Текст книги "Лучезарная"

Теперь же, сидя на крыше, мы видели мужчин и женщин, танцующих на рынках Олуона: на блестящих от пота телах сверкала краска. Барабаны отбивали заразительный ритм.

– Мама согласна с речами жрецов, – сказала Кира, отвечая на мой вопрос. – Верит, что люди – как камни в тотеме: мужчины над женщинами, женщины над детьми. Или мы принимаем наши роли, или вся башня распадется. – Она снова замолчала, наблюдая, как дворцовые знамена с солнцем и лунами развеваются на ветру. – Певчие птицы не парят в вышине, как орлы.

Я нахмурилась, вспомнив слова Леди, которые услышала от нее незадолго до отъезда:

«Ты посадил меня в клетку, как птицу, но так и не смог заставить петь».

– А что насчет императрицы Айеторо? – пробормотала я.

Имя всплыло у меня в памяти из уроков генеалогии. Оно было староаритским, и я смутно припомнила, что оно означает. «Мир от берега до берега».

– Айеторо правила Аритсаром десятилетиями, – продолжала я. – Именно благодаря ей женщины могут вступать в Имперскую Гвардию. Она основала Академию, запретила международную работорговлю и…

– Погоди! – Кира подняла руку, наклонив голову набок, будто прислушивалась к чему-то. – Дайо спрашивает, где мы. Я сказала, что мы спустимся через несколько минут. Извини, ты что-то говорила?

– Неважно.

Я отвернулась, подавляя обиду. Кира – мой лучший друг. Крыша всегда была нашим тайным местом, где мы могли побыть вдали от бесчисленных соглядатаев Детского Дворца. Но Кира больше мне не принадлежала.

Теперь она принадлежала Дайо, а еще братьям и сестрам по Совету – их сознания соединял Луч.

Мой взгляд упал на Стену Смотрящих, проходившую через Олуон. На ней высились изваяния: все императоры Кунлео и их советники. Однажды портрет Дайо тоже окажется там, как и Киры и, возможно, Санджита.

Я нахмурилась, пересчитав императоров и сравнив их с теми, кто был на генеалогическом древе. Эдебайо Первый, Олуотойин Покоритель, Эдунробо Верховный, Абийола Третий, Адеинка Могучий…

– Императрицы Айеторо здесь нет, – пробормотала я наконец, растерянно моргнув. – Ее нет на Стене.

– Айеторо – исключение, – пояснила Кира. – Я спрашивала жрецов. Они утверждают, что она – уникальный случай: Ам наделил ее Лучом только потому, что ее отец умер, не оставив сыновей. Исключение лишь подтверждает правила.

Кира бросила с крыши камушек и принялась нервно теребить потрепанные концы молитвенного платка.

– Знаешь, когда я уехала из дома, то не сомневалась, что нет на свете места более прекрасного и правильного, чем Благословенная Долина.

– Я помню. – Я улыбнулась и затараторила, копируя Киру в возрасте двенадцати лет: – «Мама говорит, что небо над Благословенной Долиной соткал Пеликан. Безупречный гобелен, парящий над медово-золотистыми горами».

Кира дернула уголком рта в усмешке.

– Красота и порядок – наши главные принципы. Для Благословенных горшок не закончен, пока мастер не разгладит все неровности. Наши праздники всегда одинаковые: те же песни, та же еда. Истории, которые рассказывают снова и снова. – Кира вздохнула. – Только не смейся, но когда я приехала в Детский Дворец, то часто воображала поначалу, что общаюсь с мамой. В своих мечтах я говорила ей: «Сегодня я научилась использовать копье!» или: «Сегодня я решила логическую головоломку быстрее всех!» И мама отвечала: «Моя мудрая и воспитанная девочка! Похоже, домашнее обучение проложило тебе дорогу в большой мир». Но теперь, когда я представляю ее… то говорю вещи, которые заставляют ее хмуриться.

Кира помедлила: она заметила стаю ласточек, летящих по небу, окрашенному в розовый цвет.

– Я спрашиваю: «Почему Благословенные никогда не позволяют женщинам вести караван? Они ведь работают наравне с мужчинами». Или: «Почему Благословенные моют руки после торговли с представителями других королевств? Эти люди ведь не грязнее нас». А мама плачет: «Куда же делась моя Кира? Кто эта циничная девочка, плюющая на заветы родины и сомневающаяся в решениях старших? Неужели мир любит тебя крепче, чем кровная семья? Неужто теперь мир укрывает тебя по ночам и наполняет твой живот козьим молоком? Где моя Кира?» А я заверяю ее: «Я все еще здесь, мама», – но это не так! – Кира проглотила всхлип. – Я далеко, Тарисай. От всех них. И чем больше я узнаю о мире, тем сильнее отдаляюсь. Я больше не знаю, где мой дом.

Я взяла ее за руку. Мы сидели в тишине и наблюдали, как облака становятся фиолетовыми, а в городе постепенно зажигаются огни – словно золотые молитвы во тьме.

* * *

Я не была Помазанницей, и моя циновка находилась далеко от помоста Дайо. Но каждую ночь, когда взрослые уходили отдыхать, оставляя нас без присмотра, я смиренно играла роль Дарительницы Снов, популярной среди советников принца.

– Сегодня я хочу что-нибудь погорячее, – сказала Майазатель, приподнимаясь на локте. Она ухмыльнулась, смешно морща татуированный красными полосками нос. – Ты справишься?

Майазатель была советницей Дайо из тропических лесов Кетцалы. Гений в области архитектуры и разработки оружия… а также в получении бесчисленных любовных записок от измученных ею кандидатов.

Я закатила глаза.

– Ладно. Но я не буду вставлять туда тех, кого мы знаем.

Она подмигнула мне:

– Когда Дайо соберет Совет, нас пошлют в Крепость Йоруа. Мы будем заперты в замке довольно долго, знаешь ли. Так что, когда ты наконец-то позволишь Дайо себя помазать, тебе придется перестать быть такой ханжой.

Я отвела взгляд, вздрогнув от слова «наконец-то». На мне еще висело проклятие Леди, и, пока я не найду способ снять его, чтобы защитить принца, о помазании не могло идти и речи.

– Ложись, Майа.

Она ускорила наступление сна, пожевав листья кусо-кусо, и когда она захрапела, я коснулась ее черноволосой макушки. Я придумала довольно незамысловатое воспоминание о красавце воине, который наткнулся на девушку, пока она купалась в реке. Майа победила его с помощью арбалета, который смастерила сама, а затем соблазнила парня, пока перевязывала ему рану.

Майазатель довольно вздохнула, устраиваясь на циновке поудобнее.

Кире я дарила сновидения о маме и бабушке. Они целовали ее в щеку, гладили по голове и говорили, что совсем не сердятся из-за отъезда. Камерону, крепкому мальчишке из Мью, я навевала сны о стае охотничьих собак, игриво покусывающих хозяина за лодыжки, пока он выслеживал в лесу кабана. Терезе из Нонта предназначались грезы о цветущих розах. Ай Лин из Морейо внимала толпа благодарных слушателей, Тео из Спарти читал стихи компании симпатичных воздыхателей. Умансе, слепому ткачу из Ниамбы, я показала новые схемы для гобеленов, которые вращались вокруг него в сверкающих кристаллах. Наконец, суровой Эмеронии из Бираслова я подарила сладкий снег и мудрую женщину, которая закутывала ее в шерстяное одеяло, напевая непривычно звучащую колыбельную.

Однако помост наследника пустовал. Я смотрела на шелковые подушки и одеяла из шкур, вспоминая первый день в Детском Дворце, когда Дайо позволил мне там отдыхать. Еще несколько недель после этого принц настаивал, чтобы я спала рядом с ним, и ночами мы прижималась друг к другу лбами, пока я создавала сны для будущего императора.

Вздохнув, я пробралась через ряды у циновок к алькову в углу зала – к тому самому месту, где когда-то нашла прячущегося Дайо. Занавеска была задернута: на широком подоконнике виднелся силуэт.

– Странно, что ты часто сюда возвращаешься, – сказала я, тыкая силуэт пальцем через тонкую ткань. – Ты не боишься упасть?

Занавеска слегка отодвинулась, и я залезла на подоконник, устланный подушками. Сквозь лишенный стекла проем нас обдувал прохладный ночной воздух.

Дайо не поднял головы, когда я села напротив. Буйные кудри торчали в разные стороны. Завязки на ночной рубашке были ослаблены, обнажая ключицы. Он рассматривал какую-то вещицу, которую держал в руке.

– Тебе не стоит держать ее на виду, – прошептала я. – Это опасно.

Маска была чуть меньше ладони Дайо и напоминала голову юного льва. На лбу хищника было выгравировано слово на староолуонском: «Олойе». «Наследный принц». Я поежилась, вспомнив, как в первый день в Ан-Илайобе Олугбаде вынудил меня попытаться его убить. Маски принца и его отца выглядели почти одинаковыми, за исключением надписи «Оба» у императора. Кроме того, на маске Олугбаде свой цвет получили все двенадцать полос.

– Только здесь я могу на нее посмотреть, – тихо сказал Дайо. – Иногда в это трудно поверить, но я могу соскользнуть с края, упасть с высоты в десять этажей – и остаться невредимым. Интересно, пробовали ли нечто подобное другие принцы?

– Не говори так, – произнесла я, опасливо разглядывая маску.

Обсидиановую гриву льва украшали разноцветные полосы, поблескивающие в лунном свете. С каждым Помазанником появлялся новый цвет, символизирующий невосприимчивость к какому-либо способу смерти, помимо того, с неуязвимостью к которому Дайо уже родился.

Обычно принцы носили маску на шее, всегда скрывая обсидианового льва под одеждой. Они никому ее не показывали, чтобы какой-нибудь наемный убийца не узнал, к каким видам смерти наследник пока не приобрел неуязвимость.

Только когда Совет был собран полностью, Лучезарный мог более не прятать маску, демонстрируя бессмертную власть всему миру.

На маске Дайо отсутствовали три цвета: один – от кандидата из Джибанти, другой – от Санджита, третий – от меня.

– Оранжевый, фиолетовый и красный, – пробормотал Дайо. – Обжорство, болезнь, горение.

– Тш-ш! – зашипела я, легонько ударив принца по колену. – Ты хочешь, чтобы весь Олуон узнал, как тебя убить?!

Дайо не ответил. Он долго разглядывал маску, затем повесил ее на золотую цепочку вокруг шеи и убрал под тунику, к флакону с пеликаньим маслом.

– Почему ты не хочешь стать Помазанницей?

Я пожала плечами, избегая его взгляда.

– Луч на мне не работает. У меня голова тогда разболелась. Ты ведь в курсе.

– Это было четыре года назад. Еще до того, как мы узнали друг друга… и ты… – Дайо оборвал себя на полуслове и посмотрел на луну. Невысказанное «полюбила меня» повисло в воздухе между нами. – Сегодня на суде все прошло просто ужасно. Я понятия не имел, что сказать Цион’о… а вот ты – знала.

Я вздрогнула. Принц скрестил руки на груди, подняв бровь:

– Ты придумала решение получше, – добавил он. – Я понял это. Ты хмурилась, уставившись в пустоту, как если бы решала одну из сложнейших загадок. Великий Ам, Тар, почему ты промолчала? Почему не исправила меня, как делала, когда мы были детьми?

Я пожала плечами:

– Ты – Лучезарный. Я не имею права выносить подобные решения.

– Даже если они нелепы?

Вопрос заставил меня неуютно заерзать, но я быстро взяла себя в руки.

– Олойе.

Когда ничего не произошло, я подождала для большего эффекта и повторила:

– Олойе.

И опять – ничего.

– А теперь ты, – попросила я Дайо.

Он насупился.

– Я уже понял, к чему ты ведешь, Тар.

– Давай, – настаивала я.

– Олойе, – выдохнул он, и глазницы маски ослепительно вспыхнули сквозь тунику.

– Видишь? – начала я, когда перед глазами перестали кружиться звезды. – Прямо как в легендах. Маска отвечает только на зов истинного владельца – на зов Лучезарного. Ам выбрал тебя, Дайо. Я тебе не нужна.

– Неправда…

– А лучше б это было правдой, – огрызнулась я.

И сразу поморщилась, пожалев о сказанном. Дайо не виноват, что так слепо мне доверяет. Четыре года я защищала его, сопротивляясь желанию матери и отказываясь от помазания. Но если бы я не была такой бесхребетной, то сбежала бы из дворца еще несколько лет назад. Я бы нашла способ улизнуть отсюда, чтобы Дайо уже никогда не угрожала опасность, вместо того чтобы купаться в его любви.

Словно прочитав мои мысли, Дайо сказал:

– Обещай, что не уйдешь.

Голос его был тихим, но в глазах читался страх.

– Обещай, что не бросишь Аритсар.

Я попыталась рассмеяться:

– Да ладно тебе!

– Я не могу объяснить, Тар, – зашептал он, – но с первого взгляда понял: мы связаны. Мы родственные души, ты и я. Думаю, должны быть… или мы оба… или никто.

У меня кровь застыла в жилах. Я не понимала. Подобные слова обычно предназначались возлюбленным, но Дайо имел в виду что-то другое. Мне вдруг остро захотелось уйти из алькова, быть подальше от неприкрытой ранимости Дайо и чего-то необъяснимого, мелькнувшего в его темных глазах.

– Ладно. Обещаю, – буркнула я, слезая с подоконника и отодвигая занавеску. – Тебе надо поспать, Дайо. И ради Ама – хватит вытаскивать маску.

Я вернулась на женскую половину зала и аккуратно обернула волосы спальным платком. Потом я лежала, положив руку под щеку, и часами сражалась со сном, пока наконец не услышала рядом тяжелые шаги. Меня накрыла чья-то тень.

– Я уж боялась, ты не придешь, – прошептала я. – Во имя Ама, где тебя носило?

Взгляд Санджита меня встревожил. Он выглядел плохо, будто вообще не спал и не ел целый день. Тяжело сглотнув, он протянул руку, чтобы помочь мне встать.

– Пожалуйста, – сказал он.

– Император вызывал тебя? Все хорошо? Если тебе страшно, я могу забрать воспоминания…

– Ама мертва, – выпалил Санджит, перебивая меня. – А отца арестовали.

Глава 9

Я встала, и мы в молчании дошли до заброшенной игровой комнаты. Игрушки, накрытые простынями, возвышались вокруг нас белыми горами. Мы сели на пыльный диван. Санджит закрыл лицо руками, еле слышно всхлипывая. Разрываясь от тревоги и сочувствия, я успокаивающе гладила его по дрожащим плечам. Через какое-то время я потянулась к его лицу, чтобы вытереть слезы спальным платком.

– Может, нам… – Я помедлила. – Может, надо сжечь что-нибудь для ее тени?

Я видела похороны только дважды. Первый раз – в Суоне, когда мимо усадьбы Бекина прошествовала оглушительная похоронная процессия: дети и взрослые рыдали, потрясая маракасами из тыкв-горлянок и до синяков колотя себя в грудь.

Второй раз – здесь, в Детском Дворце, когда Дайо помазал в Совет Тео из Спарти.

В тот момент, когда Дайо коснулся лба Тео, кандидатка из Спарти по имени Йанте поднялась из-за обеденного стола, спокойно направилась в Зал Снов и выбросилась из окна.

Когда принесли ее тело, слуги Детского Дворца тоже завывали и били себя в грудь, как плакальщики из Суоны. Но я заметила, что глаза их были сухими. Вопли являлись лишь частью ритуала: считалось, что похоронить усопшего неоплаканным – значит навлечь на себя беду, а оплакать девочку из Спарти было больше некому. Йанте пересекла две тысячи миль, чтобы добраться до Олуона и попытаться получить место в Совете. Как я позже узнала, многие из неудачливых кандидатов добирались до столицы в одиночку и не могли позволить себе путешествие домой через камни переноса.

Когда плакальщики удалились и в Зале Снов воцарилась тишина, к злополучному окну тихо подошла Верховная Жрица Аритсара. Мбали навещала нас чаще остальных членов Совета. Ночью она прохаживалась между нами, успокаивая детей помладше, которые обмочили постель, и разговаривая с теми, кто просыпался от кошмаров.

Притворившись спящей, я наблюдала, как Мбали поставила на подоконник лампу с пальмовым маслом и вынула из кармана тонкую ткань – пояс кандидатки Йанте.

Жрица плакала – настоящими слезами, не чета показным крикам, которые звучали здесь ранее, – и поднесла уголок пояса к лампе. Ткань загорелась, в комнате внезапно похолодало. Я застыла от ужаса, видя, как прозрачная девочка вплыла в Зал Снов по воздуху – тени цеплялись за силуэт, как шлейф.

Она двигалась прямиком к Мбали.

Я вскочила, чтобы предупредить жрицу, но та остановила меня жестом.

«Не стоит, – объяснила Мбали. – У нее почти не осталось времени. Тени могут появиться только единожды после смерти. Часто они не приходят совсем… если умерли без сожалений».

Верховная Жрица осторожно протянула руки. Тень Йанте бросилась к ней и, к моему удивлению, обняла Мбали… она вела себя, как живой ребенок.

«Я буду по тебе скучать», – пожаловалась Йанте.

«Разве что недолго, – сказала Мбали, поцеловав прозрачную девочку в макушку и пытаясь унять собственную дрожь. – Там, куда ты идешь, ты не станешь скучать. Никогда. Ступай же, дитя. Ты наконец свободна».

Затем она прошептала благословение, и Йанте исчезла.

– Нам нужно сжечь какую-нибудь вещь твоей матери, – обратилась я к Санджиту, взяв масляную лампу. – И ты сможешь увидеть ее снова.

Лицо Санджита озарилось надеждой. Поколебавшись, он достал из кармана золотой ножной браслет.

– У меня есть только это.

– Необязательно сжигать весь целиком, – утешила его я, отцепляя от цепочки один из крошечных колокольчиков.

Я увидела воспоминание: женская нога отбивает ритм на пыльном полу, неподалеку раздается низкий смех. Я бросила колокольчик в лампу, глядя, как металл съеживается и плавится.

Ничего не произошло. Воздух оставался неподвижен. Санджит выглядел огорченным.

– Мбали считает, что тени появляются, только если их что-то терзает после смерти, – заметила я. – Или если им необходимо тебе что-то сказать. Возможно, это хороший знак.

Он кивнул, как деревянный. Отчаянно желая чувствовать себя полезной, я научила Санджита благословению, которая Мбали произнесла над тенью Йанте.

А потом мы сказали хором, глядя на огонь в лампе:

– Теперь ты бессмертна. Не сдвинуть тебя с места, как тысячу холмов, ставших единой горой. Да присоединишься ты к Шествию Эгунгуна – и да попадет душа твоя в Рай.

Лампа погасла. Когда Санджит заговорил снова, его голос был пугающе спокоен.

– Я хотел убить его, – начал он. – Весь день старался придумать, как сбежать из Ан-Илайобы, выскользнуть из Детского Дворца и проникнуть в тюрьму, где держат отца. – Санджит горько улыбнулся. – Но понял: это бы только заставило его мной гордиться. Тарисай, я надеюсь, что тобой никогда не будет гордиться чудовище. Это куда хуже, чем их презрение.

Я придвинулась к Санджиту поближе и провела большим пальцем по его мокрой от слез щеке.

– Так пусть он тебя стыдится. Останься здесь. Стань Помазанником. Будь защитником, а не убийцей. Джит, ты нужен Дайо. Он любит тебя, а ты любишь его. Ты ведь раньше всех прошел проверку Лучом. А это что-то значит, верно?

Санджит застыл.

– Знаешь, почему я прошел проверку? – Он вцепился в подлокотник дивана до побелевших костяшек. – У меня есть младший брат, похожий на принца. Я вижу людей, как мясник – животных: их сильные стороны и слабые. Кости и плоть. Но мой брат, Сендил… у него другой Дар. Он тоже видит уязвимые места, только в душах, а не в телах. Он понимает, почему люди страдают. И, как Дайо, всегда знает, что сказать.

Я кивнула, припоминая, какую чуткость Дайо проявил, решая проблему Цион’о и других кандидатов в суде.

– Отец считал моего брата чересчур мягким. Заставлял его участвовать в подпольных боях, как и меня. Дескать, это «сделает из него мужчину». Но Сендил всегда проигрывал. Он сочувствовал противникам, хорошо понимая их боль. И отец продал его в легион пустынных наемников. Ему было девять. Девять, Тарисай. Еще до того, как за ним пришли, Сендил умолял меня помочь ему сбежать. А я… отказался. Боялся, что отец с нами сделает, если поймает. И… – Лицо Санджита исказилось от боли. – Я хотел, чтобы Сендил стал солдатом. Решил, наемники сделают его сильнее. Он был слишком добрым, думал я. И наивным. Если бы он таким и остался, мир сожрал бы его заживо. Я ненавижу отца… но в глубине души я такой же, как он.

– Ты был ребенком, Джит. И хотел как лучше.

– Я предал брата, – сказал он резко. – А когда Сендил приехал в увольнительную годом позже, он стал совсем другим. Раньше он плакал, если отец избивал Аму. Теперь он просто смотрел, как будто… это вызывало у него уважение. И вместо того чтобы использовать Дар для помощи людям, он начал применять его для разрушения. Сендил никогда не лгал. Ему и не требовалось. Только раз взглянув на прохожего на улице, он уже знал, что именно сказать, чтобы тот расплакался. Даже отец его боялся. Он вернул Сендила наемникам, а потом Ама послала меня в столицу. Я больше никогда не видел брата.

– Мне жаль, – прошептала я, взяв Санджита за руки.

Он уставился в пространство перед собой, бездумно сжимая мои пальцы.

– Тень Амы не пришла, – пробормотал он. – Даже ради последних наставлений. Возможно, это означает, что она покоится с миром, а мое место – именно здесь. Ты права, Тар: я не могу позволить Дайо превратиться в Сендила. Я не позволю принцу потерять веру в людей, которых он любит. Он никогда не узнает, что означает предательство.

По моим онемевшим пальцам пробежал холодок. Санджит посмотрел на меня так, словно очнулся от транса, и выражение его лица смягчилось.

– Ты помогла мне осознать мой долг, солнечная девочка. – Губы Санджита коснулись тыльной стороны моей ладони. – Не сомневаюсь, когда ты станешь Помазанницей, ты тоже будешь беречь Дайо.

Я высвободила руку и нервно усмехнулась.

– Ты не просто Королевский Медведь. Ты создан для врачевания. Кира сказала, у тебя есть теория о том, как перезапустить чье-то сердце, надавливая человеку на грудь. Это потрясающе, Джит. Ты можешь спасать жизни.

Санджит кивнул, продолжая смотреть на меня с несвойственной ему теплой, но беспокойной улыбкой.

– Я запретил себе думать, что имею право остаться во дворце. Пока Ама была жива, я не мог посвятить себя навсегда какому-то человеку или месту. Но теперь…

Он неосознанно наклонился ко мне, и сердце забилось чаще от запаха Санджита – запаха земли и кожаной брони. Теперь на его лице появилось выражение, которого я никогда не видела у него прежде: радость.

– Давай станем Помазанниками, – произнес он, щекоча дыханием мое лицо. – Прямо сейчас. Разбудим Дайо и пройдем проверку Лучом…

Дверь в игровую комнату распахнулась.

– Испытание вне графика, – сказала женщина-экзаменатор в алом одеянии, бесцеремонно подталкивая нас к двери. – Все кандидаты должны явиться в северный двор.

– Двор? – Санджит поднял бровь. – Но сейчас глубоко за полночь. Разве проверки можно проводить снаружи, если…

– Испытание ограничено по времени, – перебила экзаменатор, выводя нас из игровой.

В коридоре мимо нас плелись сонные, ничего не понимающие подростки, направлявшиеся к выходу.

Санджит последовал за ними, но меня почему-то задержала экзаменатор:

– Принц находится в другом месте. Он попросил, чтобы вы были рядом с ним.

Ее пальцы сомкнулись вокруг моего запястья с удивительной силой, и мы двинулись в противоположном направлении. Мы шагали, пока не добрались до заброшенных старых залов Детского Дворца. Завернули за угол – и мое сердце остановилось.

Перед нами появился зверь, которого я раньше видела только в книгах. Черно-рыжая шерсть ярко выделялась на фоне стен из песчаника. От огромного тела исходил жар.

«Леопард», – подсказала память.

Но как такое возможно? Леопарды не могут быть выше человека. А этот был размером с лошадь, раскосые желтые глаза светились столь ярко, что освещали коридор на несколько ярдов.

Я закричала, но экзаменатор закрыла мне рот ладонью.

Женщина наклонилась к моему уху и быстро зашептала:

– Хватит. Уймись, маленький демон.

Каждое слово было пропитано мьюйским акцентом.

Она не могла быть коренной жительницей Олуона. Я резко развернулась и посмотрела на нее: лицо экзаменатора растаяло, оставив взамен другое.

– Кэтлин! – ахнула я.

Тем временем из теней возник молодой мужчина и погладил зверя по голове. Загорелое жилистое тело человека покрывали аметистовые светящиеся рисунки.

– Похоже, за все эти годы в Ан-Илайобе ты не научилась хорошим манерам, – заметил Ву Ин. – Познакомься с моим другом, Дочь Леди. Хьюн – мой эми-эран, – Ву Ин почесал лоб хищника, и зверь довольно замурлыкал, то исчезая, то вновь появляясь в коридоре. – Ам посылает Искупителям духовных зверей, чтобы утешить их в последние моменты жизни, – объяснил Ву Ин. – Но я отказался умирать в Подземном мире и сбежал, а Хьюн присоединился ко мне.

– Как вы сюда попали? – спросила я слабым голосом.

Кэтлин усмехнулась:

– Ву Ин влетел через окно. А я стала скучной Адесанией и превратила Хьюна в некое подобие… домашнего кота. – Она нахмурилась, глядя на зверя. – Накладывать иллюзию на существо такого размера – ужасно хлопотно. Но Ву Ин настаивал…

– Ты могла сделать его невидимым, – парировал Ву Ин.

Кэтлин закатила глаза.

– Да ты хоть знаешь, как сложно убедить тридцать имперских гвардейцев, что они ничего не видят? Я Одаренная, но не бог. В следующий раз оставь питомца дома.

Я не видела Ву Ина и Кэтлин настолько давно, что почти убедила себя: их никогда и не существовало. На один долгий странный момент мне захотелось обнять их и расплакаться. Они были единственной ниточкой, связывающей меня с домом, с усадьбой Бекина и Суоной. Но их лица также служили жестоким напоминанием о том, кто (а точнее, что) я на самом деле. О том, зачем Леди меня сюда отправила.

– Вы что, все время были здесь? – спросила я. – В Детском Дворце? Шпионили за мной?

– Мы приходили довольно часто! – Фыркнув, Кэтлин продолжила: – Достаточно часто, дабы убедиться, что ты забыла о долге.

– Вы не появлялись несколько лет, – выпалила я. – И ничего мне не рассказали. Ни о том, что матушка когда-то жила здесь, а Совет императора попытается меня отравить, ни… – Я сглотнула. – Ни о том, что мальчик на портрете – принц Дайо.

Кэтлин небрежно махнула рукой:

– Если бы ты знала больше, то Совет никогда бы не подпустил тебя к Дайо. Особенно Мбали. Дар жрицы позволяет узнавать правду, поэтому невежество было твоей единственной защитой. А в целом все прошло довольно неплохо. За исключением очевидного.

Во рту у меня пересохло.

– Леди желает знать, – сказал Ву Ин, – почему принц еще жив?

– Луч на мне не работает. Я не могу навредить ему – и я этому рада, – отрезала я.

Кэтлин прищурилась.

– Напрасно сопротивляешься. Ты наполовину эру и выполнишь желание Леди, причем неважно, как сильно ты любишь это отродье Кунлео. Чем дольше ты тянешь, тем тяжелее будет потом.

– Почему вы ненавидите Дайо? – спросила я требовательно. – Почему бы просто не оставить его в покое? Что он вам сделал?

– Вопрос заключается в другом, – начал объяснять Ву Ин. – В том, что он сделает в будущем. – Из его голоса пропала обычная насмешливость. На смену ей пришла неприкрытая враждебность, которой я никогда не слышала у него раньше. – Императоры Кунлео способны изменить условия Перемирия Искупителей. Они могут сделать его справедливым, чтобы Искупители рождались везде, а не только в Сонгланде.

– Не может быть, – возразила я. – Дайо ни о чем подобном не говорил.

– Вероятно, принц не так честен с тобой, как ты думаешь.

Я хмыкнула:

– Дайо не сумел бы хранить секрет, даже если бы от этого зависела его жизнь. Кроме того, императоры ведь не боги. Разве они могут решать, где рождаются Искупители?

Ву Ин поджал губы.

– Не знаю, – согласился он. – Зато Леди знает. И она обещала спасти детей Сонгланда. Однако сперва ей нужно избавить мир от рода Кунлео! – рявкнул он, и я невольно отступила на шаг. – Ты испытываешь ее терпение. И мое тоже. Смерть Дайо – единственная причина, по которой ты родилась.

– Мне все равно, – огрызнулась я. – Я не причиню ему вреда. Никогда.

Теперь зарычал не только Ву Ин, но и Хьюн.

– Я так и думал, что ты упрешься, – пробормотал Ву Ин. – Ты не оставила нам выбора. Я исполню твое предназначение за тебя, Дочь Леди.

Он хищно улыбнулся.

– Не стоило принцу делиться с тобой секретами у окошка. Везде есть уши.

Внезапно я почувствовала запах гари.

– Нет! – воскликнула я. – Нет!

Я вырвалась из рук Кэтлин и побежала по коридору. Слуги носились туда-сюда. Они кричали, раздавали неразборчивые приказы и вели детей к выходу.

Я услышала, как среди криков и топота кто-то охнул:

– Пожар!

Обжорство, болезнь и горение.

– Где Дайо? – спрашивала я у пробегавших мимо людей. – Где принц?

В ответ они смотрели на меня дикими глазами и лишь качали головами. Я начала проталкиваться в противоположную сторону и ринулась в спальню, где оставила Дайо чуть раньше. Коридор заполняли клубы дыма, я задыхалась, но не останавливалась.

Вдруг чья-то крепкая рука обхватила меня за пояс: какой-то слуга перекинул меня через плечо.

– Выход не здесь, кандидатка.

Я царапалась, пытаясь высвободиться из хватки, но он не отпускал меня, пока не вышел через двойные двери в вестибюль Детского Дворца.

Тут было гораздо свежее. В вестибюле толпились стражники и хнычущие подростки. Мы стояли возле спиральной лестницы, по которой я поднималась в первый день своего прибытия в Ан-Илайобу. С площадки, огражденной мраморными перилами, открывался вид на просторный зал, где запыхавшиеся слуги передавали друг другу ведра с водой.

Меня сразу же подтолкнули к целителям, и теперь я стояла вместе с другими кандидатами. Нам дали выпить воды и проверили кожу на предмет ожогов.

– Я в порядке, – проворчала я досадой и поймала за рукав одного из экзаменаторов: – Принц Экундайо сейчас с императором?

Я заметила в толпе Санджита и советников Дайо, в том числе Киру и Майазатель. Но самого Дайо нигде не было.

– Не знаю, кандидатка, – ответил экзаменатор.

– Дворец горит, а вы не можете найти наследного принца Аритсара?

Экзаменатор нервно мял в пальцах ткань богато украшенного красного кафтана.

– Госпожа Адесания сказала, что о нем уже позаботились. Я проверил Зал Снов, помост принца пуст, и…

Я застыла. Внутри что-то оборвалось.

Дайо не спал на помосте. А женщиной, которая выглядела как госпожа Адесания, была Кэтлин.

Неожиданно советники Дайо начали кричать и визжать, сотрясаясь в рыданиях.

– Он до сих пор там! – охнула Кира. – Мы слышим его через Луч! Он в Зале Снов.

Я стала протискиваться сквозь толпу. Кто-то дернул меня за пояс: Санджит попытался меня схватить. Но я вывернулась из его рук, разорвав ткань туники, и вбежала через двойные двери обратно в покои Детского Дворца.

Игровую комнату наполняли едкие клубы черного дыма, застилавшие глаза. Я продолжала мчаться по коридору, врезаясь в углы и кашляя, пригибаясь под обрушающимися дверными проемами. Дайо неуязвим к удушью, поэтому у меня есть время. Но еще это означало, что принц будет дышать, пока пламя пожирает его, и не сможет даже потерять сознание.

Легкие горели. Я развернулась, тщетно выискивая глоток свежего воздуха. У ног тлели обугленные игрушки и упавшие потолочные балки. Голова кружилась, как будто я падала с высоты. В ушах ревело пламя… а потом я согнулась от боли и рухнула на колени. В сознании зазвенела странная высокая нота – словно кто-то ткнул меня пылающей кочергой или…

Или лучом солнечного света.

Я уже ощущала это раньше. Хуже боли было только чувство полной уязвимости, кроме того, я не могла спрятать ни единой своей мысли. Однако что-то во мне тянулось силе навстречу, как плющ, ползущий по стене к небу. Я сглотнула – и перестала сопротивляться.

Боль исчезла столь же быстро, как и появилась.

В голове прозвучал голос, четкий и ясный, как звон медного колокола: