Текст книги "Один под парусами вокруг света (сборник)"

Глава IV

Шквалистая погода на Азорских островах. Бред, вызванный сыром и сливами. Рулевой с «Пинты». Роскошная жизнь. Гибралтар. Обмен комплиментами с британским военно-морским флотом. Пикник на Марокканском побережье.

Я отплыл из Орты на рассвете 24 июля. Дул слабый юго-западный ветер, который с восходом солнца стал шквалистым. Я был очень рад, что еще не отплыл на милю, и могу сейчас зарифить мои паруса. Не успел я поднять дважды зарифленный грот, как с гор налетел такой порыв ветра и ударил шлюп с такой силой, что я подумал: мачта сломается. Однако быстрый поворот привел судно к ветру. К сожалению, один из талрепов сорвался, а другой лопнул. Мой оловянный тазик, подхваченный ветром, полетел в проходивший с подветренной стороны французский учебный корабль. Более или менее шквалистая погода стояла весь день, я плыл под прикрытием высокого берега. Огибая почти вплотную скалу, я нашел возможность починить поврежденные шквалом талрепы. Не успел я опустить паруса, как из-за скалы вылетела прямо на меня четырехвесельная шлюпка с таможенным офицером на борту, который думал, что вышел на контрабандиста. С некоторыми затруднениями я смог объяснить ему ситуацию.

Однако один из гребцов, настоящий моряк, который понял в чем дело, пока я отвечал на вопросы чиновника, прыгнул на борт «Спрея» и закрепил подготовленные мною новые талрепы, а также по-дружески помог мне привести в порядок такелаж. Этот инцидент пошел мне на пользу. Моя история на тот момент была известна всем. С поддержкой можно обойти весь свет. Пусть кто-то попробует это осуществить без друзей и увидит, что получится!

После того как такелаж был отремонтирован, «Спрей» миновал остров Пику и ранним утром 26 июля при сильном ветре с подветренной стороны обогнул остров Св. Михаила (Сен-Михель). К вечеру того же дня я повстречал паровую яхту принца Монако, которая шла в Фаял, где в прошлый свой рейс принц отказался подойти к берегу, избегая «торжественного приема», который падре острова пожелал устроить в его честь. Почему он так боялся «почестей», я так и не смог разобрать. В Орте этого тоже не знали.

С момента моего прибытия на остров я вел роскошный образ жизни, питаясь свежим хлебом, сливочным маслом, овощами и фруктами всех видов. Больше всего на «Спрее» оказалось слив, и я ел их до изнеможения. А ранее, тоже на острове Пику, американский генеральный консул Мэннинг, подарил мне много местного белого сыра, который непременно должен был быть съеден, и я усиленно заедал его сливами. Увы! К вечеру у меня скрутило живот.

Легкий ветер усилился, а на юго-западе небо затянули тяжелые облака. Я должен был снова зарифить паруса. В перерыве между спазмами я спустил грот вниз и как мог закрепил один за другим дважды зарифленные паруса. Корабль был в открытом море. Сделав все необходимое, я посчитал благоразумным снова укрыться в каюте.

В море я очень осторожен, но этой ночью, в шторм, я не проследил за тем, что поднял слишком много парусов в такую плохую погоду. Одним словом, мне надо было сделать совсем не то, а вместо этого я, подняв дважды зарифленные грот и кливер, лег на курс. После я спустился в каюту и бросился на пол от дикой боли. Как долго я так лежал, не могу сказать, ибо впал в беспамятство.

Когда я пришел в себя, то понял, что «Спрей» плывет в бушующем море, а выглянув в проход, я, к своему изумлению, увидел высокого мужчину у руля. Его твердая рука, ухватившись за ручки штурвала, держала их, как в тисках. Можете представить себе мое удивление. На нем была одежда иностранного моряка, большая красная шапка свисала над его левым ухом, словно гребень у петуха, а лицо обрамляли черные бакенбарды. Его могли бы принять за пирата в любой части земного шара. Пока я рассматривал его угрожающий облик, я позабыл про бурю и только спрашивал сам себя, пришел ли он перерезать мне горло. Кажется, он угадал мои мысли.

– Сеньор, – сказал он, приподнимая свою шапку, – я не причиню вам никакого вреда. – И улыбка, едва заметная, но все же улыбка, заиграла на его лице, которое, сразу стало приветливым. – Я пришел, чтобы помочь. Я вольный моряк и не сделал ничего худого, кроме контрабанды. Я один из членов экипажа Колумба, – продолжал он. – Я рулевой с «Пинты» и пришел помочь вам. Лежите спокойно, сеньор капитан, – добавил он, – я поведу ваш корабль сегодня ночью. У вас лихорадка (calentura), но завтра к утру вы будете в полном порядке.

Я подумал: «Наверное, он дьявол, чтобы плыть под всеми парусами». И снова, как будто читая мои мысли, он воскликнул:

– Вот впереди «Пинта», мы должны ее нагнать. Надо плыть, скорее плыть!

Откусив большой кусок черного сухаря, он сказал:

– Вы поступили опрометчиво, капитан, когда решили смешать сыр со сливами. Белый сыр (то есть брынза) – это небезопасно, если вы не знаете, кто и когда его сделал. Может быть, это был сыр из козьего молока, а он бывает плохо выдержан и быстро портится.

– Остановись! – взмолился я. – У меня нет сил слушать твои нотации.

Я расстелил матрас, чтобы лежать в этот раз не на твердом полу, мои глаза все время останавливались на моем странном госте, который, заметив еще раз, что у меня только лихорадка и спазмы, усмехнулся и запел какую-то дикую песню:

Высокие волны, свирепый гром, бури рев! В Вышине безумно птица кричит! Вперед, Агоры!

Думаю, дела мои пошли на поправку, ибо я с раздражением пожаловался:

– Ненавижу ваши песни. Да будут прокляты ваши Азорские острова и их прекрасные птицы!

Я умолял, чтобы он заканчивал со своими песнями, ибо приступы болезни возобновились. Меня все еще лихорадило. «Спрей» тем временем несся по волнам, но в моем воспаленном мозгу появлялись лодки, падающие на палубу, и казалось, что «Спрей» теперь пришвартован неведомым способом и начисто лишен кранцев.

– Вы разобьете лодки! – взывал я снова и снова, пока волны разбивались о крышу каюты над моей головой. – Вы сломаете свои лодки, но не сможете навредить «Спрею». Он крепкий! – Я плакал.

Когда мои боли и лихорадка прошли, я осмотрел палубу, которая теперь сверкала, как белый зуб акулы, все движимое было смыто с нее волнами. Средь бела дня я, к своему изумлению, обнаружил, что «Спрей» все еще резво мчится по заданному курсу, как скаковая лошадь. Сам Колумб не мог бы удерживать его более точным курсом. За прошедшую ночь судно прошло сто сорок километров по бурной поверхности моря. Я был признателен старому рулевому, но был несколько удивлен, почему он не убрал кливер. Шторм понемногу стихал, и уже к полудню светило солнце. Меридиональная высота и показания лага, который оставался опущенным все это время, показывали, что «Спрей» шел правильным курсом в течение последних двадцати четырех часов. Понемногу мое самочувствие улучшалось, но я был еще очень слаб и не мог отдать рифы ни в этот день, ни в следующую ночь, хотя ветер утих; я просто разложил мою мокрую одежду на солнце, а сам лег спать. Как думаете, кто мог навестить меня снова? Конечно же, мой старый друг, который помог мне накануне вечером, но на этот раз все происходило во сне.

– Вы поступили правильно, воспользовавшись прошлой ночью моим советом, – произнес он, – и, если хотите, я мог бы часто вас посещать на протяжении плавания, хотя бы из любви к приключениям.

Закончив говорить, он еще раз снял шапку и исчез так же таинственно, как и пришел, я полагаю, перенесся на фантомную «Пинту».

Я проснулся бодрым и отдохнувшим, с чувством, что побывал в обществе друга и опытного моряка, собрал свою одежду, которая к этому времени полностью высохла, а потом с воодушевлением выбросил за борт все сливы, какие только были на борту.

28 июля погода была исключительно хорошей. Воздух был теплым, а с северо-запада дул легкий ветерок. Основательно покопавшись в своем гардеробе, я достал белую рубашку, готовясь к встрече с приближающимися каботажными пакетботами и находящимися на них благовоспитанными пассажирами. Я также выстирал кое-что из своей одежды, чтобы выполоскать из нее соль. После всего этого я ощутил острое чувство голода, поэтому разжег костер и с предельной тщательностью сварил компот из груш, аккуратно отставив его в сторону, пока заваривался вкуснейший кофе, к которому я мог себе позволить и сахар и сливки. Но коронным блюдом был жареный рыбный фарш, которого вполне хватило бы для двоих. Я снова пребывал в добром здравии, а мой аппетит был просто волчий. Пока я обедал, у меня на керосиновой лампе тушилась большая луковица, которую я намеревался съесть позже в тот же день. Роскошная жизнь у меня сегодня!

Во второй половине дня «Спрей» наткнулся в море на большую спящую черепаху. Она проснулась от моего гарпуна, пробившего ей шею, если проснулась вообще. У меня возникли проблемы с погрузкой ее на палубу, но наконец мне удалось зацепить ее гафелем за одну из ласт. Она была почти такой же тяжелой, как мое судно. Я видел еще черепах и поставил снасти, чтобы быть готовым вытаскивать их из воды; для этого мне пришлось опустить грот. Поднять его снова тоже было делом не из легких, потому как снасти были использованы для поднятия черепах. Но стейки из черепах были прекрасны.

С поваром на «Спрее» у меня не было никаких разногласий на протяжении всего рейса. Что бы ни было приготовлено, это было съедено. Я еще не встречал такого единодушия среди экипажа. В тот же день вечером на ужин были стейки из черепахи, чай с тостами, жареный картофель, тушеный лук, а на десерт компот из груш и сливки.

Где-то в полдень я заметил на воде сорванный плавучий буй. Он был выкрашен в красный цвет и имел шток высотой около шести футов в качестве отличительного знака. Внезапное изменение погоды повлияло на исчезновение черепах и рыбы, мне теперь не на что было рассчитывать до прибытия в какой-либо порт.

31 июля с севера неожиданно налетел шторм с тяжелыми волнами, и мне пришлось убрать паруса. В этот день «Спрей» прошел только пятьдесят одну милю.

1 августа шторм продолжался и волны были очень сильными. Всю ночь судно шло с полностью зарифленным гротом и подтянутым кливером. В три часа пополудни кливер был сорван с бушприта и разорван ветром в клочья. Я сохранил эти обрывки, которые позже пошли на кухонные тряпки.

3 августа штормовой ветер стал стихать и я увидел много признаков близости земли. Плохая погода дала о себе знать и на камбузе, где я намеревался попробовать свои силы в пекарском ремесле, поэтому я развел огонь на палубе, и вскоре испеченный каравай стал свершившимся фактом. Одной интересной особенностью приготовления пищи на судне является то, что аппетит на море всегда отменный, – факт, который я понял еще в те времена, когда в юности готовил для экипажа рыбаков. Отобедав, я просидел несколько часов, читая описание жизни Колумба. День клонился к закату, и я, наблюдая, как все птицы летят в одном направлении, воскликнул:

– Там земля!

Рано утром на следующий день, 4 августа, я обнаружил, что нахожусь у берегов Испании. Я увидел костры на берегу и понял, что страна заселена. «Спрей» продолжал идти своим курсом, миновав место Трафальгарского сражения. Затем, отдаляясь, он прошел через Гибралтарский пролив, где в три часа того же дня бросил якорь, после двадцати девяти дней плавания, если считать отправной точкой мыс Сейбл.

По завершении первого этапа путешествия я чувствовал себя прекрасно, не ощущая себя уставшим или больным, но, как и всю свою жизнь, был таким же тощим, как самый тонкий из рифовых концов.

Еще на рассвете я обогнал два итальянских парусника, которые, как я мог видеть, уже стоя на якоре, вместе пошли вверх по проливу вдоль африканского берега. «Спрей» обогнал их, прежде чем они достигли мыса Тарифе. Так что могу сказать, что «Спрей» обогнал всех на своем пути через Атлантику, за исключением пароходов.

Все шло хорошо, но я забыл привезти из Орты карантинное свидетельство, и поэтому, когда на борт прибыл суровый пожилой портовый врач, чтобы все осмотреть, поднялся шум. Что, впрочем, было очень кстати. Если вы хотите поладить с настоящим англичанином, то сначала необходимо поспорить с ним. Я это прекрасно знал, и поэтому я отвечал на каждый его выпад, как мог.

– Ну, хорошо, – признал наконец доктор, – ваш экипаж настолько здоров, что его состояние не вызывает у меня сомнений, но кто знает, какие заболевания имеются в порту, где вы побывали? – резонно заметил он. – Мы должны доставить вас в крепость, сэр! – прогремел он. – Ну да ладно, можете иметь свободное сообщение с берегом, сэр! Отчалить!

Это был первый и последний раз, когда я видел портового врача.

На следующее утро к «Спрею» подошел большой паровой катер и встал рядом (точнее говоря, настолько рядом, насколько позволяли его размеры) с приветом от старшего морского офицера, адмирала Брюса, сообщив, что для «Спрея» отведено место для причала в арсенале. Оно находилось за новым молом.

Я стоял на якоре у старого мола среди местных судов, где было очень неспокойное и неудобное место. Конечно, я был бы рад побыстрее убраться, что и сделал в ближайшее время, попав в компанию больших линейных кораблей вроде «Коллингвуда», «Бальфлера» и «Корморента», на борту которых позже меня принимали почти по-царски.

– Швартуйся! – как говорят американцы и как поприветствовал меня адмирал Брюс, когда я явился в адмиралтейство, чтобы поблагодарить его за любезно предоставленное место у причала и за предоставленный паровой баркас, который отбуксировал «Спрей» в доки.

– Если место около причала вас устраивает, то все в порядке, мы отбуксируем вас в открытое море, как только вы будете готовы к отплытию. Но, скажите, в каком ремонте нуждается «Спрей»? Может, с «Гебы» к вам прислать мастера по парусам? «Спрею» нужен новый кливер. Хотите, сейчас ремонтные мастерские осмотрят все на «Спрее»? Скажи, старик, ты, должно быть, дал жару «Спрею», чтобы добраться сюда в одиночку за двадцать девять дней! Но мы сделаем ваше пребывание здесь приятным!

Даже о британском корабле «Коллингвуде» не заботились лучше, чем о «Спрее» в Гибралтаре.

Позже в тот же день я услышал оклик:

– Эй, на «Спрее»! Миссис Брюс хотела бы попасть на борт и поприветствовать капитана «Спрея». Будет ли удобно, если она посетит вас сегодня?

– Очень! – радостно крикнул я.

На следующий день губернатор Гибралтара сэр Ф. Каррингтон, старшие офицеры гарнизона и командиры всех военных кораблей поднялись на борт «Спрея» и оставили свои подписи в судовом журнале. И снова оклик:

– На «Спрее»!

– Здравствуйте!

– Командир Рейнольде свидетельствует вам свое почтение. Вас приглашают на борт «Коллингвуда» в половине пятого, но не позднее половины шестого.

Вспоминая свой скудный гардероб, я намекнул, что во франты не гожусь.

– Вас ожидают в цилиндре и фраке, сэр!

– Тогда я не смогу прийти.

– Черт побери! Конечно же, приходите в том, что у вас есть.

– Хорошо, сэр!

Даже если бы я носил шелковый цилиндр высотой до самой луны, то не мог бы рассчитывать на лучший прием, чем тот, который был устроен в мою честь на «Коллингвуде». Англичане, приглашая человека к себе в гости, даже если это большой военный корабль, держатся без особых церемоний, и, когда они говорят «как дома», они это и имеют в виду.

Что еще нужно сказать о Гибралтаре? Как можно не любить столь гостеприимное место? Каждое утро из роскошных адмиральских владений мне доставлялось молоко, а два раза в неделю овощи.

– На «Спрее»! – раздавался оклик адмирала. – На «Спрее», эгей!

– Приветствую!

– Завтра ваш овощной день, сэр.

– Да, есть, сэр!

Я много бродил по старому городу, и сопровождавший меня артиллерист прошел со мной по пробитым в скалах галереях так далеко, насколько это разрешено иностранцам. Нет в мире подобных пещер и раскопок в военных целях, хотя бы отдаленно напоминающих гибралтарские по их замыслу или исполнению. Осматривая эти изумительные сооружения, тяжело себе представить, что это сделано на крохотном, как точка в азбуке Морзе, географическом пункте.

Перед отплытием я был приглашен на пикник с губернатором, офицерами гарнизона и командирами военных судов, расположенных здесь; все было просто по-королевски.

Миноносец номер девяносто один, идя на скорости двадцати двух узлов, прокатил нашу компанию к берегам Марокко и обратно. День был настолько прекрасен, что никто не пожелал выйти в Марокко на берег. Номер девяносто один, дрожащий как осиновый лист, мчал по морским просторам на максимальной скорости.

Младший лейтенант Буше, на вид еще юнец в своей команде, вел корабль с мастерством опытного моряка. На следующий день я завтракал с генералом Каррингтоном, губернатором, в здании Лайн-Уолл-Хауза, который был когда-то Францисканским монастырем. В этом интересном здании сохранились реликвии четырнадцати осад, которые видывал Гибралтар. На следующий день я ужинал у адмирала в его резиденции, дворце, который некогда был казармой наемных солдат. Повсюду я принимал дружеские рукопожатия, которые придавали мне жизненной силы, чтобы пройти предстоящие долгие дни плавания в одиночестве. Должен признаться, что идеальная дисциплина, порядок и заряд бодрости на Гибралтаре были вторым чудом этой великой крепости. Абсолютно всё делалось без особого волнения и суеты, словно в спокойном плавании на прекрасно оборудованном судне. Никто не разговаривал на повышенных тонах, за исключением боцмана.

Достопочтенный Горацио Дж. Спраг, консул Соединенных Штатов в Гибралтаре, посетив «Спрей» в воскресенье, 24 августа, был очень рад и приятно поражен отношением наших английских кузенов ко мне.

Глава V

Отплытие от Гибралтара с помощью английского буксира. «Спрей» изменил курс и направляется не к Суэцкому каналу, а к мысу Горн. Преследования мавританского пирата. Сравнение с Колумбом. Канарские острова. Острова Зеленого мыса. Морская жизнь. Прибытие в Пернамбуку. Счеты с бразильским правительством. Подготовка к штормовой погоде у мыса Горн.

В понедельник, 25 августа, «Спрей» отплыл от Гибралтара, щедро вознагражденный за отклонение от прямого курса, то есть первоначального маршрута экспедиции. Буксир, принадлежащий британскому военно-морскому флоту, вывел его в зону устойчивого бриза, тот наполнил паруса «Спрея» и понес его снова в Атлантику, где быстро поднялся до яростного шторма. Я планировал идти вниз вдоль этого побережья, настоящего дома для пиратов; но едва я достиг берегов, как увидел две шлюпки – фелуки, как их называют, – вышедшие из ближайшего порта и последовавшие за «Спреем». От Гибралтара я решил проследовать по Средиземному морю через Суэцкий канал вниз, в Красное море, все дальше на восток, но в конце концов я изменил свой курс и стал двигаться в западном направлении, послушавшись советов опытных моряков, плававших в здешних водах. Мне рассказывали, что здешние берега буквально кишат пиратами. Вскоре я действительно оказался среди пиратов и воров!

Я изменил курс; на фелуке сделали то же самое. Оба судна плыли очень быстро, но расстояние между нами сокращалось все быстрее. «Спрей» был на высоте; он делал даже больше, чем мог, но, несмотря на все это, передо мной стояла дилемма… «Спрей» нес слишком много парусов для безопасности. Я должен был либо взять рифы, либо проиграть и потерять всё. Я должен взять риф, даже если придется бороться с пиратами за свою жизнь.

Достаточно быстро я зарифил паруса, потратив на это около пятнадцати минут, но за это время фелука настолько сократила расстояние между нами, что я мог разглядеть чубы на головах экипажа, за которые, как говорят, Мухаммед (Магомет) будет тянуть злодеев на небо. Фелука приближалась со скоростью ветра. Теперь я четко мог разобрать, что мои преследователи – потомственные пираты, и я видел по их движениям, что они готовятся нанести удар. Однако в одно мгновение ликование на их лицах сменилось выражением страха и ярости. Фелука, несшая слишком много парусов, оказалась на гребне огромной волны, которая, как неожиданный пушечный выстрел, изменила весь дальнейший ход событий. Три минуты спустя эта же волна настигла «Спрей» и со всей силой ударила в каждую снасть на своем пути. В тот же момент она оборвала стропку гика-шкота и повредила грот-гик. Импульсивно я бросился к кливер-фалу и спустил кливер вниз. Лишившись переднего паруса, «Спрей» сразу же повернул по ветру. Дрожа я опустил грот и закрепил все, включая сломанный гик. Как я успел ухватить гик, прежде чем парус был порван, право, не знаю, но ни один стежок не был поврежден. Грот был закреплен, и я снова поднял кливер, затем, не оглядываясь, быстро спустился в каюту и схватил ружье с запасом патронов, прикинув в уме, что к этому времени пираты восстановили свой курс и находятся рядом с моим бортом. Я решил, что для меня будет лучше смотреть на них сквозь прицел ружья. Приклад был на моем плече, когда я всматривался в туман, но вокруг не было никаких пиратов. Та же волна и тот же шквал, которые повредили мой гик, снесли мачту на фелуке. Я наблюдал, как десяток, если не более, членов воровской команды, боролись за спасение своего такелажа. Аллах заставил их лица почернеть!

Дальше я плыл с полным комфортом под поднятым кливером и стакселем. Я скрепил гик и свернул парус, а чуть позже отвернул «Спрей» на два румба мористее, чтобы не попадать близко к береговому течению и уберечь его от прибоя. При таком курсе ветер дул с правого борта и наполнял ходовые паруса. К тому времени, как я все закончил, было уже темно, и тут на палубу упала летающая рыба. Я решил приготовить ее себе на ужин, но обнаружил, что слишком устал, чтобы заниматься готовкой или даже съесть то, что уже приготовлено. Я не помню, чтобы когда-нибудь прежде так уставал, ни до, ни после, за всю мою жизнь, как на исходе этого дня. Слишком уставший, чтобы спать, я повалился пластом, а около полуночи все-таки заставил себя встать, чтобы приготовить рыбу и заварить чашку чая. Я полностью осознал теперь, что в дальнейшем мое путешествие потребует от меня огромных усилий и напряжения.

27 августа не было видно ни марокканцев, ни их берегов, за исключением двух горных вершин, видневшихся вдали на востоке в прозрачном утреннем воздухе. Вскоре после того, как взошло солнце, они скрылись в дымке, к моему удовлетворению.

После моего спасения от пиратов в течение нескольких дней дул устойчивый, но умеренный ветер, а ходившие по морю волны, хоть и слагались в длинные пологие валы, были не слишком сильными или опасными. Сидя в своей каюте, я совершенно не ощущал качки, волны были легкими и плавно раскачивали шлюп. Все отвлекающие беспокойства и волнения остались позади, я вновь один на один с собой и могучим морем, полностью в руках стихии. Но я был счастлив, и мое путешествие становилось для меня все более интересным.

Колумб на своей «Санта Марии» плавал в этих местах более четырехсот лет назад и был не так счастлив, как я, и не так уверен в успехе своего предприятия. Его первые беды в море уже начались. То ли в результате нечестной игры, то ли по другой причине, но экипаж успел сломать руль корабля незадолго до того, как налетел ураган, какой только что выдержал «Спрей». К тому же на «Санта Марии» царили разногласия, чего не могло быть на «Спрее».

После трех дней плавания под шквалами и переменными ветрами я спустился вниз, чтобы отдохнуть и поспать, в то время как судно с закрепленным рулем продолжало плыть по заданному курсу.

1 сентября рано утром впереди появились облака, свидетельствовавшие о том, что мы приближаемся к Канарским островам. На следующий день погода поменялась: небо со всех сторон было затянуто грозовыми тучами; с востока, судя по всему, мог прийти лютый харматан, а с юга надвигался свирепый ураган. Любое направление по компасу угрожало диким штормом. Все мое внимание было обращено на рифление парусов, потому и не оставалось времени на то, чтобы испугаться еще чего-то – я отвернул шлюп на три румба, а может, и больше от его истинного курса, что дало ему возможность спокойно скользить по волнам. Я направил «Спрей» в пролив между Африкой и островом Фуэртевентура, самым восточным из Канарских островов, на которых я был. К двум часам пополудни погода неожиданно улучшилась и в моем поле зрения возник остров, на траверзе по правому борту не более чем в семи милях от меня. Горные вершины острова Фуэртевентура две тысячи семьсот футов высотой в хорошую погоду видно на много лиг отсюда.

Ночью ветер посвежел. «Спрей» отличным ходом шел через канал. Поутру 3 сентября он оставил в двадцати пяти милях позади себя все острова и попал в затишье, которое было предшественником нового шторма, вскоре пришедшего и несшего с собой пыль с африканского берега. Буря мрачно завывала, и, хотя сейчас был не сезон харматанов, море в течение часа изменило от пыли цвет на красновато-коричневый. Весь день воздух был пропитан летающей пылью, но к вечеру, когда ветер подул в северо-западном направлении и погнал ее обратно на землю, «Спрей» снова оказался под ясным небом. Теперь его мачты гнулись под сильным устойчивым ветром, и «Спрей», накренившись, благовоспитанно кланялся волнам… Эти набегающие волны приводили меня в волнение, когда, подбрасывая мой корабль, быстро проходили под его килем. Это было грандиозное плавание под парусами.

4 сентября ветер, все еще свежий, дул с северо-северо-востока и море так же играло со шлюпом. Около полудня на горизонте я увидел пароход, направлявшийся на северо-восток, в самый центр урагана. Я просигналил ему, но ответа не получил. Он погружался носом в море и шел таким странным образом, что можно было сказать, будто у руля стоит дикий бык.

Утром 6 сентября я нашел на палубе три летающие рыбы, а четвертую – внизу возле переднего иллюминатора, очень близко к сковородке. Пока это был лучший улов, он позволил мне роскошно позавтракать и пообедать.

Теперь «Спрей» был в полосе попутных пассатных ветров. Позже в тот же день я увидел другой пароход, который шел так же плохо, как и его предшественник. В этот раз я не сигналил, но, проходя мимо с подветренной стороны, составил о нем самое худшее мнение. На этом пароходе перевозили скот! Бедные животные, как они ревели!

Было время, когда экипажи кораблей, повстречав друг друга в море, закрепляли марселя, поднимались друг к другу на палубу, а на прощание давали залп из пушек, но эти добрые старые времена прошли. В наши дни у людей нет возможности поговорить даже на безбрежных просторах океана, где новости – это новости, а что касается салюта из пушек, то они не могут позволить себе тратить на это порох. Нет более на море поэзии, воспевающей грузовые корабли, есть будничная жизнь, когда у нас нет времени даже на то, чтобы пожелать друг другу доброго утра.

Мой кораблик, идущий сейчас полным ходом, предоставил мне возможность отдохнуть и восстановить свои силы. Я использовал это время для чтения книг и ведения записей, чинил паруса и приводил в порядок такелаж судна. Как всегда, приготовление пищи не требовало много времени, так как мое меню состояло преимущественно из летающих рыб, горячих булочек со сливочным маслом, картофеля, кофе и сливок – блюд, которые легко готовятся.

10 сентября «Спрей» проходил вблизи острова Св. Антонио, или Санту-Антан, северо-западного из островов Зеленого Мыса. Я подошел к суше абсолютно точно, хотя и не определял долготу места. Когда мое судно приблизилось к острову, дул шквалистый северо-восточный ветер, но я, зарифовав паруса, ушел в открытое море, подальше от берегов Санту-Антан. Когда острова Зеленого Мыса остались за кормой, я обнаружил, что снова очутился один в безбрежном океане и нахожусь в одиночестве посреди этой изумительной пустыни. Даже когда я спал, мне снилось, что я один. Это чувство не оставляло меня, но, во сне или наяву, мне всегда нужно было знать местоположение моего судна, поэтому картина перемещений моего «Спрея» все время стояла передо мной.

Однажды вечером, когда я сидел в каюте, окружающую меня глубокую тишину нарушили человеческие голоса! Я мгновенно выскочил на палубу, свой испуг я не в силах вам описать. Совсем близко с подветренной стороны, как призрак, шел белый барк под всеми парусами. Моряки на борту работали на реях и были слишком заняты, чтобы увидеть одинокую мачту шлюпа, которая пронеслась мимо. Никто из команды не пытался приветствовать «Спрей», но я услышал, как кто-то сказал, что видел огни на шлюпе и что все посчитали меня рыбаком. Долго я потом сидел на палубе под звездным небом, размышляя о кораблях и проделанных ими путешествиях.

Наследующий день, 13 сентября, большой четырех-мачтовый корабль прошел на каком-то отдалении с наветренной стороны, направляясь к северу.

Шлюп сейчас стремительно приближался к экваториальной штилевой полосе, и сила пассатов явно уменьшилась. Я мог видеть рябь, которая показывала появление встречного течения. Я прикинул, и его скорость получалась примерно шестнадцать миль в день. В центре встречного потока скорость была больше, меня стало сносить к востоку.

14 сентября со своей мачты я увидел большой трехмачтовый корабль, идущий на север. Этот корабль, и тот, который я видел вчера, прошли от меня на слишком большом расстоянии, чтобы обменяться со мной сигналами, но мне было уже хорошо только от того, что я вижу их. На следующий день на юге показались тяжелые дождевые облака, заслонившие солнце – это был зловещий признак штилевой полосы вдоль экватора. 16 сентября «Спрей» вошел в эту мрачную область, где он мог либо бороться со шквалами, либо подвергнуться влиянию полного безветрия, ибо таков характер полосы, расположенной между областями северо-восточных и юго-восточных пассатов, где попеременно с каждого дует ветер, образовывая завихрения воздуха, дующие во всех направлениях. Чтобы досадить мореплавателям еще больше, поверхность моря покрывается мелкой рябью, которую образуют водовороты течений. И все-таки будто чего-то не хватает для завершения картины дискомфорта моряка, поэтому сверху и днем и ночью дождь льет как из ведра. Так на протяжении десяти дней «Спрей» боролся и метался, продвинувшись по курсу всего лишь на триста миль. Но я ему ничего не сказал!

23 сентября нам повстречалась шхуна «Нантакет» из Бостона, шедшая с грузом леса с реки Бир в устье Ла-Платы. Обменявшись несколькими словами с ее капитаном, мы поплыли дальше врозь. Так как днище шхуны «Нантакет» сильно обросло ракушками, то за ней ушла вся рыба, любящая следовать за такими судами. «Спрей» же не имел таких запасов рыбьего корма. Рыбы будут всегда преследовать обросший корабль. Только брошенный на произвол судьбы и волочившийся за «Спреем» лаг представлял интерес для глубоководных рыб. Одним из немногочисленных спутников «Спрея» был дельфин, который следовал за нами уже добрую тысячу миль и был доволен, получая объедки с моего стола, которые я выбрасывал за борт; будучи ранен, он не мог далеко уплывать в море, чтобы охотиться на других рыб. Я привык уже к этому дельфину, узнавал его по шрамам и был всегда рад, когда он после далеких прогулок возвращался ко мне. Однажды после нескольких часов отсутствия он вернулся в компании с тремя желтохвостками – дальними родственницами дельфинов. Эта маленькая компания держалась все время вместе, за исключением случаев, когда им угрожала опасность или когда уходили на охоту в море.