Текст книги "Убийца Гора"

Так, например, хотя я и прошел курс инъекций, когда несколько лет назад впервые попал на Гор, медики разъяснили мне, что в моем случае в этом не было особой необходимости, поскольку мои родители, уроженцы Земли, будучи на Горе, уже получили необходимую дозу сыворотки.

Люди, однако, по-разному реагируют на состав сывороток, и результаты, а также степень её воздействия на их организм различны. У некоторых эффект, вызываемый сывороткой, длится бесконечно, у некоторых снижается уже через каких-нибудь пару сотен лет, на кого-то она вообще не действует, а есть и такие, у кого она вместо стабилизации организма вызывает его быстрое необратимое разрушение. Горианцы тем не менее относятся к курсу инъекций с большой благосклонностью, и мне не приходилось встречать тех, кто пытался бы от них уклониться.

Игрок, однако, как я уже говорил, казался довольно старым. Не то чтобы он выглядел дряхлым и немощным, но чувствовалось, что его возраст дает о себе знать – по крайней мере его гладко выбритое лицо покрывала густая сеть морщин, а длинные волосы были совершенно седыми.

Но больше всего в этом человеке меня поразило не то, что он выглядел значительно старше людей, обычно встречающихся на улицах городов Гора, а то, что он был абсолютно слепым. Смотреть в его глаза было очень неприятно, поскольку в них начисто отсутствовали зрачок и радужная оболочка, а сами белки, да и вся глазная впадина казались залитыми какой-то мутной остекленевшей массой. И тут я внезапно догадался, каким образом этот человек потерял зрение. Его глаза, вероятно, много лет назад были выжжены раскаленным металлом.

На лбу, в центре, виднелось большое клеймо – начальная буква горианского слова «раб». Но я знал, что игроки не могут быть рабами, это оскорбляло бы в первую очередь тех, кто хотел бы с ними играть – то есть свободных граждан, а кроме того, саму игру. Да и как, интересно, вообще можно допустить, чтобы свободный человек мог потерпеть поражение от раба? Нет, судя по способу, которым его ослепили, и выжженной отметине на лбу, этот человек, вероятно, некогда нанес обиду или стал поперек дороги какому-нибудь рабовладельцу, очевидно занимающему заметное положение в обществе.

– Фигуры расставлены, – сказал винодел, потирая от волнения руки.

– Твои условия? – спросил игрок.

– Я хожу первым, – ответил винодел.

Это, безусловно, давало ему определенные преимущества, позволяя начать разыгрывать дебют, который мог быть ему хорошо знаком. Кроме того, делающий первый ход мог скорее развить свои фигуры и занять ими центральную часть доски, держа под контролем большую часть игровых полей. К тому же начинающий игру в некоторой степени брал в свои руки инициативу, вынуждая противника делать соответствующие ответные ходы и навязывая ему таким образом свою тактику. Поэтому зачастую при встрече профессионалов примерно равного уровня мастерства выигрыш с большей вероятностью оставался на стороне того, кто делал первый ход.

– Хорошо, – кивнул игрок.

– Кроме того, – продолжал винодел, – я оставляю за собой право сделать в ходе партии подряд три хода в любое удобное для меня время, а ты должен играть без убара и убары или первого наездника.

К этому времени вокруг играющих, помимо меня, собралось ещё четыре или пять зрителей. Здесь были строитель, два кузнеца, булочник и погонщик тарнов – плотно сбитый парень с зеленой повязкой на плече, указывающей на то, что на соревнованиях тарнсменов он болеет за зеленых. Однако спортивных полетов в этот день не было, и повязка на его руке свидетельствовала скорее о его принадлежности к персоналу, обслуживающему команду зеленых.

Никто из зрителей, казалось, не выражал неодобрения по поводу моего присутствия, но ни один из них рядом со мной не встал. Впоследствии, однако, в ходе игры в наиболее острые, волнующие моменты они нередко забывали о соблюдаемой ими дистанции. Сейчас же, когда были услышаны непомерно жесткие требования винодела, некоторые выразили неодобрение.

– Хорошо, – спокойно ответил игрок, глядя поверх доски невидящим взглядом.

– И ставка в игре, – заявил винодел, – один к восьмидесяти.

Среди зрителей поднялся возмущенный ропот.

– Один к восьмидесяти! – настойчиво повторил винодел.

– Хорошо, – согласился игрок.

– Мой ход, – сказал винодел.

– Наездник убара – к лучнику, клетка семь.

– Дебют Сентиуса, – немедленно прокомментировал один из кузнецов.

Булочник, заглянув ему через плечо, тут же передал другим собравшимся:

– Он играет Сентиуса.

Зрители сгрудились плотнее. Думаю, всех их сейчас интересовало, какими будут действия игрока в ответ на четырнадцатый ход желтых, поскольку именно тут мнения специалистов расходились: одни считали наиболее логичным выдвижение посвященного убара к книжнику, на клетку пять, другие доказывали, что наиболее предпочтительным является отход лучника убары к незащищенному наезднику убара, клетка два.

К моему удивлению, игрок предпочел увести лучника убары к наезднику на клетку два, что казалось мне скорее оборонительным, нежели наступательным ходом и предоставляло его противнику возможность проведения достаточно опасной атаки, которая при логическом развитии комбинации должна была неминуемо привести к потере им посвященного на клетке пять. Когда игрок сделал этот ход, я заметил, как двое-трое из наблюдателей неодобрительно нахмурились и, переглянувшись, отошли от играющих. Винодел продолжал стандартное развитие атаки и передвинул второго лучника к посвященному на клетке пять. Лицо игрока оставалось совершенно спокойным. Я почувствовал себя разочарованным. Становилось очевидным, что игрок преднамеренно ослабляет свои позиции, хотя некоторые специалисты – причем небезосновательно – рекомендовали придерживаться именно оборонительной тактики. Тем не менее, будучи в Ко-Ро-Ба, я лично десяток раз наблюдал, как Сентиус из Коса разыгрывает свой дебют и никогда в этом месте он не отводил лучника убары на оборонительные позиции. Когда я заметил волнение, охватившее винодела, и стоическое спокойствие на невозмутимом лице игрока, я, как и многие другие, с досадой понял, что, сколь ни высока ставка в этой игре, партия будет за виноделом. Парень, судя по всему, был вовсе не плохим игроком, наоборот, он даже обладал определенным мастерством и вполне мог бы помериться силами даже с одаренными горианцами, энтузиастами своего дела, для кого игра была второй натурой, но до уровня профессионала ему было далеко – ох как далеко!

Я продолжал наблюдать, но уже без всякого удовольствия. Следующие два-три малоэффективных хода принесли игроку дополнительное ослабление его позиций, пока ещё не окончательное, но при продолжении партии в том же духе на пятом-шестом ходу обещающее перейти в безнадежное. Тут игрок вдруг собрался с силами, что заставило винодела изрядно поволноваться, и, обхватив голову руками, устремил на доску задумчивый, напряженный взгляд.

Никто из зрителей, казалось, не придавал особого значения тому, что игрок слеп и тем не менее отлично помнит каждый ход и расположение на доске фигур. Горианцы частенько играют вслепую, однако предпочитают все же не тратить лишних усилий на показное удержание в памяти постоянно меняющихся позиций. Мне самому как-то приходилось видеть на Земле шахматных мастеров, играющих одновременно на двадцати досках вслепую. Тем не менее разворачивающаяся на моих глазах партия выглядела достаточно впечатляющей.

Винодел, однако, казалось, не замечал ничего вокруг.

В одном месте, когда положение его серьезно осложнилось, я и некоторые из собравшихся заметили, как парень, делая очередной ход, неловким движением руки зацепил второго копьеносца, отодвинув его от строителя, клетка четыре, к лучнику, клетка четыре, открывая перед ним, таким образом, целый освободившийся ряд по диагонали.

– Смотрите, что он делает! – тут же возмущенно воскликнул один из кузнецов. – Он передвинул второго копьеносца к строителю на клетке четыре!

– Ничего подобного! – в замешательстве испуганно возразил винодел.

Игрок выглядел удивленным.

Все глаза обратились к нему, и он, опустив голову, на минуту задумался, очевидно, восстанавливая по памяти весь ход партии, затем внезапно улыбнулся.

– Все правильно, – сказал он. – Его второй лучник должен стоять рядом со строителем на клетке четыре.

– Вот видите! – с видимым облегчением воскликнул винодел.

Кузнец возмущенно махнул рукой и, развернувшись, зашагал прочь.

Никто больше не произнес ни слова. Время от времени случайные прохожие подходили посмотреть на игру, но, увидев, что происходит, отправлялись дальше. Семь-восемь зрителей, однако, включая и меня, продолжали наблюдать.

Партия близилась к концу, и теперь стало совершенно ясно, что через пять-шесть ходов Домашний Камень слепого игрока будет захвачен. Винодел воспользовался своим правом сделать подряд три хода и провел сокрушительную атаку. Ситуация на доске сложилась такая, что я начал сомневаться, что даже Сентиус из Коса или Кинтус из Тора сумели бы как-то её спасти. На лицах зрителей было написано явное разочарование.

И тут я не выдержал.

– Ставлю золотую монету двойного веса на красных, – сказал я. – Победа будет за ними.

Зрители все как один разинули рты от удивления.

Винодел выглядел совершенно огорошенным. Игрок поднял на меня невидящие глаза.

Я вытащил из-за пояса золотую монету и подал её игроку, который, повертев её в руках, проверяя вес, тут же попробовал на зуб.

– Действительно, золотая, – заметил он, возвращая мне монету. – Вы, наверное, смеетесь надо мной!

– Двойной золотой на красных, – настойчиво повторил я. – Партия будет за ними.

Таких денег, я знал, игроку, вероятно, не заработать и за год.

Седовласый старик повернул голову, поднял ко мне мутный взгляд остекленевших глаз и нахмурился. Каждый нерв на его изборожденном морщинами лице напрягся. Он словно пытался понять, что происходит там, снаружи, вне его окутанного чернотой мира, заполненного бесчисленными игровыми комбинациями. Он протянул ко мне руку, положив её на край доски, я накрыл её своей ладонью и, почувствовав крепкое пожатие его высохших пальцев, внутренне улыбнулся, поскольку уже знал, что этот клейменный, ослепленный, немощный с виду старец, несмотря ни на что, продолжает оставаться настоящим человеком. Когда он освободил мою руку, его тело напружинилось, словно впитав в себя новые силы, распрямилось, приобретя некое своеобразное царственное величие, а в уголках рта появился отблеск уверенной улыбки.

– Второй наездник – к строителю убара, клетка девять, – решительно произнес он.

Из груди наблюдателей вырвался изумленный выдох. Не удержался даже винодел.

Он, должно быть, обезумел, подумал я про себя. Этот ход в подобной ситуации не имел, казалось, никакого отношения к разыгрываемой комбинации. Он был совершенно бессмысленным. Правый фланг слепца подвергался мощнейшей, сокрушительной атаке, которая через четыре хода обещала завершиться захватом его Домашнего Камня, и ему сейчас необходимо было бросить все силы на его защиту, а не пускаться в какую-то сомнительную авантюру.

У меня вырвался невольный стон.

– Высокий тарларион убара – к лучнику убара, клетка восемь, – невозмутимо продолжал игрок.

Я закрыл глаза. Еще один бессмысленный ход. Зрители, озадаченные, обменивались ничего не понимающими взглядами. Может, этот человек вовсе не профессионал?

Винодел, неумолимо продолжая проводить свою линию, тут же забрал высокого тарлариона игрока своим вторым копьеносцем.

– Писец убара – к писцу убары, клетка шесть, – командовал игрок.

При других условиях я бы уже давно перестал интересоваться этой ставшей безнадежной партией, но, поскольку на кону была моя золотая монета, мне приходилось оставаться наблюдателем до конца игры, ждать которого теперь уже, к моему сожалению, оставалось недолго.

Даже винодел, казалось, почувствовал некоторое беспокойство.

– Ты не хочешь переходить? – неуверенно спросил он, идя на довольно редкую среди игроков высокого класса уступку, чего я от него, судя по началу партии и выдвинутым жестким условиям, никак не ожидал. Я даже решил, что он, вероятно, не такой уж плохой парень, просто, видимо, победа в этой игре значила для него гораздо больше, чем можно было предположить.

– Писец убара – к писцу убары, клетка шесть, – настойчиво повторил игрок.

Винодел механически сделал ответный ход.

– Мой первый наездник берет писца убары, – сказал он.

Следующим ходом он должен был захватить Домашний Камень игрока.

– Ты не хочешь изменить свой последний ход? – поинтересовался игрок с улыбкой.

В этот момент во всем его облике было нечто величественное, словно в могущественном убаре, идущем на великодушную уступку своему поверженному противнику.

Винодел посмотрел на него с нескрываемым изумлением.

– Нет, – ответил он, – конечно, не хочу.

Игрок пожал плечами.

– Следующим ходом я захватываю твой Домашний Камень, – предупредил его винодел.

– Следующего хода у тебя не будет, – ответил игрок.

Все зрители, включая и меня с виноделом, недоуменно устремили взгляд на доску.

– Вот это да! – вырвался у меня невольный крик, совершенно несоответствующий моему черному одеянию убийцы, к которому через мгновение присоединились ликующие вопли кузнеца и погонщика тарнов, принявшихся, пританцовывая, хлопать друг друга по плечам.

Все зрители шумно заволновались, и даже винодел, осознав наконец, что произошло, взвыл от восхищения, забыв на секунду, что проигравшим оказался именно он.

– Великолепно! – искренне воскликнул он и, вскочив на ноги, принялся трясти руку игрока. Затем с гордостью, словно проведенная игроком комбинация принадлежала ему самому, он во всеуслышание объявил последний заключительный ход мастера:

– Книжник захватывает мой Домашний Камень!

Количество зрителей возросло. Они наперебой обсуждали ставший очевидным маневр игрока и в законченной композиции приобретшие смысл составлявшие его казавшиеся лишенными логики ходы, при которых наименее мобильная из фигур – писец убара – неожиданно вырывалась вперед и, блокируя действия наездника и высокого тарлариона противника, решала исход поединка. Никто из нас, включая и самого винодела, не мог ожидать подобного завершения, казалось, неудержимой атаки желтых.

Винодел протянул игроку поставленную им на кон медную монету, и тот бережно положил её в карман. Я тоже вложил в ладонь старика золотой двойного веса с изображением летящего тарна, и игрок, благодарно пожав мне руку, со счастливой улыбкой поднялся на ноги. Винодел сложил фигурки в кожаный мешок игрока и помог ему надеть его на плечо. Они обменялись рукопожатием.

– Спасибо за игру, мастер, – поблагодарил его винодел.

Игрок поднял ладонь и прикоснулся ею к лицу парня, стараясь запомнить его черты.

– Спасибо и тебе, – ответил он.

– Желаю тебе удачи, – сказал парень.

– Всего тебе хорошего, – эхом отозвался старик.

Винодел ушел. За своей спиной я слышал обрывки разговора между кузнецом и погонщиком тарнов с зеленой повязкой на руке.

– Все это было очень просто, – продолжал делиться своими соображениями кузнец, – даже очевидно.

Я усмехнулся и заметил, что на лице игрока тоже появилась улыбка.

– Вы торговец? – поинтересовался игрок.

– Нет, – ответил я.

– Откуда же такое богатство? – удивился игрок. – Это целое состояние.

– Для меня это ничего не значит, – сказал я. – Разрешите мне помочь вам добраться домой?

Игрок заколебался.

– Вы наверняка принадлежите к высшей касте, – заметил он, – раз у вас есть такие деньги.

– Могу я проводить вас? – снова спросил я.

В это время, закончив обсуждение неожиданного финала поединка, к нам подошел кузнец. Это был довольно низкорослый, плотно сбитый мужчина с угловатым лицом. Он сдержанно усмехнулся.

– Ты хорошо распорядился своими деньгами, Несущий Смерть, – заметил он и, коротко кивнув на прощание, удалился.

Я повернулся к игроку и тут же почувствовал, что настроение его резко изменилось: он все так же стоял рядом, но теперь нас словно разделяла непреодолимая пропасть.

– Вы – убийца? – спросил он.

– Да, я принадлежу к этой касте, – ответил я.

Он быстро нащупал мою руку и, вложив мне в ладонь золотую монету, развернулся и пошел прочь.

– Подождите! – закричал я, бросаясь за ним.

– Это ваши деньги! Вы их выиграли!

– Нет! – воскликнул он, отгораживаясь рукой и словно стараясь меня оттолкнуть.

Я отступил назад. Он стоял, напряженно выпрямившись, тяжело дыша, в обращенном ко мне взгляде невидящих глаз, в его лице читался переполнявший его гнев.

– Это грязные деньги, – сурово произнес он. – Грязные! – и, снова отвернувшись, торопливо побрел по булыжной мостовой, нащупывая ногой дорогу.

Я остался стоять посреди улицы, провожая взглядом его сгорбленную высохшую старческую фигуру и сжимая в кулаке монету – золотую, двойного веса, которая, я знал, по праву принадлежит ему.

Глава 4. КЕРНУС

– Пусть со мной скрестит меч тот, кто лучше всех владеет этим оружием, и я разделаюсь с ним, – сказал я.

Крупное лицо Кернуса оставалось бесстрастным, а сам он продолжал неподвижно сидеть в кресле, установленном на каменном постаменте в фут высотой и не менее шести футов в длину и ширину. В нижней части постамента виднелись вделанные в него восемь колец для приковывания рабов.

На нем была тонкой вязки черная накидка из шерсти одомашненного двуногого хурта, чье поголовье сильно увеличилось в окрестностях многих северных городов. Разводимые на обширных фермах под присмотром рабов, хурты легко приручались и четыре раза в год при стрижке давали обильный урожай шерсти. Насколько я слышал, Кернусу принадлежала значительная доля в прибыли, получаемой с нескольких ближайших к городу хуртских ферм. Наверное, именно поэтому его черную накидку украшали проходящие по низу две голубые и одна желтая полосы.

Когда я заговорил, по рядам охранников пробежало легкое волнение. Некоторые из них стиснули рукояти своих мечей.

– Лучше всех в доме Кернуса мечом владею я сам, – ответил хозяин.

Комната, в которой мы находились, представляла собой, по-видимому, центральный зал дома. Она была довольно большой: добрых семидесяти квадратных футов, а в высоту никак не меньше пятидесяти. На стене, слева от меня, так же как и на постаменте, виднелись кольца для приковывания рабов, а выше над ними – пустые крепления для факелов. Комната была освещена, правда довольно скудно, солнечными лучами, с трудом проникающими сквозь узкие, расположенные под самым потолком зарешеченные окна, скорее походившие на крепостные бойницы. Да и сама комната во многом напоминала тюремное помещение, каким она по сути и являлась, представляя собой часть наиболее крупного в Аре работоргового дома. На шее Кернуса тускло поблескивала массивная золотая цепь с медальоном, на котором был изображен герб дома – тарн со скованными кандалами ногами. Такой же вышитый золотом герб украшал висящий на стене позади постамента громадный дорогой ковер.

– Я пришел, чтобы предложить свой меч дому Кернуса, – сказал я.

– Мы ожидали вашего прихода, – ответил Кернус.

Я постарался не выдать своего удивления.

– Насколько мне известно, – сказал Кернус, – Портус тщетно пытался нанять вас.

– Совершенно верно.

– Иначе, – усмехнулся Кернус, – вы не пришли бы сюда, поскольку за нашим домом никакой вины не значится.

Это был намек на носимый мной на лбу символ смерти.

Большую часть предыдущей ночи я провел за игрой на постоялом дворе, стерев с лица черную отметину, но наутро, проснувшись, я снова изобразил её на лбу и, наскоро перекусив куском холодного жареного боска, отправился в дом Кернуса.

День только начинался, но рабовладелец был уже на ногах, и меня проводили к нему без лишних проволочек. По правую руку от хозяина дома расположился писец – сутулый, мрачного вида человек с настороженным взглядом глубоко посаженных глаз. На коленях у него лежала толстая кипа прошитых листов бумаги. Это был Капрус из Ара – старший учетчик дома Кернуса. Тот самый, который занимался оформлением документов на покупку Веллы и заносил данные, получаемые от медиков, тщательным образом обследующих каждую вновь приобретенную рабыню, в особый регистрационный лист, предназначенный для отправки в Административный Цилиндр, на котором внизу в качестве подписи значился снятый у Веллы отпечаток пальца.

Процедура приобретения рабыни закончилась только после того, как девушку уже в надетом на неё ошейнике медики проверили на физическую выносливость, психические реакции, заставляя делать многочисленные приседания и доставать пальцем кончик носа, осмотрели её на предмет заболеваний и снова передали её Капрусу, который выдал ей два комплекта предназначающегося для рабынь одеяния и ввел её в курс её новых обязанностей. Таким образом, внедрение Веллы в дом Кернуса оказалось несложным, хотя я продолжал беспокоиться за её безопасность. Это была рискованная затея. Поговаривали, что Капрус состоит в дружеских отношениях с самими Царствующими Жрецами.

– А могу я поинтересоваться, – допытывался Кернус, – по кому вы носите этот знак черного кинжала?

Я ждал этого вопроса и хотел поговорить с Кернусом на эту важную, хотя и опасную для меня тему, поскольку он должен был знать о цели моего прибытия. К тому же настало время приоткрыть завесу тайны над некоторыми вещами, чтобы дать им возможность выплеснуться на улицы Ара.

– Я пришел отомстить за смерть Тэрла Кэбота, – ответил я, – воина из Ко-Ро-Ба.

За моей спиной послышались удивленные возгласы охранников. Можно не сомневаться, что через час мое сообщение уже будет известно во всех пага-тавернах Ара, будет обсуждаться на каждом мосту, в каждом цилиндре.

– В этом городе Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба больше известен как Тэрл Бристольский, – заметил Кернус. – Вы имеете в виду именно его?

– Да, – ответил я.

– Мне приходилось о нем слышать, – сказал Кернус и на минуту задумался.

Я продолжал внимательно за ним наблюдать. Он казался взволнованным, даже потрясенным.

Двое из его охранников торопливо оставили комнату, и я услышал, как они с кем-то громко переговариваются в коридоре.

– Сожалею об этом, – произнес наконец Кернус и поднял на меня глаза. – Думаю, не много найдется в Аре таких, кто не пожелает вам удачи в вашей черной работе.

– Кто мог убить Тэрла Бристольского? – не удержавшись, воскликнул один из охранников, забыв даже, что Кернус вполне мог неодобрительно отнестись к тому, что он вмешивается в его разговор.

– Его убили ножом в спину, – сказал я, – на одном из мостов поблизости от цилиндра воинов, в темноте, вероятно, в двенадцатом часу ночи, вдали от света ламп.

Охранники переглянулись.

– Только так это и могло быть сделано, – заметил один из них.

Я сам остро сожалел о скудном освещении на мосту по соседству с цилиндром воинов, поскольку именно по нему в тот день прошел молодой человек, также, очевидно, из воинов, опередив меня на каких-нибудь четверть часа. Вся его вина – если это вообще можно назвать виной – состояла в том, что своим телосложением и цветом волос он показался притаившемуся в темноте убийце похожим на меня. Мы с Тэрлом Старшим, моим учителем в боевом искусстве, обнаружили его окровавленное тело, а поблизости от него заметили свисающий с фонарной решетки клочок зеленой материи, оторванной, по-видимому, от надетой на руку повязки торопливо убегавшего убийцы. Парень был мертв. Мы перевернули бездыханное тело и, увидев торчащий у него в спине нож, обменялись понимающим взглядом.

– Ты его не знаешь? – кивнул я на убитого.

– Нет, – покачал головой Тэрл Старший, – хотя можно с большой уверенностью предположить, что это воин из союзного с нами города Тентиса. Бедняга, – вздохнул он.

Мы обнаружили, что карманы молодого воина остались нетронутыми. Убийце нужна была только его жизнь.

Тэрл Старший осторожно высвободил нож. Это оказался нож для метания, напоминающий те, что используют в Аре, но несколько меньше и не обоюдоострый.

Это было оружие, созданное специально для убийства. У самой его рукояти, как и на остальном лезвии, смешавшиеся с начавшей сворачиваться кровью виднелись белые полосы ядовитой пасты канда. По краю рукояти змеей извивалась надпись: «Я искал его. И я его нашел».

Это был нож убийцы.

– Каста убийц? – спросил я.

– Маловероятно, – заметил Тэрл Старший. – Эти действуют наверняка. Они слишком горды, чтобы добавлять яд.

Не говоря больше ни слова, мы с Тэрлом Старшим подняли мертвое тело. Я захватил свисающий с фонарной решетки зеленый лоскут. Нам повезло, и, направляясь к расположенному неподалеку дому моего отца, Мэтью Кэбота, главы городской администрации, мы в этот поздний час не встретили ни души. Затем вместе с отцом и Тэрлом Старшим мы долго обсуждали это происшествие и пришли к заключению, что неудавшаяся попытка покушения на мою жизнь – никто из нас не сомневался, что именно так это и следует понимать, – имеет определенное отношение к Сардару и Царствующим Жрецам, а также к их соперникам, которые стремятся прибрать к своим рукам весь этот мир Царствующих Жрецов и населяющих его людей. Они ни за что не откажутся от своих намерений, однако теперь, памятуя, чем обернулась для них закончившаяся чуть более года назад война Роя, вряд ли рискнут нападать в открытую, скорее предпочитая действовать скрытно, исподтишка, не останавливаясь ни перед чем. Поэтому мы решили дать возможность распространиться по городу известию, будто Тэрл Кэбот убит.

Сейчас в центральном зале дома Кернуса воспоминания о том дне нахлынули на меня с новой силой. В конце концов я пришел сюда именно для того, чтобы отомстить за смерть безвинно погибшего человека. А ведь я до сих пор даже не знаю его имени. Он был воином из Тентиса. Оказался в Ко-Ро-Ба, городе союзников, и здесь нашел свою смерть по той лишь случайной причине, что имел несчастье быть на меня похожим.

– А почему в Ар не пришли воины Ко-Ро-Ба, чтобы отыскать убийцу? – прервал мои размышления Кернус.

– Это вовсе не повод для военных действий, – ответил я. – А поскольку Казрак в настоящее время уже не глава городской администрации Ара, появление воинов Ко-Ро-Ба внутри стен города едва ли было бы встречено с восторгом.

– Действительно, – заметил один из охранников.

– Вы знаете имя человека, которого ищете? – спросил Кернус.

– У меня есть только это, – ответил я, вытаскивая из-за пояса обрывок зеленой материи.

– Нарукавная повязка болельщика, – нахмурился Кернус. – В Аре таких тысячи.

– Это все, чем я располагаю, – ответил я.

– Наш дом, как, впрочем, и многие другие, является сторонником фракции зеленых. Но воины, состоящие на службе городской администрации, чаще поддерживают другие команды.

– Я знаю, что дом Кернуса на стороне зеленых, – ответил я.

– Таким образом, в вашем стремлении предложить свои услуги этому дому есть более веская причина, нежели просто желание заработать? – спросил Кернус.

– Да, – ответил я, – поскольку здесь может оказаться человек, которого я разыскиваю.

– Это маловероятно, – покачал головой Кернус. – Приверженцы зеленых исчисляются тысячами, их можно найти практически во всех кастах Гора. Между прочим, в их число входит сам глава городской администрации Ара, как и верховный служитель посвященных.

Я пожал плечами.

– Но как бы то ни было, вы желанное лицо в этом доме, – сказал Кернус. – Вы, вероятно, уже знаете, что сейчас для Ара настали довольно сложные времена и надежный меч стал хорошим приобретением. Бывают дни, когда сталь клинка дороже золота.

Я кивнул.

– Ну что ж, при случае я воспользуюсь вашими услугами. А пока для меня достаточно того, что ваш меч просто находится в этом доме.

– Я в вашем распоряжении, – ответил я.

– Вас проводят в вашу комнату. – Он сделал знак ближайшему охраннику.

Я собрался уйти.

– Кстати, Несущий Смерть, – остановил меня Кернус.

Я снова повернулся к нему.

– Мне известно, что в таверне Спиндиуса вы убили четырех воинов из дома Портуса. Вы заслужили четыре золотые монеты.

Я коротко кивнул.

– Кроме того, – продолжал Кернус, – мне известно, что вы подобрали на улице одну из моих девушек.

Я невольно напрягся, рука сама легла на рукоять меча.

– Какой, кстати, у неё номер? – обернулся он к стоящему рядом Капрусу.

– Плюс четыре плюс три, – ответил писец-книжник.

Я предвидел какое-либо упоминание о Велле, потому что маловероятно, чтобы Кернус не был осведомлен о моем с ней контакте. Поскольку в день нашей встречи она вернулась в дом Кернуса довольно поздно, я дал ей подробные инструкции по поводу того, как ей следует себя вести, подчеркнув, что ей необходимо совершенно недвусмысленно дать понять, что она жалеет и даже испытывает полное отчаяние от того, что с ней якобы произошло. В связи с этим я вовсе не был удивлен, когда книжник на память назвал Кернусу её номер. Хотя не менее вероятно, что он мог знать его довольно хорошо, поскольку Велле в основном предназначалась роль посыльной и Капрус, редко покидающий дом Кернуса, не мог не обращаться к ней с различными поручениями. Я испытывал огромное желание работать с Веллой в этом доме рука об руку, поэтому и решил сделать ставку на весьма своеобразно понимаемое рабовладельцами чувство юмора, вовсе не столь уж редкое в их среде.

– Вы возражаете? – поинтересовался я.

Кернус рассмеялся.

– Вовсе нет, – ответил он. – Но наши медики установили, что она не тянет больше, чем на рабыню красного шелка.

– Я бы очень удивился, если бы вы позволили разгуливать по улицам рабыне белого шелка, – заметил я.

Он усмехнулся.

– Конечно, нет, – согласился он. – Риск слишком велик. Иногда в целых десять золотых. – Он откинулся на спинку кресла. – Номер плюс четыре плюс три, – сказал он.

– Девчонку сюда! – крикнул книжник.

Вскоре из бокового входа в зал втолкнули Элизабет Кардуэл, Веллу. Она была одета так же, как тогда, когда я увидел её впервые у городских ворот: босая, с распущенными черными волосами, в желтой короткой тунике и желтом ошейнике. Она быстро подбежала к каменному постаменту, на котором в высоком резном кресле восседал Кернус, и упала перед ним на колени, склонившись в традиционной позе рабынь для удовольствия и низко опустив голову. Я был удивлен тому, с каким мастерством она это сделала – пробежала короткими, быстрыми шагами, на прямых ногах, почти не сгибая колен и едва отрывая ступни от пола, слегка склонив при этом голову набок и изящно разведя в стороны приподнятые и обращенные вперед ладони, – поскольку этот выход, скорее напоминающий танцевальное движение, от многих рабынь требовал длительного и упорного обучения.

Кроме того, я знаю, насколько Элизабет все это ненавидела. Я вспомнил её на Тарианских равнинах, в землях кочевников. Там было мало женщин, равных ей по выносливости и запасу жизненной энергии, способных часами без устали бежать, держась за стремя скачущего в седле воина. Какими же оскорбительными теперь должны казаться ей представления её нынешнего хозяина об изяществе рабыни.