Текст книги "Иоганн Кабал, детектив"

Сидящая подле Кабала мисс Бэрроу устала возиться с ножом и отложила его в сторону.

– Это не еда, – пробурчала она. – Это вскрытие коровы. Пожалуй, я остановлюсь на картошке и морковке.

Она подала знак официанту и попросила еще овощей.

Женщина по другую сторону от Кэкона услышала Леони и отреагировала:

– Ах, в них недостатка в пути не будет, моя дорогая, – она странно рассмеялась, издав звук наподобие «Мух’хех!» «Мух» прозвучало гулко и чуть печально, как будто выражало плохое самочувствие, зато «хех!» получилось высоким и девчачьим. В целом фраза производила эффект: «Мух, мне что-то нехорошо… Хех! Обманула!»

Кабал обернулся чисто из любопытства, чтобы посмотреть, какая женщина в состоянии издать такой звук. Ей было примерно около сорока, решил он, и она представляла собой интересную комбинацию: под суровым и хмурым выражением скрывалась легкомысленность, не подходящая для женщины ее возраста и выдающая выпускницу английской публичной школы. Подобные заведения начали развивать в своих подопечных эксцентричность с того момента, когда стало ясно, что на самом деле они вовсе не предназначены для публики, а название вводит в заблуждение. В любой другой стране подобное учреждение назвали бы частным, но как же тогда повеселиться? Большинство людей прошлого поколения сочли бы ее наряд безвкусным – коричневое платье выдавало старую деву. Волосы ее были почти того же оттенка, уложены жесткими завитками вокруг заостренного бледного лица. Она попыталась сделать макияж, но румяна смотрелись на ее щеках как красная краска на белой стене.

– И почему же? – спросил он.

– А вы не знаете? – встрял Кэкон, чьи байки о воинской ярости вдруг показались более правдоподобными в свете того, какие жуткие раны он наносил еде. – Черт возьми, приятель, ты что с луны свалился? Это миссия милосердия.

Кабал ничего не сказал, но выражение его лица говорило о том, что в жизни ему доводилось встречать людей, куда больше походивших на ангелов, чем Кэкон.

– Голод в Катамении, герр Майсснер, – подсказала мисс Бэрроу. – Неурожай.

У Кабала хватало недостатков, но трудности с быстрым усвоением, анализом и экстраполяцией данных к ним не относились.

– Конечно, – спокойно произнес он. – Наше министерство работает над программами помощи и их логистикой, но я не знал, что это судно в них тоже участвует.

– Именно поэтому на борту так мало пассажиров, сэр, – добавила женщина со смешком огорчения. – Герр… Майсснер, верно?

Кэкон замер, так и не донеся вилку с мясом и картофелиной до рта. Не самая приятная картина.

– Мисс Амберслей, это герр Майсснер из гражданской службы Миркарвии. Герр Майсснер, мисс Амберслей – компаньонка ее светлости.

Складывалось впечатление, будто он представляет друг другу мясо и картошку. Поразмыслив, Кэкон наклонился к Кабалу и заговорщицки прошептал:

– Она – англичанка. – Сбросив сию бомбу, Кэкон запихал еду в рот с изяществом кочегара, забрасывающего уголь в топку паравоза.

Внимание Кабала переключилось на мисс Амберслей, лишь бы не наблюдать за тем, как Кэкон жует.

– Простите, мисс Амберслей, вы говорили о. – подстегнул он ее к диалогу.

– Я отметила, что именно по этой причине на борту так мало пассажиров. Мы занимаем лишь эту палубу. Как мне сообщили, над нами располагается хранилище, а еще выше палуба второго класса, и она совершенно свободна – все каюты заполнены едой. В основном, овощами. Только представьте! Тонны картошки, моркови, репы – и все это над нашими головами! – Ее глаза блестели, воображая такое количество корнеплодов. Интересной беседой тут не пахло. По крайней мере, слова мисс Амберслей объясняли ремарку фрау Роборовски о взрывающихся картофелинах.

– То есть кроме палубы первого класса остальные не заселены? Ну и еще палуба экипажа.

Харльманн поднял руку в вопрошающем жесте.

– Палуба экипажа ведь находится на самом верху? Как и инженерная палуба, и прочие рабочие помещения? Не слишком ли наша птичка… тяжела в верхней части?

Штену, судя по всему, уже приходилось отвечать на подобные вопросы. Однако он в этот момент поднес к губам бокал, а к тому моменту, как завершил глоток, ДеГарр уже радостно отвечал за него.

– Да, месье, верно – наше судно гораздо тяжелее в верхней части, но, видите ли, так специально задумывалось. Очень распространено заблуждение, что аэросудно во многом похоже на морской корабль, особенно в том, что касается хода и управления. – Он развернул запястье, так что пальцы свисали вниз. – На самом деле, аэросудно висит в небесах как люстра. Таким образом, если, не приведи Господь, один из левитаторов сломается, корабль лишь слегка накренится. Если бы они располагались внизу и произошла подобная ситуация. – ДеГарр пожал плечами, – мы бы рухнули вниз. Пуф!

Кабалу еще ни разу не доводилось слышать, чтобы достойную апокалипсиса катастрофу, которая приведет к ужасам и смертям, характеризовали словом «Пуф!». Он и сам любил прибегать к преуменьшениям, так что слова ДеГарра вызвали у него симпатию.

Капитан Штен добродушно кивнул.

– Я бы не выразился лучше.

Вполне возможно, в его словах была правда.

– Сколько левитаторов несет судно данного класса, капитан? – поинтересовался ДеГарр.

– А действительно, сколько левитаторов несут судно такого класса? – Довольный своим остроумием Штен вновь потянулся к стакану.

– Как пожелаете, – на лице ДеГарра проскользнула улыбка, с какой разговаривают с тупыми детьми. – Так сколько?

Штен замер, не донеся бокал до губ.

– Эм? – Зрачки капитана вращались, пока он пытался сфокусироваться на разговоре. – Левитаторов? Две батареи по восемь штук.

– Параллельное или перекрестное подключение?

– Эм… перекрестное. Так гораздо надежнее.

– Но в то же время гораздо дороже.

Штен развел руки в сторону, желая жестом показать масштаб и при этом не задеть ДеГарра и леди Нинуку.

– Это вам не баржа, сэр.

ДеГарр кивнул.

– Корабль производит впечатление. Мог бы я увидеть больше, прошу вас?

– Простите?

– Позволите мне заглянуть за двери с надписью «Только для персонала»?

Штен замер в нерешительности.

– Политика компании не предусматривает экскурсии по кораблю. Мостик довольно узкий…

– Прошу, капитан. Я был бы вам безмерно признателен. Что же до мостика, то не стоит об этом беспокоиться. Все они похожи друг на друга. Я бы с гораздо большим интересом заглянул в инженерный отсек, если разрешите. Просто чтобы посмотреть, насколько искусство продвинулось с тех пор, как я ушел в отставку.

Штен колебался. Внутри него требования корпоративной политики боролись с рациональным поведением. К принятию решения его неожиданно подстегнул Кэкон.

– Вы вполне можете, капитан, – сказал он, преследуя по тарелке последнюю горошину. – Да эти вшивые сенцианцы скоро облапают каждый сантиметр нашей лодки, и уж они-то, поверьте, не будут просить у вас разрешения. Герр ДеГарр, по крайней мере, джентльмен. Почему сенцианцам дозволено все, а он не может даже пять минут полюбоваться на эти ваши вращающиеся штуковины наверху?

Штен пропустил мимо ушей тот факт, что Кэкон назвал его корабль лодкой, и ответил:

– Боюсь, все не так просто, герр Кэкон. Мне не хотелось бы создавать прецедент.

– Да устройте же ему экскурсию, капитан, – вмешалась леди Нинука. Голос ее звучал, как будто был дарован ей Лорелеей и хорошим учителем риторики. – Лично я даю вам слово, что не стану просить о подобной привилегии.

– Как и я, – вторила ей мисс Амберслей, чем заслужила презрительный взгляд от леди Нинуки, говоривший: «Как будто это возможно».

– И я, – подал голос Кэкон, наконец зажав в угол последние горошины и нанизав их на вилку под пронзительное пиццикато столового серебра о фарфор.

В зале гости согласно зашептались. Капитан Штен с достоинством уступил, и все было подготовлено для того, чтобы провести экскурсию на следующий день. Со своей стороны, Кабал слегка сожалел о том, что ему не представится возможности побывать на инженерной палубе. Его интересовали механизмы действия не только плоти, но и различных металлических приспособлений.

Подали так ожидаемый Кэконом пуддинг – назвать его десертом не поворачивался язык, уж слишком женским было слово. Выбор был не слишком велик: знаменитый миркарвианский пчун, который не только звучал как насморк, но и выглядел соответствующе, и сыр с печеньем. Практически все, даже миркарвианцы, сделали выбор в пользу сыра и печенья. Сыр оказался настолько ядреным, что кожа слезала с неба, но даже так оставался предпочтительнее альтернативы. Однако Кабалу представилась нежданная возможность глянуть на пчун вблизи, когда его заказал Кэкон – единственный из всех присутствующих. Его подали на длинном неглубоком блюде; внешне пчун напоминал кисломолочный продукт, да и пах схоже. В центре этой массы высился островок из зерен, слишком крупных, чтобы быть саго. Островок украшали красные пятна – смесь корицы и красного перца. Кэкон набросился на дессерт с энтузиазмом и принялся громко поглощать.

– Вот что сделает из тебя настоящего мужчину, сынок! – заметил он Кабалу. Тот никак не мог взять в толк, каким образом подобное заявление служило рекламой блюду, особенно для дам.

Наконец, настало время кофе, коньяка и сигар. Леди удалились, – мисс Бэрроу напоследок одарила Кабала недвусмысленным взглядом, – а джентльмены отправились в салон. Кабал чувствовал, что обязан присоединиться к сему ритуалу, но сперва извинился, сказав, что немного задержится. Тот же назойливый стюард, посадивший его рядом с мисс Бэрроу, теперь направил его в ближайший гальюн – как понял Кабал, так на корабельном сленге или техническом жаргоне называли туалет. Он поблагодарил стюарда, хотя гальюн его не интересовал – ему просто требовалось немного времени, чтобы собраться с мыслями. Вместо гальюна он направился в галерею по правому борту, где можно было подышать свежим воздухом, поступавшим через вентиляционные отверстия.

Галереи тянулись по обе стороны палубы Б. Поскольку на этом уровне пассажиров не размещали, в помещениях отсутствовали иллюминаторы – лишь тонкие щелки окон в стенах пропускали свет с галерей. Попасть туда можно было только по лестницам с палубы первого класса, а проходили галереи практически через весь корабль. Широкие застекленные окна шли под углом и образовывали арку, что позволяло прогуливающимся, опершись о заграждение, наблюдать за тем, что творилось внизу, при этом не опасаясь, что ветер испортит прическу. Путь из столовой до салона через галерею был куда более живописным, чем по внутренним коридорам палубы А, но при этом куда более протяженным – Кабал не удивился, что остальные мужчины не стали карабкаться по лестнице следом за ним, привлеченные перспективой кофе, бренди и табака.

Он надеялся провести несколько минут в одиночестве, но тут его ждало разочарование. Раздраженный герр Зорук стоял у перил в глубокой задумчивости, хотя, скорее всего, он просто жалел себя. Услышав, как Кабал вывернул из-за угла, Зорук обернулся, не дав ему скрыться незамеченным. Оба оказались в неловкой ситуации, когда каждый хотел побыть наедине, но манеры оказывались важнее. Кабал остановился у перил в метре от Зорука и посмотрел на расстилавшуюся за окном ночь.

Какое-то время царила тишина, затем Зорук сказал:

– Похоже, я сегодня выставил себя полнейшим дураком.

– Да, – отвечал Кабал.

Зорук одарил его слегка испуганным взглядом.

– Вы всегда столь откровенны?

– Экономит время. Дипломатичностью я не отличаюсь.

– Но вы же госслужащий?

– Не из дипломатического корпуса. Я имею дело с фактами, герр Зорук, а факт заключается в том, что вы выставили себя идиотом.

Зорук начал было фразу, но в последний момент ему не хватило воли. Он испустил вздох побежденного и повернулся обратно к окну.

– Знаю, что он прав – и это самое худшее. Нельзя винить человека в том, что он изготовил пулю, которой потом убили святого. Я знал, ну или понял бы, если бы подумал минутку. Но я так разозлился. Подавление восстания Дезоле… слов не хватает. – Он покачал головой. – Снова я дурак.

– Я… не слишком в курсе политической ситуации, – сказал Кабал, аккуратно подбирая слова. – В рамках своей должности я занимаюсь цифрами, траншами, квотами и отчетами. Порой в большом мире происходят события. – он махнул на раскинувшуюся под ними тьму, – о которых я ничего не ведаю. К своему стыду. Герр Зорук, что именно произошло в ходе подавления восстания Дезоле? Что такого сделал этот вон Фалькс?

Зорук посмотрел на него со смесью подозрения и удивления – Кабал гадал, уж не обойдется ли ему дорого его любопытство.

– Вы живете в маленьком стерильном мире, совершенно изолированно, герр Майсснер, – выдал Зорук. – Я вам почти завидую. Ну что ж… Подавление восстания Дезоле, урок истории. За столом вы, наверное, уже уловили основные факты. Долина Гасуар по Холсбергскому договору принадлежала прискианцам, но местные жители всегда считали себя далкинцами. Они постоянно жаловались, особенно на политику принудительного переселения, проводимую прискианцами, и иммиграцию прискианских поселенцев, но никто не слушал. Тогда общественность возмутилась, но все, чего им удалось добиться, – несколько проломленных черепов, да неоправданно суровых тюремных сроков.

Кабал нахмурился.

– То есть Миркарвия здесь совершенно ни при чем?

Зорук покачал головой.

– С политической точки зрения – нет. Но когда творится несправедливость, все мы становимся братьями, герр Майсснер, не так ли?

Герр Майсснер не стал никак комментировать утверждение, поэтому Зорук продолжил:

– Общественные беспорядки переросли в погромы, а закончились тем, что поезд с прискианскими войсками пустили под откос. Прискианцы ответили тем, что направили воздушную эскадру командора вон Фалькса. Ему поручили исключительно мониторить ситуацию в долине и оказывать поддержку наземным отрядам, в случае если они запросят помощь. – Зорук бросил взгляд в сторону столовой, где свершилось его унижение. – ДеГарр ошибся только в одном. Мне стоило сказать об этом – пусть маленькая, но победа. Он считал, что местные громили патрули. Но они атаковали всего один патруль, когда прискианцы попытались ввести коменданстский час: были убиты двое солдат, местные потеряли четверых людей. Фермеры против солдат – едва ли можно назвать это честной схваткой. Но один из погибших офицеров был солдатом вон Фалькса, работавшим совместно с наземными войсками. Командор пришел в ярость. Просто взбесился. Он выбрал три деревни, откуда, скорее всего, были «террористы», напавшие на его офицера, а затем. – Зорук закрыл глаза и несколько секунд молчал. – Они стерли деревеньки с лица земли. Бомбили, обстреливали из картечниц Гатлинга. Заливали дома, фермы и церкви огнем. Отстреливали тех, кто бежал из горящих зданий. К тому моменту, когда передали приказ прекратить и отступить, было уже слишком поздно. Две с половиной тысячи людей были мертвы или умирали.

На несколько секунд воцарилась тишина.

– Две с половиной тысячи? – с ужасом переспросил Кабал.

Зорук кивнул.

– Во многом восстание оказалось катастрофой. Под давлением международной общественности Прискии ничего не оставалось, как вернуть Гасуар далкинцам. Вон Фальксу вручили револьвер с одной пулей и на десять минут оставили одного в пустой комнате, чтобы он мог совершить правильный поступок, что он и сделал. Когда мир узрел, что машины ДеГарра сотворили с теми людьми. – Зорук посмотрел Кабалу в глаза, – …заказы посыпались сотнями. Я не отрицаю его доводов – он действительно строил суда не для того, чтобы убивать гражданских, но это не отменяет факта, что ДеГарр на этом разбогател. – Зорук пожал плечами. – Или я по-прежнему идиот?

– Да, – ответил Кабал. – Меня ждут в салоне, герр Зорук. Хорошего вечера. – Он собрался уходить, но перед поворотом остановился и оглянулся. – Человечество – быдло, герр Зорук. В нем нет места состраданию, свойственному романтикам. Временами это быдло приходится отстреливать.

– О? – только и вымолвил Зорук. Голос его звучал устало и грустно. – И кому же решать, кто будет жить, а кто умрет?

«В идеале – мне, – подумал Кабал. – Я бы полагался на точную информацию». Но вместо этого он промолвил:

– И правда, кому же, герр Зорук? – после чего удалился.

Когда он вошел в салон, тот напоминал окутанную туманом набережную где-то на Кубе. У каждого мужчины в зубах была сигара, а в руке – коньячный бокал с таким количеством бренди, что его хватило бы заспиртовать мышь. Рядом стояли кофейники, на которые никто не обращал внимания; гости замерли, выпятив грудь и втянув животы, как подобало после обеда мужчинам в смокингах. Кабал имель несчастье посетить несколько подобных мероприятий в прошлом, и он был прекрасно осведомлен, что сей ритуал требовал напряжения сил, что разрушало все потенциальное веселье. Однако миркарвианский вариант представлял собой проявление доминирования во всей красе – антропологи от такого приходят в полный восторг. Уже сложилась некоторая негласная иерархия: капитан Штен стоял во главе – в конце концов, он был капитаном и все они оказались на его территории; ДеГарру за возраст, опыт, реноме и налет дурной славы досталось несколько неуверенное второе место. Все остальные, однако, оказались примерно на равных, за исключением герра Роборовски, который отказался играть и стоял в стороне, скорбно глядя в бокал с бренди так, словно действительно ожидал, что сейчас в нем всплывет маринованная мышь.

На данный момент все внимание было приковано к Бертраму Харльманну, королю барных закусок. Одну за другой он перечислял все прелести шкварок, которым суждено покорить мир, и предлагал присутствующим джентльменам стать частью очередного захватывающего прорыва в продаже дорогущих пресервов на рынке Биркеллера. Эта чумовая, невероятно современная штука называлась «ореховая смесь», а секретным оружием в ней были, судя по всему, сушеные фрукты.

– Миндаль, – особым тоном произнес Харльманн, обращаясь к одной половине гостей. – Изюм, – поведал он остальным собравшимся.

Кабал сумел сдержаться и не закатить глаза – вместо этого он принялся изучать узор на ковре и бахрому.

Глава ШЕСТАЯ
В которой случается смерть и подмечаются интересные детали

Кабал спал чутко. Тут его природная склонность усиливалась приобретенной привычкой: слишком много людей и прочих существ подкрадывались к нему, пока он спал, с намерениями, далекими от того, чтобы подоткнуть ему одеяло или поцеловать в лоб. Он скользил по кромке глубокого сна как по катку – напрягшись, скрестив руки, с суровым выражением лица, – а тем временем подсознание с оптимизмом бомбило его иллюзиями, детскими воспоминаниями и несвязанными событиями недавнего прошлого. Кабал проходил их с суровым и важным видом, подобно пророку из Ветхого завета, которому бросил вызов волшебник Изумрудного города. Достигнув же тех закоулков своего мозга, где царил мрак и не обитали даже сны, он замирал над самыми верхушками деревьев и ждал, когда его тело и разум восстановят силы. При этом он постоянно прислушивался к далекому эху своих ощущений, что свистели подобно ветру в телеграфных проводах. Если они внезапно обретали особую последовательность или звучали слишком призывно, Кабал в мгновение ока выныривал из колодца сна – быстрее, чем кролик из катапульты.

Сегодня ему потребовалось больше часа только на то, чтобы задремать; он уже зашнуровывал коньки, когда его вдруг вернуло обратно в реальность. Он не стал подкидываться на кровати – не хотел спровоцировать атаку, показав, что проснулся. Вместо этого Кабал лежал, едва приоткрыв глаза, внимательно слушал и пытался понять, что происходит вокруг. Он уже успел привыкнуть к ровному гудению левитаторов, так что проигнорировал его. Однако было что-то еще. Глухое постукивание, отдававшееся во внешнем корпусе, будто кто-то пинал стену. Мгновение, – и все стихло, остались лишь звуки двигателей.

Кабал перевернулся на спину и уставился в потолок, гадая, что могло шуметь. Он занимался этим больше ради того, чтобы вновь уснуть: он понятия не имел, как работает судно типа «Гортензии». Шум мог быть обычным делом – просто включился какой-то прибор. Однако звук больше походил на естественный, а не механический. Кабалу доводилось слышать, как умирающие схожим образом барабанят по полу каблуками, и эта мысль окончательно прогнала сон.

Пять минут спустя раздался новый звук, и на этот раз Кабал сел в кровати. Приглушенный рев перерос в быстрое крещендо и достиг наивысшей точки одновременно с резким металлическим ударом. Ранее Кабал слышал, как с очень схожим стуком опускались окна в салоне. Но тогда они летели медленнее и не на столь большой высоте. Получалось, что в каюте неподалеку открыли окно – никаких сомнений, – но это казалось невозможным сразу по двум причинам. Во-первых, в той каюте тогда должно быть дико холодно из-за резкого ветра. Во-вторых, когда он смотрел через свое окно, то отметил, что поднимающаяся рама закреплена болтом, и, чтобы его снять, потребовался бы специальный инструмент. Оба этих факта свидетельствовали, что человек, открывший окно, сделал это не ради глотка свежего воздуха.

Кабал сидел в темноте, сцепив руки в замок, – указательные пальцы вытянуты и постукивают друг о дружку, – и боролся с одолевавшим его любопытством. Звук был аномальным, а его как ученого аномалии интересовали. Однако борьба с собственной любознательностью была частью инстинкта самосохранения. Допустим, что-то стряслось (а у него были все причины так думать) – тогда он лишь вызовет подозрения, если начнет блуждать по коридорам – а этого стоило всячески избегать. С другой стороны, если он не отправится выяснять причину того, что непременно заставило бы Майсснера слоняться по палубе в аляповатом китайском халате, разве это не спровоцирует ненужные вопросы?

«Почему вы, как истинный сын Миркарвии, не поинтересовались, что за странные звуки раздаются на корабле?» – спросит его капитан.

«Я крепко спал», – ответит ему Кабал. Довольный тем, что ему удастся выкрутиться с помощью столь простой, но эффективной отговорки, он вновь погрузился в сон.

Вскоре в коридоре поднялась суматоха, послышались короткие разговоры, затем в соседнюю дверь постучали, но это, очевидно, не возымело никакого эффекта. Спустя какое-то время вдобавок зажегся свет и раздался настойчивый стук уже в дверь Кабала. Он гадал, сумеет ли он правдоподобно объяснить, что и этот шум тоже проспал, но стук повторился вновь, с еще большим напором, и тогда Кабал понял, что придется ему показаться на люди.

– Господь милосердный, – ахнула Леони Бэрроу, когда он открыл дверь. – Откуда вы взяли этот халат?

На ней самой была белая хлопковая ночная рубашка, а поверх халат из красно-синего тартана. Ночной наряд мисс Бэрроу с чисто эстетической точки зрения заставлял задуматься, как англичане вообще умудряются размножаться.

– Чем могу помочь, фройляйн? – поинтересовался он, пропуская ее вопрос мимо ушей.

– Вы что, ничего не слышали?

Он набрал воздуха, чтобы сообщить, мол, он спал, но в последний миг передумал.

– Я что-то слышал. – Он выглянул в коридор и увидел полковника Константина, Роборовских и, конечно же, Кэкона – все они суетились под дверями ДеГарра. – Что произошло?

– До меня донесся шум из каюты мистера ДеГарра. Да все мы слышали. – Она махнула в сторону остальных пассажиров. – Похоже, он каким-то образом открыл окно.

– Уже позвали вахтенного офицера?

Ответом на вопрос стало прибытие капитана Штена собственной персоной. Он на ходу застегивал пуговицы на униформе.

– Леди. Джентльмены. Прошу вас расступиться. Уверен, что ничего не стряслось.

Он постучал в дверь, но тут вмешался Кэкон:

– Вы зря тратите время, капитан. Я уже до крови сбил костяшки, колотя в эту дверь.

Кабал подметил, что с пальцами Кэкона все было в порядке.

– Никто не отвечает – только ветер завыыыывает. А знаете, что? Спорю, старина сам лишил себя жизни. – Кэкон скрестил руки и обвел собравшихся довольным выжидающим взглядом – ждал, что ему начнут аплодировать за логику, загадка разрешится и тогда все смогут отправиться по каютам.

Капитан посмотрел на него почти враждебно, а затем резко постучал в дверь.

– Месье ДеГарр? Это капитан. У вас все в порядке, сэр?

– Никто вам не ответит, капитано, – заявил Кэкон. К неудовольствию Штена, он оказался прав. Какое-то время капитан прислушивался, но из-за двери доносилось лишь завывание ветра. Штен схватил ручку и попытался открыть, но она не поддалась. Тогда он достал из кармана мундира универсальный ключ, отпер замок, повернул ручку и, извиняясь за вторжение, принялся открывать дверь. Однако ни то, ни другое не продлилось долго, поскольку дверь резко остановилась.

– Наверняка, тело мешается, – сказал Кэкон, явно осведомленный в подобных вопросах.

– Герр Кэкон, – начал Штен, едва сохраняя самообладание. Но, что бы он ни собирался произнести, фраза так и не слетела с его губ, потому что вмешался полковник Константин.

– Герр Кэкон, – спокойно обратился к нему военный. – Прошу вас, вернитесь в свою каюту. Вы никоим образом не помогаете в сложившейся ситуации.

– Э? – Похоже, Кэкону и в голову не приходило, что в сложившейся ситуации он может оказаться незначимой персоной. – Э? Я? Но вы не можете приказывать мне, приятель! Я не служивый, знаете ли!

– Сэр, – Штену удалось справиться с гневом за паузу, что ему выкроил Константин. – Поскольку я являюсь капитаном данного судна, вы находитесь в моем подчинении. Прошу вас вернуться в каюту.

– Ой-ой-ой, – нападки на его достоинство взбесили Кэкона. – Я имею такое же право находиться здесь, как и все остальные!

– Нет, – отвечал капитан Штен. – Не имеете. – Он подозвал старшего проводника и стюарда, нерешительно стоявших позади группы. – Сопроводите герра Кэкона в его каюту, стюард. И проследите, чтобы он там и оставался.

Кэкон удалился с эскортом, выкрикивая напоследок:

– Это абсолютно возмутительно! Я напишу жалобу!

– Как пожелаете, – устало ответил капитан. Он дождался, когда Кэкона уведут, и снова попытал счастья с дверью. Где-то через дюйм раздался отчетливый стук: ручка что-то задела, и дальше дверь уже не двигалась. Штен мрачно уставился на нее. – Дверь подперли стулом. Месье ДеГарр, – крикнул он в щелку. – Если вы меня слышите, пожалуйста, отодвиньтесь от двери.

Капитан отошел, освобождая пространство, и ударил подошвой ботинка прямо под ручкой. Стул подпрыгнул и отлетел в противоположную сторону, Штен сразу вошел.

Кабал с удивлением обнаружил, что двинулся прямиком за ним и оказался на пороге. В который раз любопытство одержало верх над инстинктом самосохранения. Но теперь, когда он уже проник в каюту, отступление вызвало бы подозрение. Он замер в дверном проеме и авторитарно оглядывал помещение, словно в обязанности миркарвианского чиновника входило инспектирование таинственным образом опустевших кают, в которых гуляет ветер, холодя его голые коленки. Штен уже стоял подле распахнутого окна и вглядывался во тьму.

– Его нет, – заявил Штен, едва перекрикивая завывания ветра, и покачал головой. – Глупый, глупый человек. – Он со злостью захлопнул раму. Воцарившаяся внезапно тишина почти шокировала.

– Как? – Кабал гадал, насколько можно позволить неуютной для него персоне герра Майсснера ускользнуть в безопасную зону. Каждая возможность дарила облегчение. – Как он открыл окно? Если оно такое же, как в моей каюте, то должно фиксироваться винтом.

Эта мысль не приходила Штену в голову. Он снова посмотрел на окно и сконфузился. Взгляд его блуждал по помещению.

– Не знаю, герр Майсснер. Окна открываются во время стоянки или на небольшой высоте. Но когда мы начали подниматься, мои люди проверили все окна в каютах.

Разгадка сей маленькой тайны обнаружилась на кровати. Там лежал раскрытый чехол с инструментами: резинками крепились маленький гаечный ключ, отвертки, прочие приспособления, которые человек, интересующийся механизмами, вполне мог положить в багаж. Одна отвертка лежала поперек остальных, рядом с недостающим винтом. Штен поднял его и показал Кабалу.

– Мы не предусмотрели, что кто-то из пассажиров захочет и окажется способен открыть окно в каюте на большой высоте. – Он вздохнул и выглянул наружу. – Трагедия.

– Почему он это сделал? – Константин прошествовал мимо Кабала внутрь каюты, которая быстро заполнялась народом. – За ужином он был само спокойствие. Как так? Быть в добром расположении духа весь вечер, а затем вернуться сюда и расчетливо лишить себя жизни?

Штен пожал плечами.

– После ужина прошло несколько часов. Возможно, все это время он размышлял о чем-то. Возможно, человек, который открыл это окно, был в совершенно ином настроении, нежели мужчина, которому мы желали спокойной ночи.

На Константина эти слова не произвели впечатления.

– Размышлял о чем?

– «Мальчишка был прав. Я посвятил свою жизнь науке, но все, что она принесла, – смерть. Жертвы моих изобретений требуют справедливости. Что ж, они ее получат».

Константин и Штен обернулись и в изумлении уставились на Кабала. Тот склонился над переносной пишущей машинкой, стоявшей на небольшом бюро, и читал с листа, который до сих пор торчал из щели между валиком и прижимной планкой.

Кабал повернулся к мужчинам.

– Он напечатал предсмертную записку. Какой продвинутый.

Штен одарил его гневным взглядом.

– Ради бога, Майсснер. Человек умер. – Он собирался вытащить лист из печатной машинки. Но не успел капитан протянуть руку, как Кабал со знанием дела дважды щелкнул рычажком по каретке, после чего нажал на клавишу. Он сам вытащил бумагу и мгновение внимательно изучал ее, прежде чем передать дальше.

– Без сомнения, пригодится в качестве доказательства при расследовании дела о смерти ДеГарра, капитан, – сказал он.

Штен пришел к выводу, что ему совсем не нравится герр Майсснер, во все сующий свой нос.

– В чем смысл, сэр?

– У полиции будет с чем сравнивать. Как видите, я еще раз напечатал последнюю «т» в послании. Все присутствующие свидетели, что сделал я это на той же самой машинке и даже невооруженным глазом видно, что они идентичны. Поверьте, капитан, тщательное расследование рассмотрит все гипотезы, включая возможность того, что записку набрали на другой машинке, а здесь оставили, чтобы отвести подозрения.

– Что? Что? Вы серьезно? Дверь была заперта и заблокирована изнутри. Вы хотите сказать, что беднягу убили, после чего убийца выбросил тело в окно, а сам последовал за ним?

– Именно на это я и намекаю. Но, скорее, речь идет о возможности, а не о серьезных предположениях. И не стоит забывать о парашюте.

– Парашют? Сэр, мы на гражданском корабле – здесь нет необходимости в парашютах. И, прежде чем вы подадите идею, будто этот ваш потрясающий убийца пронес его с собой на борт, позволю себе напомнить, что мы идем почти в полной темноте над лесистыми горами. Только ненормальный совершит такой прыжок.