Текст книги "Ленин. Вождь мировой революции (сборник)"

В то же время исполнительный комитет крестьянских Советов выпустил экстренное обращение о созыве крестьянского съезда на 13 декабря (30 ноября), чтобы парализовать какие бы то ни было действия, предпринимаемые рабочими и солдатами.

Что собирались делать большевики? По городу распространились слухи, что солдаты и рабочие готовят вооруженное выступление. Буржуазная и реакционная пресса предсказывала восстание и требовала от правительства, чтобы оно арестовало Петроградский Совет или по крайней мере не допустило бы открытия съезда. Листки вроде «Новой Руси» открыто призывали перебить всех большевиков.

Газета Горького «Новая Жизнь» вполне соглашалась с большевиками, что реакционеры намереваются раздавить революцию и что в случае необходимости им следует оказать вооруженное сопротивление. Но она полагала, что все партии революционной демократии должны образовать единый фронт:

«…Пока демократия не сплотила своих главных сил и пока сопротивление ее влиянию еще достаточно велико, ей невыгодно самой переходить в нападение. Но, если в нападение перейдут враждебные ей силы, революционной демократии придется вступить в борьбу, чтобы взять власть в свои руки. Тогда такой переход встретит поддержку самых широких слоев народа».

Горький утверждал, что как реакционные, так и правительственные газеты подстрекают большевиков к насилию. Но восстание только расчистило бы путь новому Корнилову. Горький требовал от большевиков, чтобы они опровергли слухи. Потресов напечатал в меньшевистском «Дне» сенсационную статью с приложением карты, которая якобы разоблачала секретный большевистский план операций.

Все стены Петрограда, как по волшебству, покрылись предостерегающими объявлениями, прокламациями и призывами от центральных комитетов «умеренных» и консервативных партий и ЦИК, клеймившими какие бы то ни было демонстрации, умолявшими рабочих и солдат не слушать агитаторов. Вот, например, воззвание военной секции партии социалистов-революционеров:

«…Снова идут по городу слухи о готовящихся выступлениях. Где источник этих слухов? Кем, какой организацией уполномочены говорящие о выступлении агитаторы?.. Большевики на запрос, обращенный к ним в ЦИК, ответили отрицательно…

Но эти слухи несут с собой большую опасность. Легко может случиться, что, не считаясь с настроением большинства рабочей, крестьянской и солдатской массы, отдельные горячие головы вызовут часть рабочих и солдат на улицу с призывом к восстанию.

В ужасное, тяжелое время, которое переживает революционная Россия, это выступление легко может стать началом гражданской войны и разрушения всех, созданных такими трудами организаций пролетариата, трудового крестьянства и армии… Они (контрреволюционеры. – джон рид) не замедлят воспользоваться выступлением, чтобы начать контрреволюционные погромы и в кровавой междоусобице сорвать выборы в Учредительное собрание. А тем временем европейский контрреволюционер Вильгельм II готовит новые удары…

Никаких выступлений! Все на свои посты!..».

28 (15) октября я разговаривал в одном из коридоров Смольного с Каменевым, невысоким человеком с рыжеватой острой бородкой и оживленной жестикуляцией. Он был не вполне уверен, что на съезд соберется достаточно делегатов. «Если съезд состоится, – говорил он, – то он будет представлять основные настроения народа. Если большинство, как я полагаю, достанется большевикам, то мы потребуем, чтобы Временное правительство ушло в отставку и передало всю власть Советам…»

Володарский, высокий бледный болезненный юноша в очках, высказывался гораздо определеннее: «Либерданы и прочие соглашатели саботируют съезд. Но если им и удастся сорвать его, то ведь мы достаточно реальные политики, чтобы не останавливаться из-за таких вещей…».

* * *

Под 29 (16) октября в моей записной книжке находятся следующие выдержки из сообщений газет:

«Могилев. (Ставка верховного главнокомандующего.) Сюда стягиваются надежные гвардейские полки, «дикая дивизия», казачьи части и «батальоны смерти».

Правительство приказало юнкерам Павловского, Царскосельского и Петергофского училищ быть готовыми к выступлению в Петроград. Ораниенбаумские юнкера прибывают в город.

В Зимнем дворце расквартирована часть Петроградского броневого дивизиона.

Сестрорецкий казенный оружейный завод по приказу, подписанному Троцким, выдал делегатам петроградских рабочих несколько тысяч винтовок.

На митинге городской милиции Нижнелитейного района вынесена резолюция, требующая передачи всей власти Советам…».

И это лишь образчик беспорядочных событий тех лихорадочных дней. Все знали: что-то должно случиться, но никто не знал, что именно.

Ночью 30 (17) октября на заседании Петроградского Совета в Смольном Троцкий заклеймил утверждения буржуазных газет, будто Совет готовит вооруженное восстание, как контрреволюционную попытку дискредитировать и сорвать съезд Советов. «Петроградский Совет, – говорил он, – не назначал никакого выступления. Но если выступление будет необходимо, то мы не остановимся перед ним, и мы будем поддержаны всем петроградским гарнизоном… Они (правительство) готовят контрреволюцию, и мы должны ответить на это решительным и беспощадным наступлением…»

Петроградский Совет действительно не назначал никакой демонстрации, но в Центральном Комитете большевистской партии вопрос о восстании уже обсуждался. Комитет заседал всю ночь 23 (10) октября. Здесь был представлен весь интеллектуальный цвет партии, все ее вожди, а также делегаты от петроградских рабочих и гарнизона. Из интеллигентов за восстание стояли только Ленин и Троцкий. Даже военные были против. Состоялось голосование. Восстание было отвергнуто!

Тогда встал со своего места простой рабочий. Лицо его было перекошено яростью. «Я говорю от имени петроградского пролетариата, – резко заявил он. – Мы за восстание. Делайте как знаете, но заявляю вам, что если вы допустите разгон Советов, то нам с вами больше не по пути!» К нему присоединилось несколько солдат. После этого снова голосовали, и восстание было решено…

Тем не менее правое крыло большевиков, руководимое Рязановым, Каменевым и Зиновьевым, продолжало вести кампанию против вооруженного восстания. Утром 31(18) октября в «Рабочем Пути» появился первый отрывок ленинского «Письма к товарищам» – одного из самых дерзновенно смелых политических выступлений, какие когда-либо видел мир. В нем Ленин основательно доказывает необходимость восстания, подробно разбирая все возражения Каменева и Рязанова: «…Либо переход к либерданам и открытый отказ от лозунга «Вся власть Советам», либо восстание. Середины нет». В тот же день вождь кадетов Павел Милюков произнес громовую речь в Совете республики, клеймил Скобелевский наказ, как германофильский, заявлял, что «революционная демократия» губит Россию, высмеял Терещенко и прямо объявил, что предпочитает немецкую дипломатию русской… Левые скамьи гремели негодованием…

Со своей стороны правительство не могло не учитывать значения успехов большевистской пропаганды. 29 (16) октября соединенная комиссия правительства и Совета республики спешно провела два законопроекта, один из которых временно отдавал землю крестьянам, а другой требовал энергичной мирной внешней политики. На следующий день Керенский отменил смертную казнь на фронте. В тот же вечер с большой помпой открылось первое заседание новой «Комиссии по укреплению республиканского строя и борьбе с анархией и контрреволюцией», о которой в истории, впрочем, не сохранилось ни малейшего следа. На следующее утро я вместе с двумя другими корреспондентами интервьюировал Керенского последний раз, когда он принимал журналистов.

«Русский народ, – с горечью говорил он, – страдает от экономической разрухи и от разочарования в союзниках. Весь мир думает, что русская революция кончилась. Остерегайтесь ошибки. Русская революция только еще начинается…»

Слова более пророческие, чем, быть может, он думал сам.

* * *

Необычайно бурным было затянувшееся на всю ночь заседание Петроградского Совета от 30 (17) октября, на котором я присутствовал. Явились все «умеренные» социалисты-интеллигенты, офицеры, члены армейских комитетов и члены ЦИК. Против них страстно и просто выступали рабочие, крестьяне и рядовые солдаты.

Один крестьянин рассказал о беспорядках в Твери, которые, по его словам, были вызваны арестом земельных комитетов. «Этот Керенский только покрывает помещиков, – кричал он. – Они знают, что Учредительное собрание все равно отнимет у них землю, и потому хотят сорвать его!»

Механик с Путиловского завода рассказал, как управляющие закрывали один цех за другим под предлогом отсутствия топлива и сырья. Фабрично-заводской комитет, по его словам, разыскал огромные припрятанные запасы.

«Это провокация, – заявил он. – Они хотят уморить нас голодом или вынудить к насилию!»

Один из солдат начал так: «Товарищи! Я привез вам привет с того места, где люди роют себе могилы и называют их окопами!»

Затем поднялся высокий худощавый молодой солдат с горящими глазами. Его встретили восторженными аплодисментами. То был Чудновский, который считался убитым в июльском наступлении, а теперь точно воскрес из мертвых.

«Солдатская масса больше не доверяет своим офицерам. Нас предают даже армейские комитеты: они отказываются созывать заседания нашего Совета… Солдатская масса требует, чтобы Учредительное собрание было открыто точно в срок, на который оно назначено, и тот, кто попробует отложить его, будет проклят – и проклят не только платонически, потому что у армии еще есть пушки…»

Он говорил о том, с каким ожесточением проходили в V армии выборы в Учредительное собрание. «Офицеры, особенно меньшевики и эсеры, нарочно стараются подводить большевиков под пули. Наших газет не пропускают в окопы, наших ораторов арестовывают!..»

«Почему вы не говорите об отсутствии хлеба?» – крикнул какой-то солдат.

«Не хлебом единым жив человек!» – сурово ответил Чудновский.

Вслед за ним выступил офицер, меньшевик-оборонец, делегат Витебского Совета.

«Дело не в том, у кого власть. Беда наша не в правительстве, а в войне… но войну необходимо выиграть до всяких перемен…» Крики, иронические аплодисменты. «Эти большевистские агитаторы – демагоги!» Зал разражается хохотом. «Забудем на время классовую борьбу…» Дальше ему не дали говорить. Выкрик с места: «Да, этого вы очень хотите!»…

В эти дни Петроград представлял собой замечательное зрелище. На заводах помещения комитетов были завалены винтовками. Приходили и уходили связные, обучалась Красная Гвардия… Во всех казармах днем и ночью шли митинги, бесконечные и горячие споры. По улицам в густевшей вечерней тьме плыли густые толпы народа. Словно волны прилива, двигались они вверх и вниз по Невскому. Газеты брались с боя… Грабежи дошли до того, что в боковых улочках было опасно показываться… Однажды днем на Садовой я видел, как толпа в несколько сот человек избила до смерти солдата, пойманного на воровстве…

Какие-то таинственные личности шныряли вокруг хлебных и молочных хвостов и нашептывали несчастным женщинам, дрожавшим под холодным дождем, что евреи припрятывают продовольствие и что, в то время как народ голодает, члены Совета живут в роскоши.

В Смольном у главного входа и у внешних ворот стояли суровые часовые, требовавшие от всех приходящих пропуск. Комитетские комнаты круглые сутки гудели, как улей, сотни солдат и рабочих спали тут же на полу, занимая все свободные места. А наверху тысячи людей сгрудились в огромном зале на бурных заседаниях Петроградского Совета.

Игорные клубы лихорадочно работали от зари до зари; шампанское текло рекой, ставки доходили до двухсот тысяч рублей. По ночам в центре города бродили по улицам и заполняли кофейни публичные женщины в бриллиантах и драгоценных мехах…

Монархические заговоры, германские шпионы, головокружительные планы спекулянтов и контрабандистов…

Под холодным, пронизывающим дождем, под серым тяжелым небом огромный взволнованный город несся все быстрее и быстрее навстречу… чему?..

Накануне

В отношениях между слабым правительством и восставшим народом рано или поздно наступает момент, когда каждый шаг власти приводит массы в ярость, а каждый ее отказ от действий возбуждает в них презрение.

Проект эвакуации Петрограда вызвал бурю негодования. Публичное заявление. Керенского, что правительство вовсе не имело подобного намерения, было встречено градом насмешек.

«Припертое к стене натиском революции, – гремел «Рабочий Путь», – правительство буржуазных временщиков пробует извернуться, швыряя лживыми уверениями о том, что оно не собиралось бежать из Петрограда и не хотело сдавать столицу…».

В Харькове тридцать тысяч горнорабочих сорганизовались и приняли тот вводный пункт устава «Индустриальных рабочих мира», который гласит: «Класс рабочих и класс предпринимателей не имеют между собой ничего общего». Организация была разгромлена казаками, многих горняков прогнали с работы, оставшиеся объявили всеобщую забастовку. Министр торговли и промышленности Коновалов послал своего заместителя Орлова прекратить беспорядки и снабдил его широкими полномочиями. Горняки ненавидели Орлова. А ЦИК не только поддержал это назначение, но и отказался потребовать вывода казаков из Донецкого бассейна…

За этим последовал разгром Калужского Совета. Большевики, завоевав большинство в этом Совете, добились освобождения нескольких политических заключенных. Городская Дума с согласия правительственного комиссара вызвала из Минска войска, которые подвергли Совет артиллерийскому обстрелу. Большевики уступили, но в тот момент, когда они выходили из здания Совета, казаки набросились на них с криком: «Вот что будет со всеми прочими большевистскими Советами, и с Московским и Петроградским!» Этот инцидент взволновал всю Россию…

В Петрограде заканчивался съезд Советов Северной области, на котором представительствовал большевик Крыленко. Подавляющим большинством голосов съезд вынес решение о передаче всей власти Всероссийскому съезду Советов. Перед тем как разойтись, съезд послал приветствие арестованным большевикам, возвещая, что час их освобождения близок. В то же время Первая всероссийская конференция фабрично-заводских комитетов категорически высказалась за Советы, приняв такую резолюцию:

«…Низвергнув самодержавие в политической области, рабочий класс стремится доставить торжество демократическому строю и в области своей производительной деятельности. Выражением этого стремления является идея рабочего контроля, естественно возникшая в обстановке хозяйственного развала, созданного преступной политикой господствующих классов…».

Союз железнодорожников потребовал отставки министра путей сообщения Ливеровского.

Скобелев от имени ЦИК настаивал, чтобы наказ был представлен Общесоюзнической конференции, и формально протестовал против посылки Терещенко в Париж. Терещенко предложил свою отставку…

Генерал Верховский, не будучи в состоянии провести в жизнь задуманную им реорганизацию армии, только изредка появлялся на заседаниях совета министров…

3 ноября (21 октября) бурцевское «Общее Дело» вышло со следующим воззванием, напечатанным крупным шрифтом:

«Граждане! Спасайте Россию!

Я только что узнал, что вчера в заседании комиссии по обороне в Совете республики военный министр генерал Верховский, один из главных виновников гибели ген. Корнилова, предложил заключить мир с немцами тайно от союзников…

Это измена России!

Терещенко заявил, что предложение генерала Верховского даже и не обсуждалось во Временном правительстве.

Это, сказал М. И. Терещенко, какой-то сумасшедший дом.

Члены комиссии от слов генерала Верховского пришли в ужас…

Ген. Алексеев плакал.

Нет! Это не сумасшедший дом! Это хуже всякого сумасшедшего дома! Это прямая измена России!

За слова Верховского должны немедленно дать нам ответ Керенский, Терещенко и Некрасов.

Граждане, все на ноги.

Россию предают.

Спасайте ее!»

Но на самом деле Верховский говорил только то, что необходимо побудить союзников поторопиться с мирными предложениями, потому что русская армия больше воевать не может.

Сенсация в России и за границей была колоссальная. Верховский получил «отпуск по болезни на неопределенный срок» и вышел из правительства. «Общее Дело» было закрыто…

* * *

На воскресенье 4 ноября (22 октября) был назначен «День Петроградского Совета» с грандиозными митингами по всему городу. Эти митинги были назначены под предлогом денежных сборов на советские организации и советскую печать; на самом деле они должны были стать демонстрацией силы. Вдруг появилось сообщение, что казаки назначили на тот же день крестный ход в честь чудотворной иконы, спасшей Москву от Наполеона в 1812 г. Атмосфера была насыщена электричеством; малейшая искра могла зажечь пожар гражданской войны. Петроградский Совет выпустил следующее воззвание под заголовком «Братья казаки!»:

«…Вас, казаки, хотят восстановить против нас, рабочих и солдат. Эту каинову работу совершают наши общие враги: насильники-дворяне, банкиры, помещики, старые чиновники, бывшие слуги царские… Нас ненавидят все ростовщики, богачи, князья, дворяне, генералы и в их числе ваши, казачьи, генералы. Они готовы в любой час уничтожить Петроградский Совет, задушить революцию…

22 октября устраивается кем-то казачий крестный ход. Дело свободной совести каждого казака участвовать или не участвовать в крестном ходе. Мы в это дело не вмешиваемся и никаких препятствий никому не чиним…»

Крестный ход был спешно отменен…

В казармах и рабочих кварталах большевики проповедовали свой лозунг «Вся власть Советам!», а агенты темных сил подстрекали народ резать евреев, лавочников и социалистических вождей…

С одной стороны, погромные статьи монархической печати, с другой стороны, громовой голос Ленина: «Восстание!.. Больше ждать нельзя!»

Даже буржуазная печать заволновалась. «Биржевые Ведомости» называли большевистскую пропаганду покушением на «основные устои общества, на неприкосновенность личности и уважение к частной собственности».

Но больше всех источали ненависть «умеренно»-социалистические газеты. «Большевики – это самые опасные враги революции», – заявляло «Дело Народа». Меньшевистский «День» говорил: «Правительство обязано защищаться и защищать нас». Плехановская газета «Единство» 4 обращала внимание правительства на то обстоятельство, что петроградские рабочие уже вооружились, и требовала решительных мер против большевиков.

А правительство с каждым днем становилось все беспомощней. Даже городское самоуправление разваливалось. Газетные столбцы пестрели сообщениями о самых дерзких грабежах и убийствах, а преступники оставались безнаказанными…

Но, с другой стороны, вооруженные рабочие патрули по ночам уже охраняли улицы, разгоняя мародеров и реквизируя оружие, какое только попадало им в руки.

1 ноября (19 октября) главнокомандующий Петроградским военным округом полковник Полковников издал следующий приказ:

«Несмотря на тяжкие дни, переживаемые страной, в Петрограде продолжаются безответственные призывы к вооруженным выступлениям и погромам и вместе с тем с каждым днем усиливаются грабежи и бесчинства.

Такое положение дезорганизует жизнь граждан и мешает планомерной работе правительственных и общественных органов.

В сознании ответственности и долга перед родиной приказываю:

1) каждой воинской части согласно особым распоряжениям в пределах района своего расположения оказывать всемерное содействие органам городового самоуправления, комиссарам и милиции в охране государственных и общественных учреждений;

2) совместно с районным комендантом и представителем городской милиции организовать патрули и принять меры к задержанию преступных элементов и дезертиров;

3) всех лиц, являющихся в казармы и призывающих к вооруженному выступлению и погромам, арестовывать и отправлять в распоряжение 2-го коменданта города;

4) уличных манифестаций, митингов и процессий не допускать;

5) вооруженные выступления и погромы немедленно пресекать всеми имеющимися в распоряжении вооруженными силами;

6) оказывать содействие комиссарам в недопущении самочинных обысков, арестов;

7) обо всем происходящем в районе расположения частей немедленно доносить в штаб округа.

Комитеты частей и все, войсковые организации призываю оказывать содействие командирам при выполнении ими возложенных на них задач».

В Совете республики Керенский заявил, что Временное правительство вполне осведомлено о большевистской пропаганде и что оно достаточно сильно, чтобы справиться с любой демонстрацией. Он обвинял «Новую Русь» и «Рабочий Путь» в одних и тех же преступных деяниях. «Но абсолютная свобода печати, – продолжал он, – не дает правительству возможности принять меры против печатной лжи…» Заявляя, что большевизм и монархизм – только различные проявления одной и той же пропаганды в интересах контрреволюции, столь желанной для темных сил, он продолжал:

«Я человек обреченный, мне все равно, что со мной будет, и я имею смелость заявить, что все загадочное в событиях объясняется невероятной провокацией, созданной в городе большевиками».

* * *

…Все ждали, что в один прекрасный день на улицах неожиданно появятся большевики и примутся расстреливать всех людей в белых воротничках. Но на самом деле восстание произошло крайне просто и вполне открыто.

Временное правительство собиралось отправить петроградский гарнизон на фронт.

Петроградский гарнизон насчитывал около шестидесяти тысяч человек и сыграл в революции выдающуюся роль. Именно он решил дело в великие Февральские дни, он создал Советы солдатских депутатов, он отбросил Корнилова от подступов к Петрограду.

Теперь в нем было очень много большевиков. Когда Временное правительство заговорило об эвакуации города, то именно петроградский гарнизон ответил ему: «Одно из двух… правительство, неспособное оборонить столицу, должно либо заключить немедленный мир, либо, если оно неспособно заключить мир, оно должно убраться прочь и очистить место подлинно народному правительству…».

Было очевидно, что любая попытка восстания всецело зависит от поведения петроградского гарнизона. План правительства заключался в замене полков гарнизона «надежными» частями – казаками, «батальонами смерти». Комитеты отдельных армий, «умеренные» социалисты и ЦИК поддерживали правительство. На фронте и в Петрограде велась широкая агитация: говорили, что вот уже восемь месяцев, как петроградский гарнизон бездельничает и прохлаждается в столичных казармах, а в это время на фронте армия голодает и вымирает без смены и подкреплений.

Разумеется, в словах людей, обвинявших петроградский гарнизон в нежелании менять относительное довольство на ужасы зимней кампании, была известная доля правды. Но для отказа идти на фронт существовали и другие основания. Петроградский Совет опасался замыслов правительства, а между тем с фронта являлись сотни делегатов от рядовых солдат, которые в один голос заявляли: «Правда, нам нужны подкрепления, но еще нужнее нам знать, что здесь, в Петрограде, революция находится под надежной защитой… Держите тыл, товарищи, а мы будем держать фронт…».

25 (12) октября исполнительный комитет Петроградского Совета обсуждал при закрытых дверях вопрос об организации особого военного комитета. На следующий день солдатская секция Петроградского Совета выбрала комитет, который немедленно объявил все буржуазные газеты под бойкотом и вынес ЦИК порицание за его борьбу против съезда Советов. 29 (16) октября Троцкий на открытом заседании Петроградского Совета предложил формально утвердить Военно-революционный комитет.

«Мы должны, – сказал он, – создать специальную организацию, чтобы идти за ней в бой и умереть, если это понадобится…» Было решено послать на фронт две делегации для переговоров с солдатскими комитетами и ставкой – одну от Совета, а другую от гарнизона.

В Пскове делегация Совета была принята командующим Северным фронтом генералом Черемисовым, который коротко заявил, что он уже приказал петроградскому гарнизону занять место в окопах и что больше говорить не о чем. Делегации от гарнизона не было разрешено выехать из Петрограда…

Делегация солдатской секции Петроградского Совета просила, чтобы ее представитель был допущен в штаб Петроградского округа. Отказ. Петроградский Совет потребовал, чтобы без одобрения солдатской секции не издавалось ни одного приказа. Отказ. Делегатам грубо заявили: «Мы признаем только ЦИК. Вас мы не признаем, и, если вы нарушите какой-нибудь закон, мы вас арестуем».

30 (17) октября собрание представителей всех петроградских полков приняло следующую резолюцию: «Петроградский гарнизон больше не признает Временного правительства. Наше правительство – Петроградский Совет. Мы будем подчиняться только приказам Петроградского Совета, изданным его Военно-революционным комитетом». Местным военным частям было приказано ждать указаний от солдатской секции Петроградского Совета.

На следующий день ЦИК созвал свое собственное собрание, состоявшее в огромном большинстве из офицеров, создал особый комитет для совместной работы со штабом и разослал во все районы Петрограда своих комиссаров.

3 ноября (21 октября) огромный солдатский митинг в Смольном постановил:

«Приветствуя образование Военно-революционного комитета при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, гарнизон Петрограда и его окрестностей обещает Военно-революционному комитету полную поддержку во всех его шагах, направленных к тому, чтобы теснее связать фронт с тылом в интересах революции.

Вместе с тем петроградский гарнизон заявляет: на страже революционного порядка в Петрограде стоит весь гарнизон вместе с организованным пролетариатом. Всякие провокационные попытки со стороны корниловцев и буржуазии внести смуту и расстройство в революционные ряды встретят беспощадный отпор».

Чувствуя свою силу, Военно-революционный комитет решительно потребовал, чтобы штаб Петроградского округа подчинялся его распоряжениям. Он разослал по всем типографиям приказ не печатать без его утверждения никаких призывов или прокламаций. В Кронверкский арсенал явились вооруженные комиссары и захватили огромное количество оружия и снаряжения, приостановив отправку десяти тысяч штыков, уже наряженных в Новочеркасск, штаб-квартиру Каледина…

Внезапно очутившись перед лицом опасности, правительство обещало комитету безнаказанность в случае, если он добровольно разойдется. Слишком поздно. В полночь 5 ноября (23 октября) Керенский сам послал в Петроградский Совет Малевского с предложением направить представителя в штаб. Военно-революционный комитет ответил согласием, но через час исполняющий обязанности военного министра генерал Маниковский взял предложение обратно…

* * *

3 ноября (21 октября) вожди большевиков собрались на свое историческое совещание. Оно шло при закрытых дверях. Я был предупрежден Залкиндом и ждал результатов совещания за дверью, в коридоре. Володарский, выйдя из комнаты, рассказал мне, что там происходит.

Ленин говорил: «24 октября будет слишком рано действовать: для восстания нужна всероссийская основа, а 24-го не все еще делегаты на Съезд прибудут. С другой стороны, 26 октября будет слишком поздно действовать: к этому времени Съезд организуется, а крупному организованному собранию трудно принимать быстрые и решительные мероприятия. Мы должны действовать 25 октября – в день открытия Съезда, так, чтобы мы могли сказать ему: Вот власть! Что вы с ней сделаете?».

В одной из комнат верхнего этажа сидел тонколицый, длинноволосый человек, математик и шахматист, когда-то офицер царской армии, а потом революционер и ссыльный, некто Овсеенко, по кличке Антонов. Математик и шахматист, он был поглощен разработкой планов захвата столицы.

Со своей стороны готовилось к бою и правительство. К Петрограду незаметно стягивались самые надежные полки, выбранные из разбросанных по всему фронту дивизий. В Зимнем дворце расположилась юнкерская артиллерия. На улицах впервые с дней июльского восстания появились казачьи патрули. Полковников издавал приказ за приказом, угрожая подавить малейшее неповиновение «самыми энергичными репрессиями». Наиболее ненавистный член правительства – министр народного просвещения Кишкин был утвержден чрезвычайным комиссаром по охране порядка в Петрограде. Он назначил своими помощниками столь же мало популярных Рутенберга и Нальчикского. Петроград, Кронштадт и Финляндия были объявлены на военном положении. Буржуазное «Новое Время» иронически заявляло по этому поводу:

«Почему осадное положение? Правительство уже перестало быть властью, оно не обладает ни моральным авторитетом, ни необходимым аппаратом, который дал бы ему возможность применить силу… В самом лучшем случае оно может только вести переговоры с теми, кто согласится разговаривать с ним. Другой власти у него нет…».

В понедельник 5 ноября (23 октября), утром, я заглянул в Мариинский дворец, чтобы узнать, что делается в Совете Российской республики. Ожесточенные споры о внешней политике Терещенко. Отклики на инцидент Бурцев – Верховский. Присутствуют все дипломаты, кроме итальянского посла, о котором говорили, что он совершенно разбит катастрофой при Карсо…

В момент, когда я входил, левый эсер Карелин читал вслух передовицу лондонского «Times»), в которой говорилось: «Большевизм надо лечить пулями».

Повернувшись к кадетам, Карелин кричал: «Это также ваши мысли!».

Голоса справа: «Да! Да!».

«Да, я знаю, что вы так думаете, – горячо ответил Карелин. – Но посмейте только попробовать на деле!» Затем Скобелев, похожий на светского ухажера, с выхоленной белокурой бородой и желтыми волнистыми волосами, извиняющимся тоном защищал советский наказ. Вслед за ним выступил Терещенко, встреченный слева криками: «В отставку! В отставку!». Он настаивал на том, что на Парижской конференции делегаты правительства и ЦИК должны защищать общую точку зрения и именно точку зрения его, Терещенко. Несколько слов о восстановлении дисциплины в армии, о войне до победы… Совет Российской республики среди шума и бурных протестов слева переходит к порядку дня.

Большевистские скамьи были пусты, пусты с самого дня открытия Совета, когда большевики покинули его, унося с собой всю жизненность. Спускаясь вниз, я думал о том, что, несмотря на все эти ожесточенные споры, ни один живой голос из реального внешнего мира не может проникнуть в этот высокий холодный зал и что Временное правительство уже разбилось о ту самую скалу войны и мира, которая в свое время погубила министерство Милюкова… Подавая мне пальто, швейцар ворчал: «Ох, что-то будет с несчастной Россией!.. Меньшевики, большевики, трудовики… Украина, Финляндия, германские империалисты, английские империалисты… Сорок пять лет живу на свете, а никогда столько слов не слыхал».