Текст книги "Иоганн Кабал, детектив"

– Но ведь сумасшедших хватает, капитан. – Кабал поднял руки, предвосхищая нарастающий гнев Штена. – Спокойно, сэр. Я ни на минуту не поверю, что все так и было, но… Существуют религиозные и политические группы, которые поощряют фанатизм в своих рядах, чтобы потом использовать людей как камикадзе, осторожность не их метод. Однако я не вижу причин, по которым они решили бы убить месье ДеГарра и замаскировать все под самоубийство. Мисс Бэрроу. – Он повернулся к Леони, Штен и Константин последовали его примеру, с удивлением глядя на женщину, которая по собственному желанию осталась в помещении с трупом. Та в свою очередь смутилась, поскольку надеялась, что молчание сделает ее невидимой. – Из нашей предшествующей беседы я понял, что вы интересуетесь психологией. Что вы можете сказать обо всей ситуации? Явная невозмутимость месье ДеГарра за ужином? А затем столь резкая записка?

Кабал не упомянул тот факт, что интерес ее был довольно официальный и криминологический, и от мисс Бэрроу это не укрылось, поэтому заговорила она как безобидный дилетант.

– Что ж, – неуверенно начала она. – Из того, что я читала о подобных случаях. – Леони неопределенно махнула в сторону окна и обвела рукой каюту, – …такие ситуации не бывают однозначными. Порой записки оставляют, но… в общем, нет правила, по которому предсмертная записка обязательно должна быть. Ну а если ее все же пишут, речь может идти о целых страницах, а может – о нескольких строчках: молочнику порой оставляют более длинные указания. Я понимаю, что герр Майсснер хочет тщательно все обследовать, но я не вижу в ситуации ничего сверх того, чем она кажется на первый взгляд. Что очень печально. Мне нравился месье ДеГарр.

– Как и мне, дорогая, – подал голос Константин. – Думаю, нам всем он был по душе. Но здесь не место юным леди. Позвольте, я сопровожу вас?..

– В этом нет необходимости, полковник, – прервал его Кабал. – Я уже высказал свое мнение и, похоже, продемонстрировал свою некомпетентность в подобных расследованиях. Оставляю это дело капитану, который несомненно справится лучше меня. Доброй ночи, джентльмены. Я к вашим услугам, если понадоблюсь для дачи показаний и тому подобного. – Он быстро кивнул, на что полковник отреагировал, щелкнув каблуками, а капитан рассеянно пожелал им всего хорошего.

По пути в каюту Леони Бэрроу, Кабал всю дорогу внимательно изучал ковер. Он шел, заложив руки за спину, и размышлял. Его спутница с легким изумлением следила за ним.

– Если бы вас сейчас увидели, мгновенно забыли бы о том, что мы на этом корабле влюбленные голубки. Вы провожаете меня до каюты, наедине, но выглядите так, будто у вас резко прихватило живот.

Кабал был совершенно не в настроении для словесных дуэлей.

– ДеГарр пропал и, скорее всего, мертв.

– И?

– Предсмертная записка. Напечатана.

– Да.

– Парочка легких колкостей от юнца, который едва только начал бриться, а ДеГарр вдруг печатает записку, откручивает болт, фиксирующий окно, и бросается в бездну.

– Так.

Следующие несколько шагов Кабал сделал молча.

– И вы в это верите?

– Нет. Конечно, нет. Но для чего вы провернули это все с печатной машинкой?

– Я объяснил капитану. Чтобы сравнить с буквой, напечатанной на этом аппарате.

– Вот еще одна вещь, в которую я совершенно не поверила. И вам стоит быть осторожным, поскольку, мне кажется, капитан на это тоже не купился.

Кабал остановился и посмотрел на нее.

– Что я слышу? – начал он с явным сарказмом в голосе. – Никак вы обеспокоены моей безопасностью?

– Я уже объясняла. – Она зашагала вперед, и спустя мгновение Кабал вынужден был признать поражение в этом небольшом конфликте и последовать за ней. – Я лишь пытаюсь донести до вас, что вам стоит вести себя потише. Если, конечно, не хотите, чтобы вся история всплыла. Так что там с печатной машинкой?

– Машинка. Я вернул каретку на два символа назад и напечатал последнюю букву в записке ДеГарра – «т» в «получат».

– И какой в этом смысл? Вы напечатали ее поверх первой – разве можно сравнить?

– Нет. Я должен был напечатать ее поверх первой «т».

– Но вышло иначе?

– Да. Она оказалась на полмиллиметра правее и чуть выше.

– И что именно это означает? Что записку напечатали, вытащили, а потом снова вставили? Зачем ДеГарру понадобилось так поступать?

– Если это вообще дело рук ДеГарра. А если не его, то зачем это нашему гипотетическому камикадзе?

Они подошли к каюте Леони и остановились возле двери, продолжая беседу на пониженных тонах.

– То есть мы полагаем, что это было убийство, верно? – прошептала мисс Бэрроу. – Я не верю в гипотетических ассасинов-камикадзе – ни с парашютами, ни без них. До тех пор, пока мы не сумеем найти логичное объяснение тому, как убийца выбрался из запертой забаррикадированной каюты, нам придется признавать, что ДеГарр покончил с собой, как бы неверно это ни звучало.

Пока Леони ждала ответа, ей показалось, будто что-то в облике Кабала напоминало животное в клетке. Он был зол и расстроен тем, что перед ним поставили загадку, которая его заинтриговала, но попытка ее разгадать могла привести к тому, что его раскроют, арестуют и казнят. Леони стало его почти жаль. Однако перед ней стоял Иоганн Кабал – человек, который, как она знала из горького опыта, способен на кошмарную жестокость, если сочтет ее необходимой. В то же время он был тем, кто отправил ей письмо и документ столь невероятной освобождающей силы, что ее отец – мужчина, которого нелегко встревожить, – сел и почти целую минуту повторял: «Черт бы меня побрал».

Что бы сейчас ни творилось в голове Кабала, он явно не собирался этим делиться.

– Доброй ночи, мисс Бэрроу, – наконец, сказал он и отправился восвояси, потуже затягивая пояс своего нелепого восточного халата. Леони прищурившись посмотрела ему вслед, покачала головой и отправилась досыпать те несколько часов, что еще остались от ночи.

Кабал же вернулся в свою каюту, плотно закрыл дверь, сбросил отвратительный халат на пол и рухнул на кровать, бормоча что-то о несправедливости мира. Он просто хотел снова заснуть. Он вовсе не желал еще глубже увязнуть в деле о выброшенном из окна ДеГарре. Если ему удастся избежать дальнейших сложностей, он будет просто счастлив. Ну, по крайней мере, счастливее, чем сейчас. Он решительно перевернулся на бок и устроился поудобнее, желая забыть о событиях ночи и провалиться в сон.

Но удалась лишь первая половина плана. Как только он устроился в постели, то обнаружил, что в такой позе вполне комфортно обдумывать детали ночного происшествия – тем самым он прогнал последнюю надежду на сон. Он оказался в той нелепой ситуации, когда здравый рассудок и логика не совсем соотносятся, и жуткий скрежет, который издавали сместившиеся ментальные шестеренки, отвлекал его. Чистая грубая логика подсказывала, что дверь закрыли и забаррикадировали, окно открыли, в каюте негде было спрятаться, и, следовательно, ее пассажир выбросился из окна. Она пересилила дурацкие предположения об убийстве, отметив предсмертную записку и запертую комнату, а затем начала грозно размахивать бритвой Оккама.

Однако здравый смысл – совершенно иной зверь, по крайней мере, в случае Кабала. Он сопоставлял любопытные факты – хорошее настроение ДеГарра за ужином, странную разницу в строчках на записке и… черт побери! Стул! Кабал сел в кровати, усердно размышляя. Зачем ДеГарру вообще понадобилось баррикадировать дверь? Она уже была заперта. Даже если бы ему не удалось тихо открыть окно, к тому моменту, когда подоспел бы член экипажа с универсальным ключом и открыл дверь, ДеГарр успел бы доиграть свою провальную роль Питера Пена и превратиться в неопрятную кучу где-то посреди миркарвианской природы. Тогда зачем? Чтобы предотвратить или хотя бы замедлить попытки выбить дверь? Штену оказалось достаточно одного удара ногой, правда, капитан был крупным мужчиной. Остальным потребовалось бы больше времени, и на это рассчитывал ДеГарр? Это все вполне логично объясняло. Или нет. Чересчур тщательное планирование. Стоит открыть окно, и выбраться наружу – дело одной минуты. Да здравствует бесконечность! Если только он не начал сомневаться в последний момент перед прыжком. Нет, тоже не пойдет. Тогда получается, что он специально отвел время на колебания, то есть ожидал, что в нем зародится неуверенность, – следовательно, он испытывал нерешительность, а стоит ли кончать жизнь самоубийством, в таком случае? Кабал зарычал, выдавая раздражение. Зачем тогда он вообще покончил с собой? Решив совершить самоубийство, люди не составляют запасные планы на случай, если передумают. Вместо того, чтобы логически обосновать, он как идиот блуждал по кругу. Поэтому Кабал решил вернуться к моменту, с которого начал. Почему ДеГарр забаррикадировал дверь? Кабал пытался нащупать новую дорожку, ту, что не изгибалась, вызывая опасения, но, увы, его ждало разочарование.

Он упал обратно на кровать и попытался уснуть. Сперва заторможенное сознание наивно поверило, что подсознание помогает ему соскользнуть в царство Морфея. Перед ним возникла картина бесконечной кафельной равнины под стерильно белым небом. На краю каждой плитки значились буквы – а, б, в, г – что позволяло сориентироваться по сторонам, а в центре были накарябаны математические символы. Кабал без особого энтузиазма попытался их прочитать, но надписи скакали перед глазами – а чтобы сосредоточиться, требовалось приложить усилие. Он был почти уверен, что они связаны с топологией, и ему этого оказалось достаточно. Топология не входила в число его любимых областей математики. Вместо изучения он решил прогуляться, ощущая под босыми ступнями теплое ворсистое прикосновение чистой научной логики. Кроме плиток смотреть особо было не на что, поэтому он поглядывал на них, пока прогуливался, наслаждаясь витыми узорами из символов на их поверхности, упорядоченностью и…

Что-то кольнуло его в пятку. Кабал отпрыгнул в сторону и выругался от неожиданности. Одна плитка выступала над остальными, и он порезался об нее. Кафель вдруг стал холодным и враждебным, утратив теплоту и ворсистость. Кровь окропила плитку алыми каплями и засверкала подобно рубинам. Символы смешались с ней, создавая новые узоры. Кабал запоздало сообразил, что надписи вовсе не связаны с топографией. Но было уже поздно. Повсюду плитки поднимались, оказавшись на самом деле верхними гранями кубов. Все, за исключением того, что оставил порез на его ноге, – тот рос и расширялся, а внутри открывалось дополнительное измерение – тессеракт. Кабал попытался назвать все четыре измерения – ему казалось, что он должен, – но выходило неверно. Этот куб имел высоту, длину, ширину и значимость. Он рос и рос до тех пор, пока Кабал не оказался в тени его конструкции и белое небо искажалось в его сердцевине.

Кабал резко очнулся от дремы – потный, злой, с фантомной болью в пятке. Он злился на себя за то, что смотрел и не видел, за дурацкую привычку подсознания подбрасывать идеи в самой непонятной форме, за обстоятельства, благодаря которым он оказался в этой плачевной ситуации. Он мог бы исследовать только что полученный потенциальный ключ к разгадке, но знал, что не стоит этого делать.

Целых четыре минуты он стоически сдерживал любопытство.

Прошло более двух часов с момента, как ДеГарр исчез и, вероятно, умер. В коридорах снова воцарилась тишина, приглушенные разговоры попутчиков о том, что же произошло ночью, давно смолкли. Кабал завернулся в халат и надел тапочки Майсснера, хотя призрачное ощущение пораненной ноги все еще преследовало его.

Он оглядел коридор и удостоверился, что там царит тишина и никого нет. Довольный сим фактом, он переключил внимание и зашагал в сторону каюты ДеГарра.

Темно-красный ковер с черным узором на самом деле оказался не цельным полотном – гениальные миркарвианцы использовали отдельные квадраты. Решение было крайне практичным: поврежденную или запачканную секцию заменить легче, чем перестилать весь коридор. Смысл сна теперь стал очевиден. Чересчур активное бессознательное нашло сходство между квадратами ковра и плиткой и далее кубами и тессерактом, переводя двумерное в многомерное; узоры на идентичных фрагментах ковра были сгруппированы так, что смотрели в одном направлении. Значит, если один квадрат положить неверно, он нарушит рисунок. Завитки темных оттенков (если черный можно назвать оттенком) наслаивались друг на друга, создавая сложную схему. В обычных обстоятельствах потребовались бы месяцы, чтобы обнаружить несостыковывающийся узор, если бы ошибку вообще заметили.

Но привыкшему к порядку глазу Кабала и его аналитическому уму потребовалось всего несколько часов. А все потому что он не сомневался – до этого с ковром все было в порядке, но сейчас… Он остановился и встал на колени там, где коридор сворачивал к каюте ДеГарра – один квадрат лежал неверно. Но как так получилось? Было ясно, что узор нарушен – достаточно внимательно посмотреть в течение нескольких секунд. Сам собой напрашивался ответ, что его заменили в спешке и не успели проверить.

Квадрат хорошо утрамбовали, и Кабал, к своему огорчению, не смог его приподнять. Сбегав в свою каюту, он вернулся с перочинным ножом. Потребовалось несколько мгновений, чтобы подцепить кончик ковра лезвием и снять его.

Внизу обнаружился изоляционный слой. В отличие от ковра его, похоже, положили цельным полотном, но Кабал различил аккуратный надрез, который шел почти по краю. Он снял еще несколько квадратов и обнаружил, что секция примерно семьдесят на семьдесят сантиметров отрезана. Судя по всему, работу проделывали неспеша; Кабал снял незакрепленный кусок подложки, и догадался, что сделали это, скорее всего, когда изначально клали напольное покрытие. В этом месте располагался эксплуатационный люк, кольцо, с помощью которого он открывался, было утоплено, так что его едва можно было подцепить кончиком пальца. Не долго думая, Кабал так и поступил.

Он не любил действовать экспромтом, потому как это означало отсутствие всякой подготовки. Спустившись в неосвещенный туннель с проводкой, он подумал о том, что есть способы исследовать загадочные темные места куда лучше, нежели бродить по ним без фонарика, в китайском халате и шлепанцах. Уверяя себя, что далеко он не зайдет, Кабал пополз на четвереньках.

Туннель практически сразу разветвился. Кабал прикинул, что, свернув налево, попадет в ту часть, где располагалась каюта ДеГарра, поэтому двинулся в том направлении. Когда он повернул за угол, тусклый свет из открытого люка исчез, и следующие два-три метра пришлось преодолевать во мраке. Так что он скорее почувствовал, что в туннеле что-то не так. Относительно гибкая труба из металлической пластины вдруг стала твердой. Ощупью Кабал обнаружил, что под ним еще один люк, зафиксированный с четырех сторон вращающимися задвижками, соединенными с небольшими ручками. Он схватился за одну, покрутил, проверяя, и ощутил, как та открылась. Кабал повторил то же самое с тремя оставшимися, и люк стал проседать, пока не уперся во что-то. Кабал догадался, что по краю шел валик, который не давал люку выпасть целиком, когда все четыре задвижки открыты, поскольку – если только он не заблуждался очень сильно относительно того, что находилось по ту сторону, – люк было лучше не ронять.

Справившись с последней задвижкой, Кабал поднял дальний край люка и оттолкнул его подальше от себя, так, что тот оказался на полу туннеля с дальней стороны отверстия. Затем Иоганн слегка отполз и принялся осторожно толкать передний край, чтобы глянуть, что находится под ним.

В четырех тысячах футов внизу проплывала Миркарвия, едва различимая в предрассветных сумерках. Подул холодный ветер, заставив Кабала вздрогнуть. Он вдруг осознал, насколько до нелепого не подготовился. Импровизация! Фу! Он мысленно плюнул, выражая все, что думает об этой идее. Вот он здесь, прискорбно недоэкипированный для расследований подобного рода – ни света, ни записной книжки. И холодно. Очень-очень холодно. Но раз уж он оказался тут, стоило максимально воспользоваться ситуацией, хотя он не очень представлял, что мог найти. Туннель проходил не под каютой ДеГарра, хотя люк располагался вполне удобно – через него мог бежать гипотетический киллер. Кабал принялся ощупывать территорию в поисках чего-нибудь подозрительного, но ничего не нашел; судя по всему, туннель предназначался в основном для различных кабелей и труб, что тянулись по кораблю. По обеим сторонам от люка располагалось несколько прочных металлических ручек, хотя они скорее подходили для крепления лестницы, чем служили поручнями для инженеров.

Кабал наклонился и ощупал днище «Принцессы Гортензии», но ничего особенного его внимания не привлекло. Пока расследование ограничивалось пейзажем в стране снов и гиперкубами, ему еще было интересно, но теперь, когда приключение свелось к тому, чтобы мерзнуть в жестяном туннеле, оно потеряло свою привлекательность. Кабал вытащил руку из люка и слегка отодвинулся, собираясь вернуть крышку на место. Только вот у него ничего не вышло – что-то мешало. Пока он сообразил, что «что-то» на самом деле было «кем-то», оказалось поздно.

Колени со скрипом заскользили по металлическому полу туннеля – его пихали вперед. Кабал попытался перебраться на другую сторону открытого люка, но в поясницу ему уперлась ладонь и с силой толкнула вниз. Он возился, пытаясь избежать падения, но колено все-таки соскользнуло в проем, и Иоганн Кабал провалился в люк.

Глава СЕДЬМАЯ
В которой Кабалу грозит ужасная опасность, после чего он отправляется завтракать

Иоганну Кабалу много чего не нравилось, чуть меньше вещей вызывали у него презрение, еще меньше – отвращение, ну а истинную ненависть он приберегал для совсем исключительных случаев. Однако достаточно знать, что он вкладывает в понятие «неприязнь», чтобы понимать, с какой силой он мог ненавидеть. Кабалу доводилось убивать людей только за то, что они ему слегка досаждали.

Иоганн Кабал ненавидел, когда его пытались убить. Он ненавидел и тех, кто на него покушался. Да и кому такое понравится? Правда, мало кто оказывался в подобных обстоятельствах, и уж тем более такое вряд ли случалось с ними на постоянной основе, как с Кабалом. Только за время этой истории его собирались казнить миркарвианские власти, а затем граф Марша́л лично пытался насадить его на кавалерийскую саблю. Мало-помалу Кабал привык к самим нападениям, но все никак не мог уловить смысл в намерениях нападавших. Они казались ему не столько обидными, сколько глупыми. Смерти ему мог желать либо луддит, трепетавший от страха при слове некромантия, либо вандал, который пытался уничтожить его просто потому, что именно этим вандалы и занимаются. Вот так весь мир и делился для Иоганна Кабала на луддитов, вандалов и скопища неопределившихся.

Когда ноги скользнули вниз навстречу неотвратимой судьбе, первым делом он подумал, что, по крайней мере, разрешил загадку смерти ДеГарра. Его выкинул из туннеля убийца ДеГарра, – если, конечно, в нем не обитал крайне недружелюбный отшельник. Значит, не самоубийство. Отлично. Продолжай он считать произошедшее самоубийством, до скончания дней мучился бы от многочисленных обнаруженных нестыковок. И «до конца дней», похоже, только что сократилось до того времени, которое потребуется ему дабы достичь земли.

К счастью, животная часть его мозга, что так раздражала наличием базовых желаний, вроде потребности в еде и сне, имела иные приоритеты. Чтобы реализовать их, включая самый основной – жить! – мозг Кабала выбросил в кровь приличное количество адреналина и, определив положение поручней по краям люка, намертво зафиксировал правую руку на одном. Таким образом Кабал избежал одинокой смерти на неразличимом склоне горы. По крайней мере, на время.

Подобно яблоку на ветке он висел на одной руке и с поразившей даже его самого беспристрастностью рассуждал, насколько паника в этом случае поможет. И хотя мудрость гласила «не смотри вниз», – он именно так и поступил, о чем жутко пожалел. Не потому что высота оказалась приличной – в темноте он едва что-либо различал и с таким же успехом мог висеть в паре метров над стопкой матрасов, – а потому как его халат развязался, и под ним ничего не было, настолько он торопился покинуть свою каюту. Кабалу совсем не хотелось, чтобы такими оказались его последние воспоминания.

Одна тапочка слетела и кружась устремилась в бездну, быстро пропав из виду. Мысль о том, что его тело найдут практически обнаженным, не считая одного шлепанца и халата, который был просто преступлением против хорошего вкуса, сподвигла Кабала к действию. Он поднял голову и потянулся свободной рукой ко второй ручке. Он почти коснулся края люка, но тут показалась рука в перчатке и ударила его по ладони. «Точно, – подумал Кабал. – Кто-то пытается меня убить. Я уже почти забыл». Нападавший, прятавшийся в тени туннеля, схватил мизинец на правой руке Кабала и принялся усердно отгибать его назад.

Это оказалось уже слишком. Ничего не поделаешь – придется его убийце умереть.

Однако Кабал находился в незавидном положении, и преимущество явно было не на его стороне. Но пока таинственный убийца пытался ослабить хватку, с которой Кабал цеплялся за ручку и за жизнь, тот быстро оценивал ситуацию и свои возможности: одна рука была незанята, у него имелась одна тапочка и халат, плюс – по телу пробежала сладостная дрожь, – в кармане лежал перочинный нож. Оставалось только протянуть руку и схватить его.

Главное подготовиться. Халат игриво трепетал в воздушном потоке. Кабал прекрасно осознавал, что лишиться ножа равноценно тому, что лишиться жизни, поэтому, дотянувшись левой рукой до правого кармана, он очень крепко его сжал. Найдя кнопку, он выдвинул лезвие так, чтобы оно оказалось между большим пальцем и кончиками остальных, и покрепче сжал оружие. На все ушло примерно три секунды.

Там, где его плану не хватало изящества, он брал безжалостностью. Как только нападавшему в грубых кожаных перчатках удалось как следует ухватить мизинец Кабала, тот взмахнул свободной рукой и ударил ножом, метя в запястье убийцы. С точки зрения анатомии, можно вполне испортить человеку день, даже просто полоснув его в том месте, но Кабал был в настроении причинить как можно больше ущерба. Раздался крик, и палец Кабала отпустили.

Времени у него было не так много. Если нападавшему досталось лишь слегка, то он должен вскоре возобновить попытки с еще большей жестокостью. Оценив ресурсы, Кабал взял нож в рот, а свободной рукой ухватился за люк. Подростком он сумел бы подтянуться без особых усилий, но сейчас ему было почти под тридцать, и он редко упражнялся. Собравшись с духом, Кабал стал подтягиваться. Ему было все равно, сколько мышц он порвет и какую агонию испытает. Он просто не мог упасть. Он не мог умереть. Столько всего еще предстояло сделать.

В итоге мышцы остались целы, хотя через несколько часов они точно начнут болеть. Кабал неуклюже забрался в безопасную темноту туннеля. Нападавшего и след простыл. Минуты три он молча ждал. И лишь убедившись, что остался один, он позволил себе рухнуть ничком – изможденный и крайне замерзший. Едва слышно он бормотал: «Столько всего нужно сделать. Столько всего сделать. Столько сделать…»

Леони Бэрроу нашла Кабала, когда тот завтракал. После вчерашнего ужина длинный стол разделили на отдельные столики и снова прикрутили их на привычные места. На каждом стояла четырехрожковая лампа: четыре железных лебединых шеи изгибались сперва вниз, затем вверх и заканчивались лебедиными головами – клювы у птиц были раскрыты и из каждого зева торчало по лампочке. Типичное миркарвианское самомнение: они объединяли изысканную инженерную работу с варварской эстетикой. Леони заметила, что Кабал, вполне возможно намеренно, сел за один из тех немногих столов, на которых лампа отсутствовала. Больше в столовой никого не было, за исключением герра Харльманна, который, похоже, завязал дружбу с компаньонкой леди Нинуки – мисс Амберслей. Судя по всему, он морил ее скучными историями про бизнес, хотя внешне мисс Амберслей выказывала интерес, возможно, даже подлинный. О чем бы они ни говорили, голоса их звучали приглушенно, почти заговорщицки, особенно в свете событий предыдущей ночи. Исчезновение и предполагаемое самоубийство месье ДеГарра разогнало всю атмосферу веселости, царившую накануне, и над кораблем нависла мрачная пелена. Даже экипаж, который по долгу службы обязан был оставаться нейтральным, как-то попритих.

Леони заказала яйца-пашот и тост – официант удивился, что здоровый человек остановил свой выбор на подобном меню. Мисс Бэрроу подсела за столик к Кабалу. Тот на мгновение прекратил резать стейк – его завтрак куда больше соответствовал миркарвианскому стилю – и принялся подозрительно разглядывать ее.

– Доброе утро, мисс Бэрроу, – произнес он довольно формальным тоном, подцепил на вилку ровный квадратик мяса и отправил его в рот, отсекая дальнейшую возможность разговора.

– Доброе утро, герр Майсснер, – отвечала она. Секунду-другую Леони подумывала о том, чтобы подразнить его и воспользоваться его настоящим именем, но настроения для этого не было ни у нее, ни, как она подозревала, у него. Он выглядел уставшим и немного рассеянным. – Есть еще какие-то мысли насчет прошлой ночи? – поинтересовалась она, когда поблизости никого не было.

Кабал стал жевать медленнее. Затем сделал глоток черного кофе, проглотил стейк и ответил таким тоном, будто они беседовали о чем-то банальном:

– Прошлой ночью меня пытались убить.

Подошел официант с ее едой и чайником чая, что несколько сгладило ее удивление. Когда они возобновили разговор, Леони шепотом уточнила:

– Вас пытались убить? Кто?

Кабал посмотрел на нее почти весело.

– Улыбайтесь, когда шепчете, – посоветовал он. – Не забывайте, все считают, что вы со мной флиртуете.

Она бросила на него ледяной взгляд. Затем выражение ее лица оттаяло, она обаятельно улыбнулась, глаза подернулись пеленой, как у влюбленной:

– О, дорогой, кто-то пытался тебя убить? Кому в голову пришло напасть на мой сладкий пирожочек?

Кабал куда меньше перепугался бы, если бы в этот момент мисс Бэрроу сняла лицо, а за ним обнаружилась бездонная тьма, из которой к нему тянулись бы лоснящиеся извивающиеся щупальца. Такое с ним уже однажды случалось, и ему вовсе не хотелось вновь переживать тот опыт.

– Что? – выдавил он еле слышно.

– Улыбайтесь, когда шепчете, – на ее лице застыло кокетливое выражение, от которого кровь леденела в жилах. – Предполагается, что вы со мной флиртуете, помните?

– Прошу вас, не надо. – Он уже не знал, что хуже – висеть под днищем «Принцессы Гортензии» или терпеть это пугающее выражение на лице мисс Бэрроу. Ему определенно стало легче, когда она убрала с лица маску и на губах заиграла ироничная улыбка.

– Теперь я знаю, чем можно напугать мужчину, который знается с чертями.

– Вы меня не напугали, фройляйн. Скорее… слегка смутили. – Мгновение, и Кабал взял себя в руки. – Так вам совсем неинтересно, кто пытался меня убить?

Она серьезно взглянула на него.

– Напротив. Рассказывайте, что стряслось.

Пока Кабал кратко пересказывал события предыдущей ночи, Леони поглощала завтрак. Когда он закончил и, пользуясь возможностью, принялся доедать стейк, она попивала чай и размышляла.

– Полагаю, здесь два варианта. Неправильно положенный ковер имеет отношение к смерти ДеГарра. Или. – Она внимательно изучила его, прежде чем продолжить: – Или вслед за вами на борт поднялся один из ваших врагов и узнал вас.

Кабал прекратил пилить последний кусок стейка.

– Шутите?

– У вас, должно быть, дюжины недоброжелателей. – настоящее имя почти сорвалось у нее с языка. – …Герр Майсснер. И, что важно, вы наверняка не узнаете их всех при встрече.

– Поясните.

– Вы разрушаете человеческие жизни.

Кабал собрался было поспорить, но Леони ему не дала.

– Даже если те, кто сталкивается с вами, уже не в состоянии отомстить, у них остаются семьи и друзья. Вы вызываете ненависть и желание поквитаться, и вы прекрасно об этом знаете.

Кабал никогда прежде не размышлял над ситуацией в подобном ключе, но видел, что в ее словах есть правда. Сам он никогда не сворачивал с пути, лишь чтобы навредить другим, – разве что в особых случаях, – но люди как нарочно лезли ему поперек дороги. Поразмыслив над этим, он вдруг осознал, почему за эти годы ему столько раз приходилось уворачиваться от пуль, ножей и арбалетных стрел, что норовили продырявить ему голову.

– Руфус Малефикарус, – произнес он, тихо рассуждая.

– Что с ним? – Леони уже доводилось слышать имя: скандально известный колдун скрещивал шпаги с Кабалом как минимум в одной ситуации, о которой она знала. – Я считала, что он мертв.

– Верно. Я совершенно точно убил его. Правда, то было во вторую нашу встречу. Зато первая стычка оказалась далеко не случайностью. Он винил меня в том, что стряслось с его отцом.

– И не без оснований?

– Да. Да, не без оснований. Но, поверьте, его отец был чудовищем. У меня не оставалось выбора.

– Не вам с вашей биографией называть кого-то чудовищем, – одернула его Леони.

Выражение лица Кабала было невозможно прочесть.

– Это не метафора, а точное словарное значение. Его отец был монстром. Он пытался меня убить, как до этого убивал других. Я оборонялся. Несомненно, даже в вашем мире однозначной морали это вполне разумное оправдание, мисс Бэрроу?

Та небольшая искра теплоты, которую им удалось разжечь ранее во время беседы, окончательно угасла. Вокруг них царила атмосфера холода, казалось, воздух вот-вот начнет конденсироваться и выпадет роса.

– Нет, – наконец заключил он. – Это должно быть связано со смертью ДеГарра.

От Леони не укрылось, что он отказался от предыдущей формулировки – «исчезновение и возможная смерть».

– Если речь о человеке, которого я… чем-то расстроил в прошлом, зачем ему все эти трудности – красться за мной с перчатками наготове и надеяться на крохотный шанс, будто я обнаружу люк под настилом корабля, открою его и специально, ради него, наполовину высунусь наружу?

– Вы хотите сказать, что этот человек был невооружен?

– Дело даже не в этом. Возьмем вас, мисс Бэрроу, – вы уже угрожали мне тем, чем воспользовался бы любой человек, имеющий хоть каплю здравомыслия. – Кабал огляделся, дабы удостовериться, что за ними никто не подглядывает и не подслушивает, а затем подался вперед и прошептал: – Вы знаете, кто я на самом деле.

Леони Бэрроу вынуждена была признать логику Кабала, как ей это не претило. Если только его не подкараулил человек, который яростно желал покончить с ним собственноручно, самым гарантированным и безопасным способом отправить Иоганна Кабала на тот свет было передать его миркарвианскому правительству. Достаточно сдать Кабала капитану, а уж Миркарвия вынесет смертный приговор. А так получалось, что предполагаемый мститель, жаждущий самолично расправиться с Кабалом, отыскал его на «Принцессе Гортензии» и установил за ним слежку, но в итоге по рассеянности забыл взять с собой пистолет, нож, удавку или любое другое оружие, чтобы довести дело до конца.