Текст книги "Кракен пробуждается. Паутина"

Собеседники вошли в азарт – Филлис добилась своего. Расслабившись, она поудобнее устроилась в кресле и вся превратилась в слух.

– Я могу предположить, – говорил Беннел, – что это существовало там, в Глубинах, столетиями, неизвестное нам, пока мы не влезли со своими исследованиями в его экологическую нишу.

– Конечно, можно предположить и такое, – согласился Малларби, – но я бы не стал. Бибе и Бартон тоже спускались в Глубины, однако с ними ничего не случилось. Вы также не учитываете оплавленные тросы, а уж это трудно объяснить инстинктами.

Беннел усмехнулся:

– Все теории, которые я слышал до сих пор, имеют множество слабых мест. Моя – не исключение.

– А гибель американского судна? Это что, по-вашему, – статическое электричество? – саркастически спросил Малларби.

– Я недостаточно знаком с деталями, чтобы утверждать, будто это невозможно.

– Боже мой, – фыркнул Малларби. – Утешение для детишек и дурачков.

– Пусть. Но если выбирать между двумя теориями – моей и Бокера, – я предпочту первую.

– Я не последователь Бокера. Его предположения мне, так же, как и вам, кажутся нелепыми, но посмотрите, с чем мы столкнулись: обилие гипотез, неспособных объяснить ничего и взаимоисключающих друг друга – с одной стороны, и гипотеза Бокера – с другой. И ведь какой бы фантастической мы ее ни считали, она связывает вместе больше данных, чем все остальные.

– Жюль Верн мог бы предположить версию не хуже, – съязвил Беннел.

Ни я, ни Филлис ничего не слышали о гипотезах Бокера, но по тому, как Филлис уверенно вмешалась в разговор, это было трудно предположить.

– Вероятно, – слегка нахмурившись, сказала она, – не стоит вот так, просто отбрасывать теорию Бокера.

Это сработало. Через несколько минут мы были исчерпывающе осведомлены о взглядах Бокера, а наши собеседники так и остались в неведении насчет наших знаний.

Нельзя сказать, что имя Алистера Бокера было нам совершенно незнакомо. Это – известный географ, окруженный последователями и учениками, его имя часто появлялось на страницах газет. Тем не менее сведения, которые извлекла Филлис, были для нас совершенно новыми. Вкратце их можно обобщить примерно так.

С год назад Бокер представил в Адмиралтейство меморандум. Учитывая авторитет ученого, меморандум зачитали в высоких кругах, несмотря на то что суть его была следующей: оплавленные кабели и пораженное электрическим током судно должны рассматриваться как бесспорные доказательства разумной деятельности в определенных глубинах океана. «Но давление, температура, постоянный мрак и тому подобное, – заявлял Бокер, – являются непреодолимым препятствием эволюции разумных форм жизни. Исходя из того, что ни одно государство до сих пор не создало механизмов, способных работать в подобных условиях, напрашивается вывод: Разум возник не в Глубинах. А если так, то он должен был откуда-то прийти и, кроме того, иметь защитную оболочку, выдерживающую давление как минимум в две тонны на квадратный дюйм. На Земле, кроме глубоководных океанических впадин, нет другого места с такими характеристиками.

Что из этого следует? Если эволюция не могла пройти на Земле, – а она где-то все-таки прошла, – естественно предположить, что она прошла на планете с высоким атмосферным давлением. Вопрос: когда и каким образом эта разумная форма жизни попала на Землю?»

Бокер припомнил болиды, вызвавшие много шума несколько лет назад и изредка появляющиеся вплоть до настоящего времени. «Ни один болид, – подчеркнул он, – не опустился ни в каком другом районе Земли, кроме океанических впадин. А если вспомнить, с какой силой взрывались те, что сталкивались с ВВС, можно представить, как велико давление внутри их».

Из всего вышеизложенного Бокер делал вывод, что мы сейчас, ничего не подозревая, подвергаемся инопланетному вторжению. И если бы его спросили об источнике этого вторжения, он указал бы на Юпитер, как на ближайшую планету, отвечающую необходимым условиям существования пришельцев.

Меморандум заканчивался рассуждениями о причинах вторжения. По мнению автора, его совсем не обязательно рассматривать как вражеское – существует такая вещь, как бегство от условий, а интересы людей не могут столкнуться с интересами существ, которым необходимо для жизни давление в несколько тонн. Бокер призывал направить все усилия на поиск путей к контакту с целью научного обмена в самом широчайшем смысле слова.

Мнения, высказанные лордами Адмиралтейства по поводу меморандума, опубликованы не были. Но достоверно известно, что буквально через несколько дней Бокер забрал свой меморандум с их недружественных столов и представил его на суд главного редактора «Книжных новостей». Редактор, возвращая ученому меморандум и заботясь исключительно о репутации своего издания, высказался с присущим ему «тактом»: «Наша газета более ста лет существует без комиксов, и я не вижу причин нарушать сложившуюся традицию».

Потом документ оказался на столе у редактора «Сената». Бегло пробежав его, он вскинул брови и продиктовал вежливый отказ. Меморандум еще долго путешествовал по различным изданиям, пока не затерялся. Его пересказывали из уст в уста, но все равно он был известен только в узких кругах.

– Не понимаю, – удивилась Филлис с таким видом, будто была знакома с ситуацией не первый год, – почему его не напечатали издания типа «Ежедневных заметок» или «Объектива»? Разве это не в их духе? Или американская пресса?

– «Заметки» согласились, – ответил Малларби, – но Бокер предупредил, что подаст на них в суд, если они только упомянут его имя. Бокеру нужна была либо публикация в солидном издании, либо вообще никакой. «Заметки» поискали ученого, который согласился бы поставить свою подпись под чужой работой, но никто на это не соблазнился. Тогда Бокер зарегистрировал свое авторское право на меморандум, положил статью в сейф, и на этом все кончилось. «Заметки» отступились – без авторитетного имени это пахло просто очередной сенсацией. С «Объективом» вышло примерно то же самое. Меморандум напечатала одна маленькая американская газетенка, но так как это было уже их третье сообщение об инопланетном вторжении за последние четыре месяца, то никто не обратил на статью никакого внимания. Другие издания посчитали, что их обвинят в стремлении нажить дешевый капитал на гибели экипажа «Кивиноу», и отказались от публикации. Но рано или поздно этот материал все равно окажется в газетах, с ведома Бокера или нет – неважно, но непременно без его призыва к дружескому контакту. А ведь это, как я понимаю, самое главное для ученого. Да, они обязательно напечатают меморандум, оставив исключительно комический и драматический аспект работы – эдакий ужастик. Фу! Мороз по коже…

– А какой еще прок от этой мешанины? – поинтересовался Беннел.

– И все-таки, как я уже говорил, необходимо признать, что Бокер – единственный, кому удалось создать целостную картину событий, связав, казалось бы, совершенно противоречивые данные. Правда, такое изобилие данных ipse fasto[3]3
  Тем самым (лат.).


[Закрыть] содержит в себе долю фантазии. Можно отрицать или критиковать его теорию, но это лучшее, что мы имеем на сегодняшний день.

Беннел покачал головой:

– Мы опять вернулись к началу. Ну, предположим, что в Глубинах существует некий Разум, но у вас нет доказательств, что он не может эволюционировать при давлении несколько тонн с такой же легкостью, как и при пятнадцати фунтах. Вам нечего мне противопоставить. Вы довольствуетесь утверждением типа – аппарат тяжелее воздуха летать не может. Докажите мне…

– Вы заблуждаетесь. Бокер говорит о том, что Разум развился в условиях высокого давления, но он не мог этого сделать под влиянием остальных факторов наших Глубин. Что бы власти ни думали о Бокере, с некоторых пор они и сами считают, что там внизу нечто разумное. Ведь они не в пять минут сконструировали глубинную атомную бомбу. Но в любом случае, прав Бокер или нет, главное его предложение не выполнено. Сегодняшнюю бомбу трудно назвать дружественным шагом, к которому он призывал. – Малларби на минуту задумался. – Я несколько раз встречался с Бокером. Это – культурный, либерально настроенный человек, со свойственным всем людям этого типа заблуждением – они думают, что и другие тоже либералы. До него не доходит, что обыватель при виде всего нового и необычного пугается и говорит: «Уничтожить, и побыстрее!» Нам с вами уже доводилось наблюдать подобное.

– Но если, – возразил Беннел, – как вы говорите, власти верят в Разум на глубине, то тут, мне кажется, есть чего испугаться. И тогда все, что произошло сегодня, – не более чем возмездие. Вы не можете этого не признать.

Малларби скептически покачал головой.

– Мой дорогой Беннел, я не только могу признать, я это уже признал. Представьте себе, как нечто, подвешенное на веревке, опускается к нам из космоса, оно испускает всевозможные волны, вызывающие у нас чувство дискомфорта и даже страдание. Что бы вы сделали? Наверняка обрезали бы веревку и попытались обезвредить это нечто. А теперь представьте, что вслед за первым появляется второй, затем – третий… «Это похоже на вторжение», – говорите вы и принимаете соответствующие меры. С какой целью вы их уничтожите – с целью избавиться от состояния дискомфорта, из мести или любого другого чувства – неважно. Итак, кого винить – себя или объект из космоса? В нашем случае – вопрос чисто риторический. Трудно предположить форму Разума, которая не возмутилась бы тем, что мы сегодня совершили. Конечно, если бы это была единственная Глубина, причем необходимая нам как воздух, – другое дело. Но вы сами знаете, что это не так. Ну, а во что это выльется, я думаю, мы скоро увидим.

– Вы и в самом деле ожидаете ответной реакции? – удивилась Филлис.

– Давайте снова прибегнем к моей аналогии и попытаемся представить себя на их месте. Нечто, огромной разрушительной силы, опускается на ваш город. Ваши действия?..

– Но что мы можем сделать?

– Ну, хотя бы натравить на это мальчиков из секретных лабораторий. Если это повторится еще раз…

– Вы слишком далеко заходите, Малларби, – прервал его Беннел. – Вы предполагаете почти параллельную степень развития.

– Да, – согласился Малларби, – но не забывайте о том, как были уничтожены наши корабли. Я предполагаю высокоразвитую технологию…

– Неужели поздно вернуться к предложению Бокера? – вставила Филлис. – Ведь пока сброшена всего одна бомба. И если не будет другой, то у нас есть надежда, что они сочтут первую просто природным катаклизмом.

– Увы. – Малларби снова покачал головой. – Первая, но не последняя. Слишком поздно, дорогая миссис Ватсон. Две совершенно различные цивилизации на нашей маленькой Земле? Человечество этого не потерпит. Мы внутри себя не можем разобраться, а вы хотите… Боюсь, призыв Бокера вообще не имел шансов на успех.

Все произошло примерно так, как и говорил Малларби. К нашему возвращению с испытаний был упущен последний шанс. Каким-то образом «проницательная» общественность связала все события воедино, и ханжеская попытка выдать бомбардировку Глубин за обычные испытания провалилась. Чувство скорби по поводу гибели «Кивиноу» сменилось пламенным чувством мести.

Атмосфера была как при объявлении войны. Вчерашние флегматики и скептики превратились в ярых поборников крестового похода против… как бы это выразиться… того, кто имеет наглость нарушать свободу навигации. Единодушие, с которым мир подхватил эту идею, поражало воображение. Все загадочные явления, произошедшие в последние годы, связывали теперь исключительно с тайнами Глубин.

Волна всемирного ажиотажа застигла нас во время однодневной остановки в Карачи. Город кишел историями о морских чудищах и пришельцах из космоса. Независимо от Бокера несколько миллионов человек самостоятельно пришли к аналогичному выводу. Это навело меня на мысль – не согласится ли Бокер в создавшихся условиях на интервью. Я связался с Ай-би-си с просьбой выяснить, насколько это реально.

Бокер согласился на пресс-конференцию для избранных лиц, но, как мы потом узнали, этот брифинг мало что добавил к сценарию, написанному нами по пути из Карачи в Лондон. Он повторил свой призыв к поиску мирного решения проблемы – столь контрастный с общественным мнением, что он, естественно, и не был услышан…

Скоро мы еще раз убедились, что ненависть не может питать самое себя. Никто не в силах долго сражаться с ветряными мельницами. Ничего сверхъестественного, что могло бы хоть как-то оживить ситуацию, не происходило. Королевский флот предпринял лишь один-единственный шаг – отчасти для удовлетворения общественности, отчасти из соображений собственного престижа – сбросил еще одну бомбу. В результате все побережье Южных Сандвичевых островов оказалось заваленным дохлой рыбой, от которой несколько недель в воздухе стояла жуткая вонь.

Сложилось мнение, что происходящее не соответствует нашим представлениям о межпланетной войне. А поскольку это не межпланетная война, то сам собой напрашивался вывод: это происки русских.

У русских, в свою очередь, даже и не возникало сомнения, что все это – дело рук капиталистических поджигателей войны. Когда же сквозь железный занавес просочились слухи о вторжении инопланетян, красные ответили следующими взаимоисключающими утверждениями: во-первых, все это ложь чистой воды, попытка скрыть приготовления к войне; во-вторых, все это – правда, ибо капиталисты, верные себе, атаковали мирных, ничего не подозревающих инопланетян атомными бомбами; и, в-третьих, правда это или нет – СССР будет непоколебимо бороться за мир во всем мире всем имеющимся в его распоряжении оружием, кроме бактериологического.

Одним словом, все возвращалось на круги своя. Люди говорили: «Ай, и не напоминайте мне об инопланетянах. Однажды я уже поверил в эту чепуху. Хватит! Стоит задуматься всерьез… Интересно, какую игру ведут русские? Непременно они что-то затевают, если здесь замешаны атомные бомбы».

Так, довольно скоро status quo ante bellum hyphotheticum[4]4
  Положение, существовавшее до предполагаемой войны (лат.).


[Закрыть] был восстановлен, и мы снова оказались в привычном положении взаимных подозрений. Единственный положительный результат – морская страховка подскочила на один процент.

– Нам не везет, – жаловалась Филлис. – Болидов все меньше и меньше, интереса к ним никакого. После первого погружения и то не было так скверно. До сих пор не понимаю, как мы упустили Бокера. Теперь его идея окончательно зашла в тупик. Впечатление такое, будто и впрямь ничего не происходит.

– Если бы ты внимательно читала газеты, – сказал я, – ты бы узнала, что на той неделе сброшены еще две бомбы: одна – в бухте Падающих Кокосов, другая – во Впадине Принца Эдуарда. Сейчас надо читать то, что напечатано мелким шрифтом.

– И чего они выбирают какую-то глухомань для своих бомбежек?

– Ни один цивилизованный регион не положит атомных бомб у своего порога, и никто их за это не осудит. Предложи мне хоть миллион, все равно откажусь от зрелища дохлой рыбы.

– Может быть, нам стоит пойти в Уайтхолл и поговорить с твоим адмиралом?

– Он капитан, – поправил я, обдумывая эту мысль. – В прошлую нашу встречу мне показалось, ты произвела на него впечатление…

– Я тебя поняла. – Филлис не дала мне закончить. – Хм, тогда – обед во вторник. Однажды ты обнаружишь, что промахнулся и получил отставку.

– Прелесть моя, тебе же самой так нравится водить всех за нос. Ты бы рассердилась, если бы я потребовал от тебя зарыть свой талант в землю.

– Все это прекрасно, милый, но мне хотелось бы знать, чей нос ты имеешь в виду?

Капитан Винтерс принял приглашение на обед.

– По-моему, – сказала Филлис, откидываясь на подушку и изучая потолок, – Милдред очень привлекательна.

– Да, дорогая, – не задумываясь, откликнулся я.

– Да?

Мы немного помолчали.

– Мне показалось, она отвечала тебе взаимностью, – заметила Филлис.

– Э… – промямлил я, – так, легкое увлечение.

– Вот-вот.

– Дорогая, ты ставишь меня в неловкое положение. Мне надо было сказать, что одна из твоих лучших подруг некрасива?

– Я не уверена, что Милдред – одна из моих лучших подруг. Но она действительно привлекательна.

– И все равно, она не может сравниться с тобой. Ты у меня – сама искренность: глаза, улыбка… Ты – чудо. Да тебе самой это прекрасно известно. И, честное слово, ты была на высоте.

– А капитан тоже ничего! – увернулась Филлис.

– Можно подвести итог: мы провели вечер с двумя милыми, привлекательными людьми, не так ли?

Филлис что-то пробурчала.

– Любимая, не ревнуешь же ты меня в самом деле? Мой талант притворяться…

– Как-то внезапно он у тебя прорезался, дорогой, – оборвала меня Филлис.

– Я всегда сочувствовал мужчинам, толкущимся вокруг тебя.

– Мне они не нужны.

– Дорогая, – заметил я спустя некоторое время, – я начинаю сомневаться, стоит ли нам еще встречаться с Милдред.

– Мм… и с капитаном тоже.

– А все-таки, что говорил тебе капитан?

– О, массу комплиментов! В нем определенно есть ирландская кровь.

– И все-таки, давай от дел суетных перейдем к насущным, о чем вы говорили с капитаном?

– О чем? Да в основном он старался держать язык за зубами, а то, что мне удалось из него вытянуть, не очень-то утешительно. Местами – просто ужасно…

– ???

– В принципе ничего не изменилось. Ни здесь, ни там – на глубине. Во всяком случае, никто не имеет ни малейшего представления о том, что нас ждет. Неизвестность нагнетает тревогу, и наши адмиралы боятся, как бы она не обернулась паникой. Из его объяснений я поняла, что все их попытки исследования Глубин не увенчались успехом. Например – эхолокация. Они прощупали все дно, но ничего не определили. Вторичное эхо оказывалось настолько слабым, что понять – стайки ли это мелких рыб или более крупные существа – было невозможно.

Мало проку и от глубинных микрофонов: то абсолютная тишина, то невообразимое нагромождение звуков, подобное тому, что мы слышали из телебата. Помня о том, что случилось с исследовательским судном, они попытались использовать трос из токонепроводящего материала, но и он сгорел на глубине тысяча саженей. Телекамера, работающая в инфракрасном свете, расплавилась на глубине восьмисот саженей и замкнула половину их приборов, хорошо, что они догадались изолировать ее от судна.

С атомными бомбами покончено, во всяком случае – на некоторое время. Капитан сказал, что их разрешено использовать только в определенных местах – «у черта на рогах». Но все равно радиоактивность уничтожает несметное число промысловой рыбы. Рыбинспекция по обе стороны Атлантики подняла дикий гвалт и утверждает, что своими испытаниями ВМС нарушили естественный процесс миграции рыб, а заодно и всю экологическую систему. Правда, кое-кто из специалистов считает, что данных для подобных утверждений маловато, что все это может происходить и по другой причине. Бесспорно – это отразится на обеспечении продовольствием. В общем, общественность без понятия, чего еще ждать от бомб, кроме гибели рыбы и повышения цен, поэтому популярность их резко упала.

– Ну, все это мы знали и раньше, – заметил я.

– Тогда кое-что новенькое для тебя: из сброшенных бомб две не взорвались.

– И что?

– Не знаю. Но адмиралы явно перетрусили. Видишь ли, эти бомбы сконструированы так, что взрываются на заданной глубине от давления. Надежно и весьма просто.

– Значит, они не достигли области нужного давления и застряли где-то по пути.

– Все это было бы так, но дело в том, что в бомбы вмонтировано специальное устройство, срабатывающее в подобных случаях как часовой механизм. И только на этот раз произошла осечка. Вот это и беспокоит адмиралов.

– Все элементарно, мой дорогой Ватсон, – улыбнулся я, – вода попала в часовой механизм, чего-то там заклинило и…

– Во-первых, ничего там не заклинило, – холодно обрубила Филлис, – во-вторых, Ватсон – это ты, а в-третьих, видел бы ты при этом лицо Винтерса…

– Еще бы! Посеять парочку атомных бомб – не шутка, я бы на их месте тоже не прыгал от радости, – откровенно признался я. – Что еще?

– Еще три судна пропали без вести.

– Когда?

– Одно – полгода назад, второе – с месяц, третье – на прошлой неделе.

– Возможно, здесь нет никакой связи.

– Все может быть… Но капитан уверен в обратном.

– Сколько осталось в живых?

– Никого.

Мы помолчали.

– Что-нибудь еще? – спросил я.

– Подожди, дай вспомнить. Ах, да… Они разработали какой-то специальный снаряд убийственной силы, но не атомный. Правда, испытать не успели.

Я с восхищением посмотрел на свою жену.

– Вот это работка, дорогая. И ты еще говоришь, что капитан держал язык за зубами! Да у тебя мертвая хватка! Может быть, тебе удалось раздобыть и какие-нибудь чертежи или рисунки?

– Глупая твоя голова. В газетах нет публикаций только потому, что никто не хочет лишний раз волновать народ. Ни одна редакция не пойдет на это. Прошлый шум-гам настолько сократил число тиражей, что теперь рекламодатели ни за что не станут рисковать. Никто ведь не собирается звонить, например, во впадину Минданао и интересоваться – не хочет ли там кто-нибудь приобрести любопытную информацию.

– Пожалуй, ты права, – согласился я.

– Иногда и вояки проявляют здравый смысл, – задумчиво констатировала Филлис и добавила: – Хотя, возможно, он и умолчал о чем-нибудь.

– Наверняка, – поддакнул я.

– А! Самое главное, – спохватилась Филлис, – капитан обещал познакомить меня с доктором Матетом.

Я сел.

– Но, милая, после нашей последней передачи Океанографическое общество пригрозило отлучением всякому, кто посмеет связываться с нами. Это же часть их антибокеровской кампании.

– Да, но доктор Матет – друг капитана, он в курсе всех дел. И мы с тобой все-таки не отъявленные бокерианцы, не так ли?

– Кто знает, совпадет ли твое мнение о нас с мнением доктора Матета? Ну, да ладно… Когда же мы встречаемся с ним?

– Полагаю, я увижу его через пару дней, милый.

– Не понял. Не хочешь ли ты сказать, любимая…

– Так мило с твоей стороны доверять мне.

– Но…

– Все, дорогой. Пора спать, – отчеканила Филлис.

Как потом рассказывала Филлис, Матет встретил ее обычными словами.

– Ай-би-си? – недоуменно воскликнул он. – Мне помнится, капитан Винтерс говорил про Би-би-си.

Это был довольно крупный худощавый человек с огромной шарообразной головой. Полированный загорелый лоб заканчивался, казалось, на самой макушке, и весь величественный купол его головы был обрамлен волнистыми седыми волосами. Слегка портили впечатление пучки волос, торчащие из ушей. Два горящих карих глаза, выдающийся римский нос, большой выразительный рот, тяжелый, чуть-чуть раздвоенный подбородок… – Филлис настолько образно описала мне этого человека, что я ясно представил, как он сутулится под тяжестью своей невообразимой ноши.

На его вопрос Филлис вздохнула и в очередной раз пустилась в рутинные объяснения о различии двух радиовещательных компаний, уверяя, что спонсорство отнюдь не означает продажность и бессодержательность. Матет нашел, что это новая и любопытная точка зрения. Тогда Филлис процитировала лучшие фрагменты из наших самых популярных передач, перечислила имена всех знаменитостей, которые когда-либо давали нам интервью, и постепенно, шаг за шагом, ей удалось убедить доктора, что мы – достаточно милые и даже мужественные люди, сражающиеся во славу передовых идей науки. А когда Филлис заверила, что имя доктора Матета не будет упомянуто ни при каких обстоятельствах, он понемногу разговорился.

Все его объяснения, выдержанные в строго академическом стиле, изобиловали несчетными силлогизмами и всевозможными специальными терминами. Филлис пришлось изрядно поломать голову над этой «тарабарщиной». Я изложу лишь суть разговора, не вдаваясь в подробности.

С год назад появились сообщения об изменении цвета некоторых океанических течений. Так, в течении Куро-Сио, на севере Тихого океана, впервые обнаружена необычная муть, уносимая на северо-восток и постепенно исчезающая в безбрежных просторах.

– Само собой, мы взяли пробы воды и подвергли их тщательному анализу, – сказал Матет. – И чем бы, вы думали, вызвано изменение цвета?

Филлис выжидающе молчала, и он сам ответил на вопрос.

– В основном – илом из ракушек радиолярий с заметным вкраплением диатомового ила.

– Как интересно, – удачно нашлась Филлис. – И в чем же причина?

– О! – воскликнул доктор. – Вот в чем вопрос! Изменение весьма значительно, чтобы приписать его к явлениям обычным. Даже в образцах, взятых на другом конце океана – у берегов Калифорнии, мы обнаружили большой процент диатомового ила.

– Поразительно! И что же в результате?

– В результате? Очевидны лишь следствия, например изменение миграций рыб. Совершенно естественно, что в воде, богатой диатомовыми водорослями…

Он еще долго продолжал в том же духе, а Филлис пыталась хоть что-нибудь уразуметь.

– …все это имеет огромное значение, но нас интересует первопричина. Я смотрю в корень. Что произошло в действительности? Как случилось, что иловые отложения поднялись с огромнейших глубин на поверхность в таких удивительных количествах?

Филлис почувствовала, что пора и ей вставить словцо.

– Может быть, это как-то связано с атомными бомбами? Мы там…

Доктор Матет так свирепо посмотрел на нее, что Филлис осеклась.

– Бомбы сбросили гораздо позже! И сомнительно, чтобы результат взрывов обнаружился в Куро-Сио, а не у Мариан.

– А-а-а…

– Естественней предположить, что мы наблюдаем вулканическую деятельность на дне океана. Как известно, это область повышенной сейсмической активности. Однако сейсмографы не зарегистрировали ни одного толчка…

Матет пустился в долгие пространные рассуждения о вулканах и о том, что причина кроется, безусловно, не в них.

– Тем более, – поддержала его Филлис, – ил не оседает, и нечто нам неизвестное продолжает происходить там, на дне.

– Да, – согласился Матет и вдруг, спустившись с высот Олимпа, добавил: – И, честно говоря, один Бог знает, что там за чертовщина.

Они поговорили еще немного, и Филлис выяснила, что изменения произошли не только в течении Куро-Сио: глубоководные отложения поднялись недалеко от Гватемалы – в Монзунском проливе, и по другую сторону перешейка – в Москитском течении. Повысилась плотность воды в экваториальной зоне Атлантики, у берегов Австралии, а также во многих других местах.

Филлис старалась записать все, что нам могло пригодиться для передачи. Только в конце беседы ей удалось задать вопрос, который давно крутился у нее на языке.

– Доктор, – спросила она, – как вы думаете, насколько это серьезно? Лично вас это беспокоит?

Он улыбнулся.

– Нельзя сказать, что я не могу уснуть по ночам, если вы это имеете в виду. Нет, нас, как вы изволили выразиться, беспокоит то, что мы вдруг оказались некомпетентны в сфере нашей компетенции. Мы бьемся лбами о стену и ничего не можем понять. – Он беспомощно развел руками. – А что касается результатов, считаю, что они даже благоприятны: со дна поднят огромный плодородный слой питательного ила. Я ожидаю в ближайшем будущем снижения цен на рыбу, и тем, кто предпочитает рыбные блюда, остается только позавидовать. К сожалению, я не из их числа. – Он опустил голову. – Меня беспокоит только то, что впервые я не могу ответить на простое «почему» в области, где я всегда считался неплохим специалистом.

– Слишком много географии, – сетовала Филлис, – слишком много океанографии, слишком много батиографии, слишком много всяких «графий». Будь ты хоть семи пядей во лбу, отобрать из этой кучи что-либо путное, по-моему, невозможно.

– Хм, – промычал я.

– Никаких «хм»! Когда у тебя в одно ухо влетает, а в другое вылетает, что в этом хорошего?

– Не думала ли ты, что Матет выложит тебе готовенький материал на целую передачу? Мало-помалу кое-что накапливается, это – еще одна капля. Огорчаться не стоит. Кстати, он никак не связывает это с болидами?

– Да нет. Я попыталась навести его на эту мысль, но он не отреагировал. Матета интересуют только факты, и, вообще, он был очень осторожен в высказываниях. Мне даже показалось, он сожалеет о том, что согласился на встречу. Знаменитость, не поддающаяся ни на лесть, ни на уговоры. Ничего кроме фактов, никаких тебе гипотез или догадок. Одно желание – не подмочить репутацию, как уже случилось с Бокером.

– С Бокером?! – воскликнул я. – Как хорошо, что ты напомнила. Уж он-то наверняка в курсе всех событий и имеет на этот счет свою теорию.

– После той пресс-конференции он избегает общения. – Филлис покачала головой. – И неудивительно: такая шумиха! Слава богу, мы не принимали в этом участия.

– Будем тянуть жребий – кому звонить? – предложил я.

– Я сама.

– Меня восхищает твоя непрошибаемая самоуверенность. Хорошо, давай.

Я развалился в кресле и с упоением слушал, как искусительница Филлис, пройдя через обычный ритуал объяснений, касаемых Ай-би-си – Би-би-си, очаровывает светило науки.

Надо признать, Бокер имел смелость и силу пойти против общественного мнения и не отказаться от своей, ставшей в одно мгновение непопулярной, теории. Но он сразу же дал нам понять, что не имеет ни малейшего желания ввязываться в пустопорожние споры, так как ему совсем не улыбается вновь оказаться посмешищем для толпы.

Бокер сидел перед нами гордый и невозмутимый, слегка склонив набок голову с пышной седой шевелюрой.

– Вы хотите знать мою гипотезу потому, что у вас нет никаких мало-мальски приемлемых объяснений? Прекрасно, мне не составит труда ее изложить. Вряд ли вы с ней согласитесь, но в любом случае прошу не упоминать моего имени. Когда до всех дойдет, что я прав, тогда другое дело. Я не ищу дешевой славы и не хочу, чтобы обо мне думали как о мелком трибуне. Договорились?

Я кивнул.

– Мы просто хотим, – пояснила Филлис, – воссоздать цепь событий. Если с вашей помощью удастся отыскать недостающее звено, мы будем очень признательны. Ну, а если вы нам не доверяете, это ваше право, и мы его уважаем.

– Мне нечего возразить, так что приступим. Теорию о происхождении глубинного Разума вы знаете – не буду ее повторять. А нынешняя ситуация представляется мне таковой… Существа… назовем их так, благополучно устроились в экологической нише, и следующая их задача – обустроить новое жилище на свой лад. Ведь они – самые настоящие первопроходцы, колонисты. Чем, по-вашему, станет заниматься человек, прибыв на новое место? Благоустройством. И вот то, что мы наблюдаем сегодня, – и есть первый результат их деятельности.

– И чем же именно они заняты? – спросил я.

– Почем я знаю? – Бокер пожал плечами. – Учитывая то, как мы их встретили, думаю, чем-нибудь вроде защитных сооружений. Скорее всего, они добывают металл. Во впадине Минданао, а также в Глубинах юго-восточнее Бухты Падающих Кокосов работы идут полным ходом.

– Э… но горнорудные работы в таких условиях… – До меня дошло, почему Бокер пожелал остаться инкогнито.