Текст книги "И пришел Город"

– Да, безусловно… Бывало, и не раз. И если бы тогда мой старик подгадал… Я понял, о чем ты. И видимо, Город знает, какой момент самый подходящий.

Кэтц кивком указала на крыльцо многоэтажки; там по ступеням спускался Город, сопровождая идущую впереди девочку-подростка.

– Мам? Ты-то какого фига здесь? – приблизившись, растерянно спросила девчушка – небольшого роста пухленькая блондинка в штанах и блузке в обтяжку. С косичками, почти без косметики; эдакая девчонка-второкурсница, лакомое блюдо для клиентов.

Отца она полоснула взглядом. Мать кинулась навстречу и обняла свою Люсиль, которая в объятиях расслабилась и, виновато зыркнув в сторону стоящих неподалеку шлюх, томно закатила глаза: мол, надо же, и здесь достали!… Однако минуту спустя она уже сама не отпускала мать от себя. Она плакала и сквозь слезы с ненавистью шептала хохочущим девицам: «Чтоб вы сгинули, твари!» Отец застыл рядом в неловкой позе – не зная, как бы это взглянуть на дочь построже, – когда Город (на этот раз снова в обличии полицейского в штатском) обратился к мистеру Шмидту:

– Не становитесь в позу уязвленной добродетели. В июне 2002-го вы заплатили пять тысяч долларов молодому человеку в синем «шевроле». Вы помните, за что вы отдали эти деньги?

Шмидт посмотрел Городу в лицо. Перед неумолимым лицом всего города Сан-Франциско, воплощенного в едином человеке, отрицания были бессмысленны.

Лицо Шмидта – до этого момента непроницаемый барельеф назидательности, монумент негодования против поступков дочери – начало исходить слезами. Он судорожно обхватил руками свою жену и дочь.

Мистер и миссис Джонс молча стояли под фонарем, взявшись за руки.

– Не скажете же вы, что наш мальчик тоже здесь… – начал было мистер Джонс.

– Не совсем здесь. Он в том баре, – указал Город в сторону клуба «Задний проход», что на полквартала севернее. – Кочует по ночным заведениям, торгуя собой за наркоту. Он сейчас как раз там. Идите, найдите его… – Вытянув руку, Город чуть тронул Джонса за плечо. Тот сильно вздрогнул и притянул к себе жену.

– Мне как-то странно, – проговорил он, потирая задетое место. – Как будто в меня что-то вошло…

– Рой не будет противиться: с вами моя воля. Просто обнимите его, и он к вам пойдет. Он созрел для того, чтобы сдаться. Прикоснитесь к нему и ничего не говорите, и не вздумайте его осуждать.

– Я не могу отправиться туда, как какая-то уличная шпана, – запротестовал Джонс. – Особенно в таком виде. Я адвокат, причем крупного предприятия, а это ответственность перед имиджем фирмы, и… Если там шатается всякий сброд, то я не собираюсь смешиваться со всеми этими, которые ходят по улицам…

– Мы все ходим по улицам, – заметил Город. – Или лично вы по ним летаете? Ступайте же.

Мистер и миссис Джонс медленно двинулись вниз по тротуару и, придерживая вокруг себя полы своих ночных одеяний, скрылись за дверями клуба «Задний проход».

Был уже второй час ночи. Транспортный поток поредел, улица почти опустела; голоса начинали уже звучать с небольшим эхом. И вдруг…

– Мари! – закричала сидевшая до этой поры на ступенях старуха. Резко вскочив, она вдруг рванулась прямо сквозь гогочущую стайку оторопевших от неожиданности путан. Где-то в квартале отсюда на секунду остановился и обернулся хрупкий силуэт.

– Мари! – кричала на бегу старуха, боясь упустить силуэт из виду.

Мари с шага перешла на бег в противоположном направлении.

– Иди н-на 'уй отсюда, оставь меня! – донеслось сквозь несмолкаемый гул города.

Их с матерью разделяло с полквартала, и Мари постепенно увеличивала разрыв. Город медленно, почти незаметно кивнул. Земля чуть дрогнула, и Мари споткнулась. Она упала плашмя и лежала без движения с полминуты – достаточно, чтобы мать ее догнала.

С лестницы прыжками соскочил тот чернокожий юнец и, подлетев, уткнул Городу в грудь свой палец.

– Ты, бля, козел, ты вообще кто такой? А?! Где тут братан тот был? Ну, перец этот, в белом кепаре?

Не дождавшись от Города ответа, он нацепил собственные темные очки; теперь зеркальца смотрелись в зеркальца, многократно множа пляшущие в них отражения.

– Ты, бля, скажешь или нет?! Hexep тут мне легавым прикидываться! У нас тут всё с ними схвачено! Я, бля, тебе говорю или кому?! Ты у меня козу увел, а мне от нее чистым наваром две сотки, каждых… – Он осекся. Не веря глазам, уставился. Поперхнулся слюной.

Выставив руку с растопыренными пальцами, Город щедро усеивал асфальт старомодными банкнотами. Материализуясь в воздухе меж его пальцев, стодолларовые бумажки сыпались дождем, устилая собой тротуар и бордюры, – хрусткие, зелененькие. Инстинкт взял свое – никто слова не спросил о природе этого загадочного явления.

И юный сутенер, и путаны – все как один, упав на четвереньки, бросились собирать неожиданно взявшуюся наличность. Кэтц, хохоча, присоединилась к ним. Подобрав купюру, Коул взыскательно ее изучил: настоящая. И сунул ее себе в карман. На тротуаре покоилось уже никак не меньше десяти тысяч долларов, когда Город наконец опустил руку и прекратил свой благодатный дождь. МТФ свел оборот бумажных денег фактически на нет, но их еще можно было положить на карточку в головном офисе «Интерфонда». Одна из путан – мексиканка с люминесцентной помадой, во вздыбленном светлом парике – решила прильнуть к источнику нежданного изобилия. Обвив Город руками, одной пятерней она вкрадчиво скользнула ему между ног. Было видно, как она пытается что-то нащупать. Город не двигался. Девица легонько стиснула ему промежность. На ее лице отразился ужас; она испуганно отпрянула.

– Он э-это… – заикаясь выговорила она. – У него там… – прикрыв руками рот, она опрометью унеслась в подъезд многоэтажки.

Мистер и миссис Джонс возвращались; между ними шел худой, осунувшийся молодой человек.

Все трое плакали. По трем разным причинам. Мистер Джонс плакал оттого, что работает «домашним» юристом у находящейся под мафией мясоперерабатывающей компании, созданной на отмытые деньги, а его сын промышляет проституцией. И вот теперь, как ни старался, мистер Джонс никак не мог взять в толк, есть ли между этими занятиями существенная разница. Жена его плакала по сыну, а сын – по наркотикам.

На другом конце улицы Мари схватилась со своей матерью. Они катались по тротуару, лягаясь и взбрыкивая, обе в слезах. Коул неосознанно направился в их сторону. Ненавистное диско сопровождало его глумливой электронной пародией на панихиду, становясь все громче и громче по мере приближения к женщинам. Когда он почти уже подошел, музыка в ушах буквально грохотала, а одна из затемненных фигур на тротуаре лежала не шевелясь. Вторая из них – дочь – вознесла над головой руку и с безжалостной силой опустила ее на обмякшее тело матери. «Мари…» – только и успел пробормотать Коул.

Сзади на расстоянии послышались испуганные выкрики.

Дискоритмы внезапно оборвались.

Коул повернулся и побежал обратно, в сторону Города и Кэтц.

Там сейчас, образовав полукольцо, стояли три желтых седана, преграждая ступени в подъезд, возле которых юный сутенер, девицы и Кэтц все еще набивали карманы купюрами. Город стоял, крепко расставив ноги, и не отворачиваясь смотрел в слепящие фары машин.

Мимо проехало такси, такое же призрачное, как и то, что их сюда доставило, унося с собой Джонсов, Шмидтов и их детей. Повернув налево, оно скрылось за углом.

В то время как Коул пересекал разделяющую их проезжую часть, Кэтц как раз выпрямлялась, щурясь в безжалостном свете фар.

Из ближайшего желтого седана вылезал мужчина с поблескивающим в руке оружием.

– Кэтц, лежать! – крикнул Коул на бегу. – Активисты, дура!

Шестеро в розовых нейлоновых масках, придающих их приплюснутым лицам сходство с химерами, бойко измолотили ногами девиц и их сутенера у стены. Юнец пытался как-то себя выгородить, размахивая перед ними пригоршнями наличности; один из «кротов» саданул ему под дых. Другой, когда он согнулся, припечатал ему по затылку рукояткой пистолета. Сутенер уткнулся носом в асфальт.

– Ты, козел, думаешь, напугал, что ли?! – выкрикнула одна из задержанных.

Оранжево сверкнув, гулко грохнул выстрел; девица как подкошенная рухнула на перебитое правое колено. Над ней, ругаясь и плача, склонились ее подруги.

Находясь метрах в двадцати, Коул перешел на шаг, стараясь держаться в затенении. Активисты его пока не замечали, так как сами производили слишком много шума – лезли лапаться к визжащим женщинам, хохотали. Еще четверо скрылись в многоэтажке – выкурить из нее остальных «шалав». Собирались накрыть их всех разом. На улицу зарулил было полицейский автомобиль, но, завидев знакомые желтые седаны без номеров, деликатно вывернул обратно; патрульный мог потом доложить, что у него был срочный вызов и он ничего не видел.

Двое человек в горгульих масках орали что-то Городу; один из них нервно его пихнул. По крайней мере, попытался; теперь он нянчил свою поврежденную руку, пока его товарищ замахивался на Город пистолетом, метя рукояткой в лицо. Тот стоял как вкопанный. На нем снова были потертое пальто и мятая шляпа. И зеркальные очки.

Наконец тот, что пониже ростом, пальнул Городу прямо в солнечное сплетение. Трижды. Город чуть заметно качнуло, но, пожалуй, только и всего. Руки его были плотно прижаты к бокам. Вот он открыл рот…

Из отверстого рта грянула совершенно оглушительная сирена.

Коул хлопком закрыл себе уши. Окна поблизости ощутимо дребезжали; облачком взметнулась согнанная с них пыль. Это была сирена воздушной тревоги, что исторгалась изо рта Города с громкостью раз в пятьдесят сильнее обычной. Теперь полицейским уже никак нельзя было сказать, что они ничего не слышали. Заявить, что сирены такой мощности не было, – это, знаете, уже слишком.

Активисты, заткнув уши руками, метнулись по своим машинам.

Седан, стоявший вблизи от Города, подался назад вплоть до противоположной стены и, дав несколько холостых оборотов колесами, рванулся вперед. Машина на полном ходу врезалась в Город. Надсадно взвыл мотор; машина с помятым капотом отскочила назад. Город по-прежнему стоял – только на этот раз потряс головой, словно приходя в чувство. Из-под штанин на ботинки хлынула кровь. Кровь брызнула и из уголка его открытого рта. Воющая сирена чуть заметно булькнула, но на убыль не пошла. Путаны, воспользовавшись отвлекающим моментом, кинулись бежать – мимо Коула, вдоль улицы и за угол. Морщась от пронзительной сирены, вдоль стены дома к Коулу приблизилась Кэтц. Не спуская глаз с машин, он утянул ее в темную подворотню.

Автомобиль снова попятился; мотор, несколько раз чихнув, заглох. Но слева от Коула уже начинал сдавать назад другой автомобиль. Коул тщетно пытался найти, чем можно бросить, как-то помешав экзекуции. Между тем седан уже набрал разгон примерно с полквартала и с лету врезался в Город. На этот раз Город опрокинулся, и машина, перелетев через него, шарахнулась о бетонную лестницу при кирпичной стене здания… Седан ударился плашмя, протаранив своей боковиной кирпичную кладку; дождь цементной пыли посыпался под сердитое сипение пара. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь потикиванием мотора.

Секунд пять было тихо – пока в отдалении не завыла, постепенно приближаясь, полицейская сирена.

Заглохшему седану удалось запустить мотор. Он проворно метнулся следом за единственной целой машиной, находящейся за полквартала от места событий.

Коул поглядел на Город. Тот лежал на обочине метрах в десяти, представляя собой бесформенную груду тряпья и плоти. Обезображенный труп не имел даже сходства с человеком. Коул непроизвольно поднял глаза на панораму Сан-Франциско, ожидая, что сейчас, чего доброго, все возьмет и начнет просаживаться, распадаться… Город стоял по-прежнему незыблемо; горевать было глупо.

Взгляд упал на поблескивающую в свете фонарей багровую лужу крови, поспешно протягивающую свои щупальца к бордюру.

Два седана как раз норовили скрыться за углом.

И тут, при виде струйки крови, деловито текущей в сторону проезжей части, Коул понял, что активистам не уйти ни за что.

Поняла это и Кэтц и теперь издевательски хохотала.

Уличные столбы вдоль пути следования седанов не просто согнулись, как какая-нибудь резина; они буквально переломились, как щепки, вдребезги рассадив об асфальт стекла своих фонарей. Они замкнули улицу по обе стороны от седанов. Шестеро из восьмерых активистов повыскакивали из машин и в панике бросились врассыпную, ругаясь и на бегу срывая с себя маски. Двое из них, что сейчас бок о бок бежали к югу, оказались в единый миг остановлены невесть как продравшимися сквозь асфальт металлическими когтями – Коул вначале подумал, что это и впрямь какие-то чудовищные раскоряченные пальцы из черного металла. При более пристальном рассмотрении это оказались четыре толстые канализационные трубы, которые буквально прихлопнули двоих бегущих на манер гигантской мышеловки – всмятку. Как выяснилось, остальные четверо тоже не уцелели. Жирные голубые искры все еще сыпались от высоковольтных проводов, опутавших агонизирующие тела.

Асфальт вздыбился под единственным покуда уцелевшим седаном: сквозь дорожное покрытие продрались еще две трубы, подняв облако из кусков битума и голубоватой пыли. Вместе они с силой вдавились в машину снизу, отчего двигатель с противным скрежетом наполовину вылез из покореженного капота. Полетели гнутые металлические обломки, вслед за паром и дымом изуродованного передка. Машина, слегка покачиваясь, оказалась нанизана на колья из труб, а передние колеса беспомощно крутились в воздухе; наконец взорвался бензобак, и машину поглотили языки дымного пламени.

Одного из мужчин разнесло взрывом; другой по инерции вылетел через лобовое стекло и в неестественной позе обнимал теперь мешанину из деталей там, где раньше был капот. Из спины у него торчали гнутые стальные шипы.

Маслянистый черный дым гудел и колыхался, придавая лицам уставившихся из окон зевак нечто демоническое, зловещее.

К приближающемуся вою сирен прибавилось гудение пожарных машин. Коул вслед за Кэтц зашелся смехом.

Мимо стрижами носилась ребятня, с восхищенным ужасом разглядывая сцену аварии. Коул замолк, думая подаваться домой.

– Ну что, мне на ночь у тебя тормознуться? – спросила Кэтц. Они шагали без особой спешки, окруженные льющейся из баров и высотных домов людской толчеей.

– Ё-кэ-лэ-мэ-нэ, это еще что за херня? – задал вопрос встречный байкер с наружностью ацтека.

Коул пожал плечами.

– Да, Кэтц, само собой. Как-нибудь разместимся, тахту раздвинем – вот тебе и кровать.

– Тут один чувак всмятку! – восторженно крикнул кто-то сзади.

Коул поглядел через плечо; зеркальные очки Города как ни в чем не бывало мерцали с обочины, глядя им вслед.

– Класс, – одобрила идею Кэтц. – Телик посмотрим, еще что-нибудь.

Коул взял курс через толпу, не отрывая взгляда от тротуара; поравнявшись, переступил через тело матери Мари и пошел дальше, не оглядываясь.

– Не вопрос. У меня «Интерстарт» есть; там что-нибудь еще идет. Хоть всю ночь напролет пялься.

Что они и сделали. Посмотрели сериал с уже поднадоевшим героем. А после этого в молчании сидели у окна и смотрели на огни города, пока те с рассветом не начали идти на убыль, и городской пейзаж плавно переплавлялся из ночи в день…

ДВА-А!

Коул, не веря глазам, таращился на бланк. Он стоял перед окном своей квартиры (вокруг – сырое, промозглое, ветреное утро; а еще май месяц), все перечитывая и перечитывая распечатку на почтовом бланке. «И ведь надо же, чтобы именно в понедельник», – пробормотал он. Зачем-то потер пальцем буквы повелительного красного шрифта: «ПРОСИМ ПЕРЕЧИСЛИТЬ СУММУ $3000.00 В УЧРЕЖДЕНИЕ ИНТЕРФОНДА НА ИМЯ ДЖ. СЭЛМОНА, БЮРО ЭЛЕКТРОННЫХ РАСЧЕТОВ. ОСНОВАНИЕ ПЛАТЕЖА: СКОПИВШАЯСЯ ЗАДОЛЖЕННОСТЬ ПО НАЛОГУ НА ПОЛЬЗОВАНИЕ МТФ…»

«Скопившаяся задолженность», – машинально повторил он. Привкус кофе во рту (в животе жгло; не надо было пить кофе на пустой желудок) сделался неприятно-кислым. «Вкус коррупции», – подумал он, сплюнув в стоящий возле подъезда мусорный бак.

Прихватив уведомление, он зашел в квартиру и закрыл за собой дверь. Задумчиво положил карточку на пыльный телевизор. Затем подошел к постбоксу, что присобачился сбоку телевизора, и, нажав на кнопку, просмотрел на экране первую страницу: «… Президиум подписывает крайний срок МТФ…» Коул читал быстро, растерянно выискивая даты: «…организовать до ноября окончательный переход на Систему Электронного Обмена. Губернаторы от Луизианы и Вашингтона пытались протестовать, упрашивая предоставить им больше времени… Сенатор Уайли продолжает констатировать, что времени было отведено достаточно, приводя продолжительный перечень городов, уже использующих у себя Моментальные Трансферы… Резолюция ООН об обращении за субсидированием Офиса Глобальной Сети Электронного Обмена…»

И тут страничка с новостями, моргнув, отключилась. Сморгнул и Коул, растерянно. Он посмотрел на вилку соединения; все в порядке, подключена. Тут вылезла еще одна картинка, мультяшная – «Трахушки», программа Детской Элементарной Порнографии; небрежный набросок мужского полового органа – без туловища, но на собственных маленьких ножках, который преследует убегающую вагину. Коул нажал «выкл.»; неистовые гениталии исчезли из виду. «Да что же это?» Опять нажал кнопку запуска, пробуя перезапустить постбокс. «Что же за фигня у меня с новостями?» – озадаченно пробормотал он. Новостей никаких. Правда, появились электронные буквы: «ОБСЛУЖИВАНИЕ АППАРАТА ПРЕКРАЩЕНО ИЗ-ЗА НЕУПЛАТЫ НАЛОГА НА ПОЛЬЗОВАНИЕ МТФ. БЭМ».

«Вот сучары!» – гаркнул он, хлопнув ладонью по прибору, пока на экран опять не вылезли «Трахушки».

Коул подошел к телефону; пальцы автоматически нажали нужные кнопки. Он нетерпеливо смотрел на экранчик, ожидая, когда там появится его юрист.

– Офис Артура Топпа. Слушаю вас, – послышался молодой мужской голос; секретарь Арта. И любовник.

– Да-да, – начал Коул, со все растущим подозрением глядя на пустой экран. – Мне нужно с ним поговорить. Это Стью Коул.

– Вы предпочитаете разговаривать без изображения, сэр? – с плохо скрываемым раздражением переспросил юноша. Звонить, не предъявляя свою внешность, считалось действительно невежливым, хотя в принципе и допускалось.

– М-м, да нет, просто… тут у меня изображение не работает. Какая-то, видно, неполадка.

– Понятно.

Пауза; короткий зуммер. Голос Топпа (без изображения):

– Стью? А картинка твоя где? Или в понедельник утром предпочитаешь не светиться?

– Да экран не работает; БЭМ мне его отключил. И постбокс тоже. Припугивают, оплату пытаются из меня выжать. Скоро, чего доброго, возьмут и звук отключат.

– Что, неужели БЭМ так на тебя наседает?

– А ты считаешь, между МТФ и телефонной компанией нет корпоративных связей? Видно, все-таки есть…

– Ладно. Значит, ты им денег должен?

– В том-то и дело, что нет! Просто они заявляют, что я должен. Поэтому-то ты мне и нужен.

– Ты и мне еще не заплатил, – заметил Топп скорее с юморком, чем с упреком.

– Угу. Да я сразу тебе отдам, еще и половину предоплаты сделаю. Только имей в виду, речь идет о налоге на пользование.

– Оп-па, – голос Топпа сразу посерьезнел. – Вон оно что.

– Слушай, ну неужели здесь нельзя ничего сделать…

– Вообще-то можно, если подавать дело в федеральные суды. Но на это уйдет время. Уйма времени. Суды сейчас по уши завалены всеми этими исками по «акту ядерного терроризма» в Орегоне. Ну ты в курсе.

– Как? А на кого иски-то? Ведь того «перца» так и не поймали, поэтому как же они…

– Они судятся с правительством, потому что ФБР якобы позволило ловкачу ускользнуть меж пальцев. Подают иски за халатность. Близкие двухсот тысяч пострадавших – члены семей, родственники, по всей стране. Иски эти судам и принимать-то глупо, поскольку стоит хотя бы по одному из них выплатить, и создастся прецедент; а они знают, что парень этот – или кто-нибудь еще вроде него – устроит нечто подобное повторно. Еще в каком-нибудь городе – может статься, и в нашем – какому-нибудь недоучке с семью классами придет в башку смастрячить заряд и вымогать за него мзду, а иначе весь город превратится в ядерный грибок…

– Ну да. Хотя они, вероятно, все эти бумаги возьмут и просто ими подотрутся. Но нам-то, ё-мое, надо с какого-то бока подступаться…

– Я о том, – с некоторой поспешностью перебил Топп, – что весь этот хренов город, то есть весь Салем, штат Орегон, оказался просто стерт; там теперь ничего, кроме кратера, и где, блин, гарантия, что этого не может случиться здесь?

– Ты обо всем этом потому говоришь, что не хочешь разговаривать о налоге на пользование. Так что давай-ка сменим тему.

– Как скажешь.

Наступила пауза, нарушаемая только тихим потрескиванием динамика под прямоугольничком экрана. Сам экран располагался над выступом красного телефона с кнопками.

Затем Топп продолжил:

– Знаешь, я пас. Мы же с тобой знаем, что налог этот – полный блеф. Просто эти ребята из БЭМ пытаются слизнуть свой навар…

– Именно. Более того, я против этого не особо и возражаю. Платить за протекцию мне не привыкать. Но они накидывают на меня задним числом все целиком, – я в том смысле, что обычно они оставляют клиентам возможность хоть как-то дышать. Растягивают погашение на годы. На меня же они накидывают пеню за все то время, что я пользуюсь услугами МТФ. И знаешь почему?

– Почему? – переспросил Топп, хотя и знал. Слышно было, как он затягивается сигаретой.

– Потому что я пускаю в свой клуб путан, они у меня и зарабатывают, и вроде как под охраной, а БЭМ хочет их «построить». А они не хотят.

– Опасные вещи излагаешь, – заметил Топп. – По твоим словам, выходит, это какая-то банда… – Топп тонко намекал, что жучки от БЭМ могут прослушивать разговор.

– Да мне все равно, как ты это назовешь, – сказал Коул. – Наезжают они на меня за то – они сами предупреждали, – что я к тому же сочинил петицию, чтобы оставить мелким магазинам право принимать наличность, и знают также, что я…

– Черт побери, Коул!

– Да понимаю я твой намек, Топп, – мол, попридержи язык! Да они и так все знают. Если они сейчас слушают, то ничего нового им все равно не откроется.

– Ладно. Они знают, что это ты написал обращение против перехода на Электронные Трансферы. – В голосе Топпа звучала усталость.

Коул поколебался. До него стало доходить нечто, о чем он раньше не думал.

– Топп. Они что, тебя?…

– Да нет, пока только угрозы.

– Поэтому ты… В общем, меня бортуешь?

– Могу и не бортовать, если хочу вылететь из Ассоциации юристов.

– Только не говори мне, что их действия законны! Они не могут…

– Слушай. У любого местного судьи есть банковский счет, так что БЭМ всегда может найти повод через это на него давить, если он не будет плясать под их дудку. По всему округу, куда ни сунься, уклад один и тот же. А федеральные суды, как я уже сказал, увязли на долгие месяцы. Ты мог бы обратиться в… гм… – Он на какое-то время замолк и наконец нерешительно произнес: – Ну, короче, это…

– Предпочитаешь ограничиться советом? – с горечью в голосе закончил за него Коул.

– Да мне пора… Бизнес-ланч, очень важный.

– Ну еще бы. Смотри, язык за едой не откуси, – процедил Коул, сердито утапливая пальцем кнопку отключения.

Достав с отсутствующим видом сигару из ящичка при телефонном аппарате, он сунул ее в зубы, зажег и, выпустив задумчивый клуб дыма, сунул руки в карманы. Подошел к тахте и сел, задумчиво глядя перед собой.

Низкая красная тахта с косогором из двух потертых подушек занимала весь угол гостиной. Он сидел напротив выключенного переносного телевизора. Комната была исключительно белая, вплоть до вмонтированных в потолок световых панелей. Единственным украшением были сделанные Коулом фотографии: виды города. Город. Коул был фотохудожником-любителем.

«А камеру никому не отдам, – произнес он вслух, глядя на снимки. – "Никон" свой себе оставлю. Лучше клуб сначала продам… Перестань сам с собой трепаться, болван!» – затянувшись, прикрикнул он на себя. И рассмеялся.

По стенам тут и там были разбросаны матовые черно-белые фотоснимки, сгруппированные так, чтобы более-менее отражать структуру городских кварталов. Большинство из них – панорамные снимки, сделанные с туристского вертолета.

Эдакая застывшая в камне транзисторная схема, вид сверху.

«Да и клуб тоже не продам. На 'уй их, ублюдков этих», – сказал Коул довольно громко. И поскреб лысеющую макушку; нахмурился, ощутив ладонью прыщик; скривил свой сильный широкий рот. Ненадолго погоревал – о том, что стареет, и о «бемоле», и о привычке разговаривать с самим собой. И насчет Перл: может быть, надо нанять детектива, пускай бы ее разыскал, хотя по карману ли он ему, этот самый детектив. Ну и насчет уведомления от БЭМ. «И когда?» – спросил Коул, ни к кому не обращаясь.

Он встал, подошел к телевизору, взял бланк уведомления: «… ОБСЛУЖИВАНИЕ КЛУБА "АНЕСТЕЗИЯ" ИСТЕКЛО 24 АПРЕЛЯ. ПЛАТЕЖНАЯ ЗАДОЛЖЕННОСТЬ В ПОЛНОМ ОБЪЕМЕ…»

«Двадцать четвертое апреля. Они знают, что я не смогу собрать столько денег, – пробормотал он. – И банковские займы тоже они контролируют». (Перестань разговаривать сам с собой.)

«Ты все время стараешься не думать обо мне, и у тебя это, надо сказать, получается», – послышалось вдруг оттуда, где находиться точно никто не мог.

«Ч-чего? Ё-мое!» – вздрогнул от неожиданности Коул. Спина мгновенно напряглась, руки машинально вскинулись в боксерской стойке. Он резко оглянулся – никого. Пока взгляд не упал на экран.

Телевизор был выключен. Но на экране маячил чей-то силуэт. По нему пробегала мигающая ниточка, отчего изображение рябило. Вот оно, снова. Голова и плечи… Говорящая голова.

– Город…

– Ты предпочитаешь обо мне забыть? – спросило лицо на телеэкране. Изображение было черно-белым.

– О… о том, что случилось. О тебе-то нет, – ответил Коул, уперевшись руками в сведенные вместе колени. Он не отводя глаз смотрел на этот жесткий экранный анфас. Зеркальные очки, грубые очертания. Незавершенный каменный бюст. Холодное лицо того сбитого машиной человека. Призрачное изображение Города.

– Забыть обо мне непросто, стоит только выйти на улицу, – заметил Город. – Разговоры уже идут. Если бы ты прочитал до конца новости, ты бы нашел статью о полицейском «расследовании» гибели людей субботней ночью. Тех, которых убил я.

– Тс-с-с! – инстинктивно шикнул Коул.

– Они не прослушивают, – перебил Город. – Не могут. – Артикуляция губ следовала за голосом с едва заметным отставанием. – Я – часть всего сущего, – объяснил Город. – За исключением БЭМ. Они сидят во мне, как раковая опухоль. – Жесткие губы строптиво поджались. – Я блокирую им слышимость…

– Слушай, – Коул чуть расслабился; подавшись вперед, ткнул сигару в пепельницу, – а если бы сюда еще кто-нибудь подошел, пока ты со мной разговариваешь? Они бы… это… увидели тебя?

– Конечно. Это не галлюцинация. Только не стоит бежать и кого-нибудь сюда тащить. Я бы скрылся так, что никто б не заметил. Я не хочу разговаривать ни с кем, кроме тебя и Кэтц.

– Хорошо, – кивнул Коул, невольно удивившись механическому отзвуку своего голоса. – Мне привести Кэтц?

– Не нужно. Я выйду на нее позже… А сейчас я должен кое-что тебе показать. – Картина на экране изменилась. Теперь это была черно-белая съемка откуда-то с уровня потолка, из угловой части помещения: в шикарном офисе возле тонированного окна за столом сидели четверо.

– Коул, ты узнаешь человека во главе стола? – Изображение Города исчезло, но голос доносился по-прежнему ясно, со всем радушием телефонного оператора, отсчитывающего в трубку минуты.

Коул посмотрел на указанного человека. Широкий, дородный; очки в толстой роговой оправе, седая шевелюра (может статься, что и накладная) и такие же седые бакенбарды.

– Это Руф Роскоу. Заправила всей этой своры.

– Да, это он. А остальные?

– Вон тот морщинистый субъект с волосами щеткой и хищной, оскалистой улыбкой…

– Сэлмон. Юрисконсульт «Интерфонда».

– Да. Знаком ли ты с остальными?

– Нет.

– Тогда слушай…

Из телединамиков послышались голоса. Говорил Сэлмон:

– … Раек уступил нам свою долю по входной цене из-за возникшего вопроса по налогам! Босвелл сделал прибыль в четыре процента; это обеспечило нам сорок два процента, так что мы поднялись до…

– Речь не об этом, – властно перебил Роскоу. – Что мы имеем сейчас?

Сэлмон осклабился.

– Пятьдесят три процента.

– Красота! – воскликнул Роскоу, хотя явно не от восхищения перед красотой, а с таким видом, будто сейчас только кого-то прибил и испытал от этого удовольствие.

– Но… – неуверенно продолжал Сэлмон (Роскоу подался вперед), – тут этот типус Топп со своим прокурором федерального округа; они поговаривают о привлечении к уголовной ответственности, о незаконном приобретении акций, а возможно, и замораживании по взимании…

– Ох уж этот мне прокурор, – прервал Роскоу не так чтобы громко, но достаточно, чтобы Сэлмон тут же приткнулся и сделал сторожевую стойку. – Прокурор человек пожилой. Случись у него сердечный приступ, никто и не удивится. Есть у меня на примете один доктор… В общем, надо убрать этого парня со сцены. А может, и Топпа заодно.

– Топпа лучше просто устрашить. Если в связи с этим исчезнет сразу столько…

– Ладно. Стоит ему узнать, что мы контролируем большинство акций МТФ, он сам забьется в свою конуру, только хвост снаружи останется… – Самодовольно ухмыльнувшись, Роскоу с отсутствующим видом вперился в окно.

Изображение потускнело. Вместо него на экране вновь возник Город.

– Где ты это достал? – изумился Коул.

– У Роскоу мания все фиксировать, как у Никсона во времена Уотергейта. Только ошибка Никсона ничему его не научила. Тем не менее он делает эти записи, поскольку ребята из синдиката топят друг друга лишь тогда, когда их собственные крысиные хвосты в безопасности. Как ему кажется, он таким образом держит при себе неопровержимые аудио– и видеосвидетельства своих отношений с этими людьми. Так что, если кто-нибудь замыслит нанести ему удар с тыла, связавшись с ФБР, он их всех утянет за собой. С такой «бомбой» на руках уголовное наказание неизбежно. Верхушка клана в курсе, и это страхует его от их предательства. Он сам расставляет камеры, сам редактирует отснятое. Записи хранит в специально оборудованном хранилище.

– Ну и дурак. Риск, что полиция завладеет ими без его благословения, гораздо серьезнее тех фактов, которые он пытается скрыть. Хранить записи – это же глупо. Стоит федеральным властям получить судебный ордер на обыск хранилища…

– Да, – согласился Город. – К счастью, он этого не сознает. Он фанатик собственных умозаключений и очень упрям. К тому же свято верит в свою неуязвимость.

– Тогда почему ты не покажешь это комиссару полиции, на его телеэкране?

– Он тоже с БЭМ. Кроме того, я и не мог бы с ним связаться. Он бы решил, что сходит с ума. Что до тебя… ты каким-то образом меня словно вызываешь. Я имею возможность доходить до тебя. Но имей в виду, совокупным свидетельством эти записи служить не могут, поскольку наш доступ к ним незаконен. Свидетельство, добытое незаконным способом.