Текст книги "Тьма между нами"

Глава 17
Мэгги

Двадцать четыре года назад

Материнское сердце не обманешь. Чувствую: Нина что-то от меня скрывает, видимо, опасаясь моей реакции.

Мне сейчас и так непросто: я осталась единственным кормильцем. Расходов много, а тут еще фиксированную ставку по ипотеке заменили на плавающую, и ежемесячный платеж вырос. Но скорее ад замерзнет, чем я продам этот дом. Поэтому пришлось переступить через гордость и в свободное время пойти подрабатывать уборщицей. Как говорится, нужда заставит… На основной работе те коллеги, которые знали о моем положении, относились к этому с пониманием. Когда Лиззи выйдет на пенсию в следующем году, я подам заявление на должность заместителя директора по административной и хозяйственной части.

Из-за моей второй работы мы с Ниной почти не видимся. Она возвращается из школы в пустой дом, сама ужинает и к тому времени, когда я прихожу, уже запирается у себя наверху и делает уроки. Как ни печально, выбора нет.

Шагая к почте, я вдруг осознаю, что с момента выкидыша у Нины прошел почти год, а я до сих пор не могу оправиться. Нынешняя молодежь созревает гораздо быстрее, чем мы в свое время. Однако я не хочу превращаться в старую, ворчливую каргу и стараюсь идти в ногу со временем. Разрешаю гулять допоздна с друзьями и почти не ограничиваю перемещения. Не ругаю за алкоголь, лишь прошу не усердствовать. И еще заставила пообещать, что она больше не будет заниматься сексом пьяной и без презерватива. Конечно, Нина еще не готова к миру взрослых, но не запирать же ее на чердаке… Пока она не станет умнее, буду ее маяком в беспокойном море.

Наверное, я слишком стараюсь быть другом и забываю, что я мать. И все же мне важно, чтобы она впустила меня в свое сердце и перестала видеть во мне врага, который лишил ее отца и сказал, что у нее никогда не будет собственной семьи. Об этих словах, брошенных в момент, когда Нина была наиболее уязвимой, я жалею больше всего в жизни.

Надеюсь, мы пережили худшее из последствий ухода Алистера, но я реалистка и понимаю, что рецидивы возможны. Поэтому бдительно слежу, не врет ли она мне снова или не замышляет ли что-то крамольное.

Вчера вечером Нина вышла из ванной в огромном белом халате, который не носила уже несколько месяцев и вдруг вновь достала. Заметив меня в коридоре, она спустила рукава, и, естественно, моей первой мыслью было, что она прячет следы уколов. Затем я ее отмела: моя дочь не настолько глупа, чтобы колоться. Хотя это объяснило бы перепады настроения.

Мысли о Нине настолько поглощают меня, что я замечаю машину, несущуюся по дороге, лишь когда водитель давит на клаксон. Отступаю на тротуар. Он показывает мне в окно средний палец. Материнство сведет меня в могилу.

– Ты в порядке, Мэгги, милая? – раздается у меня за спиной. Поворачиваюсь и вижу маму Сэффрон – Эрику.

– О, привет, – улыбаюсь.

– Ты чуть не угодила под колеса.

– Задумалась.

Эрика в униформе. Работает кассиршей в супермаркете.

– На смену или домой? – спрашиваю, чтобы сменить тему.

– Домой. Сегодня с семи утра. Как дела?

Меня подмывает ответить честно: «Я разорена, с трудом хватает на ипотеку, дочь меня ненавидит, жизнь, которую я любила, разрушена», – однако я ограничиваюсь уклончивой фразой:

– Сама знаешь.

– Как Нина?

– Она сегодня ночует у вас, так ведь?

– У нас? – озадаченно переспрашивает Эрика.

– Да. Сегодня же вторник? Значит, ночевка?

Дважды в неделю, по вторникам и пятницам, я разрешаю Нине ночевать у Сэффрон, хотя та мне и не нравится – слишком уж самоуверенная. Зато могу быть спокойна, что Нина в безопасности, под присмотром Эрики.

– Это она тебе сказала? – спрашивает Эрика. – Просто она не ночевала у нас уже несколько недель. Они с Сэффи поцапались из какого-то парня, и с тех пор я ее не видела.

Оглушенная этой новостью, я не успеваю взять себя в руки и притвориться, будто уже знала об их ссоре и просто забыла. Щеки мои становятся пунцовыми. Повисает неловкое молчание. Я поспешно прощаюсь.

* * *

Нина заканчивает ужинать, когда на экране появляются финальные титры сериала, и тут же спешит наверх, чтобы забрать вещи для ночевки и школьную сумку. На ходу бормочет: «Увидимся завтра», – и вылетает за дверь.

Сначала я слежу за ней из-за занавески в гостиной, потом беру пальто и сумочку и отправляюсь следом. Сколько раз я говорила ей не носить наушники на улице – бесполезно! Но сегодня ее непослушание мне на руку – она меня не заметит.

Тем временем мы пересекаем парк при ипподроме, огибаем центр города и добираемся до автобусной остановки «Грейфраерс». Я вхожу вслед за ней в большое здание из красного кирпича и останавливаюсь у торгового автомата, когда Нина скрывается в общественном туалете. Через десять минут она выходит уже в другой одежде и с ярким макияжем. На ней мешковатые джинсы с дырами на коленях, которые совсем не красят ее фигуру, из-под майки торчат лямки бюстгальтера. Нина запихивает обе сумки в шкафчик с замком и, не задерживаясь, отправляется дальше. Судя по отработанным движениям, она уже не первый раз проделывает этот фокус. И как я могла слепо ей доверять?

Нина направляется в центр города и входит в паб «Принц Уильям». Я никогда там не была, хотя много раз проходила мимо. На улице припарковано не меньше дюжины мотоциклов. Нина улыбается и болтает с консьержем, как со старым знакомым. Он не спрашивает у нее документ, подтверждающий совершеннолетие, и указывает куда-то вглубь зала.

Меня тянет последовать за ней, но слишком велик риск попасться. Не хочу сцен на публике. Через улицу наблюдаю, как она проходит паб насквозь и скрывается из виду.

Я не могу уйти ни с чем. Надо бороться. Отступаю на несколько шагов и осматриваюсь по сторонам. Справа от паба – двухэтажная закусочная. Судя по вывеске, работает до полуночи. Заказываю чашку чая и сосиску в тесте, поднимаюсь наверх и сажусь за столик у окна, выходящего во внутренний двор паба. Нина уже там. Конечно, подсматривать нехорошо, но я не могу отвести глаз от дочери и ее друзей. Она повисла на шее у какого-то длинноволосого парня, который явно старше ее. Помимо них, за столом еще несколько молодых людей и девушек, мало напоминающих школьников. Интересно, знают ли они, что ей всего пятнадцать?

Нина держит патлатого за руку, но когда ей кажется, что на них никто не смотрит, опускает ладонь под стол и гладит его пах. Мне стыдно за нее, однако чувство вины гораздо сильнее, ведь это мы с отцом довели ее до такого плачевного состояния.

Единственное, что меня радует (если вообще хоть что-то способно радовать мать в такой ситуации), – Нина, судя по характерной бутылке, пьет газировку, в отличие от всех остальных, перед которыми стоят пивные кружки и винные бокалы. И к тому же не курит, хотя вокруг все дымят.

Через два часа Нина вместе с длинноволосым встают и начинают прощаться. Я спешу вниз и, когда вылетаю на улицу, понимаю с ужасом, что они идут прямо на меня. Я застываю как вкопанная, когда они останавливаются. Похоже, Нина меня заметила. Но когда она вталкивает своего спутника в подъезд и набрасывается на него с поцелуями, я выдыхаю – пронесло. Быстро прячусь за фургоном и в панике прикидываю варианты. Материнский инстинкт требует хватать и тащить домой; разум подсказывает, что будет только хуже. Наши отношения сейчас настолько тонки, что стоит неосторожно потянуть за любую из оставшихся нитей, которые еще связывают нас, как все может затрещать по швам. Доказывать ей что-то бесполезно, она просто не станет слушать. Значит, придется ждать. Рисковать нельзя, надо сначала взвесить все «за» и «против». Так я и стою, спрятавшись в тень, пока они не проходят мимо меня и не исчезают в ночи.

Я чувствую себя раздавленной и беспомощной. Однако прежде чем уйти, возвращаюсь в паб и обращаюсь к консьержу:

– Здравствуйте. Пара, которая только что вышла… Вы знаете, кто они?

Он смотрит на меня с удивлением и насмешкой.

– Не подумайте, я не сумасшедшая. Просто парень показался мне знакомым. Он похож на одного моего ученика.

– Вы могли видеть его в газетах. Это Джон Хантер, солист группы «Зе Хантерс». Весьма популярной.

– Значит, ошиблась. Простите, – говорю я и иду домой.

Глава 18
Нина

Я открываю боковые ворота в сад, чтобы впустить двух курьеров, которые привезли мой заказ с уличной мебелью. Один из них – накачанный мулат с идеальной блестящей кожей и огромными бицепсами, выпирающими из-под узкой синей футболки. Второй – крепкий и приземистый, как Супер-Марио[16]16
  Культовый персонаж компьютерных игр, водопроводчик-италоамериканец.


[Закрыть]. Они заносят ящики и складывают их рядом с патио под окном кухни. Красавчик протягивает мне накладную и подмигивает. Я решаю, что мне просто показалось, но потом, когда они уходят, замечаю на бумагах наскоро нацарапанный номер телефона. Не скрою, мне приятно, хотя, скорее всего, это его обычный трюк, и дело тут не во мне. Звонить ему я, естественно, не собираюсь.

За последние годы я встречалась с несколькими мужчинами, но ни один из них не волновал меня так, как Джон. К тому же все они либо искали секс без обязательств, либо хотели создать полноценную семью. И когда обнаруживали, что первое я дать им не хочу, а второе не могу, быстро теряли ко мне интерес.

В девятнадцать лет, через несколько месяцев после того, как я сдала все экзамены на отлично, моя репродуктивная система вдруг полностью отказала, как будто мало мне было дефективных хромосом. Ни с того ни с сего месячные стали приходить все реже, пока, в конце концов, совсем не исчезли. У меня появились проблемы со сном, тело бросало в жар, и то и дело случались панические атаки. Я опасалась, что у меня повторится нервный срыв – состояние настолько ужасное, что я поклялась скорее сдохнуть, чем еще раз его пережить.

Сдала кипу анализов в больнице Нортхэмптона, и оказалось, что у меня преждевременная менопауза.

– Первый раз с таким сталкиваюсь, – врач пожала плечами. – Преждевременное истощение яичников. Крайне редкий синдром, особенно в таком раннем возрасте. Мне очень жаль.

Я хотела спросить ее, связано ли это каким-то образом с моей прозэнцефалией, но передумала: какая теперь разница. Изменить все равно ничего нельзя, оставалось лишь смириться.

Оплакивать потерянные месячные и усохшие яйцеклетки я не стала, потому что лишилась всякого интереса к романтическим отношениям. Лишь спустя почти десять лет решила найти кого-нибудь, благо в изобилии появились приложения для знакомств, идеально подходящие для таких одиночек, как я, – достаточно зрелых, но не готовых увядать и тухнуть.

Дальше просмотра профилей в «Тиндере» у меня зашло только с двумя мужчинами. Увы, несмотря на все мои усилия, общение с ними принесло лишь разочарование. Неудачный опыт отбил у меня всякую охоту заводить новые знакомства. И тут неожиданно появился тот, кто все изменил. За последние два года он стал для меня самым важным человеком. Стоит подумать о нем, как губы сами расплываются в улыбке. Именно ради него я хочу похудеть и привести тело в порядок. Именно его одобрения жажду. И он – самый большой мой секрет…

Я разрезаю пластиковые жгуты, стягивающие коробки, и раскраиваю картон на части, чтобы уместить в мусорный бак. Мебель не требует сборки; я просто расставляю ее на террасе и по очереди присаживаюсь на все стулья, пробуя их на прочность и любуясь садом с разных ракурсов. Наливаю бокал шампанского и наслаждаюсь весенним субботним вечером в одиночестве.

По соседству Элси невпопад подпевает кухонному радио. Похоже на слащавую попсу, от которой млеют дамы в возрасте. Раздается скрип ее задней двери; сквозь щели в деревянном штакетнике я замечаю, как она пытается со своими громоздкими ходунками преодолеть порог и выбраться в сад. На шее у нее специальный красный брелок, с помощью которого можно послать сигнал о помощи. Раньше мама была одним из ее экстренных контактов, но когда она «переехала в Девон», я попросила Элси убрать наш номер из списка – не горю желанием спасать неприятную мне старуху.

Сижу неподвижно и надеюсь, что она меня не заметит. Увы.

– Привет, – начинает Элси, осуждающе глядя на мои ноги, закинутые на стол. – Давно не виделись.

К неприязни в ее взгляде явно примешивается подозрение: она никогда до конца не верила моим словам о болезни мамы.

– Как поживаешь, Элси? – вежливо спрашиваю я.

– Недурно, несмотря на болячки. Барбара заходит дважды в день – утром и вечером, – чтобы помочь. Мне повезло с дочкой – не то что некоторым…

В чью сторону этот выпад, несложно догадаться.

– Транжиришь деньги? – продолжает Элси, тыкая пальцем в новую мебель.

Я игнорирую ее эскападу.

– Передавай Барбаре привет, – говорю и отворачиваюсь, давая ей понять, что разговор окончен.

Однако Элси не понимает намеков.

– Как мама? – спрашивает она с нажимом.

– Сейчас не очень.

– Часто ее навещаешь? Я смотрю, по выходным ты все дома…

Ничего-то от нее не ускользает. Кроме того, что ее лучшая подруга прикована цепью и заперта на чердаке.

– Раз в месяц езжу на поезде, – говорю я. – Билеты дорогие.

– Семья бесценна.

– Конечно. Но одна поездка стоит как мой недельный заработок. К тому же мама меня не помнит и не узнает.

– Может, и узнавала бы, если б видела почаще. Или жила рядом.

– Я же говорила, Элси, что она сама попросила отвезти ее к сестре. Хотела вернуться в Девон, в место, где выросла. Там из окон открываются чудесные виды на побережье. И соседей нет – не то что здесь.

Элси достает из полиэтиленового пакета ломтики хлеба и крошит их птицам на лужайке.

– До сих пор не понимаю, как она так быстро сдала. Ни разу не замечала у нее признаков слабоумия.

– Мозг – штука сложная. И хрупкая.

– Ну-ну…

На мгновение наши неприязненные взгляды пересекаются. Она всегда относилась ко мне с недоверием, даже когда я была подростком. Сама не знаю почему.

Элси машет мне и медленно ковыляет к двери. Ну ничего, она у меня дождется: полью ей порог, как только ударят морозы, и посмотрим, поможет ли ей брелок, когда она будет валяться на земле с переломом шейки бедра и переохлаждением.

Наконец я вновь остаюсь в одиночестве и осматриваю сад. Он довольно обширен, не то что в современных домах, – в тридцатых годах земля стоила дешевле, и строили с размахом. Бордюры я закрыла мембраной с защитой от сорняков и отсыпала щепой, чтобы было меньше хлопот, так что летом достаточно стричь газон и подстригать кусты раз в две недели.

Дорожка, выложенная бетонными плитами, ведет от черного хода вглубь сада и исчезает за дикими яблонями. Там папин сарай. Крыша теперь протекает, и дверь заклинивает. Внутри хранятся инструменты, покрытые паутиной, и с прошлой весны висит остов осиного гнезда. Забор в конце участка окружен рядом хвойных деревьев, которые настолько разрослись, что за ними ничего не видно. Они надежно закрывают эту часть сада от любопытных взглядов соседей.

С бокалом вина я иду туда и опускаюсь на траву рядом с единственной клумбой, разбитой в нашем саду. Меня часто сюда тянет; просиживаю здесь часами, пытаясь вспомнить прошлое и предугадать будущее. Я понимаю, почему Мэгги выбрала именно это место. Оно скрыто от посторонних глаз. И отлично подходит для могилы.

Глава 19
Мэгги

«Откуда я тебя знаю?» – крутится в голове, пока я рассматриваю сквозь жалюзи мужчину, стоящего перед нашим домом.

Вынужденная изоляция не могла не сказаться на моих когнитивных способностях: память то и дело подводит. И хотя я обычно хорошо запоминаю лица, этого человека, пусть и смутно знакомого, опознать не получается.

Издалека трудно понять его возраст, но одет он современно. Стоит по-хозяйски, уперев руки в бока, и осматривает мой дом, как агент по недвижимости. А вдруг Нина действительно выставила участок на продажу? Хотя, конечно, нет. Тут же отметаю эту нелепую мысль. Хотела бы я посмотреть на лицо агента, когда, изучая «объект», он обнаружит, что к нему прилагается призрак на чердаке. Щипаю себя за руку, чтобы убедиться в своей телесности. Кожу саднит от боли. Хороший знак.

Похоже, мужчина хочет подойти ближе, но не решается ступить на тропинку, ведущую к входной двери. Весьма подозрительно… Такое поведение наталкивает меня на мысль: а что будет, если в дом залезет грабитель? Решит ли он, что на чердаке спрятаны ценности, когда натолкнется на запертую дверь? Рискнет ли взломать ее? И, главное, согласится ли освободить меня, когда обнаружит?

Впрочем, все это глупые домыслы. Мужчина разворачивается, садится в маленькую белую машину и уезжает. Я узнаю приметный черный люк на крыше и вспоминаю, что видела этот автомобиль несколько дней назад. Что-то происходит, чувствую я. Меня будоражат мысли о возможном ограблении.

Когда отворачиваюсь от окна, чтобы взять контейнер с нарезанным яблоком, мне снова попадается на глаза шкатулка памяти. Сегодня она меня не пугает, я чувствую себя достаточно сильной, чтобы встретить запертое в ней прошлое лицом к лицу. Открываю крышку и вещь за вещью начинаю выкладывать содержимое на одеяло. Среди школьных табелей и рисунков попадается фотография, на которой мы с Алистером выходим после регистрации брака. Интересно, где Нина ее нашла… Я-то думала, что выбросила весь этот мусор на помойку.

Старый снимок тянет за собой из прошлого неожиданное светлое воспоминание о том дне. Гостей было мало, зато все желанные. И мы, такие молодые, радостные и счастливые… Я не позволяю себе погружаться в грезы о тех временах, ибо за ними последовали иные, навсегда перечеркнувшие все, что было между нами хорошего.

Следом я достаю из шкатулки поздравительную открытку, которую Алистер сделал для своей «единственной девочки», – не могу вспоминать без содрогания, что он так ее называл. Тут же лежит бутылочка, которую Нина наполнила разноцветным песком, когда отдыхала у своей тетушки Дженнифер в Девоне. Школьные фотографии за все годы обучения, книжка по литературе и пачка сочинений. Маленький деревянный человечек в синем костюме – помимо него, у Нины было еще две фигурки, и когда-то эта семейка жила в кукольном домике. Засушенная красная гвоздика со свадьбы Дженнифер – Нина была там подружкой невесты. Пенал с героями подросткового сериала.

До меня вдруг доходит, что все эти предметы связаны с событиями, которые произошли до того, как ей исполнилось тринадцать. Что же, воспоминания можно хранить, но вот дальше… Или цель их в другом – напомнить мне, что у нее отняли в последнюю ночь, когда она видела своего отца? Ночь, когда я не смогла отвести от нее беду? Возможно ли, что по прошествии стольких лет она начинает вспоминать, что произошло? Есть ли в этой шкатулке отголоски событий той ночи? А вдруг Нина собирает истину по крупицам и просит меня помочь ей преодолеть последнюю черту?

Или все это лишь мои домыслы? И она ни о чем не догадывается? Да. Скорее всего, почти наверняка эта шкатулка – просто очередная попытка взвалить на меня вину.

– Нет, Нина, ничего не выйдет, – говорю я вслух. – Никто не сможет заставить меня корить себя больше, чем я это делаю на протяжении всех последних лет.

Складываю вещи обратно, кроме свадебной фотографии и флаера. Не хочу, чтобы лица этих двух подлецов, отнявших у меня все, напоминали мне о прошлом. Разрываю их пополам, а затем на мелкие кусочки, пока они не становятся горсткой конфетти на полу.

Глава 20
Мэгги

Двадцать четыре года назад

Я ничего не знаю о современной музыке и о том, что сейчас слушает молодежь. Но Нина проводит время с парнем, который играет в местной группе, а значит, придется во все это окунуться. Хотя информации мало, одну зацепку после долгих, мучительных раздумий я все-таки нахожу. Наскоро, без обычного тщания убираюсь в больнице, чтобы закончить пораньше, и сажусь на автобус до города. Мне нужен музыкальный магазин, о котором как-то упоминала Нина.

Найти его оказалось несложно. Внутри – около дюжины подростков в школьной форме, которые копаются в дисках или примеряют футболки с названиями незнакомых мне групп. Из динамиков несется зубодробительная какофония. И как только сотрудники работают в таком адском шуме?!

Я пытаюсь вспомнить тот момент, когда перестала следить за новинками в музыке. Мне всего сорок четыре года, а среди местной публики я чувствую себя старомодной теткой. Я еще могу отличить «Оазис» от «Блёр», когда они выступают по телевизору, и знаю тех, от кого спасу не было в восьмидесятые, вроде Мадонны, Джорджа Майкла и Принса, но представленные здесь исполнители мне абсолютно незнакомы.

Принимаюсь методично просматривать диски на стойке, пока на одной из обложек не замечаю того самого парня, который был с Ниной в пабе. Как и сказал консьерж, он играет в группе «Зе Хантерс». Я оглядываюсь по сторонам. Все стены в магазине увешаны рекламой новых пластинок и постерами. Я нахожу раздел, посвященный местным исполнителям, и среди пестрых плакатов наконец замечаю то, что мне нужно: график выступлений «Зе Хантерс» на этот месяц. Одна дата сразу привлекает мое внимание – сегодня вечером у них запланирован концерт в клубе, находящемся всего в десяти минутах ходьбы отсюда. Сейчас ровно пять – наверняка уже настраивают инструменты. Мне не хочется идти туда, но выбора нет: надо вытаскивать Нину из лап этого мерзавца.

Мой расчет оказывается верным – когда я подхожу к клубу «Роудмендер», главный вход заперт, однако пожарная дверь за углом распахнута и подперта красным огнетушителем. Два неопрятных парня таскают из припаркованного рядом фургона усилители и гитарные кофры. Внутрь заходить я не тороплюсь – во-первых, лучше беседовать на нейтральной территории, а во-вторых, я пока еще не решила, что скажу. Проходит пять, десять, пятнадцать минут, и тот, кто мне нужен, сам появляется из-за двери. Идет к небольшой стоянке и закуривает. Я делаю глубокий вдох и направляюсь к нему.

– Джон Хантер!

Парень оборачивается. У него красные глаза и темные круги под веками. Кожа бледная, словно он живет в подземелье. Щеки впалые и фигура весьма субтильная, но при всем этом он поразительно хорош – видимо, из-за смазливого лица.

Хантер затягивается сигаретой – я чувствую, что там не только табак – и молча поднимает брови, как бы спрашивая: «Ты кто?»

– Можете уделить мне минутку?

– Зачем?

– По поводу моей дочери.

– Конкретней.

– Вы с ней встречаетесь.

Судя по его недоумению, он не понимает, о ком я говорю. Значит, у него с Ниной несерьезно, или она не одна такая. Учитывая его род занятий, скорее второе.

– Нина Симмондс, – уточняю я.

Тут спесь с него слетает, и он начинает оправдываться:

– Не знаю, что она тебе сказала…

– Пожалуйста, не оскорбляйте меня ложью, – отвечаю я, наслаждаясь ощущением превосходства. – Я все знаю. Я собственными глазами видела, как вы миловались в пабе.

– Миловались, – повторяет он с издевкой. – Не парься, это несерьезно!

– Надеюсь, что нет. С пятнадцатилетней школьницей… А она в курсе?

– В курсе чего? Что ей пятнадцать? Надеюсь. Мне она сказала, что уже совершеннолетняя. Так что ко мне какие вопросы?

Чем больше я погружаюсь в эту историю, тем сильней раздражаюсь.

– Прекрати паясничать! Знает ли она, что у тебя полно таких «подружек»?

– Эй, полегче. К чему ты клонишь?

– Поклянись больше с ней не встречаться.

Хантер опять смеется, у него изо рта вырывается сигаретный дым.

– Поклясться? Чем? Сердцем матери и кровью отца?

– Хорошо, – срываюсь я. – Тогда мне придется пойти в полицию и заявить на тебя!

Улыбка мигом слетает с его лица.

– Ты этого не сделаешь.

– Почему же? Ближайшее отделение в пяти минутах ходьбы. Сейчас прямо и пойду.

Я делаю шаг, но он хватает меня за плечо и разворачивает обратно. Я собираюсь возмутиться, но он опережает меня. Его лицо оказывается прямо перед моим, я даже ощущаю запах табака в его дыхании.

– Не советую. Вряд ли Нине понравится.

– Ничего, со временем поймет.

– Сомневаюсь. Скорее, возненавидит тебя и сбежит из дома. Ко мне.

– Она – моя дочь, а не твоя игрушка.

– То-то она мечтает от тебя отвязаться и не может простить тебе, что ты выгнала отца… Стоит мне пальцем ее поманить, как она бросит тебя, и ты останешься ни с чем.

– Полиция этого не допустит.

– Если начнется расследование, социальные службы заинтересуются, почему ты позволяешь ей ночевать вне дома.

– Я была уверена, что она проводит время у подруги.

– Ну-ну… Твоя дочь любит угождать. Ей нравится дарить людям счастье – только не тебе, конечно. И больше всего на свете она боится, что я исчезну, как ее отец. А значит, сделает все, что я скажу, лишь бы удержать меня. И если для этого потребуется лжесвидетельствовать против тебя, она не остановится. Попробуешь сдать меня полиции, и я сам упеку тебя за решетку.

Парень отпускает меня, делает долгую затяжку и отбрасывает ее в сторону.

– Думаю, мы поняли друг друга? – цедит он, и мне ничего не остается, как кивнуть.

– Кстати, – бросает он, уходя, – очень жаль, что у тебя нет дочки помладше. На год-два помладше было бы самое оно.