Текст книги "Дело Локвудов"

– На все, кроме женитьбы?

– Не кроме, а включая женитьбу.

– Ты делал ей предложение?

– Да. Прошлым летом, когда она сказала, что у нее есть другой человек, который хочет на ней жениться. Потом она уехала в отпуск, и, пока ездила, у нее случился приступ аппендицита. – Пенроуз быстро взглянул на брата.

– Ничего, Пен, – сказал Джордж Локвуд, – я все равно уже догадался.

– Каким образом? Что я сказал?

– Когда ты говорил об ее способностях и о том, что она старшая в группе стенографисток. Да я и раньше начал догадываться. Ты же не со многими стенографистками видишься каждый день. Кроме того, мисс Стрейдмайер действительно самая интересная в нашей конторе.

– Как-то летом, когда мы были с ней вдвоем, она сказала мне о своем женихе.

– Ты переспал с ней тогда?

– Нет. Я хотел, но она не стала.

– Что она ответила, когда ты сделал ей предложение?

– Она сказала, что не пойдет за меня и что уволится с работы и я забуду про нее.

– А ты что сказал?

– Я посоветовал ей взять отпуск за свой счет и не появляться у нас, пока не захочется, лишь бы потом она вернулась.

– Зачем?

– Я знаю, что ей хорошо со мной. Если она хочет попытать счастья в замужестве, я не имею права препятствовать. Но я уверен, что ей захочется вернуть то, что было между нами. Ей будет этого не хватать. Три, даже почти четыре года нас связывали отношения, которые когда-то казались мне невозможными.

– Ты думаешь, она была верна тебе все эти годы?

– Вначале – нет. Но последние три года – да.

– Ты веришь ей на слово, Пен.

Пенроуз Локвуд улыбнулся.

– Она никогда не давала мне обещаний. Просто я уверен. Этим-то и хороша неопытность, Джордж. Ты на моем месте был бы полон сомнений, потому что ты, так сказать, человек бывалый. Но этот опыт тебе обошелся Дорого. Ты вынужден сомневаться в людях, ибо сам даешь им повод сомневаться в тебе.

– Это правда, – согласился Джордж Локвуд. – Я верю женщинам меньше, чем ты.

– О, ты законченный циник. И не только в отношении женщин.

– Циник, но всегда – оптимист. Итак, ты сказал, что перед тобой проблема. Какая?

– Теперь уж и не знаю, есть ли она. Ты выслушал мои излияния – и спасибо. Мне это очень помогло. Все стало яснее. Мэриан выйдет за этого молодого человека замуж, и мне придется потерпеть немного. Но она вернется.

– А потом что? Ты на ней женишься?

– Да. Она имеет право испробовать тот путь, который ей открывается, и я не стану поперек дороги.

– В таком случае, все ясно. Надеюсь, ты не станешь жалеть, что доверился мне, – сказал Джордж Локвуд.

– Напротив. Я чувствую большое облегчение.

– Один только вопрос, Пен: что, если она не разочаруется в своем браке с этим молодым человеком?

– Ты, как всегда, предельно дотошен. А я уже начал недоумевать, почему ты не задаешь мне этого вопроса, – сказал Пенроуз Локвуд. – Я думал об этом. Боялся этого. Но теперь я понимаю, что подобные сомнения не вяжутся с тем, во что я действительно верю. Что я действительно знаю.

– Ну, раз ты так уверен…

– И циник же ты, Джордж. А ведь ты много теряешь из-за своего цинизма.

– Да, я знаю. Ну, ладно, пошли к Рэю Тэрнеру, в его солидную, отделанную красным деревом контору. Или, может, она отделана мореным дубом?

Братья одновременно поднялись с мест. Джордж Локвуд помог Пенроузу надеть пальто, и они отправились в кабинет Джорджа, где Пенроуз помог Джорджу надеть пальто. Потом Джордж взял брата под руку, и они пошли к лифту.

Оказалось, что кабинет Рэя Тэрнера отделан не красным деревом и не мореным дубом, а на современный лад – сучковатой сосной. Он был достаточно просторен, и официант из ресторана свободно вкатил туда буфетный столик с едой.

– Джордж, я уже забыл, когда мы виделись в последний раз. Не часто вы бываете в наших краях, и я рад, что сегодня вы с нами.

– Я же не здешний. Сельский провинциал, – сказал Джордж Локвуд.

– Говорят, помещиком заделались, – сказал Рай Тэрнер.

– Я тоже слышал, – подтвердил Чарли Боум. – Однако этот сельский провинциал зарабатывает больше любого из нас. Чем тогда кончилось у вас с этими карбюраторами, если не секрет?

– Отнюдь, – ответил Джордж Локвуд. – Как говорят англичане, сорвали небольшой куш. Спросите Пена.

– Мы отвоевали патент. Да вы же знаете, – сказал Пенроуз Локвуд.

– Да, знаю, – подтвердил Чарли Боум.

– Ну, а потом продали свои права фирме «Карлтон – Мак-Леод», – сказал Пенроуз Локвуд.

– Ах, так это они приобрели права? – спросил Боум.

– Да. Но мы выторговали некоторое количество обычных и привилегированных акций, – сказал Пенроуз Локвуд.

– И, полагаю, некоторое количество наличных? – спросил Боум.

– Ну, разумеется, и наличных, – подтвердил Джордж Локвуд. – Всегда, всегда наличные.

– Что ж, я и сам, как правило, предпочитаю такие же сделки, – сказал Боум. – Из каждой операции стремлюсь извлечь какие-то наличные деньги. Значит, вы предпочли акции гонорарам?

– Именно так, – ответил Пенроуз Локвуд. – Меньше бухгалтерской работы. С гонорарами-то иногда странные истории получаются, а когда у тебя акции, то чувствуешь себя уверенней.

– Конечно, уверенней, – согласился Боум.

– Кто желает коктейль? – спросил Рэй Тэрнер.

– Я – нет, – сказал Чарли Боум.

– Спасибо, не хочу, – сказал Пенроуз Локвуд.

– А я, пожалуй, выпью мартини, Рэй, – сказал Джордж Локвуд.

– И я с вами за компанию, – сказал Рэй Тэрнер. – Смешать или потрясти?

– Потрясти, и посильнее. Я так больше люблю.

– И я тоже, – сказал Тэрнер. – Официант, вы слышали?

– Да, сэр, – ответил официант, принимаясь за дело.

– Вернетесь к нам примерно через час, – приказал Тэрнер. – Еду мы сами возьмем. Мы заказали омаров по-ньюбергски, господа. Одобряете, Джордж?

– Было бы грешно отказываться от такого блюда, – ответил Джордж Локвуд.

– Расскажите мне о вашем имении, – попросил Тэрнер.

– Что ж, я приобрел около трехсот акров земли. Через год-другой, надеюсь, у нас будет там неплохая охота.

– Лошади? – спросил Чарли Боум.

– Лошадей нет. Жена не ездит, я тоже давно бросил. В тех краях верховой ездой не увлекаются.

– С гончими на лис не охотятся? – спросил Боум.

– В радиусе пятидесяти миль – нет. Просто стоит на холме дом, окруженный с трех сторон лесом.

– А какого вида дом, Джордж? Мы вот все думаем, покупать готовый или строить, – сказал Тэрнер.

– Пожалуй, я назвал бы это колониальным стилем «Локвуд». Красный кирпич, два этажа, мансарда, подвал. Вход посредине. Очень простой дом.

– И сколько же комнат в таком доме? – спросил Боум.

– Восемнадцать. Глядя на фасад, этого не скажешь. С виду он кажется меньше. Кроме того, две квартиры над гаражом. Есть теннисный корт и небольшой плавательный бассейн. В дальнейшем построю еще флигель для гостей, где можно будет переодеться и в случае крайней нужды – переночевать. Вообще же мы не собираемся часто принимать гостей.

– Устроились основательно, – сказал Тэрнер.

– Да. У нас много воды. Водится дичь. Встречаются олени. Есть фруктовые деревья. Если потребуется, мы можем подолгу оттуда не вылезать. Я всегда говорил: если уж строиться, то чтобы чувствовать себя потом в новом доме так, как чувствовали себя первые Локвуды, поселившиеся в этой стране.

– А когда это было, Джордж? – спросил Боум.

– Наш предок приехал сюда в начале восемнадцатого столетия. Кажется, он помогал строить конестогские фургоны[1]1
  По названию поселка Конестога (Пенсильвания), откуда отправлялись на Запад караваны фургонов с переселенцами и грузами.


[Закрыть] и в одном из них совершил путешествие в Центральную Пенсильванию и поселился там. Верно я говорю, брат Пенроуз?

– Да. И где-то по дороге открыл лавку. И был убит индейцами. Или считалось, что его убили индейцы. Но я уже достаточно вам наболтал. Брат просил меня говорить сегодня поменьше.

– Продолжайте, это же интересно, – сказал Боум. – Не знаю, как Рэю, но мне действительно интересно. Моя фамилия ведь раньше писалась Б-о-у-е-м. По-пенсильвански.

– Верно, – сказал Джордж Локвуд.

– Один из моих предков был… кажется, он был губернатором Пенсильвании. Но потом с ним случилась какая-то неприятность, и он уехал на Запад. Может, он и не был губернатором, но пенсильванцем – это точно. Сами-то мы – мой отец, родители матери – родом из Индианы и Иллинойса, но все равно можем считать себя коренными пенсильванцами.

– Выпьем еще, Джордж? – предложил Тэрнер.

– Нет, благодарю, Рэй. Но вы пейте.

– Никогда не могу до конца оценить вкус мартини, пока не выпью по второму разу. Пожалуйста, ешьте, господа. Приступайте, я сделаю два глотка и нагоню вас. – Тэрнер выпил еще два коктейля и принялся за омара. Управился он с ним раньше гостей.

Сладкого никто не захотел, поэтому все встали и, налив себе кофе, уселись вокруг письменного стола Тэрнера.

– Пока вы не начали, Рэй. Если разговор будет конфиденциальным и я помешаю, то я могу уйти, – предупредил Джордж Локвуд.

– Да, разговор сугубо конфиденциальный, Джордж. Но я не хочу, чтобы вы уходили, – ответил Тэрнер. – Нам с Чарли сделали одно предложение. Как вы знаете, мы с ним не компаньоны, но время от времени работаем вместе, и из-за этого нас стали принимать за компаньонов.

– Я не вложил в фирму Рэя ни пятака. Так же как и он – в мою.

– Верно. Ни одна из наших фирм не причастна к этому делу. Понимаете, господа?

– Да, – сказал Пенроуз Локвуд.

– Ясно. Так вот что нам стало известно от одного клиента фирмы Чарли в штате Огайо. Фирма Чарли имеет отделение в Кливленде, и один из его клиентов – не очень значительный, но давнишний – спросил Чарли, вкладывал ли он когда-нибудь капитал в небольшое, только начинающееся дело.

– Наш клиент – пожилой человек. Он отошел от дел и живет в одном из городков штата Огайо. Сельский адвокат. Среди местных жителей он пользуется очень хорошей репутацией, и через него мы приобрели ряд новых клиентов. Так что я выслушал его. Он сказал, что один его знакомый хочет начать дело. И вот что он мне дал. – Чарли Боум взял с письменного стола Тэрнера картонную коробку, открыл ее и, вынув какой-то предмет, завернутый в толстую фольгу, передал Пенроузу Локвуду. Потом взял еще один такой же предмет и передал Джорджу Локвуду.

– Разверните.

Братья сняли обертку.

– Похоже на конфету, – сказал Пенроуз Локвуд.

– Это и есть конфета. Откусите, – предложил Боум.

Братья Локвуды откусили и стали жевать, одобрительно кивая.

– Великолепно, – сказал Джордж Локвуд. – Я рад, что отказался от сладкого.

– Я вообще не ем конфет, но эта мне нравится, – сказал Пенроуз Локвуд.

– Суфле, шоколадная помадка, размельченный кокосовый орех и сверху – толстый слой шоколада, – сказал Джордж Локвуд. – Но к помадке, мне кажется, примешано что-то еще.

– Верно, – согласился Чарли Боум. – Но что? По совести говоря, я не знаю. Можно было бы сдать на анализ, но где гарантия, что химик не начнет производство таких конфет сам? Итак, вы согласны с тем, что они приятны на вкус. А по мне, так они самые вкусные из всех конфет, какие я когда-либо ел. А ем я их много: они отбивают охоту к спиртному. Рецепт придумала одна женщина из того же городка в штате Огайо. Мне бы хотелось пустить эти конфеты в продажу. Рэю – тоже. Увлекла нас эта идея.

– И до такой степени увлекла, что мы уже прикинули возможные расходы на рекламу в масштабе всей страны. Сперва надо придумать хорошее название, потом приступить к делу. Реклама в «Сатердей ивнинг пост» и «Кольерс». Детские журналы. Газеты. Плакаты. Анонсы в вагонах и автобусах. Найти человека типа Нормана Бел Гедеса, который придумал бы упаковку и форму конфеты. Сами конфеты ничего не будут стоить. Все деньги пойдут на рекламу. Создадим спрос на них еще до того, как эти чертовы конфеты увидят свет. Вот зачем нам нужны деньги. Что вы об этом думаете, Пен?

– Как вам сказать. Конфеты мне понравились, но я не стал бы вкладывать деньги нашей компании в рекламу. Они могут оказаться выброшенными на ветер. А что, если конфеты не станут покупать, – много мы вернем с рекламы? Ничего не вернем. Таково мое мнение. Возможно, Джордж думает иначе.

– Касательно денег компании я думаю то же, что и брат. Ему ведь приходится считаться и с интересами акционеров.

– Иными словами, вы отказываетесь, – заключил Тэрнер.

– Вы не совсем меня поняли, – возразил Локвуд. – Сколько вы предполагаете истратить и сколько вам вообще потребуется денег?

– Точные суммы засекречены, Джордж, – ответил Тэрнер. – Всего, возможно, что-нибудь около миллиона. Львиная доля этих средств пойдет на рекламу. Это я могу вам сказать, даже если вы не решитесь дать деньги.

– Можете рассчитывать на мой вклад в пределах ста пятидесяти тысяч долларов, – сказал Джордж Локвуд.

– Что? Вы шутите?! – воскликнул Тэрнер.

– Какие там шутки, когда речь идет о ста пятидесяти тысячах долларов, – возразил Джордж Локвуд.

– Вот это да, – сказал Чарли Боум.

– Пень, тебе тоже следует присоединиться. Вложи свои деньги, – сказал Джордж Локвуд.

– Боюсь, что не смогу, – ответил Пенроуз Локвуд.

– Пятьдесят тысяч?

– Извини, Джордж. Я понимаю, когда люди тратят деньги на рекламу реального товара, но рекламировать то, чего нет…

– Ты же ел конфету, – напомнил Джордж Локвуд.

– Но ведь они хотят сначала разрекламировать, а потом производить. Если бы речь шла о рекламе нового автомобиля, то в случае неудачи остался бы по крайней мере металлический-лом. А тут ничего не будет. Извини, Джордж, не могу.

– Ну, а я с вами, господа, – сказал Джордж Локвуд. – Пен, ты свободен. У нас сейчас будет закрытое совещание.

Пенроуз Локвуд встал.

– Будь я проклят, если встречал когда-нибудь более загадочного человека. И этот человек – мой родной брат. Благодарю вас за обед, Рэй. Чарли, пока. И желаю вам удачи. Всем троим. Может, я еще пожалею, а может – и нет. Во всяком случае, у меня не будет бессонных ночей, когда в «Сатердей ивнинг пост» появятся рекламные объявления. До свидания. – С этими словами Пенроуз ушел.

– Ну что ж, Рэй, Чарли, познакомимся с вашим проектом. Кто еще участвует в этом деле, на каких условиях, договорились ли вы с кем-нибудь из крупных кондитерских фирм? А конфеты хороши. Остается приятный вкус во рту. Конечно, розничная цена по пятаку за штуку?

– Если в больших количествах, то можно заработать и на пятаках, – сказал Тэрнер.

– Обязательно в больших количествах, – сказал Джордж Локвуд. – Одна вот только загвоздка, хоть и незначительная.

– Какая, Джордж? – спросил Тэрнер.

– Вы видите, с каким энтузиазмом я берусь за это дело. Со мной всегда так бывает, и я не остываю. Но я не хочу, чтобы люди знали, за что я берусь и от чего отказываюсь. Это их не касается. Так что ни в каких официальных документах мое имя не должно фигурировать.

– О, это легко сделать, – заверил его Чарли Боум.

– В операции с карбюраторами участвовал капитал фирмы «Локвуд и Кь», другое дело – мой собственный капитал. У меня нет желания афишировать ни свои неудачи, ни свои успехи. Не упоминайте меня в печати. Если это приемлемо, перейдем к делу.

Он просидел с Тэрнером и Боумом до вечера, и они хорошо потрудились: Джордж Локвуд задавал вопросы, Рэй Тэрнер без обиняков на них отвечал, а Чарли Боум сглаживал острые углы. Но в пространных объяснениях Боума неизменно содержалась частица информации, которой не было в более лаконичных ответах Тэрнера. Тэрнер вообще обладал бухгалтерским складом ума и это предприятие представлял себе прежде всего в цифрах. Боум же, как выяснилось в процессе беседы, первое время вообще не питал особых надежд на успех и не уговаривал Тэрнера вкладывать деньги. Он и свое-то участие ограничивал скромной суммой в двадцать пять тысяч долларов, которыми не жалко было рискнуть. Но, беседуя с Тэрнером, Джордж заразил и Боума своим энтузиазмом, и тот скоро стал прочить будущему предприятию такой же неслыханный успех, какого добилась недавно фирма по продаже эскимо.

– И я об эскимо подумал, – сказал Локвуд.

– А я удивлялся, как это вы так быстро согласились, – сказал Рэй Тэрнер.

– Это сравнение сразу пришло мне в голову, – сказал Локвуд. – Правда, конфеты – не такая новинка, как эскимо, но у них свои преимущества.

– А именно? – спросил Тэрнер.

– Мороженое тает, конфеты же не требуют холодильника. Их можно ссыпать в кучу на прилавке табачного магазина, а эскимо – нет. Розничному торговцу не придется затрачивать на дополнительное оборудование ни цента.

Тэрнер с улыбкой взглянул на Боума.

– Вы повторяете то, что три месяца назад говорил мне Рэй, – сказал Боум.

– Что ж, я человек практичный, как и Рэй. Смотрю на вещи с точки зрения того, сколько можно извлечь из них денег. Но отчасти мой энтузиазм объясняется разговором, который был у нас сегодня с Пеном. После этой беседы у меня окончательно созрела мысль поместить капитал в предприятие подобного рода. Правда, это весьма рискованно, но все же есть смысл попробовать. Устал я от фондовой биржи.

– Не могу сказать, чтоб я устал от биржи, – сказал Чарли Боум, – но у меня появилась склонность играть на понижение.

Джордж Локвуд взглянул на него, прежде чем заговорить.

– Это потому, что вы предпочитаете быстрые дивиденды?

– Не обязательно. Иногда я не тороплюсь, если уверен, что это сулит мне прибыль, – сказал Боум.

– Ты уж признайся, – усмехнулся Тэрнер. – Все знают, что играешь ты обычно на понижение. Лично я думаю, что пять лет бума нам гарантированы.

– Начиная с какого времени? – спросил Локвуд.

– Да с теперешнего.

– Разумеется, вы имеете в виду биржевой бум?

– Да, конечно. Но я сужу по всему, что происходит в стране. Развитие. Новые промышленные предприятия. Цифры занятости.

– Но вы согласны со мной в том, что цены на акции непомерно завышены?

– Чарли тоже так говорит, но я – нет. Пусть даже и завышены немного – экономика восполнит пробел. Если старина Калвин[2]2
  Калвин Кулидж – президент США (1923—1929).


[Закрыть] просидит в Вашингтоне еще лет шесть, бизнес будет процветать.

– Что ж, Рэй, я вижу, нам с вами придется избегать одной темы: биржевых спекуляций.

– Но вам-то грех жаловаться, Джордж. Вы нажили на биржевых спекуляциях большие деньги.

– Верно, и хотел бы продолжать наживать. Потому и вкладываю капитал в это кондитерское предприятие, хотя ничего в нем не смыслю. Но это все-таки дело. Наверно, разумнее поступили те, кто вложил деньги в недвижимую собственность во Флориде. Этим, по крайней мере, будет где найти последний приют.

– Насколько я вас понял, вы считаете разумным заниматься биржевыми операциями?

– Заниматься ими разумно, если вы готовы откровенно признать, что рискуете. И неразумно, если смотрите на дело иначе. В этом случае вы обманываете себя, а когда человек начинает заниматься самообманом, он становится неразумным. Во всех отношениях. – Джордж Локвуд невольно оглянулся на дверь, через которую вышел его брат.

– Хочу заметить, Джордж, что вы и в данном случае, возможно, обманываете себя, – сказал Тэрнер. – На сто пятьдесят тысяч долларов.

– Это не так. Я похож на того нашего предка, который открыл на конестогской дороге лавку. Тот рисковал и потерпел неудачу. Но лавку-то он все-таки открыл! Бизнесменом стал. Будь он более везучим, разбогател бы не хуже Асторов. Пускаясь в кондитерское предприятие, я, в отличие от нашего предка, не рискую своей жизнью. И банкротство мне не угрожает. Эти деньги я мог бы потратить на яхту, как это сделал бы Астор, но обладание яхтой не настолько меня привлекает. Я пошел на этот шаг потому, что хочу доказать свою правоту брату. Да и вам, Рэй, раз уж на то пошло.

– Джордж, тут мы с вами не согласны. Без спора не обойтись, – сказал Тэрнер.

– Споров-то я умею избегать, Рэй. Никогда не стремлюсь убедить кого-нибудь. А если спорю, то лишь в познавательных целях или ради развлечения.

– Надеюсь, сегодняшняя беседа помогла вам кое-что узнать.

– Благодарю вас, помогла, – сказал Джордж Локвуд. – Жизнь – увлекательное предприятие. Двадцать четыре часа тому назад я поздравлял итальянских плотников с прекрасной работой, которую они для меня выполнили. И ничего из случившегося со мной с того времени я не мог предвидеть. Ровно сутки назад я даже не собирался ехать в Нью-Йорк.

Они условились встретиться на следующий день еще раз, и Джордж Локвуд пошел по Бродвею в контору «Локвуд и Кь». Смеркалось. Служащие в большинстве либо уже разошлись по домам, либо прощались друг с другом, собираясь уходить. Мэриан Стрейдмайер сидела на своем месте. Когда Локвуд проходил мимо, она сказала:

– Ваш брат просил передать вам…

– Что именно?

– Что вы и миссис Локвуд ужинаете у него дома завтра в восемь часов вечера.

– Благодарю вас, мисс Стрейдмайер.

– Вы сегодня были так нежны друг к другу, – сказала она.

– Да? Вам это показалось необычным?

– Да. Особенно когда вы под руку отправились с ним обедать.

– Пожалуй, это в самом деле выглядело необычно – по крайней мере, в конторе. Хотя вообще-то мы с ним очень близки. – Локвуд оглянулся на дверь кабинета брата и задумчиво добавил: – Я сделал бы для него, кажется, все.

– Очень мило, – сказала она и, понизив немного голос, прибавила: – Я передумала насчет сегодняшнего вечера, если вас это интересует.

– Я же говорил: в четыре часа. А теперь у меня уже нет времени.

– Ну, что делать, – сказала она.

– Не надо быть строптивой, Мэриан. Я не люблю строптивых женщин. Что еще вы хотели сказать?

– Ничего. – Она достала из ящика стола сумочку и вышла, не попрощавшись.

Локвуд зашел к себе в кабинет и закрыл дверь.

– Вот вы какая, мисс Стрейдмайер, – громко проговорил он. Потом сел за стол и продиктовал в диктофон резюме беседы с Тэрнером и Боумом. Кончив запись, вынул валик и спрятал в карман пиджака. – Не нравитесь вы мне больше, мисс Стрейдмайер. – Он постучал пальцем по диктофону. – Ни капельки не нравитесь.

Контора была пуста. Уборщицы еще не пришли. Он подсел к столу Мэриан Стрейдмайер и стал перебирать бумаги, стараясь ничего не сдвинуть. Ни в одном из ящиков он не нашел ничего достойного внимания. Потом он посидел в раздумье еще немного, встал и шагнул за стеклянную перегородку, где была бухгалтерия. Взяв с полки книгу с надписью «Жалованье», он положил ее на стол и раскрыл в том месте, где была запись о жалованье и премиальных, полученных Мэриан Стрейдмайер за все время работы в фирме. Потом закрыл книгу и уже собрался положить ее на место, но вдруг передумал и снова открыл. Теперь его интересовали данные о жалованье других служащих, и тут он обнаружил, что Стрейдмайер была единственной сотрудницей, не имевшей вычетов в счет погашения ссуд. Все служащие брали ссуды хотя бы раз в год. Несколько человек, получавших более скромное жалованье, брали чуть ли не каждые две недели. Мисс Стрейдмайер не взяла ни цента. Видимо, она отлично укладывалась в свой бюджет.

Джордж Локвуд, покуривая трубку, обошел все комнаты конторы, потом остановился, достал из жилетного кармана блокнотик в переплете из свиной кожи и с позолоченными уголками, раскрыл на нужной странице и направился к сейфу, стоявшему в комнате кассира. Найдя требуемую комбинацию цифр, он отпер сейф и распахнул дверцу. Потом взял ключ, висевший у него на часовой цепочке, и отпер ящик с надписью «Переписка о служащих». Достав личное дело Мэриан Стрейдмайер, он быстро разыскал перечень счетов из магазинов, которые, как это принято в торговой практике, требовали подтверждения фирмы «Локвуд и Кь». Молодая женщина, зарабатывавшая сорок долларов в неделю, покупала в кредит во многих фешенебельных магазинах. «Люсетта Шэй» – небольшой магазин готового платья для изысканной публики, на цены которого жаловалась даже Джеральдина Локвуд. «Майлстоун и Лей» – небольшой ювелирный магазин для изысканной публики, не нуждающийся в рекламе. «Кимиото и Кь», «Марчбэнкс лимитед». Бюро заказов на театральные билеты, «Парфюмер Эдуард». Все эти заведения расположены на Мэдисон-авеню и прилегающих улицах. О них знает только богатая, шикарная публика, любители дорогих вещей. На бланке «Марчбэнкс лимитед» даже не указано, чем занимается эта английская фирма.

Была половина седьмого, когда Джордж Локвуд закрыл сейф и отправился подземной дорогой в жилую часть города. Джеральдина лежала в ванне.

– Придется тебе выбираться, – сказал он.

– А я как раз и собиралась, – ответила она. – Как ты провел день с Пеном? Расскажи все, как было, и потом можешь спросить, что я делала.

– Слава богу, в новом доме у нас будет достаточно горячей воды.

– А разве в старом недостаточно? Звонила Уилма. Завтра она ждет нас к ужину. Я согласилась.

– Знаю. Пен передавал.

– Где ты был? Я думала, ты в конторе, а тебя не было, и никто не мог сказать, куда ты ушел.

– Пен мог, но он, я думаю, не захотел говорить. Мы обедали с ним у Рэя Тэрнера и Чарли Боума, а потом он ушел, а я остался с ними.

– Заработал много денег?

– Потенциально. Потенциально. А пока что выложил изрядную сумму.

Она вылезла из ванны и вытиралась, а он начал раздеваться.

– Надеюсь, это не намек. Я ведь опять была у мистера Кимиото и сказала, что мы берем у него вазы. Теперь уж окончательно. Он хочет отправить их багажом, один из его сыновей поедет с грузовиком, чтобы присутствовать при разгрузке и распаковке.

– Надеюсь, он так и сделает. Как Мэри?

– Это доказывает, что они высоко их ценят. Мэри Чадберн? Плачет. У Лоренса туберкулез, а она…

– У Лоренса? Какого Лоренса?

– У ее племянника. Старшего сына сестры Дугласа. Мэри так привязалась к нему.

– Мэри привязывается ко всякому, кто дает ей повод поплакать.

– Знаю, но она делает много добра.

– Что ж, может быть, она раздобудет парню новое легкое.

– Я вижу, ты не в духе, Джордж. Пустить тебе воду?

– Да, будь так любезна.

– Вот только накину на себя что-нибудь. Мэри спрашивала меня, все ли в порядке у Пена с Уилмой. Я ответила, что да, насколько мне известно. Тогда она посмотрела на меня этак покровительственно, и я сказала, что не ручаюсь, потому что я ведь из провинции. Но я не сумела выпытать у нее ничего. Что-нибудь там неладно, а я не знаю? Когда я была у них на ужине, то ничего не заметила, а впрочем, я ведь и не выискивала.

– На что же она намекала?

– Ясно, на что. Как я поняла, либо у Уилмы есть любовник, либо у Пена – любовница. Одно из двух.

– Эта Мэри заварила кашу и смылась.

– Обычно она не сплетничает, если для этого нет оснований.

– Я же видел сегодня Пена, ни о каких неурядицах он не говорил. Значит, дело не в нем. Если же Уилма завела себе любовника, то это кто-нибудь вроде Рэнсида Мартина.

– Рэнсома.

– В семьдесят восемь лет он сравнительно безопасен. Так что пойди скажи Мэри, чтоб она либо рассказала тебе подробнее, либо перестала болтать. Не делай мне ванну очень горячую. Налей пополам с холодной.

– Я пополам и сделала. Принесли твои рубашки из прачечной.

– Зачем ты мне это говоришь? Разве я спрашивал тебя про рубашки?

– Надо же мне что-то сказать, чтобы рассеять твое плохое настроение. Ты раздражен, и это мне не нравится.

– Извини, Джеральдина.

– Я прожила слишком много лет, когда все постоянно было не так и во всем виновата была я. И за тебя вышла вовсе не для того, чтобы начиналась прежняя история. Этому не бывать, Джордж. Можешь не заблуждаться на этот счет.

– Ты вправду рассердилась?

– Нет, милый, не рассердилась. Но это не значит, что я не могу рассердиться. Ты должен понять одно: если я стараюсь быть ласковой – а стараюсь я почти всегда, – то не люблю, когда на меня огрызаются. Я чудесно провела вчерашний вечер, мне была приятна каждая минута, и под этим впечатлением я находилась сегодня весь день. Но ты можешь сделать человека и несчастным. Иногда ты становишься совсем чужим.

– Извини, дорогая. Весь день то одно, то другое…

– Вот примешь ванну, потом решишь, ехать ли нам куда-нибудь или поужинаем здесь. Меня вполне устроит и то и другое.

– Хорошо – обсудим.

– Ты самый привлекательный мужчина из всех, кого я когда-либо знала.

– Правда?

– Сам знаешь, что правда.

– После двух лет супружеской жизни?

– Для меня это всегда будет так. Вероятно, я должна благодарить за это те сотни женщин, которых ты встречал перед тем, как выбрать меня.

– Никаких сотен женщин у меня не было, Джеральдина. Несколько женщин было, но сотен – нет.

– Как женщина, я не хуже любой из них, хотя, ей-богу, узнала об этом лишь три года назад. Поэтому, наверно, ты и увлек меня, Джордж. Для такого мужа, как Говард Баксмастер, большого темперамента не требуется, поэтому я понимаю тех, кто спрашивает: что в ней нашел Джордж Локвуд? Что я должна им отвечать?

– Можешь отвечать, что я отнюдь не считаю тебя холодной женщиной.

– Я так и оставалась бы холодной, если б ты не был таким смелым. «Испробуй меня как-нибудь». Кто бы мог подумать, что короткая фраза, подобная этой, может изменить всю мою жизнь?

– Момент был выбран правильно. Я решил, что ты готовилась кого-нибудь испробовать.

– Так оно и было. Ты прочел мои мысли еще до того, как я сама осознала то, чего желала. Я вела себя ужасно, верно? Так глупо. И чувствовала себя неловко.

– Неправда. Ты вела себя естественно, без притворства и не старалась казаться иной, чем ты есть. В этом-то и весь секрет. А дураком-то как раз был Говард.

– О господи. Бедный Говард.

– Ну вот, ванна готова.

– Ты уже больше не сердишься?

– Надо же мне время от времени самоутверждаться.

Они поехали в Челси и в маленьком кабачке заказали итальянский суп и спагетти. Там к ним присоединился бывший товарищ Джорджа Локвуда по Принстону. Ресторанчик принадлежал одной семье и представлял собой длинный узкий зал, на обеих стенах которого были изображены уличные пейзажи итальянского городка. Перед фресками стояла белая деревянная решетка, которая должна была создавать иллюзию, будто смотришь на улицу из глубины сада. Живопись была настолько плоха, что никакой иллюзии не получалось. Но яркие краски и безукоризненная белизна решетки сглаживали впечатление от убогих фресок, подчеркивая добрые намерения хозяина и художника. Кьянти имело металлический привкус, свидетельствовавший о том, что оно хранилось в жестяных бидонах перед тем, как его перелили в оплетенные соломой бутылки, но еда была вкусная и обхождение приятное.

До одиннадцати часов никто не ушел, а после двенадцати осталась лишь одна молодая пара. Всякий раз, когда официант подавал очередное блюдо, хозяин Джо стоял у него за спиной и проверял, как тот выполняет свои обязанности – все до последней мелочи. Потом с легкой улыбкой откланивался клиентам и оставлял их в покое. Клиентура его состояла главным образом из лиц среднего возраста. Все эти люди знали Джо еще в бытность его официантом в «Клубе двадцати». Привычка пить вино во время еды развилась у них до того, как была принята Восемнадцатая поправка.[3]3
  Поправка к конституции США, запрещающая производство, продажу, ввоз и вывоз спиртных напитков, принятая после первой мировой войны; в 1933 г. этот запрет был снят Двадцать первой поправкой к конституции.


[Закрыть] Чистая, состоятельная публика. У Джо были отличные связи в политических кругах, поэтому ни один полицейский в чине ниже лейтенанта в его ресторане не появлялся.

– Джордж, в городе болтают, что к тебе скоро обратятся за деньгами на строительство новой ночлежки, – сказал Нед О'Берн.

– Что?

– И будто собираются назвать ее «Карлтон – Мак-Леод».