Текст книги "Проснитесь, сэр!"

Кто дальше? – гадал я. Кто последует за королями и евреями? Интересно, имеются ли гомосексуалисты в Шарон-Спрингс? Кое-кто есть, о чем свидетельствуют раньше прочитанные мною записи в телефонной книге, но я не таких имею в виду. Меня интересуют богатые городские гомосексуалисты, подыскивающие загородные дома для отдыха, безошибочно вынюхивая красивые места, прежде всех зная им цену. Вест-Виллидж, Провинстаун, Файр-Айленд, Сан-Франциско, Нью-Хоуп, вся старая Греция приходят на ум.

И тут я подумал, что все эти места объединяет одно – близость к воде; даже пенсильванский Нью-Хоуп стоит на реке Делавэр неподалеку от Принстона. Должно быть, гомосексуалисты, подобно любой высокоразвитой цивилизации, тянутся к воде, а в Шарон-Спрингс есть вода! Не только вода, но вдобавок разрушенная купальня, нуждающаяся в восстановлении. Купальня!

Потрясающее открытие. Я хотел кликнуть официантку, сообщить, что все будет хорошо, гомосексуалисты придут, только мельком подумал, что она ошибочно истолкует подобное заверение.

Обидно. Я чувствовал себя человеком, сделавшим доброе дело, о котором никому нельзя рассказать. Был уверен в душе, что в Шарон-Спрингс все будет хорошо, но не мог поделиться с ней доброй вестью, хотя она явно всем сердцем переживала упадок города. Утешала лишь мысль, что когда-нибудь Шарон-Спрингс возродится, начнется третий акт.

Акт I: члены королевских фамилий.

Акт II: евреи.

Акт III: геи.

Тем не менее надо было кому-нибудь рассказать об открытии пути к спасению Шарон-Спрингс. Гордясь ходом своих рассуждений, я решил под влиянием поглощенного пива, от которого хорошо опьянел, наполовину опустошив кувшин, мысленно побеседовать с Дживсом, зная, что он был бы идеальным слушателем, если б реально сидел рядом.

– Дживс, – сказал я воображаемому Дживсу, – знаете, что спасет Шарон-Спрингс?

– Нет, сэр.

– Геи!

– Действительно, сэр?

– Да, Дживс. Геи-первопроходчики оживят местную экономику. Предчувствую.

– Очень хорошо, сэр.

Получалось прекрасно. Все равно что беседовать с настоящим Дживсом. Я хлебнул еще пива и продолжил разговор.

– Нам надо открыть пансионат со столовой, Дживс. Гомосексуалисты должны где-нибудь останавливаться в поисках старых фермерских домов.

– Возможно, предприятие станет весьма доходным, сэр.

– Я точно так же думаю. Знаете, Дживс, я вспоминаю любимый в детстве фильм «Русские идут!». В данном случае гомосексуалисты идут.

– Этот фильм неизвестен мне, сэр.

– Помню, мы с отцом смотрели его по телевизору – должно быть, в начале семидесятых. Комедия времен холодной войны о русской подводной лодке, потерпевшей крушение у берегов Нантакета.[35]35
  Нантакет – остров в Атлантическом океане, в 40 милях от юго-восточной оконечности штата Массачусетс, популярное место отдыха.


[Закрыть] Естественно, русский моряк влюбляется на острове в девушку, история принимает оборот «Ромео и Джульетты». По крайней мере, как мне помнится.

– Очень хорошо, сэр.

– В главной роли Алан Аркин. Мой отец всегда любил Алана Аркина. Ему нравились преимущественно актеры-евреи.

– Да, сэр.

– Особенно запомнилась сцена, где мальчик – я сам был мальчиком, когда смотрел фильм, и, видимо, отождествлял себя с ним – бежит по улице с криком: «Русские идут! Русские идут!»… Знаете, Дживс, было бы интересно снять порнофильм под названием «Гомосексуалисты идут!». Или фарс. Или лучше порнографический фарс. Комедия редко сочетается с обнаженной натурой, по крайней мере, так, чтобы было забавно. Знаете, Дживс, лучше вместо открытия пансионата сделать фильм «Гомосексуалисты идут!» – нечто вроде юмористического «Калигулы». Как только закончу роман, возьмусь за сценарий. Действие будет происходить в Нантакете в честь фильма «Русские идут!». Труппа музыкального театра плывет из Провинстауна под парусами, ее выбрасывает на берег в Нантакете, маленький мальчик бежит по улице с криком: «Гомосексуалисты идут!»…

– Возможно, получится очень забавно, сэр.

– На острове поднимется волнение, как при нашествии русских. Завяжутся романы Ромео и Джульетты. Сын мэра Нантакета влюбится на какой-нибудь дюне в какую-нибудь девушку из труппы. Член труппы тоже влюбится в девушку, станет гетеросексуалом. Конечно, хотелось бы поработать с обнаженными женщинами. Это уж мне решать, как режиссеру и сценаристу. Обязательно предложу эпизод Алану Аркину в знак своей любви к отцу и к старому фильму.

– По-моему, замечательно, сэр.

Принесли заказанное блюдо, новый кувшин пива, и я решил, что самое время прекратить воображаемую беседу. Слишком долго разговаривая сам с собой, понимаешь, что сильно пьян – надо замедлить темп выпивки, занявшись куриной грудкой.

Приступая к еде, я вытащил из кармана спортивного пиджака книжку, выбранную для чтения за обедом, – томик рассказов Дэшила Хэммета с участием частного детектива, навсегда оставшегося безымянным «оперативником». Люблю Хэммета, мастера словесного портрета и драк, умевшего вдобавок прекрасно описывать галстуки. Никто не описывал галстуки поэтичнее Хэммета.

Выпив вместо десерта третий кувшин пива, я не сумел подобающим образом сосредоточиться на Хэммете и на его герое, став зато первоочередным кандидатом на операцию по исправлению дикции. Оплатил счет с чаевыми на тридцать процентов, частично компенсируя нехватку еврейских соплеменников в Шарон-Спрингс.

Уже нагрузившись, хотел еще выпить в баре. За стойкой прибавилось несколько пожилых фермеров – собратьев прежнего коллеги с красноречивой шеей, – несколько американцев мужского пола среднего возраста, с ярко выраженными генами, крепких лысоватых мужиков в очках, заказанных по оружейному каталогу, уважаемых и достойных людей, способных на любой мужской подвиг: во всем разобраться, застрелить оленя, рано встать поутру на работу, выпив плохого кофе. Кроме жены бармена, в баре была лишь одна женщина – усталая пятидесятилетняя блондинка, примостившаяся на подлокотнике кресла одного из джентльменов среднего возраста.

Я присоединился к собравшейся у стойки разношерстной компании, которая меня дружелюбно приветствовала. За выпивкой показалось, что я им понравился – должно быть, потому, что они мне понравились. Они мне и трезвому нравились, только я стеснялся им в этом признаться. Поэтому мы с жителями Шарон-Спрингс обменялись многочисленными любезностями.

– Зачем галстук носишь? – спросил кто-то из них.

– Чтоб рот вытирать, – объяснил я, задрал галстук, вытер широким жестом губы, что всех искренне позабавило. Очень милые, приветливые люди. Говорили в основном о бейсболе, в котором я крупный специалист, благодаря ежедневному изучению спортивных страниц, тогда как по телевизору шла игра, нуждавшаяся в комментариях.

Ну, я угостил всех выпивкой, все меня угостили. Радостно снова окунуться в мир после многомесячного заключения и одинокого угощения в монклерском убежище.

До конца пиршества досидели немногие; оставшиеся за стойкой умолкли, погруженные в размышления. Я переключил внимание на телевизор, где теперь показывали вольную борьбу. Давненько не смотрел, с детства, хоть знал, что она быстро становится популярной. Старался разобраться в происходящем, понять, чем вольная борьба привлекает людей, но смысл неистовых объятий на экране от меня ускользал. Может быть, дело вкуса.

– Вам нравится борьба? – спросил я сидевшего рядом джентльмена со столь же впечатляющим брюшком, как у бармена.

– По-моему, занятие глупое, – ответил он, – а моему сыну нравится. Я люблю настоящие игры вроде хоккея или футбола.

Я еще понаблюдал за вольной борьбой. Двое парней в бикини с выбритыми телами принимали разнообразные эротические позы. Неужели никто тут не чувствует греческий дух? Встал вопрос: почему я сегодня зациклился на гомосексуализме? Сначала заинтриговали и спровоцировали купальни, потом возникла идея снять фильм про геев, теперь в вольной борьбе проявляется гомосексуальный подтекст… Почему без конца поднимается вопрос о гомосексуализме? Пока нет ответа. Равно как и на еврейский вопрос.

Я спьяну сделал мысленную пометку: выяснить, почему мне так хочется разобраться в гомосексуальном и еврейском вопросах. Они встают в романе, над которым я буду работать в Колонии Роз. Сомнения разрешатся в произведении, в творческом процессе.

Наблюдая за вольной борьбой, я думал, по-прежнему занятый вопросом гомосексуализма, не считает ли американская психология наблюдение за обнимающимися на ринге мужчинами безопасным выражением чувственности подобного рода. У одного борца были грудные мышцы размером с обеденный поднос; в кульминационный момент хореографической битвы он придушил противника на собственной груди. Тому пришел театральный конец – вскоре он лежал на животе с заломленной назад ногой, готовый к доброй содомии. Матч кончился.

– По-моему, вольная борьба имеет сходство с порнографией, – сказал я пузатому джентльмену, отцу любителя данного вида спорта, не упомянув в связи с этим о греках. – Наверняка существует некая связующая формула. В обоих случаях люди с примечательным телосложением что-то изображают. То притворятся противниками, то тянутся друг к другу. Болельщики с той и с другой стороны преувеличенно это переживают, испытывая катарсис. Понимаете, что я имею в виду, сэр?

Джентльмен не отреагировал на мой тезис о связи вольной борьбы с порнографией, бармен крикнул:

– Последний заказ! – и я, жаждя добавить в свой организм пива, прекратил дискуссию о смысле симуляции объятий.

В два часа ночи слез с высокого табурета у стойки бара, и весь алкоголь, накопившийся в фольклорной деревянной ноге, бросился в голову. Вставая после многочасовой выпивки, всегда с неожиданным изумлением обнаруживаешь, что ты вдвое пьянее, чем думал. Поэтому лучше всего пить в постели, как я делал в Монклере. Никаких внезапных открытий.

Я поблагодарил бармена за приятный вечер и, спотыкаясь, поплелся из «Куриного насеста». Прочие посетители расходились к грузовикам и фургонам, растворяясь во тьме. Я пришел в сумерках – теперь по небу разливались черные чернила.

Направился к еще открытой заправочной станции через дорогу, чтобы купить бутылку воды в надежде хоть как-нибудь перебороть неизбежное завтрашнее похмелье, и, подходя, заметил телефонную будку, откуда сегодня звонил, вдруг пожелав кому-нибудь звякнуть. Знаете, пьяного одолевает сентиментальность, больше всего на свете жаждешь поговорить с кем-нибудь по телефону, сказать: «Я люблю тебя».

К сожалению, позвонить было некому – разумеется, не тете Флоренс в таких обстоятельствах, – однако в момент алкогольной гениальности вспомнилась телефонная книга с призывами.

Рядом с записанным мной телефоном Колонии Роз – кажется, я его зачеркнул, чтобы кто-нибудь не позвонил по ошибке в надежде на противоправную встречу, – находилось привлекшее раньше внимание и ошеломившее сообщение: записка Дебби, оповещавшей о собственных предпочтениях. Глупо с моей стороны прятать в кустах голову, прыгать вокруг да около на кошачьих лапках, стоять в выжидающей стойке, поэтому, если вы позабыли, напомню: «Люблю, когда мою киску целуют, звонить Дебби, 222-4480». Повторяю – меня взволновало упоминание о поцелуях.

Вытащив телефонную карту, я набрал номер, что с моей стороны было очень эгоистично, учитывая время, но пьяный примечательно эгоистичен. Впрочем, пусть даже напившись, о чем я думал? Хорошо – чувствовал жуткое одиночество и все время хотел позвонить кому-нибудь из тех, кто оставляет номер телефона в общественных туалетах или, в данном случае, в телефонной книге, дляудовлетворения любопытства, возбужденного многочисленными телефонными номерами, нацарапанными в сортирах между Монклером и Шарон-Спрингс, пришлось снизить коэффициент интеллекта в мозгах, и без того притуплённого пивом.

– Алло, – ответил сонный женский голос после примерно шестого гудка.

– Дебби? – спросил я, понимая, что язык заплетается.

– Что?

– Мне нужна Дебби, – объяснил я, стараясь говорить внятно.

– Кто это? – Голос стал вовсе не сонным.

– Извините за поздний звонок… по объявлению на заправочной станции… Меня зовут Алан. Может быть, вы придете сюда? Куплю вам охладитель для вина. Что пожелаете. Бар закрылся, а то я там угостил бы вас выпивкой. Можно где-нибудь посидеть, побеседовать. Хотелось бы с вами поговорить?…

Я придал последним словам вопросительное звучание, чтобы не показаться чрезмерно назойливым, если такое вообще возможно.

– Ты мой номер на бензоколонке узнал? – сердито спросила она.

– Нет, в телефонной книге, – признался я, инстинктивно понимая, что надо немедленно повесить трубку, хотя некая преобладающая пьяная интуиция велела этого не делать.

Она говорила: «Ты говоришь с женщиной. Не сдавайся. Никогда не знаешь, что может случиться».

– Ты где? – спросила Дебби.

– На заправке.

– Хочешь мне купить охладитель? – Тон как бы смягчился.

– Все, что пожелаете. Если знаете какой-нибудь открытый бар… «Куриный насест» закрылся… угощу выпивкой.

– Ладно. Стой там, на заправке. Прямо напротив «Куриного насеста»?

– Да.

– Стой на месте. Приеду сейчас. – И на том она бросила трубку.

Господствующая интуиция, наверняка такая же пьяная, как я сам, говорила: «Видишь? Сейчас встретишься с женщиной!» Другая, будучи потрезвее, предупреждала: «Немедленно возвращайся в «Адлер». Ничего такого красивого не бывает, стало быть, это обман. Сейчас же убирайся отсюда ко всем чертям».

Я, естественно, не прислушался к робкому трезвому голосу разума, пошел к лавке за жвачкой. Не хочется, чтобы Дебби почуяла перегар. Примечательно, что все тот же работавший ранее парень удерживал крепость столь долгое время.

– Еще одну телефонную карту? – спросил он.

– Нет, той хватит надолго. Спасибо за вопрос. Мне просто нужна жевательная резинка.

Видимо, он выкуривал восьмую пачку сигарет – в лавке стоял такой же дым, как в баре, против которого я за выпивкой не возражал. Нагрузившись, не обращаю внимания на табачный дым, назавтра огорчаясь провонявшими спортивными пиджаками.

Хотелось поделиться с кассиром хорошими новостями, но я решил, что это было б нескромно: вдруг он знает Дебби в маленьком городке.

Я вышел, чтоб ждать ее у телефонной будки, споткнулся о бордюр, упал на тротуар, поднялся вроде в целости и сохранности, только руки ободрал.

«Соберись перед скорым свиданием с женщиной», – властно велел внутренний голос, и я взял себя в руки, энергично жуя резинку, чувствуя ее вкус, вкус спиртного, вкус нервов, все вместе, отчего меня чуть не стошнило, хотя удалось удержаться и выплюнуть жвачку. Перед самым свиданием я буквально разваливался на куски. Руки чесались, горло язвил желчный ком, жег огнем на подъеме, потом отступал.

«Не упусти такой случай, Алан!» – уговаривал один внутренний голос. Другой, трезвый, умолк, покорно сдавшись.

Я прислонился к стене, закрыл глаза, собрался с силами в ожидании Дебби. Ждать пришлось долго, но, возможно, она хорошо со мной обойдется. Я был самым одиноким человеком на всем белом свете.

Глава 9

Встреча с Дебби. Поиски нужных слов. Встреча с человеком-Горой. Я совершаю поступки, на которые не считал себя способным. Тяжкий путь

Видимо, я на несколько минут отключился, провалившись в черную дыру, потому что казалось, будто что-то пропустил, как бы очнувшись от сна. Подкатил огромный грузовик-пикап, осветив меня высоко поставленными фарами. Из-за провала в памяти я не сразу понял, где нахожусь. Потом вспомнил: в Шарон-Спрингс, на заправке, жду Дебби.

Свет слепил, фары располагались на уровне глаз благодаря необычным размерам грузовика на впечатляюще накачанных шинах. Потом чья-то фигура, теперь явно женская, выступила перед фарами и остановилась, не приближаясь. Я сделал шаг от стены, сохраняя шаткую почтительную дистанцию. Должно быть, это Дебби.

– Ты звонил? – спросила она, и я бы не признал ее тон дружелюбным, но ей надо было убедиться, что я не какой-нибудь идиот, торчавший у лавки на бензозаправке. Надо было удостовериться, что звонил не простой хулиган.

– Да, – кивнул я. – Меня зовут Алан.

Это была здоровая, крепкая женщина, не классическая красавица вроде девушки из моего сна, но меня волновало, что она среди ночи приехала повидаться со мной, дать мне шанс. Обвисшие волосы обесцвечены, корни темные. Великолепная манящая грудь в высоком лифчике, грубоватое лицо, сильно припухшее от неожиданного пробуждения. Лет, по моей оценке, под сорок. Хорошо бы обнять ее. Я давно не обнимал женщину, поэтому меня необычайно радовала встреча с такой крепышкой.

– Откуда ты знаешь мой номер?

– Из телефонного справочника… Выпил немного… Знаю, дико… прошу прощения за поздний звонок, но…

– В справочнике нашел мой номер?

– Нет, записку…

Что еще можно было сказать? Она меня опасалась. Я искал подходящие романтические слова, но, прежде чем успел вымолвить что-нибудь соблазнительное, обольстительное относительно необычных обстоятельств нашей нынешней встречи, Дебби стукнула по капоту, и водительская дверца тут же распахнулась.

Я даже не сообразил, что она вышла из пассажирской дверцы, значит, не одна сидела в машине, которую еще кто-то вел, но в таких напряженных ситуациях, когда звонишь женщинам, оставившим записку в телефонной книге, плохо соображаешь, особенно если от содержания алкоголя в крови коэффициент интеллекта падает ниже температуры тела.

Из кабины грузовика вылез крупный, мясистый мужчина, окинул меня довольно грозным взглядом, который, похоже, давно репетировал – возможно, в течение последних сорока лет своей жизни. Устричный взгляд посоперничал бы с дядиным. Синяя футболка, джинсы, огромная круглая щетинистая голова, намечавшееся брюшко, видно входившее в моду в Шарон-Спрингс. Рост чуть меньше шести футов, но вся разница заключалась в ширине. Он смахивал на невысокую гору.

Гора, превышавшая блэровы измерения, – ростом я около шести футов, весом сто шестьдесят фунтов, которые, боюсь, большей частью приходятся на крылатые кожаные ремешки на ботинках, – приблизилась с историческим недружественным приветствием:

– Ну что, сволочуга?

Видя приближавшуюся Гору, я опешил. Очень похоже на случай с прыгнувшей на ногу крысой. Я застыл на месте. Масса человеческой плоти очутилась прямо передо мной.

– Ты зачем ей звонил? – спросил громила.

– Прошу прощения, – начал я, и он меня вырубил, то есть ударил без предупреждения; впрочем, видно, вербальное уведомление было ему абсолютно не свойственно.

Кулак величиной с небольшой тостер нанес смертоносный удар прямо в нос. Послышался слабый хруст, напомнивший сломанный при сильном нажатии карандаш, причинивший ужасную, нестерпимую боль, словно меня стукнули молотом.

Я не упал, пережил просто некоторое затмение, хотя и была уже ночь; всякий свет в мире погас. Видя только тьму-тьмущую, потянулся в невидимом мире к носу, ощупал, как слепец ощупывает шрифт Брайля, обнаружил, что нос скошен вправо, уже не располагаясь по центру, услыхал чей-то вопль:

– О, Господи Боже!..

Потом понял, что вопль этот мой. Ничего страшного. Агностикам разрешено взывать к Богу в таких обстоятельствах – одно из достоинств нашего статуса.

Замерцал какой-то свет, в самое время, чтобы увидеть, как кулак Горы врезался в синий хлопчатобумажный пиджак прямо в районе желудка. Я выпустил газы, срыгнул желчь, которую раньше сглатывал, упал на землю, героически удержавшись от рвоты.

Впрочем, не мог дышать и плоховато видел, словно глядя в соломинку для коктейля, видя лишь свои руки на тротуаре. Вот и все поле зрения. «Бедная моя рука», – думал я.

Смутно чувствовал страх и печаль по поводу произошедшего. Но, как ни странно, смотрел на него отстраненно. Чуял, что Гора по-прежнему стоит на месте. Кажется, отдыхает. Может быть, я достаточно наказан. Вполне заслужил наказание, совершив в высшей степени самонадеянную ошибку с тем самым телефонным звонком, поэтому был справедливо побит, но, пожалуй, и хватит. Я стоял на коленях, согнувшись, пытаясь отдышаться, проливая кровь из носа на землю.

Я уже не был пьяным. Стал кем-то другим. Не пьяным, не трезвым – побитым. Звуки ушли вдаль, заглохли. Удалось разобрать слова Горы:

– Будешь знать, дурак долбаный, как звонить моей девчонке, – а Дебби добавила:

– Да хрен с ним, с извращенцем.

Сквозь соломинку для коктейля, ограничившую поле зрения, я увидел рабочий ботинок, стремительно приближавшийся к глядевшему в соломинку глазу, и перекатился, подставив плечо. Совершенно не больно по сравнению со свернутым носом и опустошенным желудком. Меня так обрадовала легкость боли, что я пропустил удар ногой в глаз, от которого старался увернуться.

От принятого в плечо пинка я несколько очнулся, зрение стало почти нормальным. Постыдно уползая, оглядываясь, увидел в угрожающей близости нижнюю половину Горы. Разглядел нечто вроде колена, и не знаю, как пришла в голову столь блестящая мысль, но, как только Гора нависла надо мной, сильно брыкнул ногой – многомесячные занятия йогой не пропали даром, – попав в коленную чашечку каблуком башмака со шпорой и крылышками. Колено слегка дернулось, ботинок победил.

Колено согнулось назад, для чего оно не предназначено: как вы наверняка понимаете, довольно причудливая картина, даже для злонамеренного колена, прикрепленного к опасному человеку-Горе.

Я глазам своим не верил. Направил ногу так, будто отработал подобный удар, как теннисную подачу. Гора взвыла и полностью рухнула рядом со мной на асфальт, приобретя страдальческий, жалостный, человеческий вид. Даже жестокие Горы привыкли к нормальному функционированию коленных суставов. Я пришел в ужас, что так покалечил противника, стараясь взглядом – видимо утратив дар речи – выразить сожаление. Хотя считал расплату справедливой, почти библейской – колено за нос.

Поднялся, тщательно обдумывая положение дел; Гора, опираясь на здоровое колено, намерилась ударить меня в пах, однако, промахнувшись, попала в крепкую бедренную кость. Я был глупо шокирован. Разве не видно сожаления в моем взгляде?

Гора вновь быстро замахнулась, пнула меня в левую ногу, желая отплатить тем же, но, слава богу, мое колено не вывихнулось, удар пришелся сбоку. Сам не успев того осознать, я интуитивно привел в действие правую ногу в тяжелом ботинке, целясь в отверстие, которое случайно оказалось ртом. Гора снова вскрикнула, губы окрасились кровью. Удивительно, как быстро изо рта начинает хлестать кровь, но удивляться нечего: когда я чищу зубы нитью, течет столько крови, что хочется бежать в Красный крест и становиться донором.

Я выпростал ботинок изо рта, и мы временно очутились в тесной близости – фактически борьба – дело весьма интимное, – снова глядя друг другу в глаза. В наших взглядах читалось: обоим не верится, что я достал соперника, выплюнувшего два алых окровавленных зуба.

Впрочем, дело на том не кончилось. Человек-Гора – достойный противник – попытался встать, преуспев приблизительно наполовину, вывернулся в бешеном свинге и промахнулся. Я занес правый кулак – размерами не с тостер, но вполне существенный, вроде хорошего словаря в бумажной обложке, – и заехал им сбоку по голове, в ухо, на ощупь мягкое, мясистое, хотя череп под ним был твердый. Пальцы и кисть пронзила ужасная боль, предположительно точно такая, как в ухе и черепе, ибо Гора свалилась на тротуар, схватившись одной рукой за ухо, а другой прикрыв голову, как ребенок, который не хочет, чтобы его снова били.

Тут меня стиснул невыносимый спазм страха – вечно запоздалая реакция на травмирующие события, – я закричал, побежал, чтоб убраться подальше, но взбесившееся чудовище в кофточке на бретельках – Дебби – нацелилось когтями. Взмахом руки на бегу удалось смести ее с дороги, было слышно, как она упала, впрочем оставшись в целости и сохранности, – одно дело обездвижить Гору, и совсем другое ударить женщину, – после чего выскочил кассир с бейсбольной битой.

– Что происходит, черт побери? – поинтересовался он, но я пробежал мимо, вопя как ненормальный, и, подстрекаемый долгие годы копившимся адреналином, вырвавшимся на волю, совершил безумный спринтерский рывок к «Адлеру». Место, где некогда располагался мой нос, по-прежнему кровоточило.

Опасаясь, как бы опомнившаяся Гора не пустилась в погоню, я бежал по темной улице, потом перешел на трусцу, спрятался в кустах у дома, рядом с которым видел катавшихся на велосипедах хасидских детишек, лег на землю, выдохшийся, испуганный, с иссякшим адреналином. Не веря в произошедшее, осторожно прикладывал к носу горсть сырой земли, надеясь в помрачении рассудка на ее целебную силу.

Несколько минут пролежал, но, боясь обнаружения, заставил себя встать, снова пошел по темной дороге под небом, освещенным кусочком луны и несколькими звездами, добрался до развалин купальни и спрятался там. Думал провести в руинах всю ночь, возможно, лечь в ванну – хорошо видную в лунном свете, – но в купальне было слишком страшно. Невыносимо.

Поэтому я вышел, пошел, побежал – бесконечный путь, две мили показались сотней, – без конца ожидая, что Гора меня догонит, может быть, с шайкой приятелей, и прикончит. С другой стороны, может быть, он не оправился, Дебби вызвала полицию, патрульная машина ищет меня, арестует за покушение на убийство, не говоря уж о драке и о неприличном телефонном звонке.

Однако меня не преследовала ни полиция, ни хулиганская банда. Я в целости и сохранности добрался до «Адлера», из последних сил взлетев по бетонным ступенькам. Парадная дверь оказалась открытой. Слава богу, старушка не заперла ее. Разве можно звонить и предстать перед ней в таком виде?

Я прокрался на цыпочках по темному вестибюлю, быстро поднялся по лестнице к номеру, вошел в дверь с мезузой и крикнул:

– Дживс! Дживс!..