Текст книги "Тринадцать гостей. Смерть белее снега (сборник)"

Фарджон Джозеф Джефферсон
Тринадцать гостей. Смерть белее снега (сборник)

Joseph Jefferson Farjeon

THIRTEEN GUESTS

MYSTERY IN WHITE

Originally published in 1936.

Печатается с разрешения наследников автора при содействии литературных агентств David Hogham Associates and The Van Lear Agency LLC.

© Estate of J. Jefferson Farjeon, 2015

© Перевод. А. Кабалкин, 2017

© Перевод. Н. Ломанова, 2017

© Издание на русском языке AST Publishers, 2017

Тринадцать гостей

Глава I
Первый номер программы

У каждой станции собственный голос. На одних шуршит гравий, на других – песок. На некоторых дребезжат молочные бидоны. Где-то отражает эхо закопченный камень в тоннеле. Каким бы ни был голос станции, он не чужой для ее завсегдатаев, окликает их по именам, не произнося имен вслух. Те же, кому этот голос незнаком, продолжают клевать носом в вагонах, потому что он ничего им не говорит, оставаясь лишь посторонним шумом.

Станция Флэншем громыхает. Это причудливый, не оглушающий грохот, несущийся из тоннеля, а потом рассыпающийся по дуге рельс. Сначала он доносится из черной дыры тоннеля, потом его размалывает стальная дуга, а на самой станции он рассыпается шепотом гравия, от которого замираешь, как от негромкого пугающего окрика. Привычный путешественник, не размыкая век, видит мысленным взором приближающуюся короткую платформу, шеренгу подстриженных кустиков и деревянную загородку, отделяющие платформу от дороги. А также привычный щит с предостережением: «Пассажиры, не пересекайте пути, когда на станции находится поезд». Сигнал – падающую руку. Начальника станции – печального великана, сражающегося с хаосом мироздания с помощью расписания поездов.

Из двух пассажиров, сошедших в осеннюю пятницу в 15.28 дня на станции Флэншем, таким внутренним зрением обладал лишь один. Вернее, одна – женщина лет тридцати, которую сочли бы привлекательной даже пуритане и викторианцы. Ее волосы имели бронзовый отлив, нос навевал самые радостные мысли и опровергал любые теории. Совершенные черты лица, откровенно вызывающие губы, отрицая все правила здравомыслия, должны бы были возмущать, но где там!..

Супруг, теперь покоившийся в могиле, однажды назвал ее «самым восхитительным риском» всей своей жизни, на который он сознательно пошел, женившись на ней. «Пускай она разорвет меня в клочья!» – сказал он в день свадьбы. Именно это она и сделала, опрокинув его с небес прямиком в ад. Он, впрочем, никогда не упрекал жену, любил даже без макияжа и за три часа до кончины, в тот редкий момент, когда ее посетило раскаяние – даже худших из нас смягчает зрелище последних песчинок в песочных часах, – отмел сожаления. «Как можно посягать на то, что создал Бог? – промолвил он. – Люди обречены на страдания».

Второй пассажир был молодым мужчиной. Грохочущая музыка станции Флэншем ему ничего не говорила, поэтому он не обратил на нее внимания. Женщина уже вышла на платформу, где вступила в разговор с шофером в ливрее, а мужчина только сейчас сообразил, что поезд остановился.

– Да это Флэншем! – воскликнул он.

Поезд медленно тронулся. Молодой человек вскочил, одной рукой сорвал чемодан с полки над головой, другой схватился за ручку двери. Мгновение – и чемодан вылетел на платформу. Происходящее позабавило женщину, настроенную с радостью подмечать все необычное, зато дополнительно огорчило печального великана – начальника станции, для которого это представляло угрозу.

Дальше было еще хуже. Владелец чемодана вывалился из вагона следом за своим имуществом, но при этом зацепился ногой за порог двери. Веселость женщины немедленно сменилась тревогой, тому же чувству уступило место возмущение начальника станции.

– Скорее! Помогите ему! – крикнула женщина.

На ее призыв откликнулись начальник, носильщик и водитель. Поезд ускорял ход. Пассажир сидел на платформе, держась за ушибленную ногу. Он был бледен.

– Больно, сэр? – спросил начальник станции.

– Конечно больно! – огрызнулся пострадавший. – Почему название вашей станции не написано метровыми буквами? – Он заметил Надин и попросил прощения за повышенный тон.

– Это лишнее, – великодушно ответила она. Молодой человек был исключительно хорош собой: гладкое лицо, многообещающий взгляд больших глаз, пусть сейчас они и кричали о боли. – Бранитесь, сколько вам угодно, не стесняйтесь!

Он отвлекся и забыл про боль. На красавицу Надин нельзя было не засмотреться. Ее властная самоуверенность стала для него утешением, скрасившим неудобство, созданное тупостью начальника станции, любопытством носильщика и высокомерием водителя.

– Спасибо, я в порядке, – сказал он и лишился чувств.

– Обморок! – определил носильщик.

– Пожалуй, нужен врач, – пробормотал начальник станции.

– Безусловно, – согласилась Надин.

Взглянув на нее, водитель прочитал в ее глазах собственные мысли. В них зажегся зеленый огонек – обычно так бывало, когда у Надин просыпался острый интерес. Муж почему-то называл это «красным светом».

– Вы сможете отнести его в машину, Артур? – спросила она.

– Запросто, – ответил водитель.

– В таком случае, если не возражаете, давайте по пути заедем к врачу.

– К доктору Падроу, мадам, – он лечит миссис Моррис. – Водитель повернулся к носильщику. – Помогите, Билл! Только не забудьте, что он не сундук.

В происходящее вмешался начальник станции. Про врача первым обмолвился он, причем с радостью, однако это не стало поводом нарушить заданную последовательность действий. Это ведь была его платформа.

– Лучше подождать, пока он очухается, – произнес он.

– Разумеется, – кивнула Надин. – Не станем же мы уносить его насильно.

Через несколько минут молодой человек открыл глаза. Теперь он боролся не только с болью, но и с унижением.

– Я потерял сознание? – покраснев, спросил он.

– Все мы порой совершаем по неведению глупости, – улыбнулась Надин. – Не беспокойтесь. Думаю, вам надо к врачу.

– Она думает! – усмехнулся начальник станции. – Слишком много на себя берет!

– Боюсь, вы правы, – сказал ей молодой человек. – С ногой у меня что-то не то. Не захватите ее с собой?

– Рада, что вы сохранили чувство юмора!

– Что?

– Зачем забирать ногу, когда можно забрать вас самого?

– Как великодушно с вашей стороны!

– Сообщите, когда будете готовы.

– Если вас не затруднит, то чем быстрее, тем лучше.

Надин подала знак водителю и обратилась к пострадавшему:

– Наберитесь смелости. Когда вас поднимут, может быть больно. Я знаю, каково это, – бывала на охоте.

Он зажмурился и на протяжении двух малоприятных минут не разжимал век. Потом увидел, что плывет над землей, мимо красновато-желтых октябрьских кустов. Небо над ним было холодным и безоблачным, ноздри щипал запах осени, слух тоже улавливал осенние звуки. Где-то лаяли собаки, и он опознал по лаю породу и представил охотников в красных камзолах. С другой стороны донесся ружейный выстрел, и перед мысленным взором молодого человека возник фазан, падающий вниз с синего купола небес, завершая свою нелегкую жизнь. На расстоянии вытянутой руки проплывали ветви, такие же золотые, как грудка фазана. Еще ближе колыхалась бронзовая прядь волос… Распахнув глаза, он уставился на нее. Приступ боли заставил его перестать отвлекаться. Олени и фазаны являлись не единственными страдальцами.

– Как вы себя чувствуете?

– Могло быть хуже.

– Я вас понимаю! – В голосе Надин слышались сочувствие и симпатия. – Ничего, скоро вас осмотрит врач.

Молодой человек сообразил, что пора благодарить ее, и уже хотел начать, но бронзовая прядь приблизилась, ладонь зажала ему рот. Как ни приятно было мимолетное прикосновение ее пальцев, внутренне он запротестовал. Пальцы были холодные, но от его дыхания они согрелись. Он понимал, что она чувствует, как ему приятно, и намеренно доставляет ему удовольствие. Его протест она тоже ощутила – этого он не знал. Надин убрала руку. Благородство было ей не чуждо: она не боролась с человеком, попавшим в неловкое положение.

«Оставила бы в покое по крайней мере оленей и лисиц», – сказал ей однажды муж, когда Надин пришлось напомнить ему о своем охотничьем мастерстве.

«Они не похожи на тебя», – заявила она.

«Не похожи, – согласился он. – C ними шансы заведомо неравны. Они не могут дать сдачи».

Тот разговор предварял одну из самых крупных их ссор.

«Роллс-Ройс» мягко катил по улице. За бурой живой изгородью слева вырос увитый плющом домик. Солнце, завершавшее свое короткое путешествие по небосклону, пронзило плющ лучом и осветило блестящую табличку: «Л.Г. Падроу, доктор медицины». Домик был скромнее таблички и не мог без нее обходиться. Если бы не подвернувшийся весьма кстати недуг одной пожилой богатой дамы и не ежедневные визиты к ней врача, его домик был бы еще скромнее. Врач посещал Брэгли-Корт каждое утро, а случалось, что и днем, и это благоприятно сказывалось на его банковском счете. В общем, доктор Падроу считал, что миссис Моррис послана ему свыше. Однако никто не мог утверждать, что он посвящает столько времени и заботы тому, чтобы престарелая больная дольше оставалась в живых, исключительно по этой низменной причине.

Когда «Роллс-Ройс» остановился перед домом врача, тот занимался именно этим своим двусмысленным делом. Горничная сказала водителю, что хозяин на выезде.

– Он у вас в доме, – сообщила она. – Если поспешите, то застанете его.

– Оттуда он сразу вернется сюда? – спросил Артур с практичностью человека, привыкшего сталкиваться с причудами карбюраторов.

– Нет, не сразу, – ответила горничная и дерзким тоном уточнила: – В шесть у него роды.

Артур задумался. На часах было без одиннадцати минут четыре. Он заметил: до родов еще более двух часов, на что она ответила, что в подобных делах точность невозможна.

– У миссис Трамп это будет уже восьмой, – добавила горничная. – Разве не отвратительно? – Она предпочитала красоту продолжению рода и была поклонницей писательницы Мэри Стоупс.

Водитель вернулся к машине и доложил о том, что́ узнал. Надин посмотрела на молодого человека. В ее глазах опять мелькали зеленые огоньки.

– Попасть к врачу можно единственным способом, – произнесла она. – И врач здесь единственный. Сейчас он занят с пациенткой в Брэгли-Корт. Я сама направляюсь именно туда. Отвезти вас?

– Почему не оставить меня здесь? Я бы дождался его. Нехорошо вас утруждать.

Надин разъяснила ситуацию. До возвращения врача несколько часов. Иногда младенцы спешат на выход, а порой вовсе не торопятся объявиться в нашем неспокойном мире.

– Тогда, может, отвезете меня… – начал молодой человек и замолчал.

– Куда? – спросила Надин.

Даже у человека, выпавшего из вагона, должно было иметься место назначения за пределами платформы. Но, ценя дух приключения, она не спешила с этим разбираться.

– Я не уверен… – произнес молодой человек, и его слова пришлись Надин по душе. Осеннее солнце проявляло в тот день редкую щедрость, и у нее не было желания прекращать нежданное приключение. – Поблизости найдется гостиница?

Надин повернулась к водителю, все еще ожидавшему распоряжений.

– В Брэгли-Корт, Артур! – приказала она. – И не обращайте внимания на ограничения скорости.

В том, как она произносила слово «Артур», всегда присутствовало нечто туманно личное. Нет, не классовое послабление или фамильярность, но, по крайней мере, признание его существования и почти согласие с тем, что он мужчина. На сей раз это ее «Артур» мигом накрутило на спидометр дополнительную пару миль.

– Брэгли-Корт, наверное, не отель? – тихо осведомился молодой человек, не имевший сил сопротивляться.

– Конечно нет, – отозвалась Надин. – Я знаю только две гостиницы – «Черный олень» и «Герб игроков в крикет». «Черный олень» находится рядом со станцией. Никаких оленей никто поблизости не встречал, хотя утверждают, что когда-то один прятался за стойкой. Но это история темная, вернее, черная. Тот олень, учтите, вышел из туннеля. По-моему, отель принимает одного постояльца в год, причем никогда одного и того же. «Герб» гораздо симпатичнее, но как раз по этой причине туда не следует соваться: мало ли какую компанию там можно застать… Да и постели там плавающие, как в какой-нибудь Венеции. Если попадете в «Герб», то можете не выйти оттуда живым.

Он попытался улыбнуться. Внимательно за ним наблюдая, Надин заметила, что делать то же самое в ответ необязательно.

– Вы все понимаете! – выпалил молодой человек.

– Да, вам больно, – произнесла Надин, справившись с желанием ответить гораздо откровеннее. – Однажды меня сбросила лошадь, так я после этого целую неделю не могла слышать шуток. Вам досаждают мои разговоры?

– Нет, что вы!

– Так вот, Брэгли-Корт. Мы торопимся туда, чтобы перехватить врача, прежде чем он отправится от одной пациентки к другой. – Она засмеялась. – Мы должны втиснуться в промежуток между старостью и младенчеством, между старухой семидесяти с лишним лет и ребенком, которому пока минус два часа.

Ее болтовня и правда была ему по душе. Она прекрасно ему помогала, легкомыслие Надин приковывало его внимание, заставляя забыть про боль. Вот только он не знал, как ему быть дальше, как на нее откликаться.

– Надеюсь, пожилая леди не сильно хворает? – осведомился молодой человек.

– Сильно, – заверила Надин. – Балансирует между жизнью и смертью, что каждому служит уроком. В том случае, конечно, если что-либо способно послужить кому-либо уроком, в чем лично я сомневаюсь. За всю жизнь я знала только двух людей, умевших заставить меня почувствовать себя поросенком. Она – одна из этих двух.

«Я знаю почему, – пронеслось у молодого человека в голове. – Она естественная, чем ставит вас в тупик».

– Это ваша мама? – спросил он.

– Вежливее было бы уточнить, не приходится ли она мне бабкой. Но я вас прощаю. Не то и не другое. Она мать нашей… моей хозяйки. Брэгли-Корт принадлежит Эйвлингам. Вы этого не знали?

– Что? Лорд Эйвлинг? Думаете, меня можно туда везти?

– Почему нет? Вы что, лейборист?

Он не сразу ответил. Издалека опять донесся собачий лай. На невидимой ветке завела сладкозвучную песнь птица, видимо слишком наевшись, чтобы смолкнуть и упорхнуть. «Вот и проглочен червячок…» – заливалась она. Это была счастливая песня, до снега было еще далеко.

– Не знаю, понимаете ли вы то, что понятно мне, – серьезно проговорил молодой человек. – Там, где вы меня выгрузите, мне придется на время задержаться.

– По этой самой причине – раз вы не называете мне никакого другого адреса – я и везу вас в Брэгли-Корт. Как я уже сказала, если бы я забросила вас в одну из местных гостиниц, это было бы равносильно убийству.

– Но…

– Не сделать ли вам над собой усилие и перестать тревожиться? Вот поймаем врача – пусть он и решает.

– А если не поймаем?

– Тогда пусть решает лорд Эйвлинг. Его решение мне известно заранее, иначе не рисковала бы.

– Я не знаю… – протянул он. – А вот вы действительно рискуете.

– Неужели?

– Конечно. Вы рискуете мной.

– Согласна.

– Почему вы так уверены, что лорд Эйвлинг не станет возражать, чтобы на него свалился, хотя бы временно, какой-то незнакомец?

– Три причины. Первая – сам лорд Эйвлинг. Честолюбивые консерваторы – радушные хозяева. Вторая – я сама. У меня интуиция, лорд Эйвлинг любит меня и знает, что я его не подведу. Ну и третья… Разве на вас не галстук старой школы?

Надин все-таки выжала из него смех.

– Довольны? – улыбнулась она.

– Звучит обнадеживающе.

– Вот и хорошо, – заключила Надин со вздохом. – Мы уже приехали, обратной дороги нет. Кстати, как вас зовут?

Глава II
Список гостей

Уже через полчаса перевязанный Джон Фосс, растянувшись на розовом диванчике, мысленно оценивал свое положение. В поместье Брэгли-Корт его приняли с безупречной любезностью и гостеприимством. Увидев, насколько обширно пространство, по которому перемещаются лорд и леди Эйвлинг, он стал меньше тревожиться из-за доставленного им неудобства. Его водворение в «Черного оленя» или в «Герб игроков в крикет» вызвало бы волнение, тогда как в Брэгли-Корт не было даже подобия этого. Внутри дома и вне его трудился персонал в двадцать шесть человек, каждый из которых был обучен справляться с любой внезапно сложившейся ситуацией. По проявлению чувств не было заметно ни малейшей разницы между передачей из рук в руки подставки для гренков и препровождением подвернувшего лодыжку незнакомца из автомобиля на диван.

Сам он, однако, отдавал себе отчет, что его прибытие повлекло за собой что-то большее, чем просто умелая помощь. С ним вполне могли бы обойтись вежливо, как с неизбежным злом, – ему хватило бы чуткости, чтобы уловить этот нюанс. Но нет, лорд Эйвлинг лично уделил Джону внимание, пока врач совершал неприятные манипуляции с его ногой, более того, даже весело подержался за край бинта, чем доказал, как сказала потом Надин, что на него тоже произвел впечатление галстук старой школы.

После того как врач завершил свое дело и не преминул напомнить женщине в преклонных летах, соблюдавшей неподалеку постельный режим, о необходимости более частого обращения за хирургической помощью, лорд Эйвлинг настоял, чтобы потерпевший продолжил отдых на диванчике.

– Здесь вы никому не помешаете, – сказал он. – Позднее вы сможете перейти в свою комнату.

– При его перемещении потребуется осторожность, – предупредил врач.

– Зачем вообще его трогать? – возразила Надин. – Почему не вместе с диванчиком? Когда два года назад лошадь не взяла барьер, меня устроили на ночь в вашем холле.

– Превосходная идея! – одобрил лорд Эйвлинг. – Так и поступим после чая.

– Да, к тому времени бедняга устанет от того, что на него все глазеют, – заметила Надин.

Уходя, лорд Эйвлинг добродушно размышлял: «Славный парень. Определенно из хорошей семьи. Интересный. В этот уик-энд молодежи будет немного. Следующим поездом приедет Балтин. Тому придется по нраву нежданный гость, очередной пример гостеприимства Эйвлингов. И дальше – вереница гостей. Понравится ли это Зене Уайлдинг? А Чейтерам? От них никуда не деться. Жаль только, что этот молодой человек окажется тринадцатым».

Но в просторном холле-приемной, залитом заходящим солнцем и озаряемом огнем огромного камина, где потрескивали целые бревна, царило не только гостеприимство, но и напряжение. В тени прятались неприятные тайны, все, с кем Джон успел познакомиться, выглядели озабоченными. Леди Эйвлинг, ненадолго покинувшей карточный стол в гостиной, чтобы проведать пострадавшего, не терпелось поскорее вернуться. Два гостя – один худой угловатый насмешник в черном бархатном пиджаке и широком галстуке художника, другой толстый седой коротышка, смахивавший на отменно нажившегося на свиных тушах мясника (как такой мог здесь очутиться, если не заработал ста тысяч каким-то неблаговидным ремеслом?), – проходя через холл, дружно насвистывали неприятную мелодию. Пожилая леди, которой надлежало регулярно прибегать к хирургической помощи, была прикована к постели и невесела. Миловидная горничная, поднимавшаяся по резной лестнице с подносом, пылала от смущения. Дворецкий последовал за ней, на полпути развернулся и исчез.

«Что-то тут не так, – подумал Джон. – В чем дело?»

Ему было любопытно, подтвердят ли возникшее у него ощущение двое новых гостей, входивших в холл. Это были мужчина и девушка в костюмах для верховой езды, запыленные и еще не отдышавшиеся после скачки. У девушки горели щеки; войдя, она машинально утерла лоб, словно на нее пахнуло нестерпимым жаром от пылающих в камине бревен. Она была худа и выглядела как мальчишка, ей шел темно-зеленый костюм, тем не менее у всякого не знакомого с ней человека появлялось желание увидеть ее в более женственном облачении. Странно, но суровая складка рта не портила ее – видимо, невозможно было поверить, что подобную красоту способно что-либо испортить.

Мужчина был крупным и хорошо сложенным, в нем угадывался профессиональный игрок в крикет, каким он и оказался.

– Половина пятого, – произнесла девушка, посмотрев на часы по пути к широкой лестнице.

– Будете пить чай в своей комнате? – спросил мужчина, остановившись, чтобы прикурить.

– Нет, я спущусь. Но сначала – ванна. Ко мне все прилипло.

Диванчик Джона стоял в углу, у стены, в тени. Солнце пряталось за дальний лес, что предвещало скорые сумерки, и слуга включил свет. Девушка, занесшая ногу на ступеньку лестницы, повернула голову и увидела Джона. Тому стало неудобно. Возникла мысль, что привычная жизнь в Брэгли-Корт имеет свои изъяны. Почему его не избавили от необходимости объясняться? Хотя трудно было ожидать, что кто-нибудь станет хлопотать над ним, не отлучаясь ни на минуту. Даже многочисленный персонал в доме лорда Эйвлинга не мог отвечать стандартам роскоши из путеводителя Кука. Выдержав любопытный взгляд девушки, Джон удовлетворил ее невысказанный интерес:

– Я оступился и повредил ногу. Лорд Эйвлинг был так добр, что временно приютил меня.

– Не повезло, – сказал мужчина. – Ехали верхом?

– Нет, всего лишь в поезде. Выскочил на ходу. Поезд попытался увезти мою ногу на следующую станцию.

Мужчина улыбнулся и протянул ему свой портсигар.

– Угощайтесь, – предложил он. – Мы курим повсюду. Подтвердите, Энн.

Девушка подошла и кивнула:

– Разумеется, у нас это в порядке вещей. Я – дочь лорда Эйвлинга. А это мистер Гарольд Тейверли.

– Большое спасибо! – оживился Джон. Его неловкость исчезла. – Какое полезное знакомство! Я Джон Фосс. В данный момент цель моей жизни сводится к тому, чтобы не быть досадной помехой. Прошу вас, не тяните с принятием ванны!

Энн засмеялась, побежала вверх по лестнице, но ее спутник не спешил.

– К вам одежда не прилипла? – осведомился Джон.

– Несколько минут ничего не решают, – ответил Тейверли. Голос у него был ясный, звучный, как ни старался он говорить негромко. Бывший мясной король выронил бы свиную тушу от его крика. – Могу я чем-нибудь помочь?

– Да, – ответил Джон неожиданно для самого себя. С этим человеком, по крайней мере, можно было общаться. – Мне бы хотелось что-то узнать о людях в доме. Без этого я чувствую себя болваном. Прямо как обезьяна в зоопарке!

– Представляю! – улыбнулся Тейверли. – Если только обезьяны способны на подобные переживания… – Он присел на табурет. – Полагаю, вы тут задержитесь?

– Высказывалось предложение выкатить меня на ночь в холл. Все здесь благородны.

– Холл? Это где у них… – Он замялся. – Что ж, составим список. Кого вы уже видели?

– Лорда Эйвлинга.

– Он – пятый барон. Надеется стать первым маркизом или графом. Консерватор. Полагаю, вам не хочется покончить с собой из-за политиков?

– Их приходится терпеть, но особого интереса они у меня не вызывают.

– Тем лучше, тогда вы сумеете избежать споров. Леди Эйвлинг вы уже видели? – Джон кивнул. – Она не должна вас тревожить. Во всем следует за мужем. Теперь – их дочь, с ней вы только что познакомились. Достопочтенная Энн. Обожает лошадей. Здесь любят охоту. И гольф. Частное поле. Энн выбивает двести очков.

– Она мне уже нравится, – признался Джон.

– Да, милая. – Тейверли помолчал и добавил: – Вы ей тоже понравились.

– Как вы скоры на выводы!

– Давайте закончим с семьей. Остался еще один человек.

– Сын?

– Увы, нет. Матушка леди Эйвлинг, миссис Моррис. Вы не единственный инвалид в доме. Но миссис Моррис не увидите – она не покидает своей комнаты.

В это время миссис Моррис, лежавшая двумя этажами выше, радовалась: ее почти отпустила боль, и мир сделался прекрасным.

– Чудесная старушка, – продолжил Тейверли. – Пример для подражания. Что ж, перейдем к гостям. Кого вы успели увидеть?

– Леди, которая привезла меня сюда.

– Крупная, полная? Очки вполлица?

– Господи, наоборот!

– Повергает в растерянность – правильное описание?

– Лучше не придумаешь, – согласился Джон, борясь с неловкостью.

– Тогда это Надин Леверидж. Я слышал, что она прибывает поездом в 15.28. Вы тоже на нем ехали? Это он чуть не порвал вас на части?

– Да. Она назвалась Леверидж.

– Наша привлекательная вдовушка! Впечатлительным людям лучше ей не попадаться. Она легко разбивает сердца.

– Звучит почти как совет.

– Если совет, то хороший, – заметил Тейверли. – Женщины подобного типа сулят мужчинам ад. Они мелят их волю в труху. Чего ради, хотелось бы мне знать?

– Вижу, вы ее не любите.

– Ошибаетесь, Фосс, я в ней души не чаю. Зачем женщине красота? Чтобы махнуть на нее рукой? Лучше я продолжу о себе: мне она нравится, ее муж тоже был симпатичен. Мы играли в крикет. Он говорил, что способен забыть про Надин в одном-единственном случае: когда поскальзывался в игре. Только тогда он обретал душевный покой. После трудных моментов в жизни Леверидж обязательно устраивал себе удаление с поля – даже когда мяч катился мимо столбика.

– Они ссорились?

– Да! И при этом были по уши влюблены друг в друга. Следующий муж Надин будет знать все, что необходимо. Вот вам гостья номер один. Кого еще видели?

– Вас.

– Суссекс. Средний уровень 41,66. О среднем уровне моей крикетной подачи говорить не будем. Лорд Эйвлинг любит устраивать шоу, и я его постоянный участник. – Тейверли усмехнулся, а потом нахмурился. – Гоните от себя неверное впечатление о нашем хозяине. Он молодец.

– У вас все хороши.

– Да, если как следует копнуть. Впрочем, в этот уик-энд вам понадобится вера в добро. Вы столкнетесь со странноватыми людьми…

– Вот те единственные, с кем я уже сталкивался, – сказал Джон, когда открывшаяся дверь пропустила в дом человека в бархатном пиджаке и бывшего торговца. Вместе с ними в дом ворвался сквозняк.

– Брр! – поежился бывший торговец, потирая руки. – Сейчас же закройте дверь!

– Лучше не признавайтесь, что мерзнете, – отозвался человек в бархатном пиджаке. – А то вам, чего доброго, сунут горячую грелку.

– Обожаю горячую грелку, и мне нет дела, известно ли об этом другим.

– Берегитесь, вы утратите уважение! Жизнь сама по себе горяча, ей подавай плохое кровообращение.

– Неужели? Между прочим, обращается не одна кровь! – Бывший торговец со смехом похлопал себя по карману. – Жизнь уважает вот это. Кстати, где ваша компания? – Он заметил, что они не одни. – А-а, Тейверли! Мы только что из мастерской. Там вызревает шедевр! Как наш пациент? Поправляетесь?

– Хорошо, благодарю, – ответил Джон. – Скоро перестану вас обременять.

– Рад слышать. То есть рад, что вам лучше! Вывихи – коварная штука. Однажды я сам заработал такой, играя в шашки. Ха-ха-ха! Поторопимся, Пратт, не то опоздаем на чай!

Он исчез наверху лестницы, а Пратт задержался внизу.

– Нас вы уже описали? – поинтересовался он у Тейверли.

– Пока нет, – улыбнулся тот. – Вы следующие в списке. Лучше поскорее ретируйтесь!

Пратт усмехнулся и последовал совету, развив немалую скорость, но при этом не утратив достоинства.

– Лестер Пратт? – спросил Джон. Тейверли кивнул. – Он вроде нынче модный живописец?

– Моднее не придумаешь! Потому он и здесь. Женщины толпятся вокруг него, просясь на портрет, и Пратт безжалостно разоблачает их душонки. Удивительно, насколько люди норовят оголиться ради известности!

– В мае я видел одну картину Пратта. Подумал, что он умен, но… как бы вам сказать…

– Страшноват?

– Да. Это меня и поразило. Каков его последний шедевр? Здесь он пишет чей-нибудь портрет?

– Достопочтенной Энн, – ответил Тейверли. Мужчины немного помолчали, после чего Тейверли продолжил: – Тот, второй, – мистер Роу. Вы вряд ли о нем слышали, но вполне могли завтракать с ним. Пратт – у него для любого готовы насмешливые слова – называет его «человеком позади колбасного батона». Когда он напишет портрет Роу – а это рано или поздно произойдет, уж слишком много у Роу денег, – то непременно удлинит ему голову, и все поймут, что это значит, кроме самого Роу… Таково дьявольское искусство Пратта: выявляет вашу слабость и строит на ней сюжет картины.

– Вряд ли мистер Пратт мне приглянется, – заметил Джон.

– Последуйте моему совету: попробуйте к нему проникнуться. Что ж, нас уже четверо. Пятая – крупная леди в больших очках. Читали «Конину»? – Джон покачал головой. – Тогда вам повезло больше, чем примерно восьмидесяти тысячам бедняг. Ее работа! Эдит Фермой-Джонс. Она умрет счастливой, если войдет в историю Эдгаром Уоллесом в юбке. Правда, литературных претензий у нее больше. Вполне мила, если прорваться сквозь ее жалкое честолюбие.

– Постараюсь, – пообещал Джон.

– Шестая – миссис Роу, седьмая – Рут Роу, их дочь. О них мало можно сказать, разве что Рут посчастливится, если она когда-нибудь избавится от колбасного влияния. Давайте прикинем… Да, на данный момент это все собравшиеся. Номер восемь прикатит на автомобиле – сэр Джеймс Эрншоу. Либерал, задержавшийся на распутье между правыми и левыми. Следующим поездом прибудут еще четверо. Зена Уайлдинг…

– Актриса?

– Она самая. Еще Лайонел Балтин. Он ославит нас всех в своей скандальной колонке. Его метод в печати – тот же, что у Пратта на холсте. Говорит то, что нравится ему и не нравится другим. Кто же последние два? Супруги Чейтеры. О них я ничего не знаю. Получается дюжина.

– Чертова. Я тринадцатый, – заметил Джон.

– Надеюсь, вас это не беспокоит?

– Я несуеверен.

– Отлично! Хотя даже если бы вы страдали суеверием, вам ничего не следовало бы бояться. Неудача подстерегает того, кто тринадцатым войдет в дверь, не так ли? Ну, мне пора. Увидимся позднее.

Прежде чем подняться по лестнице, Тейверли подождал, пока спустится хорошенькая горничная с пылающими щечками. Джон проводил взглядом игрока в крикет из Суссекса. Горничная ахнула, чем привлекла его внимание к себе.

Она уже исчезла, но Джон успел заметить мелькнувшую за окном тень.