Текст книги "Вавилонские книги. Книга 3. Король отверженных"

Глава седьмая

Приближайтесь к офицеру полиции, как к бродячей собаке на улице: говорите ласково, держите руки подальше от карманов и не смотрите ему или ей в глаза слишком долго.

Популярный путеводитель по Вавилонской башне, IV. II

Нет-нет! Пожалуйста, не тасуйте их, – сказал Сенлин констеблю, который начал рыться в газетной стопке на комоде. – Они взяты взаймы, и, если я верну их не в том порядке, придется платить штраф, – объяснил он, когда офицер нахмурился.

Генерал Эйгенграу был не из тех людей, которые ходят по комнате без необходимости, возможно предпочитая, чтобы комната двигалась вокруг него, но он слабым жестом велел подручному не спорить. Офицер перестал ворошить газеты и принялся выдергивать ящики из комода. Рубашки и нижнее белье Сенлина свалились в кучу, которую офицер потыкал отполированным мыском черного сапога.

Первое, что сделал Эйгенграу, когда встал посреди комнаты, – попросил у Сенлина документы. Сенлин предъявил удостоверение Сирила Пинфилда – гражданина удела Боскопия, визитную карточку, лицензию бухгалтера и письмо из банка. Сенлин мог только надеяться, что Байрон и впрямь столь талантливый фальсификатор, каким он себя считал.

Изучая бумаги Пинфилда, Эйгенграу сказал:

– Вы говорили, сэр, что вам нездоровилось, поэтому вы рано ушли из театра и выбежали под дождь. После чего вы заметили мистера Кавендиша и мистера Брауна с ходом в переулке.

Сенлин изо всех сил старался сосредоточиться на генерале, но при этом краем глаза наблюдал за блюстительницей Хейст, которая тщательно и вдумчиво осматривала комнату. Сенлин изо всех сил старался не смотреть на коробку из-под сигар, полную посланцев Сфинкса. Они были завернуты в тонкий слой табака для маскировки. Ему оставалось только надеяться, что она не курит.

Генерал продолжил свое краткое изложение:

– Вы увидели драку между тремя мужчинами. А потом подошли и ударили Кавендиша…

– Это была не драка, – возразил Сенлин. – Они мучили этого человека, хода.

– Не такой уж редкий вид развлечения, – сказал Эйгенграу. – Хотя обычно это не прелюдия к убийству.

Сердитое лицо блюстительницы Хейст смягчилось, когда она заметила коробку из-под сигар, спрятанную под случайным экземпляром «Ежедневной грезы». Ее механические пальцы были достаточно гибкими, чтобы ухватить тонкий край крышки и открыть ее. Она заглянула внутрь, где лежали завернутые в табак мотыльки, и улыбнулась.

«Ах, – подумал Сенлин, – конечно же, она курит».

Незадолго до отъезда Сенлин спросил Сфинкса, почему она не может послать блюстителей, если так уверена, что Марат и его подручные представляют опасность для Башни. Несомненно, блюстители лучше подготовлены для такого предприятия, и разве не в этом была цель их существования?

«Нужно ли напоминать тебе, – ответила хозяйка Башни, – что Марат тоже когда-то был блюстителем? Дело в том, что мои подчиненные уже не так надежны, как в былые времена. Я по-прежнему надеюсь, что хоть кто-то сохранил верность мне. Но некоторые состарились и размякли, стали бесполезны; некоторых испортили пороком и роскошью; у некоторых рассудок подорван возрастом и работой».

Сенлин подумал, что это очень благородный способ описать Красную Руку, но решил не злить Сфинкса замечанием.

«Некоторые блюстители теперь более лояльны к своим хозяевам, чем ко мне. Признаюсь, я ими пренебрегала. Но теперь уже невозможно узнать, кому я могу доверять. Я предлагаю тебе и впредь очень, очень тщательно подбирать доверенных лиц».

Блюстительница Хейст вытащила сигару и с восхищением покатала ее между большим и указательным пальцами.

Схватив с прикроватной тумбочки хрустальную зажигалку, Сенлин улыбнулся и поспешно подошел к ней:

– Они просто замечательные. Вручную скручены гиббонами в Альгезе. Великолепные создания. – Он неумело щелкнул кремневым колесом, и пламя не вспыхнуло. – Они прилежные работники, хотя и любят лизать сигары. – Блюстительница, которая уже поднесла сигару к губам, хмуро уставилась на нее. – От этого появляется привкус плесени, но зато какие неповторимые ощущения…

– Обезьяна это облизала? – спросила Хейст.

– Формально гиббоны – это обезьяны.

Она бросила сигару в коробку и проигнорировала притворную обиду на лице Сенлина, когда тот закрыл зажигалку.

– А вы можете описать хода? – спросила Хейст.

– Ой, да ладно, Хейст, – вмешался Эйгенграу. – Лысый, недокормленный, хромой, с плохими зубами и железным ошейником. Они все выглядят одинаково. С таким же успехом вы могли бы попросить описать голубя. – Генерал сложил документы Пинфилда и сунул их под мышку.

Это показалось Сенлину дурным знаком.

– Он был не очень высок, – сказал Сенлин, надеясь успокоить Хейст. – Примерно такого роста. – Он протянул руку на уровне середины груди. – С очень узкими плечами. Ему было, наверное, лет пятьдесят. Он был весь в побелке, но я думаю, что смогу опознать его, если вы его найдете. Я очень наблюдателен.

– Это очень удобно, – сказала Хейст, скрестив прекрасные руки на груди. Они тихо зазвенели, соприкоснувшись друг с другом. От гравированных локтевых суставов поднимались струйки пара. То, что Сенлин поначалу принял за доспехи, несомненно, было движителем Сфинкса. Он видел знакомое искусство в узорах, которые змеились на пластинах, имитирующих мускулы. Они выглядели такими же сложными, как завитки на дереве. – Вы признаете, что дрались с Кавендишем и Брауном, но настаиваете, что не убивали их. Нет, их убил невысокий, узкоплечий пятидесятилетний ход. Он поднял камень и ударил сначала одного, а потом другого – насмерть. В то время как вы стояли там, будучи… как вы сказали? Очень наблюдательным.

– Да, – сказал Сенлин, видя, что ему совсем не удалось завоевать ее симпатию.

– Нет. – Она покачала головой. – Я думаю, что никакого хода не было. В том переулке были только Кавендиш, Браун и вы. Возможно, они оскорбили вас еще раньше, вечером. Так обычно происходит. Они оскорбляли вашу ужасную манеру одеваться, неуклюжий танец или неспособность удовлетворить женщину. Вы обиделись. Вы последовали за ними в переулок, подобрали подходящий булыжник и застали их врасплох. Убив их, вы плеснули немного краски, чтобы все выглядело так, будто в этом замешан ход.

– «Так обычно происходит»? – переспросил Сенлин, и его спокойствие пошатнулось. Он знал, что его провоцируют, надеясь услышать что-нибудь опрометчивое или откровенное. – У вас тут вместо доказательств – презумпции? Подобное должно сильно упростить работу. Зачем нужны расследование, суд или король, если уж на то пошло, когда есть вы – и вы можете рассказать, как оно происходит обычно?

Блюстительница шагнула к нему, подняв на ходу золотой палец. Пол продолжал дрожать даже после того, как она остановилась.

– Почему вы вмешались ради хода? Хотите, чтобы я поверила, будто в разгар ливня вы увидели, как пара пьяниц издевается над ходом в переулке, и, вместо того чтобы пойти туда, где сухо, или позвать на помощь кого-то влиятельного, вступились сами? Что мне теперь с этим делать? Вы либо сумасшедший, либо лжец!

Хейст задыхалась от гнева. Воздух в комнате казался разреженным и спертым.

Сенлин не сомневался, что в участке его разоблачат. Они сверят его билет со списком пассажиров корабля и сразу же обнаружат подделку, и она потянет за собой остальное. Нет, нельзя допустить, чтобы его арестовали. Он решил попробовать другую тактику, а именно – напомнить им, кто он такой: неуклюжий боскоп.

– Я скажу вам, кто я такой. Я неудачник! – воскликнул он дрогнувшим голосом. Раздался знакомый, но оттого не менее тревожный звук вынимаемых из ножен мечей. Теперь пути назад не было, и он ринулся дальше. – Я чудак! Даже среди моих соотечественников я являюсь предметом насмешек. Они смеются надо мной, потому что я не стыжусь своих страстей. Я горжусь своей улиточной фермой, своей коллекцией кружев, своей поэзией. Всю жизнь они называли меня нюней и тряпкой, ведь ничто так не угрожает хрупкой мужественности хулигана, как честные пристрастия других мужчин. Этот мир полон тиранов, полон людей, которые не могут возвыситься посредством собственных усилий, и поэтому они тратят жизнь на то, чтобы низвести других до своего невысокого и отвратительного уровня.

– Когда я увидел, как эти мужчины мучают хода – который тоже человек! – я бросился на его защиту. Если бы я знал, что ход воспользуется моей помощью и убьет их, я бы не стал вмешиваться. Я не люблю кровопролития. – Сенлин зажмурился, его голос дрожал от волнения и неподдельного страха. – Но я сделал то, что хотел бы, чтобы другие сделали для меня. Я восстал против притеснителей.

Сенлин открыл глаза и обнаружил, что Джорджина Хейст пристально смотрит на него. Она, казалось, пыталась прочесть что-то, напечатанное очень маленькими буквами на внутренней стороне его черепа. Наконец блюстительница отвела взгляд и махнула офицерам. От звука мечей, скользнувших обратно в ножны, Сенлин вздохнул с облегчением.

– А этот ход вам ничего не говорил? – спросил Эйгенграу.

Вопрос застал Сенлина врасплох, он заколебался, но почувствовал: у него нет другого выбора, кроме как признаться во всем и надеяться, что это поможет делу.

– Сказал. Но я не понял смысла. Вот его слова: «Приди, Король Ходов».

Эйгенграу и Хейст обменялись взглядами, говорившими о том, что они уже слышали эту фразу раньше.

– Возможно, нам следует продолжить разговор в более официальной обстановке, – сказал Эйгенграу, кивая офицеру, который достал наручники. – Не смотрите так печально, мистер Пинфилд. Просто небольшой публичный театр. Половину Пелфии уже арестовывали. Никто не возражает. Это всего лишь еще один способ увидеть свое имя в газетах. А теперь, если хотите устроить сцену, я бы посоветовал вам подождать, пока мы не окажемся на улице. Нет смысла кричать до хрипоты там, где этого никто не услышит. Офицеры будут рады избить вас, чтобы усилить драму, если пожелаете.

Почувствовав внезапное и всепоглощающее онемение в груди, Сенлин вытянул вперед запястья. Он смотрел, как на них надевают кандалы, тяжелые и холодные. По мере того как он наблюдал за затягивающимися винтами, его руки, казалось, становились все более далекими. Окружающий мир отступал. Он увидел свою макушку так, словно стоял на собственных плечах и смотрел вниз. Гостиничный номер уменьшился до размеров ящика письменного стола. Кровать походила на лист бумаги. Солдаты были такими же маленькими, как перья, скрепки и монеты. Ящик-комната постепенно закрывался, и темнота впилась в Сенлина.

– Прошу прощения, – произнес молодой дрожащий голос.

Сенлин поймал себя на том, что его дрожащие колени вот-вот подогнутся. Он сделал глубокий вдох, и комната опять проступила вокруг.

Молодой коридорный в дверях выглядел немного испуганным, но в то же время взволнованным столь экстравагантной сценой. Он стоял по стойке смирно в малиновой ливрее, держа в руках сервировочное блюдо с крышкой.

– Я принес завтрак мистера Пинфилда. И еще письмо.

– Иди сюда, парень, – сказал генерал.

Коридорный обошел офицеров, которые даже не пытались подвинуться.

Поискав свободное место, чтобы поставить поднос среди разбросанной как попало одежды и газет, коридорный в конце концов водрузил его на шаткую стопку бумаг. Он приподнял куполообразную крышку, явив взглядам два слабо поджаренных тоста без ничего, чашку с теплой водой и дольку лимона. На втором блюдце лежало внушительного вида письмо.

Взяв письмо, генерал обратил внимание на скудный завтрак арестованного.

– Надеетесь покарать ленточного червя, мистер Пинфилд? – спросил он со смешком. Потом дал юноше несколько монет и повернулся лицом к закованному в кандалы постояльцу. – Поскольку сейчас у вас нет такой возможности, позвольте мне… – Эйгенграу уже сломал печать и начал читать письмо, как вдруг его голос затих.

Когда он снова поднял голову, в его глазах был совсем другой свет.

– Да, теперь мы можем это снять, – сказал он тому же офицеру, который запирал оковы.

Замешательство лишь самую малость ослабило облегчение, захлестнувшее Сенлина.

– Похоже, у вас сегодня есть кое-какие дела, мистер Пинфилд, – сказал Эйгенграу, когда с «боскопа» сняли кандалы. – Не хочу вам мешать. Мы ценим время, которое вы нам уделили сегодня утром. – Он вернул документы Сенлина вместе со вскрытым письмом и улыбнулся, как тому показалось, понимающе. – Мы дадим знать, если нам понадобится что-нибудь еще. Но не думаю, что это произойдет.

С этими словами генерал и офицеры вышли из комнаты так же внезапно, как и появились.

Джорджина Хейст вышла последней и уже почти скрылась за дверью, когда Сенлин сказал:

– Простите!

Она помедлила, повернув голову ровно настолько, чтобы показать, что слушает, но долго слушать не собиралась. На щите ее спины было выгравировано огромное дерево, листья, кроны, ветви и корни которого, казалось, обвивались вокруг нее. Золотое древо жизни.

– Вы знаете, кто такой Король Ходов?

На какую-то долю секунды показалось, что она вот-вот ответит, но потом блюстительница с трудом сглотнула ком в горле и отрезала:

– Не ваше дело.

Она хлопнула дверью так резко, что от порыва ветра бумаги полетели на пол.

Сенлин посмотрел на письмо, которое держал в руке. Бумага была белая, отличного качества. Он открыл и прочитал:

Уважаемый мистер Пинфилд,

спасибо за Ваше письмо. Я хотел бы услышать больше о Вашем предложении. Почему бы нам не обсудить это дело попозже сегодня утром? У меня зарезервирован столик в «Клубе талантов» над Колизеем. Я надеюсь, что Вы знакомы с ним. Прилагаю свою визитку. Покажите ее человеку у двери, и он Вас проводит.

Сердечно Ваш,

герцог Вильгельм Гораций Пелл

Сенлин вынул визитную карточку герцога. На лицевой стороне было выбито его имя и титул. На обратной красовался квадрат из золотой фольги, который содержал три белые линии, парящие одна над другой. Булавка на лацкане пиджака генерала Эйгенграу представляла собой тот же символ. Под белыми полосками шрифтом, каким обычно пишут на надгробиях, было начертано: КЛУБ ТАЛАНТОВ.

Глава восьмая

Всего за несколько лет Клуб превратился из братства выпивох в самое влиятельное общество кольцевого удела. Мне было гораздо легче добиться аудиенции у короля, чем пробраться в «Клуб талантов».

Орен Робинсон из «Ежедневной грезы»

Сенлин с трудом проглотил сухой тост и тепловатую воду – его ежедневный завтрак в «Бон Ройяле». Будь прокляты эти боскопы с их аскетичными привычками! Он жаждал фруктов, связку жирных колбасок или хотя бы чашку слабого чая. Потом ему вспомнились голодные дни на борту «Каменного облака» и стало стыдно за неблагодарность. Как же быстро и основательно привыкаешь к тому, что у тебя есть какие-то права!

Потребовалось больше часа, чтобы убрать беспорядок, который люди генерала устроили в его номере, затем он стер с запястий остатки побелки, выбрил щеки так, что они порозовели, смазал маслом волосы и надел последний нетронутый сюртук. Сенлин складывал в бумажник все до последней мины, выданные Сфинксом, и убеждал себя, что не совершает ошибку. Тот факт, что герцог ответил на письмо, сам по себе был многообещающим. Его план неплох. Теоретически.

Когда Сенлин вышел из теплого, светящегося фойе «Бон Ройяла», его удивил густой туман, окутавший город. Туман превратил сверкающую монету пелфийского солнца в оранжевое пятно. Город, как сообщил ему мистер Сталл, всегда медленно высыхал после регулярных купаний. Туман провисит целый день.

Услышав знакомый шорох над головой, Сенлин поднял взгляд и увидел ара на железном фонаре.

– Сожгла жаркое! – пронзительно закричала птица.

– Ах ты, глупая корова! – крикнул в ответ Сенлин.

Из дверей отеля выскочила ссорящаяся пара. Джентльмен на ходу засовывал руку в рукав сюртука. Дама все еще застегивала свой сшитый на заказ жакет, когда спутник схватил ее под локоть и попытался оттащить обратно в вестибюль.

– Я говорил это с нежностью, дорогая. Даже у котенка иногда воняет изо рта!

Она резко высвободилась из хватки, и он, спотыкаясь, отступил на несколько ступенек.

– Ну, раз уж мы так нежно критикуем друг друга, мистер Моррис, я вытаскивала из яблок червей побольше!

– Я вытаскивала из яблок червей побольше, мистер Моррис! Я вытаскивала червей побольше! – сообщил крупный попугай.

Он расправил крылья и заскользил над туманной площадью, повторяя на ходу эту фразу.

– О боже мой! – Джентльмен в ужасе прижал ладонь ко лбу. – Остановите эту птицу! Кто-нибудь, пристрелите его! Стреляйте в него! – закричал он, бросаясь вслед за исчезнувшим попугаем.

Надеясь, что Колизей не сдвинулся с места за ночь, Сенлин вошел в туман. Хотя белому городу завязали глаза, рот ему кляпом не заткнули. Туман звенел тысячью голосов, которые дробились, накладывались друг на друга и сливались в невнятный гул. Над этим гулом поднялся певучий зов мальчишки-газетчика:

– «Греза»! «Греза»! Прочтите об этом в «Грезе»! Военный корабль Сфинкса снова рыщет по небу! Сфинкс вернулся! В чем же его игра? «Греза»! «Греза»! Прочтите об этом в «Грезе»!

Сенлин улыбнулся. Эдит уже в пути. Новость его воодушевила и прибавила мужества. Ему не суждено долго оставаться без друзей в этом городе. Счастливая мысль оборвалась, когда он зацепился ботинком за что-то неподатливое и едва не упал. После чего по инерции пробежал несколько шагов рысцой, размахивая руками и пытаясь восстановить равновесие. Оглянувшись, желая посмотреть, обо что же он споткнулся, Сенлин обнаружил, что одна хрустальная «крышка люка» приподнялась на несколько дюймов над мостовой. Он заметил, что, в отличие от других кварцевых «циферблатов» на площади, этот диск не освещался. Он гадал, что бы это могло предвещать, и тут круглая пластина поднялась над булыжниками. Вслед за нею выдвигалась бронзовая колонна, похожая на гвоздь. Нет, не на гвоздь, подумал он, а на шуруп. Колонна вращалась, поднимаясь; вот она достигла колен Сенлина, его талии, плеч и, наконец, оказалась выше макушки. После этого «шуруп» перестал вращаться, и Сенлин оказался перед богато украшенной колонной, обхватом с бочку для вина. В углублениях резьбы черная смазка налипла на орнамент в виде завитков, напоминающих жилки листа.

Взгляд Сенлина привлекла врезанная в стену колонны табличка. На ней крупными буквами было написано: «БЛУЖДАЮЩИЙ ОГОНЕК», а ниже более мелким шрифтом шли строки: «Не бойся теней, порожденных моим светом. Хотя их формы истинны, эти видения нереальны. Дар Сфинкса».

Пока Сенлин читал, в колонне появилась вертикальная трещина, и перед ним плавно открылась дверь. Он мельком увидел внутри мрачный чулан и наклонился, чтобы осмотреть его. Сенлин задумался, зачем Сфинкс соорудил устройство, по непонятной причине выскакивающее из пелфийской мостовой, и вдруг его оттолкнули в сторону. Пышногрудая женщина в огромной шляпе протиснулась мимо него в каморку, крича на ходу:

– Мое! Это мое! Я первой его увидела!

Прежде чем Сенлин успел возразить, изогнутая дверь захлопнулась за ней, и колонна, медленно вращаясь, погрузилась обратно.

Ему было интересно, куда ведет колонна и почему женщина так стремилась спуститься вместе с ней, но эти вопросы пришлось отложить до другого раза. А пока у него была назначена встреча, и ему предстояло разгадать еще более важную тайну – каков герцог на самом деле.

Когда Колизей вынырнул из тумана, он показался резким и грозным, как айсберг. Сенлин кивнул стражникам, стоявшим у зарешеченного входа, и пересек портик под эхо собственных шагов. Он все еще мог различить фрагменты былой славы здания: он видел ее в колоннах, крепких, как дубы, и в бледном мраморном полу с красными прожилками, который, казалось, вырезали из горного склона целиком и доставили сюда. Благородные фигуры над перемычками наполовину уничтожили – вследствие, как Сенлин узнал из старой статьи в «Грезе», недостаточно длинных лестниц и чрезмерного равнодушия разрушителей. На постаментах между стойками для ставок стояли пепельницы, переполненные окурками. В разрушенных остатках фризов гнездились голуби и сороки. Их крики эхом разлетались во все стороны и звучали переливами, как будто где-то оркестр настраивал инструменты. Он прибыл сюда в период затишья между боями. Несколько мужчин в несвежих костюмах изучали списки ставок, анализируя прошлые ошибки и закладывая основу для будущих.

Подойдя к лестнице, ведущей в Клуб, он увидел, что дорогу охраняют те же усатые привратники, которые порвали его деньги и сюртук. Сенлин не сдержал торжествующей ухмылки.

– Добрый день, господа! – сказал он. Привратник с закрученными усами поднял руку, готовясь нанести удар, но остановился, увидев блеснувшую позолоченную визитную карточку герцога. – Пожалуйста, передайте герцогу, что мистер Сирил Пинфилд прибыл на назначенную встречу.

Привратник велел Сенлину положить ладони на стену, он послушался, и его улыбка померкла. Усатый обыскал «боскопа» с такой яростью, что Сенлин удивился, как у него не треснули ребра. Ковры выбивали нежнее. Привратник порылся в карманах, извлек связку ключей от гостиничного номера, блокнот, карандаш и пухлый бумажник. Даже когда стало ясно, что Сенлин пришел по приглашению и без оружия, они не позволили ему пройти. Второй привратник поднялся по лестнице, видимо, чтобы посоветоваться с герцогом, а первый остался и сверлил Сенлина взглядом, положив руку на рукоять меча.

Истерзанный и раздосадованный тем, что его мелкий триумф испорчен, Сенлин решил помучить стражника боскопской разновидностью светской беседы.

– Прошлой ночью мне приснился сон, в котором меня превратили в бутерброд. – Бровь привратника поползла вверх. – У меня было отчетливое впечатление, что я очень вкусный, но я не знаю, каким был бутербродом. Может быть, с соленым огурцом?

Охранник испустил долгий, судорожный вздох.

Красивый молодой человек с торчащей светлой бородой рысцой спустился по лестнице. На нем был длинный сюртук, который подчеркивал широкие плечи и узкую талию, а пуговиц имел больше, чем могло понадобиться. Лицо герцога излучало жизненную силу. Он сверкнул безупречными зубами и протянул руку:

– Так вы и есть Сирил? Вильгельм Пелл. Но, пожалуйста, зовите меня Вил.

После ледяного приема привратников Сенлина удивила теплота герцога. Он посмотрел в серовато-зеленые глаза мужчины и понял, почему Мария ему доверилась. Он излучал некое подобие дружеской искренности.

– Рад познакомиться, ваша светлость, – поклонился Сенлин.

– Обойдемся без церемоний, Сирил. По моему опыту, больше всего полагаются на свои титулы люди, которые ничего не сделали, чтобы их заслужить. Я питаю отвращение к людям, чьим величайшим достижением было появление на свет.

– Конечно, ваша светлость! – сказал Сенлин и, решив, что сейчас самое подходящее время для демонстрации боскопской неуклюжести, добавил: – А если говорить о вещах неприятного свойства, то у меня, кажется, образовалась дыра в носке. Разве это не самое мерзкое ощущение – соприкосновение влажной человеческой кожи и голой обувной? Все равно что наступить на жабу. – Сенлин нервно хихикнул, но засмеялся он в одиночестве.

– Да, – ответил герцог медленно и рассеянно, как человек, переосмысливающий первое впечатление. – Ну что ж, давайте уведем вас из коридора. – Он похлопал Сенлина по руке. – Я покажу вам клуб.

Когда Сенлин учился в университете, один выдающийся преподаватель словесности пригласил его выпить в джентльменском клубе «Лиса и погоня». Клуб, старый, перестроенный особняк, стоял на холме с видом на кампус – место выбрали для того, чтобы первокурсники могли смотреть на него снизу вверх и восхищаться. Преподаватель оказал ему честь, потому что хотел обсудить сочинение Сенлина о влиянии морских баллад на поэтический канон. Седовласый профессор желал отредактировать эссе для публикации. Сенлин почувствовал себя более чем польщенным вниманием преподавателя и джин-пуншем, который ему вручили в дверях. Но триумф оказался недолгим. Вскоре стало ясно, что профессор намеревался присвоить авторство, а Сенлин получил бы компенсацию в великой непередаваемой и невозмещаемой валюте, популярной среди ученого люда, – благодарности.

И все же, несмотря на кожаную обивку и джин-пунш, джентльменский клуб «Лиса и погоня» был немногим лучше хорошо обставленного читального зала. По сравнению с ним «Клуб талантов» выглядел святилищем досуга. Бар, окружавший весь клуб, был заполнен экзотическими бутылками и роскошной стеклянной посудой. Среди редких портвейнов и коньяков стояли каменные бюсты благородных джентльменов и леди, их украшали забавные повязки на глазу, вычурные шляпы, шарфы, грим и парики. Высокие столы вдоль перил над ареной были уставлены костяным фарфором и шатрами из салфеток. Под потолком система ремней вращала ряд вентиляторов, рождая неторопливый, приятный ветерок. Час был еще относительно ранний, и Клуб пустовал, если не считать персонала и нескольких джентльменов, читающих за стойкой «Ежедневную грезу».

Но именно то, что лежало под ногами, первым делом привлекло внимание Сенлина. Пол был выложен заглавными буквами, повернутыми то в одну сторону, то в другую, образуя неразборчивую мешанину, которая привела его в смятение из-за привычки читать все, что попадалось под руку.

– Я вижу, вы обратили внимание на полы.

– Похоже, здесь ужасно много орфографических ошибок, – сказал Сенлин с притворной серьезностью.

Герцог рассмеялся:

– Это всего лишь украшение.

И он продолжил, объясняя, что эти буквы когда-то были частью каменной кладки, которую сняли во время ремонта здания и приспособили в качестве напольного покрытия. Сенлин задался вопросом, какие возвышенные сентенции потерялись в хаосе плиточного слоя.

– А что это было за строение? Судилище?

– Нет, это был Университет Острака, Колледж искусств и наук. – Герцог заметил мимолетное удивление на лице гостя, хотя и не понял причины. Сенлин же подумал об убийце-ходе и книге о трилобитах, которая когда-то принадлежала этому ныне несуществующему университету. Совпадение показалось забавным. – Да-да, понимаю. Язык сломаешь, не так ли? Но вы же знаете этот ученый люд: зачем тратить одно слово, когда можно использовать три?

– А эти старые каменные головы в помаде и париках за стойкой бара – бывшие преподаватели?

– И еще деканы, заведующие кафедрами, один-два выпускника с отличием. Мне нравится расцвечивать чувством юмора то, в чем его нет. – Герцог снова победно улыбнулся.

Сенлин улыбнулся в ответ, хотя и воспринял неуважение герцога к ученым как нечто вроде пренебрежения им лично. Несомненно, это доказывало, что герцог – первостатейный негодяй! Но затем, с учетом всего, что он знал об институтах Башни, изданиях и так называемых ученых, Сенлин задумался, мудро ли было предполагать, что Университет Острака представлял собой бастион просвещения. Судя по всему, герцог презирал людей, причастных к «Популярному путеводителю».

– У меня есть обычный столик, но я предпочитаю бар, если вы не возражаете.

Сенлин сказал, что не возражает, и последовал за герцогом к стойке, где его возвращения ждали открытая газета и пустая чашка. Бармен был худощавым мужчиной с коротким хвостиком и торчащим кадыком. Герцог назвал его Йоахимом и, попросив еще кофе, предложил гостю что-нибудь заказать.

– Можно мне чашку теплой воды, пожалуйста? – спросил Сенлин.

– Теплой во… – Бармен посмотрел на герцога, который, казалось, тоже удивился. Сенлин сделал вид, что не заметил их замешательства, и бармен, вспомнив, что он профессионал, взял себя в руки. – Сейчас принесут одну чашку теплой воды.

Сенлин отошел и открыл бумажник. Толстый край тугой стопки банкнот, напоминающий рыбьи жабры, привлек внимание герцога – на что, конечно же, и был расчет.

Герцог отмахнулся от предложения.

– Прошу, вы же мой гость. И думаю, что могу позволить себе чашку теплой воды. – Он улыбнулся, возможно надеясь на дальнейшие объяснения. Сенлин только поблагодарил его и пообещал заплатить за следующий раунд. – Итак, Сирил, расскажите мне, чем вы занимаетесь?

– Бухгалтерией. Большинство моих клиентов – импортеры: сахар, кофе, чай, лярд, ром и тому подобное. – Принесли напитки, и Сенлин принялся потягивать теплую воду, а двое мужчин наблюдали за ним с плохо скрываемым отвращением. Он покатал воду во рту, сглотнул и издал удовлетворенный звук. – Температура для языка идеальная!

Улыбка герцога начала терять свой блеск.

– Ваша контора находится здесь, в Пелфии?

– Нет, в Боскопии.

Герцог хлопнул ладонью по полированному бару и громко рассмеялся:

– О, да вы боскоп! Это все объясняет! А я уж задумался, не сумасшедший ли вы, с этой дыркой в носке и водой с температурой слюны. Теперь все понятно!

– Неужели у вас действительно есть такое предубеждение против моих соотечественников?

– Не принимайте близко к сердцу, Сирил! Мы, пелфийцы, просто любим, когда наши пироги сладки, ароматы интенсивны, а вечеринки порочны. Но, честно говоря, у нас тут слишком много идиотов бегает вокруг. – Герцог распахнул сюртук и сунул руку в нагрудный карман. Сенлин узнал письмо, которое он вытащил. – Я бы предпочел вести деловые переговоры с бухгалтером-боскопом, а не с щеголем-пелфийцем. И это подводит меня к вашему письму. – Герцог постучал пальцем по уголку сложенного листа бумаги на стойке бара. – Я получаю десятки таких депеш каждый день – люди просят ссуды, инвестиции или право использовать мое имя, которое само по себе является своего рода валютой. Но вы… – Он прищелкнул языком, и в его улыбке промелькнуло недоверие. – Вы предлагаете превратить мою жену в акционерный капитал?

– Да. Да, предлагаю. – Сенлин сложил руки на великолепной стойке бара.

Эта идея развивалась в течение нескольких часов, которые Сенлин провел, изучая одержимость Пелфии Марией. Было очевидно, что для кольцевого удела она – идеал. Подобную страсть он понимал чересчур хорошо. Возможно, это было всего лишь свойством человеческой природы – наделять кого-то совершенством, а затем поклоняться плодам воображения. И конечно же, большинство преданных поклонников обожали ее без всяких ожиданий. Но столь много людей были заинтересованы в ее славе – газеты, театры, не говоря уже о светских львицах, которые хотели видеть ее на своих вечеринках, – что в какую-то минуту Мария превратилась из объекта привязанности в ценный объект. Сенлин чувствовал, что у него сложилось достаточно ясное представление о том, как Пелфия относится к Сирене, но чего он не знал, что ему нужно было знать, так это как сам герцог воспринимал Марию. Женился ли он на ней из искренних чувств или ради низменных амбиций? План Сенлина состоял в том, чтобы соблазнить этого человека богатством и славой и посмотреть, есть ли у его любви предел. Поэтому в своем письме он предложил герцогу разрешить ему управлять продажей акций, касающихся музыкальной карьеры его супруги. Если герцог согласится на сделку, Сенлин будет знать наверняка, что этот человек – мерзавец, а Мария в беде. Если герцог откажется… что ж, вердикт по поводу его характера все равно будет вынесен.