Текст книги "Книга о любви"

Из этой теории душевной жизни вытекает очевидный вопрос: если психическое здоровье зависит от механизмов адаптации, от чего зависит, какие механизмы мы выбираем? Почему одни люди стремятся отвечать ударом на удар, а другие творят искусство? Почему одни заводят интрижки на стороне, а другие находят утешение в семье? И вот тут пригодилось исследование Вейлланта, которое дало целый пласт новых данных в доказательство теории привязанности. Если Фрейд утверждает, что наши защитные механизмы связаны с детскими сексуальными влечениями, то Вейллант пришел к выводу, что в действительности эти механизмы формируются отношениями с окружающими людьми. По его словам, то, как мы поведем себя в трудную минуту, зависит от того, как складывались наши отношения с теми, кого мы любили, и теми, кто любил нас. Привязанности – основной источник внутренних сил. “Семьдесят пять лет и двадцать миллионов долларов, потраченные на программу Гранта, привели, по крайней мере с моей точки зрения, к выводу из трех слов, – пишет Вейллант. – Счастье в любви. Точка”[140]140
  Как замечает Вейллант, за несколько тысяч лет до того Вергилий пришел к похожему заключению, сказав: Omnia vincit amor – “любовь побеждает все”. К сожалению, у Вергилия “не было данных”, которые могли бы поддержать его поэтическое высказывание. См.: Vaillant G. Triumphs of Experience. Cambridge, MA: Belknap Press, 2012. P. 52.


[Закрыть][141]141
  Ibid. P. 52.


[Закрыть].

На первый взгляд, это звучит слишком романтично, чтобы быть правдой. Однако у Вейлланта есть доказательства – цифры, с которыми не поспоришь. В начале своей работы по программе Гранта он был едва знаком с работами Боулби и Айнсворт. “Я думал, что он [Боулби] изучает малолетних преступников, – признается Вейллант. – И только когда меня попросили написать биографию Боулби [для American Journal of Psychiatry], я понял, что его занимали те же вопросы, что и меня. Мне кажется, мы оба пришли к одному и тому же выводу: без любви человек ни на что не способен”.

Сила любви берет исток в самом начале жизни, как и предполагали Боулби и Айнсворт. На основе первоначальных интервью с гарвардскими испытуемыми Вейллант смог оценить, насколько теплыми были их отношения с близкими в раннем детстве. Чувствовали ли они, что отец и мать любят их? Как часто вся семья собиралась за одним столом? Поддерживали ли они отношения с братьями и сестрами? Ответы на эти вопросы произвели настоящий переворот в психологии, пусть и десятилетия спустя. Вейллант смог разделить испытуемых на две категории: “обласканных” (тех, у кого сложились наиболее надежные привязанности) и “нелюбимых”. Когда он сравнил данные по этим двум группам, оказалось, что среди “нелюбимых” в три раза больше страдающих душевными заболеваниями, они в пять раз больше подвержены приступам “чрезмерной тревоги” и в четыре раза чаще прибегают к незрелым механизмам защиты, столкнувшись с трудностями[142]142
  Ibid. P. 123.


[Закрыть]. Каждый третий из испытуемых, не имевших теплых отношений с матерью, в старости страдал от слабоумия, причем у “обласканных” этот показатель был в 2,5 раза ниже[143]143
  Ibid. P. 134.


[Закрыть]. (Любопытно, что материнская любовь гораздо лучше защищает от склероза, чем отсутствие “факторов риска сердечно-сосудистых заболеваний”, например низкий уровень холестерина в крови[144]144
  Это не значит, что отношения с отцом менее важны. Просто, к сожалению, в то время психологи упорно отказывались изучать отношения отцов и детей.


[Закрыть].) Отношения в семье сказываются даже на карьере: испытуемые из самых любящих семей зарабатывали в среднем на 50 % больше, чем их сверстники, выросшие в равнодушных семьях[145]145
  Ibid. P. 113.


[Закрыть]. Данные о ранних привязанностях позволяют лучше предсказать жизненные успехи, чем огромное множество показателей, замерявшихся в ходе исследования Гранта, включая индекс интеллекта[146]146
  Ibid. P. 41.


[Закрыть].

Но любовь имеет значение не только в первые месяцы жизни. Потребность в привязанности свойственна не какому-то одному этапу развития человека. Когда испытуемым пошел шестой десяток, Вейллант сделал основной темой интервью их наиболее близкие отношения. (Он любит сравнивать многолетние исследования с хорошим вином, которое от времени становится только лучше.) Он расспрашивал их об отношениях с супругами и “любимых развлечениях”, о старых друзьях и о том, как они воспитывают детей. Накопленные данные позволили Вейлланту разделить испытуемых на категории в зависимости от того, как складывались у них отношения с близкими в зрелом возрасте. Как оказалось, ничто так сильно не сказывается на благополучии человека, как его привязанности. Связь с другими показателями была намного слабее. Самые одинокие испытуемые в десять раз чаще страдали от хронических заболеваний в возрасте до 42 лет, у них в пять раз чаще диагностировали психические заболевания, и в восемь раз чаще они прибегали к незрелым видам психологической защиты. Эти люди зачастую делают вид, что им никто не нужен, однако Вейллант обнаружил, что на самом деле они всю жизнь страдают от потаенного ужаса. Вероятность алкоголизма или зависимости от транквилизаторов для таких людей в три раза выше[147]147
  Vaillant G. Adaptation to Life. P. 306.


[Закрыть].

Эти цифры всего лишь сухой остаток, научный итог жизни неизвестных людей. Но за ними стоит множество реальных историй. (Как замечает Вейллант, “Ветхий Завет до сих пор читают не потому, что в нем много полезной статистики”.) Хотя в работах Вейлланта отслежено множество статистических связей, он описывает и жизни конкретных людей, и читать о них чрезвычайно увлекательно. Изучая эти краткие биографии, понимаешь истинный размах программы Гранта. “Я узнал этих людей как облупленных, – говорит Вейллант. – Я ел с ними за одним столом. Я знаком с их детьми. Я задавал им вопросы на протяжении сорока лет. И знаете что? Они не перестают удивлять меня”.

Возьмем, к примеру, историю испытуемого по имени Оливер Кейн. Его детство было омрачено утратой: отец умер, когда мальчику исполнился год, а четырнадцать лет спустя умерла и мать. Однако Кейн обладал выдающимися интеллектуальными способностями (Вейллант говорит о нем как о “возможно, самом умном испытуемом в исследовании Гранта”). Он успешно окончил Гарвард и сделал блестящую карьеру консультанта по управлению. В начале 1960-х Кейн зарабатывал более 70 000 долларов, что соответствует более чем полумиллиону долларов на сегодняшний день. Но деньги не принесли ему счастья[148]148
  Ibid. P. 301.


[Закрыть]. Кейн так и не обзавелся собственным домом, предпочитая жить в съемных апартаментах. Письма ему доставляли на адрес закрытого клуба. Он постоянно разъезжал по работе – его последнее интервью с Вейллантом состоялось в зале ожидания “Адмирал” аэропорта О’Хара – и редко подолгу поддерживал с кем-то отношения[149]149
  Интервью с Джорджем Вейллантом у него дома, 8 июля 2013 г.


[Закрыть]. “В конце концов я решил для себя, что этот человек пытается прожить без любви, – говорит Вейллант. – Не знаю, что тому причиной – паршивое детство или ему просто лень. Но я с интересом наблюдал за его жизнью, как за экспериментом”.

Эксперимент окончился трагически. Кейну пришлось понять – увы, слишком поздно, – что успех ничто, если вам не с кем поделиться радостью от своих достижений. В возрасте пятидесяти лет Кейн врезался на своем маленьком самолете в горный склон. Расследование не смогло установить, было ли это самоубийство, однако Вейллант обратил внимание, что перед последним полетом Кейн несколько дней пересматривал свое завещание. А кроме того, за год до смерти он в последний раз участвовал в опросе для исследования Гранта, и в его досье остались слова, проникнутые горечью: “Парадокс, но с каждым новым карьерным достижением я все больше задаюсь вопросом, правильный ли путь я выбрал в жизни”[150]150
  Vaillant G. Adaptation to Life. New York: Little, Brown, 1974. P. 302.


[Закрыть].

В своих записях Вейллант приводит пример, противоположный печальной истории Оливера Кейна, – жизнь женщины по имени Анна, участвовавшей в исследовании под названием “Генетический анализ одаренности”. Психолог Льюис Терман начал эту работу в 1921 году с целью выяснить, как интеллектуальные способности, проявившиеся в школьном возрасте, сказываются на дальнейшей жизни людей. Объектом исследования стали 1528 школьников с наивысшим значением IQ. Первоначально ученый предполагал закончить проект спустя несколько лет, однако наблюдение за испытуемыми так захватило его, что он продолжал эту работу до конца своих дней.

Когда испытуемым Термана исполнилось 50 лет, Вейллант попросил разрешения проинтервьюировать 90 женщин из этой выборки. Все гарвардские испытуемые были мужчинами, и он хотел выяснить, распространяются ли обнаруженные им закономерности и на женщин. Так он познакомился с Анной, у которой были “коротко стриженные седые волосы, слабеющее зрение, лишний вес и скрюченные артритом руки[151]151
  Vaillant G. Aging Well. New York: Little, Brown, 2002. P. 133.


[Закрыть]”. Анна родилась в бедной семье в сельской местности штата Колорадо и всю жизнь проработала учительницей математики в муниципальной школе. Она любила преподавание, но ей трудно было совмещать работу с воспитанием четверых детей. (Муж Анны не мог работать из-за регулярных приступов болезни, и кормить семью приходилось в основном ей.) Вечером, уложив детей спать, Анна наливала себе большую чашку кофе и садилась проверять работы по геометрии. Она сидела над ними, пока у нее не начинало отказывать зрение. К тому времени, когда состоялось интервью с Вейллантом, Анна жила одна в маленькой квартирке – ее муж несколько лет как умер. “Глядя на нее, можно было подумать: да, ей нелегко пришлось в жизни”, – говорит Вейллант.

Однако Анна вовсе не печалилась из-за своей непростой судьбы, и трудности не сломили ее. Она настояла на том, чтобы рассказать исследователю о своей семейной жизни: они прожили с мужем много лет, и с каждым годом их отношения становились “ближе и ближе”. Она рассказывала, какое утешение находит в вере, как ей нравится ездить за покупками на ярко-желтом фургончике “фольксваген-рэббит”. Она вновь и вновь возвращалась в разговоре к своим детям и внукам, показывая их фотографии. Она хвасталась их успехами, но потом спохватилась: “Церковь говорит, что гордыня – грех”. Впрочем, пишет Вейллант, “вскоре у нее снова сделался гордый вид”[152]152
  Ibid. Pp. 133–139.


[Закрыть].

Какие уроки можно извлечь из всех этих аккуратно запротоколированных жизней? На вопрос, в чем заключается самый главный вывод его многолетнего исследования, Вейллант ответил, что важнее всего – это близкие отношения[153]153
  Vaillant G. Triumphs of Experience. Cambridge, MA: Belknap Press, 2012. P. 27.


[Закрыть]. Чтобы пояснить свою мысль, он рассказал об исследовании, которым руководил. В нем сравнивался уровень счастья среди людей, только что выигравших в лотерею и парализованных. Как оказалось, новоиспеченные богачи ничуть не счастливее паралитиков. Человек рано или поздно привыкает к своему состоянию. Деньги – самая мимолетная радость. Но когда испытуемые по программе Гранта подошли к девяностолетнему рубежу (почти половина из них еще живы), Вейллант обнаружил, что их удовлетворенность прожитой жизнью зависит лишь от одного: способен человек любить и быть любимым или нет. “Я как-то написал, что на склоне лет в сухом остатке жизни остаются лишь те, кого мы любили, – говорит он. – И сейчас я как никогда прежде верю, что так и есть”.

Вейлланту было нелегко следовать своей вере. С первой женой, от которой у него четверо детей, он развелся в 1970-м. Вскоре он женился снова, у него родился ребенок, а двадцать лет спустя Вейллант оставил вторую жену ради женщины, с которой познакомился на работе. Пять лет спустя он пришел ко второй жене с просьбой дать ему второй шанс. Она простила его, но это не помогло. Его пятой женой стала психиатр Диана Хайем. В старых интервью Вейллант утверждал, что он как король Лир: отец, которого вечно нет, и глава семьи, где не все ладно[154]154
  Shenk J. W. What makes us happy? // Atlantic, June 2009. P. 36–53.


[Закрыть]. (Ему подолгу не удавалось видеться с некоторыми детьми.) Казалось бы, личная жизнь Вейлланта противоречит его научным воззрениям: как он может говорить о великой роли любви, когда сам не может сохранить брак? Однако я пришел к выводу, что именно неудачи, как ни странно, способствовали его вовлеченности в работу. Он погрузился в изучение гарвардцев в надежде разобраться, что с ним было и что его ждет; понять себя и определить свои слабые места. “Но мне часто приходило в голову, что моя «Адаптация» [ «Адаптация к жизни», первая книга Вейлланта об испытуемых в исследовании Гранта] была мольбой о помощи. Что я как бы прошу на ее страницах: «Кто-нибудь, подарите мне настоящую привязанность!» Наверное, можно сказать, что, наблюдая за жизнями испытуемых, я осознал, какую огромную роль играет привязанность в моей собственной жизни”.

Звучит удручающе: получается, что все это исследование, подтверждающее значение любви, на самом деле было криком отчаяния человека, которому любви не хватало, что Вейллант наблюдал воздействие любви лишь со стороны, как статистические графики, очищенные от чужих жизней. А гарвардцы, участвовавшие в программе Гранта, один за другим умирают, и скоро все будет кончено. Хотел бы я знать, что тогда станет делать Вейллант? Трудно, наверное, возглавлять исследование, результаты которого так безжалостны к тебе самому, когда тебе так и не удалось воплотить в жизнь плоды собственных открытий.

Однако к концу жизни ему это все же удалось. Я связался с Вейллантом два года спустя после нашего интервью, чтобы убедиться, что все понял правильно. Он прочитал черновик этой главы и сказал, что должен добавить нечто очень важное к ее безрадостному завершению. Оказалось, что за эти два года его жена успела подружиться со всеми его детьми и помогла им восстановить отношения. Человек, некогда сравнивавший себя с королем Лиром, превратился в патриарха “крепкой ячейки общества”. По случаю восьмидесятилетия Вейлланта вся его семья, пятнадцать человек: дети, внуки, первая жена, нынешняя жена, падчерица – отправилась в пятидневный круиз по Бермудским островам. Я спросил, что он чувствует теперь, когда ему удалось воскресить связь с близкими людьми. “Я обнаружил, что термины теории привязанности подобраны очень удачно, – сказал он. – Отношения с родными наполняют меня чувством безопасности. Надежности. Безмятежности. Даже умиротворения”.

Вейллант сказал, что подобный неожиданный поворот случился и в жизни некоторых из его подопечных. В своем последнем отчете по программе Гранта он описывает несколько случаев, когда испытуемые нашли счастье и утешение в позднем браке. Как и Вейллант, они всю жизнь пытались завести крепкую семью и надежных друзей, но что-то заставляло их сопротивляться сближению, и они раз за разом терпели неудачу. Однако на склоне лет, зачастую благодаря упрямству жены, которая отказывалась мириться с их неудачами, они наконец открывали для себя счастье надежной привязанности. “Это стало возможным лишь благодаря ей [жене Вейлланта Диане], – сказал он. – Благодаря ее доброте, ее неизменно теплому отношению. Я всем обязан ей”.

Такова наша единственная надежда. Вейллант знал все о статистических связях. Он так красноречиво говорил о великой роли любви. Но одних слов было мало. Цифры не изменили его жизнь. Это мог сделать только близкий человек.

Наша последняя беседа была короткой. Вейллант, судя по всему, торопился. Я был счастлив за него, пусть даже он нашел свое счастье только на закате дней. Никогда не бывает слишком поздно: любовь может преобразить нашу жизнь в любом возрасте. Последние данные по программе Гранта это подтверждают. Из тех, у кого так и не сложилось близких отношений, восьмидесятипятилетний рубеж преодолели около 13 %. Но среди тех, кто лучше умел обзаводиться привязанностями, до такого возраста дожили уже 40 %[155]155
  Vaillant G. Triumphs of Experience. Cambridge, MA: Belknap Press, 2012. P. 179.


[Закрыть]. “Способность любить и быть любимым – самый верный залог долгой жизни, – сказал Вейллант в нашем разговоре. – Не знаю, почему так. Но это правда”.

* * *

Даже Джон Уотсон вынужден был признать силу любви. В 1935 году его молодая жена Розали умерла от воспаления легких. Уотсон был совершенно раздавлен этой потерей. По воспоминаниям его сына Джеймса, Уотсон плакал всю ночь. В первый и последний раз дети видели, чтобы он плакал[156]156
  Hannush M. J. John B. Watson remembered: An interview with James B. Watson // Journal of the History of Behavioral Science 23 (1987).


[Закрыть]. Он не смог найти в себе силы сказать им, что мама умерла, – они узнали это от кухарки. Уотсон остановился в дверях и мягко обнял сыновей за плечи. “Это был единственный миг, когда Уотсон дал детям почувствовать свою любовь”, – пишет Керри Бакли в биографии ученого[157]157
  Buckley K. W. Mechanical Man: John Broadus Watson and the Beginnings of Behaviorism. P. 180–183.


[Закрыть].

После смерти Розали Уотсон начал много пить, по словам его друга, он выпивал по литру виски в день. Проработав в рекламном агентстве еще десять лет – он так и не растерял таланта продажника, – он перебрался в огромный дом в холмах на западе Коннектикута. Там он ухаживал за своими яблонями и собаками, но редко принимал гостей. Он отказывался говорить о покойной жене с кем-либо, включая собственных детей[158]158
  Ibid.


[Закрыть].

В 1957 году Американская психологическая ассоциация решила воздать почести Уотсону за “революционный вклад в психологию”. Хотя Уотсон ушел из науки много лет назад, его идеи по-прежнему властвовали в умах ученых. (Боулби тогда был известен лишь в узком кругу детских психиатров.) Уотсон приехал в Нью-Йорк на вручение награды, но в последний момент отказался войти в зал. Он испугался, что расплачется на сцене. Что он, “апостол контролируемого поведения”, не сможет сдержать чувств[159]159
  Ibid.


[Закрыть].

На следующий год здоровье Уотсона начало ухудшаться. Когда до его смерти оставались считанные дни, он из последних сил собрал все свои бумаги: рукописи, написанные за долгую жизнь, письма, исследовательские заметки, – принес их к камину и стал бросать в огонь. Секретарь спросил, что он делает. Уотсон ответил загадочно: “Когда ты мертв, ты мертв весь”, – и стал дальше смотреть, как горит его работа[160]160
  Ibid.


[Закрыть].

Интерлюдия
Лимеренция

Это романтическая сцена оставила самый яркий след из всех, когда-либо написанных. Юноша отправляется на вечеринку. Видит в толпе ее. Видит – и сразу все понимает. Он подходит к ней и совершает отчаянную штуку (вы бы на его месте могли и струсить): касается руки девушки и обращается к ней стихами. Они говорят. Они флиртуют. А прежде чем уйти, он наклоняется и целует ее прямо в губы. Его звали Ромео. Ее – Джульетта.

Шекспир написал “Ромео и Джульетту” в начале 1590-х. Прошло совсем немного времени, и эта злосчастная пара превратилась в архетип влюбленных. Чтобы понять, насколько сильны наши чувства, мы соотносим их с неистовой страстью Ромео и Джульетты. Мы смотрим на разгоряченного Ромео, одержимого своей прекрасной незнакомкой, и думаем: “Это ведь оно, да? Это – то, что зовется любовью?”

Бытует мнение, что вот такие случайные встречи и есть начало настоящей любви. В целом мы почему-то верим, что наше первое впечатление, чувства, которые мы испытываем, впервые увидев потенциального партнера, позволяют судить, как сложатся отношения. Истории о мгновенно вспыхнувшей страсти лежат в основе почти всех любовных романов от “Пятидесяти оттенков серого” до книг Даниэлы Стил; подобные сцены непременно присутствуют и играют ключевую роль в сюжете большинства фильмов о любви, мыльных опер и диснеевских мультфильмов. Анализ американской поп-музыки конца 1970-х показал, что в 45 % песен, транслирующихся по радио, речь идет о сильной эротической притягательности[161]161
  Tennov D. Love and Limerence. Lanham, MD: Scarborough House, 1998. P. 82.


[Закрыть].

В науке существует термин для обозначения состояния психики, подобного состоянию Ромео и Джульетты, – лимеренция. По словам психолога Дороти Теннов, это очень распространенное состояние, когда человек испытывает страстную увлеченность, одержимость другим человеком, обычно после мимолетной встречи. Зрачки одержимого расширяются, кровяное давление подскакивает; все мысли крутятся вокруг объекта увлечения, эротические надежды сменяются опасениями оказаться отвергнутым, и так снова и снова. Когда предмет страсти отвечает отказом, влюбленный испытывает самую настоящую боль в области сердца. Если же отвечают взаимностью, это вызывает невероятный душевный подъем: счастливый влюбленный “порхает, не чуя ног под собой”, как пишет Теннов[162]162
  Ibid. Pp. 23–24.


[Закрыть]. Получается, мы решаем, что в нашей жизни случилась настоящая любовь, еще до того, как толком познакомимся с тем, кто вызывает в нас это влечение.

Теннов приводит историю мужчины средних лет. Она называет его “доктор Вестерой”[163]163
  Ibid. Pp. 19–20.


[Закрыть]. На первый взгляд, он кажется человеком практичным и уравновешенным: занимает должность профессора и почти двадцать лет состоит в браке. Однако за невозмутимой наружностью скрывается буря страстей: доктор Вестерой тайно влюблен (пребывая в состоянии лимеренции) в свою коллегу, доктора Эштон. Он помнит, как все началось. В его кабинете проходил педсовет. Когда совещание закончилось, профессора стали собираться, чтобы уйти, одна только доктор Эштон все еще сидела и что-то писала в блокноте. “Потом вдруг доктор Эштон – ее зовут Елена, – подняла глаза, – вспоминает доктор Вестерой, – и обнаружила, что все уже ушли, а она осталась. Она чуть покраснела и стала поспешно собирать свои вещи, извиняясь, что задержалась. А прежде чем уйти, вдруг посмотрела на меня – и улыбнулась! Вот с этой-то улыбки, с этого взгляда все и началось”[164]164
  Ibid.


[Закрыть]. С того дня доктор Вестерой весь год, вопреки своему семейному положению, был одержим любовным томлением. Он постоянно думал о том, как красива доктор Эштон, какая у нее чудесная улыбка, как сияют ее глаза. “Я просто с ума сходил от любви, иначе не скажешь, – рассказывал он Дороти Теннов. – Все мои мысли были о ней, а стоило мне увидеть ее, как колени начинали дрожать”[165]165
  Ibid. P. 59.


[Закрыть]. Профессор понимал, что его одержимость идет наперекор голосу разума, но “ничего не мог поделать со своими чувствами”.

Увы, подобная пылкая страсть, лимеренция, почти всегда заканчивается разочарованием. Подробно опросив более пятисот американцев, испытывавших состояние лимеренции, Теннов пришла к выводу, что любовный пыл по своей природе состояние нестабильное и неизбежно рано или поздно сходит на нет. Если вы испытываете страстное влечение к человеку, это не означает, что между вами может зародиться глубокая, длительная привязанность. Даже те пары, которые испытывают равно неодолимую тягу друг к другу, редко остаются вместе дольше, чем несколько лет. Как пишет Теннов, “лимеренция – это состояние, в котором мы чувствуем себя «без ума от любви», и именно ее Голливуд преподносит нам как любовь. <…> [Но] в действительности лимеренция так же отличается от настоящей привязанности, как цирконы отличаются от бриллиантов”[166]166
  Tennov D. A Scientist Looks at Love and Calls It “Limerence”: The Collected Works of Dorothy Tennov. Greenwich, CT: Great American Publishing Society, 2005.


[Закрыть].

В чем опасность лимеренции? В том, что это чувство так убедительно выдает себя за настоящую любовь, хотя в действительности возникает буквально на пустом месте. (“Лимеренция может тлеть очень долго, подпитываясь крохами внимания со стороны объекта, – пишет Теннов. – А самый верный способ избавиться от нее – это накормить сполна”[167]167
  Затем Теннов сравнивает лимеренцию с маниакальным поведением лабораторных крыс и голубей, которые продолжают нажимать на планку для еды, даже когда вероятность награды постепенно уменьшается. Как она отмечает, многие животные будут продолжать давить на планку, даже если шансы на выигрыш равны одному на несколько тысяч.


[Закрыть][168]168
  Tennov D. Love and Limerence. P. 104.


[Закрыть].) Охваченные любовным томлением, когда сердце несется вскачь и щеки пылают, мы забываем, что это всего лишь мимолетное чувство, биохимическая иллюзия, почти ни на чем не основанная.

Шекспир-то это понимал. Да, он изобрел канон романтической любви, живущий и поныне, однако в то же время он настаивал, что все не так просто, он старался посеять в нас и сомнения. Пока одержимые страстью подростки лихорадочно предаются своим чувствам: “О, если бы я был ее перчаткой, / Чтобы коснуться мне ее щеки!” – Шекспир заставляет нас задуматься: возможно, юные влюбленные принимают за истинную любовь мимолетное помрачение и ничего хорошего из этого не выйдет. В день свадьбы брат Лоренцо предупреждает молодых:

 
Таких страстей конец бывает страшен,
И смерть их ждет в разгаре торжества.
Так пламя с порохом в лобзанье жгучем
Взаимно гибнут, и сладчайший мед
Нам от избытка сладости противен…[169]169
  Перевод Т. Щепкиной-Куперник. – Примеч. перев.


[Закрыть]
 

Смысл предостережения очевиден. Монах пытается объяснить Ромео и Джульетте, что их пламенная страсть перегорит, что она – из тех удовольствий, которые притупляются от привыкания. Пройдет немного времени, и ничего не останется.