не спешите, – сказал Хивел, – можно и слугу отправить набирать снега в башмаки. Если он ушел в конюшню, то уже ускакал.

– Я все-таки пойду гляну, – сказал делла Роббиа. – А если его там нет, я возьму лошадь и отправлюсь на поиски. Кто-нибудь хочет мне помочь? Капитан Гектор?

– Охотно проедусь по снежку, – ответил Димитрий.

– И, может быть, дама составит нам компанию? – продолжал делла Роббиа. – Погода чудесная, мороза пока нет.

– Да, – ответила Катарина, – хорошо.

– А колдун Ноттесиньор нам поможет?

– Ну, я…

– После плотной еды полезно совершить моцион.

– Ладно. Но предупреждаю, как явствует из моего имени, днем я не так силен, как ночью.

– Разумеется. А вы, ученые доктора?

– У меня суставы на холоду как стеклянные, – ответил Хивел, – и, боюсь, для герра доктора фон Байерна снежный блеск будет невыносим.

– Как скажете. Трактирщик, вы распорядитесь приготовить нам лошадей?

– Сей же миг. Надеюсь, вы его найдете.

– Если он ушел пешком по снегу, как его можно не найти? – сказал Хивел.

Хивел и Грегор сидели в гостиничной комнате Хивела. Занавески были плотно задернуты, на столе стоял графин с бренди.

– Чем вы кормились вчера ночью? – спросил Хивел напрямик.

– На кухне держат кроликов. Я взял двух.

– Куда вы дели тушки?

– Закопал в снегу. Могу найти место, если…

– Мне это не нужно, да и остальных не порадует. Вы уверены, что это были кролики?

– Да, – горько отвечал Грегор. – Я умылся, вылил кровавую воду в отхожее место, спустился к завтраку… Как видите, доброта для вампиров смертельна, она лишает нас бдительности. – И чуть мягче добавил: – Для чего вы солгали, чтобы меня выгородить?

– Поскольку вы мне нужны, – спокойно ответил Хивел, – и желательно непокалеченным. У нашего предприятия и без того не хватает одного глаза.

Грегор отпил бренди, тронул висок.

– Что ж, полагаю, теперь я с вами.

Хивел сказал:

– Кровь в отхожее место, хм. А если бы кто-нибудь туда заглянул, вы всегда могли бы заявить, что у вас геморрой.

Грегор хохотнул.

– Хорошо ли вы умеете вскрывать замки? – спросил Хивел.

– Скажите по чести – откуда вы это знаете?

– Оружейники обычно разбираются в замках. Можете отпереть гостиничную дверь?

Грегор глянул на замок.

– Думаю, да.

– Тогда идемте искать убийцу.

* * *

В комнате Клаудио Фальконе было очень холодно. Запахи свечного воска, лампового масла, дерева и постельного белья вытеснил тяжелый дух смерти. Привязанные к кроватным столбикам запястья гонца торчали из-под простыни, пальцы скрючились и застыли.

Грегор поднял простыню и уставился на то, что под ней.

Хивел сказал:

– Ой. Вы же его не видели.

– Не видел, – ответил Грегор. – Теперь понимаю. Это был вампир…

– Нет. Это имитация, безупречная во всем…

– Я видел то, чего вы не видели, – сказал Грегор.

– …кроме одного. – Хивел взялся за оконную раму и закрыл ее. – Никто не выбрался этим способом. Снег внизу не тронут, да и для того, чтобы это проделать, нужно быть цирковым лилипутом-акробатом… или летучей мышью.

– Вы же не верите в эти выдумки про оборотней! – воскликнул Грегор. – Или я превратился в дым и просочился под дверью?

– Не верю. И убийца тоже не верил. Посмотрите, с какой жуткой тщательностью все сделано: веревки, перо, чаша. Он имитирует настоящего гваэдура – не воображаемого со змеиным зубом и умением гипнотизировать жертву, – а потом открывает окно. Почему?

– Не знаю. Почему его убили?

– Это мы, возможно, выясним. Начинайте искать сумку гонца. Она должна быть кожаная, размером со среднюю книгу.

Грегор вновь накрыл тело. Во время поисков он сказал:

– Может, здесь прибегли к магии? Итальянский колдун…

– Такой же волшебник, как и вы. И ни одного настоящего на двадцать миль вокруг нет.

– Допустим, он маскирует фокусами настоящие способности.

– Можете ли вы обернуться летучей мышью? Колдуны много чего не могут, в том числе спрятать свое дарование.

Сумку они не нашли. Хивел заметил, что между прикроватной тумбой и стеной есть небольшой зазор. Он аккуратно – чтобы не сместились чаша и нож – отодвинул тумбу. Что-то с легким звоном упало на пол.

– Was ist’s?[37]37
  Что это? (нем.).


[Закрыть]

– Кольцо, – сказал Хивел. – Застряло между столом и стеной. Интересно…

Он попытался надеть кольцо на палец Фальконе, но руки покойника уже окоченели.

Грегор глянул на эмалевый узор.

– Я знаю этот герб. Шесть красных шаров… Медичи. – Он поднял взгляд. – Антонио делла Роббиа, из банка Медичи.

Хивел потер глазницу стеклянного глаза.

– Да, Медичи. Вы ехали с банкиром из Швейцарии, герр доктор. О чем вы разговаривали?

– Мы не разговаривали… он все время молчал. А у меня усиливался голод.

Хивел кивнул.

– Но это знак Медичи, я его знаю.

Хивел сказал:

– Я тоже его знаю, как, думаю, любой образованный человек к западу от Города. И поскольку знак этот говорит громовым голосом, кто оставил бы его на месте убийства?

– Есть еще вопрос окна, – напомнил Грегор.

– Да, окно. Возможно, убийца разом тщателен и небрежен. Мы все совершаем ошибки. – Хивел покатал кольцо в ладони. – Однако некоторые виды тщательности и небрежности просто не сочетаются. – Он вздохнул. – Идемте вниз. Остальные скоро вернутся.

– Там ничего нет. – Димитрий в костюме для верховой езды сел перед камином и вытянул ноги в сапогах. – Сильно пересеченная местность, заваленная снегом. И думаю, скоро опять посыплет снег.

– А что насчет ущелья, на которое вы указали? – спросила Катарина. – Не мог он спуститься туда?

– Это бы стоило ему жизни. Если только… видели когда-нибудь северные снегоступы, лыжи? Узкие длинные деревяшки. Я знал варяга, который умел спускаться по заснеженным горным склонам быстрее бегущего оленя. Однако ущелье густо заросло лесом.

– И все же, – спросил Йохен Крониг с ноткой надежды, – не мог ли убийца спуститься в ущелье?

– Никаких следов на снегу нет, – ответил Димитрий, – так что утром он уйти не мог. А ночью, в темноте, в метель…

– Но, может, он там, мертвый, – настаивал Крониг. – И его найдут только весной?

– Скорее уж летом, – ответил Крониг. – А тогда это будет забота Византии.

– Давайте попробуем его откопать, – предложила Катарина.

Димитрий сказал:

– А может он по-прежнему прятаться здесь?

– Не хотелось бы ложиться спать с этой мыслью, – заметил делла Роббиа.

– Нет-нет, – торопливо ответил Крониг. – Мы всё обыскали. Слуги и кучера проверили дом. Даже оба доктора помогли.

– Вот как? – сказал делла Роббиа. – А как насчет тех мест, про которые говорил колдун? И кстати, где Томмази? Капитан Гектор, вы ведь вернулись вместе с ним?

– Нет.

– Шарль де ла Мезон, – сказал Хивел, – исчез, не оставив вещей, одни лишь неприятные воспоминания. Как будто он был бесплотным.

– Привидение? – спросил делла Роббиа.

– У нас нет привидений, – заверил Крониг.

– Магия, – с внезапным жаром сказала Катарина. – Иллюзия появления. Морок.

– Думаю, это именно так называется, – педантично произнес Хивел и тем же тоном продолжил: – Допустим, Шарль де Мезон был кем-то другим переодетым, но кем в таком случае? Мы можем определить, кем он не был. Он говорил с капитаном Гектором, с трактирщиком Кронигом и со мной – господа, вы подтвердите, что он говорил со мной?

Пока все подтверждали его слова, вошел слуга в заснеженном понизу плаще и что-то взволнованно зашептал на ухо хозяину.

Хивел продолжал:

– И он говорил со всеми четырьмя пассажирами кареты, по крайней мере в их присутствии, не говоря уже о том, что не мог одновременно находиться здесь и в карете. Методом исключения остается Ноттесиньор.

– Где Томмази? – спросил делла Роббиа. – Он сбежал… ускакал, покуда мы занимались поисками. И сейчас он уже за много миль отсюда.

– Дама и господа, – сказал Крониг. – Колдун Гвидо Томмази не за мили отсюда. Он в конюшне. Загадка, – продолжал он с огромным облегчением, – разрешилась.

Ноттесиньор висел под балкой, ноги его болтались в двух футах от присыпанного соломой пола. Умирая, он сбросил башмаки на деревянной подошве; один лежал тут же, рядом с упавшим бочонком, другой, как и феска, гораздо дальше, почти у двери.

А посреди конюшни громоздилась куча почерневшей соломы и обгорелой кожи. Пламя только-только сбили и загасили снегом. С усилием, очень медленно, Хивел опустился на корточки. Потянул носом запах лампового масла.

Кожа была остатками сумки, с которой приехал Фальконе; ее изрезали в поисках потайных карманов, и не просто изрезали, а вскрыли опытной рукой. Здесь же были клочки полусгоревшей бумаги – они почти что обратились в пепел и держались лишь за счет чернил.

– «Долги английского короля…» – прочел Хивел на одном обрывке, затем на другом: «Проценты банка за границей…»

Клочки рассыпались от первого же прикосновения. Он вздохнул, постучал пальцами по еще теплой соломе.

Что-то яркое привлекло его взгляд. Хивел вытащил из соломы маленький мягкий комочек – расплавленную восковую печать. Он покатал комочек в пальцах и сунул в рукав, как Томмази – яйца, и встал навстречу подошедшему Йохену Кронигу.

– Записка все объясняет, – сказал трактирщик. – Она была свернута и убрана в его пояс.

Добрые люди!

Я каюсь в убийстве Клаудио Фальконе, вестника с жезлом, и приношу единственное возможное для меня искупление. Я рассчитывал найти в его суме деньги, а нашел лишь бесполезные бумаги. Я совершил бессмысленное преступление и потому недостоин жить. Простите меня.

Гвидо Томмази

– Он перебросил веревку через балку, встал на бочку и оттолкнул ее ногой. – Крониг глянул в перекошенное лицо Томмази. – Неприятная смерть, я думаю.

– Ужасная, – сказал Хивел, – но не такая уж редкая.

Он взял одеяние Томмази за край и поднял как можно выше, показывая нижнюю половину висящего тела. Толстые шерстяные шоссы были мокрыми спереди и сзади. В ноздри ударил сильный запах испражнений.

– Что вы делаете? – спросил Крониг средь общего молчания.

– Умно, и все равно небрежно, – сказал Хивел, отпуская край балахона. – Очень странная небрежность.

– Доктор…

Хивел вынул из рукава шарик воска – уже холодный, застывший и алый, как свежая кровь. Потом убрал снова.

– Давайте вернемся в дом, мессер Крониг. И если у вас в гостинице есть пистоль, советую его зарядить.

– Затруднение с признанием Ноттесиньора, – сказал Хивел, – заключается в его нелогичности.

– С каких пор от человеческих поступков требуется логика? – спросила Катарина.

Она и Димитрий сидели возле огня. Делла Роббиа опирался на каминную полку, Грегор стоял спиной к окну, за которым уже сгущались сумерки. Хивел расположился за столом посреди комнаты, Крониг – чуть позади него.

– Согласен, люди часто поступают нелогично, – сказал Хивел. – Однако допустим, что Шарль де Мезон – переодетый Ноттесиньор. Какой ему смысл перестать был Шарлем? У Шарля есть еда, вино, теплая комната. У Ноттесиньора ничего этого нет.

– Когда он решил ограбить гонца, – сказал делла Роббиа, – он мог счесть, что человека в конюшне заподозрят в последнюю очередь.

– Следы… – проговорил Димитрий.

– Их могло замести снегом, если он ушел достаточно рано, – сказал Хивел. – Возможность, о которой я при Томмази не упомянул, потому что хотел внушить ему чрезмерную уверенность в собственной безопасности. И он уверился, посему в его смерти есть и моя вина. Мессер делла Роббиа, вы банкир. У вас при себе наверняка очень много денег.