Текст книги "Опасные пациенты. От Йоркширского потрошителя до братьев Крэй: где лечатся и как живут самые жестокие преступники Великобритании"

По мнению Пэта, суть сестринского дела заключается в правильном истолковании ситуации, и у него есть отличная фраза, чтобы описать ее: «Тут нужно шестое чувство – то, что просто нутром чувствуешь!»

Он настолько настроен на заботу о пациентах, что немедленно замечает малейшие изменения в их поведении. Но так было не всегда. В первое время он паниковал и бежал к медсестрам по каждому поводу, и они на нервах «почти всегда курили самокрутки».

Пэт особенно отметил тот факт, что «если поместить человека за 10-метровую стену, это изменит его поведение. Пациенты не отличаются от нас». Больные становятся неуравновешенными, дезориентированными, непредсказуемыми. По этой и другим веским причинам каждая передача смены – довольно сложная процедура.

Пэту удалось донести некоторые из своих ключевых знаний до более широкой публики. Он участвовал в новой британской программе для правонарушителей с опасными и тяжелыми расстройствами личности, которые могут причинить серьезный вред другим. Инициатива была призвана улучшить доступ к услугам в области психического здоровья. Пэт тесно сотрудничает с Министерством внутренних дел, Министерством здравоохранения и тюремной службой. Все вовлеченные пациенты совершили насильственные или сексуальные преступления и были задержаны в соответствии с системой уголовного правосудия или действующим законодательством о психическом здоровье.

Бродмур был одним из двух высокозащищенных учреждений, которые служили тестовыми примерами в этой довольно спорной инициативе, направленной непосредственно на более эффективную защиту населения, улучшение ведения пациентов и их лечения.

ПЭТ НАСТОЛЬКО НАСТРОЕН НА ЗАБОТУ О ПАЦИЕНТАХ, ЧТО НЕМЕДЛЕННО ЗАМЕЧАЕТ МАЛЕЙШИЕ ИЗМЕНЕНИЯ В ИХ ПОВЕДЕНИИ. НО ТАК БЫЛО НЕ ВСЕГДА. В ПЕРВОЕ ВРЕМЯ ОН ПАНИКОВАЛ И БЕЖАЛ К МЕДСЕСТРАМ ПО КАЖДОМУ ПОВОДУ, И ОНИ, ЧТОБЫ УСПОКОИТЬСЯ, КУРИЛИ САМОКРУТКИ.

Безопасность, очевидно, является основной особенностью повседневной деятельности Бродмура. Пит Тернер – специалист по снижению уровня насилия и руководитель программы PMVA Operational Lead High Secure Services в больнице Бродмур. Целеустремленный, слегка напряженный и, вполне справедливо, гордый своими достижениями и тем, что прошел путь от «мальчика за стеной» до нынешней важной персоны национального уровня, он задумчивый красивый мужчина с очень прямым взглядом. Он был менеджером по обучению, затем – врачом, потом стал лидером.

Пит принадлежит к выдающимся пяти поколениям тренеров, которые работали в Бродмуре. Сейчас там работает его сын, как и три поколения мужчин до него. За свою впечатляющую карьеру Пит сделал много важного. Он начал работать там в январе 1991 года, так что, когда мы встретились, шел его тридцатый год в Бродмуре.

Как Пэт Макки и Клайв Боннет, Пит вырос в районе Бродмура: «Я рос, постоянно задаваясь вопросом, что находится за стеной».

Его отец проработал в Бродмуре дежурным медбратом 45 лет. Пит отметил: «У моего отца сильная ценностная база. Он христианин. На него сильно напали, выбили зубы… хотя это произошло не в отделении».

Пит удивил нас, использовав неожиданное слово «оазис» для описания Бродмура, когда впервые пришел туда. Он вспоминает, что больница была очень чистой и опрятной и только униформа указывала на то, что это учреждение для душевнобольных.

По его мнению, средства массовой информации играют важную роль в развитии и формировании представлений о Бродмуре, и он отмахивается от сенсационности, защищая своих пациентов и их крайнюю уязвимость: «Мы здесь не для того, чтобы судить. Люди здесь для того, чтобы о них заботились».

Тем не менее Пит признает, что общественность, безусловно, имеет право знать, что происходит в Бродмуре. Он считает, что теперь довольно последовательно можно говорить о реабилитации этого места в глазах общественности – даже ранние посетители были удивлены и изменили свое мнение.

«Мы находим баланс между безопасностью и лечением. У нас всегда было равновесие».

Пит говорит, что здания «эклектичны. Викторианская эпоха. Восьмидесятые. Огороженные лужайки. Викторианцы были правы: они делали огромные окна, из которых открывался прекрасный вид. Мы учились на ошибках, допущенных с постройками и огороженными участками в 1980-х. Большие окна. Естественный свет. Открытое пространство. Зеленые насаждения».

«МЫ ЗДЕСЬ НЕ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ СУДИТЬ. ЛЮДИ ЗДЕСЬ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ О НИХ ЗАБОТИЛИСЬ», – ГОВОРИТ ПИТ ТЕРНЕР, ЗАЩИЩАЯ СВОИХ ПАЦИЕНТОВ И ИХ КРАЙНЮЮ УЯЗВИМОСТЬ.

Бродмур, вспомнил он, был очень самодостаточен. Когда там содержались мужчины и женщины, они много общались и танцевали на дискотеках: «Мы все еще устраиваем такие мероприятия, но в меньшем масштабе. Например, никакого спорта. Когда я начинал, там были кожевенная, столярная, гончарная мастерские и типография». Рядом с больницей был магазин, где продавали то, что делали пациенты. Философия состояла в том, чтобы обеспечить людям достойный день. Тебе заплатят, и ты сможешь потратить деньги на сигареты в магазине. Тогда пациенты получали пособие в размере 90 фунтов в неделю. Возможно, даже более важно, что они могли общаться и взаимодействовать.

А потом у нас убрали полноразмерные столы для бильярда. Не слишком ли мы боимся рисковать?»

С точки зрения Пита, работающего с темой снижения насилия, – раньше были так называемые конвейерные тренеры. Это люди, которых не учили изменять свое поведение в соответствии с потребностями каждого пациента, они применяют ко всем универсальный подход. А Пит хотел «перекинуть мост через пропасть». Следовательно, все его тренеры теперь прикреплены к определенной клинической команде. Благодаря своей работе он создает и контролирует стандарты для всего треста NHS. Пит также отвечает за стандарты предотвращения насилия и агрессии и управления ими во всей Великобритании. Он представил проект совету директоров, затем NHS Англии и Департаменту здравоохранения.

У Пита были некоторые наблюдения относительно изменения характера популяции пациентов, которых он видел за свою долгую службу: «Плохие/безумные/грустные – не так уж много людей действительно больны или принимают большое количество лекарств». Есть, конечно, и другие изменения. Время пребывания здесь сократилось в среднем до пяти лет: «Раньше люди жили тут дольше. Сейчас наблюдается сильная текучка пациентов». Фокус на реабилитации стал значительно сильнее, и Пит очень чувствителен к границам пациентов, говоря: «Без приглашения я бы не вошел в палату пациента, если бы на то не было крайней необходимости. Если вы заходите в комнату к пациенту, значит, вы пришли дать лекарства».

С тех пор как Пит посетил Бродмур в 1990-е годы, он стал свидетелем значительных улучшений – от старомодного приема «запереть их и выбросить ключ» до реабилитации. У него даже есть бывший пациент, работающий у него тренером!

ДОКТОР ГВЕН ЭДСХЕД ПОКАЗАЛА НАМ НЕКОТОРЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ИСКУССТВА, СОЗДАННЫЕ ПАЦИЕНТАМИ БРОДМУРА, И РАССКАЗАЛА О ТОМ, КАК СООТНОСЯТСЯ ДУШЕВНЫЕ РАССТРОЙСТВА С КРЕАТИВНОСТЬЮ.

Нам очень повезло, что мы смогли обсудить изменяющуюся природу терапии в Бродмуре с одним из самых давних и вдумчивых сотрудников. Впервые мы встретились с доктором Гвен Эдсхед в 2006 году, когда снимали телевизионный документальный фильм о взаимосвязи между безумием и творчеством. Тогда она показала нам некоторые произведения искусства, созданные пациентами Бродмура, и рассказала о том, как соотносятся душевные расстройства с креативностью. В промежутке между тем временем и нынешним моментом у Гвен вышел собственный эпизод в радиопрограмме Desert Island Discs, она писала и преподавала, но в основном делала то, что у нее получается лучше всего: помогала уязвимым больным (в Бродмуре и других учреждениях) выздороветь.

По словам Гвен, то, что мы сейчас видим в Бродмуре, почти невозможно сопоставить с тем учреждением, каким оно было в начале 1980-х. А переезд в новую больницу еще больше отдалит ее от Бродмура тех лет, когда начиналась ее карьера.

«Большая часть информации о больнице в эпоху 1980-х воспринималась и преподносилась искаженно. У этого восприятия существует удивительная параллель с неустойчивой природой пациентов, делающих что-то неправильно. Но представления о больнице того времени были сильно искажены, поэтому в результате у нас появляются образы чего-то, чего на самом деле не существует».

Нарушения – важнейшая тема для Гвен. Нарушение закона – это, конечно, одна из первых причин, по которой пациенты находятся в Бродмуре. Но искажение информации – тоже вид нарушения. То, как СМИ получают информацию о пациентах и как потом ее подают, – тоже своего рода преступление.

Разница между тем, что пишут в газете, и тем, что происходит в отделении, разительна. Бродмур призван быть сумасшедшим домом, но, когда читаешь, что пишут о нем газеты, всю эту чушь, начинаешь сомневаться, где же истинное безумие – там или это журналисты сошли с ума?

«Конечно, многие по ту сторону стены говорили мне, что они читают газеты и поэтому знают, что это место очень опасно. Но на самом деле мир внутри больницы спокоен и хорошо упорядочен. И я лучше останусь тут: здесь безопасно, все соблюдают правила. Это там, за стеной, царит беззаконие с нападениями на улице, и я ничего не знаю о компьютерах. Зачем мне туда выходить?»

Тот период жизни больницы – 1970-е и 80-е – также очаровал Гвен, поскольку это было время, когда в учреждении все еще было сильно чувство общности. По ее мнению, оно давно ушло.

«Очень часто в Бродмуре работало по три поколения семей. Сотрудников обучали работать люди, которые жили в двух шагах. Это была местное предприятие».

«Что бы эти ребята ни делали снаружи, – объясняла она, – они очень редко проявляют стремление хулиганить в больнице. Таким образом, клиника похожа на маленький город, и там, как и во многих небольших сообществах, подавляющее большинство людей все время придерживается правил, и только очень небольшое число вырывается из-за стен и калечит людей. Большинство же просто продолжает жить, не нарушая предписаний и не пытаясь обойти их».

БРОДМУР ПРИЗВАН БЫТЬ СУМАСШЕДШИМ ДОМОМ, НО, КОГДА ЧИТАЕШЬ, ЧТО ПИШУТ О НЕМ ГАЗЕТЫ, НАЧИНАЕШЬ СОМНЕВАТЬСЯ, ГДЕ ЖЕ ИСТИННОЕ БЕЗУМИЕ – ТАМ ИЛИ ЭТО ЖУРНАЛИСТЫ СОШЛИ С УМА?

Как сказала Гвен, на форумах пациентов часто обсуждаются такие проблемы, как «доступ к тостам». И это указывает на то, что становится важным для людей в учреждении длительного пребывания. Нас всех в равной степени поразил этот контраст между высоким уровнем безопасности и самыми банальными бытовыми деталями.

Гвен также подчеркивала большую уязвимость очень нездоровых пациентов.

«Есть довольно много пациентов, которые попадают в Бродмур из-за повторяющегося самоповреждения, поскольку тюрьмы просто не могут справиться с этим. Тюрьмы не могут терпеть, когда люди убивают себя. Тюрьмы умывают руки, боясь, что люди причинят себе вред. Итак, если я отбываю пожизненное заключение[11]11
  В России пожизненно осужденные практически не имеют возможности причинить себе какой-то вред – за ними постоянно осуществляется наблюдение. Но в любом случае самоповреждение для таких заключенных – это не всегда способ причинить себе вред, это может быть способом внести хоть какое-то разнообразие в будни и немного побыть на более легком режиме в тюремной больнице. Речь о переводе в психиатрические клиники почти никогда не идет.


[Закрыть] за вооруженное ограбление в тюрьме и начинаю вредить себе, меня захотят отправить в больницу, опасаясь, что я убью себя. Поскольку самоповреждение – это в некотором роде способ избавления от страданий, есть очень много людей, которые осознанно причиняют себе вред, находясь в тюрьме. Трудно понять, насколько мы, психиатры, второстепенны в жизни больницы». Она с некоторым самоуничижением объяснила, что настоящая жизнь больницы сосредоточена в отделении. Консультанты, различные терапевты приходят, но потом уходят, и отделение возвращается в нормальное состояние. «Одна из самых важных вещей, которую нам удалось установить за последние 20 лет, – это то, что в больнице нет “личного пространства”. Тут не существует врачебной тайны. Медики контролируют друг друга, и так гораздо лучше».

Сама терапия значительно изменилась с тех пор, как Гвен начала работать в Бродмуре, и это видно по тому, как обращались с иммигрантами с хирургическим образованием, когда они приезжали в Британию.

«Это были ребята, которые давно хотели приехать в нашу страну работать хирургами, но не могли найти место, в основном по расистским причинам, поэтому им предложили работу в психиатрии. Эти врачи часто были из Индии и Уганды и обучались медицине, а часто и хирургии, и были действительно высококлассными специалистами, которые оказывались либо в общей практике, либо в психиатрии, поскольку это были единственные доступные рабочие места. Поэтому часто попадались очень интересные персонажи, к которым относились довольно расистски и стереотипно».

Раньше, по словам Гвен, индийские врачи были очень увлечены медикаментозным лечением, а молодые женщины-психиатры больше интересовались разговорной психотерапией. Это противоречило укоренившимся, традиционным взглядам: «Многие белые мужчины-психиатры того времени были склонны к телесным наказаниям. Или если, например, человек придерживается правых взглядов и немного помешан на контроле, его может привлечь судебная психиатрия. Это жестокий подход, но верхушка общества и Министерство юстиции считает его надежным».

ТУТ НЕ СУЩЕСТВУЕТ ВРАЧЕБНОЙ ТАЙНЫ. МЕДИКИ КОНТРОЛИРУЮТ ДРУГ ДРУГА, И ТАК ГОРАЗДО ЛУЧШЕ.

Она объяснила, как государственные служащие были вовлечены в эту фазу истории больницы. «Если мистеру такому-то нужно было пойти к зубному, вы должны были написать в Министерство юстиции, сказать, что мистеру такому-то нужно пойти к врачу, и ждать ответа. А потом приходилось связываться с ними всякий раз, когда нужно кого-то перевезти. И Министерство юстиции очень быстро почувствовало, что психиатры в больнице являются либо “ограничителями”, либо “хранителями внутреннего мира” и очень сосредоточены на риске либо были безнадежно либеральными “позерами”».

Гвен описывала ситуацию с консультациями так: «Пациентов не очень часто проверяли. В старые недобрые времена некоторые из этих пациентов могли посещать психиатра только два раза в год. Не то что сейчас, когда нужно приходить на консультацию каждые три месяца. Общество считало, что люди оказывались в психушке навсегда».

За свою карьеру она стала свидетелем радикального изменения: из красного кирпичного сумасшедшего дома, в котором пациентов упрятывали до конца дней, Бродмур превратился в современное учреждение, ориентированное на лечение.

Что касается изменения числа пациентов, Гвен заметила, что «когда я впервые оказалась там, их было 700, а к тому времени, когда я стала консультантом, их стало 550, а сейчас около 200. Люди, которые сейчас поступают в Бродмур, вовсе не те психопаты, которых можно было бы ожидать увидеть в этом месте. Они часто бывают очень неорганизованными, глубоко травмированными людьми. Там есть толика странного и чудно́го, но это гораздо менее распространено, чем было».

Гвен произнесла довольно запоминающуюся фразу: «Я часто думаю, что мои пациенты похожи на выживших после катастрофы, в которой сами они были причиной бедствия».

Судебный психиатр доктор Амлан Басу – симпатичный, скромный и обаятельный человек, бывший руководитель клинический программы Бродмура. Покинув Бродмур, он работал медицинским директором в Huntercombe Group, а также заключил контракт на внештатные исследования в Институте психиатрии, психологии и неврологии в Королевском колледже Лондона. Он также является членом исполнительного комитета судебно-медицинского факультета Королевского колледжа психиатров. Благодаря своей харизматической личности и четким формулировкам в исследованиях он стал консультантом по телесериалам «Безмолвный свидетель» и «Лютер».

Судебная психиатрия имеет дело с психически больными людьми, чьи действия привели их к госпитализации в больницу строгого режима, такую как Бродмур. В этой области необходимо хорошо знать законы в отношении вопросов психического здоровья.

Я ЧАСТО ДУМАЮ, ЧТО МОИ ПАЦИЕНТЫ ПОХОЖИ НА ВЫЖИВШИХ ПОСЛЕ КАТАСТРОФЫ, В КОТОРОЙ САМИ ОНИ БЫЛИ ПРИЧИНОЙ БЕДСТВИЯ.

Амлан не думал о карьере в судебной психиатрии, пока не изучил ее в качестве стажера в престижной больнице Модсли в Южном Лондоне. Там врач увлекся медицинскими и юридическими аспектами судебной психиатрии, хотя, как он стремился заверить нас, «у меня не было странного детского интереса к серийным убийцам![12]12
  Серийные убийцы в большинстве своем являются предметом изучения юридических психологов, потому что основная их масса не имеет психических заболеваний.


[Закрыть]».

В Модсли он провел три года в качестве врача-ассистента, а затем три года специалистом-ординатором. Его интерес в те годы был сосредоточен на детской, подростковой судебной психиатрии. Амлан впервые попал в Бродмур, когда был студентом-медиком. В ту первую поездку он и не подозревал, что в конце концов будет работать там. Тем не менее, как он выразился, «невозможно уйти от истории этого места, название вызывает отклик у каждого, кто вырос в Британии. В конце обучения отправляешься туда, где есть работа. Это было идеальное время, потому что появилась возможность работать в Бродмуре».

Амлан начал работать в реабилитационном отделении в сентябре 2009 года, где был консультантом в области судебной психиатрии. Затем он провел шесть лет в основном в отделениях интенсивной терапии и отделениях со строгим надзором: «Это конец пути, что касается безопасности – нет более безопасного места». Затем он вернулся к реабилитационной работе, потому что она была менее напряженной, и поэтому ее можно было сочетать с управленческой деятельностью.

У Бродмура есть два главных направления работы, несколько искусственно разделенных на психические заболевания и расстройства личности (подробнее об этом разделении см. главу 3). В то время у Амлана не было никаких амбиций стать руководителем клинической программы. Тем не менее ему так нравился отдел психических заболеваний и управление им, что, когда через несколько месяцев появилась должность руководителя клинической программы, он захотел занять ее.

Очевидно, что для Амлана приоритетным является не только лечение психических расстройств, но и борьба с ошибочными представлениями о том, что такое психическое заболевание и как учреждение, подобное Бродмуру, может помочь пациентам справиться с их симптомами. Как руководитель клинической программы Бродмура и учреждений за его пределами, он неустанно боролся против стигматизации и работал над изменением восприятия тяжелых психических заболеваний, а также над улучшением понимания общественностью их причин и методов лечения.

НУЖНО РАССМАТРИВАТЬ ИЗЛЕЧИМОСТЬ КАЖДОГО ПАЦИЕНТА И КРЕПКО ПОДУМАТЬ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ЗАЯВИТЬ, ЧТО ИСПРОБОВАЛИ ВСЕ, ЧТО МОГЛИ: ПОСКОЛЬКУ БРОДМУР – ЭТО БОЛЬНИЦА, А НЕ ТЮРЬМА, МНОГИЕ ИЗ ПАЦИЕНТОВ МОГУТ ВЕРНУТЬСЯ В ОБЩЕСТВО.

Мы спросили Амлана, можно ли вылечить каждого пациента или есть те, кто никогда не поправится.

По его мнению, нужно рассматривать излечимость каждого конкретного пациента: «Это ресурсозатратные вмешательства. Нужно быть рассудительными, говоря: “Мы испробовали все, что могли”».

Поскольку Бродмур – это больница, а не тюрьма, многие из пациентов могут вернуться в общество. Как рассказал нам Амлан, средний срок пребывания в учреждении сейчас составляет менее шести лет.

Амлан объяснил, что у пациентов Бродмура наблюдается значительно более низкий уровень повторных правонарушений, чем у британского тюремного контингента в целом. Этот факт далек от жуткого мифа о том, что, когда человек прибывает в Бродмур, его помещают в палату, ключ от которой просто выбрасывают, и сидеть там – его участь на всю оставшуюся жизнь.

Однако в течение этого времени пациенты подвергаются интенсивной медикаментозной и психологической терапии. В зависимости от реакции на это лечение больной может ожидать перехода в другое место, учреждение средней безопасности и в конечном счете возвращения в общество. В этом смысле Бродмур, конечно, является лишь частью более широкой системы судебно-психиатрической помощи, цель которой – выявлять и лечить людей, страдающих психическими расстройствами.

Амлан гордился тем, что был частью движения, которое стремилось радикально изменить культуру Бродмура: акцент смещается от тюремного менталитета к выздоровлению и снижению риска. В целом в настоящее время существует чрезвычайно распространенное мнение о том, что этика больницы ориентирована на восстановление. Как мы уже видели, служащие больше не носят форму, что для Амлана является огромным шагом вперед. Необходим элемент процедурной безопасности – есть ключи, звенящие, когда вы проходите через двери, но его стараются свести к минимуму. Это часть более масштабных усилий, направленных на то, чтобы сделать больницу максимально ориентированной на пациента. Больные должны чувствовать, что это их дом на ближайшие четыре – шесть лет.

Однако такой уровень ухода и общения с пациентами ведет и к другим обязательствам. Амлан очень серьезно высказался по этому поводу: «Да, это их дом, но это довольно дорогой дом для налогоплательщика – у вас есть определенные обязательства. А именно заставить пациентов думать, что лучший выход – это вмешательство и лечение».

Амлан не уклоняется от сложных вопросов, когда мы беседуем с ним во время наших исследований для книги. В отношении сдерживания и принудительного лечения – двух наиболее спорных аспектов психиатрии – он настроен прагматично. Чаще всего разговор с пациентами может побудить их принять лекарство. Очень трудное решение о применении силы принимают тогда, когда пациент становится угрозой для себя, отказывается от лекарств, и тогда второй одобренный врач, независимый от больницы, также подписывает бумаги о необходимости принудительного лечения.

По мнению Амлана, акцент, безусловно, смещается в сторону как можно меньших общих ограничений, что усиливает и улучшает индивидуальную независимость. Это часть процесса исцеления. «Думаю, с этической точки зрения правильно стараться не вводить общих ограничений – в больнице с высоким уровнем безопасности и так уже есть достаточно ограничений свободы людей». Речь не может идти о принуждении к психологическому вмешательству – существует огромный спектр различных потребностей и установок.

Амлан скучает по Бродмуру. «В таком месте трудно не заразиться любовью к этому учреждению. У меня остались чрезвычайно светлые воспоминания о нем. Очень много позитивной командной работы. Некоторые очень хорошие клинические лидеры на уровне совета директоров. Но я не скучаю по повышенной безопасности и процессам», – рассмеялся он.

Когда мы разговаривали с Питом Тернером, он рассказал нам увлекательную историю: «Однажды у нас был испуганный главный инспектор, который захотел покинуть отделение через пять минут. Иногда отделение захватывают пациенты!»

БРОДМУР – ЭТО МЕСТО ПРОТИВОРЕЧИЙ, ГДЕ МИФ СТАЛКИВАЕТСЯ С РЕАЛЬНОСТЬЮ, ГДЕ САМЫЕ ЖЕСТОКИЕ ЛЮДИ УЯЗВИМЫ КАК НИГДЕ И УЖАС СОВЕРШЕННЫХ ИМ ПРЕСТУПЛЕНИЙ СОСЕДСТВУЕТ С МИРНОЙ И СПОКОЙНОЙ ЖИЗНЬЮ БОЛЬНИЧНЫХ ОТДЕЛЕНИЙ.

Мы спросили об этом Амлана Басу, и он быстро встал на защиту главного инспектора: «Условия очень своеобразны. Что такое “эталон”? Если есть только пара других высокозащищенных больниц, которые можно посетить и осмотреть, что значит “хорошо”?»

Это интересный вопрос: что значит «хорошо» в такой среде, как Бродмур? Должны ли мы изменить представления о том, что такое добро, когда сталкиваемся с людьми, которые душевнобольные преступники, но в то же время уязвимы?

Бродмур внушает глубокую преданность сотрудникам, многие из которых также видят необходимость в постоянном совершенствовании. Это место, где миф сталкивается с реальностью, и нам постоянно приходилось пересматривать то, что мы думали о Бродмуре. Это место противоречий, где самые жестокие люди наиболее уязвимы и где ужас преступлений пациентов – против себя и других – противопоставляется мирной жизни отделений. И именно эти отделения мы посетим в следующих главах.