Текст книги "Грезы Февра (сборник)"

Я не знал, что означают полученные результаты, но меня просто лихорадило от одолевавших идей. Мне казалось, что отсутствие определенных элементов – именно та причина, которая лежит в основе моей потребности пить чужую кровь. В тот месяц, после того как пришла жажда и я утолил ее, я взял на анализ образец собственной крови. Состав моей крови изменился! Каким-то образом кровь жертвы в моем организме преобразовала мою собственную. Она стала богаче и гуще, во всяком случае, на некоторое время. С тех пор кровь на анализ я брал у себя ежедневно. С каждым днем она становилась все беднее и беднее. Вероятно, жажда наступает тогда, когда состав крови доходит до критического уровня, подумал я.

Все же мое предположение не давало ответа на многие другие вопросы. Почему крови животных недостаточно, чтобы утолить эту потребность? Или даже человеческой, но взятой от трупа? Утрачивает ли она со смертью некоторые из своих качеств? Почему я не знал жажды до двадцати лет? Что было в юные годы? Ответы на те вопросы отсутствовали, и я не знал, как найти их. Но теперь, во всяком случае, у меня появилась надежда, точка отсчета. Я начал составлять рецепты снадобий.

Что тебе сказать?.. Годы ушли у меня на бесконечные эксперименты, исследования. Я использовал кровь людей и животных, всевозможные металлы и химические элементы. Я варил кровь, высушивал ее, пил ее сырой, смешивал с полынью, коньяком, со всякими жуткого запаха химическими консервантами, травами, солями, железом. Я перепробовал тысячу снадобий, и все напрасно. Дважды после приема порции очередного зелья меня начинало мутить и желудок выворачивало наизнанку. Все мои попытки заканчивались неудачно. Я мог опрокинуть в себя не один кувшин с зельем, кровью и медицинскими препаратами, и все же по ночам жажда продолжала выгонять меня на улицу. Теперь я убивал без зазрения совести и чувства вины. Я искал ответ и знал, что рано или поздно сумею победить свое животное начало. Я не отчаивался, Эбнер.

Наконец, в 1815 году я нашел долгожданный ответ.

Знаешь, некоторые из моих смесей оказывались более удачными, и тогда я продолжал работать над ними. Я изменял их состав, добавляя новые ингредиенты, меняя их сочетание, и терпеливо испытывал все на себе. Каждый раз я искал новые подходы. Состав, который я наконец создал, в качестве главного компонента включает овечью кровь, смешанную с концентрированным спиртом, который, похоже, способствовал сохранению ее качеств. Конечно, это описание сильно упрощено. В него для успокоения и приятных видений я ввел большое количество настойки опия, соли калия и железа, полынь и всякие другие травы, а также алхимические препараты, долгое время не находившие применения. Три года ушло у меня на поиск заветного состава. Как-то ночью 1815 года я выпил это снадобье, как выпивал ранее другие. В ту ночь жажда не посетила меня.

На другую ночь я почувствовал признаки беспокойства, обычно предшествующие наступлению жажды, налил себе стакан зелья и выпил его. Я боялся, что мой триумф окажется только иллюзорной мечтой. Но чувство пропало. В ту ночь жажды снова не было. Я не выходил из дома и никого не убивал.

Я тотчас приступил к работе, чтобы заготовить жидкость в больших количествах. Не всегда просто приготовить ее с соблюдением точных пропорций. Если смесь приготовлена неточно, она не оказывает должного эффекта. Но я очень старался. Ты видел результат, Эбнер. Мой особый напиток. Он всегда рядом со мной. Я сделал то, чего не сделал ни один представитель моей расы, хотя тогда, в минуту триумфа, еще не понимал этого. Я начинал новую эпоху для моего народа и вашего тоже. Тьма без страха, конец охоте и жертвам, конец бегству и отчаянию. Не будет больше ночей крови и деградации. Эбнер, я победил красную жажду!

Теперь я знаю, что мне необычайно повезло. Мои знания были поверхностными, а возможности ограниченными. Я думал, что разница между нашими видами заключается только в составе крови. Позже я понял, как жестоко заблуждался. Я полагал, что избыток кислорода влияет на распространение в крови лихорадки красной жажды. Сегодня же я думаю, что он придает моей расе силу и позволяет быстро восстанавливаться. Многое из того, что в 1815 году казалось мне научным фактом, теперь, как я вижу, является полной чепухой. Но это не имеет значения, поскольку ответ не был чепухой.

С тех пор я тоже убивал, отрицать не могу, Эбнер. Но убивал я так же, как и вы, по другим соображениям. После той ночи 1815 года в Шотландии я ни разу не вкусил кровь и не почувствовал позывов красной жажды.

Однако я не переставал учиться ни тогда, ни потом. В познании для меня заключается красота, и я радуюсь любому ее проявлению. Мне еще многое предстояло узнать о себе самом и своем народе. Но после сделанного мной великого открытия цель исследований изменилась, и я начал искать представителей моей расы. Сначала я прибегал к помощи агентов и писем. Позже, когда наступил мир, лично отправился в путешествие по континенту. Тогда мне стало известно о кончине отца.

Но куда более важным было то, что в старых провинциальных архивах я обнаружил записи, в которых говорилось, откуда он родом. Я отправился на предполагаемую родину отца. Прошел земли Рейна, Пруссию и Польшу. У поляков об отце сохранились отдаленные воспоминания как о неком затворнике, которого очень боялись их прапрадеды и если упоминали, то только шепотом. Кое-кто говорил, что он был тевтонским рыцарем. Другие отсылали меня дальше на восток, к Уральским горам. Но это не имело значения, поскольку тевтонские рыцари давно канули в Лету, а Урал находился так далеко, что слепо рыскать там в горах было глупо.

Не видя другого выхода, я решил пойти на риск. Надев на палец большой серебряный перстень и нацепив крест, что, как я надеялся, должно было оградить меня от излишних подозрений, я начал в открытую интересоваться вампирами, оборотнями и другими мифами. Одни смеялись мне в лицо и усмехались, другие крестились и старались побыстрее ретироваться, однако в большинстве своем люди с удовольствием рассказывали простоватому англичанину народные сказания, которые он хотел услышать. За это я угощал их едой и выпивкой. Рассказы их предопределяли направление моих поисков.

Дела продвигались ни шатко ни валко. Годы шли, а я все искал. Я выучил польский и болгарский, научился изъясняться по-русски. Я читал газеты на десятке языков, стараясь найти сообщения об убийствах, которые походили бы на случаи красной жажды. Дважды мне приходилось возвращаться в Англию, чтобы приготовить нового зелья и уделить некоторое время другим своим делам.

И наконец они сами нашли меня.

Я находился в Карпатах, на грязном сельском постоялом дворе. Ходил и задавал вопросы. И весть об этом разнеслась по окрестностям. Усталый и подавленный, с первыми признаками приближающейся жажды, я рано вернулся к себе в комнату. До рассвета было еще далеко. Сидя перед потрескивающим огнем, я потягивал свое снадобье, когда услышал звук, показавшийся мне сначала стуком ветра о заиндевелое окно. Я повернулся.

В комнате царила темнота, если не считать горевшего в очаге огня. Окно было открыто, и на фоне испещренной звездами черноты и снега я увидел фигуру человека, стоявшего на подоконнике. Он совершенно бесшумно, с кошачьей легкостью спрыгнул в комнату. За ним вслед в комнату ворвался холодный зимний ветер, неистовавший снаружи. Были видны только смутные очертания, но глаза его горели, Эбнер, они горели.

– Тебя интересуют вампиры, англичанин, – прошептал он на ломаном английском языке и тихо закрыл за собой окно.

Я на минуту испугался, Эбнер. Наверное, просто ледяной холод с улицы, хлынувший в комнату, бросил меня в дрожь, хотя в душе я думаю по-другому. Этот незнакомец предстал передо мной, как я много раз представал перед другими людьми, прежде чем наброситься на них и взять их жизни. Окруженный мраком, с горящими глазами, он был ужасен. Зубастая тень, передвигающаяся с грациозной уверенностью и говорящая зловещим шепотом. Когда я приподнялся со своего стула, он вышел на свет. Я увидел его ногти. Это были когти длиной в пять дюймов, черные и острые. Тогда я поднял глаза и увидел его лицо. Это лицо было мне знакомо с детства. Стоило только взглянуть на него, как имя само собой слетело с языка.

– Саймон, – произнес я.

Он застыл, и наши взгляды встретились.

Ты видел мои глаза, Эбнер. Думаю, ты видел в них и силу, и многое другое, более мрачное. То же можно сказать и о глазах любого представителя нашей расы. Месмер писал о животном магнетизме, о странной силе, которая присутствует в любом живом организме, только у одних она развита в большей, у других в меньшей степени.

Проявления этой силы я наблюдал и у людей. На войне два офицера могут отдать своим солдатам два одинаково безрассудных приказа. Один будет тут же убит своими же собственными солдатами, а второй, используя в аналогичной ситуации те же слова, сумеет убедить солдат по доброй воле последовать за ним на верную смерть. Этой силой, я думаю, в полной мере владел Бонапарт. У нас ею владеют практически все. Она чувствуется в наших голосах, особенно в наших глазах. Мы – охотники и взглядом способны обездвижить и успокоить нашу естественную добычу, подчинить ее своей воле, а иногда даже можем заставить ее оказать нам помощь в собственном убийстве.

Но тогда ничего этого я не знал. Я видел только глаза Саймона и пылающий в них огонь. Я чувствовал, как кипит в нем жажда, и вид его разжег давно дремавшую во мне жажду крови. Потянуло чем-то знакомым, я испугался. Я не мог отвести взгляда, и он тоже. Мы молча смотрели друг другу в глаза и медленно ходили по кругу, не в силах разорвать сцепку. Мой стакан упал на пол и разбился.

Не знаю, сколько времени прошло… Наконец Саймон опустил глаза, и все кончилось. Потом он сделал нечто странное, что испугало меня. Он встал передо мной на колени, перекусил себе на запястье вену, откуда хлынула фонтаном кровь, и протянул мне руку.

– Повелитель крови, – промолвил он по-французски.

Пульсирующая кровь в такой опасной близости вызвала у меня сухость во рту. Я схватил его за руку и, дрожа, начал наклоняться над ней. Только тут я опомнился. Я ударил Саймона наотмашь и резко отвернулся. Бутылка стояла на столе возле очага. Я налил два стакана, один тут же осушил, а второй подтолкнул ему. Саймон недоуменно посмотрел на меня.

– Выпей, – приказал я.

Он сделал так, как я велел. Я стал повелителем крови, и мое слово было законом.

Так все началось в Карпатах в 1826 году.

Саймон, как я знал, был одним из двух последователей моего отца. Отец мой являлся повелителем крови. С его смертью главным стал Саймон, поскольку был сильнее, чем его товарищ. На другую ночь он привел меня на место, где жил. Укромная комнатка, спрятавшаяся в руинах старой крепости в горах. Там я встретился с остальными: с женщиной, которая в моем детстве также служила в доме отца, и еще двумя из моего племени, которых ты называешь Смит и Браун. Саймон был их господином. Теперь его место занял я. Более того, я принес с собой свободу от красной жажды.

Итак, мы выпили моего снадобья и провели вместе много ночей. Из их уст начал я узнавать историю людей ночи, их образ жизни.

Мы являемся древним народом, Эбнер. Еще задолго до того, как ваша раса начала на жарком юге возводить города, мои предки темными зимами охотились на севере Европы. Наши легенды гласят, что мы пришли с Урала или степных просторов, откуда в течение столетий расселились по всему западу и югу. Мы населяли Польшу задолго до поляков, бродили по германским лесам до появления там германских варваров, мы пронеслись по России до того, как по ней прокатились татары, до возникновения Великого Новгорода. Древний в моем понятии означает не сотни лет, а тысячелетия.

Мы, как повествует наша история, представляли собой жестокое племя хитрых, лишенных шерсти существ. Мы и ночь были неразрывно связаны. Молниеносные, свободные, несущие смерть. По долгожительству мы превосходили всех остальных животных, которые не умели убивать, повелителей созидания. Так говорится в нашей истории. Все живое, о двух или о четырех ногах, в страхе бежало от нас. Все живое служило для нас пищей. Днем, сбившись в кучи, мы семьями спали в пещерах. Ночью мы владели миром.

Потом с юга в наш мир вторглась ваша раса. Люди дня, так похожие на нас и в то же время так отличающиеся. Вы были слабыми. Мы с легкостью убивали вас и упивались радостью, потому что в вас мы видели красоту, а мой народ всегда стремился к красоте. Вероятно, особенно привлекательным стало ваше сходство с нами. Многие столетия вы оставались для нас всего лишь добычей.

Однако время несло перемены. Моя раса отличалась долголетием, но мы были немногочисленны. Потребность в размножении, как ни странно, в нас отсутствует, в то время как у вас, людей, она является ведущей, почти такой, как в нас красная жажда.

Саймон, когда я спросил его о моей матери, сказал, что желание у представителей мужского пола моей расы возникает только тогда, когда представительницы женского пола входят в раж, но это случается очень редко, в основном только после того, как разделили одну добычу. Плодовитостью наши женщины не отличаются, о чем мы не жалеем, так как беременность для них зачастую означает смерть. Саймон сказал мне, что причиной смерти моей матери стал я сам, когда прорывался из матки наружу. Я причинил матери такие повреждения, что спасти ее не могли даже наши регенерационные способности. Так происходит в большинстве случаев, когда на свет появляются наши младенцы. Свою жизнь мы начинаем в крови и смерти и продолжаем жить так же.

В этом видится определенное равновесие. Бог дает и берет – если ты веришь в него, – или Природа – если не веришь. Мы способны прожить тысячу лет или даже больше. Если бы мы отличались такой же плодовитостью, как вы, то вскоре заполонили бы весь мир. Ваша раса все время размножается, увеличиваясь в числе подобно мухам, но и умираете вы, как мухи. Раны и болезни, которые проходят для нас незаметными, уносят вас без счета.

Неудивительно, что поначалу люди не занимали наших мыслей. Но вы плодились, строили города, учились. У вас, как и у нас, есть разум; в отличие от вас, у нас не было нужды использовать его, мы и так были сильны. Ваш род дал миру огонь, армии, луки и копья, одежду и искусство, письменность и языки. Цивилизацию, Эбнер. А став цивилизованными, вы не могли больше оставаться просто добычей. Вы начали преследовать нас, истреблять огнем и колами, врываясь средь бела дня в наши пещеры. Наша численность стала неуклонно сокращаться. Мы боролись с вами и гибли либо пытались скрыться, но куда бы мы ни подались, вы вскоре находили нас. В конце концов нам пришлось сделать то, к чему нас вынуждали. Мы начали учиться у вас.

Одежда и огонь, оружие и языки, словом, все. Ничего этого у нас раньше не было, как ты понимаешь. Все это мы позаимствовали у вас. Мы начали организовываться, думать и планировать и в конечном итоге полностью растворились среди вас. С тех пор мы живем в тени мира, возведенного вами, делая вид, что мы такие же, как вы. Ночами, крадучись, мы утоляли красную жажду, а в дневное время суток, дрожа от страха и ожидая возмездия, прятались по своим укрытиям. Так и жила моя раса, мой народ ночи. Так продолжалось многие сотни лет.

О нашей истории я узнал из уст Саймона, а он за много лет до того услышал ее из уст тех, кого больше нет с нами, кто ушел в мир иной. Саймон был старшим в обнаруженной мной горстке соплеменников. Он утверждает, что ему более шести сотен лет.

Я слышал и другие истории, легенды, которые своими корнями уходят за пределы устных преданий, туда, где лежат истоки нашего происхождения, в глубины времени, когда само время еще только начинало свой разбег. Но даже и там угадывалась рука ваших людей, потому что свои мифы мы черпали из христианской Библии. Браун, который одно время был проповедником, зачитывал мне отрывки из книги Бытия, об Адаме и Еве, об их детях Каине и Авеле, первых людях, единственных людях. Когда Каин убил Авеля, ему пришлось отправиться в изгнание, где на далекой земле Нод он нашел себе жену. Откуда она взялась, если других людей не существовало?

Библия не дает объяснения. Но Браун нашел ответ: Нод была страной ночи и тьмы, сказал он, и та женщина стала матерью нашего рода. Свое начало мы ведем от нее и Каина. Таким образом, потомками Каина являемся мы, а не чернокожие народы, как вы привыкли верить. Каин убил брата и скрылся. Так и мы должны убивать своих дальних родственников и прятаться с восходом солнца, поскольку солнце – это Божий лик. Мы сохранили свое долгожительство, что, согласно вашей Библии, в прежние времена было присуще всем людям. Но на нашей жизни лежит проклятие, и мы должны влачить ее в страхе и во мраке. Так думают многие из моих соплеменников. Однако есть и такие, которые придерживаются иного мнения и питаются другими мифами, принимая на веру легенды о вампирах и считая себя материальным воплощением зла.

Я слышал рассказы о давно ушедших предках, о битвах и преследованиях, о наших метаниях. Смит поведал мне о большом сражении на пустынном берегу Балтийского моря, которое произошло тысячу лет назад, когда несколько сотен представителей моего народа ночью напали на многотысячную орду, а когда над полем взошло солнце, оно осветило море трупов, залитых кровью. Это напомнило мне «Сеннекериба» Байрона.

Рассказывал Саймон и о чудесной Византии, где на протяжении столетий в роскоши и довольстве жило множество наших пращуров, затерявшихся в огромном, кишащем народом городе. Так продолжалось до тех пор, пока не пришли крестоносцы. Они разграбили и разрушили великий город и многих наших бросили в костер. Незваные гости принесли с собой крест; полагаю, именно так родилось предание о том, что моя раса боится креста и питает отвращение ко всем христианским символам.

Из уст многих я слышал легенду о построенном нами городе, огромном городе ночи, возведенном из железа и черного мрамора в темных пещерах в самом сердце Азии, у берегов подземной реки и моря, никогда не знавших солнечного света. Город наш был велик задолго до вознесения Рима, он древнее Ура. Так утверждали они, открыто противореча истории, поведанной мне ранее о голых зверях, в лунном свете продирающихся по заснеженным лесам. Согласно преданию, из города нас изгнали за какой-то проступок. С тех пор, забытые и никому не нужные, мы на протяжении тысячелетий бродим по земле. Город же как стоял, так и стоит на прежнем месте. Однажды в нашем роду должен появиться король, повелитель крови, более могущественный, чем те, которые были раньше, тот, кто соберет наш разбросанный по всему миру народ и отведет нас в наш город ночи на берегу не знающего солнечного света моря.

Эбнер, из всего того, что я услышал и узнал, легенда эта подействовала на меня сильнее всего. Я сомневаюсь, что такой огромный подземный город существует, сомневаюсь, что он вообще когда-либо существовал, однако сам факт такого предания свидетельствует о том, что народ мой не является носителем зла, не является бездушным сборищем вампиров из мифов. У нас нет искусства, нет литературы, мы даже не создали своего собственного языка, но легенда эта показывает, что мы обладаем воображением и способны мечтать. Мы никогда ничего не строили, ничего не создавали собственными руками. Мы пользовались творениями ваших рук, жили в ваших городах, паразитировали на ваших жизнях, питались вашей кровью, – но мы могли бы созидать, если бы нам представился шанс. Это сидит в нас, раз мы из уст в уста передаем легенды о наших собственных городах.

Красная жажда была нашим проклятием, она сделала наши расы врагами, она лишила мой народ благородных устремлений. Воистину, Каинова печать.

В прошлые века у нас были и великие вожди, Эбнер, повелители крови настоящие и вымышленные. У нас были наши Цезари и Соломоны, наши Иоанны Предтечи. Но мы ждем своего избавителя, своего Христа.

Сбившись в кучу в развалинах мрачного замка, слушая завывания ветра, Саймон и другие пили мой эликсир и рассказывали мне то, что знали, внимательно изучая меня алчными, горящими глазами. Я понимал, о чем они думают. Каждый из них на несколько сотен лет старше меня, но я был сильнее их, я стал повелителем крови, я принес им избавление от красной жажды. Я казался им получеловеком, Эбнер, во мне они увидели избавителя из легенды, долгожданного короля вампиров.

Я не смог отказаться от этого. Уже тогда я знал, что таково мое предназначение – вывести мой народ из мрака тьмы.

Мне так много нужно сделать, Эбнер, так много. Твой народ боязлив и суеверен, вы ненавидите нас, поэтому пока мы должны скрываться. Я видел, как вы воюете, читал о Владе Тепеше – который, между прочим, не относился к нашему числу, – о Гае Калигуле и других королях. Я видел, как вы сжигали своих женщин по одному только подозрению в принадлежности к нам, а здесь, в Новом Орлеане, стал свидетелем того, как себе подобных вы превращаете в рабов, порете их, продаете, как скот, и все только потому, что у них темный цвет кожи. Чернокожие люди по крови ближе к вам, чем мой род был, есть и будет. От их женщин вы способны иметь детей, в то время как о родстве между ночью и днем даже речи быть не может.

Нет, ради собственного спасения мы должны держаться подальше от людских глаз. Но, освободившись от красной жажды, мы, надеюсь, со временем сможем явиться перед наиболее просвещенными из вас, перед учеными мужами, вашими передовыми вождями. Мы во многом способны помочь друг другу, Эбнер! Мы расскажем вам о вашей собственной истории, и от нас вы многому научитесь. Пока мы только начинаем. Я уже поборол красную жажду и со временем, не без посторонней помощи, надеюсь победить само солнце, чтобы мы могли появляться средь бела дня. Ваши хирурги и медики помогли бы нашим женщинам в рождении детей, чтобы воспроизведение себе подобных не означало смерть.

Нет пределов тому, что в состоянии создать моя раса. Слушая Саймона, я понял, что мог бы сделать нас величайшим народом на земле. Однако сначала, чтобы начать задуманное, я должен отыскать и собрать его представителей.

Задача эта не из простых. Саймон сказал, что в дни его юности нас, разбросанных по Европе от Урала до Британии, было около тысячи. Согласно преданиям, некоторые из нас мигрировали на юг в Африку или на восток – в Монголию и Китай, но о точных маршрутах и местах мы не располагаем сколько-нибудь достоверными сведениями. Из той тысячи, которая скиталась по Европе, большинство погибло в войнах или на инквизиторских кострах, кого-то выследили и убили. Вероятно, уцелела жалкая сотня, полагает Саймон, а то и меньше. Уровень рождаемости у нас всегда был низок. Те же, кто выжил, разбросаны и напоказ себя не выставляют.

Так мы начали поиски, которые отняли у нас десятилетие. Не стану докучать тебе подробностями. В одной из церквей России мы нашли те книги, которые ты видел в моей каюте, единственный письменный источник, попавший ко мне из рук одного из нас. Я со временем расшифровал их. Там рассказывалось об общине, объединявшей пятьдесят человек крови, об их передвижениях, сражениях и смертях. Все они погибли, последние трое были распяты на кресте и сожжены за несколько столетий до моего рождения.

В Трансильвании мы обнаружили обгоревший остов стоящей в горах цитадели, в ее подземелье – костные останки двух представителей моего рода. Из скелетов торчали полусгнившие деревянные колы, а черепа были насажены на шесты. Я многое узнал, изучая скелеты, но никого из живых мы не увидели.

В Триесте удалось найти семью, которая при свете дня никогда не переступала порога своего дома. Ходили слухи об их необычной бледности. Эти люди оказались альбиносами. В Будапеште нам попалась одна богатая дама, которая порола своих служанок и пускала им кровь с помощью пиявок или ножа. Этой кровью она натирала свою кожу, чтобы сохранить красоту. Эта женщина оказалась одной из вас. Вынужден признаться, я собственными руками убил ее, такое отвращение она вызвала у меня. Ее поступками руководила не красная жажда, а злобная натура. Так ничего и никого не обнаружив, мы вернулись домой, в Шотландию.

Шли годы. Женщина из нашей группы, подруга Саймона, прислуживавшая в прошлом моему отцу, умерла. Причину ее смерти я так и не смог установить. Ей было менее пяти сотен лет. Я произвел вскрытие тела, и у нее оказалось по меньшей мере три органа, которые я никогда не видел у людей. Я мог лишь отдаленно догадываться об их предназначении. Сердце по размеру было в два раза меньше человеческого, а кишечник во много раз короче. Еще у нее имелся дополнительный желудок, как я понял, специально для усвоения крови. Нашлись и другие отличия, менее важные.

Я много читал, учил языки, писал стихи, поднаторел в политике. Мы посещали самые блестящие светские собрания, я говорю о себе и Саймоне. Смит и Браун, как ты их величаешь, никогда не проявляли интереса к английскому, поэтому вели более замкнутый образ жизни и держались вместе. Дважды мы с Саймоном отправлялись на континент, чтобы продолжить наши поиски. Один раз я отправил его в Индию, где на протяжении трех лет Саймон занимался поисками в одиночку.

Наконец, почти два года назад, в Лондоне, под самым своим носом мы нашли Кэтрин. Она, конечно, тоже принадлежит к нашему роду. И рассказала нам крайне интересную историю. Около 1750 года во Франции, Баварии и Австрии, а также в Италии проживала весьма значительная группа наших людей. Кэтрин даже назвала отдельные имена, кое-кто оказался знаком Саймону. Много лет она тщетно пыталась разыскать их. Кэтрин сообщила, что один из того числа в 1753 году был выслежен полицией Мюнхена и убит. Это напугало остальных. Тогда их повелитель крови решил, что Европа стала слишком густонаселенной для них, к тому же для собственной безопасности люди начали сплачиваться в специальные организации.

Они скрывались в тени и жили по подвалам. Численность наша, похоже, уменьшалась. Тогда он нанял корабль, который из Лиссабона отправился в Новый Свет, унося на борту уцелевшую горстку наших людей. Отсутствие цивилизации, бескрайние леса и грубые условия тамошней колониальной жизни сулили легкую добычу и безопасность. Почему среди них не оказалось моего отца, Кэтрин не могла сказать. Она тоже должна была присоединиться к ним, но гроза, заставшая ее в дороге, и сломанное колесо экипажа помешали Кэтрин попасть в Лиссабон вовремя. Когда она наконец добралась до места, корабль уже ушел.

Я тотчас помчался в Лиссабон, где углубился в изучение записей о грузовых и пассажирских перевозках того времени, сохранившихся в архивах. Мои труды не пропали даром. Как я и подозревал, корабль из своего вояжа так и не вернулся в порт приписки. Находясь в море так долго, наши люди не могли не перебить всю команду. Вопрос состоял в одном: сумели ли они достичь берегов Нового Света? Никаких записей относительно этого я не обнаружил. Все же мне удалось установить конечный пункт их маршрута – порт Нового Орлеана. Оттуда по реке Миссисипи они могли попасть в любое место континента.

Все остальное ясно и без слов. Мы тоже отправились в путь. Я не сомневался, что отыщу своих. Мне казалось, что, приобретя пароход, я получу комфорт, к которому привык, мобильность и свободу, в которых нуждаюсь для осуществления своей затеи. На реке всегда полно всяких эксцентричных личностей, кто станет обращать внимание еще на одного… Я полагал, что мне будет только на руку, если пойдет слух о сказочном пароходе и его загадочном капитане, который выходит из каюты только в ночное время суток. Слухи эти могли достичь ушей тех, для кого предназначались. Я ждал, что они придут ко мне, как в свое время пришел Саймон, и сделал нужный запрос. Так в Сент-Луисе произошла наша встреча.

Все остальное ты знаешь. Напоследок хочу сказать тебе еще кое-что. В Нью-Олбани, когда ты показал мне наш пароход, я не мог скрыть своего удовлетворения. «Грезы Февра» прекрасен, Эбнер. Он именно такой, каким и должен быть. Впервые за все время на свет не без нашей помощи появилась красивая вещь. Это начинание новое для нас. Название несколько испугало меня. Февр ассоциировался у нашего племени с другим понятием, так иносказательно обозначали красную жажду. Но Саймон справедливо заметил, что это название могло заинтриговать представителей моей расы.

Теперь ты знаешь правду, на которой так настаивал. Ты отчасти был честен со мной, и я полагаю, что ты не обманул меня, сказав, что не являешься суеверным. Если моим мечтам суждено сбыться, то непременно наступит время, когда день и ночь, преодолев сумрак страха, разделяющего нас, соединятся в рукопожатии. Приближается время риска. Пусть мы встретим его вместе. Мои мечты и твои, наш пароход, будущее моего народа и твоего, вампиры и скот – все это я отдаю на твой суд, Эбнер. Чем все закончится? Доверием или страхом? Кровью или хорошим вином? Станем ли мы друзьями или врагами?