Текст книги "Книга о любви"

Вылизывание и уход

В 1975 году Байрон Эгеланн, психолог из университета Миннесоты приступил к исследованию людей, обойденных вниманием современной науки, – беременных женщин, живущих в бедности. Он привлек в качестве испытуемых 267 будущих матерей, наблюдавшихся в многопрофильной больнице округа Хеннепин, расположенной в Миннеаполисе. Их демографические данные выглядели как список факторов риска неблагополучного будущего. Мало того что они страдали от бедности, многие из беременных были подростками, не получили надлежащего образования (41 % испытуемых не доучились в средней школе) и плохо питались (37 % не получали необходимых продуктов в достаточном количестве). Кроме того, многие жаловались на недостаточную социальную поддержку[91]91
  Sroufe L. A. et al. The Development of the Person: The Minnesota Study of Risk and Adaptation from Birth to Adulthood. New York: Guilford Press, 2005. P. 52.


[Закрыть]. Например, Вероника сбежала из родительского дома, где с ней дурно обращались, в возрасте двенадцати лет. Несколько лет спустя она забеременела, возможно, от своего поставщика наркотиков. Когда он попал в тюрьму, Вероника и ее сын Том вынуждены были переселиться в приют для бездомных[92]92
  Ibid. P. 8.


[Закрыть]. Она страдала от депрессии и наркотической зависимости.

В начале исследования Эгеланн ставил перед собой узкую цель: он хотел выявить факторы, которые могли бы служить признаком будущего плохого обращения с детьми, чтобы социальные работники могли предложить таким матерям консультации заранее, до того как психике ребенка будет нанесен вред. Однако в самом скором времени ему, как и в свое время Айнсворт в Уганде, пришлось убедиться, что родители ведут себя очень и очень по-разному. Некоторые из новоиспеченных матерей обращались с детьми заботливо и ласково, невзирая на все трудности жизни. Другим с трудом удавалось держать себя в руках во время приступов гнева. Та же Вероника часто “сердито отталкивала” сына[93]93
  Ibid.


[Закрыть].

Чтобы разобраться в том, как все эти варианты поведения сказываются на детях, Эгеланн объединился с Аланом Шруфом, еще одним психологом из Миннесоты. Шруф был одним из первых последователей теории привязанности. Сначала они протестировали всех младенцев в возрасте двенадцати месяцев по “Процедуре непривычной ситуации”. Результаты подтвердили связь между родительской восприимчивостью и надежной привязанностью. Но Эгеланн и Шруф решили не останавливаться на достигнутом, и краткосрочный проект по выявлению факторов риска превратился в легендарное по продолжительности исследование, растянувшееся на десятилетия и охватившее несколько поколений испытуемых: “Мы плохо представляли себе, во что ввязываемся, – вспоминает Шруф. – Но стоит один раз увидеть, как начинают вырисовываться закономерности, как поведенческие модели повторяются снова и снова, и остановиться уже невозможно”[94]94
  Интервью по телефону 14 августа 2013 г.


[Закрыть].

Первый этап масштабного мониторинга они предприняли, когда детям исполнилось четыре-пять лет. Чтобы отследить все детские проблемы, Эгеланн и Шруф открыли собственный детский сад, который сорок испытуемых детей могли посещать бесплатно. Двадцать прошедших специальное обучение сотрудников подробно фиксировали особенности поведения в группах. Кроме того, ученые отсняли сотни часов видеозаписей, которые позже были проиндексированы и подвергнуты анализу[95]95
  Karen R. Becoming Attached. Oxford: Oxford University Press, 1994. P. 184.


[Закрыть].

Результаты получились убедительные. Дети с надежным типом привязанности вели себя в детском саду более независимо и общительно, легче завоевывали друзей, чем их сверстники с небезопасным типом привязанности. Они были меньше склонны задирать других детей и сами реже становились мишенями для задир. Они отличались более высоким уровнем самоконтроля, показывали лучшие результаты в тестах на интеллект, самооценку и устойчивость психики[96]96
  Itzendoorn M. et al. The relationship between quality of attachment in infancy and IQ in kindergarten // Journal of Genetic Psychology 1 (1988).


[Закрыть], а также проявляли больше сочувствия к окружающим детям[97]97
  Arend R., Gove F., Sroufe A. Continuity of individual adaptation from infancy to kindergarten: A predictive study of ego-resiliency and curiosity in preschoolers // Child Development 4 (1979); Karen R. Becoming Attached. Oxford: Oxford University Press, 1994. P. 185.


[Закрыть]. (Все тесты проводились вслепую: исследователи не знали, к какой группе относились испытуемые по результатам исследований в годовалом возрасте.) В “Тесте с запечатанным ящиком”, например, в распоряжение детей предоставляли огромный выбор игрушек: “Лего”, фигурки супергероев, куклы и т. п. Несколько минут дети играли с ними, потом входил исследователь и объявлял, что эти игрушки попали сюда по ошибке из другой комнаты и их нужно вернуть. А дети могут выбрать себе новые из прозрачного пластикового ящика. Однако открыть ящик было невозможно. Таким образом моделировалась фрустрирующая ситуация. Но то, как дети справлялись с разочарованием, могло рассказать очень о многом. Большинство дошкольников либо быстро отказывались от попыток открыть ящик, либо старались расколотить его и злились, однако некоторые демонстрировали необычное поведение. Сосредоточенно, упорно, терпеливо они пробовали различные стратегии, чтобы открыть ящик (хоть это никому из них и не удалось). Через десять минут в комнату снова входил исследователь, открывал ящик и позволял детям играть в свое удовольствие.

Чем же объясняется такая разница в поведении? Судя по всему, типом привязанности. Около 40 % детей с надежной привязанностью показали наилучшие результаты в “Тесте с запечатанным ящиком”, при этом ни один дошкольник с небезопасной привязанностью не смог столь же эффективно действовать в смоделированной ситуации. Более того, 75 % испытуемых, показавших наихудшие результаты, были дети с ненадежной привязанностью, то есть, хотя трудная ситуация, созданная исследователями, была никак не связана с тем, какие отношения сложились в семье ребенка, эти отношения влияли на его поведение. Это фактор, который нельзя не учитывать[98]98
  Sroufe L. A. et al. The Development of the Person: The Minnesota Study of Risk and Adaptation from Birth to Adulthood. New York: Guilford Press, 2005. P. 126.


[Закрыть].

Прошло пять лет. Детей пригласили в летний лагерь в кампусе университета Миннесоты. Как и в случае с дошкольниками, исследователям удалось создать естественные условия для наблюдения за детьми и собрать беспрецедентный объем данных, пока дети играли в футбол и софтбол, плавали в бассейне, совместно рисовали и мастерили. И вновь результаты наблюдений однозначно показали, что тип привязанности, сложившийся в раннем детстве, имеет долговременные последствия. Дети с надежной привязанностью в целом демонстрировали более развитые социальные навыки, им лучше удавалось завязывать и поддерживать отношения со сверстниками. Они проводили в среднем на 40 % больше времени в обществе друзей. Когда исследователи ставили перед десятилетними детьми различные сложные задачи – например, преодолеть полосу препятствий, – “испытуемые с надежным типом привязанности отличались лучшей организацией, не пытались винить других в своих неудачах и выполняли упражнение намного эффективнее”[99]99
  Ibid. P. 156


[Закрыть].

Продолжив исследование на этапе раннего взросления, Эгеланн и Шруф сделали неожиданное открытие: со временем зависимость между сложившейся в младенчестве привязанностью и поведением становится только сильнее! У подростков тип младенческой привязанности еще заметнее сказывался на их поступках и стратегиях, чем в пятилетнем и десятилетнем возрасте. “Показательно, не правда ли? – пишет Шруф. – Внешне эти ребята уже почти взрослые, и в то же время мы видим четкую корреляцию их поведения с типом привязанности, диагностированным в годовалом возрасте!” Ученые из Миннесоты обнаружили, что юноши и девушки, у которых в младенчестве сформировалась надежная привязанность, лучше успевают по школьным предметам и показывают более высокие результаты стандартизированных экзаменационных тестов. Кроме того, наблюдалась обратная зависимость между надежностью привязанности и нарушениями дисциплины. Присутствие в жизни ребенка в возрасте до трех с половиной лет восприимчивого и готового поддержать взрослого оказалось более верным залогом успешного окончания школы, чем высокие показатели теста на интеллект (IQ)[100]100
  Jimerson S. et al. A prospective longitudinal study of high school dropouts examining multiple predictors across development // Journal of School Psychology 38 (December 2000); Sroufe L. A. et al. The Development of the Person: The Minnesota Study of Risk and Adaptation from Birth to Adulthood. New York: Guilford Press, 2005. P. 187.


[Закрыть].

Почему же поведение подростков так сильно зависит от ранней привязанности? Как и младенцы, дети переходного возраста заняты формированием отношений с окружающими людьми, они все больше и больше времени проводят с друзьями. “Они [подростки] стремятся к достаточно близким отношениям, – пишет Шруф. – Но для этого необходимо доверять людям. Нужно уметь говорить им о своих чувствах. Нужно открыться. А способность к этому опирается на навыки эмоционального взаимодействия, которые очень сильно зависят от того, какая привязанность сформировалась у человека в первые месяцы его жизни”[101]101
  Интервью по телефону, 14 августа 2013 г.


[Закрыть]. Точно так же как младенцы учатся демонстрировать свою незащищенность (обычно они пытаются донести эту информацию до объекта привязанности при помощи плача), подросткам приходится учиться идти навстречу сверстникам и заводить друзей. Быть уязвимым не признак слабости. Это способ подпустить человека к себе.

Испытуемым из этого эксперимента уже перевалило за сорок, у них самих есть семьи и дети. Однако закономерность прослеживается и сейчас. Любовь передается от поколения к поколению[102]102
  Raby K. L. et al. The enduring predictive significance of early maternal sensitivity: Social and academic competence through age 32 years // Child Development 86.3 (2014).


[Закрыть]. Ученые обнаружили, что тип привязанности, сформировавшийся в первый год жизни человека, позволяет предсказать, насколько крепким будет его здоровье во взрослом возрасте. Так, дети с сопротивляющимся типом привязанности – те, кто отказывался позволить вернувшейся матери их утешить, даже если плакали, когда она ушла, – в возрасте 32 лет в 2,85 раза чаще страдают хроническими заболеваниями, чем их ровесники с надежной привязанностью[103]103
  Точный механизм возникновения такого рода проблем со здоровьем пока не ясен. Одно из предположений заключается в том, что небезопасные типы привязанности делают человека более подверженным психосоматическим заболеваниям. Так, исследование, проведенное в 2006 году Робертом Уолдингером из Гарвардской медицинской школы, показало, что у людей с ненадежным типом младенческой привязанности в среднем возрасте имеется гораздо более выраженная склонность к “соматизации”, т. е. психологический стресс часто вызывает у них физические симптомы. См.: Waldinger R. J., Schulz M. C., Barsky A. J., Ahern D. K. Mapping the road from childhood trauma to adult somatization: The role of attachment // Psychosomatic Medicine 68.1 (2006): 129–35.


[Закрыть][104]104
  http://www.cehd.umn.edu/icd/research/parent-child/docs/SRA%202010/Puig_SRA_2010.pdf.


[Закрыть]. В недавней статье психолога Ли Рэби и его соавторов говорится, что ученые обнаружили зависимость между типом привязанности у миннесотских испытуемых и их романтическим поведением. В частности, у тех, чьи матери проявляли наименьшую чувствительность, ученые регистрировали резкие изменения электропроводности кожи во время обсуждения причин, по которым испытуемые вступали в конфликты с родителями и супругами. Возможно, скачки объяснялись тем, что испытуемые пытались скрыть свои чувства – такие реакции, как считается, связаны со страхом и подавлением эмоций, эта закономерность используется в детекторах лжи. Поскольку родители таких людей с трудом удовлетворяли их эмоциональные потребности в раннем детстве, они привыкли скрывать волнение[105]105
  Raby K. L. et al. Greater maternal insensitivity in childhood predicts greater electrodermal reactivity during conflict discussions with romantic partners in adulthood // Psychological Science 26.3 (2015).


[Закрыть]. Близкие отношения требуют откровенности, готовности показать свои слабые места, однако людям, у которых в детстве сформировался ненадежный тип привязанности, это трудно.

Со временем неспособность обсуждать проблемы отношений может разрушить сами отношения. Поэтому те, у его в детстве сложилась ненадежная привязанность, став взрослыми, тоже испытывают трудности с привязанностями: их союзы рано распадаются и приносят меньше радости[106]106
  Raby K. L. et al. The enduring predictive significance of early maternal sensitivity: Social and academic competence through age 32 years // Child Development 86.3 (2014).


[Закрыть]. При сепаратном анализе миннесотские исследователи просматривали видеозаписи опытов с теми же испытуемыми в возрасте двух лет. Перед матерью ставили задачу привить малышу новый навык. Те, у кого этот процесс не складывался – мать оказывала слишком слабую поддержку или ребенок отказывался принимать помощь, – став взрослыми, с большей вероятностью заслуживали характеристику “слабого звена” со стороны своих партнеров. Спустя тридцать лет им все еще было трудно подпустить к себе других людей[107]107
  Simpson J. et al. The impact of early interpersonal experience on adult romantic relationship functioning: Recent findings from the Minnesota Longitudinal Study of Risk and Adaptation // Current Directions in Psychological Science 20.6 (2011), http://www.psych.uncc.edu/acann/Simpson2011.pdf.


[Закрыть].

Описывая свою работу, ученые из Миннесоты не раз обращались к истории мальчика по имени Тони: его непростая жизнь хорошо отражает непростые темы, поднятые в исследовании. В 1977 году, когда ученые тестировали его по “Процедуре непривычной ситуации”, Тони вел себя, как ребенок с надежной привязанностью, счастливый малыш, сын любящих родителей. В детском саду он был одним из самых способных детей. Все тесты в дошкольном возрасте от “Запечатанного ящика” до проверки грамотности тоже показали отличные результаты. Но когда Тони было шесть лет, его родители решили развестись. Это был долгий и мучительный процесс. С тех пор Тони стал редко видеть отца. Когда ему было тринадцать, мать Тони погибла в автокатастрофе. Потом его отец решил перебраться в другой штат и взять Тони вместе с его братьями и сестрами с собой. Тони пришлось жить в доме тети и дяди, людей уже немолодых[108]108
  Sroufe L. A. et al. Placing early attachment experiences in developmental context // Grossmann K. E., Grossman K., Waters E. (Eds.). Attachment from Infancy to Adulthood: The Major Longitudinal Studies. New York: Guilford Press, 2005. P. 63–64.


[Закрыть].

Неудивительно, с учетом этой затянувшейся черной полосы в его жизни, что в подростковом возрасте дела Тони шли все хуже и хуже. Он не мог сдать экзамены по итогам учебного года, почти не имел постоянных друзей и состоял “на административной должности” в шайке воров-домушников. (Как и воришки, которых исследовал Боулби, Тони пытался утолить свое горе при помощи украденных вещей.) По итогам интервью – Тони было пятнадцать лет – психологи констатировали: “Свет в его глазах потух. Он выглядит подавленным, одиноким и замкнутым”.

Но на этом история Тони не заканчивается. Когда ему было двадцать с небольшим, он повстречал в местном колледже девушку. Ей понравилось, что “он тихий и сердце у него доброе”. Несколько лет спустя они поженились, и у них родилась дочь. Наблюдая за Тони в роли отца малышки, ученые были потрясены, как трогательно он заботился о дочери. Уроки надежной привязанности не прошли для него даром. “Он оказался удивительно заботливым отцом, – пишут они. – Он терпелив, разговаривает с ребенком участливо и ласково, всегда готов прийти на помощь. Он служит дочери надежной опорой, устанавливает необходимые ограничения и подбадривает ее, т. е. делает все, что нужно ребенку”. Хотя в подростковом возрасте Тони отказывался говорить о смерти матери, утверждая, будто эта потеря “не так уж много и значит”, став взрослым, он был способен делиться своими чувствами и рассуждать, как ее любовь сделала его тем, кем он стал[109]109
  Ibid.


[Закрыть]. В работе “Развитие личности” ученые из Миннесоты сравнивают опыт ранней привязанности с фундаментом дома. Хотя фундамент сам по себе не может служить убежищем – нужны еще прочные балки и крепкая крыша, – “невозможно построить надежный дом на ненадежном фундаменте”. Вот что закладывается в нас в раннем детстве – фундамент привязанности. Основание, на котором будет строиться все остальное[110]110
  Sroufe L. A. et al. The Development of the Person: The Minnesota Study of Risk and Adaptation from Birth to Adulthood. New York: Guilford Press, 2005. P. 11.


[Закрыть].

Все это всего лишь истории из жизни. Они ничего не доказывают, пока нет значительной выборки. Мы никогда не узнаем, правда ли, именно детская привязанность помогла Тони наладить взрослую жизни или на его устойчивость, способность к восстановлению повлияла любовь, испытанная в раннем детстве. Важно, что все эти закономерности не приговор. Множество детей с ненадежной привязанностью, став взрослыми, сделались заботливыми супругами, а многие дети с надежной привязанностью вылетели из школы и жили потом в нужде. Еще Боулби заметил, что система человеческих привязанностей реагирует на внешние условия. А значит, мы можем научиться любить, даже если наше детство было омрачено утратами и отсутствием чувства безопасности. Привязанность – это не устойчивое свойство, не диагноз, который ставится раз и навсегда. Это процесс, действующая модель отношений, которую никогда не поздно пересмотреть.

Миннесотское исследование рассматривает жизнь издали, как бы в телескоп. Наблюдая за испытуемыми многие годы, ученые смогли выявить наши жизненные опоры, тонкие структуры, поддерживающие нас. Но некоторые предметы лучше рассматривать в микроскоп. Если мы хотим разобраться, как именно любовь меняет нас, как она делает нас сильнее, повышает нашу устойчивость к ударам судьбы, не дает сломить нас, – то нужно применить большое увеличение. Потому что это чувство не нечто ускользающее и ничтожное. Любовь в прямом смысле определяет, какой будет наша жизнь.

Майкла Мини, невролога из университета Макгилла, подтолкнуло к изучению привязанности случайно сделанное наблюдение. Он обратил внимание, что, когда крысят возвращали в плексигласовые террариумы, где ждали их матери, одни самки быстрее успокаивали своих детенышей, чем другие. Такие крысы вылизывали детенышей и чистили им шерстку, пока пульс крысят не приходил в норму. Мини заинтересовался этим своеобразным материнским поведением. Он и его аспиранты стали вести наблюдение за семействами крыс по восемь часов в день. И разумеется, вскоре они установили, что отдельные самки тратят примерно на 50 % больше времени на вылизывание и уход за шерсткой своих детенышей, чем другие крысы. Когда крысятам исполнилось сто дней от роду – по крысиному счету это юношеский возраст, – с ними провели ряд тестов на стрессоустойчивость и интеллект[111]111
  Liu D. et al. Maternal care, hippocampal glucocorticoid receptors, and hypothalamic-pituitary-adrenal responses to stress // Science 277.5332 (1997): 1659–1662.


[Закрыть].

Результаты были ошеломляющие. Одна из основных измерительных методик Мини носит название “тест открытого поля”. Она достаточно проста. Крыс помещали в круглый ящик на пять минут. Нервные крысы жались к стенкам, как подростки на школьной дискотеке. Более спокойные животные отправлялись исследовать ящик и не боялись выйти на середину в поисках еды. По данным Мини, детеныши наиболее ласковых матерей, тех, кто больше других вылизывал и чистил своих крысят (он называл это “высокий показатель ВУ” – вылизывания и ухода), проводили в центре ящика в среднем по 35 секунд. С другой стороны, детеныши с низким ВУ выдерживали там не более пяти секунд[112]112
  Caldji Ch. et al. Maternal care during infancy regulates the development of neural systems mediating the expression of fearfulness in the rat // Proceedings of the National Academy of Sciences 95.9 (1998): 5335–5340.


[Закрыть]. Мини и его коллеги применили еще множество разнообразных методик тестирования и оценки, и все они дали сходные результаты. Крысы с высоким ВУ были менее агрессивны с себе подобными[113]113
  Parent C. I., Meaney M. J. The influence of natural variations in maternal care on play fighting in the rat // Developmental Psychobiology 50.8 (2008): 767–776.


[Закрыть]. Если их изолировали, то уровень гормонов стресса у них в крови был ниже[114]114
  Liu D. et al. Maternal care, hippocampal glucocorticoid receptors, and hypothalamic-pituitary-adrenal responses to stress. // Science 277.5332 (1997): 1659–1662.


[Закрыть]. Они быстрее проходили лабиринты[115]115
  Zaharia M. D. et al. The effects of early postnatal stimulation on Morris water-maze acquisition in adult mice: Genetic and maternal factors // Psychopharmacology 128.3 (1996): 227–239.


[Закрыть]. Быстрее перенимали навыки у братьев и сестер[116]116
  Lindeyer Ch. M., Meaney M. J., Reader S. M. Early maternal care predicts reliance on social learning about food in adult rats // Developmental Psychobiology 55.2 (2013): 168–175.


[Закрыть]. Они уделяли больше внимания и ласки собственному потомству.

Совсем недавно Мини удалось показать, каким образом любовь и ласка воздействуют на мозг. В мозге крысят с высоким ВУ оказалось меньше рецепторов гормонов стресса и больше рецепторов веществ, которые смягчают реакцию на стресс. Те области коры, которые, как считается, отвечают за страх и тревожность, например амигдала, у них менее активны. У них быстрее образуются синаптические связи в гиппокампе – области коры, связанной с обучением и памятью[117]117
  Liu D. et al. Maternal care, hippocampal synaptogenesis and cognitive development in rats // Nature Neuroscience 3.8 (2000): 799–806.


[Закрыть]. Даже их ДНК отличается от ДНК других грызунов: благодаря материнской заботе срабатывает генетический триггер, предупреждающий состояние хронического стресса[118]118
  http://www.nature.com/neuro/journal/v7/n8/abs/nn1276.html; см. также: Franklin T. B. et al., Epigenetic transmission of the impact of early stress across generations // Biological Psychiatry 68.5 (2010): 408–415.


[Закрыть]. Эти неврологические и генетические изменения заставляют предположить, что детеныши самых заботливых крыс лучше справляются с тяготами жизни, будь то новая клетка или незнакомый исследователь.

То же самое можно сказать и о людях. Во время Второй мировой войны тысячи финских детей были эвакуированы в Данию и Швецию, где жили во временных приемных семьях[119]119
  Pesonen A.-K. et al. Depressive symptoms in adults separated from their parents as children: A natural experiment during World War II // American Journal of Epidemiology 166.10 (2007): 1126–1133.


[Закрыть]. Жизнь детей, оставшихся в Финляндии, была полна сильных потрясений: постоянные бомбардировки, вторжение русских и немецких войск. Однако эвакуированные дети, оторванные от родителей, продолжали испытывать стресс, даже оказавшись в безопасности. Им не хватало того, в чем они больше всего нуждались.

Потрясения, пережитые в раннем возрасте, сказывались всю жизнь. Исследование, проведенное в 2009 году, показало, что финны, которые из-за эвакуации с 1939 по 1944 год пережили разлуку с родителями, на 86 % чаще умирали от сердечно-сосудистых заболеваний, чем те, кто остался дома[120]120
  Alastalo H. et al. Cardiovascular health of Finnish war evacuees 60 years later // Annals of Medicine 41.1 (2009): 66–72.


[Закрыть]. Хотя после войны прошло больше шестидесяти лет, эти люди, почувствовавшие себя сиротами в детстве, гораздо чаще страдали от повышенного давления и диабета второго типа. Другие исследования доказали повышенный уровень гормона стресса[121]121
  Pesonen A.-K. et al. Childhood separation experience predicts HPA axis hormonal responses in late adulthood: A natural experiment of World War II // Psychoneuroendocrinology 35.5 (2010): 758–767.


[Закрыть] и высокий риск развития депрессивных состояний у переживших эвакуацию[122]122
  Pesonen A.-K. et al. Depressive symptoms in adults separated from their parents as children: A natural experiment during World War II // American Journal of Epidemiology 166.10 (2007): 1126–1133.


[Закрыть].

Любовь – это не просто приятное чувство. Это защита[123]123
  Blair C., Raver C. C. Child development in the context of adversity: Experiential canalization of brain and behavior // American Psychologist 67.4 (2012): 309.


[Закрыть].

Адаптация к жизни

В конце 1930-х Арли Бок, профессор гигиены и заведующий кафедрой здравоохранения Гарвардского университета, получил от владельца сети супермаркетов У. Т. Гранта финансирование на долговременное исследование студентов, отличавшихся крепким здоровьем. Бок считал, что наука напрасно занимается исключительно исследованием болезней и пора “провести серьезное исследование людей, которые хорошо себя чувствуют и успешны в жизни”[124]124
  Vaillant G. Aging Well. New York: Little, Brown, 2002. Appendix A.


[Закрыть]. Грант поддержал идею ученого, выразив надежду, что результаты исследования помогут ему выявлять среди соискателей хороших управляющих для его магазинов.

Первыми испытуемыми стали выпускники Гарвардского колледжа 1939 года, и в течение следующих пяти лет ученые продолжали отбирать для участия в исследовании здоровых студентов – юношей, “способных самостоятельно управлять своей жизнью”, как писал Бок[125]125
  Vaillant G. Triumphs of Experience. Cambridge, MA: Belknap Press, 2012. P. 67.


[Закрыть]. В итоге профессор набрал когорту из 268 гарвардцев[126]126
  Критерии отбора гарвардских студентов для исследования Гранта нигде не были описаны в точности.


[Закрыть]. Испытуемых прогоняли через множество медицинских и психологических тестов от анализа почерка до пятен Роршаха. Их подробно расспрашивали о биографии и здоровье: в каком возрасте они перестали мочиться в постель? Сколько сахара они кладут в кофе? Занимаются ли онанизмом?[127]127
  Vaillant G. Triumphs of Experience. Cambridge, MA: Belknap Press, 2012. P. 65.


[Закрыть] Кроме того, были и бесконечные тесты на интеллект, в основном позаимствованные из армейской системы. Врачи измеряли величину надбровных дуг, окружность грудной клетки и размер мошонки[128]128
  Ibid. Pp. 71–73.


[Закрыть]. Испытуемых просили рассказать, что они видят в чернильных пятнах, и пять минут пробежать на тренажере.

Результаты разочаровали исследователей: Бок и его коллеги надеялись доказать связь между медицинскими показателями и успешностью испытуемых, однако таких закономерностей обнаружить не удалось. Не нашлось ничего общего между “мужественностью” фигуры испытуемого и званием, до которого он дослужился на Второй мировой войне. Интерпретация пятен Роршаха и будущая сексуальная жизнь юношей тоже оказались не связаны. Уровень интеллекта не зависел от формы лба, а заработок не зависел напрямую от уровня интеллекта[129]129
  Там же, ch. 3, p. 78.


[Закрыть].

Несмотря на все это, исследование Гранта – официально оно называется “Гарвардское исследование развития взрослых” – продолжалось. Испытуемые были обследованы по достижении среднего возраста. Их расспрашивали об отношении к алкоголю, политических предпочтениях, любимых видах спорта, о жизни во время войны и опыте службы в армии. В интервью был даже длинный список вопросов о курении и сигаретах. (После того как Грант прекратил финансирование, исследование поддержал Филипп Моррис[130]130
  Ibid. P. 76.


[Закрыть].) Учитывая, что все испытуемые вышли из Гарварда, неудивительно, что многие из них достигли успеха и высокого общественного положения. Один сделался губернатором. Четверо избирались в Сенат. Один стал президентом. (Хотя участие в эксперименте было анонимным, данные о Джоне Кеннеди ученым пришлось закрыть до 2040 года, тем самым подтвердив, что он был одним из испытуемых[131]131
  Shenk J. W. What makes us happy? // Atlantic, June 2009. P. 36–53.


[Закрыть].) С годами гарвардское исследование стало притчей во языцех, так растянулся список того, чего его авторам не удалось обнаружить. Они собрали огромный массив информации – папка с данными каждого испытуемого была толщиной с толковый словарь[132]132
  Ibid.


[Закрыть], – но так ничего и не добились, по крайней мере в плане выявления факторов будущего успеха. Закономерности, которые они предполагали найти, так и не проявились. Секрет успеха остался секретом.

Возможно, самым неприятным оказалось то, что исходная посылка исследования – изучение здоровых людей – со временем перестала соответствовать действительности. К пятидесяти годам около 30 % гарвардцев страдали от алкоголизма, маниакально-депрессивного синдрома и других психических расстройств[133]133
  Vaillant G. Aging Well. New York: Little, Brown, 2002. P. 97.


[Закрыть]. Три процента были госпитализированы с серьезными психическими заболеваниями[134]134
  Vaillant G. Adaptation to Life. New York: Little, Brown, 1974. P. 38.


[Закрыть]. “Должно быть, это вы, психиатры, их испортили, – писал позже Бок. – Когда я их обследовал, у них не было никаких проблем!”[135]135
  Vaillant G. Triumphs of Experience. Cambridge, MA: Belknap Press, 2012. P. 86.


[Закрыть]

Если бы не молодой врач по имени Джордж Эман Вейллант, исследование Гранта вполне могло бы закончиться грандиозным провалом. Этот проект остался бы в памяти человечества разве что как напоминание о странных теориях середины двадцатого века. Но Вейллант сумел понять, что это долговременное исследование может принести много пользы, если задавать правильные вопросы. В отличие от предшественников, он не верил, что успех зависит от размеров грудной клетки или что здоровые люди вообще существуют. “Я на собственном опыте знал, что даже у гарвардцев бывают проблемы”, – говорил он[136]136
  Интервью с Джорджем Вейллантом у него дома, 8 июля 2013 г.


[Закрыть].

* * *

Я познакомился с Джорджем Вейллантом жарким летнем днем у него дома в городе Ориндж, штат Калифорния. Он и его нынешняя жена, тоже закончившая обучение в Гарварде по специальности “психиатрия”, живут в обшитом вагонкой доме с большими воротами. Дом стоит на тихой улице, обсаженной деревьями, которые остались еще с тех времен, когда там был частный парк, окруженный цитрусовыми рощами. После Великой депрессии парк поделили на участки и продали местным врачам, где они и построили себе дома.

Вейллант предложил расположиться на крыльце перед домом, чтобы наслаждаться ветерком и пением птиц. Но ветерок вскоре сменился полным штилем, и было слышно только ворон, пререкавшихся высоко в кронах деревьев. Через несколько минут наши рубашки были мокры от пота, а стаканы с водой почти опустели.

Вейллант очень бодр для своих восьмидесяти лет. Его седые волосы ничуть не поредели и лежат безупречно, видно, он много десятилетий укладывал их одинаково, вот они и привыкли. Он говорит медленно, с расстановкой, задумчиво умолкает посреди каждой фразы, даже отвечая на вопросы, которые ему наверняка задавали уже сотни раз. Порой он уклоняется от темы, сколь бы конкретен ни был вопрос, и срывается на длинные лекции о Фрейде или томографических исследованиях. При этом Вейллант прикрывает глаза и мягко проводит пальцами по векам, будто молится.

Вейллант – старший сын дочери банкира. Семья была состоятельная, но детство его пришлось на времена Великой депрессии. Его мать, с горечью признался он, “воспитывала детей по заветам Джона Уотсона”, и маленький Джордж отчаянно страдал от нехватки родительского тепла и участия. Когда ему было десять лет, отец отправился на задний двор их особняка в округе Честер, штат Пенсильвания, и застрелился из револьвера. Джордж был последним, кто видел его живым.

Самоубийство отца определило последующие юные годы Вейлланта. Мать немедленно увезла детей в Аризону. Они даже не остались на похороны. Спустя несколько лет Джорджа отправили в школу-интернат в Новой Англии. Дальше был Гарвард-колледж, где он изучал литературу. Джордж решил остаться в Кембридже и продолжил обучение в медицинской школе Гарварда. “Я смутно чувствовал, что хочу помогать людям. Наверное, поэтому я и стал врачом”, – сказал он в нашей беседе. Специализацией он выбрал психиатрию. Когда я спросил почему, он вытянул вперед трясущиеся руки: “Посмотрите, как они дрожат. Я бы никогда не смог управиться со скальпелем”.

Во время стажировки Вейллант заинтересовался пациентами, у которых диагностировали шизофрению, но симптомы исчезли и более не проявлялись. “Помните, считалось, что шизофрения неизлечима, – сказал он. – По мнению врачей, такие люди должны были слышать голоса до конца своих дней”. В стремлении выяснить причину таких изменений к лучшему, он стал тщательно изучать протяженные истории болезни своих пациентов, отмечая все случаи, когда симптомы усиливались или ослабевали из-за внешних обстоятельств, лечения и даже перемен в личной жизни. “Может показаться, мысль лежит на поверхности, но я был захвачен идеей о том, что для понимания состояния психики нужно прослеживать историю пациента годами. Нельзя просто взять срез текущего состояния и утверждать, будто вы что-то поняли. Понимание требует времени”.

Именно тогда Вейллант и подключился к работе в рамках исследования Гранта. Сама протяженность исследования вызывала у него большие надежды. “Получить возможность изучать прошлое испытуемых за много десятилетий, все равно что заглянуть в телескоп Паломарской обсерватории”, – сказал он в 2009 году в интервью Джошуа Вольфу Шенку для журнала Atlantic. Но в то же время испытуемые его разочаровали, по крайней мере в начале работы. “Я не понимал, какой смысл изучать здоровых людей, – сказал он. – Мне казалось, что норма не представляет интереса”. Однако, просмотрев истории испытуемых, Вейллант понял, что, несмотря на принадлежность к высшему классу, жизни этих людей полны тревог, страхов и болезней. В этом у него было с ними много общего. Их отобрали для исследования за то, что они выглядели здоровыми и счастливыми – самыми благополучными молодыми людьми самой благополучной страны в мире. Но вскоре Вейллант понял, что никто из них не был в жизни безоблачно счастлив. “Читать их истории было все равно, что читать Толстого или пьесы Юджина О’Нила[137]137
  Юджин О’Нил (1888–1953) – американский драматург, лауреат Нобелевской премии по литературе и Пулитцеровской премии. – Примеч. перев.


[Закрыть], – объяснял он мне. – Что ни жизнь, то драма. Я не мог оторваться от этого занятия”.

Вейллант не случайно обратился к литературе, чтобы описать свои впечатления. Исследование Гранта изначально ставило перед собой цель поверить пестроту жизни алгеброй строгих измерений, найти биологические факторы, которые определяют, будет ли человек здоров, богат и счастлив. Но никаких формул для предсказания будущего благополучия вывести не удалось, и Вейллант понял, что пора менять подход. “Человек не сводится к дырочкам в перфокарте для IBM”, – заметил он, подразумевая способ хранения данных, использовавшийся на заре исследования Гранта. Вместо того чтобы пытаться втиснуть испытуемых в рамки строгих формул, измеряя их черепа, мошонки и давление, Вейллант рассматривал их как сложных литературных персонажей. Ему было интересно услышать их истории, поэтому его интервью с испытуемыми начинались с длинного списка открытых вопросов. Он расспрашивал их о женах и любовницах, о детях и коктейлях, о любимых развлечениях и о том, как они справляются с горем и отчаянием.

Эти интервью перевернули всю работу в рамках исследования Гранта. Если раньше обследования представляли собой рутинные замеры физических параметров – ведь предполагалось, что судьбу человека определяет его тело, – то Вейллант превратил их в психотерапевтические сеансы. Испытуемые почти всегда отвечали откровенно, радуясь возможности излить душу и одновременно внести свой вклад в науку. Ответы подтвердили предположения Вейлланта: испытуемые средних лет признавались, что ни деньги, ни успех не сделали их счастливыми, не помогли им обрести смысл жизни. В одном из ранних пространных описаний своей работы по программе Гранта Вейллант с одобрением цитирует выводы из другого многолетнего исследования. “В ходе оценки не было выявлено ни одного человека, чья жизнь была бы совершенно безоблачна, – писал он. – Даже тем, кому повезло больше других, приходилось в жизни преодолевать трудности и отчаяние”[138]138
  Vaillant G. Adaptation to Life. New York: Little, Brown, 1974. P. 3.


[Закрыть].

Печальная истина – всем приходится бороться и страдать – подвела Вейлланта к его первому открытию: психическое здоровье человека зависит от того, как он справляется с трудностями. У тела есть механизмы самозащиты: при кровотечении кровь сворачивается, порезы заживают, образуя шрамы. Вейллант предположил, что аналогичные защитные механизмы есть и у психики: они помогают справляться со стрессом или травмирующими переживаниями. В психоанализе такие механизмы называются адаптационными защитными механизмами. Среди таких механизмов он выделяет психотические, например паранойя или галлюцинации, инфантильные и невротические, которые способствуют развитию ипохондрии или наркотической зависимости. Но есть и здоровые механизмы адаптации, которые Вейллант окрестил “зрелыми”, например юмор, сублимация, альтруизм[139]139
  Vaillant G. Triumphs of Experience. Cambridge, MA: Belknap Press, 2012. P. 267–269.


[Закрыть]. Вместо того чтобы топить печаль в вине, можно вернуть себе бодрость духа, помогая другим, или излить свои переживания в грустных стихах. “Основной признак, позволяющий отличить такие механизмы, лежит на поверхности, – утверждает Вейллант. – Зрелые механизмы защиты всегда обращены на других людей. Они помогают вам помогать другим. Незрелая же защита, напротив, приносит сиюминутное удовлетворение, но пускает под откос всю вашу жизнь и портит отношения с окружающими. – Тут он ненадолго замолкает и произносит фразу, будто приготовленную специально для меня: – Суть любви в понимании, что благо другого человека превыше вашего собственного. В ближней перспективе это самое трудное. В дальней – самое интересное”.