Текст книги "Один под парусами вокруг света (сборник)"

Глава VIII

От мыса Пилар в Тихий океан. Буря отбрасывает «Спрей» к мысу Горн. Самое значительное морское приключение капитана Слокама. Снова в Магеллановом проливе после прохода через пролив Кокберна. Туземцы знакомятся с обойными гвоздями. Полоса жестоких ветров. Путь снова лежит на запад.

3 марта «Спрей» вышел из бухты Тамар в направлении мыса Пилар. Ветер дул с северо-востока и, пользуясь им, я рассчитывал отойти подальше от берега, но тут мне не повезло. Вскоре пошел дождь и тучи на северо-западе начали сгущаться, что не предвещало ничего хорошего. «Спрей» быстро приближался к мысу Пилар и вошел в Тихий океан, где надвигающийся шторм искупал его с головы до пят. О возвращении не могло быть и речи, как бы я ни желал этого: берег был скрыт покровом ночи. Ветер еще сильнее посвежел, и мне пришлось взять третий риф, к тому же волнение стало жестоким. При такой погоде даже старые рыбаки взывают к небесам: «Не забудь, о Боже, как мало мое судно и как безбрежен океан…»

Единственное, что я видел вокруг, были мерцающие гребни волн, скалившие белые зубы на раскачивавшийся «Спрей».

– Надо сделать все, чтобы уйти мористее! – воскликнул я и поднял все имеющиеся паруса.

Всю ночь «Спрей» шел под парусами, но 4 марта ветер перешел на юго-западный, потом неожиданно переменился на северо-западный и задул с невероятной силой. Пришлось «Спрею» идти дальше без парусов, с голыми мачтами: ни одно судно на свете не смогло бы выстоять при таком сильном шторме. Я понимал, что шторм может продолжаться несколько дней, что двигаться в западном направлении вдоль берегов Огненной Земли невозможно и что придется направиться к востоку. Безопасности ради мне оставалось идти по ветру, и «Спрей» двинулся к юго-востоку, как бы собираясь обогнуть мыс Горн. Вокруг вздымались и опускались огромные волны, рассказывавшие нескончаемую повесть о море. Судьба была на стороне «Спрея». Он шел вперед с зарифленным стакселем и с выбранными втугую шкотами. Я вытравил за кормой два длинных троса, чтобы лучше держаться на курсе, хоть немного разбивать гребни волн, набегающих на корму, и уменьшить килевую качку, а руль закрепил в положении «прямо». И как бы ни безумствовал шторм, мое судно шло замечательно, а я считал, что мореходные достоинства «Спрея» выше всяких похвал. Закончив все работы, какие только можно было сделать для безопасности судна, я сварил котелок кофе и приготовил тушеную баранину с луком и картошкой: я потерял слишком много сил, чтобы еще и лишить себя горячей пищи. Правда, во время отчаянной бури в районе мыса Пилар мой аппетит сильно уменьшился и некоторое время я даже ничего не стряпал. Говоря между нами, я страдал морской болезнью.

Первый день шторма был для «Спрея» серьезнейшим испытанием. Нигде в мире не встретишь такого бурного моря, как в диких окрестностях мыса Горн, а особенно возле мыса Пилар – угрюмого часового мыса Горн. Дальше от берега, где расстилалось величественное море, опасность была значительно меньше, и «Спрей» устремил туда свой бег, напоминая то птицу на гребне волны, то щепку, погружающуюся в морскую бездну. Дни проходили один за другим, полные напряжения и наслаждения.

На четвертый день шторм приблизил «Спрей» к мысу Горн, и тут я решил подсчитать расстояние и наметить курс в Порт-Стэнли на Фолклендских островах, где я мог бы привести в порядок такелаж. Но именно тогда сквозь просвет в облаках я увидел высокую гору, находившуюся примерно в семи лигах по левому траверзу. Воспользовавшись тем, что ветер несколько затих, я вместо разорванного в клочья грота поднял прямой парус. В дополнение к этому неудобному зарифленному парусу я поднял стаксель, выбрал тросы из-за борта и, пользуясь попутным ветром, направил «Спрей» к тому, что мне казалось открывшимся передо мной островом. Так оно и было, хотя случилось вовсе не то, что я предполагал.

Я даже обрадовался перспективе снова войти в Магелланов пролив и вновь пробраться в Тихий океан, но не плавать у внешних берегов Огненной Земли в бурном море, где «Спрей» при одном поставленном и зарифленном стакселе содрогался от киля до клотика. Малейшее пренебрежение к безопасности судна могло привести к получению пробоины, хотя за все время плавания мне ни разу не пришлось прибегать к помощи помпы.

Идя под самым маленьким парусом, который я только мог поставить, «Спрей», подобно рысистой лошади, помчался к берегу. Я стоял у руля и правил так, чтобы «Спрей» не споткнулся ни об один гребень волны. Ночь наступила раньше, чем «Спрей» подошел к берегу. Теперь дорогу надо было искать почти на ощупь – перед собой я видел только буруны. Я повернул обратно, чтобы держаться подальше от берега, и тут же услышал рев бурунов по подветренному борту. Меня это озадачило, так как я считал, что здесь не должно быть прибрежного волнения. Тогда я отплыл подальше, снова повернул и вновь очутился среди бурунов. Пришлось уйти мористее, и весь остаток ночи я провел среди опасностей. Град и снег с дождем хлестали всю ночь напролет. Но какое это могло иметь значение!

Снова наступил день, и мое судно находилось посередине белой полосы, проходящей к северо-западу от мыса Горн и представляющей собой белые буруны, кипящие над подводными скалами, которые ночью грозили «Спрею» гибелью. Остров, на который я держал курс, назывался Фури, и на подходах к нему я увидел такую замечательную панораму, которая заставила меня позабыть обо всех тяготах. Единственное, о чем мне теперь следовало думать, – это как найти проход между опаснейшими бурунами, то есть надо было как можно лучше использовать светлое время дня. Но если «Спрей» избежал подводных скал ночью, то он, бесспорно, найдет дорогу днем. Это стало самым большим в моей жизни приключением, и одному богу известно, как судну удалось миновать все опасности.

В конце концов «Спрею» удалось найти спокойное место среди группы островков, и тут я влез на мачту, чтобы оглянуться на дикую картину оставшуюся позади. Великий натуралист Дарвин, посмотрев на этот морской пейзаж с палубы «Бигля», написал в своем дневнике: «Всякого сухопутного человека, увидевшего Млечный Путь, будут неделю мучить кошмары». Он с успехом мог бы добавить, что это относится и к морякам.

Счастье продолжало улыбаться «Спрею». Плывя по лабиринту между островами, я установил, что «Спрей» идет проливом Кокбурн, который соединяется с Магеллановым проливом как раз напротив мыса Фроуард, и что мы миновали бухту Воров, вполне заслуживающую это название. В ночь на 8 марта «Спрей» стал на якорь в защищенной бухточке возле Терн. С каждым ударом сердца я благодарил судьбу. Теперь уже можно было поразмыслить о событиях последних дней, но неожиданно меня охватило беспокойство, и только хорошая порция горячего жаркого из оленины придала мне сил.

Захотелось спать. Почувствовав дремоту, я рассыпал по палубе обойные гвозди, но, памятуя предостережение моего старого друга капитана Замблиха старался сам на них не наступать. Я убедился, что каждый гвоздь лежит острием вверх. Все это не было напрасным, так как, проходя мимо бухты Воров, я заметил, как за «Спреем» плыли две лодки. Теперь я мог не сомневаться в том, что мое одинокое плавание закончилось.

Ни один человек на свете не может наступить на гвоздь, не выдав своего присутствия. Это произошло в полночь, когда я спал в каюте, а местные жители попытались захватить в плен судно и всё на нем находящееся. Едва ступив на палубу, они вынуждены были отказаться от своих намерений. Мне так и не пришлось прибегнуть к оружию: и без него грабители бросились кто в лодку а кто в море, проклиная всех и вся на своем родном языке. Выйдя на палубу, я дал несколько выстрелов, чтобы нападавшие знали, что я дома. После этого я вернулся в каюту в твердой уверенности, что больше меня тревожить не станут, а тем более люди, удиравшие с такой поспешностью. Жители Огненной Земли заметно боятся огнестрельного оружия. Они становятся опасными, когда окружают вас в пределах полета стрелы или если вы встанете на якорь вблизи их засады. Даже если бы я не рассыпал по палубе гвозди, то все равно мог бы прогнать их несколькими выстрелами. Запас патронов я держал и в каюте, и в трюме, и на форпике – это позволяло мне засесть в любом из этих мест, как в крепости, и обстреливать палубу. Пожалуй, самой большой опасностью была возможность поджога: на каждой лодке имеется огонь, которым туземцы пользуются для подачи дымовых сигналов. Горящий на дне лодки огонь может быть с легкостью переброшен в каюту – капитан порта Пунта-Аренас специально предупреждал меня об этом. Совсем недавно туземцы подожгли чилийскую канонерскую лодку, бросив горящий факел в кормовые иллюминаторы. У «Спрея» не было иллюминаторов ни в борту, ни в надстройке, кроме двух входных люков, но они были так основательно задраены, что при попытке их открыть я бы обязательно проснулся.

Утром 9 марта, хорошо отдохнув, съев горячий завтрак и убрав с палубы гвозди, я проверил состояние парусов и принялся сшивать разорванные куски, чтобы прикрепить задний нок-бензельный угол к моему квадратному гроту. День обещал хорошую погоду и слабый ветер, но на Огненной Земле на обещания погоды положиться нельзя. Пока я раздумывал о том, почему в этих местах не растут деревья, и даже прикидывал, не отложить ли шитье и не отправиться ли с ружьем на берег, чтобы рассмотреть белый валун, лежащий у ручья, неожиданно налетел такой ветер, что «Спрей», стоявший на двух якорях, был сорван с места и словно перышко отброшен из бухты на глубокую воду. Нет ничего удивительного, что деревья не растут на склонах этой горы. О великий Борей! Ведь, чтобы выдержать такой бешеный порыв ветра, дерево должно состоять из одних корней.

Расстояние от бухточки до подветренного берега пролива было достаточно большим, и у меня хватило времени, чтобы выбрать оба якоря прежде, чем «Спрей» подвергнется опасности. Все обошлось как нельзя лучше.

Ни в этот, ни в следующий день я не видел туземцев. Возможно, для них были понятны признаки надвигающегося урагана и, проявляя похвальную осторожность, они не появлялись на воде. Налетевший ураган не дал мне возможности заняться шитьем парусов и снова утащил «Спрей» вместе с якорями значительно мористее. Свирепый ветер, столь обычный в районе Магелланова пролива, налетал много раз на протяжении дня и протащил «Спрей» несколько миль в зоне крутых скал и утесов, характерных для здешних негостеприимных берегов. Я был рад убраться отсюда подальше, хотя мой дальнейший курс лежал отнюдь не к райским берегам. Не имея выбора, я плыл в направлении бухты Сан-Николае, где 19 февраля стоял на якоре. Сегодня было 10 марта, и, прибыв на это место вторично, я обошел вокруг самой неисследованной части Огненной Земли.

Чистая случайность спасла «Спрей» от верной гибели по пути к бухте Сан-Николае. Лопнувший шкот заставил меня пройти на нос, и вдруг я увидел, что «Спрей» летит прямо на темную скалу, а белые буруны уже пенятся под бушпритом. Я видел, что гибель неминуема, и подумал: «Неужели после всего мною перенесенного судьба обернулась против меня и мне суждено сложить голову в этом мрачном месте?»

Бросившись на корму, не обращая внимания на полощущийся парус, я повернул штурвал, ожидая услышать треск ломающегося о скалы судна. Но при повороте руля «Спрей» словно прыгнул в сторону, и в следующий миг мы были вне опасности на подветренной стороне скалы. Впереди, в центре залива, лежал небольшой остров, и «Спрей» ринулся к нему с такой поспешностью, будто желал пересечь его напрямик. В глубине залива было место для якорной стоянки, но, прежде чем я успел к нему подойти, новый порыв ветра повернул «Спрей» и оттащил его к подветренной стороне острова. Еще дальше виднелся большой мыс, и я решил отклониться в сторону. Это было повторением уже раз пройденного пути в направлении Пунта-Аренас.

Вскоре я сумел справиться с судном и быстро обогнул высокую гору, позади которой море было спокойное, как мельничный пруд. Ветер настолько ослаб, что паруса заполаскивали и даже провисали, когда «Спрей» шел слишком близко к берегу. На глубине шестнадцати ярдов я решил постоять до утра и отдать якорь, но он еще не достиг дна, как с вершины горы налетел порыв ветра, отбросивший «Спрей» с такой быстротой, что я не успел закрепить якорный канат. Вместо отдыха мне пришлось вертеть ручной брашпиль, выбирая якорь и сто ярдов каната. Произошло это в той части пролива, которая носит название Фаминг-Рич.

Я крутил маленький ручной брашпиль всю ночь и при этом размышлял, насколько проще и легче отдавать приказания другим, чем выполнять их самому. Но все же я усердно вертел брашпиль, распевая песни, которые пел, будучи матросом.

К рассвету якорь был выбран, и к тому времени ветер утих, а бурные порывы сменились легким дуновением. «Спрей» тихо несло в направлении Пунта-Аренас. Но, когда мы приблизились настолько, что стали видны суда на рейде, и я уже было собрался зайти в порт за новыми парусами, поднялся благоприятный северовосточный ветер. Я изменил решение, поднял паруса и направил «Спрей» к Тихому океану, чтобы еще раз пройти уже когда-то пройденный участок пути.

Глава IX

Ремонт парусов на «Спрее». Аборигены и непослушный якорь. Бой пауков. Встреча с Черным Педро. Посещение парохода «Коломбиа». Оборонительный бой против флотилии каноэ. Знаки кораблей, проходивших через пролив. Неожиданный груз жира.

Я был полон решимости собственными силами исправить повреждения, которые мне нанес сильнейший шторм, прогнавший меня на юг, к мысу Горн, после того как я уже раз прошел Магелланов пролив и вышел в Тихий океан. Поэтому когда я снова очутился в Магеллановом проливе, то не повернул на восток к поселку Пунта-Аренас, где мог получить всяческую помощь, а решил пользоваться любой возможностью, чтобы и на ходу, и во время стоянок работать иглой. Дело шло медленно, но постепенно квадратный парус на гике увеличивался, становился годным для плавания с задним нок-бензельным углом и подшитой шкаториной. Это не был лучший из всех парусов, когда-либо появлявшихся на море, но он был крепко сшит и мог выдержать сильные порывы ветра. По сообщению одного из кораблей, повстречавшегося со мной позднее, «Спрей» шел под гротом якобы улучшенной конфигурации и имел патентованный прибор для взятия рифов – все это не соответствовало действительности.

После перенесенного шторма «Спрей» несколько дней наслаждался хорошей погодой и прошел по проливу двадцать миль, что при здешних трудных условиях я считал отличным результатом. Я подчеркиваю, что погода была хорошей на протяжении нескольких дней, но это не принесло покоя: все дни напролет я должен был заботиться не только о судне, но и о собственной безопасности. Все время мне угрожало нечто значительно большее, чем шторм: мои преследователи, воспользовавшись благоприятной погодой, возобновили набеги. В период шторма они исчезли, ведь ветер представлял огромную опасность для их неустойчивых каноэ. Теперь я ценил порывы штормового ветра как никогда раньше, хотя «Спрей» в плавании в районе мыса Горн не знал в них недостатка. Столкнувшись с необходимостью защищать собственную жизнь, я подумал о том, что если меня снова отбросит шторм и придется вновь плыть по проливу, то я от ярости стану агрессором и заставлю жителей Огненной Земли перейти к обороне. Эти мысли возникли у меня в заливе Снаг-Бей, где я отдал якорь после того, как миновал мыс Фроуард. При бледном свете раннего утра я увидел, как два каноэ прячась вошли в ту же бухту, стараясь пройти незамеченными под прикрытием высокого берега. На лодках плыло много людей, вооруженных луками и копьями. После выстрела они повернули в сторону ручья и удалились. Опасаясь, что опять подвергнусь нападению с заросшего кустами берега, я вновь поднял паруса и решил направить «Спрей» к противоположному берегу залива, милях в шести отсюда. Но тут мне пришлось напрячь умственные способности: брашпиль заело, и я не мог придумать, как выбрать якорь. Подняв все паруса, я повернул судно к ветру и «Спрей» потащил за собой якорь, будто это было для него обычным делом. Помимо якоря, он поволок за собой не менее тонны водорослей, которые зацепил возле скалы. К счастью, дул сильный ветер.

Мне пришлось работать так, что кровь сочилась из пальцев, и в то же время надо было поглядывать через плечо, чтобы следить за островитянами. Если я замечал на берегу подозрительное движение, я немедленно посылал пулю в том направлении. Ружье все время оставалось у меня под рукой, и я считал, что появление кого-либо на расстоянии ружейного выстрела означает объявление войны. Но, как бы то ни было, пока что лилась только моя собственная кровь – работая второпях, я немилосердно натыкался то на какое-либо острие, то на гвоздь. Растертые мокрым канатом, руки кровоточили, но все великолепно зажило, как только установилась хорошая погода и я выбрался из пролива.

Выйдя из бухты Снаг, я привел судно к ветру, исправил брашпиль, поднял якорь до клюза и закрепил его. «Спрей» продвинулся на шесть миль вперед. Решив отстояться под прикрытием высокой горы, я отдал якорь на глубине восемнадцати ярдов неподалеку от отвесного утеса. Я назвал это место «горой эхо», так как гора отвечала на мой голос. Увидев на берегу много сухих деревьев, я решил пополнить запас топлива и съехал на берег, захватив с собой не только топор, но и ружье, с которым в последние дни не расставался. На берегу я не встретил ни одного живого существа, если не считать небольшого паука, который переехал на «Спрей» вместе с одним из бревен. Поведение этого насекомого заинтересовало меня больше, чем всё окружающее. В моей каюте уже квартировал паук такой же величины, путешествовавший со мной еще из Бостона. Это было миролюбивое и очень сообразительное существо. Паук с Огненной Земли немедленно приготовился к бою, но мой маленький бостонец сразу повалил противника, переломал ему ноги и яростно оборвал их одну за другой. После трехминутного сражения огненноземельскому пауку была уготована участь мухи.

Я принял все меры, чтобы на следующее утро после бессонной ночи возле таинственного берега снова отправиться в путь. Прежде чем выбрать якорь, я сварил кофе на большой печке, подаренной мне в Монтевидео. В том же пламени сгорели останки паука, убитого накануне моим бостонским воякой. Впоследствии одна шотландская леди из Кейптауна, услышав о подвигах моего воинственного бостонского паука, назвала его Брюсом.

Теперь «Спрей» шел в направлении Кофейного острова, возле которого я уже был в день моего рождения 20 февраля 1896 года. Тут я снова повстречался со штормом, заставившим меня пойти к большому острову Чарльз в поисках убежища. На обрывистом берегу острова вспыхнули сигнальные костры, и группа людей, очевидно, находившаяся здесь с момента моего первого путешествия, погрузилась в лодки, которые стали приближаться к «Спрею». Видимо, я поступил неразумно, бросив якорь возле поросшего густым лесом берега. Я дал сигналами понять, что к «Спрею» может приблизиться только одна лодка, а другие должны держаться в отдалении.

На приблизившейся ко мне лодке находились две женщины и один мужчина. Едва отплыв от берега и до самой встречи со «Спреем», они непрерывно кричали: «Яммершунер!» Обе женщины просили продовольствия, а мужчина угрюмо стоял на месте, как бы подчеркивая, что его ничто не интересует. Но, как только я повернулся к нему спиной, чтобы достать для женщин галет, мужчина прыгнул на палубу и сказал мне на испанском жаргоне, что мы уже однажды встречались. Мне сразу показалась знакомой манера, с которой он взывал о помощи, а окладистая черная борода свидетельствовала о том, что передо мной Черный Педро, которого я уже раз видел.

– А где остальные члены экипажа? – спросил он, осматривая все вокруг и ожидая, что из каюты выскочат другие люди и поступят с ним так, как подобает поступить с участником многих преступлений. – Недели три назад, – продолжал он, – когда вы проплывали в этих местах, я видел трех человек на борту. Где остальные двое?

Не вдаваясь в подробности, я ответил, что все члены экипажа находятся здесь.

– Но я вижу, – сказал он, – что вы сами делаете всю работу… – И, покосившись на грот, он добавил: – Hombre valiente[1]1
  Настоящий храбрец (исп.) (Здесь и далее примеч. ред.)


[Закрыть].

Я объяснил, что днем работаю один, а члены экипажа спят, а ночью они со свежими силами несут вахту и наблюдают за окружающим. С большим интересом я следил за хитрым и коварным негодяем, зная о нем больше, чем он мог предполагать. Впрочем, если бы меня даже и не предупредили в Пунта-Аренас, все равно я понял бы, что имею дело с величайшим злодеем. Тут одна из женщин, проявив достаточную человечность, знаками предупредила меня, чтобы я был начеку, иначе Черный Педро нанесет мне удар. Такое предупреждение было излишним, так как я с самого начала был начеку: держал в руках отличный пистолет и был готов выстрелить в любую минуту.

– В прошлый раз, когда вы плыли мимо, вы стреляли в меня, – сказал он и с какой-то теплотой добавил, что это было «muy malo».

Я сделал вид, что не понимаю, и спросил:

– Вы жили раньше в Пунта-Аренас? Не так ли?

– Да… – ответил он и как бы обрадовался встрече с человеком, приехавшим из столь любимого им места.

– Вы жили в духовной миссии? – продолжал спрашивать я.

– О, да… – воскликнул он и сделал шаг вперед, словно желал обнять меня, как старого друга. Но я не разделил его чувств и заставил его отойти.

– И вы знали капитана Педро Замблиха? – продолжал я.

– Да… – ответил человек, убивший одного из родственников Замблиха. – Замблих – мой большой друг!

Кстати говоря, Замблих просил меня застрелить Черного Педро при первой встрече.

Указав на мою винтовку, бандит поинтересовался количеством зарядов.

– Cuantos? – спросил он.

Когда я объяснил, что ружье позволяет вести непрерывный огонь, словоохотливость моего собеседника куда-то подевалась, и он даже сказал, что ему пора уходить. Я не стал ему мешать, дал женщинам галет и мяса и получил в обмен несколько больших кусков сала.

Даже истинный христианин не мог бы поступить лучше. Перед тем как отчалить от «Спрея», коварный Черный Педро попросил у меня коробку спичек и протянул мне конец своего копья, но я положил спички на дуло ружья, которое стреляло «непрерывно». Бандит ловко наколол копьем коробку и быстро отскочил в сторону, когда я сказал ему: «quedo». При этом слове женщины не без удовольствия рассмеялись: возможно, Черный Педро задал им с утра основательную трепку за то, что они не собрали ему достаточно устриц к завтраку. В общем, мы все отлично понимали друг друга.

От острова Чарльз «Спрей» совершил переход до бухты Фортескью, где я стал на якорь под защитой высокого берега и отлично провел ночь, в то время как на открытых местах бушевал ветер. В бухте Фортескью я видел на берегу людей, но это не внушало опасений, так как при сильном ветре они вряд ли пытались бы подойти к «Спрею». Прежде чем лечь отдыхать, я на всякий случай рассыпал по палубе гвозди.

На следующий день уединение здешних мест было нарушено появлением большого парохода, ставшего на якорную стоянку. По обводам, типу и его манере держаться мне было ясно, что это не латиноамериканский пароход. Я поднял свой флаг и в ответ на судне взвилось звездно-полосатое полотнище. Тем временем ветер успокоился, а местные жители направились к большому пароходу, взывая о помощи. Вскоре они подплыли к «Спрею» и пытались что-нибудь у меня выпросить, так как, по их словам, на большом пароходе им ничего не дали. Вместе с ними подплыл Черный Педро. Он обрадовался мне больше, чем родному брату, даже просил одолжить ружье, чтобы застрелить мне гуанако в подарок. Я заверил его, что если бы остался еще на один день, то одолжил бы ружье, но не собираюсь здесь задерживаться.

Зато я подарил ему нож, которым пользуются бондари, и еще кое-какой инструмент, пригодный для постройки лодок и тут же предложил ему убраться восвояси.

Под прикрытием темноты я подплыл к пароходу, который назывался «Коломбиа» и где капитаном был Гендерсон. Пароход шел из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Отправившись на пароход, я захватил с собой все мое оружие на тот случай, если мне придется с боем пробиваться обратно. Старший помощник капитана мистер Ганнибал оказался моим давнишним приятелем, и мы вспоминали о былых днях, проведенных в Маниле, когда он был капитаном «Южного Креста», а я – «Северного Сияния». Оба судна были так же прекрасны, как их названия.

На «Коломбиа» был огромный запас свежих продуктов, и капитан отдал кое-какие распоряжения буфетчику. Помню, как этот простодушный молодой человек спросил, соглашусь ли я, помимо прочих продуктов, взять запас сгущенного молока и сыра. Когда я предложил взять в уплату за продукты полученный мною в Монтевидео золотой песок, капитан зарычал подобно льву и потребовал, чтобы я убрал подальше свои ценности. Я получил большое количество отличной провизии.

Вернувшись на «Спрей», я застал все в отличном порядке и начал готовиться к раннему утреннему отплытию. С капитаном парохода я условился, что если он будет готов раньше меня, то просигналит гудком.

Ночью я любовался на залитый электрическими огнями пароход, так резко отличавшийся от туземной лодки с разведенным на ней костром.

Утром «Спрей» был готов первым, но «Коломбиа» вскоре последовала за мной, обогнала и отсалютовала. Спустя два-три месяца я прочитал в калифорнийской газете: «Коломбиа» следует считать погибшей» – идя в Панаму, «Коломбиа» разбилась о скалы возле калифорнийских берегов.

Тем временем «Спрей» боролся с ветром и течениями, столь обычными для этого пролива. Именно здесь встречаются атлантический и тихоокеанский приливы, образуя водовороты и огромные волны, которые в сочетании с порывами ветра столь опасны для каноэ и других хрупких суденышек.

В нескольких милях отсюда на берегу лежал вверх дном большой пароход. Проходя в этом месте, «Спрей» попал в полосу слабого ветра, который сменился, как это ни необычно для здешних мест, полным затишьем. Внезапно со всех сторон замелькали сигнальные костры и около двадцати каноэ устремились к «Спрею». На расстоянии слышимости голоса раздались крики на смешанном с местным жаргоном испанском языке». Я не помышлял бросить якорь в их «хорошем порту», а поднял флаг и выстрелил из ружья, что они могли рассматривать как приветственный салют или как приглашение к бою. Но каноэ построились полукругом на расстоянии 80 ярдов. Они заняли оборонительную позицию, и моя попытка приблизиться означала бы смертельную опасность.

Среди этого «москитного флота» находилась корабельная шлюпка, по-видимому, являвшаяся трофеем с погибшего корабля. Шестеро мужчин гребли обломками весел: двое гребцов, стоявших в полный рост, отличались от прочих тем, что на них были высокие сапоги. Последнее обстоятельство усилило мое подозрение об ограблении ими какого-то судна и вдобавок говорило о том, что гребцы, безуспешно побывав на усыпанной гвоздями палубе «Спрея», теперь решили посетить ее вторично. Неумело орудуя веслами, они прошли вдоль пролива на расстоянии сотни ярдов от «Спрея» и сделали вид, что держат курс в бухту Фортескью. Но я сразу разгадал их замысел и внимательно наблюдал за маленьким островом, лежавшим между «Спреем» и скрывшейся за ним корабельной шлюпкой. Сильный прилив тянул мое судно к острову, возле которого я рисковал разбиться о скалы из-за отсутствия якорной стоянки, где мои якорные канаты оказались бы достаточно длинными, чтобы достать до дна. Через короткое время я заметил какие-то подозрительные движения в траве на острове, носящем название Боннет-Айленд и возвышающемся на 136 футов над уровнем моря. Я сделал несколько выстрелов в направлении острова: там никто не шевелился.

Когда течение пронесло «Спрей» мимо острова, я увидел корабельную шлюпку, красноречиво свидетельствовавшую о коварных намерениях сидевших в ней людей. Неожиданно налетевший ветер разметал каноэ в разные стороны, а «Спрей» благополучно устремился вперед. На следующий день «Спрей», преодолевая ветер и течение, вторично стал на якорь в бухте Борджиа.

Если бы умел, я описал бы эту лунную ночь, которой любовался. Сначала небо было закрыто громадой облаков, а потом они рассеялись и стало светло, почти как днем. Огромная гора отражалась, словно в зеркале, в водной глади пролива, а «Спрей» с лежавшей на воде тенью казался двумя судами. Поставив «Спрей» на якорь, я спустил на воду плоскодонку и, захватив ружье и топор, съехал на берег, где наполнил бочку пресной водой. Нигде не было никаких признаков присутствия человека, и, убедившись в этом, я бродил более часа вдоль берега. Лунный пейзаж как бы подчеркивал заброшенность места, и, дойдя до одинокой могилы, я решил дальше не ходить. На обратном пути я обнаружил место, где многие моряки, как на Голгофе, установили кресты с наименованием судов, служившие береговыми знаками. Любопытно, что один из крестов был поставлен пароходом «Колимбия» – однотипным с повстречавшейся мне утром «Коломбией».

Я разобрал несколько названий судов и некоторые из них записал в свой дневник; остальные надписи уже нельзя было прочесть. Многие кресты сгнили и упали; многих из тех, кто установил кресты, я когда-то знал, а некоторых знаю и поныне. Кругом царил дух какого-то отчаяния, и я поспешил на «Спрей», чтобы забыться в экспедиционных хлопотах.

Ранним утром следующего дня я отплыл из бухты Борджиа и на траверзе мыса Куод встал на якорь на глубине сорока ярдов. Течение в этом месте было до трех узлов. Вечером я передвинулся к бухте Лангар, находившейся всего в нескольких милях, а наутро обнаружил обломки кораблекрушения и разный груз, выброшенный прибоем на берег. Весь день я работал, спасая груз и поднимая его на «Спрей». В основном он состоял из бочек с салом и отдельных кусков сала, вывалившихся из разбитых бочек. Обнаружив бочку вина, запутавшуюся в водорослях, я позаботился о ее доставке на «Спрей». Спасенный груз я поднял на палубу при помощи гафель-гардели, прикрепленной к брашпилю. Вес некоторых бочек превышал восемьсот фунтов.

Людей в районе бухты Лангар не было. Во всяком случае, они не успели побывать здесь после шторма, выбросившего на берег остатки кораблекрушения. Думаю, что это был тот самый шторм с 3 по 8 марта, который отбросил «Спрей» к мысу Горн. Сотни тонн водорослей были с корнем вырваны из морских глубин и образовали холм на берегу. Я измерил длину водорослей, которые нашел неповрежденными, – с корнями и листьями длина их составляла сто тридцать один фут.

Вечером я наполнил бочку пресной водой, а на следующий день при благоприятной погоде пошел дальше. Далеко мне уйти не удалось, так как в одной из бухт я увидел много бочек с салом. Пришлось отдать якорь и приняться за погрузку.