Текст книги "Страна смеха"

Глава 2

Мы планировали доехать за два дня, но то и дело непредвиденно задерживались – то попробовать пралине в придорожной закусочной, то осмотреть «Деревню Санта-Клауса» или «Город рептилий», – в общем, останавливались везде, где на нас находило подходящее настроение.

– Погоди минутку. Хочешь посмотреть… подержи-ка… место сражения на Грин-Ривер?

– Не знаю. То есть конечно. Это в какую войну?

– Какая разница? Пять миль отсюда. Сакс, какую книгу Франса ты любишь больше всех?

– Поровну «Звездный пруд» и «Страну смеха».

– «Звездный пруд»? Серьезно?

– Да, я думаю, там моя самая любимая сцена. Та, где ночью девочка идет на берег и видит старика и белую птицу, как они долбят дырки в океане.

– А я даже не знаю, какая сцена у меня самая любимая. Впрочем, что-нибудь из «Страны смеха». Определенно. Но мне было бы трудно выбрать между смешной сценой и волшебной. Смешные мне сейчас во многом нравятся больше, но когда я был маленьким, эти битвы между Словами и Тишиной… Просто восторг.

– Томас, смотри куда едешь!

Иногда мы сворачивали с шоссе на стоянку и, забравшись на крышу машины, разглядывали дорогу. Слов нам тогда не требовалось; мы не ощущали ни малейшей потребности продолжать движение, куда-то стремиться.

В первую ночь мы остановились в одном городке к западу от Питсбурга. Хозяева мотеля разводили легавых, черных с рыжим, и после ужина мы вынесли нескольких щенков на лужайку перед домом, дали им немножко покусать нас.

– Томас!

– А? Эй, хватай его, пока не удрал!

– Послушай, Томас, это серьезно.

– Ладно, слушаю.

– Ты знаешь, это первый раз, когда я ночую в мотеле с кем-то.

– Правда?

– Угу. А еще знаешь? Мне очень хорошо. – Она вручила мне щенка и встала. – Когда я была помоложе и все время думала о своих ожогах, мне казалось, что ни один мужчина не захочет поехать со мной в мотель – так я выгляжу.

На следующее утро, когда мы собрались уезжать, женщина за стойкой дала нам в дорогу красиво упакованные завтраки, с пивом и плитками «Милки-уэй». Шепнув что-то Саксони, она вернулась за стойку.

– Что она сказала?

– Что ты слишком тощий и что тебе нужно давать «Милки-уэй».

– Нужно.

– Фигушки.

Вся поездка продолжалась в таком духе – одна приятная вещь сменялась другой, – так что когда мы добрались до Сент-Луиса и увидели арку Сааринена[25]25
  …мы добрались до Сент-Луиса и увидели арку Сааринена… – дуговая мемориальная арка из нержавеющей стали высотой 190 м; расстояние между опорами также составляет 190 м. Выстроена в 1961—1966 гг. по проекту (1947) Ээро Сааринена (1910—1961).


[Закрыть], нам даже стало жалко, что мы уже заехали так далеко. Посреди дня мы остановились в Пасифике, штат Миссури, и побродили по парку аттракционов, который назывался «Шесть флагов». Вечером мы вернулись в свой номер с кондиционером и занимались любовью. Саксони снова и снова повторяла мое имя. Такого со мной не было ни разу. Мне было так хорошо! Я заглянул во все темные углы своей жизни и размышлял, какой из них таит в себе неприятный сюрприз… Ответа не было. Но я и не ожидал его.

Глава 3

Я подрулил к бензоколонке «Саноко» [26]26
  «Саноко» – нефтяная компания (Sun Oil Company). – Прим. переводчика.


[Закрыть], и из гаража вышла хорошенькая белокурая девушка в ярко-красной бейсболке с надписью «Сент-Луис кардинале».

– Заправьте, пожалуйста. Кстати, как далеко отсюда до Галена?

Она нагнулась, опершись руками о колени. Я заметил, что ногти у нее коротко подстрижены, и два из них совершенно почернели. Словно на них упало что-то тяжелое, и кровь выступила под кожу, да так там и осталась.

– Гален? О, мили четыре. Езжайте прямо по этой дороге до перекрестка, там направо, и через несколько минут будете на месте.

Она вставила в бак заправочный пистолет, а я взглянул на Саксони. Та улыбалась, но очевидно нервничала, как и я.

– Ну… – Я взмахнул рукой.

– Ну… – Она согласно наклонила голову.

– Ну, детка, мы почти приехали.

– Да.

– В ту самую Страну смеха…

– В страну Маршалла Франса.

Дорога то полого опускалась вниз, то поднималась, что не могло не радовать после прямой монотонности автомагистрали. Мы миновали железнодорожный вагон-ресторан (как настоящий), потом лесной склад, откуда свежо пахнуло срубленным лесом, потом ветеринарную клинику, откуда слышался отчаянный лай больных перепуганных собак. На перекрестке висел изрешеченный пулями и дробью знак «стоп», рыжий от ржавчины. Рядом стоял мальчишка с поднятой рукой. Он казался довольно безобидным, хотя, признаюсь, у меня в памяти всплыла пара сцен из «Обыкновенного убийства»[27]27
  «Обыкновенное убийство» (1966) – знаменитый документальный роман Трумена Капоте (1924—1984) о немотивированном убийстве канзасской семьи двумя юными психопатами. (Вообще-то «Обыкновенным убийством» роман был окрещен при публикации в журнале «Иностранная литература», а более точный перевод названия «In Cold Blood» – это «Хладнокровно».)


[Закрыть].

– В Гален.

Мы сказали, что нам по пути и чтобы он садился. У него были курчавые рыжие волосы, и каждый раз, когда я смотрел на него в зеркало заднего вида, то или встречал его взгляд прямо мне в глаза, или же его огненная шевелюра перекрывала видимость.

– Едете в Гален, ребята? Я заметил, у вас коннектикутские номера. – «Коннектикутские» он проговорил с ударением на «ти». – Вы что же, так и доехали из Коннектикута до Галена, да?

Я вежливо кивнул и посмотрел на него в зеркало. Небольшой зрительный контакт. Старая игра в гляделки.

– Да, выходит, что так и доехали.

– Ух ты! От Коннектикута до Галена! – саркастически заметил он. – Ничего себе поездочка!

У меня хватало подобных оболтусов в классе, и потому его развязность меня не задела. Хиппи захолустный. Для полноты картины не хватало только майки с надписью «KISS» и виднеющихся над джинсами трусов.

– Ты здесь живешь? – повернулась к нему Саксони.

– Да.

– Знаешь Анну Франс?

– Мисс Франс? Еще бы!

Я рискнул снова взглянуть на него в зеркало; его глаза все так же смотрели на меня, но теперь он удовлетворенно грыз ноготь.

– А вы, ребята, приехали к ней?

– Да, нам надо с ней поговорить.

– Да? Что ж, она тетка в порядке. – Он шмыгнул носом и заерзал на сиденье. – Правильная дамочка. Никаких тебе закидонов, понимаете?

И вдруг мы оказались там. Миновав небольшой подъем, проехали белый домик с двумя тонкими колоннами и фонарным столбом с вывеской дантиста на газоне у крыльца. Дальше была мастерская по ремонту косилок «Даженэ» в сарайчике серебристо-голубой жести, торговое предприятие Монтгомери Уорда, пожарная команда с широко распахнутыми воротами боксов, но без единого пожарного автомобиля внутри, и бакалейная лавка, рекламирующая пятидесятифунтовый мешок собачьего корма «Пурина» со скидкой «только на этой неделе!».

Вот так. Вот где он написал все свои книги. Вот где он ел, спал, гулял, общался с людьми, покупал картошку, газеты и бензин для своей машины. Большинство здешних людей знали его. Знали Маршалла Франса.

Главная часть города находилась по другую сторону железнодорожных путей. Когда мы приблизились к переезду, шлагбаум начал опускаться и зазвенел предупреждающий звонок. Я возрадовался отсрочке. Все, что откладывало нашу встречу с Анной Франс, горячо приветствовалось. Я всегда любил останавливаться и ждать, когда проедет поезд. Помню, как мы частенько мотались через всю страну на «Двадцатом веке» или «Суперчифе», когда родители были еще женаты.

Когда мы подъехали к шлагбауму, я выключил мотор и положил руку на спинку сиденья Саксони. Оно было горячим и липким. Выдался один из тех летних дней, когда воздух кажется мягким свинцом, а облака не могут решить, то ли пролиться ливнем, то ли просто проследовать дальше.

– Можете высадить меня здесь.

– А ты не подскажешь, где живет мисс Франс?

Он просунул худую руку между нашими сиденьями и ткнул указательным пальцем вперед:

– Езжайте до конца улицы. Тут примерно три квартала. Потом сверните направо, на Коннолли-стрит. Ее дом – номер восемь. Если пропустите, спросите здесь любого. Любой скажет. Спасибо, что подвезли.

Он вылез из машины и вразвалку направился прочь, и я увидел, что на задних карманах у него нашиты цветные заплатки. Одна изображала кукиш, а другая – пальцы буквой «V», пацифистскую «викторию». Обе заплатки были красно-бело-голубые, а пальцы – усыпаны звездами.

Поезд оказался товарняком вагонов под двести и еле полз. Целый парад «Эри Лакаванна», «Чесапик и Огайо», «Ситрейн»… Каждый вагон постукивал на стыках громко, равномерно, по-своему. Наконец проехал уютный кирпично-красный служебный вагончик с парнем в высоком квадратном окошке, который читал газету и дымил трубкой, отрешившись от окружающего мира. Очень мне все это понравилось.

Когда поезд миновал, красно-белый полосатый шлагбаум пошел вверх медленно-медленно, как будто устал и был не в настроении вставать. Я завел мотор и перевалил через пути. В зеркале заднего вида я заметил, что сзади никого нет.

– Видишь? Тут не то что на востоке.

– Что «не то»?

– Мы простояли на переезде минут пять-восемь, верно? Ну а на востоке за пару минут уже образовался бы хвост из машин миль на десять. А здесь… да просто оглянись! – Саксони оглянулась и ничего не сказала. – Видишь? Ни одной. В этом разница.

– Угу. Томас, ты вообще представляешь, куда мы добрались? Осознал, что мы действительно здесь?

– Пока что стараюсь не думать об этом. Аж брюхо пучит.

Не то слово. При мысли о предстоящем разговоре с Анной Франс меня охватывал натуральный ужас, и чем дальше, тем больше, но я не хотел, чтобы об этом знала Саксони. Я прокручивал в голове каждое слово Дэвида Луиса. Как он там называл Анну… Ведьма. Психопатка. Во избежание беседы я открыл окно и сделал глубокий вдох. Воздух пах горячей пылью и чем-то еще.

– Эй, Сакс, смотри – барбекю! Давай пообедаем.

На лужайке между «Спортивными товарами Фенда» и «Страховой компанией Гласса» был раскинут большой зеленый шатер. За красными раскладными столиками под ним сидели человек двадцать, ели и беседовали. Намалеванный от руки транспарант возвещал, что здесь проходит ежегодный пикник «Львиного клуба». Поставив машину рядом с замызганным пикапом, я вышел. Воздух был недвижим, пропитан ароматом дыма и жарящегося мяса. Подул легкий ветерок и тут же стих. Я хотел было потянуться, но взглянул на едоков и замер столбом. Почти все они прекратили есть и смотрели на нас. Кроме одной симпатичного вида женщины с короткими черными волосами, которая лавировала между столиков с двумя коробками булочек для гамбургеров, все остальные будто окаменели – толстяк в соломенной шляпе, нацелившийся запустить зубы в свиное ребрышко, женщина, льющая кока-колу из пустой банки в полную чашку, маленький мальчик, поднявший двумя руками над головой плюшевого бело-розового кролика.

– Что это, «Ода греческой вазе»[28]28
  «Ода греческой вазе» (1819) – стихотворение Джона Китса. Существует как минимум четыре русских перевода.


[Закрыть]? – пробормотал я в пространство.

Я наблюдал, как женщина с булочками для гамбургеров вскрыла коробку вилкой для барбекю. Остальные пребывали в оцепенении еще секунд десять, потом чары развеял рев мотора – оказалось, грузовик привез пегую лошадь с белой гривой. Один из мужчин у жаровни улыбнулся и помахал лопаточкой в пятнах соуса.

– Тут хватит на всех, ребята. Подходите и поддержите галенских львов.

Мы двинулись вперед, и он одобрительно кивнул. На одной из скамеек было свободное место, и Саксони села, а я пошел к дымящимся жаровням.

Мой новый знакомый очистил блестящие прутья от жира, стряхнул его в огонь и крикнул через плечо, чтобы принесли еще ребрышек. Потом взглянул на меня и постучал по жаровне:

– Из Коннектикута? Проделали такой путь, чтобы попробовать моих свиных ребрышек?

У него была толстая белая поварская рукавица с коричневыми пятнами соуса на ладони. Я бессмысленно улыбнулся и хохотнул себе под нос.

– Вот, видишь, у меня ребрышки, а у Боба Шотта вон там – гамбургеры. На твоем месте, впрочем, я бы не стал их брать, потому что Боб – доктор и может попытаться вас отравить, чтобы получить пару новых клиентов.

Боб решил, что ничего смешнее в жизни не слышал, и огляделся вокруг посмотреть, все ли хохочут вместе с ним.

– А вот мои ребрышки – это да, проверьте, не пожалеете. Я тут держу рынок, и это мясо привезли только сегодня утром. Высший сорт. – Он указал на жарящиеся ребрышки. Их поливали красным соусом, и горячий жир капал на угли, которые, в свою очередь, почти непрерывно шипели. Пахло восхитительно.

– Конечно, Дэн, конечно. На самом-то деле это просто остатки, которые ты не смог продать на прошлой неделе.

Взглянув через плечо на Саксони – интересно, как ей эти остряки-самоучки, – я удивился: она от души смеялась.

– Ладно, приятель, не будем отвлекать тебя от еды. Чего желаете вы и ваша леди?

Дэн, местный конферансье, сверкал лысиной, только по бокам головы оставались короткие русые пряди. На толстой, красной, гладкой физиономии (немало свиных ребрышек съел он, должно быть, за эти годы) выделялись темные дружелюбные глаза. Одет он был в белую футболку, мятые рыжие штаны и черные рабочие ботинки. В целом он напомнил мне умершего пару лет назад актера Джонни Фокса, печально известного тем, что поколачивал жену, однако в ковбойских фильмах он всегда играл трусливого мэра или лавочника. Вроде того, который боится бросить вызов Далтонской банде[29]29
  Далтонская банда – банда грабителей, костяк которой составляли четыре брата Далтона: Гратган (1861—1892), Уильям (1863—1894), Роберт (1870—1892) и Эмметт (1871—1937). Начинали свою деятельность в правоохранительных органах, затем переключились на конокрадство, потом стали грабить поезда, банки и т.д. Пятого октября 1892 г. при попытке ограбления банка в канзасском городке Коффивилл Боб, Грат и еще двое бандитов погибли; Эмметт был ранен, отсидел 15 лет в тюрьме и благополучно перековался. А Билл был застрелен через два года после самоубийственного коффивиллского рейда. О братьях было снято превеликое множество фильмов.


[Закрыть], когда они врываются в городок и начинают все крушить.

Отец то и дело приводил домой типов наподобие Джонни Фокса. Они всегда казались поражены тем, что он действительно пригласил их на обед. Отец заходил в дом и от самой двери кричал Эстер, нашей кухарке, что к обеду будет гость.

Если я был в комнате вместе с мамой, она непременно стенала и возводила глаза к потолку, словно там был написан ответ.

– Твой отец отыскал еще одно чудовище, – говорила она и устало вынимала себя из кресла, чтобы, по крайней мере, стоять, когда он появится в дверях со своим новым приятелем на буксире.

– Мэг, посмотри, кто к нам пришел! – голосил отец с робковатым и в то же время шкодливым видом. – Джонни Фокс! Ты ведь помнишь Джонни?

Джонни на цыпочках выходил вперед и осторожно пожимал маме руку – будто она электрический угорь и вот-вот ударит током. В ее присутствии все цепенели и, несмотря на ее неизменную вежливость, чувствовали, что она их на дух не переносит; что будь ее воля, ноги бы их не было в этом доме, не говоря уж – за столом. Но обед проходил хорошо. Говорили о картинах, в которых снимались, сплетничали, обменивались пикантными новостями. По завершении трапезы Джонни (или кто-нибудь другой такой же) со всей возможной скоростью ретировался, подобострастно благодаря маму за великолепный обед. Однажды кинооператор по имени Уитни, который проломил своей жене голову тостером и получил за это тридцать суток, так спешил удрать, что споткнулся о резиновый половик и растянул связки.

Когда гости удалялись, родители обычно перемещались в гостиную. Отец закуривал сигару «монтекристо», а мама, повернувшись к нему спиной, занимала боевую позицию у окна.

– Это не тот тип, – как бы между делом спрашивала она, – который колотит свою жену (ограбил кафетерий, разводит бойцовых псов, переправляет через границу мексиканцев)?

Отец выдувал длинные серые облака дыма и скашивал глаза на кончик сигары. Счастливый человек.

– Да, верно. Он всего две недели как вышел из тюряги. Брайсон боялся, что придется на роль мэра подыскивать кого-то другого. Повезло, что его жена решила отозвать заявление.

– Повезло, правда?

Мама старалась придать своим словам больше цинизма, но безуспешно, и в результате звучало это так, будто она действительно радовалась за Джонни.

– Интересный парень. Интересный парень. Лет пять назад я работал с ним на одной картине. Он все время либо пьян был в стельку, либо охмурял эту уродину, помощницу режиссера.

– Восхитительно. Ты подбираешь всех очаровашек, Стивен.

Это длилось, пока отец не докуривал сигару. Потом он или приближался к маме сзади и клал руки на талию, или выходил из комнаты. В последнем случае она оборачивалась и долго смотрела на дверь.

– Так ребрышки или гамбургер?

– Простите? А, ребрышки! Да, ребрышки – это будет прекрасно.

Дэн зачерпнул несколько красных шипящих кусков и положил на большую желтую тарелку рядом с двумя булочками. Жир с ребрышек потек по тарелке и стал впитываться в булочки.

– С вас два пятьдесят, а развлечение бесплатно.

Я взял две кока-колы и вернулся к столу. Рядом с Саксони сидела седая старушка с морщинистыми впалыми щеками и черно-коричневыми зубами и что-то втолковывала ей тихой скороговоркой. Мне это показалось несколько странным, но Саксони внимательно слушала, и когда я поставил перед ней тарелку, то даже не шевельнулась. Слегка обиженный, я взял одно из ребрышек, но обжегся и уронил на стол. Я не думал, что произвел так много шума, но когда оглянулся, все опять смотрели на меня. Как я этого терпеть не могу! Я из тех людей, что заказывают бифштекс, а когда официант вместо этого приносит рыбу, берут и едят рыбу – только бы не устраивать сцену. Не люблю споров на людях, праздничных тортов на день рожденья в ресторане, терпеть не могу спотыкаться и шумно портить воздух, в общем, ненавижу, когда люди замирают и смотрят на тебя в течение бесконечных секунд.

Я улыбнулся окружающим, словно говоря «Ну что я за чучело!», но это не помогло. Они все пялились и пялились…

– Томас! – пришла на помощь милая Саксони.

– Что? – отозвался я рыком раненого вепря.

Она подобрала ребрышко и положила обратно мне на тарелку.

– Познакомься, это миссис Флетчер. Миссис Флетчер, это Томас Эбби.

Старушка протянула руку над столом и энергично пожала мою. На вид миссис Флетчер было лет шестьдесят восемь-шестьдесят девять. Я представил, как она заправляет на местной почте или держит киоск с попкорном и конфетами в фойе кинотеатра. Едва ли она провела жизнь на воздухе, под солнцем, кожа ее не была сухой и змеиной, скорее белой, как у человека, привыкшего находиться в помещении, белой и начинающей сереть, словно старая открытка.

– Как поживаете? Я слышала, вы хотите остановиться здесь на какое-то время?

Я взглянул на Саксони, удивляясь, сколько она успела рассказать этой миссис Флетчер. Она подмигнула мне и вгрызлась в свиное ребрышко.

– Так может быть, хотите снять комнату?

– Что ж, да, возможно. Но пока, видите ли, мы еще не знаем, как долго здесь пробудем.

– Какая разница. У меня внизу так много места, что я могу сдавать первый этаж под кегельбан. Под два кегельбана.

Она достала из сумочки черный с золотом пластмассовый портсигар и вытащила тонкую стомиллиметровую сигарету. Щелкнув черной зажигалкой «крикет», старушка глубоко затянулась, отчего на сигарете образовался длинный столбик пепла. Пока она говорила, столбик удлинялся и обвисал, а она все не стряхивала и не стряхивала.

– Дэн, а ребрышки аппетитно смотрятся. Положишь порцию?

– Конечно, Гузи. [30]30
  Goosy (англ. ) – придурковатая. – Прим. переводчика.


[Закрыть]

– Слышите, он зовет меня Гузи? Все друзья так меня зовут.

Я кивнул, соображая, не будет ли невежливо продолжить есть, пока она говорит.

– А то, что вы, там, не женаты, меня это не волнует. – Она оглядела каждого из нас по отдельности и постучала по безымянному пальцу левой руки. – Мне-то, собственно, что. Эх, жалко, в дни моей молодости на эти вещи смотрели иначе. Уж я бы развернулась, поверьте мне!

Я взглянул на Саксони, ожидая, что она ответит, но она смотрела на миссис Флетчер.

Старушка хотела что-то сказать, но осеклась и побарабанила пальцами по столу:

– Я сдам вам мой первый этаж… Я сдам его вам за тридцать пять долларов в неделю. Нынче вы не найдете таких цен ни в одном мотеле поблизости. Еще у меня там хорошая кухня.

Я хотел сказать, что это нужно обсудить, но тут Дэн принес тарелку.

– Что ты скажешь насчет тридцати пяти долларов в неделю за мой первый этаж, Дэн?

Он скрестил руки на животе и сквозь зубы втянул воздух. Звук получился, как у парового утюга.

– Вы, ребята, собираетесь на какое-то время остановиться в Галене? – Не знаю, может быть, у меня просто паранойя, но его голос звучал явно менее приветливо.

Прежде чем я успел ответить, вмешалась Саксони:

– Вы не подскажете, где нам найти Анну Франс? Мы очень хотели бы написать книгу про ее отца.

Тишина воцарилась поистине гробовая. И на окружающих лицах медленно проявился интерес, стал наплывать на нас, как дым во влажном воздухе.

– Анну? Вы говорите, что хотите написать книгу про Маршалла? – загремел дэновский голос над кухонным шумом, над неподвижностью, над шорохом ветерка, долетавшего неизвестно откуда и так же быстро угасавшего.

Я разозлился на Саксони. Мне хотелось несколько дней побродить по городку и хотя бы немного разведать обстановку, прежде чем объявлять, зачем мы здесь. Недавно я читал статью про одного писателя, только-только начавшего приобретать известность. Жил он в маленьком городке в штате Вашингтон, и, когда кто-нибудь приезжал с расспросами, местные жители держали рот на замке, потому что любили своего писателя и оберегали его спокойствие. Хотя Маршалл Франс и умер, я все же был уверен, что жители Галена не захотят рассказывать о нем. Нет, но такой глупости я от Саксони никак не ожидал. Наверно, переволновалась оттого, что мы наконец здесь.

Дэн отвернулся и проревел одному из своих приятелей:

– Этот тип хочет написать книгу о Маршалле Франсе!

– О Маршалле?

Женщина за столом напротив в голубых джинсах и мужской ситцевой рубашке присвистнула:

– Ты говоришь, о Маршалле?

Мне хотелось забраться на скамейку и объявить в мегафон: «ДА, РЕБЯТА! Я ХОЧУ НАПИСАТЬ КНИГУ О МАРШАЛЛЕ ФРАНСЕ. ВАС ЭТО УСТРАИВАЕТ?» Но я лишь отхлебнул кока-колы.

– Анна!

Я не был уверен, что правильно расслышал. Дэн произнес это так, будто звал ее, а не просто очередной раз повторял имя.

– Что? – раздалось у меня из-за спины, и я чуть было не обделался.

Спиной к Анне Франс я прошел мимолетное чистилище, что предваряет коренной перелом в судьбе. Мне хотелось обернуться, но я не посмел. Как она выглядит, каков ее голос, ее глаза, машинальные жесты? Я вдруг осознал – на этих захолустных посиделках, – что ближе, чем сейчас, не окажусь к Маршаллу Франсу никогда в жизни, и осознание парализовало меня.

– К вам можно подсесть? – прошелестел ее голос над моим левым плечом, словно листок на ветру. Я мог бы протянуть руку назад и дотронуться до нее.

– Конечно, Анна, конечно! Эти ребята умирают от нетерпения с тобой повидаться. Они проделали такой путь, из Коннектикута!

Я услышал, как Саксони подвинулась на скамейке, освобождая Анне место, услышал приглушенный обмен приветствиями. И вынужден был наконец оглянуться.

Это была та женщина, что несла коробки с булочками для гамбургеров. Ее черные волосы, короткие и блестящие, были стрижены под горшок и закрывали уши, так что виднелись только мочки. Маленький симпатичный носик вздернут, а разрез серо-зеленых глаз чуть ли не восточный. Пухлые губы отливали пурпуром, и я был уверен, что это их естественный цвет, хотя иногда они становились темно-лиловыми, будто бы она сосала какие-то цветные леденцы. На ней был белый плотницкий комбинезон, черная футболка, никаких украшений и черные резиновые вьетнамки. В целом – модная, чистенькая моложавая домохозяйка со Среднего Запада. Где же, черт возьми, этот персонаж Чарльза Аддамса[31]31
  Чарльз Аддамс (1912—1988) – известный американский художник-карикатурист, чьи исполненные черного юмора рисунки (публиковавшиеся, за редкими исключениями, в журнале «Нью-Йоркер») послужили основой для популярного телесериала середины шестидесятых годов и двух фильмов Барри Зоненфельда начала девяностых («Семейка Аддамс» и «Ценности семейки Аддамс»).


[Закрыть], так ярко расписанный Дэвидом Луисом? Анна выглядела в точности как домохозяйка, только что помывшая семейный микроавтобус на станции техобслуживания «Шелл».

Она протянула мне руку, мягкую и прохладную, моя же была вся в поту.

– Вы Томас Эбби? – Анна улыбнулась и кивнула, будто уже знала, кто я такой, и не отпускала мою ладонь. Я чуть не выдернул руку, когда Анна произнесла мое имя.

– Да, м-м-м, здравствуйте. Как вы…

– Дэвид Луис написал мне, что вы собираетесь приехать.

Я нахмурился. Зачем он это сделал? Если она в самом деле такая Медуза, какой он ее выставил, то, зная, зачем я приехал, еще плотнее законопатит все щели. Я дал клятву при первой же возможности послать Луису гневное письмо на десяти страницах. Ничего удивительного, что все биографы возвращались несолоно хлебавши: при таких-то палках им в колеса Анна имела на старте двадцатимильную фору.

– Не возражаете, если я присяду? Совсем сегодня забегалась, да еще эта сумасшедшая жара… – Она покачала головой, и ее по-монашьи остриженные волосы колыхнулись взад-вперед, словно травяная юбочка в обтяжку.

Я вспомнил, что толком еще не представил ей Саксони.

– Мисс Франс, это моя коллега Саксони Гарднер. – Коллега? Когда в последний раз я употреблял это слово?

Они улыбнулись друг другу и пожали руки, но я заметил, что их рукопожатие было недолгим – руки еле соприкоснулись.

– Вы тоже писатель, мисс Гарднер?

– Нет, я провожу исследования, а Томас будет писать.

Почему она употребила будущее время, а не сказала «Томас пишет»? Это звучало бы профессиональней.

Глядя в их лица, я старался не замечать, что Анна прелестна, а Саксони грубовата. Может быть, сказалась моя мимолетная обида на Сакс.

– Вы хотите написать книгу о моем отце? Почему?

Мне подумалось, что теперь лучше всего будет выложить все без обиняков и посмотреть, как она отреагирует.

– Потому что он – самый лучший, мисс Франс. Только с его книгами ощущение погружения было настолько… всеобъемлющим. Дело в том, ну, то есть, это не важно, короче, я преподаю в школе язык и литературу, и даже все классические «шедевры» не производят на меня такого впечатления, как «Страна смеха».

Мой комплимент ей как будто бы понравился, но она отвела глаза и дотронулась до моей руки:

– Я миллион раз вам говорила: не преувеличивайте, мистер Эбби. – Она улыбнулась, как маленькая девочка, абсолютно восхищенная собой. Я тоже не мог не восхититься ее шутке и улыбке.

Какого черта Дэвид Луис толковал мне о безумной мегере, сомнамбулически рыщущей по дому в черных одеждах и со свечой? Анна была симпатичная, с чувством юмора и без лишних претензий, и, судя по тому, что я успел увидеть, весь городок ее знал и любил.

– Это правда, мисс Франс, – выпалила Саксони с таким пылом, что мы с Анной аж вздрогнули.

– Но ведь Дэвид говорил вам, как я отношусь к написанию биографии отца?

– Он сказал, что вы категорически против, – сказала Саксони.

– Нет, это не совсем так. Я была против, потому что люди, желавшие написать о нем, приезжали сюда из абсолютно неверных соображений. Они все хотели заделаться экспертами по Маршаллу Франсу. Но после разговора с ними сразу становилось видно, что их совершенно не интересует, что за человек он был. Для них он просто литературное имя, яркая величина.

В ее голосе сгустилась горечь, как облачная гряда на чистом небе. Анна смотрела на Саксони, так что я видел лишь ее профиль. Подбородок у нее был острый и угловатый. Когда она говорила, ее белые зубы выглядывали из-под темных тяжелых губ, резко с ними контрастируя, но тут же опять скрывались, когда она замолкала. Ресницы у нее были длинные, редкие, недавно подкрученные. Длинная белая шея казалась невероятно беззащитной, и на ней виднелось лишь несколько морщинок. Я бы дал Анне лет сорок или чуть меньше, но выглядела она крепкой и здоровой, и я мог представить, что она доживет до глубокой старости. Если не унаследовала от отца слабое сердце.

Анна повернулась ко мне и стала поигрывать голубой пластиковой вилкой, что мне дали вместе со свиными ребрышками.

– Если бы вы знали моего отца, мистер Эбби, вы бы поняли, почему это для меня настолько болезненно. Он был очень замкнутым человеком. Не считая моей матери и миссис Ли, у него почти не было настоящих друзей. Только вот Дэн, – она улыбнулась и кивком показала на бакалейщика, который пожал плечами и скромно опустил взгляд на свою лопаточку, – и еще несколько человек в городке. Все его знали и любили, но он терпеть не мог известности и всячески старался избегать ее.

Тут заговорил Дэн, но обращаясь только к Анне:

– А больше всего он любил меня в лавке навещать, и мы устраивались за разделочным столом, ну сзади, на этих деревянных чурбачках, знаете? А иногда он садился на кассу, если кто-нибудь из моих отсутствовал.

Какое прекрасное начало для биографии! Первая сцена – Франс дергает рычаг кассового аппарата в галенской лавке у Дэна… Даже если книге не бывать, как все-таки здорово сидеть тут с этими людьми, составлявшими такую большую часть его жизни. Я невероятно им завидовал.

– А я всегда мог сказать, когда он сидел там с тобой, Дэн. В это время никого не обслуживали!

Дэн почесал в затылке и подмигнул нам. У меня из головы не выходила одна мысль. Вот этот милый толстячок-лавочник провел, вероятно, годы в компании моего кумира. О чем же они говорили? О бейсболе? О женщинах? Кто прошлой ночью напился в пожарной части? Мысль оскорбительная и унизительная для Дэна – но почему я не мог хотя бы на денек заменить его там, за разделочным столом? Всего-то один день поболтать с Маршаллом Франсом о книгах, о силе воображения… о персонажах его книг:

– Ну а теперь, Маршалл, признавайся, как ты додумался до (вписать нужное)?

Он бы прислонился к паре бараньих ног и ответил что-нибудь вроде:

– Давным-давно в детстве знавал я одного шпагоглотателя…

Потом мы включили бы радио и стали бы слушать репортаж о каком-нибудь матче, с видом сонным и безмятежным, какой бывает у людей, когда они болтают о пустяках и глядят в пространство. Мы бы поговорили о подаче Стена Мьюзиала или о новом тракторе Фреда…

Мы с Франсом напропалую чесали языками в мире моих грез, и вдруг я услышал, как Саксони упоминает Стивена Эбби. Это заставило меня очнуться, и когда мои глаза опять сфокусировались на окружающем, миссис Флетчер смотрела на меня разинув рот.

– Вашим отцом был Стивен Эбби?

Я пожал плечами, не понимая, зачем Саксони это выболтала. Ох, поговорю я с ней потом…

Детский крик, как легкий стон цепной пилы, рассек воздух и заполнил паузу.

– Его отцом был Стивен Эбби!

Это сработало. Глаза поднялись, гамбургеры опустились, ребенок утих. Я прожег Саксони убийственным взглядом. Она опустила голову, отвела глаза и постаралась выправить положение, сказав Анне, что, поскольку у нас обоих знаменитые отцы, мы, вероятно, найдем кое-что общее.

– Если это так, то мой отец был не в той лиге, что отец мистера Эбби. – Говоря это, Анна не отрывала от меня глаз. Они блуждали по моему лицу. Мне и понравился, и не понравился этот осмотр.

– Так это правда? Ваш отец был Стивен Эбби?

Я взял остывшее свиное ребрышко и откусил. Мне хотелось замять ответ, насколько это возможно, и я подумал, что для начала неплохо пробормотать что-нибудь с набитым ртом.

– Да. (Чав-чав). Да, был. – Я буравил ребрышко и свои жирные пальцы гипнотическим взглядом. Жевать было легко, глотать тяжелее. Я пропихнул мясо при помощи кока-колы, потребовалось полбанки.

– Анна, помнишь, как мы с твоим отцом водили тебя на «Новичков»?

– Вот как?

– Что значит «вот как»? Конечно, водили. Специально поехали в тот кинотеатр в Германе, ты еще все время в туалет бегала.

– Как это было, мистер Эбби?

– Это вы мне расскажите, мисс Франс. – Я выдавил двухсекундную умильно-лукавую улыбку, которую она перехватила и отправила обратно мне.

– Двое детей знаменитых отцов сидят с нами за одним столом, Дэн. – Миссис Флетчер всплеснула руками и, шлепнув ладони на стол, повозила ими туда-сюда, словно шлифуя гладкий, под красное дерево, шпон.

– Анна, принесешь еще булочек?

Она встала, осмотрела свой комбинезон и стряхнула несколько крошек.

– Почему бы нам не продолжить этот разговор? Приходите ко мне сегодня вечером на ужин. Где-нибудь в полвосьмого? Эдди же сказал вам адрес и как добраться, да?