Текст книги "Буря мечей. Том 2"

А Станнис видел в пламени кольцо факелов в снегу и ужас, царящий за его пределами.

– Милорд, вам нехорошо? – спросил Пилос.

«Я напуган, мейстер», – мог бы ответить он. Давос вспомнил сказку, которую рассказал ему Салладор Саан, – как Азор Ахай закалил Светозарный, пронзив им сердце своей любимой жены. «Он пожертвовал жизнью жены, чтобы сразиться с тьмой. Если Станнис – возрожденный Азор Ахай, не значит ли это, что Эдрику Шторму уготована участь Ниссы-Ниссы?»

– Я просто задумался, мейстер. Прошу прощения. – «Какой вред будет от того, что король одичалых завоюет Север?» Станнису Север все равно не принадлежит. И вряд ли от него ожидают защиты люди, отказавшиеся признать его королем. – Дайте-ка мне другое письмо, – отрывисто попросил Давос. – Это слишком…

– Трудное? – подсказал Пилос.

«Грядет великий холод, – шепнул голос Мелисандры, – и ночь, которой нет конца».

– Слишком… тревожное. Дайте другое, пожалуйста.

Джон

Они проснулись от дыма: горел Кротовый Городок.

Джон Сноу смотрел на растущий серый столб с вершины Королевской башни, опираясь на подбитый мягким костыль, которым снабдил его мейстер Эйемон. После его побега Стир потерял надежду взять Черный Замок врасплох, но все равно – зачем же предупреждать о своем приближении столь откровенно? «Может, нас и убьют, – думал Джон, – но по крайней мере не в собственной постели. Хоть что-то мне удалось».

Нога все еще дьявольски болела, когда он на нее опирался. Понадобилась помощь Клидаса, чтобы одеться этим утром в чистое и зашнуровать сапоги – и пока они управлялись с этим делом, Джону захотелось утопиться в маковом молоке. Вместо этого он довольствовался половиной чаши сонного вина, полоской ивовой коры и костылем. На Подветренном кряже горел сигнальный костер, и Дозор нуждался в каждом из своих людей.

– Я могу сражаться, – заявил Джон, когда его попытались остановить.

– Выходит, нога у тебя зажила? – хмыкнул Нойе. – И можно пнуть тебя по ней?

– Лучше не надо. Она не гнется, но я могу на ней ковылять, и драться тоже смогу, если я тебе нужен.

– Мне нужен каждый, кто знает, каким концом копья тыкать в одичалых.

– Острым. – Что-то в этом роде Джон сказал когда-то своей сестренке.

Нойе потер щетину на подбородке.

– Может, и ты сгодишься. Поставим тебя на башню с длинным луком, но если ты сверзишься оттуда, не приходи ко мне жаловаться.

Королевский тракт вился на юг через бурые каменистые поля и выметенные ветром холмы. Еще до исхода дня по этой дороге сюда придет магнар со своими теннами: топоры и копья в руках, щиты из кожи и бронзы за спинами. «С ними придут Кригг-Козел, Кворт, Чирей. И Игритт тоже». Одичалые никогда не были Джону друзьями, он не позволял себе подружиться с ними, но она…

Он чувствовал боль в том месте, где ее стрела пронзила ему бедро. Ему вспоминались глаза старика и черная кровь, хлынувшая из его горла под рев бури. Но ярче всего он помнил пещеру, и обнаженную Игритт при свете факела, и вкус ее губ. «Игритт, не приходи сюда. Ступай на юг с набегом или спрячься в одной из тех круглых башен, что так тебе полюбились. Здесь ты не найдешь ничего, кроме смерти».

Через двор от Джона, на крыше старой Кремневой Казармы один из лучников, развязав штаны, мочился в просвет между зубцами. По сальным ярко-рыжим волосам Джон признал в нем Малли. На других крышах и башнях тоже виднелись люди в черном – однако из каждых десяти девять были набиты соломой. Донал Нойе называл их вороньими пугалами. «Только вороны-то – это мы, – думал Джон. – И многие уже вполне достаточно напуганы».

Соломенных солдат, как их ни называй, придумал сделать мейстер Эйемон. Бриджей, кафтанов и рубах у них в кладовых куда больше, чем людей в замке, так почему бы не набить их соломой и не выставить напоказ? Нойе водрузил их на каждой башне и в половине окон. Некоторые даже держали в руках копья и арбалеты, нацеленные вниз. Есть надежда, что тенны увидят их еще издали и решат, что Черный Замок чересчур хорошо защищен, чтобы на него нападать.

Королевскую башню вместе с Джоном обороняли шестеро пугал и двое живых братьев. Глухой Дик Фоллард, сидя на крепостном зубце, тщательно чистил и смазывал механизм своего арбалета, чтобы вороток вращался без усилий, а парень из Староместа беспокойно расхаживал вдоль парапета, оправляя одежду на пугалах. «Может, он думает, что они будут лучше сражаться, если сделать их покрасивее, а может, ожидание дается ему так же тяжело, как и мне».

Он говорит, что ему восемнадцать – значит, он старше Джона, но при этом зелен, как летняя трава. Одет он в шерсть, кольчугу и вареную кожу, как и все остальные, но зовут его Атласом – это имя он получил в борделе, где родился и вырос. Он красив, как девушка, со своими темными глазами, нежной кожей и иссиня-черными локонами, но руки у него после полугода в Черном Замке огрубели, и Нойе говорит, что он неплохо стреляет из арбалета, только хватит ли у него мужества встретить то, что им предстоит?

Джон захромал по крыше, опираясь на костыль. Королевская башня не самая высокая в замке: эта честь принадлежит ветхому Копью, хотя Отелл Ярвик и говорит, что оно того и гляди рухнет. И укреплена она не лучше других – Сторожевую у Королевского тракта взять будет потруднее. Но она достаточно высока, достаточно сильна и удачно расположена по отношению к Стене, поскольку смотрит на ворота и деревянную лестницу.

Увидев Черный Замок впервые, Джон удивился, у кого это хватило ума построить замок без крепостных стен. Как же его оборонять?

«А никак, – ответил ему дядя. – В том-то и суть. Ночной Дозор, согласно уставу, не участвует в междоусобицах, но среди лордов-командующих встречались такие, чья гордость, господствуя над рассудком, побуждала их нарушать присягу и чье честолюбие едва не погубило нас всех. Лорд-командующий Рансел Хайтауэр пытался передать Дозор в наследство своему бастарду. Лорд-командующий Родрик Флинт возмечтал сделаться Королем за Стеной. Тристан Мадд, Безумный Марк Ранкенфелл, Робин Хилл… известно ли тебе, что шестьсот лет назад командиры Снежных Врат и Твердыни Ночи ополчились друг на друга? А когда лорд-командующий попытался их образумить, объединились, чтобы убить его? Пришлось вмешаться Старку из Винтерфелла, в итоге чего оба они лишились головы. Старку это удалось без труда, поскольку их крепости не были укреплены. До Джиора Мормонта в Дозоре сменилось девятьсот девяносто шесть лордов-командующих, и в большинстве своем они были людьми отважными и порядочными – но бывали у нас и трусы, и глупцы, свои тираны и свои безумцы. Мы выжили лишь потому, что лорды и короли Семи Королевств знали, что для них мы угрозы не представляем, кто бы нами ни командовал. Единственный наш враг находится на севере, а там у нас есть Стена».

«Но теперь, – думал Джон, – враг перебрался через Стену и надвигается на нас с юга, а лорды и короли Семи Королевств забыли о нас. Мы оказались между молотом и наковальней». Без укреплений Черный Замок удержать нельзя, и Донал Нойе понимает это не хуже любого другого. «От замка им пользы никакой, – сказал оружейник своему маленькому гарнизону. – Пусть берут все – кухню, трапезную, конюшни и даже башни. Мы поднимем все оружие и побольше припасов на вершину Стены и сосредоточим все силы на воротах».

В конце концов замок все-таки укрепили, воздвигнув полукруглое заграждение десятифутовой вышины из камней, бочек с солониной, ящиков с гвоздями, рулонов черной шерстяной материи, бревен, досок, обожженных кольев и множества мешков с зерном. Это сооружение прикрывало два места, которые нуждались в защите больше всего: ворота в Стене и деревянную лестницу, которая взбиралась на Стену, как подвыпившая молния, поддерживаемая балками из цельных, врезанных в лед древесных стволов.

Последние кротогородцы как раз поднимались по ней, сопровождаемые братьями Дозора. Гренн нес на руках маленького мальчика, Пип, двумя пролетами ниже, поддерживал старика. Самые старые ждали внизу, когда за ними опустится клеть. Женщина тащила двух детишек, по одному на каждой руке, а старший карабкался следом за ней. В двухстах футах над ними Небесная Сью и Леди Мелиана (никакая, конечно, не леди) стояли на площадке и смотрели на юг. Оттуда им видно дым гораздо лучше, чем Джону. Что-то будет с поселянами, которые остались в городке? Всегда найдутся такие, слишком упрямые, глупые или храбрые, чтобы спасаться бегством – они предпочитают сразиться, спрятаться или склонить колено. Может, тенны их и пощадят.

«Лучше всего было бы атаковать первыми. С полусотней конных разведчиков одичалых можно порубить прямо на дороге». Но у них нет пятидесяти разведчиков, а лошадей и половины не наберется. Гарнизон так и не вернулся. Кто знает, где он и добрались ли до него хотя бы посланные Нойе верховые?

«Гарнизон – это они, какие ни на есть». Те, кого Боуэн Марш оставил в замке – это старики, калеки и зеленые юнцы, как верно сказал Донал Нойе… Одни из них теперь вкатывают бочки на лестницу, другие заняли места на баррикаде. Тучный старикан Кегс, медлительный как всегда, Пустой Сапог, бодро ковыляющий на своей деревяшке, полусумасшедший Пустышка, воображающий себя Флорианом-Дураком, Дорниец Дилли, Рыжий Алин из Розового леса, Молодой Хенли (которому порядком за пятьдесят), Старый Хенли (которому далеко за семьдесят), Волосатый Хал, Пегий Пат из Девичьего Пруда. Одни, видя Джона на Королевской башне, машут ему, другие отворачиваются. «Меня все еще считают предателем». Нелегко пить из этой чаши, но Джон не может их упрекать. Он бастард, а бастарды, как всем известно, переменчивы и ненадежны по натуре, ибо родились от похоти и обмана. И он нажил себе в Черном Замке не меньше врагов, чем друзей. Взять хоть Раста. Джон однажды пригрозил напустить на него Призрака, если тот не перестанет мучить Сэмвела Тарли, и Раст этого не забыл. Сейчас он сгребает под лестницу сухие листья, но при каждом удобном случае бросает на Джона злобные взгляды.

– Нет, – заорал Донал Нойе на трех кротогородцев внизу. – Смолу к вороту, масло на лестницу, арбалетные стрелы на четвертую, пятую и шестую площадки, копья на первую и вторую. Сало под лестницу, да, вот сюда, за доски. Бочонки с мясом – для заграждения. Ну вы, мужичье вшивое, ШЕВЕЛИТЕСЬ!

«Голос у него, как у лорда», – подумал Джон. Отец всегда говорил, что для военачальника легкие не менее важны, чем боевая рука. «Каким бы храбрым или талантливым ни был полководец, от этого не будет толку, если его команды никто не услышит», – говорил сыновьям лорд Эддард, поэтому Робб с Джоном забирались на башни Винтерфелла и орали друг на дружку через двор. Но Донал Нойе запросто перекрыл бы их обоих. Кротогородцы испытывают перед ним настоящий ужас, оно и понятно – ведь он грозится им головы оторвать.

Три четверти жителей городка вняли предупреждению Джона и пришли искать защиты в Черном Замке. Нойе объявил им, что все мужчины, способные держать копье или махать топором, будут оборонять баррикаду, а нет – так пусть катятся восвояси и договариваются с теннами сами. Он опустошил арсенал, чтобы вооружить их хорошей сталью: большими обоюдоострыми топорами, острыми кинжалами, длинными мечами, булавами и палицами. Некоторые из них, когда их одели в кожаные кафтаны с заклепками и кольчуги, снабдили поножами и латными воротниками, чтобы сохранить головы на плечах, стали похожи на настоящих солдат – особенно если прищуриться и свет не слишком яркий.

Женщин и детей Нойе тоже запряг в работу. Те, кто еще не дорос до боя, будут носить воду и поддерживать костры, повитуха поможет мейстеру Эйемону и Клидасу с ранеными, а к Трехпалому Хоббу нагнали столько помощников, чтобы крутить вертела, мешать в котлах и резать лук, что ему их девать некуда. Две шлюхи из борделя даже предложили себя в качестве воинов и доказали, что умеют обращаться с арбалетом, чем заслужили себе место на лестнице в сорока футах над землей.

– Холодно. – Атлас спрятал руки под мышки внутри плаща. Щеки у него пылали румянцем.

Джон заставил себя улыбнуться.

– В Клыках Мороза – вот где холодно, а у нас просто свежий осенний денек.

– Надеюсь тогда, что в жизни не увижу ваших Клыков Мороза. В Староместе я знал одну девушку – она любила пить вино со льдом. Только там льду и место, в вине. – Атлас хмуро посмотрел на юг. – Как вы думаете, милорд, соломенные солдаты их напугают?

– Будем надеяться. – Джон полагал, что это возможно… но скорее всего одичалые задержались в Кротовом Городке, только чтобы пограбить. А может быть, Стир ждет наступления ночи, чтобы напасть под покровом тьмы.

День перевалил за середину, но тенны так и не появились на Королевском тракте. Зато на башенной лестнице послышались шаги, и из люка вылез Оуэн Олух, красный и запыхавшийся. Под мышками он нес корзинку со сдобными булочками и круг сыра, в руке болтался мешочек с луковицами.

– Хобб велел покормить вас, чтоб не оголодали тут наверху.

«Покормить напоследок, быть может?»

– Передай ему от нас спасибо, Оуэн.

Дик Фоллард был глух как пень, но обоняние у него работало. Порывшись в корзине, он выудил булочку – теплую, только из печки. Нашелся там и горшочек с маслом, которое Дик намазал на булку кинжалом.

– С изюмом, – радостно объявил он. – И с орехами. – Говорил он косноязычно, но довольно понятно для тех, кто привык к его речи.

– Можешь и мою долю взять, – сказал Атлас. – Я не голоден.

– Поешь, – сказал парню Джон. – Неизвестно, когда нам еще представится такой случай. – Сам он съел две булочки, испеченные с кедровыми орехами, изюмом и сушеными яблоками.

– Так придут одичалые сегодня или нет, лорд Сноу? – спросил Оуэн.

– Скоро сам узнаешь. Если рога затрубят – значит, идут.

– Ага. Коли одичалые – два раза должны протрубить. – Оуэн, высокий, добродушный, с льняными волосами, не знает устали в работе. Он на удивление хороший плотник и умеет налаживать катапульты, но сам охотно рассказывает всем, что в детстве мать уронила его головой на пол и от этого половина мозгов из ушей вытекла.

– Ты помнишь, что надо делать? – спросил его Джон.

– Идти на лестницу – так Донал сказал. Я должен стать на третьей площадке и стрелять из арбалета в одичалых, если они полезут через завал. На третьей площадке – раз, два, три. Если одичалые нападут, король придет к нам на подмогу, правда? Он могучий воин, король Роберт. Он непременно придет. Мейстер Эйемон послал к нему птицу.

Какой прок говорить ему, что Роберт Баратеон умер? Оуэн сразу забудет об этом, как и прежде забывал.

– Верно, послал, – подтвердил Джон, и Оуэна это, похоже, порадовало.

Мейстер Эйемон разослал много птиц… и не одному королю, а четырем. «Одичалые у ворот, – говорилось в письме. – Государство в опасности. Шлите всю помощь, какую только можете, в Черный Замок». Мейстер отправил воронов и в Цитадель, и к полусотне знатных лордов в их замках. Лучшая их надежда – это лорды Севера, и им Эйемон послал по две птицы. К Амберам и Болтонам, в замок Сервин и Торрхенов Удел, в Кархолд и Темнолесье, на Медвежий остров, в Старый Замок, Вдовий Дозор, Белую Гавань, Барроутон и Родники, в горные поселения Лиддлей, Барли, Норри, Харклеев и Вуллов. «Одичалые у ворот. Север в опасности. Приходите со всей своей силой».

Но если у воронов есть крылья, то у королей и лордов их нет. Если помощь и придет, то не сегодня.

Когда перевалило за полдень, дым от Кротового Городка рассеялся и южный небосклон снова стал ясным. Хорошо, что туч нет. Дождь или снег гибельны для защитников замка.

Мейстер Эйемон с Клидасом поднялись в клети на Стену, где нашли убежище многие женщины Кротового Городка. Люди в черных плащах расхаживали по крышам, перекликаясь через дворы. Септон Селладор собрал защитников баррикады на молитву и воззвал к Воину о ниспослании им силы. Глухой Дик Фоллард свернулся под плащом и уснул. Атлас прошел по кругу не меньше сотни лиг. Стена проливала слезы, и солнце ползло по безоблачному небу. Ближе к вечеру Оуэн притащил на башню ковригу черного хлеба и ведро с густой похлебкой из баранины, эля и лука. Ради нее даже Дик проснулся. Они съели все без остатка и подчистили хлебом стенки и дно ведра. К этому времени солнце опустилось совсем низко, и густые черные тени пролегли через замок.

– Зажги костер, – сказал Джон Атласу, – и налей масла в котелок.

Сам он спустился вниз, чтобы запереть дверь, а заодно и размять ногу. Вскоре он понял, что совершил ошибку, но все-таки доковылял до конца. Дверь в Королевской башне дубовая, с железными заклепками. На некоторое время она задержит теннов, но не остановит их, если они решат вломиться внутрь. Джон вставил в гнезда засов, посетил отхожее место – больше такой возможности могло не представиться – и потащился обратно наверх, гримасничая от боли.

Западный край неба стал похож на кровоподтек, но выше стояла густая, переходящая в пурпур синева и начинали зажигаться звезды. Джон сел между двумя зубцами в компании соломенного чучела и стал смотреть, как скачет по небу Жеребец. Или это Рогатый Лорд? Он хотел бы знать, где теперь Призрак и где Игритт – но мысли о ней ведут к безумию.

Они, конечно же, пришли ночью. «Как воры, – думал Джон, – как убийцы».

Когда затрубили рога, Атлас обмочился, но Джон притворился, что не заметил этого.

– Ступай потряси Дика, – сказал он парню, – не то он весь бой проспит.

– Мне страшно. – Лицо Атласа белело в темноте как мел.

– Им тоже. – Джон прислонил костыль к парапету и взял свой длинный лук, толстый и гладкий, из дорнийского тиса. Согнув его, он натянул тетиву. – Не трать попусту стрел, пока не будешь уверен, что попадешь, – сказал он Атласу, который разбудил Дика и вернулся к нему. – У нас их тут много, но это не значит, что им конца не будет. А как будешь перезаряжать, прячься за зубцом, а не за чучелом. Они соломенные, и стрела их запросто пробьет. – Дику Джон ничего не стал говорить. Дик мог бы прочесть по губам, если бы было светлее и ему было дело до разговоров, но он и так знал все, что ему надо.

Они заняли позиции по трем сторонам круглой башни. Джон повесил на пояс колчан и достал стрелу – черную, с серым оперением. Пристроив ее на тетиву, он вспомнил, как Теон Грейджой сказал однажды после охоты: «У вепря есть клыки, у медведя когти, но опаснее гусиного серого пера ничего нет».

В охотничьем мастерстве Джон даже наполовину не дотягивал до Теона, но с длинным луком обращаться умел. Темные фигуры внизу крались вокруг оружейной, прижимаясь спинами к камню, но он видел их недостаточно хорошо, чтобы решиться на выстрел. Вдалеке слышались крики, и лучники на сторожевой башне пускали стрелы вниз. О том, что происходит на таком большом расстоянии, Джон мог не заботиться – но вскоре три тени отделились от старой конюшни, стоящей всего в пятидесяти ярдах. Джон встал на зубец, поднял лук и прицелился. Одичалые двигались бегом, и он вел их, выжидая…

Он отпустил тетиву, и стрела с легким шорохом улетела прочь. Миг спустя послышался глухой стон. Теперь через двор бежали уже две тени. Они неслись со всех ног. Джон достал вторую стрелу, но слишком поспешил с выстрелом и промахнулся. Когда он прицелился снова, одичалые успели скрыться. Он стал искать другую цель и нашел целых четыре – они огибали пустую башню лорда-командующего. При луне блестели их топоры, копья и зловещие эмблемы на круглых кожаных щитах: черепа, кости змеи, медвежьи когти, страшные демонские личины. «Вольные люди», – понял он. Тенны носят щиты из черной вареной кожи с бронзовым ободом и нашлепками, без всяких украшений. Эти внизу – щиты лазутчиков, плетеные и более легкие.

Джон, приложив оперение к уху, прицелился и выстрелил и тут же снова натянул тетиву. Первая стрела попала в щит с медвежьими когтями, вторая – в чье-то горло, и одичалый с криком упал. Слева от Джона с глухим «трум» сработал арбалет Глухого Дика, а миг спустя выстрелил и Атлас.

– Попал! – хрипло выкрикнул он. – Попал прямо в грудь.

– Попади еще раз, – отозвался Джон.

Ему уже не приходилось искать мишени – только выбирать. Он сбил одичалого лучника, который сам натягивал тетиву, и выстрелил в другого, рубившего топором дверь башни Хардина. На этот раз Джон промахнулся, но стрела вонзилась в дуб, и одичалый сразу бросил свое занятие. Когда он побежал прочь, Джон узнал в нем Чирея. Старый Малли с крыши Кремневой Казармы попал ему в ногу, и одичалый уполз, истекая кровью. «По крайней мере хоть на свои чирьи жаловаться перестанет».

Колчан опустел. Джон пошел за другим и стал у другого зубца, рядом с Диком. Он пускал три стрелы на каждый выстрел глухого – в этом и состоит преимущество длинного лука. Многие утверждают, что арбалет бьет сильнее, зато перезаряжать его – целая история. Одичалые перекликались между собой, и где-то на западе затрубил рог. В мире не было ничего, кроме лунного света и тени, время измерялось сгибанием лука, натягиванием тетивы и выстрелом. Стрела одичалого оцарапала горло соседнего соломенного солдата, но Джон едва это заметил. «Выставьте мне под выстрел магнара теннов, – молил он отцовских богов. Его Джон по крайней мере мог ненавидеть без усилий. – Отдайте мне Стира».

Пальцы начинали неметь, из большого сочилась кровь, но Джон продолжал свое дело. Вспышка пламени привлекла его внимание, и он, взглянув туда, увидел, что загорелась дверь трапезной. Через несколько мгновений огонь охватил все большое бревенчатое строение. Джон знал, что Трехпалый Хобб со своими помощниками теперь на Стене, но тем не менее его словно в живот двинули.

– ДЖОН, – гаркнул Глухой Дик, – оружейная! – Одичалые влезли на крышу, и у одного был факел. Дик вскочил на зубец, прижал арбалет к плечу и выстрелил в одичалого с факелом.

Он промахнулся, но какой-то лучник снизу нашел свою цель.

Фоллард, не издав ни звука, свалился с башни вниз головой. До земли было сто футов. Джон выглянул из-за соломенного солдата, стараясь определить, откуда стреляли. В тот же миг тело Дика ударилось оземь, и Джон футах в десяти от него разглядел кожаный щит, потрепанный плащ и гриву густых рыжих волос. «Поцелованная огнем, – подумал он. – Счастливица». Джон поднял лук, но пальцы не слушались его, и она исчезла столь же внезапно, как появилась. Выругавшись, Джон пустил стрелу в одичалых на крыше оружейной, но тоже не попал.

Теперь загорелась и восточная конюшня – оттуда валил дым и летели клочья горящего сена. Вот провалилась крыша, и пламя взревело так, что почти заглушило боевые рога теннов. Полсотни их тесным строем шло по Королевскому тракту, держа щиты над головами. Другие тем временем бежали через огород и мощеный двор, в обход старого колодца. Трое взломали дверь в жилище мейстера Эйемона. На вершине Молчаливой башни стальные мечи вели отчаянную битву с бронзовыми топорами. «Танец становится все горячее», – подумал он.

Джон доковылял до Атласа и схватил его за плечо, крикнув:

– За мной. – Вместе они перешли к северному парапету, выходящему на ворота и баррикаду Донала Нойе. Тенны в полушлемах, с бронзовыми дисками на длинных кожаных рубахах, поспели туда раньше них. Топоры у них были бронзовые, а кое у кого и каменные. Листообразные наконечники коротких копий отливали красным при свете горящей конюшни. Крича что-то на древнем языке, они ринулись на баррикаду. Копья кололи, топоры рубили, зерно и брызги крови взлетали в воздух. С лестницы на теннов сыпались стрелы из луков и арбалетов.

– Что нам делать? – крикнул Атлас.

– Убивать их, – прокричал в ответ Джон с черной стрелой в руке.

Ни один лучник не мог пожелать себе лучшей цели. Тенны лезли через мешки и бочонки спинами к Королевской башне. Джон и Атлас случайно выбрали одного и того же одичалого, уже добравшегося до верха баррикады. Стрела из лука попала ему в шею, из арбалета – между лопатками. Миг спустя чей-то меч полоснул его по животу, и тенн повалился на лезущих сзади. Колчан Джона снова опустел. Оставив Атласа перезаряжать арбалет, он пошел за новым, но не успел сделать и трех шагов, как люк перед ним распахнулся. «Проклятие! Я не слышал даже, как взломали дверь».

Раздумывать или звать на помощь было некогда. Джон бросил лук, достал из-за плеча Длинный Коготь и рубанул по вынырнувшей из люка макушке. Бронза – не преграда для валирийской стали. Меч, разрубив шлем, вошел глубоко в череп, и тенн полетел вниз. По крикам Джон понял, что с ним были и другие. Отступив назад, он кликнул Атласа. Следующий тенн, показавшийся из люка, получил стрелу в лицо и тоже скрылся.

– Масло, – скомандовал Джон. Вдвоем они надели толстые стеганые рукавицы, лежащие наготове у костра, подняли тяжелый котелок с кипящим маслом и опрокинули его на теннов. Джон еще в жизни не слышал таких жутких воплей, Атлас же выглядел так, будто его сейчас вырвет. Джон захлопнул ногой люк, задвинул на него чугунный котел и грубо тряхнул красавчика. – После поблюешь, – прикрикнул Джон. – Пошли.

Их не было у парапета всего несколько мгновений, но внизу уже все успело перемениться. Дюжина черных братьев и несколько кротогородцев еще бились на вершине баррикады, но одичалые теснили их по всему заграждению. Один проткнул копьем живот Раста с такой силой, что поднял парня на воздух. Молодой Хенли погиб, Старый Хенли умирал, окруженный врагами. Пустышка рубил мечом, смеясь как полоумный – он перескакивал с бочки на бочку. И плащ хлопал у него за спиной. Бронзовый топор подсек его под колено, и смех перешел в булькающий вопль.

– Они вот-вот прорвутся, – сказал Атлас.

– Уже прорвались, – ответил Джон.

Все произошло очень быстро. Сперва дрогнул один кротогородец, за ним другой, и все поселяне, бросая оружие, побежали с баррикады. Братьев было слишком мало, чтобы выстоять без них. Джон видел, как они пытаются сомкнуться и отойти назад, но одичалые навалились на них, и они тоже обратились в беспорядочное бегство. Дорниец Дилли, споткнувшись, упал, и тенн с размаху вонзил копье ему в спину. Медлительный одышливый Кегс уже почти добрался до нижней ступеньки лестницы, когда тенн схватил его за плащ и развернул к себе… но стрела из арбалета остановила тенна, не дав ему опустить свой топор.

– Попал! – крикнул Атлас, а Кегс пополз вверх по лестнице на четвереньках.

«Ворота потеряны», – подумал Джон. Донал Нойе накрепко запер их, но теперь они на виду – железная решетка мерцает красным при свете пожара, а за ней начинается черный туннель. Последние защитники взбираются по извилистой лестнице на безопасную вершину Стены.

– Каким богам ты молишься? – спросил Джон Атласа.

– Семерым, – ответил тот.

– Ну так молись. Молись своим новым богам, а я помолюсь своим старым.

Из-за стычки у люка Джон позабыл наполнить свой колчан и сделал это теперь, подобрав заодно и лук. Котел на крышке люка так и не шелохнулся – пока им, видимо, ничего не грозило. «Танец идет своим чередом, а мы смотрим на него с галереи, – подумал он, ковыляя обратно. Атлас стрелял по одичалым на лестнице и перезаряжал арбалет, укрываясь за парапетом. – Мордашка у него смазливая, но руки ловкие».

Бой теперь переместился на лестницу. Нойе поставил на двух нижних площадках копейщиков, но повальное бегство горожан заразило их, и они отступили на третью площадку, а тех, кто замешкался, убили тенны. Лучники и арбалетчики, размещенные выше, стреляли, стараясь не попасть в своих. Джон тоже прицелился и сбил, к своему удовлетворению, одного из одичалых. От пожара Стена заливалась слезами, и огни плясали, отражаясь на мокром льду. Лестница тряслась от топота спасающихся бегством людей.

Джон снова зарядил, натянул и выстрелил, но их с Атласом было только двое, тогда как по лестнице теперь взбирались добрых шестьдесят или семьдесят теннов. Опьяненные победой, они убивали всех на своем пути. На четвертой площадке трое черных братьев встретили их плечом к плечу, но бой длился недолго: волна одичалых перехлестнула через них, и кровь их закапала со ступеней.

«Наиболее уязвимым человек в бою становится, когда он обращается в бегство, – сказал как-то Джону лорд Эддард. – Бегущий человек для солдата все равно что раненый зверь – он разжигает жажду убивать». Лучники на пятой площадке пустились наутек еще до того, как бой докатился до них. Это было уже откровенное бегство.

– Тащи факелы, – приказал Атласу Джон. У костра их лежало четыре, обмотанные промасленными тряпками, вместе с дюжиной огненных стрел. Атлас зажег один факел от костра, а остальные принес под мышкой. Страх овладел им с новой силой, и Джон понимал его, потому что сам боялся.

В этот миг он увидел Стира. Магнар карабкался через баррикаду среди вспоротых мешков, разбитых бочек и трупов, своих и чужих. Его чешуйчатая бронзовая броня отливала темным блеском. Он снял шлем, чтобы лучше видеть свое торжество, и улыбался – лысый, безухий сукин сын. В руке он держал длинное копье из чардрева с фигурным бронзовым наконечником. Указав этим копьем на ворота, он прокричал что-то на древнем языке полудюжине теннов, окружавших его. «Опоздал, – подумал Джон. – Лучше бы ты перевел своих людей через баррикаду – тогда, глядишь, и спас бы кое-кого».

Наверху низко и протяжно протрубил рог. Звук шел не с вершины Стены, а с девятой площадки в двухстах футах над землей, где стоял Донал Нойе.

Джон наложил на тетиву огненную стрелу, и Атлас поджег ее факелом. Став на парапет, он прицелился и выстрелил. Стрела, волоча за собой огненные ленты, полетела вперед и вонзилась в цель.

Не в Стира – в лестницу. Вернее, в кучу мешков и бочек, которые Донал навалил под лестницей до самой первой площадки. В бочках было сало и лампадное масло, в мешках – промасленное тряпье, сухие листья, кора и щепки.

– Еще, – сказал Джон. – Еще. Еще. – Другие лучники с ближних башен стреляли тоже – некоторые пускали стрелы по высокой дуге, чтобы те падали сверху вниз. У Джона вышли все огненные стрелы, и они с Атласом принялись метать в цель зажженные факелы.

Наверху расцвел встречный огонь. Рассохшиеся ступени впитывали масло, как губка, и Донал щедро пропитал их от девятой площадки до седьмой. Джон мог лишь надеяться, что все их люди успели подняться наверх до того, как Нойе стал бросать факелы. Черным братьям план оружейника был известен заранее, а вот горожанам – нет.

Огонь и ветер доделали остальное. Джону оставалось только смотреть. Для одичалых на лестнице, оказавшихся между двух огней, спасения не было. Одни продолжали взбираться наверх и гибли, другие бежали вниз и тоже гибли, третьи оставались на месте и разделяли участь остальных. Многие прыгали с лестницы и разбивались. Лед на Стене треснул от жара, и вся нижняя треть лестницы обвалилась вместе с несколькими тоннами льда, увлекая с собой около двадцати теннов, зажатых между двух огней. Это был последний миг, когда Джон видел Стира, магнара теннов. «Стена защищает себя сама», – подумал Джон.