Текст книги "Мэлори"

Глава 8

Дети уснули, а Мэлори не спится. Если верить карте, за тринадцать часов пройдено всего девять миль. Ужасно! Непростительно мало!

Похоже, зря она все это затеяла!

Переночевать решили в заброшенном магазине. Судя по запаху тины и земляных червей, раньше здесь продавали рыболовные снасти. Мэлори читает на карте названия близлежащих озер. Дети устроились на полу за кассой. Мэлори накрылась с головой, сняла сапоги и прижала ими углы одеяла. Она сидит на коленях, уперевшись локтями в пол, и изучает карту при свете фонарика. Натруженные ноги гудят. Мэлори смотрит на масштаб, считает и понимает – цель бесконечно далека. Расчеты несложные – идти вслепую, путь пролегает по полям, по лесам и даже болотам. Скорость – примерно полторы мили в час. До Ист-Ленсинга (хорошо еще, если Рон не ошибся и им нужен Ист-Ленсинг, а не Ленсинг) почти двадцать одна миля. Получается тридцать часов. Если идти в сегодняшнем темпе, нужно еще два дня. По старым меркам – приятная прогулка. Долгие выходные. Однако сейчас ожидание невыносимо. Чтобы отправиться в плавание по реке, Мэлори четыре года собиралась с духом. А теперь готова вскочить и бежать немедленно.

– Вот черт… – бормочет она.

Сэм и Мэри Волш. Строчка из переписи день и ночь стоит у нее перед глазами.

Мэлори открывает бумаги, пролистывает скудную информацию о железной дороге. Вспоминает Рона – он со страхом говорил о тех, кто задумал пустить поезд. Том считает, что они очень умные. Мэлори не согласна. Ей кажется, они сумасшедшие. Хотя кто в наше время полностью в своем уме?

Ее внимание привлекает заголовок: «Что мы знаем о тварях». Хочется смеяться в голос, несмотря на усталость. Ничего мы не знаем! Страница должна быть пуста. Однако под заголовком статья.

Мэлори начинает читать, и ей становится не по себе.

«Их шаги не похожи на шаги людей. Например, половицы не скрипят под давлением подошвы. Они словно сами по себе сжимаются, а затем принимают обычное положение».

Дальше читать не хочется. Неужели даже половицы могут обезуметь?

«Есть мнение, что тени тварей передвигаются сами по себе. Некоторые предполагают, что существует лишь одна тварь, а ее тени расползлись по всей планете, подобно щупальцам».

Мэлори не интересуют сказки. Ей не нужны слухи и домыслы. Она верит лишь фактам.

«На территории Нью-Йорка зафиксированы намеренные нападения на людей. Также ходят слухи об атаках тварей в городе Де-Мойн, штат Айова. Примечание: подобные сведения поступают из районов, где до нашествия была развита преступность. Прямых доказательств, что тварь может заставить человека открыть глаза, нет».

Мэлори выключает фонарик. Рядом храпит Том. Сердце у нее колотится. Даже читать про тварей страшно – разум затуманивается.

Олимпия тоже похрапывает. Будто спорит с братом во сне. Мэлори сидит в темноте и вспоминает детство. Как-то раз после школы они с Шеннон поругались: кому выбирать настольную игру для семейного вечера. Папа рассердился и сказал, чтобы они обе выбирали и играли по отдельности. Мэлори хорошо помнит отца – темные волосы (такие же, как у нее), глубоко посаженные глаза. Тогда слово родителей было для них с сестрой законом. Да, законы, как известно, часто нарушаются, но тем не менее остаются законами. Шеннон вскоре наскучило играть одной, и она присоединилась к Мэлори. И Мэлори подумала – папа заранее все рассчитал.

Интересно, а сама она делала нечто подобное для своих детей? Вроде бы да.

Неожиданно кто-то трогает Мэлори за плечо. Она тут же вжимается в пол. Сердце выпрыгивает из груди.

– Мама, – шепчет Олимпия у самого уха. Еле слышно сквозь одеяло.

– Что? – тоже шепотом отвечает Мэлори.

– Мы не одни…

Мэлори холодеет от ужаса.

– Кто-то стоит в дверях, – продолжает Олимпия. – Я слышу дыхание.

На секунду Мэлори перестает соображать. Ни одной мысли в голове. Лишь страх. И образ Гари перед глазами. Он выжидал удачного момента, чтобы обнаружить себя. Надо защищаться!

– Дверь закрыта? – спрашивает Мэлори.

Крепко зажмурившись, она медленно и бесшумно встает на ноги, все еще завернутая в одеяло.

Поднявшись, сразу оборачивается к двери (нет времени прислушиваться!) и громко говорит:

– Убирайтесь! Кто бы вы ни были, убирайтесь! У меня пистолет. Нас пятеро, и мы с оружием!

Несмотря на тишину, Мэлори ощущает присутствие чужого человека. Всего в нескольких шагах.

– Убирайтесь! – повторяет она.

Ворочается, просыпаясь, Том. Олимпия что-то шепчет брату на ухо.

– Закрой глаза, Том! – говорит Мэлори и затем, обращаясь к чужаку: – Пеняйте на себя!

От двери доносится мужской голос:

– Стреляйте! – говорит мужчина, не трогаясь с места. – Если есть оружие, почему не выстрелить?

Мэлори цепенеет. А закрыты ли у него глаза?

– И выстрелим! – вмешивается Том.

– Том! – одергивает Мэлори.

– Я серьезно, – говорит мужчина. – Стреляйте! Я и так скоро пойду гулять с открытыми глазами. Окажите мне услугу – избавьте от самоубийства.

По голосу – вроде бы разумен. Однако ни в чем нельзя быть уверенной. Мэлори не дает себе расслабляться.

– Уходите! – повторяет она.

– Я уже два года живу в этих местах. Вы в рыболовном магазине «Снасти Дабни». Я слышал, как вы входили.

– Не говорите с ним и держите глаза закрытыми! – предостерегает детей Мэлори.

– Я не сумасшедший, – продолжает человек. – Просто очень плохо себя чувствую. И все-таки я выжил. Как и вы…

Голос молодой. Моложе Мэлори, но старше Тома.

– Убирайтесь!

– Не хочу, – отвечает гость. – Я бы с удовольствием с вами познакомился. А вы разве нет?

– У нас достаточно знакомых, – говорит Олимпия.

– Олимпия! – шипит Мэлори.

– Надо же! – удивляется мужчина. – А у меня – никого. Я вас услышал и решил зайти.

– Пока мы спим? Уходите! – настаивает Мэлори.

– Да, я дождался, пока вы заснете. Я тоже не знаю, насколько вы опасны.

– Опасны, не сомневайтесь. Убирайтесь отсюда! – кричит Мэлори.

Молчание.

Мэлори сжимает кулаки.

– Хорошо, – наконец говорит мужчина.

– Уходите сейчас же! – торопит она, а сама думает: «Уйдет он или нет, ночевать здесь все равно нельзя».

Сейчас она велит детям собираться, и они, встревоженные происшествием, побредут дальше в ночи. Почему-то даже в новом мире путешествие ночью представляется более опасным, чем днем.

– Позвольте кое-чем поделиться… – произносит мужчина.

– Дети, не открывайте глаза! – говорит Мэлори.

– Просто совет: не надейтесь, лучше не будет. Грядет новое нашествие. Хочу, чтобы вы трое знали.

– Трое? – переспрашивает Мэлори. – У вас открыты глаза?

– Ну и что? Не у меня одного.

– Не смейте смотреть! – шипит Мэлори детям.

Она сжала кулаки и готовится к драке.

Имена родителей уносит ветер, они летят над проливом Макино, над озером Мичиган. Исчезают из вида.

На этот раз навсегда.

– УБИРАЙТЕСЬ!

Мэлори не узнает собственный голос. Так может кричать только человек, ожесточенный годами тревог и лишений. Собственно, это с ней и произошло.

Ответа нет. Лишь открывается и снова закрывается дверь.

– Том, что слышно?

– Он уходит.

– Олимпия?

– Том прав.

– Идет по дороге, – сообщает Том, и Мэлори чудится разочарование в голосе сына.

– В какую сторону?

– Откуда мы пришли.

– Собирайтесь! Быстро! – командует Мэлори.

Мэлори пакует рюкзак и слышит, как дети тоже складывают вещи.

– Том, – говорит она, – я знаю, что ты думаешь.

– Ты все знаешь! – отвечает Том. – По-твоему, этот парень опасен, да? И переписчика нужно было прогнать?

– Том…

– Мама, – произносит Том неожиданно близко, – переписчик принес сведения о твоих родителях. Ты зря его выгнала. Ты была не права! Вот как бывает!

Однако Том напуган не меньше ее – понятно по голосу. Им нечасто приходится присутствовать в одной комнате с посторонним человеком. Который к тому же рассуждает о самоубийстве и конце света.

Мэлори стоит в дверях. Руки в перчатках все еще сжаты в кулаки. Том с Олимпией не заставляют себя долго ждать.

– Что слышно? – спрашивает Мэлори, туже затягивая повязку.

– Он ушел по дороге, откуда мы пришли, – сообщает Олимпия.

Вдох. Пауза. Выдох.

Мэлори открывает дверь.

– Идем!

Они торопливо идут в темноте. Никто из них почти не спал. Мэлори оглядывается.

Ей жалко парня. Жалко Рона Хэнди. Жалко всех этих несчастных из рассказов переписчика, которые проводят над собой жуткие эксперименты.

Каждый выживает как может…

– Холодно, – жалуется Олимпия.

До рассвета еще далеко. Небо и дорога впереди погружены во мрак – столь же плотный, как темнота под повязками.

– Ничего, сейчас согреемся, – говорит Мэлори.

Недавняя встреча не выходит из головы. Парень собирается покончить с собой, не дожидаясь встречи с тварью…

Мэлори дает слабину, представляет, каким он был до нашествия и чем занимался бы сейчас, не появись здесь твари.

Наверное, был бы хорошим другом. Отзывчивым человеком. Чьим-то отцом…

Жалко до слез. Парня. Рона Хэнди. Людей из переписи.

Вдали раздается вой. Мэлори мгновенно забывает обо всех. Что это? Волк? Собака? Может быть, человек?

– Мы где-нибудь передохнем, обещаю! Пройдем еще чуть-чуть… – говорит она.

Сколько бы они ни шли, ей не спастись от ужасных мыслей. Мэлори не будет покоя – ни в Мичигане, ни где-либо еще в этом мире. И ни в каком другом.

И поезд, даже если он и существует, никогда не привезет ее в безопасное место.

Глава 9

Девятнадцать миль по проселочным трассам – давно заброшенным, заросшим и потрескавшимся.

Мэлори чувствует, что скоро сойдет с ума и без помощи тварей. Она измождена, все тело болит, и к тому же мучает совесть: как она могла безрассудно подвергнуть детей опасности?

Голова и шея защищены капюшоном, глаза – повязкой. Плюс длинный рукав и перчатки. Несмотря на жару. Несмотря на отсутствие прямых доказательств, что твари способны лишить человека рассудка прикосновением. В рюкзаках пластиковые бутылки с водой. Мэлори пропускает воду через фильтр, который захватила из лагеря, хотя Том очень настаивал, чтобы они взяли его – самодельный. Мэлори следит, чтобы Том с Олимпией не пренебрегали едой, и без конца спрашивает: «Что слышно?» Уже несколько раз на дороге встречалась тварь, и им приходилось замирать и пережидать – по полчаса, а то и больше. Иногда Олимпия слышала приближение твари, а Том – нет. Тогда они тоже останавливались.

И что бы ни делали, где бы ни находились, Мэлори непрестанно думает о маме и папе.

Ей не надо напрягать память – она прекрасно помнит родителей. Они оба были умны и эмоциональны. Друзья в шутку называли их «хиппи», несмотря на вполне традиционный образ жизни. Наверное, потому что ее папа и мама относились ко всему легко и любили поговорить о «расширении сознания».

«Главный показатель ума – умение выйти победителем из любого спора», – часто повторял отец.

Мэлори много с ним спорила по разным поводам. Например, когда ложиться спать. Как бы ей хотелось вернуться в то время и опять убеждать папу, что ей не пора в постель!

Но может быть… еще представится возможность с ним поспорить.

Эта мысль словно не помещается в голове. Не бывает воскрешения из мертвых. Не бывает.

Мэлори думает: «Олимпия с Томом им понравились бы! Правда, Том слишком беспокойный по части изобретений, он бы их напугал». Странное чувство, совершенно неуместное: Мэлори неловко за сына перед родителями. Ей не с кем поделиться, никто не скажет, насколько противоестественно испытывать подобное. Нет книг по психологии. Нет подруг. «Глупости! Сэм и Мэри Волш обязательно примут и Олимпию, и Тома», – решает про себя Мэлори. Однако Том тревожит ее все больше.

Мэлори шагает. Слушает. Думает.

Порой она с болью отмечает, что твари и законы нового мира проникли даже в воспоминания. Однажды они с Шеннон тайком пробрались на киносеанс «для взрослых». Сестра умудрилась заснуть, хотя на экране мелькала обнаженная натура и невиданные ими раньше откровенные поцелуи. А вдруг она не заснула тогда, а увидела в уголке нечто? Нечто, несущее безумие?

Или еще: родители (Сэм и Мэри Волш) всегда закрывали на ночь шторы в детской. Мама утверждала, будто от лунного света снятся кошмары, чем очень смешила дочерей. Вдруг дело было не в лунном свете? Она, Мэлори, тоже всегда проверяет окна перед сном.

Закрытые глаза сестры, задернутые шторы.

Прошлое и настоящее перемешиваются.

И вот на окнах их с Шеннон спальни одеяла. А как страшно ехать в школу! У водителя автобуса завязаны глаза.

Ее пронзает мысль: «У машиниста поезда тоже завязаны глаза! Что я наделала? Что же я наделала?!»

Они с родителями едут в машине. Сэм и Мэри впереди. Девочки играют на заднем сиденье. Папа дергает руль, они с Шеннон кричат от страха, мама восклицает: «Чуть не врезались!» Теперь Мэлори, которая бредет по шоссе, представляет, будто отец тогда увидел нечто и у него помутился рассудок.

Неужели мама и папа до сих пор живы и разумны?

От этой мысли недолго и в самом деле сойти с ума.

– Машина, – неожиданно говорит Том.

У Тома поразительно острый слух, Мэлори поначалу не удивляется его реплике – ей кажется, что он услышал ее воспоминания.

– Машина? – рассеянно переспрашивает она.

– Какой-то шум, – говорит Олимпия.

– Машина! – повторяет Том.

– Стоп! На обочину! Быстро! – выходит из задумчивости Мэлори.

Как жаль сворачивать с пути! Ей нужно к родителям! Кратчайшей дорогой, без промедлений! Скорей! Скорей! Скорей!

– Правда машина… – говорит Олимпия.

– Я же говорил!

– Уходим! – командует Мэлори.

Они пробираются через траву, нужно отойти подальше – на всякий случай. Машину наверняка ведут вслепую. Мэлори и сама так делала.

– Идем! – торопит она детей.

Уже слышен нарастающий шум мотора. И, словно заметив беглецов, водитель прибавляет скорость. Вдруг он специально отлавливает таких, как они?

– Прячемся! – восклицает Мэлори и понимает: слишком поздно. Шум мотора приближается. Машина равняется с ними.

Останавливается.

Водитель не глушит автомобиль, он то жмет на педаль газа, то отпускает, мотор рычит.

«Целится в нас из открытого окна», – думает Мэлори. Представляет искаженное безумием лицо.

Все молчат. Однако покой проселочной дороги и ясного неба не нарушается выстрелом.

Мэлори стоит лицом к машине. Рокочет двигатель.

Вот бы вернуться в лагерь «Ядин»! Там они были в безопасности. Руки Мэлори помнят толстую веревку, по которой они перебирались из дома в дом. Был запас консервов, огород на заднем дворе. Она просыпалась каждое утро, ходила по делам, и ей ничего не угрожало. Спрашивала у детей, что они слышат снаружи. Они говорили. Они жили своей семьей.

И доверяли только повязке.

За спиной быстрое движение – шуршит высокая трава. Мэлори вскрикивает.

Похоже, пронесся дикий зверь.

Что-то с размаху бьется о машину.

– Не двигайтесь! – кричит она детям, но ее голос тонет в шуме – на машину обрушиваются удары. Какой-то мужчина выкрикивает ругательства – он в ярости, вероятно, безумен.

Вдруг она узнает голос сына – оказывается, у машины Том.

– Проваливай! Ну же! – кричит он.

Мэлори кидается к нему, чтобы схватить и увести подальше. Мотор ревет, Мэлори закашливается от выхлопного газа.

Она зажимает рот ладонью, другой рукой находит Тома. Цепляется за плечо.

Или это не Том?

Может быть, это водитель?

Том стряхивает ее руку.

– Проваливайте! – снова кричит он.

Мэлори отступает на шаг. Сквозь растерянность и страх она успевает удивиться: «Надо же, совсем взрослый».

Снова удар по машине. На этот раз она обхватывает сына за пояс. Пытается оттащить. Олимпия что-то говорит. Слова тонут в реве мотора.

Автомобиль трогается. Том резко отступает, чуть не сбив Мэлори с ног.

– Сволочи! – кричит он. – Убирайтесь отсюда!

В голосе слезы. Мэлори ничего не понимает. Никогда еще Том не переживал настолько остро и глубоко.

– Том, – говорит она, – успокойся!

Машина удаляется. Том и не думает успокаиваться.

– Что не так, мама? Ты бы все равно их прогнала, разве нет? Ты всех всегда гонишь прочь!

Мэлори в замешательстве. Том злится не на водителя, а на нее. Будто это она угроза жизни, а не незнакомец, который притормаживает и не говорит ни слова.

– Да, и поэтому мы выжили, Том.

– Выжить – это главное!

– Том, послушай…

– Мы только и делаем, что выживаем!

У Мэлори перехватывает дыхание. Она не знает, как ответить.

Шум мотора затихает вдали. Они никогда не узнают, кто был за рулем и зачем остановился.

До нашествия он мог бы подкинуть их до станции…

– Пойдемте! – вмешивается Олимпия.

Она часто выступает посредником в ссорах.

Том с Олимпией возвращаются на шоссе – хрустит под ногами гравий обочины. Мэлори все еще думает о словах сына.

«Мы только и делаем, что выживаем!» – сказал он.

Это не благодарность, это упрек.

И снова Мэлори шагает. Вспоминает лица родителей. Их шутки. Их советы. Как они воспитывали дочерей.

– Ты идешь, мам? – спрашивает Олимпия.

Пытается помирить. Сгладить впечатление от вспышки Тома.

Мэлори шагает молча. Дети и на слух прекрасно определят, где она находится.

Пусть Том ее попрекает. Она очень надеется, что Сэм и Мэри Волш руководствуются теми же правилами, что и Мэлори.

Доверяют только повязке.

Выживают – всеми доступными способами.

Глава 10

Том ждет, пока Мэлори уснет. Мать и сестра обычно не храпят, но дышат во сне совсем по-другому – он легко определяет. Порой кажется, что он даже слышит их сны.

Они в заброшенном амбаре. Вчера мать сказала: «Пойдем цепью, будем искать место для ночлега», – и мили через полторы Олимпия обнаружила амбар. «Идти цепью» означает, что Мэлори остается на шоссе, Том идет вдоль дороги на некотором расстоянии от матери, Олимпия – еще дальше. Таким образом, они с Олимпией не теряют друг друга и ориентируются на звук шагов Мэлори, чтобы не уйти слишком далеко от проезжей части. Олимпия нашла съезд, а затем амбар, и тут у Тома зародился план.

Он вне себя от волнения.

Да, Мэлори выросла в мире, где можно было смотреть, там они увидели бы амбар и убедились, что он безопасен. А Том и Олимпия прекрасно обходятся без зрения – этого мать никак не желает признавать. Вот уже много лет восхищается их острым слухом, а сама без конца перестраховывается, по сути, считает их с сестрой малышами, которые нуждаются в защите. Тому меньше всего нужно ее покровительство – он первый раз вышел в большой мир взрослым (во время предыдущего путешествия ему было всего шесть). Например, сейчас он точно знает, что происходит на улице. Это даже не слух, а чутье. Они с Олимпией доверяют чутью не меньше, чем Мэлори полагается на зрение.

В данную минуту Том слышит глубокое дыхание сестры и мамы. Обе измотаны, и немудрено. Прошли двадцать четыре мили по пересеченной местности, по жаре, в толстовках с длинным рукавом, капюшонах, повязках и перчатках. Перекусывали консервами, которые Мэлори захватила из лагеря, пили воду из рек и ручейков, предварительно пропуская ее через фильтр. В лагере они много двигались, однако за последние десять лет им не приходилось столько ходить.

Том поднимается с пола, устланного колючей соломой. Перемещаться старается как можно тише. Мэлори, скорей всего, не услышит, а вот Олимпия – запросто. А Том не хочет, чтобы сестра его застукала. Хоть и собирается заняться ее любимым делом – чтением.

Замирая после каждого шага и вытянув вперед руки, он ищет материн рюкзак. Он слышал, куда она его положила. Бросила на пол двадцать пять минут назад.

Шум на чердаке. Том поворачивает на звук ухо. Всего лишь птица. Только бы не хлопала крыльями слишком громко!

Вот и рюкзак – мать ни разу его не снимала за весь день. Том берется за лямки. Аккуратно поднимает – чтобы не шуршать соломой.

Замирает. Слушает. Снаружи никого.

Входная дверь открывается без скрипа. Том благополучно выскальзывает из амбара, зажав под мышкой свернутое в валик одеяло. На ходу достает фонарик.

Зажмурившись, поспешно устраивается у стены амбара. Вместе с рюкзаком накрывается одеялом. Для надежности подворачивает края одеяла под колени и локти. Включает фонарик.

Открывает глаза.

По идее, тварь могла залезть вместе с ним под одеяло, однако Том не боится. Он бы ее обязательно услышал и успел бы закрыть глаза.

И вообще – сил больше нет бояться!

В печенках сидят эти дурацкие повязки!

Из рюкзака торчат белые уголки страниц. Они манят Тома – читал бы и читал до самого утра.

А начнет он с самого интересного. Еще тогда, в третьем домике, одна заметка так и бросилась ему в глаза, только сестра отвлекла. Но то, что он успел прочесть, с тех пор припевом звучит в его голове.

Он достает стопку из рюкзака и листает до страницы с заглавием «Индиан-Ривер».

Это город в северном Мичигане. Судя по описанию, Тому там самое место.

«Индиан-Ривер, штат Мичиган, один из самых прогрессивных городов, которые мне встретились. Сообщество насчитывает триста человек. В основном люди живут в палатках, а некоторые – в двухэтажных кирпичных зданиях (ранее там располагались офисы). Однако большую часть дня проводят на улице».

Сердце бьется быстрее. Обитатели Индиан-Ривер нравятся Тому все больше и больше. Правильно, хватит прятаться от ненавистных тварей – вот это по-нашему!

«Индиан-Ривер – город изобретателей, их образ жизни не для слабонервных. Один из членов сообщества утверждает, будто ему удалось поймать тварь. Свидетелей найти не удалось. Тем не менее все опрошенные выразили надежду, что он говорит правду».

– Да! – шепотом выкрикивает Том.

Он не в силах сдержать восторг. Целый город людей, которые хотят ловить тварей!

И, может быть – да, может быть! – уже поймали.

«Управляет сообществом некая Афина Ханц. Мне не удалось определить ее возраст: эта женщина обладает и энергией молодости, и силой духа зрелого человека. Мисс Ханц утверждает, что полностью примирилась с тварями. Она уверена: твари больше не сводят (и никогда не будут сводить) людей с ума. Твари изменились. Как заявляет Афина, они больше не наказывают человечество».

У Тома буквально глаза на лоб лезут. Вот так штука! Твари изменились…

Он вспоминает парня из рыболовного магазина. Тот вышел на улицу и не умер. Грозился, что не будет закрывать глаза.

Закрыл или нет?

Том читает дальше: «Впрочем, о характере мисс Ханц я могу судить лишь по краткой встрече. Не знаю, живет ли она по принципам, которые проповедует. По моему мнению, она находится в здравом уме».

Том кивает. В здравом уме – переписчик молодчина, что это отметил. Разбудить бы немедленно мать и сказать: «Видишь? Афина Ханц не сумасшедшая, хоть и не живет по твоим правилам!»

Афина Ханц… Том не знает, как она выглядит, никогда не слышал ее голоса. И все же он предпочел бы ее в качестве матери. Каким бы он был, если бы воспитывался отважной женщиной в прогрессивном городе?

Ему уже кажется, что его настоящий дом – Индиан-Ривер, а не лагерь «Ядин».

Он продолжает читать: «Члены сообщества непрестанно проводят эксперименты. Разумеется, не обходится без жертв».

Том кивает. Конечно, не обходится. Должны быть жертвы. С экспериментами всегда так. Промахи неминуемы.

Почему Мэлори не понимает? Нельзя всю жизнь прятаться от правды под повязкой!

«Один из несчастных случаев произошел, когда жители исследовали „отложенный эффект“ воздействия тварей. Добровольно вызвавшуюся женщину привязали к дереву и оставили на всю ночь „наблюдать“. Предполагалось следующее: если обезумевший сразу не удовлетворит свою потребность напасть на других или причинить вред себе, желание постепенно начнет утихать, а затем и вовсе пройдет. Жители Индиан-Ривер не отвязывали женщину в течение десяти дней и кормили ее супом. Позже выяснилось, что известный недуг ее не миновал. Она успешно притворялась здоровой, а как только ее отвязали, бросилась убивать. Примечание: данный эксперимент выглядит полнейшим безрассудством, и мало кто решился бы на него. Однако жители Индиан-Ривер извлекли полезную информацию. Первоначальный животный порыв действительно со временем притупляется. К несчастью для участников происшествия, ему на смену приходит хитрый расчет. Встает вопрос: кто еще среди нас видел тварь, но не имел возможности воплотить убийственные замыслы? Кто лишь притворяется здравомыслящим? Мне неизвестно, присутствовала ли при опыте сама Афина Ханц».

Том останавливается – ему надо осмыслить прочитанное. Это потрясающе! Он пытался изобрести прибор, чтобы смотреть на тварей и не терять рассудка, однако ему и в голову не приходило работать с последствиями контакта. А эти люди изучают само безумие, пытаются его приручить.

Однажды Том открыл глаза на улице. Матери он о том случае не рассказывал – только Олимпии. Через лагерь тогда прошла тварь. Том был зол и полон желания сделать хоть что-то; он подошел к месту, где тварь только что стояла. Соорудил из ладоней бинокль и посмотрел на траву. Ему необходимо было выяснить: если посмотреть на след, на отпечаток, который оставила в их мире тварь, будет ли тот же эффект, что от самой твари? Он, конечно, рисковал, однако оправдывался тем, что и Мэлори, и Олимпия тоже хотят знать. И вообще, всему миру нужно больше информации о тварях. Если даже от вида следа люди сходят с ума, то, вероятно, тварей на планете не так уж много. И значит, их отсутствие еще не гарантирует безопасности, если они недавно были поблизости.

Сейчас Тому неловко вспоминать про свой эксперимент: ерунда по сравнению с подвигами из переписи – он не помог человечеству, ведь никто даже не узнал о результатах!

А как, если приходится жить с Мэлори Волш? Ему запрещено поднимать такие вопросы.

Он читает дальше: «В Индиан-Ривер не пьют. В сообществе строгая дисциплина. Тем не менее им разрешено употреблять марихуану. Я еще не встречал людей, которые настолько ценят умение дать волю фантазии. В целом город трудно поддается описанию, так как жители делают то, что никто больше не осмеливается. Лично меня стратегия Афины Ханц восхитила и напугала в равной мере. „Мы хозяева собственной жизни“, – заявила Афина. Я попросил пояснить, однако она лишь улыбнулась в ответ».

– Вот это да! – восхищается Том. – Вот это дело!

Делают то, что никто больше не осмеливается.

Невероятно! Потрясающе!

Мы хозяева собственной жизни.

Индиан-Ривер к северу от Ленсинга. Том еще в лагере смотрел карту Мэлори – дважды проверял. Это по пути в Макино-Сити.

Вдруг ему все же доведется когда-нибудь увидеть этот прекрасный город и его жителей своими глазами?

Тому хочется кричать в голос. Сбросить одеяло и с радостным кличем бегать по полям, которые наверняка простираются за амбаром. Сполна насладиться ночью. Свежим воздухом. Почувствовать себя свободным – как обитатели Индиан-Ривер.

И больше всего хочется увидеть. Мир. Звезды и луну. Темное ночное небо.

Том мечтает увидеть ночь. Эту ночь. И все последующие! Сегодня ему стало известно, что есть на свете люди, которые мыслят, как он. Есть даже специальное слово – Олимпия говорила…

Единомышленники – вот!

Да! Том нашел своих! Он готов залезть на крышу амбара и кричать «аллилуйя!». Не все в этом мире как Мэлори. Не все молятся на повязку. Не все напоминают по тысяче раз в день: «Надень повязку, капюшон, перчатки!» Словно человеку, родившемуся после нашествия, нужны советы – Том и сам кого хочешь научит.

– Ура! – восклицает Том.

Получилось слишком громко, однако ему уже все равно.

Пусть мать услышит! Она проснется, будет вслепую нащупывать путь, держась за стены. Выйдет на улицу, ежась от холода. Пусть выходит – эта ночь все равно особенная. Эта ночь принадлежит только ему. Он нашел единомышленников! Есть на свете люди, которые понимают: сегодня тебе шестнадцать, а завтра уже тридцать два, а потом, глядишь, и шестьдесят четыре, и жизнь прошла, а ты так и просидел в углу, прячась от этих мерзких тварей.

Эх, если бы Афина Ханц была его матерью!..

Том перелистывает страницы; спать совсем не обязательно – он лучше почитает. Тому шестнадцать, глядя бессонными глазами в текст, он грезит о переменах. Над ним ночное небо, которое он никогда не видел, впрочем, как и дневное. «Только бы поезд действительно существовал», – думает Том. Он желает этого не меньше, чем Мэлори. В поезде наверняка встретятся люди, похожие на жителей Индиан-Ривер. Они его поймут, с ними можно обсуждать не только плотность черной ткани.

Том подносит бумаги к самому носу.

Шаги. Кто-то топает – скоро обогнет угол амбара.

Том выключает фонарик.

Инстинктивно прижимает к груди бумаги. Ему сейчас гораздо важнее защитить рукопись, чем предупредить о пришельце мать с сестрой.

Зажмуривается.

Слушает.

Оно ближе… Идет медленно. На животное не похоже, хотя на улице определить сложнее. В помещении помогает эхо, звук отражается от стен.

В открытом пространстве по-другому.

Оно совсем рядом.

Тому становится страшно. Как здорово было бы не бояться! Взять страх и выкинуть его подальше – пусть катится обратно – до лагеря «Ядин», до школы для слепых, до их первого дома.

Шуршит трава. Тварь. Теперь уже слышно.

В небе тихо. Мама с сестрой мерно дышат по другую сторону деревянной стены амбара. Том медленно стягивает с головы одеяло. Его знобит от свежего ночного воздуха. Он старается унять дрожь – нельзя трепетать перед тварью!

«Мы хозяева собственной жизни!» – думает он.

И все же вздрагивает.

Встает на ноги. Закатывает рукав толстовки.

– Дотронься! Чего ждешь? – произносит он.

И пугается своего голоса. Своей смелости – взять и бросить твари вызов.

Она поравнялась с Томом. Остановилась.

– Давай! Дотронься! – повторяет Том. – Докажем, что мама ошибается.

Том протягивает обнаженную руку.

Осталось только открыть глаза. Взглянуть. Хоть раз. Испытать на себе их воздействие. Тогда можно по праву назваться изобретателем и по-настоящему повлиять на судьбу человечества. Как бороться с тем, чего толком не знаешь?

Том владеет лишь теорией. Большинство людей (и мать в том числе) считают, что твари не поддаются человеческому пониманию. Смотреть на тварь – все равно что узреть лик бога, постичь бесконечность.

А вдруг… твари поменялись?.. Может, просто нужно принять?

Том думает об очках, которые прячет на дне рюкзака. И об Афине Ханц.

Тварь не шевелится. Сильный порыв ветра. А если свалить все на погоду? Налетел ветер и поднял мне веки. Так люди открывали по утрам шторы. Мэлори рассказывала им с Олимпией, как ее родители заполняли детскую светом. И как мир казался огромным – потому что они могли его видеть.

Том начинает приподнимать веки. Он решился. Правда, закатил глаза. Обнажены только белки, а сам он ничего не видит. Тем не менее он стоит перед тварью с приподнятыми веками.

Невероятно!

Тварь не двигается. Том молчит. Протягивает руку и чувствует себя непобедимым. Словно он первый человек на земле, приручивший тварь.

Что-то дотрагивается до его руки.

Том зажмуривается. С крыши слетает птица. Том пригибается от неожиданности, и главный страх матери охватывает его целиком. Птица громко машет крыльями – звук отдается даже в амбаре. На миг Тому кажется, будто взлетела в небо тварь.