Текст книги "Ледяное сердце"

5

Прошло сто часов с тех пор, как пролилась кровь Беби-Боя в проходе между домами, а работа Петры все еще не принесла никаких результатов. Неприятный, липкий привкус бесплодных усилий преследовал ее. Она чувствовала: каждое новое направление расследования снова заводит ее в тупик, но других дел не брала. Снижение количества преступлений – предмет гордости ее управления – было результатом хорошей укомплектованности личным составом. Пройдет еще много времени, прежде чем настанет очередь Петры начинать новое расследование.

Она перечитывала следственное дело до боли в голове. Спрашивала коллег, нет ли у них идей. Молодой сыщик низшей, первой, категории по имени Арбогаст посоветовал ей послушать музыку в исполнении Боя.

Петра купила несколько компакт-дисков и целое утро слушала хриплый голос Беби-Боя и бренчание его гитары.

– В поисках ключа?

– Нет, – ответил Арбогаст. – Потому что он выводил из душевного равновесия.

– Этот парень был трахнутым гением, – заметил другой детектив, пожилой Краусс. Петра никогда не подумала бы, что он поклонник музыки в стиле блюз. Но потом она поняла, что Краусс примерно одного возраста с Беби-Боем и, возможно, вырос под его музыку.

Умер гений, а наиболее влиятельная пресса не проявила к этому никакого интереса. Не звонили даже из «Тайме», несмотря на всегда положительные обзоры музыки Беби-Боя, которые встречала Петра, пробегая по Всемирной паутине. Она оставила сообщение музыковеду газеты в робкой надежде на то, что какой-нибудь штрих в биографии Беби-Боя подскажет ей новое направление расследования. Но этот придурок так и не позвонил.

Петре докучала небольшая группа самозваных «рок-журналистов», ребят с молодо звучащими голосами, утверждавших, что они представляют такие издания, как «Звон гитары», «Мир гитары» и «Гитара двадцать первого века». Всем хотелось знать подробности убийства для некрологов. Никто из них ничего не мог сказать о Ли, помимо хвалебных отзывов об его игре. Часто повторялось слово «фразировка». Этим термином пользовался Алекс. И Петра поняла: он означает то, как музыкант взаимно Располагает ноты и ритм.

Ее собственная фразировка в этом деле была отвратительной.

«Рок-журналисты» сразу же теряли интерес, стоило Петре перейти от ответов на их вопросы к вопросам, обращенным к ним. Исключение составил один парень, требовавший от нее подробностей. Это был Юрий Драммонд, издатель местного журнала под названием «Желобковая крыса»note 1Note1
  Имеется в виду спиральный желобок на граммофонной пластинке. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть], в котором в прошлом году был напечатан краткий биографический очерк о Беби-Бое.

Драммонд сразу настроил Петру против себя тем, что назвал ее по имени, и продолжал укреплять неприязнь, нагло домогаясь деталей сугубо судебного характера. «Сколько ножевых ранений?» «Какое точно количество крови было потеряно?» Любопытство парня внушало отвращение, а гнусавый голос выдавал в нем подростка с серьезными гормональными проблемами. Петра заподозрила, что это, возможно, телефонный хулиган. Но когда он спросил, не было ли каких-нибудь закорючек на стене, огораживающей проезд, она напряглась.

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Ну, знаете, – ответил Драммонд, – что-то вроде убийств Мэнсона… Хелтер Скелтер.

– Зачем сопоставлять убийство мистера Ли с убийствами Мэнсона?

– Не знаю, я просто подумал…

– Вы что-нибудь слышали об убийстве мистера Ли, мистер Драммонд?

– Нет. – Голос Драммонда стал на тон выше. – Где я мог слышать?

– Когда вы брали интервью у мистера Ли?

– Нет-нет, я не был с ним знаком.

– По вашим словам, вы опубликовали его краткий биографический очерк.

– Точно. В этом все и дело?

– То есть?

– «Желобковая крыса» исследует психобиологическую суть социального фактора искусства вообще и музыки в частности, а не культ личности.

– Психобиологическая суть социального фактора, – повторила Петра.

– Попросту говоря, – снисходительно продолжил Драммонд, – нас не интересует, кто кого трахает, а лишь то, что от них остается в искусстве.

– Отсюда и название вашего журнала? – Молчание. – У вас есть данные о том, кого трахал Беби-Бой Ли?

– Вы хотите сказать, что в этом деле существует сексуальная сторона?

– Мистер Драммонд, о чем в основном шла речь в очерке?

– О музыке, – произнес нахал, оставив висеть в воздухе несказанное «разумеется».

– Фразировка Беби-Боя, – добавила Петра.

– О пути Беби-Боя, о состоянии ума, в которое он приводил себя, чтобы сочинить те звуки, которые сочинял.

– Вам не казалось, что разговор с ним помог бы вам в этом? – нажимала Петра, сама удивляясь тому, что тратит время на беседу с этим неудачником. Впрочем, ответ был известен – больше в ее распоряжении ничего не было.

– Нет, – ответил Драммонд.

– Беби-Бой отказывался давать вам интервью?

– Нет. Мы его никогда не просили об этом. Так скажите мне, о каком ноже идет речь…

– Каким же путем шел Беби-Бой?

– Путем боли, – ответил Драммонд. – Вот почему его убийство так… соответствует ему. Так вы скажете мне, как это произошло?

– Вам нужны кровавые детали?

– Именно так.

– У вас есть какие-нибудь подозрения относительно того, кто его убил?

– Откуда им взяться? Послушайте, вы должны помочь нам. Публика имеет право знать, а мы – лучшие распространители информации.

– Это почему же, мистер Драммонд?

– Потому что мы понимали его. Они были… Эти детали… Кровавыми?

– Вы были в клубе «Змеючник» субботним вечером? —Нет.

– Не настолько большой поклонник?

– Я был в «Виски». Это витрина для нескольких новых джаз-бандов Алло, что вы сказали? – Голос Драммонда стал еще выше, и теперь он говорил как двенадцатилетний мальчишка. Петра представила себе покрытое юношескими угрями чучело в грязной комнате. Что-то вроде пресмыкающегося. Располагая большим количеством времени, оно будет звонить в супермаркет и, сжимая в потной руке телефонную трубку, произносить: «Извините, у вас есть свиные ножки?» – «Да, есть». – «Тогда надевайте ботинки, и никто этого не заметит, ха, ха, ха». Если бы я знал, что там произойдет, я был бы там. Это точно.

– Почему же?

– Чтобы посмотреть его последнее представление. Как это называется? Лебединая песнь?

– Вас Юрий зовут? Это что – русское имя? Драммонд повесил трубку.

В пятницу, вскоре после шести вечера, сотрудник, дежуривший внизу, позвонил Петре по внутреннему телефону.

– К вам пришла какая-то мисс Кастанья.

– Сейчас спущусь, – ответила удивленная Петра. Спустившись, она увидела в холле Робин. Она стояла спиной к Петре и, положив руки на бедра, разглядывала объявления о разыскиваемых полицией преступниках. Ее волосы, длиннее, чем у Петры, красновато-каштановыми локонами, похожими на гроздья винограда, ниспадали на спину. У Алекса тоже были курчавые волосы. Если бы эти два человека обзавелись потомством, они могли бы произвести на свет еще одну Ширли Темпл.

Петра подумала: «Столько лет вместе, и никого не родили. Не завязали никаких узлов». Ее всегда посещали такие мысли.

Подойдя к Робин, она осмотрела ее одежду, как это неизменно делают женщины, встречая других женщин. Робин была в черном вельветовом костюме, надетом на красную футболку с короткими рукавами, и теннисных туфлях из черной замши. Из заднего кармашка торчал красный носовой платок.

Что-то от рок-н-ролла. На другой женщине этот наряд смотрелся бы вызывающе, Робин же, с ее роскошными формами, выглядела прекрасно.

Когда до Робин оставалось несколько шагов, Петра окликнула ее. Та обернулась, и Петра заметила, что Робин кусает губу, а ее темные глаза увлажнены.

– Петра, – заговорила она, когда женщины обнялись, – я только что вернулась в город и сегодня утром получила твое сообщение. Мне нужно быть в Голливуде на одной встрече, и я решила зайти. Это ужасно.

– Извини, что сообщила тебе об этом таким образом, но я не знала, когда ты вернешься.

– Я услышала об этом в Ванкувере. – Робин покачала головой.

– Об этом сообщали местные газеты?

– Не знаю. Я узнала об этом за кулисами. Там можно услышать все музыкальные сплетни. Я испытала настоящий шок. Нас всех это потрясло. Я и не подозревала, что в это дело вовлечена ты.

– Вовлечена, и еще как. Ты что-нибудь расскажешь мне?

– Что сказать? Он был такой милашка. – Голос Робин дрогнул. Она едва сдерживала слезы. – Большой необыкновенный парень и чрезвычайно талантливый человек.

– Какие-нибудь слухи в музыкальной среде? Например, относительно того, кто мог желать его смерти? Даже самая незначительная сплетня.

Робин снова покачала головой, потерла гладкую загорелую руку.

– Казалось, у Беби нет врагов, Петра. Его любили все. «Не все», – подумала Петра.

– Как я сказала в своем сообщении, твое имя обнаружено в его записной книжке. Что это – договоренность о ремонте гитар?

– Они отремонтированы. Беби должен был прийти за ними, – улыбнулась Робин. – Удивительно, что он сделал об этом пометку. Время для Беби было понятием весьма относительным.

– Ты работала с его инструментами довольно долго.

– Многие годы. И часто. Беби играл с такой силой, что его пальцы проделывали углубления на украшенной орнаментом поверхности. Я всегда состругивала эту поверхность, наносила новый орнамент и ремонтировала шейки. Обе нуждались в более радикальном вмешательстве – следовало поставить новые верхние части инструмента.

– «Фендер телекастер» и «Джей-45», – кивнула Петра. – Кто-то сказал мне, что это Гибсон.

Робин улыбнулась.

– Это «Гибсон акустик». Я уже несколько раз наносила на нее новый слой полировки, потому что при попустительстве Беби этот слой слишком пересыхал. Лак трескался и отслаивался, а его медиатор чуть ли не пробивал на поверхности дырку. В этот раз я вторично заменила верхнюю доску. «Теле» была более простым инструментом, пустячное дело. Я рано закончила работать с ними, перед тем как уехала из города, потому что всегда старалась выполнить заказ Беби быстро.

– Почему?

– Потому что Беби извлекал из гитары такие звуки, какие другим и не снились, и я хотела внести в это дело свой посильный вклад. Я знала, что поеду в Ванкувер, поэтому оставила ему сообщение с просьбой забрать инструменты в среду. Он так и не позвонил, но это отнюдь не удивило меня: Беби и пунктуальность – понятия несовместимые. Большинство из них такие же.

– «Из них» – то есть из музыкантов?

– Музыканты, – задумчиво повторила Робин.

– Итак, он не позвонил, но сделал запись о встрече.

– Значит, так. Обычно Беби просто забегал. Петра, что мне теперь делать с его гитарами? Ведь они не улики, верно?

– Они дорогие?

– В чистом виде им цены бы не было. Со всеми модификациями – гитары значительно дешевле.

– Никакой добавленной стоимости, несмотря на то, что на них играл Беби? – усомнилась Петра. – Я читала о том, как Эрик Клэптон выставил на аукцион несколько гитар, и они ушли по цене, гораздо выше стартовой.

– Беби не был Клэптоном. – На глазах Робин выступили слезы. Она вынула свой красный носовой платок и промокнула их. – И кто только сделал такое?

– Тут все не чисто. Едва ли гитары послужат уликой, но ты сиди и помалкивай. Если они мне понадобятся, я сообщу тебе об этом. – А про себя подумала: «Может, есть смысл взять их. На тот маловероятный случай, если злодея схватят и над ним состоится суд, а какой-нибудь защитник поднимет шум из-за неполноты свидетельств».

– Надеюсь, ты найдешь того, кто это сделал, – сказала Робин.

– Что еще ты можешь рассказать мне о Беби-Бое?

– Беспечный. Большой ребенок. Люди пользовались его простодушием. Стоило ему заработать лишний доллар, и он тотчас же, как песок сквозь пальцы, утекал из его кармана.

– Не похоже, чтобы в последнее время он зарабатывал слишком много. – Петра вспомнила, что Алекс говорил ей о постоянных долговых расписках, которые он давал Робин. Упомянув сейчас об Алексе, она перевела бы разговор в другое русло.

– Дела у него шли очень плохо, – продолжала Робин. – И так было в течение некоторого времени. Беби несколько воспрянул духом, когда одна новая поп-группа пригласила его сыграть для их альбома. Ребята в оркестре годились ему в дети, но он так радовался этому! Надеялся, что это даст ему хороший шанс. Альбом получился на славу, но сомневаюсь, что они щедро заплатили ему.

– Почему?

– Он, казалось, был, как обычно, на мели. Давно не расплачивался со мной. Аккуратно писал долговые расписки, которые фактически были мини-контрактами. Мы оба притворялись деловыми людьми. Потом Беби забирал свои инструменты, предлагал несколько долларов в виде аванса, а я говорила ему, чтобы он забыл об этом, но он настаивал, хотя в конечном счете уступал. И так бывало до следующего раза. Это продолжалось долго, и я уже перестала ожидать, что Беби когда-либо расплатится со мной. Но, записав альбом с теми ребятами, Ли позвонил мне и обещал уладить наши дела. «Закрываю свои неоплаченные счета, милая лилсис»note 2Note2
  От англ., little sister – сестренка.


[Закрыть] – так он сказал. Он говорил обычно, что если бы у него была сестренка, то он хотел бы, чтобы она была похожа на меня.

У глаз снова появился носовой платок.

– Но счета он так и не оплатил?

– Ни цента. Вот как я узнала, что его выступление не принесло ему серьезного заработка. Если бы все обстояло иначе, я числилась бы у Беби среди первых лиц, с кем следует расплатиться, после домовладельца и хозяина продуктового магазина.

– Арендная плата за квартиру у него внесена, а в холодильнике лежали продукты – диетические.

Робин вздрогнула.

– Опять диета? На сцене он делал вид, что пренебрегает своим весом – потрясал животом, покачивал задом, шутил над своим ожирением. Но бедняга страдал от этого и всегда стремился похудеть. – Она шмыгнула носом. – Как бы трудно ему ни приходилось, Беби всегда старался выглядеть лучше. Однажды, в особенно плохом настроении, он признался мне: «Бог совершил ошибку, создавая меня. Моя задача исправить это».

Робин потеряла самообладание и заплакала, и Петра обняла её за плечи. Через переднюю дверь вошли несколько полицейских в униформе и с важным видом прошествовали через холл, бряцая снаряжением. Они даже не взглянули на рыдающую женщину. Таких картин они видели много.

6

В четверг, после убийства Беби-Боя Ли, в мою дверь позвонили. Всю вторую половину дня я печатал доклады для суда. Не хватало ни слов, ни мыслей, и я заказал по телефону блюда китайской кухни.

Прихватив деньги для чаевых, я устало потащился из кабинета в гостиную, открыл дверь и… увидел Робин. Ключи она мне не вернула, но вела себя как гостья. Каковой она, на мой взгляд, отныне и была.

Увидев в моей руке чаевые, Робин улыбнулась.

– За такую мелочь меня не купишь.

– Привет, – сказал я, кладя деньги в карман.

– Я не вовремя?

– Наоборот. – Я придержал дверь, и она вошла в помещение, интерьер которого мы когда-то задумывали вместе. Я смотрел, как Робин прохаживается по гостиной, словно заново знакомясь с ней. Она села на самый краешек дивана, а я расположился напротив.

– Ты слышал о Беби-Бое? – спросила Робин.

– Петра звонила мне, когда искала тебя.

– Я только что была в полицейском участке Голливуда и разговаривала с ней. – Она оглядела потолок. – Никогда еще не была так близко знакома с человеком, которого убили… Все годы, прожитые вместе с тобой, я оставалась на обочине событий.

– Ты ничего не упустила. Робин дергала себя за сережку.

– Это отвратительно… чувство прострации. Вспоминаю смерть моего отца. Это, разумеется, не то же самое. Я питала теплые чувства к Беби, но он не был моим родственником. И все же по какой-то причине…

– Беби был отличным парнем.

– Прекрасным парнем, – согласилась Робин. – Кто мог причинить ему зло?

Она встала и еще раз прошлась по гостиной. Поправила картину на стене.

– Мне не следовало беспокоить тебя.

– А у Петры есть версии? – спросил я. Робин покачала головой. – Что-нибудь связанное с его образом жизни? Не вернулся ли Беби к наркотикам?

– По-моему, нет, – ответила Робин. – Во время нескольких последних посещений он, казалось, находился в полном порядке, правда?

– Насколько я мог судить.

Нет, я не уделял особого внимания манере поведения Беби-Боя. В последний раз, когда он принес свои инструменты, из мастерской Робин полилась музыка и я подошел, чтобы послушать. Беби-Бой оставил дверь в мастерскую открытой, я стоял у притолоки, смотрел и слушал, как он ласково, словно с ребенком, обращался со своей старой акустической гитарой, извлекая из нее низкие звуки, и пел что-то глубоким, болезненно нежным голосом.

– Но я ничего не знаю, – сказала Робин. – Может, Беби вернулся к своим прежним дурным привычкам. Да и что мы все знаем о ком бы то ни было? – Она потерла глаза. – Мне не следовало приходить. Я не посчиталась с твоими чувствами.

– Мы все еще остаемся друзьями.

– Да, мы так условились – разойтись, оставаясь друзьями. Тебя это устраивает?

– А как у тебя с этим обстоят дела?

– О'кей. – Она встала. – Ну, я пойду, Алекс.

– Делать дела, видеть места? – спросил я, гадая, зачем она приходила. Ей хотелось выплакаться? А плечо Тима не годится для этого? Я понял, что злюсь. Вместе с тем я не признавался себе в том, что Робин доставила мне удовольствие, выбрав именно меня.

– Ничто меня здесь не удерживает, – добавила она. – Это не мое.

– Мне нравится, что ты здесь. С какой стати я это сказал?

Она подошла ко мне, взъерошила волосы и поцеловала в макушку.

Однажды нам придется ответить на вопрос: «Знаешь, почему?»

– Почему? Робин улыбнулась.

Когда-нибудь мы снова начнем изображать из себя животное о двух спинах. Именно к этому мы всегда прибегали, борясь со стрессом.

– Худших способов я не припомню.

– Да уж, – согласилась она.

Робин опустилась мне на колени, и мы слились в долгом поцелуе. Издав печальный вздох, она прижалась ко мне. Но потом взяла себя в руки.

– Извини, пожалуйста. – С этими словами Робин устремилась к двери.

Я встал, но не двинулся с места.

– Извиняться не за что.

– Есть за что, за многое, – возразила она. «Новая любовная интрижка», – подумал я.

– Как поживает Спайк? – Когда не знаешь, что сказать, спроси про собаку.

– Прекрасно. Приходи взглянуть на него.

– Спасибо.

В прихожей раздался звонок. Робин быстро повернула голову, взмахнув, как кнутом, волосами.

– Это я заказывал ленч. Тот самый ресторан «Ханань», что в Виллидже.

– Хорошее место.

Жалобно улыбнувшись, Робин повернула дверную ручку. Паренек латиноамериканского вида осмотрелся и протянул жирный пакет. Я поспешил к двери, взял пакет, полез в карман за деньгами, вытащил слишком много банкнот и вручил ему. – Спасибо, – сказал тот и поспешно удалился.

– Ты голодна? – спросил я.

– Все, что угодно, только не это.

Когда Робин повернулась, чтобы уйти, у меня появился миллион слов, которые хотелось бы сказать ей, но я сказал лишь:

– Петра не хуже других. Она продолжит следствие.

– Знаю, что продолжит. Спасибо, что выслушал меня.

– Всегда готов, – ответил я. Но это уже не было правдой.

7

За две недели работы по две смены кряду, которую она не регистрировала как сверхурочную, Петра довела себя до ручки. Она пыталась отследить как можно больше слушателей последнего концерта Беби-Боя. Ей едва удалось составить список лиц, приглашенных в качестве гостей. Он состоял из тех, кто вообще не соизволил прийти, и тех, с кем Петра уже побеседовала. Она поговорила с владельцем «Змеючника», не участвовавшим в мероприятиях Беби-Боя. Это был зубной врач из Лонг-Бич. Петра еще раз допросила сторожей, вышибал, подавальщиц коктейлей, оркестрантов Ли – случайно подобранных музыкантов – и тщедушного, обутого в плохие ботинки Джеки Тру. Все бесполезно.

Петра даже попыталась встретиться с членами группы «Тик-439», породившей надежды Беби-Боя на лучшие времена. Здесь она столкнулась с еще одной стороной музыкального бизнеса: приходилось преодолевать бесконечные препятствия, создаваемые буквально всеми – от служащих в приемных высших руководителей компании звукозаписи до менеджера джаз-банда Вельзевула Лоренса, громилы с елейным голосом. После десятикратных просьб он наконец снизошел до телефонного разговора с Петрой. Лоренс говорил мягко на фоне глухих ударов музыкальных инструментов. В течение двухминутного разговора Петра перенапрягла слух и почти потеряла терпение.

Да, Беби-Бой был великолепен.

Нет, он не знает, кто мог желать его смерти.

Да, ребята сделали с ним сногсшибательную запись.

Нет, после записи они с ним ни разу не встречались.

– Он в самом деле привнес нечто в их музыку? – спросила Петра.

Она купила их компакт-диск и обнаружила, что это омерзительная смесь слов поп-песен с тяжелым ритмом. И только мелодичные и поддерживающие минимальное напряжение звуки гитары Беби-Боя, прозвучавшие на двух дорожках, придавали всей этой мешанине некое сходство с музыкой.

– Да, он был невозмутим, – изрек Вельзевул Лоренс.

Коронер закончил свои дела с телом Беби-Боя, но никто не приходил забрать его. И хотя это не входило в ее обязанности, Петра провела кое-какие генеалогические исследования, и они вывели ее на ближайшую ныне здравствующую родственницу Эдгара Рэя Ли, Гренадину Берджиус, его двоюродную бабушку, немощную и говорившую надтреснутым голосом.

Вскоре стало ясно, что она страдает старческим слабоумием. Телефонный звонок привел старушку в замешательство, а Петра растерялась. Позвонив Джеки Тру, она известила его о сложившейся ситуации.

– Беби хотел, чтобы его кремировали, – ответил тот.

– Он говорил о смерти?

– А кто не говорит? Я займусь этим.

Был понедельник, около четырех утра. Душевные силы Петры истощились, но возбуждение не давало сомкнуть глаз. Глубоко вздохнув, она откинулась на спинку кресла и выпила холодный кофе, простоявший уже несколько часов. Кофеин – вот что поможет измотанным нервам, умница.

В комнате детективов было тихо – кроме только Петры и детектива второго класса Бальзама, который что-то выстукивал на стареньком компьютере, здесь никого не было. Бальзам, ровесник Петры, держался как старик, в том числе и в музыкальных предпочтениях. Он принес с собой мощный приемник, но никаких оглушающих звуков из него не исходило. Детектив слушал тихую легкую музыку: передавали какую-то песню волосатиков восьмидесятых годов, переделанную для исполнения на струнных инструментах и губной гармонике. Петра вдруг перенеслась мыслями к лифту универсального магазина. Третий этаж, женская спортивная одежда…

Перед ней на столе лежали ее записи по делу Беби-Боя. Петра собрала их и начала укладывать в папку по порядку номеров листов. Лишняя аккуратность в данном случае не повредит… А какая разница? Это дело еще долго не будет закрыто. Зазвонил телефон.

– Коннор слушает.

– Детектив? – спросил мужской голос.

– Да, детектив Коннор.

– Хорошо. Говорит полицейский Солдингер. Я на углу Вестерн и Франклина, и вы, ребята, здесь были бы нужны.

– Что там случилось?

– Это по вашей части, – ответил Солдингер. – Тут сплошная кровь.