Текст книги "Опасные пациенты. От Йоркширского потрошителя до братьев Крэй: где лечатся и как живут самые жестокие преступники Великобритании"

1. История

До тех пор, пока Джонатану не разрешили в 2014 году снимать телесериал, Бродмур был закрыт для камер, а его 800 сотрудникам запрещалось обсуждать пациентов за стенами больницы. Отчасти поэтому – а отчасти из-за многих громких случаев, доведенных до сведения общественности средствами массовой информации, – Бродмур, из всех больниц строгого режима в Британии, всегда имел особенную власть над воображением широких масс.

Большинство людей, с которыми мы беседовали для книги, думают о Бродмуре как о тюрьме, изолированной от мира на продуваемой всеми ветрами пустоши в километрах от любого человеческого жилья. Все вовсе не так. Бродмур – это больница на восточной окраине шумной и многолюдной деревни, всего в 65 километрах от центра Лондона. Согласно сельскому и даже немного идиллическому значению названия «Бродмур»[5]5
  Название «Бродмур» переводится как «широкая пустошь».


[Закрыть], рядом расположено несколько местных природных заповедников. По дороге в Сандхерст, к югу от деревни, которая называется так же, как и одно из отделений Бродмура, раскинулся красивый лес Эдгбарроу. На северной окраине Кроуторна находится участок особого научного значения[6]6
  Участок особого научного значения – термин, обозначающий охраняемый законом памятник природы в Великобритании.


[Закрыть], Хит-Лейк и второй такой участок, от Сандхерста до Оулсмурских болот и пустошей, включая Уайлдмур-Хит, можно найти на юго-востоке. Люди верят, что эти причудливые сказочные места на протяжении десятилетий служили убежищем для многих сбежавших из Бродмура убийц. Но это совсем не так.

Кроуторн довольно приятен, немного старомоден и беден. В центре находится вечно забитая машинами автостоянка Lidl[7]7
  Lidl – немецкая сеть супермаркетов-дискаунтеров, распространенных в Европе.


[Закрыть], которая часто является ареной мелких дорожных инцидентов – местные жители проскальзывают на парковочные места, не дожидаясь своей очереди, и вызывают тем самым гнев водителей рядов машин, стоящих у бюджетного супермаркета. В деревне все именно так, как вы ожидаете. Магазин с рыбой и картошкой фри, букмекерская контора, мясная лавка, китайская еда навынос. Это местечко совершенно заурядно и обычно во всех отношениях, кроме одного.

БРОДМУР – ЭТО НЕ УЖАСНАЯ ТЮРЬМА, А БОЛЬНИЦА НА ВОСТОЧНОЙ ОКРАИНЕ ШУМНОЙ И МНОГОЛЮДНОЙ ДЕРЕВНИ, ВСЕГО В 65 КМ ОТ ЦЕНТРА ЛОНДОНА, ГДЕ ОЧЕНЬ ЖИВОПИСНО.

Кроуторн – административный район графства в юго-восточном беркширском округе Брэкнелл-Форест, входящий в состав городского района Рединг-Уокингем. Сегодня его население составляет около 7000 человек, но в середине XIX века это была крошечная деревушка, пока пара важных событий не сделала ее более заметной на карте местности.

Знаменитый Веллингтонский колледж открылся тут в 1859 году. Из этого учебного заведения вышла одна из немногих местных знаменитостей Кроуторна, ставший известным за пределами Бродмура – сэр Энтони Селдон, политический биограф и директор Веллингтонского колледжа. Год спустя открытие железнодорожного вокзала Кроуторна ознаменовало собой веху общественного массового транспорта, впервые просочившегося в Кроуторн. Затем, конечно, и Бродмур в 1863 году открыл свои ворота, что ознаменовало период быстрого роста деревни.

Первыми заключенными Бродмура были 95 женщин, прибывших туда в 1863 году (большинство из них убили собственных детей в результате послеродовой депрессии). Сначала он был задуман как викторианская психиатрическая больница.

Бродмур был основан на идеалистических и часто дальновидных принципах. Все ранние пациенты при поступлении проходили определенные стандартные процедуры: медицинский осмотр, собеседование с врачом – и только потом их отправляли в приемное отделение. Лечение включало в себя свежий воздух, труд, физические упражнения и регулярное питание. Для многих, перенесших ужасы жизни в бедности и нищете викторианской эпохи, приют был именно таким – подлинным и исцеляющим убежищем от тягот внешнего мира и трудностей, которые во многих случаях могли подпитывать психические заболевания или преступные деяния. Одним из инновационных методов терапии было «лечение ревенем», при котором пациенты получали в среднем 20 килограммов этого «успокаивающего» растения в год. Хотя по сравнению с современным использованием в Бродмуре фармацевтических препаратов, в те годы программа медикаментозной терапии практически отсутствовала, тогда все же применялись седативные средства.

Был только один женский блок, на строительство которого ушло меньше времени, чем на пять мужских. Они были закончены и открыты в феврале 1864 года, и там поселились некоторые известные заключенные, в том числе знаменитый художник Ричард Дадд, который убил своего отца, и Эдвард Оксфорд, совершивший неудачное покушение на убийство королевы Виктории.

В 1903 году Джордж Гриффит так описал это место: «Единственное сходство Бродмура с тюрьмой состоит в том, что никуда нельзя попасть, не отперев или не заперев прочных дверей и железных ворот. Но внутри нет никаких признаков ограничения свободы. В мужском крыле вы видите мужчин, блуждающих по длинным, просторным коридорам, или сидящих в больших, хорошо обставленных общих комнатах, читающих, курящих, глядящих в окна, или застывших неподвижно, думающих и мечтающих о мире, который нам не принадлежит.

Точно так же и в женском крыле: кто-то из женщин сидит в коридорах, вяжут и вышивают, какие-то читают или разговаривают в общих комнатах или молчат, занятые своими странными думами. В соседней комнате кто-то сидит за роялем и играет, может быть, какую-нибудь обычную музыку, а возможно, какое-то странное собственное свое творение, а другие сидят на стульях и в креслах и слушают»[8]8
  George Griffith, Sidelights on Convict Life, London: John Long (1903).


[Закрыть].

ДЛЯ МНОГИХ ПЕРВЫХ ПАЦИЕНТОВ, ПЕРЕНЕСШИХ УЖАСЫ ЖИЗНИ В БЕДНОСТИ И НИЩЕТЕ, БРОДМУР БЫЛ ПОДЛИННЫМ И ИСЦЕЛЯЮЩИМ УБЕЖИЩЕМ ОТ ТЯГОТ ВНЕШНЕГО МИРА И ТРУДНОСТЕЙ.

Тогда, как и сейчас, в Бродмуре кипела оживленная культурная и духовная жизнь. В викторианской больнице регулярно проходили драматические спектакли и концерты. Пациенты мужского и женского пола были строго разделены, и танцы разрешалось устраивать только для женщин раз в две недели. В новой больнице с первых дней появился внимательно спланированный новый центр для посетителей, и семьи и друзья пациентов приветствовались в учреждении.

Закон о людях с ментальными нарушениями был введен в 1913 году, чтобы заменить Закон об идиотах 1886 года. Этот закон, ныне бестактный пережиток довоенной Британии, различал четыре категории людей, которые больше не должны были находиться в основной тюремной системе. Это были «идиоты – люди настолько “глубоко ущербные умом, что не способны защитить себя от общих физических опасностей”, имбецилы – способные защитить себя от общих опасностей, но не способные позаботиться о себе». Имбецилы считались более умными, чем идиоты, но все еще неспособными управлять своей жизнью. И «слабоумные люди – более умные, чем имбецилы, и поэтому способные в некоторой степени поддерживать себя, но с “отсталостью”», все еще «настолько выраженной, что требуют заботы, надзора и контроля для своей собственной безопасности или защиты других». Существовала еще одна неопределенная категория, названная «умственной отсталостью», для нее была характерна некоторая форма «умственной недостаточности» наряду с «сильными порочными преступными наклонностями, на которые наказание оказывало мало влияния или вообще не воздействовала».

Основная цель Закона об умственной отсталости состояла в том, чтобы убрать психически больных из тюрем и богаделен и поместить их в специализированные «колонии для умственно отсталых».

Идея колоний была основана на предложении Уинстона Черчилля Палате общин в феврале 1911 года – те, кого считали «умственно неполноценными», должны работать в лагерях принудительного труда.

ТОГДА, КАК И СЕЙЧАС, В БРОДМУРЕ КИПЕЛА ОЖИВЛЕННАЯ КУЛЬТУРНАЯ И ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ. В ВИКТОРИАНСКОЙ БОЛЬНИЦЕ РЕГУЛЯРНО ПРОХОДИЛИ ДРАМАТИЧЕСКИЕ СПЕКТАКЛИ И КОНЦЕРТЫ.

В дополнение к виновности в преступлении любой, кто попадал в одну из четырех категорий – бездомный, беспризорный, не посещающий школу или постоянно находящийся в состоянии алкогольного опьянения, – также мог быть помещен в одну из колоний. В какой-то момент сортировка людей по этим критериям привела к тому, что почти 65 000 человек оказались в колонии или других подобных учреждениях. Многие из них были просто осужденными и не считались личностями, представляющими длительную опасность для широкой общественности. Такие могли свободно уйти, когда срок тюремного заключения истекал.

Первые 50 лет существования Бродмур был единственным учреждением подобного рода, обслуживающим Англию и Уэльс. Позже, в 1912 году, Рэмптон открыл свои двери для обслуживания севера Англии.

В 1959 году Закон об умственной отсталости, а также Законы о невменяемости и психическом лечении были заменены Законом о психическом здоровье. Самым большим достижением этого Закона стало устранение юридического различия между умственной отсталостью и психическим заболеванием. Главным прямым следствием для Бродмура было то, что впервые стало возможным принимать в его стенах не только правонарушителей, но и тех, кто не совершал преступления, но имеет «опасные, насильственные или преступные наклонности».

С 1863 по 1949 год Бродмур был сумасшедшим домом для преступников при Министерстве внутренних дел. В этот периорд за ежедневное управление больницей отвечал главврач. Когда в 1949 году Бродмурский приют для душевнобольных преступников стал Бродмурским институтом, он был передан в ведение министра здравоохранения и под надзор правления, но также по-прежнему управлялся главврачом. Затем, в 1960 году, он перешел непосредственно под начало Министерства здравоохранения как «специальная больница для психически больных лиц, которые, по мнению министра, нуждаются в лечении в условиях особой безопасности в связи с их опасными, насильственными или преступными наклонностями».

Конечно, как и в случае с любым учреждением, на порядок влияли те, кто возглавлял больницу, даже в большей степени, чем регулярно меняющиеся правительственные акты. Назначение начальником в 1895 году доктора Ричарда Брауна, до этого занимавшегося тюремной медициной, привело к росту числа пациентов и значительному ужесточению режима. Однако два его преемника, доктора Бейкер и Салливан, придерживались более гуманного подхода, вернув больнице атмосферу скорее убежища, нежели тюрьмы, предлагая пациентам больше возможностей работать, играть и заниматься своим собственным лечением.

Многие сотрудники и пациенты говорят не только о Кроуторне, но и о самом Бродмуре как о деревне. Это причудливое и поразительно странное сравнение можно было бы поначалу принять за иронию. На самом деле оно, по-видимому, призвано взять под контроль представление о Бродмуре как об изменчивой и жестокой среде, отчуждающей и разобщенной. Существует поговорка: «Есть просто время, а есть время Бродмура». Для менее больных людей, которые остро ощущают свое окружение, оно часто течет мучительно медленно.

ПЕРВЫЕ 50 ЛЕТ СУЩЕСТВОВАНИЯ БРОДМУР БЫЛ ЕДИНСТВЕННЫМ УЧРЕЖДЕНИЕМ ПОДОБНОГО РОДА, ОБСЛУЖИВАЮЩИМ АНГЛИЮ И УЭЛЬС.

Патрик Макграт – писатель, чей отец Пэт Макграт стал последним главврачом Бродмура в 1957 году. Макграт и его семья жили в просторном викторианском особняке недалеко от главных ворот, который его родители назвали Кентигерн в честь святого покровителя Глазго, где они выросли. В Кентигерне имелись пруд, сад, помещения для прислуги и так далее. Патрик Макграт дружил с пациентами, получившими условно-досрочное освобождение, а также описывал, как больные работали в мастерских ремесленников и персонал соревновался с пациентами в дни спортивных мероприятий.

В детстве, когда он рос в кампусе Бродмура, у него был такой уровень взаимодействия с пациентами, что сейчас это просто поражает. Макграт снова посетил больницу много лет спустя и был потрясен, как и многие другие, подавленностью и корпоративной вежливостью, вползающей в это место, с газонами и офисами, заменяющими неухоженные заросли и дом его детства.

Его беспокоили стены, заборы, прожекторы и аппаратная. Он чувствовал, что деньги, потраченные на высокотехнологичные барьеры, лучше было бы пустить на уход за пациентами. Да, возможно, Бродмур детства Макграта был блестящим в плане терапии и ухода, чего не скажешь об уровне безопасности в нем – на современный взгляд в этом плане там было все удручающе сомнительным.

Гвен Эдсхед – психиатр и врач, жившая Бродмуром в течение 30 лет. Гвен – христианка, и она верит, что зло существует. Ее воспоминания о больнице берут начало в 1980-х.

«Я помню, как посещала это место, когда была еще совсем молодым врачом, только что закончившим базовую подготовку по психиатрии. Помню, что приехала в Бродмур в обычный день открытых дверей на неделе, когда представители общественности и профессионалы могли свободно прийти туда ближе к вечеру. Вторая половина дня началась с беседы, а затем нас ждала экскурсия по больнице, осмотр различных отделений и мастерских. Помню чувство предвкушения, когда у меня были те же фантазии, что и у всех остальных. И я обнаружила, что Бродмур готичен с его темными кирпичными стенами и грозной природой.

Помню, как в первый раз почувствовала себя невероятно уязвимой, и мне покровительствовали медсестры, которые там работали. На самом деле все они были членами Ассоциации тюремных офицеров и вели себя как тюремные офицеры, одетые в униформу с эполетами и значками. Они дотошно придерживались подхода, что посетители ничего не знают и должны быть защищены от собственной наивности.

Как и за пациентами, за нами следили, не давая разбредаться, и мы были вынуждены ходить цепочкой, как в школе, с ограничениями, что делать и чего избегать. Я помню, что нас водили в одну из мужских мастерских, где мужчины делали кирпичи, и мы видели женские мастерские, где женщины шили. Помню, что мой друг и я, оба мы считали посещение больницы угнетающим и находили – казавшееся нам тогда сексистским – разделение мастерских на мужские и женские очень удручающим[9]9
  Такое разделение абсолютно оправдано – не совсем психически здоровые люди плохо контролируют свою сексуальность и свои желания. Поэтому во избежание насилия, бесконтрольных половых актов и беременностей существует такое разделение. Замечание о сексизме в данном случае выглядит странно, по этой логике можно в тюрьмах держать вместе мужчин и женщин. Но это противоречит здравому смыслу.


[Закрыть]. Потом мы пошли в паб, и на его фоне Бродмур показался мне тем более мрачным местом. Я помню, как радовалась, что уехала, и у меня было сильное чувство, что с профессиональной точки зрения было бы неэтично работать в таком репрессивном и авторитарном месте».

В те дни, в начале 1980-х и начале 90-х, Бродмур не был популярным местом работы для консультантов[10]10
  Врач-консультант – один из самых престижных врачебных постов в Великобритании.


[Закрыть]. В результате у всех сотрудников там была огромная рабочая нагрузка. Один коллега Гвен отвечал за 70 пациентов. Сейчас нагрузка не более 20 человек.

Гвен вспоминает: «Младший медперсонал носил длинные белые халаты и остроконечные шляпы. Сотрудники ожидали, что пациенты будут обращаться к ним “мистер”, тогда как сами они называть больных по именам. Не было ничего необычного в том, что пациенты посещали консультанта только один или два раза в год, хотя были и другие врачи – не консультанты (часто из Индии), которые общались с пациентами чаще и заботились о их физическом здоровье. Я помню древние бумажные папки, “карточки” пациентов, которые были очень толстыми. Средняя продолжительность пребывания в больнице составляла от 10 до 13 лет, потому что не ждали, что люди ее покинут». Тогда еще не было охраняемых психиатрических служб, так что пациентам некуда было податься.

ДЕНЬГИ, ПОТРАЧЕННЫЕ НА ВЫСОКОТЕХНОЛОГИЧНЫЕ БАРЬЕРЫ, ЛУЧШЕ БЫЛО БЫ ПУСТИТЬ НА УХОД ЗА ПАЦИЕНТАМИ.

«Я помню очень оживленные мастерские: плотницкую, художественную, кирпичную и электроремонтную. Помню Центральный зал со сценой, где бродмурские актеры разыгрывали ежегодную пантомиму с забавными шутками про персонал и врачей. Помню, что там было 500 мужчин и 100 женщин, иногда встречавшиеся на дискотеках, которые тщательно контролировались, как школьные танцы. Я помню, что слышала крики и вопли с женской стороны и как тихо было с мужской.

Помню, как ходила взад и вперед по террасе, с которой открывался самый красивый вид в ближайших трех графствах. Помню, я подумала: как это печально, что люди, которые прибывают в больницу и видят этот пейзаж, никогда не выйдут оттуда, и как великодушно со стороны архитекторов – открыть перед ними этот вид. Позже я поняла, что люди все же покидают больницу, и этот пейзаж вселял в них вдохновение и надежду. Я помню образовательный центр и то, как он был занят мужчинами, делающими уроки, и доброжелательность персонала. Я также помню замечательные огороды, где больница когда-то выращивала все фрукты и овощи для пациентов (включая поразительное количество ревеня в первые годы). Это выглядело уже не так депрессивно и производило впечатление “нормального” места; там были животные – козы, кролики, птицы.

Я помню язык больницы и то, как медсестры называли себя персоналом или служащими. Помню, как мне твердо сказали, что я “не персонал”, и как заявили, что кто-то из сотрудников постоянно должен знать, где я нахожусь, пока я в больнице. Помню, как получила сообщение, что сестринский персонал действительно заправлял госпиталем, и каждое отделение было своего рода индивидуальной вотчиной».

Я ПОДУМАЛА, КАК ЭТО ПЕЧАЛЬНО, ЧТО ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ПРИБЫВАЮТ В БОЛЬНИЦУ И ВИДЯТ ЭТОТ ПЕЙЗАЖ, НИКОГДА НЕ ВЫЙДУТ ОТТУДА, И КАК ВЕЛИКОДУШНО СО СТОРОНЫ АРХИТЕКТОРОВ – ОТКРЫТЬ ПЕРЕД НИМИ ЭТОТ ВИД.

Как гласит миф 1980-х годов, допуск в Бродмур предоставлялся только членам эксклюзивного клуба душевнобольных преступников. Когда в больницу прибыла Гвен Эдсхед, там был Йоркширский Потрошитель Питер Сатклифф, осужденный в 1981 году за убийство 13 проституток; Кеннет Эрскин, Стоквеллский Душитель, убивший семерых пожилых людей в 1986 году, все еще находится там; и лондонский террорист Дэвид Коупленд, который нападал на чернокожих, бангладешцев и геев, убивший трех и ранивший 129 человек, из которых четверо лишились руки или ноги, также оказался в Бродмуре.

В 1970-х и 80-х годах в отличие от настоящего времени, объяснила Гвен, людей очень часто считали невменяемыми. «Я думаю о человеке, который в возрасте 18 лет ворвался в дом пожилой женщины, изнасиловал и убил ее. Отвратительное преступление. И его направили прямо в Бродмур. Если бы человек тогда сделал что-то мерзкое и странное, то отправился бы прямиком туда. Представления тогда было не слишком продвинутыми: если ты сделал что-то странное, то, должно быть, сошел с ума». Со временем стало известно, что на самом деле подавляющее большинство преступников (даже самых жестоких) не имеют психических заболеваний и на момент совершения преступления вполне вменяемы, поэтому правильно направлять их не в клиники, а в исправительные учреждения. Следовательно, те, кто когда-то был принят в Бродмур, теперь заключены в тюрьму среди общего тюремного населения.

Мир меняется, и Бродмур вместе с ним. Например, в больнице резко сократилось количество коек. Когда-то их было более 1000, а сейчас – всего 200. Мы поговорили с бывшим директором клиники доктором Амланом Басу, который очень хочет разрушить конкретный миф о Бродмуре как о месте долгосрочного пребывания для неизлечимых психопатов: «Все еще существует общественное мнение, что, попав в Бродмур, человек остается там на всю жизнь. Однако громкие личности, которые находятся там десятилетиями, скорее исключение».

СО ВРЕМЕНЕМ СТАЛО ИЗВЕСТНО, ЧТО ПОДАВЛЯЮЩЕЕ БОЛЬШИНСТВО ПРЕСТУПНИКОВ (ДАЖЕ САМЫХ ЖЕСТОКИХ) НЕ ИМЕЮТ ПСИХИЧЕСКИХ ЗАБОЛЕВАНИЙ И НА МОМЕНТ СОВЕРШЕНИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ВПОЛНЕ ВМЕНЯЕМЫ.

Бродмур, безусловно, окружен большим количеством мифов и недоразумений. Представление о нем как о сумасшедшем доме для преступников, который лишает человека возможности на возвращение к нормальной жизни, остается с нами и по сей день. Но, как мы увидим, Бродмур дает надежду своим пациентам – на реабилитацию и на то, что однажды они вернутся во внешний мир изменившимися людьми.

2. Персонал

Сотрудники Бродмура – чрезвычайно талантливые люди. Они борются за места в этой самой престижной и удивительной больнице для душевнобольных преступников. Для людей, работающих в области расстройств личности и параноидной шизофрении, служба в Бродмуре может быть заветной мечтой.

История сестринского дела в Бродмуре пестра и увлекательна. В больнице мало что еще может так радикально измениться с течением времени.

Клайв Боннет сейчас на пенсии, но раньше он руководил отделом профилактики и управления насилием и агрессией. Будучи по образованию медбратом, он приобрел богатейший клинический опыт за более чем 30-летнюю службу. Он сотрудник Бродмура в третьем поколении. Он вырос в соседнем районе, где до сих пор проживает бо́льшая часть персонала. Клайв живет там всю свою жизнь и с раннего детства знал многих работников.

Его дед начал работать в Бродмуре в 1918 году и прослужил там 32 года. Отец Клайва заступил в 1946-м и продержался впечатляющие 46 лет. Там работал и брат Клайва. Сам Клайв начал карьеру в 1974 году, и на момент, когда мы впервые беседовали с ним в 2011-м, он провел в Бродмуре 37 лет. Нет никаких сомнений, что это уникальный исторический феномен. Лично он выглядит действительно крутым: джинсы, бритая голова, маленькая аккуратная бородка, татуировки, ботинки «Челси», функциональные очки.

Во времена детства Клайва район был «похож на шахтерский поселок. Домашние и карьерные отношения – все было завязано на Бродмуре. Это было место, куда тебе суждено попасть». Местность – довольно живописная – напоминала очаровательную сонную английскую деревушку, но ее идиллический вид был обманчив. Клайв вспоминает фразу, которая звучала постоянным рефреном: «Отойди от стены, Боннет-младший!» Так что безопасность – это первое, о чем надо постоянно тут помнить.

Отец Клайва был старшим медбратом и фигурой довольно известной. «Ты сын Тони Боннета», – говорили люди, и приходилось храбриться и стараться не запятнать имя отца. За все время работы в Бродмуре Клайв брал больничный всего на полдня, и то когда вывихнул палец при «инциденте». Он глубоко предан как памяти своего отца, так и самому учреждению: «Я очень горжусь тем, что сделал папу счастливым. Уходя на пенсию, он прослезился. Никто в моем присутствии не стал бы ругать Бродмур».

МЕСТНОСТЬ – ДОВОЛЬНО ЖИВОПИСНАЯ – НАПОМИНАЛА ОЧАРОВАТЕЛЬНУЮ СОННУЮ АНГЛИЙСКУЮ ДЕРЕВУШКУ, НО ЕЕ ИДИЛЛИЧЕСКИЙ ВИД БЫЛ ОБМАНЧИВ. БЕЗОПАСНОСТЬ – ЭТО ПЕРВОЕ, О ЧЕМ НАДО ПОСТОЯННО ТУТ ПОМНИТЬ.

В первый день работы 18-летнего Клайва определили в подростковое отделение. Насколько он помнит, он не испытывал никакого беспокойства, только большой интерес. Никаких нервов, зато много вопросов. Была какая-то неуловимая мистика – «Интересно, что там за стеной» – и вдруг волшебство исчезло. Он чувствовал себя в безопасности, в надежных руках. В конце концов, все сотрудники были членами поистине уникальной команды.

На второй день пребывания Клайва в среднем отделении Норфолк-хауса его попросили присесть и вручили записи о пациентах. Тогда весь персонал делал так регулярно. С первого дня их учили изучать истории пациентов. Почему они там оказались? Каков был диагноз? В те дни в записях о поступлении были фотографии с места преступления, к которым сейчас нет доступа. Руководство одобряло такое желание персонала найти подход к пациентам, но сотрудникам также постоянно напоминали, насколько опасными могут быть их подопечные. «Они здесь не за то, что украли пакетик “Скитлз”!» – звучала обычная фраза.

Атмосфера первых дней Клайва в Бродмуре может порой казаться поразительно свободной по сравнению с сегодняшним днем, но он особенно подчеркивает, что всегда были промежуточные точки. Так Клайв рассказывает: «Вначале нельзя было работать в интенсивной терапии минимум шесть месяцев, потому что это была тягостная работа, и новичок сначала должен был проявить себя». «Первый день был в штатском», однако Клайв положительно относится к тому, что персонал носит форму. Он вспоминает и восхищается тем, что когда-то было штабной мантрой: «Всегда следи за синей рубашкой» – униформой. В наши дни сотрудники уже не носят униформу, и для него это настоящая потеря.

Клайв бо́льшую часть времени проводил в отделении интенсивной терапии. Ситуации с заложниками были довольно распространенными, так что все сотрудники проходили формальную подготовку на случай бунта. В этом отделении в то время были серьезные недостатки, а именно очень длинные коридоры и железные двери, поставленные из-за случаев с заложниками.

Клайв работал также и в других местах. Какое-то время он жил в Глостер-хаусе, блоке для полуусловно-досрочно освобожденных. Там больным даже выделяли небольшие огороды.

На протяжении многих лет Клайв наблюдал, как многие сотрудники приходят и уходят: «Некоторые люди просто не готовы к этому. Один тип осознает это сразу, может продержаться неделю. Человек, который не готов, но не осознает этого, прячется в туалете. Я знаю двух таких людей. А еще есть люди, которые говорят, что это их не касается».

Вот как раз такие, которые как бы ни при чем, по словам Клайва, могут стать чрезвычайно проблемной категорией, поскольку негативные чувства и страхи становятся всеобщими. В некоторых крайних случаях это привело к самоубийству персонала.

Но в то же время персонал в Бродмуре связан крепкими узами. Клайв с трепетом говорит о взаимоотношениях коллег: «Никогда не забывайте о товариществе. Лишь некоторые сотрудники – друзья, но все без исключения – товарищи!»

За десятилетия работы с ним случались глубокие психологические прозрения, но вечная истина, похоже, заключается в том, что единственное, что можно предсказать, – это непредсказуемость.

СИТУАЦИИ С ЗАЛОЖНИКАМИ БЫЛИ ДОВОЛЬНО РАСПРОСТРАНЕННЫМИ, ТАК ЧТО ВСЕ СОТРУДНИКИ ПРОХОДИЛИ ФОРМАЛЬНУЮ ПОДГОТОВКУ НА СЛУЧАЙ БУНТА.

«Никогда не знаешь, что случится. Когда запираешь и отпираешь пациентов – это самые опасные моменты. Запирание двери в конце вечера разрушает связь, установленную с больными днем». Это может быть опасно.

«После серьезного инцидента нужна чашка сладкого чая, тебя трясет от адреналина». После самых страшных происшествий, свидетелем которых был Клайв, вместо сладкого чая сотрудники отправлялись в паб. Как он выразился, даже после того, как он оказался свидетелем самых экстремальных сцен, «беспокоишься о своем авторитете, боишься показаться слабаком». Было трудно не показывать эмоций.

Клайв ни разу не обращался в службу поддержки персонала. После серьезных инцидентов он не получал ни советов, ни поддержки: «Это считалось признаком слабости. А на разборе после инцидента давали чашку чая, и на этом все». Перемены, казалось, пришли сами собой, и после нескольких случаев самоповреждения персонала о нем стали заботиться с пасторским рвением.

Однако служба в Бродмуре – это не только работа с инцидентами. Есть ряд других навыков, которые тоже нужно использовать. Никогда нельзя гарантировать, что можно контролировать кого-то, но есть возможность уменьшить риск.

По мнению Клайва, «необходимо разрушить барьеры и добиться взаимопонимания». Он гордится своей уникальной работой; гордится историческими вехами учреждения, такими как тот факт, что Ассоциация тюремных служащих была создана именно в Бродмуре.

Клайв не общается ни с кем из бывших пациентов. Это строго запрещено. Если бывший пациент оказывается в радиусе 15 километров от больницы, за ним тщательно следят. Пациентов можно разделить на типы. Клайв описал эти «разные типы»: «Некоторые пациенты не имели представления о своем состоянии. Есть несколько стационарных пациентов. И есть больные, которые годами строили планы побега».

Он также вспоминает хорошие моменты более непринужденного взаимодействия с пациентами. Раньше им разрешалось выходить и подметать улицы. Конечно, с ними обязательно был сопровождающий, но все равно такие выходы давали им ощущение свободы и полезности.

По мнению Клайва, «права человека» были большой катастрофой. Теперь, например, пациенты могут смотреть телевизор, когда захотят. А раньше основное внимание уделялось попыткам заново встроить человека в общество. И о существующей в те годы системе оплаты и вознаграждения можно многое сказать.

Клайв рассказал, что Хитроу жертвовал конфискованные сигареты Бродмуру. Значит, в те дни пациенты могли курить. Они выполняли бытовую работу и получали сигарету: «Пациенты убирали все отделения, когда я начинал. Прислуги не было. Это делали пациенты! В девять вечера обычно выключали телевизор и радио. Пациенты могли работать на огороде. Разве это нормально – позволять больным лежать в постели весь день, как сейчас? Вы можете лежать в постели до одиннадцати утра в реальном мире?»

«ПОСЛЕ СЕРЬЕЗНОГО ИНЦИДЕНТА НУЖНА ЧАШКА СЛАДКОГО ЧАЯ, ТЕБЯ ТРЯСЕТ ОТ АДРЕНАЛИНА». НО ПОСЛЕ САМЫХ СТРАШНЫХ ПРОИСШЕСТВИЙ ВМЕСТО СЛАДКОГО ЧАЯ СОТРУДНИКИ ОТПРАВЛЯЛИСЬ В ПАБ.

В наши дни наметился определенный курс на то, чтобы выпускать пациентов из психиатрических больниц. Клайв заметил, однако, что может быть жестоко выгонять их, если они не хотят уходить. Если пациент поджег стог сена в 1952 году, а затем провел десятилетия в Бродмуре, как он заново встроится в реальный мир? Когда в 1974 году Клайв начал работать в Бродмуре, там были пациенты, попавшие в лечебницу еще в 1930-х годах.

Еще один сотрудник-долгожитель – Пэт Макки, практикующий медбрат, добрый, ободряющий и сострадательный человек, а еще его крепкое рукопожатие говорит о том, что он далеко не слабак. При этом он поразительно скромный и довольно застенчивый: «У меня самая скучная карьера из всех, с кем вы будете говорить». Однако бродмурский медбрат – это важнейшая работа, которая просто скрыта за «10-метровой стеной».

Пэт начал работать в Бродмуре, когда ему был 21 год, и стал сначала ассистентом медбрата. Как и многие другие старожилы Бродмура, он думал поработать тут всего лишь некоторое время, но потом постепенно влюбился в эту работу и в конце концов остался на десятилетия. «Не будет больше поколений, которые работают здесь всю жизнь», – сказал он нам. Как и в случае с Клайвом, отец Пэта работал в Бродмуре. Пэт одобряет передачу работы в этом учреждении из поколения в поколение. Мы спросили его, почему некоторые сотрудники остаются так надолго. Исторически Бродмур был локальным работодателем, в то время как многие ездили на работу в Лондон. А тут можно было работать рядом с домом – это удобно. К тому же многие сотрудники были бывшими военными, и им импонировало заведение, дававшее стабильное пристанище и обеспечивающее строгий порядок, «место, где можно было найти форму и дом».

«У МЕНЯ САМАЯ СКУЧНАЯ КАРЬЕРА ИЗ ВСЕХ, С КЕМ ВЫ БУДЕТЕ ГОВОРИТЬ». ОДНАКО БРОДМУРСКИЙ МЕДБРАТ – ЭТО ВАЖНЕЙШАЯ РАБОТА, КОТОРАЯ ПРОСТО СКРЫТА ЗА «10-МЕТРОВОЙ СТЕНОЙ».

Пэт, как и все остальные, был поражен странной эксцентричностью тогдашнего Бродмура. Когда он начинал в 1982 году, там была «почти военная форма, все было строго регламентировано». Как мы уже говорили, сейчас нет никакой формы. Тем не менее есть некоторые константы, которые он стремился подчеркнуть: «Тут никогда не было смирительных рубашек, никогда не было мягких камер». Такая информация нас очень удивила: в очередной раз многочисленные мифы не совпадали с реальностью.