Текст книги "Как сторителлинг сделал нас людьми"

Притворись, что ты лягушка и врезаешься в плохого парня, но не знаешь об этом.

Хватай их!

Он крадет котенка!

Лови его, он вон там, быстрее!

Стреляй, уничтожь его, он украл золото!

Мяу, мяу, мяу!

Вот твой котик, Белоснежка.

Вы карлики? Карлики-лягушки?

Мы карлики-ниндзя. Лягушка – это ниндзя. Берегись! Это место скоро взлетит на воздух![57]57
  Ibid. P. 30.


[Закрыть]

Мальчики и девочки

Вивиан Пейли, лауреат стипендии Мак-Артура[58]58
  Стипендия Мак-Артура – ежегодная награда фонда Джона и Кэтрин Мак-Артур, присуждаемая за достижения в творчестве (тематика творчества не ограничивается).


[Закрыть], написала несколько книг о своем многолетнем опыте работы в подготовительной школе и детском саду. В одном из своих маленьких шедевров, «Мальчики и девочки. Супергерои в кукольном уголке» (Boys and Girls: Superheroes in the Doll Corner), она упоминает годичный эксперимент в области гендерной психологии. Первоначальной целью Вивиан было повышение успеваемости класса; для этого требовалось улучшить поведение мальчиков, постоянно строивших военные корабли, ракеты и другую технику для долгих и опасных сражений. Девочки собирались в кукольном уголке, наряжались, заботились о своих детях, болтали про мужей и лишь иногда заманивали к себе парочку мальчиков: требовались папы или принцы.

Пейли родилась в 1929 году. Она была свидетельницей потрясающих изменений американской культуры, затронувших в том числе традиционное распределение ролей между женщинами и мужчинами. Ролевая игра, однако, за это время почти не изменилась: за пятьдесят лет работы Пейли женщины успели освоить производство, а мужчины начали посвящать больше времени работе по дому, но дети продолжали вести себя одинаково во все годы – в их поведении торжествовали стереотипы.

Пейли, заботливый учитель и чуткий наблюдатель, злилась, видя это. В Экспериментальной школе Университета Чикаго, где начиналась ее карьера, прививаемые ученикам ценности в основном совпадали с ее собственными; родители не покупали дочерям кукол Барби, опасаясь формирования неправильного представления об идеальном теле, и редко позволяли сыновьям играть с игрушечными ружьями.

Теперь ей оставалось только беспомощно наблюдать за усилением гендерных различий. Девочки были настолько… девочками: они играли в куклы, приставали к принцам, почти не бегали, не боролись и не кричали; рассказывали друг другу сказки о зайчиках и волшебных розовых бегемотах. Мальчики были слишком… мальчиками: вопя и бунтуя, они носились по комнате, пронизывали ее пулями и выжигали бомбами; лишенные ружей, они изобретали их из любых хоть сколько-нибудь напоминающих оружие предметов – например, карандашей – и продолжали палить из собственных пальцев, если у них отнимали все остальное.

Хуже всего было, когда мальчики играли в пиратов или грабителей – тогда им требовались жертвы. Их роль, разумеется, исполняли девочки. Мальчики постоянно врывались в кукольный уголок, сея смерть и захватывая военные трофеи, и это часто доводило девочек до слез – даже не потому, что им не нравилось быть застреленными или ограбленными, а потому, что мальчики разрушали их фантазии. Трудно быть Золушкой, если в самой середине бала во дворец врываются штурмовики во главе с Дартом Вейдером.

В «Мальчиках и девочках» рассказывается об учебном годе, в течение которого Пейли пыталась избавить своих подопечных от связанных с их полом предрассудков. Это книга о смешной и эффектной неудаче; не сработала ни одна из множества уловок, попыток подкупа или хитрых манипуляций. Так, Вивиан пробовала поменять ребят местами и посадить мальчиков к куклам, а девочек – к коробке с конструктором; первые превратили кукольный уголок в стартовую площадку космического корабля, а вторые построили дом и продолжили ворковать о своем идеальном хозяйстве.

Эксперимент Пейли окончился сдачей в плен основам гендерных различий. Она решила позволить девочкам быть девочками; ощущая внутренний упрек, она признала, что всегда довольно легко смирялась с их относительно спокойными и социально ориентированными играми. С мальчиками было сложнее, но она справилась. «Пусть они будут грабителями, – решила Пейли, – или крутыми космическими пиратами. В конце концов, это естественная и важная для маленького мальчика роль»[59]59
  Paley 1984. P. 116.


[Закрыть].

Я упоминал, что детские ролевые игры постоянно фокусируются на какой-нибудь проблеме. Это действительно так, однако Мелвин Коннер, автор основополагающего труда «Эволюция детства» (The Evolution of Childhood), демонстрирует существующую между играми мальчиков и девочек разницу[60]60
  Konner 2010.


[Закрыть]. Десятки проведенных за последние полвека исследований[61]61
  Для ознакомления с обзором исследований см.: Konner 2010. См. также: Geary 1998; Bjorklund and Pellegrini 2002.


[Закрыть] доказывают то же, что обнаружила Пейли: мальчики и девочки стихийно отделяются друг от друга по половому признаку. Мальчики подвижнее и предпочитают более активные и жестокие игры, в то время как девочки склонны к фантазиям, выбирают сложные сюжеты и зачастую предпочитают всем остальным образам роль матери; эти различия становятся заметны уже на семнадцатый месяц жизни[62]62
  Konner 2010. Chapter 19.


[Закрыть]. Психологи Дороти и Джером Сингер подводят итог: «В большинстве случаев разница между играми девочек и мальчиков четко заметна. Мальчики более энергичны; они выбирают игры, связанные с приключениями, опасностями и конфликтами. Девочки скорее будут дружески болтать и воспитывать детей»[63]63
  Singer and Singer 1990. P. 78.


[Закрыть].

Мальчишеская Нетландия чрезвычайно беспокойна: юных путешественников повсюду подстерегают катастрофы и смертельные угрозы – нужно сражаться или прятаться. Одноименная страна для девочек также таит свои опасности, но в ней не встретишь хобгоблинов и убийц с топорами и не нужно прикладывать столько физических усилий; основные проблемы, с которыми столкнутся гостьи этого места, касаются ежедневной рутины и домашних обязанностей.

Однако стоит помнить, что игра девочек только кажется безмятежной в сравнении с суматохой, которую поднимают мальчики[64]64
  Paley 1984. P. 58.


[Закрыть]. Темнота и страхи прокрадываются и в кукольный уголок. Вивиан Пейли подробно описывает, как мило на первый взгляд девочки играют в дочки-матери. Но приглядитесь: ребенок чуть не отравился яблочным соком; его пытается украсть притаившийся за углом злодей; наконец, он случайно ломает себе что-нибудь и едва избегает опасности сгореть заживо.

Роль половых гормонов, особенно в игровом поведении, достаточно наглядно демонстрируется заболеванием под названием «врожденная гиперплазия коры надпочечников» (ВГКН), при котором плод женского пола еще в утробе подвергается чрезмерному воздействию мужских гормонов. Девочки с ВГКН развиваются по вполне нормальному сценарию, однако «более склонны к типичным для мальчиков приемам и сюжетам игры, предпочитают мальчишеские игрушки и менее заинтересованы в вопросах брака и материнства, игре в куклы и заботе о детях»[65]65
  Konner 2010. P. 270.


[Закрыть]; они предпочитают больше двигаться и даже бороться, а также любят машинки и оружие.

Так, Пейли вспоминает эпизод, произошедший с двумя девочками во время игры в Яркую Радугу и ее летающего пони Старлайта (волшебные персонажи из мультсериала 1980-х годов): они ужинали и прекрасно проводили время. Спокойствие было нарушено неожиданным появлением злодея Лурки[66]66
  Paley 1984. P. 84.


[Закрыть]– и милым героиням, в которых играли две маленькие хорошенькие девочки, пришлось использовать взрывчатку и уничтожить непрошеного гостя.

В отличие от других вещей, которые я затрагиваю в этой книге, – выдумок или снов – детская ролевая игра никогда не считалась эволюционной случайностью. Мнение выдающегося швейцарского психолога Жана Пиаже, называвшего детские фантазии «первозданным хаосом, из которого развивается более корректное и упорядоченное мышление»[67]67
  Цитата описывает взгляды Пиаже (Appleyard J. A. 1990. P. 11).


[Закрыть], больше не актуально. Сегодня эксперты в области детской психологии уверены, что у ролевой игры есть предназначение и определенные биологические функции. Она существует даже у животных – чуть ли не у всех млекопитающих, в особенности наделенных интеллектом. Согласно наиболее распространенной точке зрения такое поведение помогает подрастающему поколению подготовиться к взрослой жизни; в таком случае дети подготавливают свой мозг и тело для испытаний, с которыми им предстоит столкнуться в будущем, и развивают эмпатические и коммуникационные способности. Игра чрезвычайно важна. Игра – это самая настоящая детская работа[68]68
  Описание детской ролевой игры приводится в кн.: Bloom 2004; Bjorklund and Pellegrini 2002; Gopnik 2009; Singer and Singer 1990; Boyd 2009; Sutton-Smith 1997; Taylor 1999; Weisberg 2009.


[Закрыть].

Разница между играми мальчиков и девочек отражает замедленный по сравнению с культурным развитием темп эволюционного процесса. Эволюция еще не приспособилась к изменениям, произошедшим в жизни человечества за последние сто лет; судя по поведению детей, девочки все еще готовятся быть хранительницами очага, а мальчики – бойцами и добытчиками. Разделение труда носило такой четкий характер десятки тысяч лет, и, по сведениям антропологов, еще не было открыто ни одно племя, в котором женщины бы воевали, а мужчины брали на себя заботу о детях[69]69
  См.: Konner 2010. P. 264; Wood and Eagly 2002.


[Закрыть].

Я пишу эти строки и чувствую себя главным героем рассказа Эдгара Аллана По «Черный кот». До того как затянуть петлю на шее своего любимца и повесить его на дереве, он вырезал коту глаз перочинным ножом. Признаваясь в преступлении, он пишет: «Я краснею, я весь горю, я содрогаюсь, описывая это чудовищное злодейство»[70]70
  Пер. В. А. Хинкиса.


[Закрыть][71]71
  Poe 1975. P. 224.


[Закрыть]. Идея о том, что гендер подразумевает некоторую биологическую основу, получает все большее распространение, но все еще часто умалчивается, поскольку кажется налагающей ограничение на человеческий потенциал развития. Особенно это касается стремящихся добиться равноправия женщин. Впрочем, поразительные изменения, произошедшие за последние пятьдесят лет, – в основном они касаются появления дешевых и безопасных средств контрацепции – означают, что мы можем всё меньше волноваться по этому поводу.

Когда моя дочь Аннабель объявила, что она станет принцессой, когда вырастет, я попытался схитрить: «Знаешь, ты можешь быть и кем-то другим; например, доктором». «Хорошо, – отвечала она, – я буду принцессой и доктором. И мамочкой». Тогда я улыбнулся и ответил: «Ладно».

А теперь – спи…

Откуда в детских играх берутся кровь и слезы? Возможно, ребенка впечатляют самые обыкновенные сказки: в классических историях братьев Гримм героев преследуют ведьмы-людоедки и настигает ужасная смерть, а злые волки наспех заглатывают невинных поросят; Золушка – сирота, а ее отвратительные сестры отрезают куски собственных ног, чтобы втиснуть их в крошечный хрустальный башмачок (и это не считая того, что в финале птицы выклюют им глаза). В первое издание сборника была включена сказка под названием «Как дети играли в мясника» (How the Children Played Butcher with Each Other); привожу ее текст:

Один человек зарезал свинью, и его дети видели это. После обеда они стали играть, и один сказал другому: «Ты будешь поросенком, а я мясником». Он схватил нож и вонзил его в шею своего брата. Их мать в это время была в доме и купала младшего ребенка; спустившись на крики, она увидела, что произошло, выдернула нож из шеи сына и в ярости всадила его в сердце первого сына. Затем она бросилась обратно, чтобы проверить, что делает последний ребенок, но оказалось, что за время ее отсутствия он утонул. Женщина впала в такое отчаяние, что отказывалась от всех утешений и наконец повесилась. Когда вечером того же дня ее муж вернулся домой и узнал о произошедшем, он обезумел от горя и вскоре умер[72]72
  Tatar 2003. P. 247.


[Закрыть].

Простейшие детские стишки и колыбельные обычно повествуют о плохом: колыбельки с детьми падают с верхушек деревьев, маленькие мальчики калечат собак, живущая в башмаке старая женщина жестоко избивает своих голодающих детей, а слепых мышей изрубают в куски ножами для разделки мяса. Кто-то подсчитал[73]73
  Russell 1991. P. 74.


[Закрыть], что в одном из подобных сборников упоминаются восемь убийств, два удушения, одна казнь через отсечение головы, семь случаев потери конечностей, четырежды ломаются кости и так далее. Было проведено исследование[74]74
  Davies et al. 2004.


[Закрыть], которое показало, что в современной детской телепередаче насчитывается пять сцен насилия в час, в то время как при чтении сказок этот показатель вырастает до пятидесяти двух.

Рис. 10. Иллюстрация к с тарой английской сказке «Колдунья и золото»

Современные сказки подвергаются гораздо более жесткой цензуре, однако и в них встречаются сомнительные эпизоды. Например, я читал своим дочерям ту версию «Золушки», в которой не упоминались добровольные увечья старших сестер, однако все варианты этого сюжета так или иначе обращаются к куда более страшной вещи: потерявшая любящих родителей девочка попадает в семью, которая ни во что ее не ставит.

Являются ли все бури и беды детских фантазий лишь отражением того, что мы читаем своему ребенку на ночь? Нетландия так или иначе небезопасна – происходит ли это потому, что в любой сказке есть намек на таящуюся угрозу?

Даже если мы выясним это, возникнет следующий вопрос: почему все истории, которые создает вид Homo sapiens, концентрируются на какой-либо проблеме?

Думаю, что здесь кроется важнейший ключ к разгадке тайны воображения.

3. Даже в аду любят истории

Подобно фильму, в котором маньяк в хоккейной маске убивает людей цепной пилой; подобно «Гамлету», полному братоубийств и кровосмесительных связей; подобно любому виду насилия, семейных неурядиц и историй о неверности, про которые говорит Софокл, показывают по телевизору или написано в Библии, <…> слова о потерях и смерти удивительным образом удовлетворяют читателя.

Роберт Пински. Справочник по разбитому сердцу: 101 стихотворение о печали и утраченной любви (The Handbook of Heartbreak: 101 Poems of Lost Love and Sorrow)

Один мужчина и его трехлетняя дочь отправились в магазин. Девочка по имени Лили, одетая в свое лучшее платье в цветочек, развевавшееся при движении, держала указательный палец отца в левой руке; в потном кулачке правой она сжимала список покупок. Отец толкал тележку по ряду со злаковыми продуктами. Ее почти сломанное левое переднее колесо скрипело и грохотало.

Они остановились перед полкой с сухими завтраками. Мужчина почесал щетинистый подбородок и спросил дочь: «Что же мы возьмем?» Та отпустила его палец, развернула список и разгладила его на животе, а затем покосилась на выведенные женской рукой изящные буквы. «Вот это», – ответила она, проведя пальчиком по строчкам. Отец позволил дочери самостоятельно выбрать большую желтую коробку и запихнуть ее в тележку.

Позже он вспомнит, как мимо них проходили улыбавшиеся Лили женщины, с которыми он разминулся с вежливым кивком, и прыщавый рабочий со шваброй и полным воды ведром; как дочь держала его палец и как исчезло пульсирование ладошки дочери, когда она отпустила руку отца.

Больше всего ему запомнится низкорослый человек в темных очках и низко надвинутой красной бейсбольной кепке; то, как он, ссутулившись, стоял за пирамидой из пирожных, как, влажно поблескивая зубами, улыбался проходящей мимо Лили.

Они прошли немного дальше и снова остановились. Лили обняла отца за бедро, и он бережно прижал ее головку к своей ноге. Он читал надписи на коробке сахарных зерен, которую она всунула ему в руки; в них не было ничего, кроме красителей и консервантов, но он упорно пытался высчитать пищевую ценность и содержание белков, жиров и углеводов.

Он не заметил, что Лили отпустила его ногу, не почувствовал, как ее голова выскользнула из-под его руки, и громко сказал вслух: «Прости, малышка, это неправильная еда. Мама не обрадуется, если мы ее купим».

Лили не ответила. Отец повернулся к тележке, ожидая, что увидит дочь со скрещенными ручками, опущенным подбородком и надутыми губами, но она исчезла. Он медленно обернулся. Ее нигде не было.

Нигде не было и человека в красной кепке.

Впрочем, у этой истории есть другой вариант.

Один мужчина и его дочь Лили пошли в магазин. В конце ряда со злаковыми продуктами Лили увидела красную коробку с мультяшным зайцем[75]75
  Имеется в виду коробка с ароматизированным сухим завтраком «Трикс», популярным в США.


[Закрыть]; она немедленно попросила отца купить ее и крепко обхватила его ногу, но тот даже не посмотрел на список ингредиентов. «Извини, малышка, – сказал он, – но маме не понравится, если мы это купим».

Лили выпустила отцовскую ногу и высвободилась из-под его руки. Она нахмурилась, затопала ножками и с вызовом засунула ладони под мышки. Он попытался ответить ей строгим взглядом, но не устоял и был вынужден положить коробку в тележку. «Мы же не боимся маму, правда?» – спросил он.

«Ага, – ответила Лили, – не боимся!»

Отец и дочь нашли все, что было в списке покупок, и отправились домой. Мама немного рассердилась из-за красной коробки, но лишь для вида, и маленькая семья жила долго и счастливо.

Будьте внимательны

В какой истории вы бы хотели оказаться? Конечно, во второй; первая – настоящий кошмар. Но из какой получился бы более интересный фильм или история? Ответ довольно очевиден. Первая история затягивает и увлекает, поскольку неизвестно, что произошло дальше. Девочку забрал мужчина в темных очках или она просто спряталась за стеллажами и изо всех сил старается не засмеяться?

Между тем, что мы бы хотели видеть в реальной жизни (мирное совершение запланированных покупок) и на экране или страницах книги (неожиданная катастрофа), простирается настоящая пропасть. Полагаю, что ответ на эволюционную загадку находится именно в ней.

Фантазии зачастую рассматривают как способ убежать от реальности. Когда я спрашиваю своих студентов, почему им нравятся истории, никто не произносит очевидное «Потому что это интересно»; они понимают, что такой ответ слишком поверхностен. Конечно, это интересно, но почему?

Студенты начинают искать глубинные причины: вымысел интересен, потому что он позволяет нам избежать реальных проблем. Жизнь трудна, а мир воображения легок и приятен. Когда мы пересматриваем сериал «Сайнфелд» или читаем Джона Гришэма, это позволяет ненадолго забыть о преследующих нас трудностях; в выдуманном мире легко спрятаться.

Тем не менее теория бегства от реальности плохо сочетается с глубинными закономерностями искусства повествования. Если от проблем действительно можно сбежать, большинство наших историй касалось бы исключительно приятных вещей; все бы шло хорошо и никто бы не страдал. Обычный сюжет выглядел бы примерно так (все писалось бы от редкого сейчас второго лица, чтобы читателю было легче ассоциировать себя с главным героем):

Вы играете в New York Yankees. Вы – величайший бейсболист мира и практически каждый сезон бьете собственные рекорды. Вы питаетесь в основном жареным мороженым, причем едите его с гладких животов моделей, расположившихся вокруг вашего роскошного холостяцкого шезлонга. Несмотря на огромное количество потребляемых калорий, вы остаетесь в идеальной форме. После того как вы отойдете от дел, вы станете неформальным президентом США, и, наконец установив на земле абсолютный мир, вы удостоитесь прижизненного высечения своего портрета на горе Рашмор[76]76
  Гора Рашмор находится в США, в штате Южная Дакота. В 1927–1941 гг. скульптор Гутзон Борглум высек прямо в скале барельеф высотой 18,6 м в виде портретов четырех президентов США – Джорджа Вашингтона, Томаса Джефферсона, Авраама Линкольна и Теодора Рузвельта.


[Закрыть].

Конечно, я преувеличиваю, но основная идея понятна: если фантазии являются бегством от реальности, то это довольно странный способ бегства. Выдуманные миры – это вовсе не мирные убежища: временно освобождая нас от проблем, они заманивают нас в собственные ловушки, заставляя переживать все новые стрессовые эпизоды.

Этот парадокс был впервые упомянут в «Поэтике» Аристотеля. Выдумка привлекает нас, поскольку дарит нам удовольствие, но, по сути, прибавляет к нему множество неприятностей: смерть, безысходность и тревогу. Знаете, какие книги лучше всего продаются? О жестоких расправах, убийствах и изнасилованиях. То же самое происходит и на телевидении, и в классической литературе: Эдип выкалывает себе глаза, Медея перерезает горло собственным детям, а сцена шекспировского театра завалена окровавленными трупами. Все это довольно тяжко.

В основе менее трагических историй лежит не меньше проблем, и читатель находится в постоянном напряжении: смогут ли Ллойд и Гарри из «Тупого и еще тупее» завоевать сердца своих возлюбленных? Будут ли вместе Сэм и Диана из «Веселой компании» или Джим и Пэм из «Офиса»? Выберет ли Белла оборотня или вампира? Охмурит ли «серая мышка» библиотекарша из нового любовного романа издательства Harlequin сексуального рейнджера? Проще говоря, в любом жанре история не получится, пока в сюжете не появится какая-нибудь изюминка.

Отражение или реальность?

Идеальные истории, которые удовлетворяли бы все наши желания, совсем не интересны; однако что насчет историй, которые правдиво изображают жизнь как она есть? Вот, например, портрет бухгалтера, который пытается закончить важную, но чрезвычайно скучную работу:

Мужчина средних лет сел за стол и безразлично уставился на клавиатуру. Он почесался – как можно более незаметно, хотя больше в комнате никого не было, – откинул голову и обвел комнату мутным взглядом. Навести порядок? Съесть что-нибудь? Он начал крутиться на кресле: один оборот, второй. На третьем он заметил свое отражение в окне и начал гримасничать. После этого покачал головой, сделал большой глоток холодного кисловатого кофе и повернулся к компьютеру. Он нажал пару клавиш и положил руку на мышь. «Может быть, стоит еще раз проверить почту?»

Теперь представьте, что этот абзац не предваряет какой-нибудь неожиданный поворот (например, внезапно в окне отражается странная женщина – очень толстая и почему-то голая; она стоит позади бухгалтера, потрясая ножом, или просто показывает ему средний палец), а является лишь частью книги из пятнадцати мучительных глав, в которых ничего не происходит.

Писатели экспериментировали и таким образом. Существует так называемая гиперреалистичная проза, избавленная от привычных сюжетных ухищрений и максимально честно описывающая течение жизни. В попытке достигнуть максимальной энергичности текста Элмор Леонард, мастер криминального жанра, безжалостно удалял из своих книг все, что замедляло и утяжеляло повествование, – в гиперреализме, напротив, подобное никогда не опускается.

Персонаж «Новой улицы литературной богемы» (New Grub Street) изображенного здесь Джорджа Гиссинга[77]77
  Джордж Гиссинг (1857–1903) – английский писатель, представитель течения натурализма, в своих романах подробно описывавший жизнь наиболее бедных слоев населения.


[Закрыть], Гарольд Биффен, пишет роман под названием «Мистер Бэйли, торговец»[78]78
  Выражаю благодарность Джозефу Кэрроллу за этот пример.


[Закрыть], где описывает жизнь обычного бакалейщика. Произведение Биффена «невыразимо утомительно», поскольку исключительно монотонно и не упоминает никаких кризисов или перемен; его можно назвать произведением искусства, но поистине тяжело прочесть. Биффен разочарован в любви и творчестве и заканчивает жизнь самоубийством.

Обращение к гиперреализму интересно в качестве эксперимента, но результатом становятся книги, нарушающие основные законы повествования – именно по этой причине они не находят своего читателя; такой текст так же скучен, как и написанный с целью максимально угодить читателю. Задача гиперреализма – показать, что такое хорошая художественная проза, посредством доказательства от противного.

Рис. 11. Джордж Гиссинг

Универсальная грамматика

Выдуманные истории – от детских сказок и народных преданий до современной драмы – строятся вокруг проблемы. Как уже было сказано, первым это заметил Аристотель, и теперь на этом основывается все преподавание литературы и практически каждое руководство для начинающих писателей. На этом настаивает и Джанет Берроуэй в своей книге «Как писать художественную литературу» (Writing Fiction): «Конфликт составляет основу художественного сюжета. Мы привыкли обозначать этим словом нечто негативное, однако произведение нуждается в ключевом элементе, который может иметь практически любой оттенок. Читателю интересен только конфликт»[79]79
  Burroway 2003. P. 82.


[Закрыть]. Как выразился другой теоретик писательского мастерства Чарльз Бэкстер, «даже в аду любят истории»[80]80
  Baxter 1997. P. 133.


[Закрыть].

Эта мысль так проста, что уже стала клише, однако в то же время она напоминает нам кое о чем необычном. Вот что я имею в виду. Под разнообразием внешнего декора всех историй, которые сочиняет или когда-либо сочиняло человечество, лежит одна и та же структура. Представьте себе, что это скелет, о котором мы редко думаем, обращая внимание на яркую одежду. Скелет в какой-то мере подвижен, но его гибкость все же ограниченна, поэтому основные схемы повествования так или иначе повторяются.

Практически все истории рассказывают о людях (или животных), у которых что-то случилось. Все персонажи чего-то хотят – выжить, найти вторую половину или обрести потерянного ребенка, – однако для достижения этой цели им приходится приложить некоторые усилия и преодолеть ряд препятствий.

История = Персонаж + Затруднение + Попытка найти выход

Так выглядит формула художественного текста, и вообще-то это странно. Структурировать историю можно по-разному. Например, мы уже говорили о стратегии побега от реальности или попытке достичь полного блаженства; пусть обычно книги заканчиваются хорошо, но на протяжении сюжета герои должны несколько раз подвергаться опасностям. Чем больше они рискуют, тем довольнее читатель.

Рис. 12. На первый взгляд сама идея того, что все рассказчики слепо подчиняются одним и тем же схемам, может показаться удручающей, однако на самом деле это не так. Вспомните человеческое лицо. Мы все обладаем одними и теми же чертами, но это не делает нас одинаковыми и не значит, что кто-то не может поразить окружающих своей красотой или необычностью. Как писал Уильям Джеймс, «между двумя людьми разница невелика, но это немногое очень важно» (пер. С. И. Церетели)[81]81
  James 2007. P. 257.


[Закрыть] – то же можно сказать и о текстах или идеях

Большинство людей думает, что художественная литература – один из самых свободных от ограничений видов творчества. На самом деле писатели и поэты оказываются узниками в тюрьме классической сюжетной структуры: у всякого конфликта должен быть период усложнения, переломный момент и этап разрешения.

За последнее столетие некоторые попытались освободиться от этих условностей: в частности, так зародилось движение модернизма. Его сторонники пришли в ужас, осознав узость своих возможностей, и решили «переосмыслить» одну древнюю как мир вещь – так называемый писательский зуд.

Попытки модернистов выйти за общепринятые рамки оказались делом благородным, но тщетным. Чтобы вы могли составить собственное впечатление, привожу отрывок из «Поминок по Финнегану» (Finnegans Wake) Джеймса Джойса:

Маргаритомантика! Гиацинтожающая раздражойчивость! Цветы. Облако. Брут и Кассий, впрочем, озабочены исключительно трехглавыми языками, нашептанным своеволием и тенями, умножающимися тенями (язычок в кошельке да с носовым платком из пухавони), о бесчисленные факторы, и с этим они берутся за разрешение своего спора. Сколь остроумны замечания переполненного горем мавра! Платом зараженный древен как мир; всецело и с каждой стороны издают вздохи небеса. Что, если она любит Победителя меньше, чем причиняет страдания овеявшей его славе? Вероятно, этим путем был выдут воздух половины мира, и теперь он несется, свободный как ветер, и смешивается с чернью. Или либо, либо или[82]82
  Joyce 1999. P. 281.


[Закрыть].

В отличие от написанных виртуозным, но легко читающимся языком «Дублинцев», «Поминки по Финнегану» практически недоступны для понимания. Гений Джойса неоспорим – только представьте, какая преданность своему делу требовалась для создания этих семисот страниц, – и «Поминки…» можно считать настоящим литературным мятежом. Единственное, что не сможет сделать ни один читатель, – это насладиться самим течением истории, проникающей в самую суть человеческого сознания и оставляющей неразгаданной самую главную тайну: что будет дальше?

Гертруда Стайн восхваляла себя и других писателей (например, того же Джойса и Марселя Пруста) за создание произведений, в которых «ничего не происходит… Для наших целей события не так уж и важны»[83]83
  Цитируется в кн.: Baxter 1997. P. 226.


[Закрыть]. В них действительно не происходит ничего – и их не хочет читать никто, кроме специалистов-литературоведов. Да, они все еще переиздаются, но их основными покупателями остаются либо педанты-самоучки, задавшиеся целью непременно освоить всех классиков, либо студенты, вынужденные следовать рекомендациям преподавателя.

Как считает лингвист Ноам Хомский, все человеческие языки сходны по своей природе; эта гипотеза получила название универсальной грамматики. Думаю, некоторая часть этой модели применима и к творчеству. Не важно, насколько далеко в прошлое мы путешествуем по истории литературы; не важно, насколько мы погружаемся в неизведанные области мирового фольклора и мифологии, – все сюжеты похожи друг на друга как две капли воды. У мира фантазий есть собственная универсальная грамматика, согласно которой герои сталкиваются с проблемами и преодолевают их.

Впрочем, присущее этой грамматике единство распространяется не только на «скелет» истории, но и на ее «плоть». Многие исследователи мировой литературы замечали, что все произведения вращаются вокруг десятка тем[84]84
  Обзор предыдущих исследований и комментарии приводятся в кн.: Booker 2004.


[Закрыть]; все они проистекают из основных вопросов существования человека. Есть истории о любви и сексе, о жизненных испытаниях и страхе смерти – и, конечно, о власти. Никто не рассказывает о том, как он лежал в ванне, ехал на работу, обедал, болел гриппом или варил кофе – разумеется, если эти эпизоды не являются важными для понимания все тех же основных философских проблем.

Почему так ограничен набор тем, на которые мы пишем и придумываем, и почему так важна правильная организация рассказа? Почему истории существуют именно по таким законам? Полагаю, что вопрос о структуре подводит нас к теме основной функции повествования: если человеческий мозг создан для фантазий, фантазия вполне может вносить в него собственные изменения.

Вместо нас умирает герой

У пилотов истребителей ВМС чрезвычайно сложная работа[85]85
  Детали военной подготовки приводятся в кн.: Waller 1999.


[Закрыть]. Наверное, самое трудное – это посадка двадцатитрехтонного самолета на стопятидесятиметровую взлетно-посадочную полосу корабля, идущего со скоростью до тридцати узлов. Авианосцы поистине грандиозны, однако не стоит недооценивать мощь океана; движение палубы зависит от высоты волн. В трюме корабля находятся тысячи людей, огромное количество ракет и бомб, а также ядерный реактор. Пилоты должны быть способны приземлиться в любую погоду и даже в полной темноте; при этом необходимо не повредить самолет, не допустить человеческих жертв и тем более не стать причиной повреждения реактора. Разумеется, сначала будущие летчики упражняются в симуляторах, позволяющих привыкнуть к обстановке реальной кабины, но исключающих риск аварии и возникновения пожара.

Рис. 13. Бомбардировщик SB 2C «Хэллдайвер» заходит на посадку на палубу авианосца «Йорктаун» во время Второй мировой войны

Посадить истребитель сложно – однако ориентирование в жизни отнюдь не легче и не уменьшает возможные последствия неудачи. Если люди собираются в группы, существует некоторая вероятность того, что они начнут вступать в дружеские или интимные отношения или станут врагами.

Важна практика. Люди играют в баскетбол или упражняются в игре на скрипке в спокойной обстановке, чтобы даже при сильном волнении хорошо выступить на стадионе или в концертном зале. Такие ученые, как Брайан Бойд, Стивен Пинкер и Мишель Сугияма, полагают, что люди обращаются к фантазированию, чтобы улучшить свои социальные навыки[86]86
  Варианты этой теории см. в кн.: Boyd 2009; Pinker 1997, 2002; Sugiyama 2005.


[Закрыть].