Текст книги "Сердце полуночи"

Дж. Роберт Кинг
Сердце полуночи

Посвящается Дженни, которая чуть было не вылечила мою ликантропию.

ПРОЛОГ

– Что-то город никак не успокоится… – пробормотал себе под нос молоденький стражник, глубоко вдохнув прохладный ночной воздух. Прислонясь спиной к городской стене, он разглядывал раскинувшийся внизу город, состоящий из деревянных оштукатуренных домиков. Холодный лунный свет выбелил булыжные мостовые города, а над черепичными и крытыми соломой крышами домов неслись беспокойные серые тучи.

– Не бойся, – как можно тверже сказал себе стражник, чувствуя, как кровь отхлынула от лица.

В ночи раздался какой-то шепот.

Стражник вздрогнул и бросил тревожный взгляд вдоль стены, окружавшей город. Ему показалось, что неподалеку от него, на расстоянии брошенного камня, в нише стены скрючилась какая-то странная черная тень. Раздумывая, что это может быть, стражник шагнул вперед.

– Минуту назад там ничего не было, – вслух подумал он, кусая губу. – Должно быть, это просто игра снега.

Потом он увидел глаза.

Черная тень выскользнула из ниши и зашагала к нему. Черный широкий плащ развевался на ветру. Стражник замер на месте, неловко шаркнув по камням древком своей алебарды.

Темная фигура ускорила шаг и наконец побежала прямо на него. Капюшон плаща откинулся, и стражник рассмотрел худое, но правильное лицо юноши, глаза которого сияли, как новенькие серебряные монеты. У него не было ни доспехов, ни оружия и вообще никакой одежды кроме плаща, и все же он приближался. Стражник поднял топор и покрепче уперся ногами в холодный камень.

– Стой!

Неожиданно плотное облако заслонило луну, и фигура юноши совершенно растворилась в наступившем мраке. Стражник покрепче обхватил древко алебарды и напряг зрение, пытаясь определить местоположение незнакомца, но не смог. Звук шагов неуклонно приближался, и их лихорадочный ритм заставил сердце воина забиться быстрее. В испуге он посмотрел на небо, тихо молясь, чтобы небо скорее очистилось.

Словно в ответ на его мольбы, облака неожиданно разошлись. Серебряный лунный свет осветил юношу.

Только это больше был не юноша.

В проблеске лунного сияния стражник увидел широколобую и массивную собачью голову, серебристо-серый мех, похожую на пещеру пасть, обрамленную клыками и полосками белой пены, острые как серпы когти на передних лапах…

Это было его последнее воспоминание. Последовал мощный удар, и стражник отлетел назад к городской стене. Хрустнули кости, лязгнул металл. Он еще пытался стоять, но колени его подогнулись, и он рухнул на мостовую, словно тряпичная кукла. На булыжник хлынула кровь. Мертвые пальцы заскребли по скользким камням, но человек уже не мог подняться.

Еще один удар сотряс его тело, и стражник перевернулся на спину, ударившись затылком. Потом его тело снова переворачивали и трясли, но он уже не чувствовал боли. Невидящий взгляд его устремился к звездам, мимо яростных зрачков ночного убийцы.

Потом темнота сомкнулась вокруг него.

Вервольф торопливо рвал зубами мясистые ляжки трупа, поднимая окровавленную морду лишь затем, чтобы вдохнуть воздух. В груди его рождалось довольное ворчание, прерываемое лишь мокрым чавканьем, когда тварь с жадностью глотала кровавую пищу. Снова и снова оборотень вонзал свои клыки в еще теплое мясо.

Никто не пришел, чтобы отогнать его от тела.

Через некоторое время дыхание зверя успокоилось. Окровавленная жесткая шерсть на морде и на загривке улеглась, а сияющие глаза погасли, став как тусклое серебро. Вервольф уселся на задние лапы, подальше от залитого кровью тела. Сытая отрыжка сотрясала его тело. Потом, по мере того как тени стали удлиняться в лунном свете, его тело начало изменяться. Выступающие скулы натянули лысеющую шкуру, клыки таяли как сахар и принимали форму зубов, острая морда становилась все короче, превращаясь в лицо, на передних лапах появились безволосые ладони и пальцы, задние превратились в ступни. Густая серая шерсть по всему телу оборотня редела, исчезая в упругой молодой коже.

Наконец таинственное превращение закончилось.

Под небом, по которому неслись тревожные серые облака, чуть посеребренные луной, сидел рядом с трупом юноша восемнадцати лет. Он был совершенно голым, если не считать жуткого одеяния из подсыхающей крови, которая покрывала его тело с ног до головы. Серебристо-серые глаза его были еще мутны, словно он только что проснулся.

Тряхнув головой, словно отгоняя наваждение или сон, юноша бросил взгляд на распростершееся у стены тело. Стражник лежал совершенно неподвижно, его позвоночник был изогнут под каким-то неестественным углом. Вместо его правой ноги торчал изуродованный обрубок, словно истерзанный тупой пилой. Мышцы голени и бедра полностью отсутствовали, а в полутьме белели обглоданные суставы и перекушенные сухожилия.

Юноша отвернулся.

– Проклятье! – негромко выругался он.

Он знал, что убьет кого-то нынешней ночью, знал с того самого момента, когда накинул на плечи черный плащ и выскользнул в окно. Голод, терзавший его, был таким сильным, что преодолеть его не было никакой возможности. Теперь, однако, он насытился и не чувствовал ничего кроме тошноты.

Бросив взгляд на тело, юноша вздрогнул.

Что-то на трупе шевельнулось.

Дрожа, юноша наклонился ближе и снова увидел движение на залитом кровью лице. Веко мертвеца снова приподнялось, глазное яблоко шевельнулось, поворачиваясь к юноше. Казалось, что стражник смотрит сквозь него на звезды и на облака высоко в ночном небе. В стеклянной поверхности мертвого глаза юноша увидел свое собственное лицо, искаженное страхом.

Между тем стражник чуть пошевелился, его глаз медленно закрылся, и он замер неподвижно.

Еще некоторое время юноша со страхом рассматривал тело. Наконец он осмелел и, протянув руку, дотронулся до похолодевшего плеча мертвого человека.

– Мне очень жаль, – прошептал он.

Затем он вскочил на ноги и, подхватив свой плащ, скрылся в темноте.

ГЛАВА 1

Торис лежал без сна на своей скрипучей деревянной койке и, вцепившись своими пухлыми короткими пальцами в деревянную раму, с осторожностью поглядывал в сторону окна спальни. Там стоял Казимир, его высокая худая фигура была отчетливо видна на фоне бледного зимнего заката. Худые сильные пальцы юноши находились в постоянном движении, отрывая от рассохшегося подоконника тонкие щепки. Не отрываясь, Казимир смотрел в окно на город Гармонию. Когда же в руке его набиралась целая пригоршня щепок, он швырял их вниз, на крытую травой крышу пристройки.

– И вот я здесь, в жалком приюте для сирот… – пробормотал негромко Казимир.

Торис не выдержал. Пошевелившись на своей койке, он фыркнул и сказал хриплым голосом:

– А твой смертельный враг Зон Кляус как раз в это же время смотрит на этот же самый закат из окон своего роскошного особняка, который полагается Верховному Мейстерзингеру…

Казимир повернулся к Торису и быстро провел рукой по своим коротким черным волосам.

– Что, очень заметно? – спросил он. – Скажи приятель, я плохо скрываю свои чувства?

– Гораздо хуже чем плохо, – отозвался его товарищ по комнате и сел на кровати.

Вдохнув спертый воздух общей спальни, он бросил быстрый взгляд на длинный ряд кроватей у стены.

– Все это заметили. В последнее время ты только о том и говоришь, насколько сильно ты ненавидишь Кляуса. Что случилось с твоими песнями, Кас? Почему ты больше не рассказываешь нам свои истории? Иногда мне кажется, что, с тех пор как тебе исполнилось восемнадцать, ты стал совсем другим.

Казимир отошел от окна и, сложив на коленях руки, уселся на свою кровать.

Некоторое время он сидел неподвижно, затем с хрустом потянулся, так что под поношенной сорочкой, которую он носил, проступили бугры мускулов.

– У меня нет больше песен, у меня нет больше веселых историй. Я выдохся, – сказал он, обхватывая голову руками. – Каждую ночь я молюсь только о том, чтобы умереть во сне.

Торис вытаращился на него:

– Что это за разговоры ты ведешь? Наверное, это твоя кровная вражда с Зоном Кляусом отравила твое сердце. Почему бы тебе не перестать жаловаться и не начать действовать? Если хочешь отомстить – отомсти!

Казимир потряс головой и улегся на койку, плотно завернувшись в свое дырявое одеяло.

– Неужели ты не понимаешь? Месть прикончит и меня.

Торис плотно сжал губы и многозначительно откашлялся.

– Может быть, ты все-таки споешь мне одну из «Мор»… ради старой дружбы?

Темноволосый Казимир устало посмотрел на своего младшего товарища:

– Я же сказал тебе, Тор, веселые песни кончились. Остались одни погребальные плачи.

– Тогда спой мне погребальную… пожалуйста, – добавил Торис неожиданно.

Казимир вздохнул, крепко стискивая зубы. Затем он запел довольно высоким и мягким голосом.

 
И с каждой раной ближе Смерть,
Чтобы жизнь украсть и юности дыханье,
И с каждым днем мучительней страданья,
И телу и душе их трудно перенесть
И страшно вновь постичь простое Смерти знанье
Но что есть жизнь, как не чреда годов
И Времени безжалостного шрамы?
И в зеркало гляжу я на себя,
Как в древний, желтый, сморщенный пергамент
В нем каждая строка мне говорит
О горечи и тяжести обид
Когда б хотел ты жизнь свою продлить,
Бежав от боли и невзгод, что ранят душу,
Ты ею, как вампир, со Смертью поделись,
И будешь вечно жить Рабом ее, что Мраку вечно служит
Когда в свой смертный час из жизни уходя,
Ты спросишь сам себя куда девалась Юность?
О, не тревожься, друг, она с тобою, здесь,
Пока ты дышишь, знай – она к тебе вернулась
Под маской шрамов и рубцов таилась, трепетала,
Она внутри, в тебе была, она не исчезала
 

Слова песни затихли, и Торис открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не смог. В молчании он теребил парусиновое полотно своей продавленной койки и смотрел на Казимира. Тот закутался в свое одеяло, словно мотылек в кокон, и наружу торчала одна его голова. Темные волосы обрамляли его лицо словно мрачный ореол.

«Хватит так хватит, – сказал сам себе Торис. – Сегодня ночью я узнаю, что так терзает и мучит его. За последний месяц он каждую ночь вылезает через это окно и уходит. На этот раз я последую за ним и все увижу».

Часы, оставшиеся до полуночи, дались Торису нелегко. Сначала он ворочался на кровати, пытаясь отогнать сон. Временами он щипал самого себя или выкручивал пальцы, чтобы боль помогла одолеть сонливость. Несмотря на все эти ухищрения, глаза его продолжали закрываться сами собой и он начинал проваливаться в сон, не имея сил, чтобы проснуться.

В далеком Хармони-Холле заревел огромный железный колокол. Торис мигом очнулся, и сердце его бешено застучало. В панике он стиснул деревянную раму своей кровати. Колокол рявкнул во второй раз.

До полуночи оставалось еще десять ударов.

«Действительно ли я хочу проделать то, что задумал?» – спросил он себя. Торис знал, что если фрау фон Мэтрен поймает их вылезающими из окна, она повесит обоих за уши на бельевой веревке.

Еще один удар расколол ночную тишину, и мальчик осторожно взглянул на Казимира, ожидая что тот вот-вот проснется, откинет свое одеяло и выберется в окно.

«Может быть, как раз сегодня он никуда не пойдет?» – с некоторым облегчением подумал Торис, радуясь тому, что ему не нужно будет шпионить за своим другом.

Железный колокол лязгнул в четвертый раз. Казимир пошевелился. Торис закрыл глаза и притворился спящим. Из-под ре-спиц он осторожно наблюдал за товарищем, который сел на кровати. Его густые черные волосы торчали в разные стороны, а на высоких скулах сохранились рубцы от подушки, однако опалового цвета глаза смотрели бодро и ясно.

Соскочив со скрипучей койки на пол, Казимир потянулся и выглянул за окно. Ночь была черной как деготь, и юноша, задумчиво вглядываясь во мрак, непроизвольно поднес руку к губам. Затем он опустился на колени, выдвинул из-под своей кровати деревянный сундучок. Оттуда он достал толстый черный плащ, который он на мгновение прижал к своему лицу. Затем он глубоко вдохнул и выдохнул воздух. Казимир долго смотрел на плащ затем быстро, словно на что-то решившись, затолкал его обратно в сундучок. Поднявшись, он ловко вскарабкался на подоконник, втянул носом прохладный ночной воздух и выскользнул в окно.

Торис сосчитал до пяти, с трудом заставив себя лежать неподвижно, затем откинул одеяло, подбежал к окну и осторожно перегнулся через подоконник.

Казимир ловко спускался по оштукатуренной стене приюта, нащупывая ногами небольшие выемки и уступы в тех местах, где осыпалась штукатурка и виднелись древние бревна. Торис внимательно наблюдал за движениями своего старшего товарища, стараясь ничего не пропустить: он знал, что скоро ему придется спускаться тем же путем.

Тем временем Казимир достиг основания стены и нащупал ногой стропило крытой травой крыши сарая, в котором обитал приютский повар Кук. Стоило ему оступиться, и он тотчас же провалился бы вниз, упав повару на живот.

Торис скрипнул зубами от волнения. Сердце его билось так сильно, что он слышал лишь шум крови в ушах. Казимир же, ловко балансируя руками, прошел по стропилу несколько шагов и, приблизившись к краю крыши, легко спрыгнул на грязную темную улочку. Усталый взгляд его обежал притихшие окрестные трущобы. Повсюду вокруг стояли покосившиеся глинобитные хижины, а узкие проходы между ними образовывали настоящий лабиринт. Нигде не было видно ни души, и все же несколько первых шагов Казимир сделал крадучись. Лишь отдалившись от стены приюта на безопасное расстояние, он ускорил шаг.

– Теперь или никогда! – сказал сам себе Торис и, опустившись на колени, вытащил из узелка со своими вещами кривую деревянную саблю. Палец его пробежал по ее лезвию, проверяя, насколько хорошо она заточена. Несмотря на то что прошло уже десять лет, сабля была все еще острой, и память ненадолго вернула Ториса в жаркий летний день, когда он получил эту саблю в подарок.

Пчелы сонно жужжали в знойном воздухе. Ставни в хижине были открыты, но жара внутри была ужасающей.

Жара и запах.

Пятилетний мальчуган не замечал ни того, ни другого. Он сидел в углу комнаты и мелко дрожал, несмотря на жару и обжигающие лучи солнца, которые врывались в ближайшее окно и попадали ему на спину. Лицо его под спутанными каштановыми волосами было белым, словно фарфоровое, а запавшие глаза окружены темными кругами. Жирная муха, зигзагами кружившая по комнате, присела на его потрескавшиеся от жажды губы, но он даже не потрудился отогнать ее. Он вообще не двигался, только сидел, неподвижно уставившись на дверь, которая вела в соседнюю комнату.

Запах шел оттуда.

Наконец мальчик почувствовал испепеляющий жар солнца и пошевелился, со стуком опустившись костлявыми коленями на утоптанный земляной пол. Тело его по-прежнему оставалось на солнце, но лицо он прикрыл согнутой в локте рукой. Локоть его был покрыт цыпками и напоминал узловатый нарост, какие встречаются на корнях деревьев. Глаза его все еще были открыты, но усталость понемногу брала свое: мальчик засыпал. За прошедшую неделю он спал едва ли несколько часов, однако страшный холод не отпускал его ни во сне, ни наяву.

Очнулся он от того, что теплые лучи солнца ушли в сторону и перестали греть его. Приподняв с пола взъерошенную голову, мальчик жалобно заморгал. Снаружи кто-то пел, выкрикивая пронзительным голоском слова дерзкой песенки, которые сочинялись автором буквально на ходу и перемежались беззаботным смехом и воинственными криками.

* * *

Всех поубиваю, глупые собаки! Раз, два, три! Всех свиньям скормлю вас, три, два, раз! Буду резать, буду бить, Как капусту вас крошить!

Мальчуган в хижине дрожа поднялся с холодного земляного пола и, схватившись за оконную раму, осторожно выглянул наружу. В лесу, который окружал хижину со всех сторон, мелькала в солнечных лучах чья-то небольшая фигурка. Это был какой-то незнакомый мальчик, который играл сам с собою, лавируя между деревьями и перепрыгивая с камня на камень возле звонкого ручья. Одежда его представляла собой грязные лохмотья, однако выглядел он вполне счастливым и довольным жизнью. Снова и снова он, задыхаясь, выкрикивал свою незамысловатую песенку, прихотливо меняя местами строчки и слова, и рубил кусты ежевики и чертополоха длинной деревянной саблей.

– На колени, грязные собаки! Просите пощады! – выкрикнул незнакомец, и мальчуган в хижине оторвался от окна, быстро ковыляя к двери.

Когда он выглянул наружу, тот самозабвенно рубил саблей какие-то сорняки на краю поляны.

– Не хотите? Ну так вот вам, вот! Будьте вы прокляты!

Услышав грубое взрослое ругательство, сорвавшееся с губ отважного завоевателя, мальчик в хижине зажал ладонями уши. Незнакомцу было на вид лет восемь, но все равно он не должен был еще так ругаться. Любопытство, однако, пересилило. Отняв ладони от головы, мальчуган осторожно выбрался из хижины и медленно пошел вперед, с боязливым интересом наблюдая за пришельцем. Тот издал еще один воинственный клич.

Испугавшись, мальчик-пятилетка бросился на землю и заполз в могучие заросли папоротника. Сдерживая дыхание, он стал пробираться поближе к незнакомцу.

Совершенно неожиданно для него обладатель сабли оказался совсем рядом. Тяжелое деревянное лезвие кромсало папоротники словно коса.

– Раз, два, три, грязная собака – умри!

Широкие папоротниковые листья, срезанные со стеблей, взлетели высоко в воздух, и в глаза ему брызнул солнечный свет. Деревянная сабля продолжала кромсать папоротник, со свистом рассекая воздух в нескольких дюймах от прячущегося малыша. Тот не выдержал и взвизгнул от страха, опрокидываясь на спину. Незнакомец тут же перестал размахивать оружием и одним прыжком очутился рядом, направив острие сабли в грудь мальчугану.

– Кто ты такой? – спросил он, упираясь в бок кулаком свободной руки.

Малыш только таращился на него и мямлил что-то невразумительное. По лицу старшего мальчика скользнуло задумчивое выражение, и он быстро провел пятерней по своим черным волосам.

– Ну, это не важно, – быстро сказал он. – Хочешь играть со мной в «охотника»?

Застигнутый врасплох обитатель хижины только кривил губы, собираясь заплакать.

– Не бойся, я не стану тебя обижать, – подбодрил его темноволосый с задорной улыбкой и протянул руку. – Мне, видишь ли, очень нужен оруженосец.

Малыш неуверенно заморгал, но взялся за протянутую ему руку и поднялся.

– Меня зовут Казимир, – сказал старший без обиняков. – А тебя?

– Торис, – смущенно представился малыш.

Казимир заткнул свою деревянную саблю за пояс и скрестил руки на груди:

– Ну так как, хочешь играть?

– Во что?

– Можно в «охотника», а можно в «сражение с чудовищем», – отозвался Казимир, похлопывая себя по сабле.

– С каким чудовищем?

– Да с каким хочешь! – расщедрился Казимир. – Хочешь с огромным безобразным гигантом, хочешь с каким-нибудь маленьким, невзрачным…

Торис смущенно улыбнулся:

– Думаю, что это будет интересно.

– Обязательно будет, – заверил его новый знакомый. – Можно сражаться с чем хочешь.

Торис неожиданно нахмурился и бросил быстрый взгляд в сторону хижины.

– Только… мне нужно спросить у мамы.

Торис осторожно отвернулся от пришельца и заковылял обратно к хижине. Взгляд Казимира стал серьезным, когда он заметил распухшие суставы на руках и ногах малыша.

– С ним что-то не так. – с опаской пробормотал он себе под нос и двинулся следом, положив руку на резную рукоять своей сабли.

Уже на расстоянии броска камня от хижины Казимир почувствовал запах разложения, а вблизи вонь стала совершенно непереносимой. Торис, напротив, словно и не замечал этого и без колебаний подошел к покосившейся двери. Казимир зажал нос, нервно разглядывая обшитые дранкой стены, облупившуюся побелку, и замшелую крышу из гнилой соломы. На пороге Торис обернулся, ласково улыбнулся Казимиру и исчез в темноте. Облезлая дверь сама собой закрылась за ним.

Глаза старшего мальчика испуганно округлились.

На двери алел красный косой крест.

Это был чумной знак, символ пришедшей из Картакана страшной болезни.

Сдерживая дыхание, Казимир попятился назад. Вытащив из-за пояса саблю, он зажал ее в кулаке и хотел было броситься наутек, но что-то остановило его.

Этот малыш с запавшими глазами, нездоровой бледной кожей, со смущенной улыбкой на потрескавшихся губах…

– Торис! – позвал Казимир, снова поворачиваясь к хижине. – Выходи! Из хижины не доносилось ни звука.

– Торис! – крикнул он громче, но голос его дрогнул.

С осторожностью он обошел хижину, держа перед собой свое оружие. Заглянув за угол, он обнаружил окно с сорванными ставнями. Переведя дыхание, он привстал на цыпочки и всмотрелся в полумрак.

Торис стоял в середине комнаты, нервно ломая пальцы и с умоляющим видом глядя на лежащую на деревянном топчане женщину. Казимир прищурился.

Женщина была мертва.

– Торис! – крикнул Казимир срывающимся голосом. – Выходи сейчас же!

Малыш бросил быстрый взгляд в его сторону и развернулся к дверям. Когда он появился на поляне, лоб его был нахмурен, а губы решительно сжаты.

– Мне очень жаль, – сказал он, – но мама говорит, что это чересчур опасно.

Казимиру не хотелось приближаться к чумной хижине, и он махнул голодному мальчугану рукой.

– Иди сюда.

Торис заколебался, оглядываясь через плечо, словно в ожидании строгого окрика, потом неохотно приблизился.

– Пошли, – сказал ему Казимир властно.

– Нет, – твердо ответил ему малыш, качая головой. – Мама говорит, что это опасно.

– Идем же! – Казимир схватил его за руку и потащил.

Торис вырвался с неожиданной силой, и глаза его широко распахнулись от удивления.

– Нет! – выкрикнул он. – Мама не разрешает.

Он круто повернулся и вприпрыжку побежал к своей мрачной хижине.

– Постой! – окликнул его Казимир, и мальчуган остановился, втянув голову в плечи, словно ожидая удара. Когда он опасливо оглянулся через плечо, Казимир лишь качал головой и протягивал ему деревянную саблю.

– Это не будет слишком опасно… ведь у тебя будет эта сабля.

Торис удивленно посмотрел на него широко раскрытыми глазами, и на его бледном изможденном лице появилась первая за прошедшие несколько недель робкая улыбка. Повернувшись, он пошел к Казимиру, протягивая к сабле худые руки.

– Теперь она… взаправду моя?

– Да, – самоотверженно кивнул Казимир. – Если ты только пойдешь со мной.

– А куда мы отправимся?

– В город, – ответил Казимир, вручая Торису саблю.

– Туда, где высокие белые стены? – рассеянно пробормотал мальчуган, рассматривая подарок.

– Ага, – кивнул Казимир с несчастным видом. – Я знаю, там есть приют для сирот, называется «Красное Крылечко»

«Вот какое горько-сладкое воспоминание… – подумал Торис, сжимая деревянную рукоять сабли. – Теперь Казимир сам нуждается в моей помощи».

Однако, по мере того как он все дальше следовал за Казимиром по темным улицам Гармонии, его беспокойство росло. Его старший товарищ уже оставил далеко позади приют «Красное Крылечко» и лабиринты городских трущоб и шагал теперь по вымощенной булыжником дороге мимо лавок, магазинов, постоялых дворов и таверн. Он не замедлил шаг даже перед дворцом главного менестреля, продолжая двигаться вперед быстрым упругим шагом. Наконец он свернул на узкую улочку, которая круто шла вверх, взбираясь на склон холма Саут-Хилл, и Торис, который едва поспевал за ним, с трудом сглотнул. На Саут-Хилле жили самые богатые горожане Гармонии. Сиротам нечего было делать в этом районе.

Наконец он тоже одолел подъем и оказался на Саут-Хилл стрит – великолепной улице, вымощенной кирпичом и освещенной фонарями. По сторонам ее высились побеленные каменные заборы, загораживающие просторные и богатые дома, которые летом утопали в зелени садов. Он по-прежнему держался на безопасном расстоянии от Казимира, бесшумно скользя в тени высоких стен. Походка Казимира стала теперь совсем другой: он шагал устало, но осторожно. Впрочем, он ни разу не обернулся назад, и Торис был рад этому обстоятельству. Как ни осторожен он был, Казимир без труда разглядел бы его в свете здешних фонарей.

Осторожно следуя за своим другом, Торис добрался до самой вершины холма Саут-Хилл, где за забором он разглядел самую большую и пышную усадьбу во всей Гармонии, со множеством больших окон, где настоящее стекло было вставлено в свинцовые рамы. Издалека здание выглядело как шкатулка, украшенная бриллиантами, или как жилище богов.

«Конечно же, Казимир идет не туда», – подумал Торис и прижался к стене, так как Казимир неожиданно свернул.

Сойдя с мостовой, Казимир нырнул в тень стены возле калитки, которая вела к конюшням усадьбы. Выждав несколько мгновений, Торис осторожно приблизился и заглянул за угол. Он увидел, как Казимир вскарабкался на стену, которая была возле конюшен не особенно высока, и спрыгнул с другой стороны. Торис не долго думая повторил его маневр и, низко пригибаясь, последовал за другом. Он пытался уверить себя в том, что ни капли не боится, однако сердце его стучало так громко, что удивительно было, как Казимир до сих пор его не услышал.

За стеной был разбит ухоженный и красивый парк. Даже в ночной темноте он был похож на волшебное сновидение. Вымощенные каменными плитами дорожки петляли между деревьями и кустарниками, которым ножницы садовника придали форму высоких конусов, цилиндров и шаров. В серебристо-жемчужном лунном сиянии сад казался безмятежно спокойным, словно и он замер во сне. За садом, словно гора с темными пятнами слюды, виднелась усадьба.

– Куда он идет? – шепотом спросил самого себя Торис.

Казимир пробирался вдоль живой изгороди, которая росла параллельно садовой ограде. Торис слегка отдышался и снова возобновил преследование, не забывая поглядывать в сторону кустов, ища место, где он мог бы укрыться, если Казимиру придет в голову оглядеться. Тот по-прежнему не оборачивался. Так и не посмотрев в его сторону, Казимир повернул и пошел по извилистой дорожке, которая вела к широким перилам из желтого известняка.

Перила огораживали площадку, обрывающуюся в глубокую пропасть.

Казимир добрался до перил и уселся на них. Ноги он перекинул на противоположную сторону, так что они свешивались в пустоту, и Торис почувствовал, как при виде этой картины у него перехватило дыхание.

Взгляд Казимира был устремлен вдаль, где горизонт обрамляли угрюмые леса и вересковые пустоши. Увидев, что его товарищ никуда не спешит, Торис замедлил шаг, не желая испугать друга и не собираясь раньше времени обнаруживать свое присутствие. Нервная дрожь снова стала одолевать его, и он присел за кустом, подстриженным в форме шара. Мысли о том, для чего Казимир забрался сюда, не давали ему покоя.

Тихая мелодия достигла его слуха. Сначала она стала громче, потом затихла, но вскоре зазвучала вновь. Казимир пел «Мору» – один из эпических гимнов Гармонии, однако эта была самая мрачная «Мора», которую часто исполняли на похоронах и во время траурных процессий.

 
Из чрева жизни нас извлечь,
Придет Ночная Повитуха,
Коснутся наших влас и плеч
Ее недрогнувшие руки
Блестит в ее ладони нож,
Струится креп фатою черной
Мы возвращаемся домой
В могилы, склепы, катакомбы
Во тьму уходит Менестрель,
Богатый дом отдав покорно,
Как Повитуху ни молил —
Тропой судьбы шагает скорбно
Корчмарь усталый на покой
Спешит от бочек и от кружек
Взмахнет старуха простыней —
Пусть спит и ни о чем не тужит.
И дева чистя спешит
Из рук ее испить напиток,
И Повитуха не скорбит,
Что жизни яд до дно не выпит.
И страж, что на стене стоит,
Все ждет ее, как час рассветный.
Она подносит горький мед —
Страж мертвый спит, и град падет
Так все уйдем из жизни сей,
Кто в лучший мир, кто в мир, что хуже,
И пуповину рассечет
Нож той, что Смерти верно служит.
 

Торис внимательно слушал и даже приложил руку к уху, чтобы не пропустить ни слова. Песня Казимира медленно плыла в воздухе, смешиваясь с дуновениями легкого ветерка. Его голос всегда был красив и мелодичен, однако сегодня у Ториса по спине бегали мурашки и на лбу выступал холодный пот.

Казимир шевельнулся на каменных перилах. Поднявшись на ноги, он встал на них во весь рост. Руки он поднял над головой, словно сдаваясь какому-то невидимому врагу. Голова юноши запрокинулась, и он уставился в темное беззвездное небо.

– Будьте вы прокляты! – гневный крик его словно гром раскатился по ущелью внизу. – Всю жизнь вы преследовали меня! О Боги, как же я вас ненавижу!

Сердце Ториса глухо бухнуло в ушах, а подбородок испуганно задрожал. Выбравшись из своего укрытия, он шагнул дальше по дорожке, приближаясь к краю утеса. Выложенная каменной плиткой тропа была холодна, и Торис почувствовал, как у него заломило колени. Черные волосы Казимира отчетливо виднелись на фоне синевато-серого ночного неба.

– Что с тобой, Казимир? – испуганно спросил юноша.

– Торис? – ахнул Казимир, не оборачиваясь.

– Что ты тут делаешь, Кас?

– Готовлюсь прыгнуть, устало объяснил его друг.

Почему? Из-за Верховного Мейстерзингера Кляуса?

– Прощай, Торис.

Казимир шагнул вперед и сорвался вниз.

Торис сдавленно пискнул и рванулся к перилам. Казимир камнем летел вниз, плавно переворачиваясь в полете. Он не кричал, не пытался за что-нибудь ухватиться, а падал в полном молчании, держа тело совершенно прямо, словно попавшая в водопад щепка.

– Не-е-е-е-т! – отчаянно закричал Торис.

Стена утеса эхом отозвалась на его крик, и он на мгновение задумался, слышал ли его Казимир. На мгновение ему показалось, что падающее тело слегка изменило свою форму, превратившись во что-то непонятное и пугающее. Тогда он заморгал и протер глаза.

Казимир ударился о выступ скалы. Раздался громкий треск, словно в лесу, когда буря ломает сучья деревьев. Крошечная фигурка закувыркалась, завертелась, но падение ее не остановилось. Еще через мгновение она скрылась из вида за еще одним скальным выступом, и со дна пропасти донесся тупой, чавкающий звук.

Торис попятился от края утеса, дыша часто и едва хватая воздух ртом. Он почти не мог стоять на ногах, колени его подгибались, а мускулы дрожали крупной дрожью. Он упал на шелковистую траву, мокрую от ледяной росы, и закрыл глаза. В мозгу его было пусто-пусто, только одна мысль, не переставая, звучала в голове мальчика: «Казимир умер, Казимир умер, Казимира больше нет…» Дрожащими руками он закрыл лицо. Ему было так плохо, что он ничего больше не видел и не понимал, а внутренности его собрались в тугой узел и никак не хотели развязываться.

Оступаясь и падая, Торис торопливо спускался по тропе, ведущей вниз с вершины Саут-Хилла, неуверенно хватаясь на бегу за кусты, ветви деревьев и выступы валунов, окаймлявших тропу. От этого его пухлые руки покрылись глубокими царапинами и ссадинами. Наконец он достиг основания горы и остановился, задыхаясь и выбившись из сил.

Казимир лежал на вершине огромной каменной глыбы.

– Боги, о Боги! – бормотал Казимир в отчаянии заломив руки.

Несколько столетий назад каменная глыба эта, должно быть, сорвалась с вершины утеса и упала сюда. Ее плоская вершина и скошенные края превратили ее в естественный дольмен, идеально подходящий для мертвого тела.