Текст книги "Врата Птолемея"

Ну, если уж на то пошло, ему, разумеется, становилось не по себе в присутствии любого из членов Совета. Требовалась вся его внутренняя твёрдость, чтобы не теряться в их обществе. Все они излучали честолюбие, силу, хитрость и вероломство; никто из них не стал бы действовать вопреки собственным интересам. И сам Мэндрейк вёл себя так же, чтобы выжить.

Что ж, может, так и надо? Разве он когда-нибудь видел, чтобы кто-то поступал иначе? Перед его мысленным взором тут же встало лицо Китти Джонс. Смешно! Изменница, бунтовщица, неуправляемая, неуравновешенная, буйная девчонка… Мэндрейк принялся рассеянно рисовать что-то в блокноте – вышла головка с длинными чёрными волосами… Смешно! Как бы то ни было, все равно девчонка мертва. Он поспешно затушевал рисунок.

Но раньше – давным-давно – была ещё его учительница рисования. Госпожа Лютьенс. Странно: он уже не помнил её лица…

– Вы слышали, что я сказал, Джон? – произнёс Деверокс над самым его ухом. Мэндрейк почувствовал, как ему на щеку посыпались мелкие хлопья сахарной пудры. – Мы обсуждали наше положение в Европе. Я спрашивал о вашем мнении.

Мэндрейк вытянулся.

– Прошу прощения, сэр! Э-э… Мои агенты докладывают мне, что в Европе, вплоть до Италии, нарастает недовольство. Насколько мне известно, в Риме имели место мятежи. Однако это не моя сфера…

Суровая, иссохшая, тощая, как палка, Джессика Уайтвелл, министр госбезопасности, нарушила молчание:

– Скорее, моя. Да, в Италии, во Франции, в Испании, в Нидерландах. Всюду одно и то же. Наша армия малочисленна, как никогда. И каков же результат? Инакомыслие, бунты, восстания. Вся Европа на грани взрыва. Все недовольные до единого только и ждут случая, чтобы восстать против нас. Не пройдёт и месяца, как нам придётся вести войну против десяти стран разом.

– Джессика, сейчас не время преувеличивать! – Глаза мистера Мортенсена блеснули сталью.

– Преувеличиваю? Я?! – Госпожа Уайтвелл стукнула по столу костлявой ладонью и встала. – Это будет самый страшный бунт с тысяча девятьсот четырнадцатого года! А где наши силы? В тысячах миль отсюда! Я вам говорю: если мы не будем крайне осмотрительны, мы потеряем всю Европу!

Теперь Мортенсен тоже повысил голос и привстал со своего кресла.

– И что, вы можете предложить какой-то выход, а?

– Разумеется, могу! Надо вывести войска из Америки и вернуть армию домой!

– Что-о?

Мортенсен обернулся к премьер-министру. Лицо у него потемнело от ярости.

– Вы слышали, Руперт? Гнилые призывы к миру! Отсюда всего один шаг до прямой измены!

Стиснутый кулак Джессики Уайтвелл внезапно окутался сизым свечением. Воздух загудел от прилива потусторонней силы. Голос её внезапно сделался тихим и вкрадчивым:

– Карл, не будете ли вы так любезны повторить то, что вы сказали?

Министр обороны застыл, вцепившись в ручки своего великолепного кресла, стреляя глазами из стороны в сторону. Наконец он гневно плюхнулся обратно в кресло. Светящийся кулак госпожи Уайтвелл мигнул и угас. Она подождала ещё несколько секунд, потом села с неторопливостью победительницы.

Прочие министры ухмыльнулись либо нахмурились, смотря на чьей стороне они пребывали.

Мистер Деверокс разглядывал свои ногти; вид у него был несколько скучающий.

Джон Мэндрейк встал. Он не был сторонником ни Мортенсена, ни Уайтвелл, и внезапно он ощутил порыв перехватить инициативу, рискнуть, стряхнуть с себя эту апатию.

– Я уверен, что никто из наших достопочтенных министров не собирался оскорблять своего коллегу и не был столь ребячлив, чтобы обидеться, – сказал он, приглаживая волосы. – Очевидно, что оба правы: беспокойство Джессики вполне оправдано, поскольку положение в Европе становится опасным; нежелание Карла признавать наше поражение также вполне похвально. Мы никак не можем оставить Америку в руках преступников. Я хотел бы предложить решение этой дилеммы.

– Какое же? – На госпожу Уайтвелл его речь особого впечатления не произвела.

– Вывод войск – это не выход, – холодно продолжал Мэндрейк. – Наши враги во всём мире поймут это совершенно превратно. Однако конфликту действительно следует положить конец. Наших демонов для этого недостаточно, как недостаточно – уж простите, мистер Мортенсен, – и наших простых солдат. Нам требуется мощное оружие, какого у американцев нет. Что-то, с чем они справиться никак не смогут. Все просто. Используем посох Глэдстоуна!

Предложение Мэндрейка было встречено гневным рёвом, но он этого ожидал. Он не пытался говорить дальше и вместо этого опустился на место, чуть заметно улыбаясь. Джейн Фаррар перехватила его взгляд и вопросительно приподняла бровь. На лицах прочих волшебников отражались различные степени негодования.

– Это невозможно!

– Дурацкие выдумки!

– Об этом и речи быть не может!

Мало-помалу шум улёгся. Мэндрейк шевельнулся.

– Прошу прощения, – сказал он, – но я не вполне понимаю ваши возражения.

Карл Мортенсен только отмахнулся.

– С посохом никто не пытался работать, никто не знает, на что он способен.

– Им сложно управлять, – сказала Хелен Малбинди.

– Чрезвычайно опасный артефакт, – добавила Джессика Уайтвелл.

– Но в этом-то вся суть! – возразил Мэндрейк. – С помощью посоха Глэдстоун покорил Европу. Мы без труда сделаем то же с Бостоном. Наши друзья в Париже и Риме услышат об этом и снова попрячутся в свои норы. Проблема будет решена. Стоит посоху оказаться за океаном, и на все уйдёт не больше недели. Зачем же хранить посох под замком, когда в нём кроется ключ к успеху?

– Потому что я не считаю нужным его использовать, – отозвался холодный голос. – А моё слово – решающее.

Мэндрейк обернулся к премьер-министру. Тот выпрямился в своём кресле. Лицо Деверокса сделалось резким, обвисшие щеки и подбородок куда-то пропали. Глаза премьера были тусклыми и непрозрачными.

– Возможно, сегодня утром вы получили меморандум, Мэндрейк, – произнёс он. – Посох, вместе с прочими предметами, был перенесён в Зал Сокровищ в этом самом здании. Они окружены стеной защитных заклинаний высшего уровня. Использоваться они не будут. Это ясно?

Мэндрейк заколебался. Он подумал, не попытаться ли настоять на своём. Но потом вспомнил о судьбе госпожи Харкнетт.

– Разумеется, сэр, – начал он. – Но я должен спросить, почему…

– Должны?! Ничего вы не должны!

Лицо премьера внезапно исказилось, глаза сделались огромными и безумными.

– Знайте своё место и не пытайтесь сбивать Совет с толку своими пустыми измышлениями! А теперь молчите, и впредь думайте, прежде чём что-то сказать! И если у меня будет повод вас заподозрить в том, что вы замышляете нечто противоречащее нашей политике, – берегитесь!

Премьер-министр отвернулся.

– Мортенсен, достаньте карты. Расскажите поподробнее о текущем положении дел. Насколько я понимаю, мы загнали мятежников в болота…

– Это было несколько опрометчиво, – вполголоса сказала Джейн Фаррар, идя по коридору вместе с Мэндрейком час спустя. – Тот, кто обладает посохом, владеет подлинным могуществом. Деверокс боится того, что этот человек может сделать с ним.

Мэндрейк угрюмо кивнул. Только ему удалось избавиться от депрессии, как она вернулась.

– Знаю. Но должен же был хоть кто-то сказать об этом вслух! В стране воцаряется хаос. Не удивлюсь, если половина членов Совета что-нибудь да замышляют.

– Давайте сосредоточимся на заговоре, о котором нам известно. О Дженкинсе пока ничего?

– Пока нет. Но ждать осталось недолго. Это дело поручено лучшему из моих джиннов.

Бартимеус
9

Со времён Древнего Египта, когда я оборачивался серебристым коршуном и тенью следовал через барханы пустыни за вторгшимися в страну кушитами, я всегда был и оставался специалистом по выслеживанию. Взять, к примеру, тех же кушитов: они оставляли за собой джиннов в облике шакалов и скорпионов, чтобы те стерегли позади и не дали врагу подкрасться. Однако коршун, летящий высоко в небе на фоне солнца, легко оставался незамеченным. Я нашёл лагерь кушитов, спрятанный среди сине-зелёных эвкалиптов оазиса Харга, и вывел на них войско фараона. Там они и полегли, все до единого.

Вот и теперь я прибег к тому же незаметному, но смертельно опасному мастерству – хотя нельзя не признать, что обстоятельства были несколько менее романтическими. Вместо дикой орды воинов, облачённых в шкуры пум, пришлось иметь дело с сухопарым рыжим секретарём; вместо мучительно-прекрасных пейзажей Сахары – вонючий уайтхоллский проулок. Но, если всего этого не считать, сходство было полным. Ах, ну да – и на этот раз я был не коршуном. Задрипанный воробушек в Лондоне как-то уместнее.

Я сидел на подоконнике и следил за немытым окном напротив. Владелец подоконника, кто бы он ни был, любви к птицам не питал: он вымазал подоконник птичьим клеем, утыкал стальными шипами и накрошил отравленного хлеба. Типичное английское гостеприимство. Хлеб я стряхнул на улицу, клей выжег с помощью небольшого Инферно, пару шипов отогнул в стороны и пристроил между ними своё хилое тельце. Теперь я был настолько слаб, что этот геркулесов труд едва меня не доконал. Страдая от головокружения, я устроился поудобнее и стал следить за своим подопечным.

То, на что я смотрел, никак нельзя было назвать примечательной картиной. Сквозь пыль и копоть на оконных стёклах мне был виден Клайв Дженкинс, сидящий за рабочим столом. Он был тощий, сутулый и довольно хилый: если бы дело дошло до драки между ним и воробушком, я бы, пожалуй, поставил на воробушка. Дорогой костюм сидел на нём неловко, словно старался поменьше прикасаться к хозяину; рубашка была неприятного розовато-сизого оттенка. Лицо у Дженкинса было бледное, немного веснушчатое; маленькие глазки близоруко смотрели сквозь толстые стекла очков, рыжеватые волосы липли к голове, точно сальная шерсть, отчего он смахивал на лису под дождём. Костлявые пальчики без особого энтузиазма барабанили по клавишам пишущей машинки.

Да, по части могущества Дженкинса Мэндрейк не ошибался. Едва заняв своё место на подоконнике, я проверил все семь планов в поисках сенсорных сетей, следящих призм, недреманных очей, преследующих теней, шаров, матриц, тепловых ловушек, пусковых пёрышек, духов, знамений и прочих средств, которые волшебники обычно используют для защиты. Ни следа. На столе у него стояла чашка чая – и ничего больше. Я тщательно разыскивал хоть какие-то признаки сверхъестественной связи с Хопкинсом или кем-то ещё, но секретарь не произносил ни слова и никаких особых знаков не использовал. Тюк-тюк, тюк-тюк по клавишам; время от времени он ещё потирал нос, поправлял очки, почёсывал подбородок. Так прошла вся вторая половина дня. Просто захватывающее зрелище!

Хотя я изо всех сил старался сконцентрироваться на порученном задании, мои мысли то и дело невольно рассеивались, оттого что: а) было ужасно скучно и б) боль, терзающая мою сущность, туманила сознание и мешала сосредоточиться. Это походило на хронический недосып; я то и дело отвлекался и принимался думать о посторонних вещах: передо мной вставали то девушка, Китти Джонс, то мой старый враг, Факварл, занятый заточкой поварского ножа; откуда-то издалека являлся Птолемей – такой, каким он был до того, как переменился. И каждый раз мне приходилось силком заставлять себя вернуться в настоящее. Однако Дженкинс по-прежнему сидел и печатал, и ничего не случалось.

Пробило половину шестого, и Дженкинс почти неуловимо переменился. Казалось, его тело наполнилось новой, тайной жизнью. Вся сонность куда-то делась. Ловко и проворно он накрыл машинку чехлом, убрал со стола, собрал несколько пачек документов, перебросил через руку плащ. И вышел из комнаты, скрывшись из виду.

Воробей расправил затёкшее крыло, потряс головой, чтобы унять отупляющую боль позади глазных яблок, и вспорхнул с подоконника. Я пролетел по переулку и очутился над шумным, запруженным Уайтхоллом, по которому медленно пробирались автобусы, а из бронированных фургонов один за другим выскакивали наряды ночной полиции, равномерно распределявшиеся в толпе. Из-за войны последнее время на улицах сделалось неспокойно, и власти не желали рисковать беспорядками в самом центре столицы. Из ниш стоящих вдоль улицы зданий следили за порядком бесы и фолиоты.

В небольшом палисадничке, отделяющем здание департамента внутренних дел от проезжей части, рос грецкий орех. Я присел на его ветку и стал ждать. Подо мной, у ворот, дежурил полисмен. Наконец дверь отворилась и появился Дженкинс. На нём был длинный кожаный плащ, в руке он нёс шляпу. У ворот он кивнул охраннику, предъявил пропуск и вышел. Свернул на север, на Уайтхолл, залихватски нахлобучил шляпу набекрень и неожиданно бодрым шагом влился в толпу.

Выслеживать человека в густой толпе не так-то просто, но для такого опытного сыщика, как я, это не составляет особого труда. Тут главное – не отвлекаться. Я не сводил глаз с верхушки Дженкинсовой шляпы и летел высоко вверху, держась немного поодаль, на случай, если ему придёт в голову обернуться. Нет, конечно, не было почти никаких шансов, что он догадается о слежке, но вы ж меня знаете: я всегда все делаю на совесть. Вам придётся очень сильно попотеть, чтобы сравниться со мной в искусстве преследования[31]31
  Однажды, когда мне довелось работать на алгонкинского шамана, в наше племя среди ночи явился враждебный африт и похитил ребёнка вождя. Когда хватились, африт был уже далеко. Он обернулся бизонихой, а на ребёнка наложил чары, так что тот казался всего лишь мычащим телёнком. Однако у афритов – огненные копыта. Я следовал за ним через холмистую прерию по выжженным следам на траве на протяжении сотни миль и убил похитителя серебряным копьём. Ребёнок вернулся домой живёхонький, только слегка зелёный оттого, что съел так много травы.


[Закрыть].

За крышами домов осеннее солнце опускалось за деревья Гайд-парка, в небе висела красивая алая дымка. Воробушек смотрел на неё с одобрением. Она напоминала мне вечера вблизи пирамид, когда джинны ласточками носились вокруг царских гробниц, а…

Снизу донёсся автобусный гудок, и воробей стремительно вернулся в настоящее. А ну, осторожнее! Ты уже почти грезишь наяву. Не забывай: Дженкинс…

Хм.

Я отчаянно озирался во все стороны. Где же эта приметная шляпа? Её нигде не было видно. Может, он её снял? Нет: ни одной лисьей шевелюры тоже не видать. Мужчины, женщины, дети – да. Человеческие отбросы на любой вкус. Но Дженкинса не видать!

Воробей раздражённо щёлкнул клювом. Это все Мэндрейк виноват! Если бы он дал мне отдохнуть хотя бы несколько месяцев, голова у меня работала бы куда лучше. Я бы не отвлекался всё время. Это как в те времена, когда…

Сосредоточься!!! Возможно, Дженкинс сел в автобус. Я стремительно облетел несколько ближайших автобусов, но секретаря в них не было. А это означало, что он либо дематериализовался, либо вошёл в здание… И только тут я заметил паб «Сырная голова», втиснутый между двумя правительственными зданиями, примерно в том самом месте, где и исчез Дженкинс. Поскольку людям редко удаётся дематериализоваться по собственной воле[32]32
  Если с ними такое и случается, то обычно как раз против их воли – когда шарахнешь их Взрывом.


[Закрыть], я рассудил, что, вероятнее всего, он всё же зашёл в паб.

Нельзя терять времени! Воробей камнем упал на тротуар и, незамеченный спешащей толпой, прошмыгнул в открытую дверь. Перепрыгивая через порог, я стиснул зубы и сменил облик: воробей превратился в муху, жирную зелёную муху с волосатым брюшком. Вспышка боли от смены облика сделала мой полет хаотичным: я потерял ориентацию, секунду попетлял в дымном воздухе и плюхнулся в винный бокал, который некая леди как раз подносила к губам.

Ощутив движение, она опустила глаза и увидела, как я плаваю на спине в дюйме от её носа. Я пошевелил волосатой лапкой. Леди испустила вопль, достойный бабуина, и отшвырнула бокал. Вино выплеснулось на физиономию мужчине, стоящему у стойки, тот невольно шарахнулся назад и опрокинул ещё двух леди, сидевших на табуретках. Крики, вопли, маханье руками… Просто светопреставление какое-то. Вымокшая в вине жирная зелёная муха приземлилась на стойку, тяжело ударилась, поскользнулась, выровнялась и спряталась за миской с орешками.

Ну что ж, возможно, я проник в паб не столь незаметно, как хотелось бы, но зато, по крайней мере, теперь у меня была возможность оглядеться под шумок. Я протёр свои фасетчатые глаза, спрыгнул со стойки, взмыл вдоль ближайшего столба, подпирающего потолок, плавно проскользнул между пакетиками с чипсами и сухариками и с выгодной позиции под потолком огляделся вокруг.

Вон он, Дженкинс: стоит посреди зала и с энтузиазмом обсуждает что-то с двумя своими приятелями.

Муха подлетела поближе, прячась среди теней, проверила все планы. Ни у одного из людей магической защиты не было, хотя от их одежды несло благовониями и кожа была бледной, как у любого профессионального волшебника. Смотрелась вся троица весьма мешковато: тем двоим их костюмы, как и Дженкинсу, были великоваты и чересчур хороши для них; ботинки слишком остроносые, ватные подплечники слишком толстые. Всем троим было где-то от двадцати до тридцати, насколько я мог судить. Ученики, секретари – ни один не излучал ауры подлинного могущества. Но беседовали они очень оживлённо, их глаза сверкали в темноте «Сырной головы» фанатическим огнём.

Муха села на потолок и свесила голову, прислушиваясь к их словам. Но не тут-то было: в баре стоял такой шум, что ни слова было не разобрать. Я снялся со своего места и как можно незаметнее подлетел поближе, злясь, что рядом нет ни единой стенки. Говорил Дженкинс; я принялся кружить вплотную к нему, достаточно близко, чтобы почувствовать запах лака для волос на его причёске и разглядеть поры на его красном носике.

– … Главное, готовы ли вы к делу? Вы уже сделали свой выбор?

– Бёрк – да. А я нет, – отозвался самый хлипкий из троих, со слезящимися глазами и впалой грудью.

По сравнению с ним Дженкинс был прямо Атлант[33]33
  Атлант – марид невероятной силы и чисто мускульной мощи, которого греческий волшебник Фидий использовал для постройки Парфенона, ок. 440 г. до н. э. Атлант отлынивал от работы и фундамент заложил спустя рукава. Когда появились трещины, Фидий загнал Атланта под землю, принудив вечно поддерживать фундамент. Вполне возможно, что он до сих пор там – во всяком случае, я не слышал, чтобы его освободили.


[Закрыть]. Третий, Бёрк, был немногим лучше: кривоногий сморчок с плечами, засыпанными перхотью.

Дженкинс сердито фыркнул.

– Ну так выбирайте побыстрее! Попробуйте заглянуть в Трисмегиста или Портера – в обеих книгах прекрасный выбор.

Хлипкий издал унылое блеянье.

– Да нет, Дженкинс, проблема не в том, что выбор мал. Просто… сколько сил мне придётся в это вложить? Мне бы не хотелось…

– Ты ведь не струсил, а, Уизерс? – спросил Дженкинс с недоброй улыбкой. – Палмер, вон, струсил – помнишь, что с ним стало? Ещё не поздно найти кого-то другого.

– Нет-нет-нет! – поспешно заверил его Уизерс. – Я буду готов, буду! Когда скажешь!

– А что, много ли нас? – спросил Бёрк.

Если Уизерс блеял, точно овца, Бёрк скорее мычал на манер быка, как обычно разговаривают вдумчивые тупицы.

– Нет, – ответил Дженкинс. – Ты же знаешь. Всего семеро. По одному на каждое кресло.

Бёрк разразился негромким икающим смехом. Уизерс присоединился – его смех был октавой выше. Похоже, эта мысль их позабавила.

Но тут осторожность Уизерса снова взяла верх.

– А ты уверен, что до тех пор мы в безопасности?

– Деверокс слишком занят войной, Фаррар и Мэндрейк – брожениями среди простолюдинов. Слишком много всего сразу происходит, чтобы кто-то обратил внимание на нас. – Глаза у Дженкинса сверкали. – А потом, в конце концов, разве хоть кто-то когда-нибудь обращал на нас внимание?

Он помолчал, все трое мрачно переглянулись. Потом Дженкинс снова нахлобучил свою шляпу на голову.

– Ладно, мне пора, – сказал он. – Надо навестить ещё кое-кого. И про бесов тоже не забудьте.

– Но эксперимент-то как же? – Бёрк наклонился к нему вплотную. – Уизерс прав. Нам нужно увидеть доказательства, что он прошёл успешно, прежде чем мы… Ну, ты понимаешь…

Дженкинс расхохотался.

– Будут, будут вам доказательства! Хопкинс лично покажет вам, что никаких побочных эффектов нет. Но, могу вас заверить, зрелище весьма впечатляющее. Для начала…

Хлоп! И моё подслушивание неожиданно оборвалось. Только что я тихонько жужжал над ухом Дженкинса, а в следующий миг на меня, точно гром с неба, обрушилась свёрнутая трубочкой газета. Что за подлое нападение![34]34
  Самое неприятное, что газета оказалась не чем иным, как «Подлинными рассказами о войне». Эта мне Мэндрейкова газетёнка! Ещё одно свинство, добавленное к бесконечному списку его преступлений.


[Закрыть] Я камнем рухнул на пол, беспомощно растопырив лапки. Дженкинс и компания уставились на меня с лёгким недоумением. Мой агрессор, дюжий бармен, весело помахал им газетой.

– Пришиб я её! – улыбнулся он. – У самого вашего уха летала, сэр! И здоровущая какая. Вроде бы им сейчас не сезон, а вот поди же!

– Да, в самом деле, – сказал Дженкинс – Таким мухам сейчас совсем не сезон…

Его глазки сузились, очевидно разглядывая меня сквозь магические линзы, но на всех планах с первого по четвёртый я был просто мухой, так что это ему ничего не дало. Внезапно он занёс ногу, собираясь меня раздавить. Но я увернулся – может быть, чуть резвее, чем следовало бы оглушённой мухе, – и полетел в сторону ближайшего окна.

Очутившись на улице, я не сводил глаз с дверей паба, одновременно исследуя свою пострадавшую сущность. Как это прискорбно, когда джинн, который…[35]35
  Вставьте любое из нижеприведённых свершений, которое вам больше по вкусу: а) один на один сражался с утукку в битве при Кадеше; б) выточил стены Урука из цельного камня; в) уничтожил одного за другим целых трёх хозяев, используя алхимическую игру слов; г) беседовал с Соломоном; д) другое.


[Закрыть], может быть повержен свёрнутым куском бумаги! Но, увы, такова печальная истина. Все эти смены облика и непрерывные побои мне отнюдь не на пользу. Мэндрейк! Все это вина Мэндрейка. И он за это заплатит, дайте мне только шанс![36]36
  Хотя, конечно, в моём нынешнем состоянии ничего я ему сделать не мог. По крайней мере, в одиночку. Некоторые джинны, в том числе Факварл, давно уже замышляли совместное восстание против волшебников. Но я всегда отвергал эту идею как бредовую и совершенно невыполнимую. Однако если бы в тот момент Факварл явился ко мне с этим идиотским планом, я присоединился бы к нему с аплодисментами и радостными возгласами.


[Закрыть]

Дженкинс мог заподозрить, что я – не обычное насекомое, и попытаться сбежать, однако же, к моему облегчению, несколько минут спустя он появился в дверях и зашагал дальше по Уайтхоллу. Я понимал, что облик мухи теперь будет казаться ему подозрительным, а потому, стеная от боли, снова обернулся воробьём и полетел следом.

На город спускались сумерки. Волшебник Дженкинс шагал пешком по улочкам центрального Лондона. Ему предстояло ещё три встречи. Первая была назначена в небольшом отельчике неподалёку от Трафальгарской площади. На этот раз я уже не пытался войти, а наблюдал за ним сквозь окно. Он беседовал с узкоглазой женщиной в безвкусном платье. Дальше он прошёл через Ковент-Гарден до Холборна, где вошёл в небольшую кофейню. И снова я счёл разумным держаться на расстоянии, однако же хорошо разглядел человека, с которым он разговаривал. Это был мужчина средних лет, лицом удивительно похожий на рыбу. Губы у него выглядели так, словно он позаимствовал их у трески. Моя память, как и моя сущность, за эти годы сделалась дырявой как решето. И тем не менее было в этом человеке что-то знакомое… Нет, сдаюсь. Не помню, откуда я его знаю.

Однако дело наклёвывалось весьма любопытное. Судя по тому, что мне удалось подслушать, тут явно затевался какой-то заговор. Однако все эти люди выглядели на удивление неподходящими для опасных затей. Никто из них не выглядел ни могущественным, ни расторопным. На самом деле скорее наоборот. Если бы выстроить всех лондонских волшебников на спортплощадке и предоставить капитанам двух футбольных команд отобрать для себя игроков, эти остались бы стоять у стенки вместе с толстым мальчишкой и тем парнем, у которого нога в гипсе. Очевидно, их общая бестолковость являлась частью плана, но я, хоть убей, никак не мог понять, в чём этот план состоит.

И вот наконец мы добрались до обшарпанного кафе в Клеркенвелле. И тут, впервые за всё время, я заметил, что Дженкинс как-то переменился. До сих пор он держался беззаботно, уверенно, небрежно; теперь же он, прежде чем войти, остановился перед дверью, словно набираясь духу. Пригладил волосы, поправил галстук и даже достал из кармана маленькое зеркальце, чтобы изучить прыщ на подбородке. И только потом вошёл.

А вот это уже интересно! Значит, сейчас ему предстоит разговаривать не с низшими и не с равными. Быть может, внутри его ждёт сам таинственный мистер Хопкинс… Надо посмотреть!

А это означало, что мне придётся препоясать свои тощие воробьиные чресла и сменить облик.

Дверь кафе была закрыта, окна тоже. Из маленькой щёлки под дверью сочился луч жёлтого света. Застонав от отчаяния, я обернулся извилистой струйкой дыма, которая устало просочилась в щель.

Тёплый, душный запах кофе, сигарет и жареного бекона. Кончик струйки заглянул под дверь, поднялся повыше и огляделся. Всё казалось слегка размытым – после трансформации глаза у меня видели ещё хуже обычного, – однако же я разглядел Дженкинса. Он садился за дальний столик, где его ждал какой-то тёмный силуэт.

Струйка дыма проползла через комнату, держась у самого пола, осторожно петляя между ножек стульев и ног посетителей. Мне пришла в голову неприятная мысль; остановившись под одним из столов, я отправил вперёд Импульс, проверяя, нет ли там враждебной магии[37]37
  Импульс выглядит как маленький сине-зелёный шарик, величиной примерно с лесной орех, видимый только на седьмом плане. Он, стремительно петляя, проносится по местности и наконец возвращается к пославшему. Его внешний вид по возвращении говорит об уровне встреченной магии: если шарик остался сине-зелёным, это означает, что все чисто; если он жёлтый – значит, присутствуют следы магии; оранжевый говорит о наличии мощных заклятий, а если я вижу, что шарик сделался красным или тёмно-фиолетовым, я вежливо извиняюсь и откланиваюсь.


[Закрыть]. Дожидаясь его возвращения, я пытался разглядеть соседа Дженкинса, но тот сидел ко мне спиной и никаких подробностей я не видел.

Импульс вернулся – густо-оранжевый, с красными прожилками. Я мрачно смотрел, как он тускнеет. Значит, магия тут действительно присутствует, и магия неслабая.

И что мне теперь делать? Если я в страхе удеру из кафе, это ничем не поможет мне узнать о планах Дженкинса, а между тем для меня это единственный способ обеспечить себе отдых. Если тёмная фигура – действительно Хопкинс, я могу потом его выследить, вернуться к Мэндрейку – и на рассвете буду уже свободен. Как бы то ни было, чего бы это ни стоило, придётся остаться.

Ну ладно, как говорится, без труда и риска и стены Праги не строились[38]38
  Правда, на самом деле строил их не совсем я. Отряды бесов, которых я согнал к себе на службу, трудились в поте лица, а я тем временем полёживал в гамаке на безопасном расстоянии, любуясь звёздами.


[Закрыть]. Безмолвно извиваясь, струйка дыма пробиралась между столов, подползая все ближе и ближе к тому месту, где сидел Дженкинс. У предпоследнего столика я собрал свои силы в складке полиэтиленовой скатерти, потом осторожно выглянул наружу.

Теперь тёмная фигура была видна мне лучше, хотя она по-прежнему сидела ко мне спиной. Вдобавок этот человек был одет в длинное пальто и широкополую шляпу, скрывавшую его лицо.

Дженкинс сделался восковым от напряжения.

– … А Лайм вернулся из Франции сегодня утром, – говорил он[39]39
  Лайм! Вот как его звали! Человек с рыбьим лицом, которого я видел в кофейне, был одним из участников заговора Лавлейса, имевшего место пять лет тому назад. Да, если он вдруг выполз из норы, значит, дело и впрямь наклёвывается серьёзное!


[Закрыть]. – Все они готовы. С нетерпением ждут сигнала.

Он опасливо кашлянул. Его собеседник не произнёс ни слова. От него исходила смутно знакомая магическая аура. Я порылся в своих затуманенных мозгах. Где я такое уже видел?

За моим столом вдруг что-то мелькнуло. Дымок мгновенно свернулся, как мимоза, – но всё было в порядке. Мимо меня прошёл официант с двумя чашками кофе. Он брякнул их на стол перед Дженкинсом и тем, вторым, и удалился, фальшиво насвистывая.

Я снова принялся следить за соседним столиком. Дженкинс отхлебнул кофе. Он молчал.

За второй чашкой протянулась рука – большая рука; её тыльная сторона была покрыта странным сплетением тонких белых шрамов.

Я смотрел, как эта рука взяла чашку, аккуратно подняла её со стола. Голова немного опустилась – неизвестный собирался отхлебнуть. Я увидел массивный лоб, орлиный нос, жёсткую подстриженную бородку. И только тут – слишком поздно – вспомнил все.

Наёмник отхлебнул кофе. Я поспешно спрятался в тень.

Дело в том, что наёмника этого я знал. Наши пути пересекались дважды, оба раза мы с ним не сошлись во мнениях и сделали все, чтобы разрешить свои разногласия цивилизованными методами. Но как я ни пытался раздавить его статуей, разнести на куски Взрывом или, как в последнюю нашу встречу, попросту подпалить и спустить с горы, наёмник, судя по всему, не понёс от того ни малейшего ущерба. Сам же он, со своей стороны, бывал неприятно близок к тому, чтобы убить меня с помощью различных серебряных предметов. И вот теперь, когда я слаб, как никогда, я снова встретился с ним! Это заставило меня призадуматься. Нет, не то чтобы я его боялся, разумеется нет. Назовём это лучше обоснованными опасениями.

На нём, как и всегда, были древние кожаные сапоги, потёртые и поношенные, от которых так и разило магией[40]40
  В отличие от большинства ботинок моего хозяина, от которых просто разит.


[Закрыть]. Быть может, они-то и подействовали на мой Импульс. Семимильные сапоги, способные преодолевать огромные расстояния в мгновение ока, – в самом деле большая редкость, а в сочетании с небывалой устойчивостью этого мужика и его ассасинской подготовкой они делали его чрезвычайно опасным врагом. Так что я был весьма рад, что могу спрятаться в складках скатерти.

Наёмник осушил свою чашку одним глотком[41]41
  Хотя кофе, между прочим, был только что с огня. Ну и крепкий же малый!


[Закрыть] и снова опустил оплетённую шрамами руку на стол. Он заговорил:

– Значит, все они отобраны?

Да, все тот же знакомый голос: спокойный, неторопливый и глубокий, как океан.

– Да, сэр, – кивнул Дженкинс. – И их бесы тоже. Надеюсь, этого будет достаточно.

– Остальное обеспечит наш главный.

Ага! Вот и дошло до дела! «Главный»! Интересно, Хопкинс ли это или кто-то ещё? Голова у меня гудела от боли, и слушать было непросто. Лучше подобраться поближе… Дымок принялся потихоньку выползать из-под стола.

Дженкинс отхлебнул ещё кофе.

– Должен ли я сделать что-то ещё, сэр?

– Пока нет. Фургоны я обеспечу сам.

– А как насчёт цепей и верёвок?

– И с ними тоже разберусь. У меня имеется… опыт по этой части.

Цепи! Верёвки! Фургоны! Если взять всё это вместе – что получится? Нет, понятия не имею.

Однако мне казалось, что дело тут нечисто. В возбуждении я подполз ещё чуть-чуть поближе.

– Ступайте домой, – сказал наёмник. – Вы неплохо потрудились. Я сейчас доложу обо всём мистеру Хопкинсу. Дело набирает обороты.

– А что, если мне потребуется с ним связаться? Он по-прежнему в «Амбассадоре»?

– Пока что да. Но не делайте этого без крайней необходимости. Не следует привлекать к себе внимание.

Струйка дыма под соседним столом готова была бы завязаться узлом от восторга, если бы её сущность не сделалась настолько неподатливой. «Амбассадор» – это наверняка отель или что-нибудь в этом духе. А это означает, что у меня есть адрес Хопкинса – именно то, что требовалось Мэндрейку! Свобода почти у меня в руках! Как уже было сказано, я, возможно, был не в лучшей форме, но, когда речь идёт о слежке, я ошибок не делаю!

Дженкинс сделался несколько задумчивым.

– Кстати, сэр… Я только что вспомнил… Сегодня вечером, когда я разговаривал с Бёрком и Уизерсом, рядом с нами кружила муха. Возможно, это была самая обычная муха, но…

Голос наёмника звучал как отдалённый гром.

– Да? Вот как? И что же вы предприняли?

Дженкинс поправил свои кругленькие очочки – это был признак тревоги, и я его вполне понимаю. Наёмник был на добрый фут выше его и почти вдвое шире в плечах. Он легко мог бы одним ударом сломать Дженкинсу хребет.

– Я очень тщательно осматривался вокруг во время дальнейших переговоров, – выдавил он, – но ничего не видел…

Натурально! Струйка дыма под столом самодовольно усмехнулась.

– Кроме того, я попросил моего беса, Траклета, следить за мной издали и потом доложить о том, что он видел.

Ага. Вот это уже нехорошо. Я шмыгнул назад, подальше от них, и принялся осматриваться по сторонам, заглядывая между ножек стульев, проверяя все планы. На первом – ничего. Да и что я должен был увидеть, кроме крохотного паучка, медленно ковылявшего по полу. Он заглядывал под каждый стол, его глазки так и сверкали. Я поднялся повыше, чтобы меня было не видно, завис в тени. И стал ждать.

Паучок все полз и полз, подбираясь к моему столику. Он прополз под ним… мгновенно заметил меня и вздыбился на задних лапках, собираясь поднять тревогу. Струйка дыма ринулась вниз и окутала паучка. Короткая борьба, отчаянный писк…

И струйка дыма снова поднялась вверх. Поначалу она двигалась медленно, неуклюже извиваясь, как питон после сытной трапезы, но быстро набрала скорость[42]42
  Сущность бедняги Трак лета была жалкой добычей. В иных обстоятельствах я бы им побрезговал. Но я был в безвыходном положении и нуждался в любой подпитке, какая бы она ни была. К тому же этот поросёнок собирался меня выдать!


[Закрыть].

Я посмотрел назад. Заговорщики собирались расходиться: наёмник уже встал, Дженкинс остался сидеть – очевидно, ждал появления своего беса[43]43
  Долго же ему придётся ждать! Надо было заказать ему ещё кофе.


[Закрыть]. Пора было принимать решение.