Текст книги "Дьявольский вальс"

7

Я почитал до семи часов, затем поработал над только что полученными гранками моей монографии, посвященной эмоциональной адаптации детей из школы, которая в прошлом году находилась под прицелом снайпера. С директрисой школы мы стали больше чем просто друзьями. Потом она отправилась к себе в Техас ухаживать за больным отцом. Он умер, но она не вернулась в Калифорнию.

Все те же необрубленные концы...

Я дозвонился до Робин. Она была в своей студии. Сказала, что занята по горло – работа не из легких: надо изготовить четыре подходящих друг к другу гитары, похожих по форме на бомбардировщик «Стеллс», для группы хэви-метал, у которой нет ни денег, ни умения себя вести. Неудивительно, что в ее голосе слышалось напряжение.

– Я не вовремя?

– Нет-нет, приятно поговорить с тем, кто не надрался.

В трубке слышны отдаленные крики.

– Это они, те самые ребята?

– Черти, а не ребята. Я их вышибаю, а они лезут обратно. Во все дыры. Занялись бы чем-нибудь – разобрали бы свой номер в отеле, но... Ой-ой, подожди. Лукас, брось! Пальцы тебе когда-нибудь еще пригодятся. Прости, Алекс. Он отбивал дробь рядом с циркулярной пилой. – Ее голос стал более мягким. – Слушай, мне надо идти. Как насчет пятницы? Устроит?

– Вполне. У меня или у тебя?

– Еще не знаю, когда освобожусь, Алекс, так что давай я заеду за тобой. Обещаю быть не позднее девяти. О'кей?

– О'кей.

Мы попрощались. Я сидел и раздумывал, какой же независимой она стала.

* * *

Взяв в руки старенькую гитару фирмы «Мартин», я некоторое время перебирал струны. Потом вернулся в кабинет и еще пару раз перечитал статьи о синдроме Мюнхгаузена, надеясь отыскать в них что-то, что, возможно, упустил, – какую-нибудь подсказку из клинической практики. Но озарение не наступило. Доразмышлялся до того, что пухлое личико Кэсси Джонс стало мерещиться в могильно-серых тонах.

Я задумался: а имеет ли этот вопрос вообще какое-нибудь отношение к науке и сможет ли дать мне ответ на него вся медицинская мудрость мира?

Может, пришло время для специалиста другого рода?

Я набрал номер телефона в Западном Голливуде.

Послышался чарующий женский голос:

– Вы звоните в "Блю[12]12
  Блю (blue, англ.) – голубой, синий. Цвет формы полицейских.


[Закрыть] инвестигейшнс". Наше агентство уже закончило работу. Если вы желаете оставить несрочное сообщение, говорите после первого сигнала. Если ваше сообщение срочное, дождитесь двух сигналов.

После второго гудка я сказал:

– Майло, это Алекс. Позвони мне домой.

И снова взял гитару.

Проиграл десять тактов из «Ветрено и жарко», когда зазвонил телефон.

– Что срочного, приятель? – раздался далекий голос.

– Это «Блю инвестигейшнс»?

– Как форма фараонов.

– А-а.

– Слишком абстрактно? – спросил Майло. – А у тебя только порнографические ассоциации?

– Нет, нормальные – в духе Лос-Анджелеса. Чей голосок на автоответчике?

– Сестренки Рика.

– А, того дантиста?

– Ага. Хорош, да?

– Изумительный. Как у Пегги Ли.

– А когда она сверлит тебе коренной зуб, вот тут-то и подрожишь.

– Когда ты занялся частным сыском?

– Ну, ты же знаешь, как это бывает – притяжение доллара. Вообще-то немного подрабатываю по совместительству. Пока днем меня держат на скучной работе в управлении, почему бы не заработать приличные деньги в свободное время?

– Все еще не полюбил свои компьютеры?

– Я-то их люблю, они меня не любят. Конечно, теперь говорят, что эти штуки испускают какие-то вибрации. Может, какая-нибудь электромагнитная пакость медленно разрушает мое великолепное тело.

Последние слова утонули в статических помехах.

– Откуда ты звонишь? – спросил я.

– Из машины. Заканчиваю работу.

– Из машины Рика?

– Из своей. И телефон мой. Наступила новая эра, доктор. Быстро соединяет и еще быстрее ломается. Ладно, в чем дело?

– Хотел с тобой посоветоваться... по делу, которым сейчас занимаюсь...

– Больше ничего не говори...

– Я...

– Я серьезно, Алекс. Больше. Ни. Слова. Сотовая связь и секреты не сочетаются. Может подслушать любой, кто захочет. Потерпи.

Он выключил телефон. Через двадцать минут раздался звонок в дверь.

* * *

– Я был поблизости, – заявил он, топая на кухню. – В Уилшире, около Баррингтона. Слежка по поручению бешеного ревнивца.

В левой руке он держал записную книжку Лос-Анджелесского департамента полиции и черный телефонный аппарат размером с кусок мыла. Одет для слежки: темно-синий клубный пиджак, того же цвета рубашка, серые брюки из твида и грубые коричневые башмаки. Может, он и сбросил фунтов пять с того момента, как я видел его в последний раз, но все равно весил не меньше двухсот пятидесяти фунтов, неравномерно распределенных по почти двухметровой фигуре: длинные тонкие ноги, выступающий вперед живот, свисающий на воротник подбородок.

Он недавно подстригся – очень коротко сзади и по бокам, копна сверху. В свисающей на лоб черной челке несколько седых прядей. Баки доходят до кончиков ушей – на добрый дюйм длинней, чем положено по инструкции, – но это для департамента чуть ли не самая легкая из создаваемых им проблем.

Моду Майло игнорировал полностью. Его внешний вид оставался неизменным с тех пор, как мы познакомились. Теперь же, когда стало модным пренебрегать модой, сомневаюсь, что он это заметил.

Его крупное изрытое оспинами лицо было бледным от недосыпания из-за работы в ночную смену. Но поразительно яркие зеленые глаза казались даже более живыми, чем обычно.

– Выглядишь взбудораженным, – заметил он.

Открыл холодильник, не обращая внимания на бутылки пива, достал непочатую литровую бутыль грейпфрутового сока и свернул пробку быстрым движением двух толстых пальцев.

Я дал ему стакан. Наполнив, он залпом осушил его, налил снова и снова выпил.

– Витамин С, свободное предпринимательство, броское название фирмы – сразу столько перемен, что не могу уследить за тобой, Майло.

Поставив стакан, он облизнул губы.

– Вообще-то, – начал он, – Blue – это аббревиатура. «Big Lug's Uneasy Enterprise» – «Шаткая Затея Большого Олуха». Представление Рика об остроумии. Хотя, признаюсь, тогда это было близко к истине: броситься в частное предпринимательство – это тебе переход не из легких. Но я рад, что решился – как-никак кусок хлеба. Я теперь стал серьезнее относиться к обеспеченной старости.

– Сколько берешь?

– Когда как, от пятидесяти до восьмидесяти долларов за час в зависимости от дела. Поменьше, чем некоторые «лекари душ», но не жалуюсь. Если городу не жалко средств, затраченных на мое обучение, и он желает, чтобы я весь день торчал у экрана, то это проблема города. Зато ночью я упражняюсь как сыщик.

– Есть что-нибудь интересное?

– Не-а, чаще всего слежка для успокоения страдающих подозрительностью. Но, по крайней мере, это привычная для меня работа.

Он налил еще соку и выпил.

– Не знаю, сколько еще выдержу это... мою дневную работу.

Он утер руками лицо, будто умылся. И куда делась напускная предпринимательская бодрость – передо мной сидел вконец измотанный человек.

Я вспомнил о всех его злоключениях за прошедший год. Сломал челюсть начальнику, по вине которого чуть не погиб. Причем сделал это перед работающей видеокамерой. Управление полиции замяло дело, иначе выглядело бы нелепо в глазах общественности. Майло не было предъявлено никаких обвинений, вместо этого предоставили шестимесячный отпуск без сохранения содержания и затем вернули в отдел грабежей и убийств в Западном Лос-Анджелесе с понижением на одну ступень – до детектива второго класса. Через полгода он обнаружил, что ни в Западном, ни в каком другом отделении свободной должности детектива нет вследствие «непредвиденных» бюджетных сокращений.

Его сунули – «временно» – в Центр Паркера на обработку информации, где отдали под опеку неимоверно женоподобного штатского инструктора и научили играть с компьютером. Тем самым департамент намекнул, что нападение на начальство – это еще туда-сюда, а что касается его постельных дел, то они не забыты и не прощены.

– Все еще подумываешь подавать в суд?

– Не знаю. Рик хочет, чтобы я дрался насмерть. Говорит, что, судя по тому, как они меня задвинули, они не дадут мне возможности опять выбраться на поверхность. Но я знаю, что, если обращусь в суд, с управлением придется расстаться навсегда. Даже если я выиграю дело.

Он скинул пиджак и бросил его на кухонный стол.

– Хватит ныть. Лучше скажи, чем я могу помочь тебе?

Я рассказал о Кэсси Джонс и прочел небольшую лекцию о синдроме Мюнхгаузена. Он молча потягивал сок. Выглядел так, будто думал совсем о другом.

– Когда-нибудь слышал об этом раньше? – в конце концов спросил я.

– Нет. А что?

– Обычно люди реагируют на это посильнее.

– Я вбираю в себя информацию... Кстати, в связи с этим вспомнил один случай. Несколько лет назад. Какой-то парень заявился в пункт неотложной помощи в Седарсе. Кровоточащая язва. Рик обследовал его, спросил насчет стресса. Малый признался, что прикладывался к бутылке, потому что на нем убийство, и он пьет, чтобы забыться. Будто был с проституткой, спятил и зарезал ее. Зверски, как настоящий псих. Рик кивал, согласно мычал, а потом выскочил оттуда и позвонил в службу безопасности, а затем мне. Убийство было совершено в Уэствуде. В то время я был в машине с Дэлом Харди, занимался делом о грабежах в Пико-Робертсоне. Мы тут же помчались туда, взяли его за грудки и внимательно выслушали.

Увидев нас, этот полудурок ошалел от радости. Изрыгал подробности, будто мы были его спасением, фамилии, адреса, даты, оружие. Отрицал какие-либо другие убийства и действительно в розыске не числился, аресту не подлежал. Обыкновенный, ничем не отличающийся малый. Даже свое дело имел – помнится, мастерскую по чистке ковров. Мы забрали его к себе, попросили повторить показания для записи на пленку и размечтались о том, что удалось заполучить преступление мечты – мгновенное раскрытие. Но затем стали проверять его показания и ничего не нашли. В указанном месте в указанное время никаких преступлений совершено не было, никаких вещественных доказательств убийства не обнаружено, по указанному адресу или где-то поблизости никогда не проживало никаких проституток. Никогда в Лос-Анджелесе не было проститутки, которая бы соответствовала указанному имени или описанию. Поэтому мы проверили неопознанные трупы, но ни одна Джейн Имярек в морге не подходила под описание. Ни одна кличка в картотеке полиции нравов не совпадала с названной. Мы даже проверили в других городах, связались с ФБР, предполагая, что он запутался – с психами это бывает – и забыл точное место. Но он продолжал настаивать, что все было именно так, как он рассказывал. Упорно требовал наказания.

Мы убили целых три дня – и ничего не смогли установить. Парню против его воли назначили адвоката, который вопил, требуя или возбудить дело, или отпустить его клиента. Наш лейтенант тоже давит – давайте доказательства или кончайте волынку. Мы копаем дальше. Пусто.

Тут мы стали подозревать, что нас порядком надули, и взялись за парня как следует. Он стоит на своем. Да так убедительно – Де Ниро мог бы у него поучиться. Тогда мы все проверили вновь. Возвращаемся к началу, проверяем и перепроверяем до одури. И снова пусто. Наконец убеждаемся, что нас надули – сделали из нас фараонов-полудурков высшей пробы, тут уж мы дали себе волю. Он в ответ тоже взвился. Но как-то нерешительно, стыдливо. Будто видит, что его раскусили, и огрызается, чтобы мы, а не он, защищались.

Майло покачал головой и замурлыкал мотивчик «Сумеречная зона».

– Ну и чем кончилось? – спросил я.

– А чем могло кончиться? Выпустили его и больше не слыхали об этом дерьме. Могли, конечно, пришить дачу ложных показаний, но это привело бы к бесконечной писанине и мотанию по судам. А ради чего? На первый раз – нотация и штраф, да еще свели бы к судебному порицанию. Ну уж нет. Спасибо. Мы по-настоящему кипели, Алекс. В жизни не видел Дэла таким взбешенным. Неделя была очень трудной, много нераскрытых настоящих преступлений. А этот ублюдок лезет со своим дерьмом. – Майло даже побагровел от воспоминаний. – Исповеднички, – закончил он. – Дергают людей, внимания, видите ли, требуют. Похоже это на твоих попавшихся Мюнхгаузенов?

– Здорово похоже, – согласился я. – Никогда не приходило в голову.

– Вот видишь. Я настоящий кладезь знаний. Давай дальше свою историю.

Я рассказал ему все остальное.

– О'кей. Что тебе нужно? – спросил он. – Проверить прошлое матери? Или обоих родителей? Медсестры?

– Об этом я не подумал.

– Нет? Тогда что же?

– Я и сам не знаю, Майло. Просто, наверное, захотелось посоветоваться.

Сложив руки на брюхе, он склонился, затем поднял взгляд на меня:

– Почтенный Будда правит делами. Почтенный Будда дает совет: стрелять всех плохих. Дальше пусть разбирается какой-нибудь другой бог.

– Знать бы, кто плохие.

– Вот именно. Поэтому я и предложил проверить прошлое. По крайней мере, у главного подозреваемого.

– Тогда у матери.

– Проверим первой. А пока я тычу в клавиши, могу в виде премии поглядеть и других. Во всяком случае, это занятнее дерьмовых списков денежного содержания, которые мне подсовывают в качестве наказания.

– Что именно будешь проверять?

– Есть ли уголовное прошлое. Это ведь банк полицейских данных. Твоей приятельнице-доктору будет известно, что я занимаюсь проверкой?

– А что?

– Когда я занимаюсь сыском, то предпочитаю знать условия работы. То, чем мы занимаемся, с формальной точки зрения незаконно.

– Тогда нет. Лучше не посвящать ее в эти дела. Зачем подвергать риску?

– Прекрасно.

– Что касается уголовного прошлого, – заметил я, – то должен тебе сказать, что Мюнхгаузены обычно являются образцовыми гражданами. Как твой чистильщик ковров. О смерти первого ребенка мы уже знаем. Она списана на счет синдрома внезапной младенческой смерти.

Майло задумался.

– По этому делу должно быть заключение коронера, но, если ни у кого не возникло подозрений, на этом все и закончилось. Посмотрим, что можно сделать, чтобы достать документы. Ты и сам бы мог это найти – проверь больничные архивы. Разумеется, не привлекая внимания.

– Сомневаюсь, что мне это удастся. Больница теперь совсем другая.

– В каком смысле?

– Намного больше охраны – меры безопасности.

– Ну что ж, – заметил Майло. – Здесь не придерешься. Та часть города стала по-настоящему опасной.

Он встал, отыскал в холодильнике апельсин и принялся чистить его над раковиной. Нахмурился.

– В чем дело? – спросил я.

– Пытаюсь придумать что-нибудь. Мне кажется, единственный способ разрешить такую проблему – это схватить подлеца за руку на месте преступления. Малютке становится плохо именно дома?

Я кивнул.

– Тогда единственный способ – наблюдение за их домом при помощи электронных средств. Скрытые аудио– и видеоприборы. Нужно постараться засечь, когда кто-то действительно пытается отравить ребенка.

– Игрушки полковника, – заметил я.

При этих словах Майло нахмурился.

– Да, именно такие штучки доставили бы удовольствие этому хрену... Ты знаешь, он переведен.

– Куда?

– В Вашингтон, федеральный округ Колумбия. Куда же еще? Новая контора специально под него. Корпорация с одним из тех названий, которые ничего не говорят о ее деятельности. Ставлю десять против одного, что живет на денежки правительства. Прислал недавно записку и визитную карточку. Поздравления со вступлением в век информатики и несколько бесплатных программ для подсчета моих налогов.

– Значит, знал, чем ты теперь занимаешься?

– Очевидно. Но вернемся к твоей отравительнице младенцев. И к установке «жучков» в ее доме. Без судебного ордера все, что ты с их помощью обнаружишь, будет недействительным в качестве улики. Но судебный ордер можно получить только на основании веских доказательств, а у тебя всего лишь подозрения. Не говоря уж о том, что дед – большая шишка и тебе нужно быть сверхосторожным. – Он дочистил апельсин, отложил, вымыл руки и принялся разделять его на дольки. – Это дело может быть очень печальным – пожалуйста, не говори мне, как хороша малышка.

– Малышка прелестна.

– Премного благодарен.

Я возразил:

– Но в педиатрических журналах сообщалось о паре случаев, произошедших в Англии. Там удалось записать на видеопленку матерей, душивших своих малышей. И всего лишь на основании подозрений.

– Записывали дома?

– В больнице.

– Огромная разница. И насколько мне известно, в Англии другие законы... Дай мне обмозговать это, Алекс. Поищу, что мы реально сможем сделать. А тем временем покопаюсь в местных архивах, в банке национального центра информации о преступлениях, на тот случай, если кто-нибудь из наших подопечных когда-то нашалил, – тогда мы сможем набрать достаточно материала, чтобы получить ордер. Старина Чарли отличный учитель – посмотрел бы ты, как я расправляюсь с этими базами данных.

– Ты-то сам не особенно рискуй, – посоветовал я.

– Не беспокойся. Предварительный сбор данных – это то, чем офицер занимается всякий раз, когда задерживает за нарушение дорожного движения. Если когда и копну поглубже, то буду поосторожнее. Родители жили где-нибудь еще, кроме Лос-Анджелеса?

– Не знаю, – ответил я. – На самом деле, сведений о них у меня немного, пора начать разузнавать.

– Ага, ты покопаешься у себя, а я у себя, – размышлял он вслух, сгорбившись над столом. – Они из высших кругов, значит, учились, наверное, в частных школах. А это будет не так уж просто.

– Мать, возможно, из обычной школы. Не похоже, что она родилась в богатой семье.

– Выскочка? Сделала себе карьеру?

– Нет, все гораздо проще. Он преподает в колледже. Так что она могла быть одной из его студенток.

– О'кей. – Майло открыл свой блокнот, – Что еще? Может быть, его служба в армии, может быть, офицерская подготовка – еще один крепкий орешек. Чарли наловчился взламывать некоторые военные досье, но там нет ничего особенного: всякие пособия ветеранам, перекрестные ссылки и подобная ерунда.

– Чем это вы там занимаетесь – шарите по банкам секретных данных?

– Шарит больше он, а я наблюдаю. Где преподает отец?

– В муниципальном колледже Уэст-Вэлли. Социологию.

– А мать? Работает?

– Нет, она все время с ребенком.

– Серьезно подходит к своим обязанностям, да? О'кей, давай фамилию.

– Джонс.

Он посмотрел на меня.

Я кивнул.

Он громко, словно пьяный, расхохотался.

8

На следующий день я прибыл в больницу в 9.45. Автостоянка для врачей была заполнена почти до отказа, и мне пришлось въехать на самый верх, чтобы найти место. Охранник в униформе стоял в тени перекрытий и, прислонившись к бетонному столбу, покуривал сигарету. Он следил за мной, пока я вылезал из своей «севиль», и отвернулся только тогда, когда я сверкнул в его сторону новым значком-пропуском, прикрепленным на лацкане пиджака.

В отделении для частных пациентов, как и накануне, было тихо. Одна-единственная медсестра сидела у стола, а регистраторша читала журнал.

Я просмотрел медицинскую карту Кэсси. Стефани уже провела утренний осмотр и сделала записи. Хотя никаких настораживающих симптомов обнаружено не было, она решила задержать девочку в больнице по крайней мере еще на день. Я направился к палате 505W, постучал и вошел.

Синди Джонс и Вики Боттомли сидели на диван-кровати. На коленях у Вики лежала колода карт. Женщины подняли глаза на меня.

Синди улыбнулась:

– Доброе утро.

– Доброе утро.

– О'кей, – бросила Вики и встала.

Изголовье кроватки Кэсси было поднято, как спинка кресла. Девочка сидела в нем и играла с кукольным домиком. Другие игрушки, в том числе и полный набор мягких зверюшек, были разбросаны по покрывалу. На подносе с завтраком стояли тарелка с недоеденной овсянкой и пластиковая чашка, наполненная чем-то красным. На экране телевизора мелькали кадры мультфильма, но звук был выключен. Кэсси с увлечением расставляла в домике мебель и пластиковые фигурки. Стойка капельницы была задвинута в угол.

Я положил свой новый рисунок на кровать. Девочка лишь на мгновение задержала на нем взгляд и тут же вернулась к игре.

Вики засуетилась. Передав карты Синди, она на секунду задержала ее руку в своих руках. Избегая встречаться со мной взглядом, она подошла к кроватке, взъерошила волосы Кэсси и проговорила:

– До встречи, пончик.

Кэсси на мгновение оторвалась от игры. Вики опять потрепала девочку по волосам и вышла.

Синди встала. На смену вчерашней клетчатой – розовая кофточка. Джинсы и босоножки те же.

– Давай-ка посмотрим, что доктор Делавэр нарисовал сегодня? – Она подняла рисунок с покрывала. Кэсси протянула руку и взяла лист. Синди обняла дочку за плечи. – Слон! Доктор Делавэр нарисовал тебе чудесного синего слона.

Кэсси поднесла рисунок поближе.

– Сло-о.

– Отлично, Кэсс! Прекрасно! Вы слышали, доктор Делавэр? Слон.

Я кивнул:

– Великолепно.

– Не знаю, что вы сделали, доктор Делавэр, но со вчерашнего дня она разговаривает лучше. Кэсс, скажи еще: слон.

Кэсси сжала губы и смяла рисунок.

– О, милая моя. – Синди обняла дочку и погладила ее по щеке. Мы наблюдали за попытками Кэсси расправить рисунок.

Когда ей это наконец удалось, она проговорила:

– Сло-о! – Опять смяла бумагу в комок величиной с кулак и с недоумением посмотрела на него.

– Простите, доктор Делавэр, – извинилась Синди. – Кажется, ваш слон не добился особого успеха.

– А вот Кэсси, кажется, добилась.

Синди заставила себя улыбнуться и кивнула.

Кэсси предприняла еще одну попытку расправить бумагу. На сей раз крошечные пальчики не смогли справиться с задачей, и Синди помогла дочке.

– Ну вот, милая... Да, она действительно чувствует себя отлично.

– Были какие-нибудь проблемы с процедурами?

– А процедур и не было. Никаких, со вчерашнего утра. Мы просто отсиживаемся здесь – это...

– Что-нибудь не так? – спросил я.

Она перебросила косу на грудь и разгладила концы волос.

– Люди, наверное, думают, что я сумасшедшая, – проговорила Синди.

– Почему вы так считаете?

– Не знаю. Я сказала глупость – простите.

– В чем дело, Синди?

Она отвернулась и затеребила косу. Затем вновь села. Взяв колоду карт, начала перекладывать из руки в руку.

– Просто дело в том... – Женщина говорила так тихо, что я был вынужден наклониться к ней. – Я... Каждый раз, когда мы привозим ее сюда, она чувствует себя лучше. Потом мы забираем ее домой в надежде, что все будет о'кей; некоторое время так оно и бывает, а затем...

– А затем – новая болезнь.

Не поднимая головы, она кивнула.

Кэсси что-то пробормотала одной из пластмассовых фигурок. Синди ободрила девочку:

– Отлично, малышка. – Но казалось, что крошка не услышала ее.

– А затем она вновь начинает болеть, и вы опять впадаете в отчаяние.

Кэсси бросила фигурку, подняла другую и начала трясти ее.

Синди продолжала:

– А потом – внезапно – с ней опять все в порядке, как сейчас. Именно это я и имела в виду, когда говорила про свое сумасшествие. Временами мне кажется, что я и вправду сошла с ума.

Она опять покачала головой и вернулась к кроватке Кэсси. Дотронулась пальцами до прядки волос девочки, отпустила. Заглянув в игрушечный домик, заметила:

– Посмотри-ка – они все едят то, что ты приготовила им на обед!

Необычайная бодрость ее голоса поразила меня настолько, что даже нёбо неприятно заныло.

Она стояла у кроватки Кэсси, играя волосами девочки, указывая на кукол и направляя игру. Кэсси издавала какие-то звуки. Некоторые из них были похожи на слова.

– Как вы смотрите на то, чтобы спуститься вниз и выпить чашечку кофе? – предложил я. – Вики может посидеть с Кэсси.

Синди взглянула на меня. Ее рука покоилась на плече дочери.

– Нет-нет. Сожалею, доктор Делавэр, но я не могу. Я никогда не оставляю ее.

– Никогда?

Она покачала головой:

– Пока она здесь – никогда. Я знаю, это похоже на бред сумасшедшей, но я не могу. Здесь рассказывают так много... разных вещей.

– Каких, например?

– О несчастных случаях – кто-то получает не то лечение. Не могу сказать, чтобы я действительно волновалась, – это прекрасная больница. Но... я просто должна быть здесь. Простите.

– Ничего, я понимаю.

– Я знаю, что это больше для меня, чем для нее, но... – Она наклонилась и обняла Кэсси. Девочка вывернулась из объятий и продолжила игру.

Синди беспомощно взглянула на меня.

– Я понимаю, что слишком трясусь над ней.

– Нет, если учесть все, через что вам пришлось пройти.

– Да уж... Спасибо, что вы так говорите.

Я предложил ей стул.

Она слабо улыбнулась и села.

– Должно быть, это действительно очень большое напряжение, – заметил я. – Так часто бывать здесь. Одно дело работать в больнице, но зависеть от нее – совсем другое.

Она посмотрела на меня с удивлением:

– Работать в больнице?

– Вы ведь были специалистом по проблемам с дыханием, правильно? Разве вы не работали в больнице?

– Ах, это! Это было так давно. Нет, я не закончила обучение.

– Пропал интерес?

– Вроде того. – Взяв коробочку для карт, она постучала ею по колену. – В общем-то, идея поступления в школу медсестер на курс дыхательной терапии принадлежала моей тете. Она была дипломированной медсестрой. И всегда говорила: женщина должна иметь какую-нибудь специальность, даже если и не будет работать по ней, и мне следует выбрать что-то такое, на что всегда будет спрос. Например, здравоохранение. А учитывая нынешнее загрязнение воздуха, курение, она справедливо полагала, что всегда будут нужны специалисты по дыханию.

– Ваша тетя представляется мне человеком с твердыми убеждениями.

Она улыбнулась:

– О да. Сейчас ее уже нет. – Синди быстро заморгала. – Она была удивительным человеком. Я лишилась родителей, когда была еще совсем ребенком, и она вырастила меня.

– Но она ведь не особенно одобряла ваше стремление стать медсестрой? Несмотря на то что сама имела образование в этой области?

– Да она вообще не хотела, чтобы я выбрала эту профессию. Говорила: слишком много работы за слишком маленькую плату и недостаточно... – Она смущенно запнулась.

– Недостаточно уважения со стороны врачей?

– Да. Как вы сами сказали, доктор Делавэр, у нее были твердые суждения почти обо всем.

– Она работала медсестрой в больнице?

– Нет. У одного частного врача двадцать пять лет, и все эти годы они препирались друг с другом, как старая семейная пара. Но он был действительно очень порядочный человек – старомодный семейный доктор, не особенно успешно собирающий плату по своим счетам. Тетя Хэрриет всегда отчитывала его за это. Она во всем придерживалась строгого порядка, вероятно, из-за своей военной службы – она была в действующей армии в Корее. Выслужилась до капитана.

– Серьезно? – изумился я.

– Ага. Следуя ее примеру, я тоже попыталась испробовать военную карьеру. Да уж... просто переносишься на несколько лет назад.

– Вы были в армии?

Она слегка улыбнулась, будто ожидала, что это удивит меня.

– Необычно для девушки, не так ли? Когда я заканчивала среднюю школу, в один из дней, посвященных выбору профессии, к нам пришел вербовщик и расписал все очень привлекательно – обучение по специальности, стипендия. Тетя Хэрриет тоже решила, что это хорошая идея, и главным образом ее мнение помогло мне сделать выбор.

– Сколько времени вы были в армии?

– Всего несколько месяцев. – Ее руки теребили косу. – Через несколько месяцев после поступления на службу я заболела, и меня уволили из армии.

– Сожалею, что так случилось. У вас было что-то серьезное?

Синди взглянула на меня. Ее щеки густо покраснели. Она дернула себя за косу.

– Да, – ответила она. – Грипп, очень серьезный, перешел в воспаление легких. Острая вирусная пневмония – в бараках свирепствовала ужасная эпидемия. Заболело много девушек. После выздоровления мне заявили, что мои легкие, скорее всего, ослабли и что я им уже не подхожу. – Она пожала плечами. – Вот и все. Вся моя замечательная военная карьера.

– Вы были очень огорчены?

– Нет, не особенно. Что ни делается, все к лучшему. – Она посмотрела на Кэсси.

– А где вы проходили службу?

– В Форт-Джексоне. В Южной Каролине. Это одно из тех мест, где обучаются только женщины. Все случилось летом – трудно представить, что летом можно заболеть пневмонией, но микробы есть микробы, так ведь?

– Да, вы правы.

– Там было очень влажно. Только примешь душ и буквально через пару секунд уже чувствуешь себя грязной. Для меня это было непривычно.

– Вы выросли в Калифорнии?

– Коренная калифорнийка, – заявила она, помахав в воздухе воображаемым флагом. – Из Вентуры. Хотя моя семья происходит из Оклахомы. Прибыли сюда во времена «золотой лихорадки». Если верить тете, одна из моих прабабушек была наполовину индианкой, и именно от нее мне остались в наследство такие волосы.

Синди приподняла, а затем опустила свою косу.

– Возможно, конечно, что это и не так. Теперь все хотят иметь индейское происхождение. Это в некотором роде модно. – Она посмотрела на меня. – Делавэр[13]13
  Делавары (самоназвание – лени-ленапе) – одно из племен североамериканских индейцев, обитавших на территории нынешнего штата Делавэр.


[Закрыть]. Судя по фамилии, вы тоже, может быть, частично индейского происхождения.

– В моей семье существует предание, что одна из прапрабабушек была на треть индианкой. Думаю, я помесь – всего понемногу.

– Что ж, это неплохо. Ведь это значит, что вы настоящий американец, не правда ли?

– Согласен, – улыбнулся я. – А Чип когда-нибудь служил в армии?

– Чип? – Мысль об этом показалась ей смешной. – Нет.

– А как вы познакомились друг с другом?

– В колледже. После школы медсестер я проучилась год в муниципальном колледже Уэст-Вэлли на факультете социологии. Он был моим преподавателем. – Она опять взглянула на Кэсси. Та все еще была увлечена своим домиком.

– Вы намерены сейчас заняться с ней вашим специальным лечением?

– Сейчас еще слишком рано, – ответил я. – Мне хочется, чтобы она по-настоящему доверяла мне.

– Да... Но думаю, она уже доверяет. Ей нравятся ваши рисунки – мы сохранили все те, что она не порвала.

Я улыбнулся:

– Тем не менее лучше не спешить. И если с ней не проводят никаких процедур, то в спешке вообще нет никакой необходимости.

– Это правда, – согласилась Синди. – Судя по тому, как все проходит, мне кажется, мы можем отправляться домой хоть сейчас.

– А вы бы хотели?

– Я всегда хочу этого. Но главное – я хочу, чтобы она поправилась.

Кэсси взглянула в нашу сторону, и Синди опять понизила голос до шепота:

– Эти припадки по-настоящему напугали меня, доктор Делавэр. Это было как... – Синди потрясла головой.

– Как что?

– Как в кинофильме. Ужасно говорить так, но это напоминало «Экзорцист». – Она опять покачала головой. – Я уверена, доктор Ивз со временем отыщет причину всего происходящего. Так ведь? Она сказала, что нам следует остаться здесь еще на одну ночь, может быть, даже на две – она хочет понаблюдать. Возможно, так лучше, во всяком случае, Кэсси здесь всегда такая здоровая.

Ее глаза увлажнились.

– Я хотел бы нанести вам визит, после того как вы вернетесь домой.

– О, конечно... – На ее лице отразилось множество незаданных вопросов.

– Это чтобы не нарушить взаимопонимания, – объяснил я. – Если мне удастся добиться того, чтобы Кэсси не испытывала неудобства в моем присутствии, когда с ней не проводят процедуры, то мне легче будет помочь ей, когда она действительно будет нуждаться в моей помощи.