Книга: Гебдомерос - Джорджо де Кирико

Де Кирико утверждал, что «мир полон демонов». И однажды он пожелал «обнажить демонизм каждой вещи». Так возникло произведение, известное как «Гебдомерос. Художник и его литературный демон», книга, высоко ценимая Батаем и Арагоном. Слово «Гебдомерос» (букв. «состоящий из семи частей») происходит от лат. Hebdomada, или Septimana – седмица. Для гностиков «Гебдомада» была «Седьмым небом». Символизм числа семь многогранен, но я полагаю, что следует обратиться к греко-римской традиции, поскольку своё детство де Кирико провёл в Афинах, что не могло не оказать влияния на творческий путь и судьбу художника. Семёрка была посвящена богу Аполлону, на лире которого семь струн, а также Аресу (Марсу) и Афине (Минерве). Как известно, у бога Пана было семь флейт. «Гебдомерос» - одна из самых необычных автобиографий когда-либо написанных человеком. Джорджо де Кирико приступил к работе над своей книгой, когда ему исполнилось 30 лет. Возраст, в котором ницшеанский Заратустра покинул людей и ушёл в горы.

Так кто же такой Гебдомерос? Он представляется человеком неустанно размышляющим, погружённым в себя, но мы практически не знаем, о чём он думает, - вместо этого де Кирико открывает нам своего демона как созерцателя, чей внутренний мир наиболее всего выразим в архитектурных построениях, объектах предметного мира, которые олицетворяют различные ощущения Гебдомероса. Де Кирико, несомненно, поэт пространства. Живые, аскетичные комнаты вмещают в себя Идеи, становятся временными приютами для призраков, - де Кирико в мгновение ока превращает комнату в корабль и видит сходство между дверью и могильной плитой. В его Вселенной безветренно, воля художника повелела растениям уйти в небытие, зато здания играют важную роль. Вот как описывается гостиница: «…эта гостиница будила мысли о бессмертии и пробуждала в памяти теорию, согласно которой ничто не может быть уничтоженным, а всё продолжает существовать, меняя лишь форму и материю». В этом пространстве находится Гебдомерос, одинокий, мечтающий найти избранников среди тех, кто его окружает, но обреченный быть разочарованным. Он замечал, что люди разучились оставаться свободными, жизнь свою они проводят в состоянии скованности, не дающей им «двигать руками и ногами, бегать и прыгать, лазить и плакать, толково изъясняться, писать и рисовать, короче говоря, понимать и творить». Из всех символов Гебдомероса интересовал УЗЕЛ. У него даже родилась целая концепция: помимо людей-узлов (символов глупости), был огромный узел, называемый Жизнью. Его развязывала Смерть. Но и Смерть была узлом, который распутывает Рождение. Ещё существовал Сон. Для Гебдомероса это двойной узел. «Окончательное же развязывание узла, по его мнению, происходило в вечности, за гранью жизни и смерти».

Вначале Гебдомерос произвёл на меня впечатление чего-то раздробленного, едва намеченного рукой художника, взявшей за опору не кисть, а перо. Но чем больше страниц оставалось позади, тем бесспорнее становилось, что литературный демон Джорджо де Кирико обладает одним характерным качеством – неуловимостью. Да, он неуловим, как тень, ложащаяся на предметы, дабы стать сопричастной им каждому. Наверное, так обнажается демонизм вещей.

Я знаю, что у Гебдомероса нет лица, нет узнаваемых черт, которые можно бесконечно обсуждать или править. Персонажи де Кирико – это Идеи, архетипические фигуры, несущие вполне конкретный смысл. Художник возрождает в своих грёзах наяву античную культуру, его люди становятся статуями, манекенами, при этом никогда не теряя главного – Идеи. Насколько незрячи статуи, настолько же незрячи персонажи, населяющие Вселенную де Кирико. Он закрывает их глаза. Так на «Портрете Гийома Аполлинера» появляются солнцезащитные очки, а человек, изображённый на полотне «Детский разум» прикрыл глаза веками, отгораживаясь от внешнего мира. Гладиаторы напоминают манекены, подобная же мистификация была присуща фотографу Ману Рэю. Но глаза он закрывает не только им, - прежде всего себе: «То, что я слышу, ничего не значит; существует только то, что я вижу своими глазами, - и даже более того, то, я вижу с закрытыми глазами». Взгляд, обращённый внутрь, являет нам изнанку мира, алогичного настолько, что перчатка в нём может соседствовать с бюстом.

Особое место во Вселенной де Кирико занимает образ Меркурия, «открывавшего метафизикам тайны богов». Примечателен ртутный термометр, заменивший вестника богов на картине «Сон Товии». Известно, что во время своего пребывания в Феррасе (1917 г.), городе накрепко связанным с великим Парацельсом, художник увлёкся алхимической символикой. «Сон Товии» он создал именно в 1917 году. «Художник по сути, если он не полный глупец, всегда немного маг или алхимик», - писал де Кирико. Его Гебдомерос считал сон чем-то священным, на каждой ножке его кровати был вырезан образ уже упомянутого мною Меркурия. Сознание де Кирико мифологично и это отличает его, самобытного и не имевшего предтеч, от других мастеров. Осмелюсь предположить, что Джорджо де Кирико подсознательно двигался по направлению к алхимической цели – объединить Меркурий (Ртуть) и Сульфур (Серу). На одном из автопортретов (1923) он изобразил себя на фоне бюста Меркурия в роли пророка, получившего высшее знание. Не зря его Гебдомерос настолько отчуждён от внешнего, словно поместил свой Меркурий в некий алхимический сосуд и принялся нагревать его, пряча от наблюдателей свои сокровенные мысли. Де Кирико сталкивает нас только с его ощущениями, которые, как я уже писала выше, обрели форму предметов. Это первая стадия Великого Делания, на что указывают также и сны Гебдомероса, где явно просматривается мотив сражения. Это преднигредная стадия. Мысли Гебдомероса обнажаются лишь когда он переживает душевную лихорадку. Осознание относительности всех законов, созданных людским невежеством, настигает его как удар. «Твоя жизнь – это твоя жизнь! Ступай и действуй: и ни Божий, ни человеческий суд не вправе будут тебя упрекнуть…» Гебдомерос, словно городской призрак, ищет себя самого, дабы вернуть утраченную целостность, развеять томящую тоску, которая заставляет его то обращаться к ученикам с пространными монологами, то прятаться от людей, понимая, что избранных среди них нет. Однажды Гебдомерос просыпается с чувством уверенности. Но уверенности в чём? Де Кирико не говорит. Только вновь обращает взор своего демона к внешнему миру: «Полубоги, одетые как все, прогуливались вдоль тротуаров…» Ощущается окончание какого-то периода, сравнимое с выздоровлением. Лишь теперь образ Гебдомероса становится чётче: он горд, утверждён в своём превосходстве, ему присуще чувство справедливости, он начинает видеть необходимость даже в существовании недругов, ибо они выполняют определённую роль. «Гебдомерос распахнул окно в мир, на сцене которого жизнь разыгрывала свой спектакль». Стоя на палубе корабля, он познаёт Любовь в глазах Богини Бессмертия. Не говорит ли это о том, что Гебдомерос перешёл ко второй стадии, называемой Coniunctio? Если это замечание справедливо, то своим «Гебдомеросом» Джорджо де Кирико в возрасте 30 лет начал путь к обретению Целостности, оставив потомкам летопись внутренних исканий. Один из автопортретов художника назван «Что мне любить помимо тайны?» Его литературный демон и был той тайной, которая жила внутри Джорджо де Кирико, самой сутью, самим центром, к которому направился итальянский художник. Гебдомерос – это символ обретённой целостности, совершенная семёрка.

В заключение мне остаётся добавить, что, дерзнув обнажить демонизм каждой вещи, вы касаетесь струн аполлоновой лиры, и пространство наполняется звуком, который отныне будет сопровождать вас всюду, куда бы вы ни пошли. Останется лишь закрыть глаза и научиться видеть тайну, как видел её де Кирико.