Текст книги "Декамерон. Пир во время чумы"

В это время в Пизе находился маэстро Дзаноби, сын маэстро Джованни да Страда, жителя флорентийского контадо. Отец обучал юношество Флоренции латинской грамматике, а сын обладал такими замечательными способностями, что после смерти отца, в возрасте двадцати лет, взял на себя его школу. Он был настолько преисполнен наукой, что самостоятельно усовершенствовал и превзошел искусстве грамматики своего родителя, прибавив к ней прозрачную и глубокомысленную риторику. Изучая классических авторов, он так проникся благородной словесностью, что за несколько лет достиг вершин поэтического мастерства. Под действием распространившейся молвы о его таланте и похвал, расточаемых ему мессером Никколо Аччайуоли, флорентийцем, великим сенешалем сицилийского королевства, которого Дзаноби сопровождал, император ознакомился с его замечательными творениями, достойными великого поэта[157]157
  Дзаноби да Страда, друг Петрарки и Боккаччо, оставил лишь несколько латинских стихотворений.


[Закрыть], и пожелал увенчать его выдающиеся качества почетным званием. Отметив его при большом стечении народа поэтическим титулом, император торжественно возложил на него лавровый венок. Это произошло в мае 1355 года в Пизе. Затем поэт, окруженный императорскими баронами и пизанской знатью, с великими почестями отметил свое коронование. (Примечательно, что в то время были коронованы два выдающихся поэта, оба флорентийские граждане, еще не достигшие пожилого возраста. Второго звали мессер Франческо ди сер Петракколо, он происходил из старинного и уважаемого во Флоренции рода и был коронован в Риме. Слава его имени распространилась гораздо шире, он оставил больше сочинений и достиг в них больших высот, потому что начал писать раньше и прожил дольше. Но при жизни обоих мало кому были знакомы их произведения, и хотя они доставляют слушателям удовольствие, богословские добродетели наших дней заставляют пренебрегать ими в собрании мудрецов.)[158]158
  Отрывок в скобках является позднейшей вставкой и написан, видимо, после смерти Петрарки (1374 г.) и, следовательно, принадлежит Маттео Виллани (1363 г.). Петрарка был коронован на Капитолии 8 апреля 1341 г.


[Закрыть]

Мадонна Чиа укрылась в цитадели вместе со своим юным сыном Синибальдо, двумя малолетними племянниками, с взрослой падчерицей, двумя дочерьми Джентиле да Мольяно и пятью придворными дамами. Крепость была обложена со всех сторон и окружена восемью осадными машинами, без перерыва засыпавшими ее огромными камнями, а под стены и башни осаждающие вели подкоп. Помощи ожидать было неоткуда, но отважная защитница не падала духом и призывала своих людей к обороне[159]159
  3Речь идет о борьбе Альборноса с романской знатью, в том числе с Франческо Орделаффи, мужем героини, которого папа Иннокентий VI в 1355 г. отлучил от церкви и объявил против него крестовый поход. Чиа (урожденная Убальдини) защищала цитадель Чезены. Ее отец, Джованни да Сузинана, находился в лагере крестоносцев.


[Закрыть]. Видя ее упорство, Ванни да Сузинана дельи Убальдини, ее отец, сознавая грозящую дочери опасность, отправился к легату и испросил у него позволения пройти к ней для переговоров о сдаче, чтобы спасти жизнь осажденным в крепости. Получив такое разрешение, он обратился к дочери как отец, всеми уважаемый человек и опытный военачальник и сказал: «Милая дочь, поверь, что я пришел не для того, чтобы обмануть тебя или уговаривать совершить бесчестный поступок. Я вижу, что ты и твой гарнизон стоите на краю пропасти и на нахожу никакого лучшего средства для вашего спасения, чем сдать крепость легату». К этому он прибавил множество других доводов, побуждающих это сделать, ибо, по его мнению, ни один полководец в мире, даже самый храбрый, не счел бы позором сдаться в таком положении. Женщина отвечала отцу таким образом: «Дорогой отец, когда вы отдавали меня замуж, то велели превыше всего ставить повиновение мужу, и так я поступала до сих пор и собираюсь поступать до самой смерти. Муж поручил мне этот город и просил ни за что не оставлять его, по крайней мере не предпринимать ничего без его ведома или тайного от него знака. Ничто, даже смерть, не может помешать мне подчиняться его распоряжению». Ни уважение к отцу, ни угрожающая опасность, ни другие настоятельные уговоры достойного мужа не могли поколебать твердости этой женщины. Простившись с отцом, она приготовилась к упорному сопротивлению и защите доверенной ей цитадели[160]160
  Когда осаждавшим удалось поджечь крепость, Чиа заключила договор о сдаче на условиях сохранения жизни гарнизону (27 июня 1357 г.).


[Закрыть] , возбудив восхищение в нем и во всех свидетелях неженской силой духа. Я полагаю, что случись подобное во времена римлян, великие писатели не преминули бы почтить и прославить ее наряду с другими, заслужившими их хвалу своим постоянством.

Как мы рассказывали выше, доблестный Эдуард, король Англии обещал французскому королю[161]161
  После битвы при Пуатье (19 сентября 1356 г.) французский король Иоанн Добрый попал в плен к англичанам, у которых пробыл три года.


[Закрыть] заключить мир и назначил на день святого Георгия, в апреле, роскошный и суетный праздник странствующего рыцарства. По этому случаю в Лондон со всего королевства в великом множестве стекались бароны, рыцари и знатные воины. Бароны старались перещеголять друг друга великолепием своих коней, их убранством, доспехами, диковинными штандартами, радующими глаз. От них не отставали дамы, нарядившиеся в платья из дорогих тканей, украсившие себя венками, жемчужными брошками, поясами и драгоценными камнями огромной стоимости. В Лондоне все было готово для приема приезжих, каждого в зависимости от его положения. Обновляя старинные сказки Круглого стола, избрали двадцать четыре странствующих рыцаря, по прежнему обычаю лживых романов обменивались вызовами на турниры и поединки ради прекрасных дам. По сторонам площади были выстроены деревянные трибуны со скамьями, покрытыми богатыми тканями, шитыми золотом, с красивыми спинками. Они предназначались для зрителей: короля, королев и благородных дам. Перед королем выступали рыцари и дамы с разными придуманными и вымышленными жалобами на якобы нанесенные им оскорбления и требовали возмездия или битвы. Король судил состязание и побежденные теряли своих дам, которые должны были следовать верхом за сражающимися, как бы в награду победителю. Завоеванных дам сердца сопровождали ко двору и представляли королеве, как добычу победителя. Совершалось и множество других нелепостей, преисполненных суетности и тщеславия, навряд ли угодных Богу. Устраивались богатейшие пиршества, утонченные и пышные, изобилующие разнообразной снедью. Лучший стол на первом пиру был у английской королевы-матери[162]162
  Королева-мать Изабелла Французская, вдова Эдуарда II.


[Закрыть], второй – у короля Франции, где прислуживали пятеро сыновей короля английского верхом на добрых скакунах. За третьим столом вместе с королем Шотландии сидел сам английский король, иногда он вставал и переходил к столу французского короля. Предлогом для этих торжеств послужило заключение мира[163]163
  Наследник французского престола не признал впоследствии этот мирный договор.


[Закрыть] , так что выказанным на них тщеславию, неумеренности и чванству можно было бы найти извинение. Но заметь, читатель, что тут сбылись слова мудреца: «Крайняя радость оборачивается плачем»[164]164
  Книга притч, 14,13.


[Закрыть] – разразившееся вскоре моровое поветрие похитило сыновей у английского короля к его великой скорби и печали.

Мессер Кане из рода делла Скала, властителей Вероны, избалованный своим новым положением[165]165
  Кангранде II стал правителем в 1351 г., после смерти своего отца, Мастино II. Описываемые события происходили в 1359 г.


[Закрыть], предался распущенности и жестокости, за что его возненавидели подданные, невзлюбили придворные и даже родственники и близкие. Он собирался посетить маркизов Бранденбургских, своих свойственников в Германии, а в Вероне оставались его родные братья, мессер Кансиньоре и Паоло Альбоино, которые по завещанию мессера Мастино были его соправителями. Не доверяя своим братьям и опасаясь их, мессер Кане тайно поручил набрать солдат для одного из своих побочных сыновей. Известие об этом вызвало сильное недовольство и гнев у братьев, и мессер Кансиньоре высказался перед Кангранде, что среди родных такое недоверие неуместно. Эти слова, впрочем вполне дружелюбные, были встречены тираном со злобой и подозрением, и он осыпал брата ужасными и леденящими душу угрозами, хотя на самом деле не имел намерения их исполнить. Но юноша, зная о воцарившейся в душе брата жестокости и о том, что тот не забудет даже такой мелкой провинности, посчитал, что брат легко с ним расправится. Однажды в субботу, 14 декабря 1359 года, когда Кангранде с небольшой свитой верхом прогуливался по городу, Кансиньоре, взяв с собой двух доверенных оруженосцев, пробрался в конюшню правителя и вывел оттуда трех самых чистокровных и резвых скакунов. Сев на коней и спрятав оружие, все трое поехали медленным шагом по городу в поисках Кангранде. Наконец они столкнулись с ним, и тут он сказал брату, что тот зря пользуется его лошадьми. На это Кансиньоре ответил: «По-вашему, мне и вовсе нельзя оседлать доброго коня», – и, вытащив укрытую у него на боку шпагу, всадил ее тотчас же в спину брату, пронзив его насквозь. Затем он нанес еще один удар, в голову, и сшиб его с коня, после чего, опасаясь нападения, бросился бежать. Он так торопился, что вечером был уже в Падуе. Встретившему его правителю города Кансиньоре открылся в содеянном и объяснил причины своего поступка. Тот изъявил поверхностное соболезнование ввиду столь огорчительного происшествия, но не выказал ни порицания, ни одобрения, успокоив беглеца надеждой на благополучный исход этого дела, совершенного под влиянием страсти. В столь плачевных обстоятельствах не нашлось никого, кто обнажил бы меч за могущественного синьора или стал бы преследовать его брата[166]166
  После гибели Кангранде его преемником в Вероне и Виченце сделался Кансиньоре.


[Закрыть]. Все спутники правителя, вообразившие, что тут не обошлось без обширного заговора, позаботились лишь о том, чтобы унести ноги, оставив своего повелителя истекающим кровью.

При папе Иоанне XXII на протяжении многих лет все соборные и коллегиальные бенефиции находились под запретом римской курии, то есть назначения, по каноническому праву принадлежавшие соборным капитулам и коллегиям, папа оставил за собой, намереваясь собрать побольше денег и снарядить поход для отвоевания Святой Земли. Как человек предусмотрительный и хитрый во всех своих начинаниях, особенно в денежных делах, он пользовался такой уловкой: когда освобождалось весьма доходное место, он продвигал на него прелата с низшей должности, а на нее еще кого-нибудь снизу. Таким образом, при одной вакансии он производил при дворе еще пять-шесть назначений, стоивших избранникам больших издержек и приносивших ему плоды круглый год. Всего ему удалось накопить восемнадцать миллионов флоринов звонкой монетой и шесть миллионов в драгоценностях. Как говорили в миру, в этом имели возможность убедиться Климент  VI[167]167
  Ср. характеристику этого папы у Данте Рай, XVIII, 130; XXVII, 58–60.


[Закрыть] и графиня Туренская, приносившая за пазухой прошения и обнажавшая грудь для вручения их святому отцу, великому охотнику и птицелову, проводившему дни в светских утехах. Курия же была настолько развращена симонией, что бенефиции доставались благодаря святокупству или связям с кардиналами и светскими сановниками только недостойным и испорченным клирикам, а добропорядочных и честных отвергали с позором и хулой. Чтобы пресечь эти безобразия, папа Иннокентий, побуждаемый прямодушием и праведным рвением, в 1360 году собрал совет кардиналов и с его согласия отменил запрет, восстановив выборы и решения соборных капитулов и канониката с упованием на благодать святого духа.

Хроника Филиппо Виллани

На днях паховая чума[168]168
  В 1363 г. произошла новая вспышка чумы, разнесшаяся из незатухших очагов прошлой эпидемии.


[Закрыть] унесла составителя сей хроники Маттео, который в течение пяти дней боролся с болезнью, благодаря умеренности и воздержности своего характера и образа жизни, но наконец 12 июля благочестиво скончался. В похвалу ему можно отнести то, что он не допустил забвения достопамятных событий своего времени и доступным ему образом записал их, чтобы потом более тонкие и одаренные писатели могли переложить его заметки подобающим возвышенным стилем. Мне же, своему сыну Филиппу, он поручил написать продолжение до мира с пизанцами[169]169
  К войне с Пизой привели захват Флоренцией Таламоне в 1356 г. и Вольтерры в 1360 г. Конфликт разразился в 1362 г., мир был заключен 28 августа 1364 г.


[Закрыть], чтобы не обрывать повествования. Итак, я постараюсь постепенно дополнить эту историю, занося в нее поступившие ко мне сведения о других событиях, происходящих в разных странах мира.

В воскресенье 29 июля 1364 года, в тот самый день, когда пизанцы год назад устроили состязания по бегу на мосту в Рифреди, посвящали рыцарей, чеканили деньги, вешали ослов и вообще всячески издевались над флорентийцами и высмеивали их[170]170
  Упомянутые действия пизанцев относятся к июлю 1363 г., когда им и их английским наемникам удалось дойти до Кампи и Перетолы, в нескольких километрах от Флоренции.


[Закрыть], мессер Галеотто Малатеста, капитан флорентийцев, снявшись накануне ночью из лагеря у Печчоли, утром расположился в местечке Кашина, примерно в шести верстах от Пизы, куда вела прямая и ровная дорога. Днем из-за сильной жары больше трех четвертей войска, состоявшего из четырех тысяч конницы – наемников, союзников и добровольцев из граждан, решивших постоять за родину, а также одиннадцати тысяч пехоты, разоружились. Кто купался в Арно, кто разлегся в тени, кто прохлаждался иным способом, сняв доспехи. Пожилой и не совсем оправившийся от перемежающейся лихорадки капитан решил соснуть в постели, не подумав о близости хитрой лисы[171]171
  «Хитрой лисой» называли пизанцев. СрДанте. Чистилище, XIV, 53.


[Закрыть] и старого лиса Джованни Акуто[172]172
  Джон Хауквуд – английский кондотьер на службе у пизанцев.


[Закрыть]. Хотя лагерь был обнесен изгородью, она была непрочной, и никто особенно не утруждался ее охраной. В это время достойный рыцарь мессер Манно Донати, считавший этот поход делом чести, проходил по лагерю и смотрел, чем заняты солдаты. Видя угрожающую опасность, он забеспокоился, как бы не попасть в ловушку или, по крайней мере, нс подвергнуться нападению, которого следовало ожидать по логике войны (и так оно и случилось). Охваченный таким волнением, он стал поднимать лагерь, возглашая: «Мы погибли!», – и с этими словами вошел к капитану. Тут он потребовал поручить охрану лагеря мессеру Бонифацио Лупо, еще трем командирам и ему. Затем мессер Манно поспешил к самому уязвимому месту, где можно было ожидать первого и наиболее серьезного удара, то есть к дороге на Сан Савино, ведущей в Пизу. Он велел укрепить изгородь и поставил здесь аретинскую пехоту с несколькими достойными флорентийцами, а с ними людей графов Казентино. Но так как в уме его теснились всевозможные правдоподобные соображения о том, что тотчас же и последовало, он усилил охрану четырьмя сотнями генуэзских арбалетчиков во главе с мессером Риччьери Гримальди. От своих разведчиков и из ближних к лагерю мест, наипаче из Сан Савино, пизанцы получили известия о беспечности и небрежности флорентийцев, но распоряжения мессера Манно до них не дошли, так как были сделаны позже. Обсудив все с Джованни Акуто, они поручили ему общее командование. Возбужденный народ, разжигаемый надеждой на легкую победу, наскоро вооружился и даже не помышлял о возможности проиграть битву. Джованни Акуто приступил к делу, отдал необходимые приказания и выступил из Пизы вместе с пополанами. Остановившись в Сан Савино, он как опытный военачальник приказал сделать три ложных вылазки в сторону флорентийского лагеря, с немедленным отступлением, чтобы враги привыкли к ним и не распознали настоящей атаки. Так оно и вышло: часовой три раза пробил тревогу напрасно, и капитан, потревоженный к своем отдыхе, запретил ему звонить без его ведома, что бы ни показалось, под угрозой отрубить ногу. Кроме того, Джованни дождался, когда солнце окажется за плечами его войска и станет светить в лицо противнику. Ему еще по опыту было известно, что в этой местности и определенный час поднимается ветер, который мог запорошить пылью глаза неприятельских солдат. Знающие люди нашли, что он допустил только одну ошибку. Он не учел расстояние от Сан Савино до Кашины – четыре версты по пыльной и труднопроходимой равнине, а так же жар раскаленного солнца и тяжесть доспехов, уповая на молодость и выносливость своих англичан, выпестованных во французских войнах. Чтобы воодушевить и подбодрить их, Джованни сказал, что в лагери находятся четыреста флорентийцев и за каждого можно взять выкуп в тысячу флоринов, а то и в две. В военном деле, по его словам, они ничего не смыслят. Итак, он повел все войско в пешем строю, и, дойдя до лагеря, оно уже порядочно устало. Причины, побудившие к такому решению полководца, были следующие. Во-первых, пехота не так видна, как кавалерия, во-вторых, она поднимает меньше пыли, так что можно было надеяться (как и случилось) незаметно приблизиться к лагерю и захватить противника врасплох. Все произошло так, как задумал Джованни Акуто, а мессер Галеотто и не подозревал о его планах, то ли по недостатку лазутчиков, то ли по беспечности, что вероятнее. И вот, поставив в первых рядах своих упорных и неустрашимых англичан, влекомых жаждой добычи, их вождь двинул войско в назначенный момент. Наши часовые еще не подозревали о нападении, как англичане оказались уже у изгороди. Внезапный шум и крики возвестили о начале штурма. Охранявшие этот участок пехотинцы доказали в этот день свою доблесть и храбро встретили врагов с оружием в руках, не поколебленные их яростными кликами. Заняв оборону, они не уступили и пяди земли. Отважный мессер Риччьери Гримальди расставил своих арбалетчиков в нужных местах, большей частью в развалинах домов, выстроенных из кирпича по обеим сторонам дороги и позволявших обстреливать противника сбоку. Он подбодрял солдат, побуждая их наносить то здесь, то там ответные удары, и своими выстрелами поубавил пыл у дерзкого врага. Пока очаги сражения разгорались у изгороди, грохот боя заставил лагерь подняться на ноги, не дожидаясь сигнала тревоги или команды капитана. Первым у заграждений очутился мессер Манно Донати, который все время был начеку, ожидая нападения. Видя, что здесь собралось множество всадников, он вывел свой отряд из лагеря и обрушился на неприятеля с флангов, расстраивая его ряды и нанося большой урон. Вскоре к изгороди подъехали граф Анри де Монфор со штандартом передового отряда, а с ним граф Джованни и граф Ридольфо, которого простонародье зовет граф Менно. Последний опрокинул загородку на землю и ринулся на врага, совершая своим мечом чудеса, о которых мы умолчим, потому что они могут показаться выдумкой. Подобно ему, граф Анри и его немцы, отчаянно пришпоривая коней, врезались во вражеские порядки и пересекли их вплоть до обоза, на котором из Пизы привезли вино для утоления жажды войска. Мессер Джованни Акуто, предусмотрительно помещавшийся с командирами и прочими отборными англичанами в последних рядах, увидел, что авангарду не удалось пробиться в лагерь и что он встретил упорное сопротивление. Он счел сражение проигранным и, не ожидая нанесенных мечом доказательств, поспешно отступил со своими командирами в Сан Савино, где их ждали кони. Утомленные и необученные военному делу пизанские пополаны были брошены на произвол судьбы. Генуэзцы, аретинцы и пехота с гор 6 стали преследовать разрозненные ряды спасающихся бегством пизанцев и взяли многих в плен. После того как аретинцы, флорентийцы и казентинская пехота выдержали натиск неприятеля у изгороди и наполовину решили исход битвы, генуэзские арбалетчики и немцы быстро довершили его разгром. Тогда капитан велел вынести королевское знамя, водруженное на расстоянии более версты от лагеря, под сенью его многие продолжали гнать обессиленных врагов, в страхе рассеявшихся по окрестностям, и значительное количество захватили плен. Видя беспорядочное бегство пизанцев, некоторые знающие и опытные воины указывали на создавшееся преимущество и советовал мессеру Галеотто воспользоваться случаем и попытаться занять Пизу. Но он отвечал, что не хочет ставить на карту одержанную победу и более того – велел играть сбор под тем предлогом, что коварный противник может устроить засаду. Благодаря этому многим удалось избежать плена, особенно англичанам. Большинство из них были ранены и укрылись в Сан Савино, но не отваживались вынимать стрелы из ран до самой Пизы, где их лечили знаменитые врачи. Несмотря на это через несколько дней значительное число из них испустило дух. когда капитан вернулся в лагерь, на поле битвы было найдено много погибших, но еще больше их насчитали на следующий день во рвах и виноградниках – кто умер от ран, кто от истощения, а иные от жажды бросились в Арно и там утонули. Поэтому думали, что число погибших перевалило за тысячу, а пленных было около двух тысяч. Пизанцы, захваченные союзниками и наемниками коммуны, остались у них, а всех иностранцев отпустили. Мессер Галеотто тайно научил всех наемников просить у него двойной платы за целый месяц и он обещал им своей властью от имени коммуны выдать ее. Это составило убыток для коммунальной казны в сто семьдесят тысяч флоринов и даже больше, потому что, когда эта надежда оказалась тщетной, солдаты скрыли многих богатых и важных пленников и потом бесцеремонно выколачивали из них выкуп. Тех мудрых и достойных граждан, которые тогда были в числе правителей Флоренции, мессер Галеотто, в то время самый знаменитый в Италии полководец и военачальник, заставили крепко задуматься. Во-первых, он был застигнут вышеописанным образом в поле человеком не менее знаменитым и опытным в этой профессии; во-вторых, по его наущению солдаты, чей долг состоял защите лагеря, упорно и недостойными для военных способам угрозами и дурными выходками, требовали двойной платы за целый месяц. Эти соображения, будучи тщательно взвешенными, послужили причиной к убыстрению мирных переговоров, что не осталось незамеченным некоторыми умными и дальновидными гражданами. Что же касается дальнейшего хода войны, то на следующий день, 31 июня, мессер Галеотто продолжал двигаться в окрестностях Пизы в полном порядке и в боевом строю, со всем войском и пленными, возвращаясь в Сан Миньято дель Тедеско. В этом походе он произвел в рыцари Лотто ди Ванни из Кастелло Альтафронте, юношу благородной наружности из союзников флорентийской коммуны – Пьеро де’Чаччони из Сан Миньято то и Бостолино де’Бостоли из Ареццо.