Текст книги "Добро пожаловать в Найт-Вэйл"

Глава 7

Начинать надо со Старухи Джози. К маме Джеки сможет заехать потом.

Дом Джози стоял неподалеку от окраины города, по соседству со стоянкой подержанных автомобилей. Когда кто-то решал расстаться с машиной и не хотел закладывать ее в ломбард, он парковал ее на стоянке для старых машин, открывал дверь и во всю прыть бежал к забору, прежде чем его успевали настичь торговцы подержанными машинами. Покупать их товар никто никогда не приходил. Торговцы старыми машинами бегали между рядами автомобилей с распушенными перьями и вставшей дыбом шерстью. Они нежно поглаживали капот «тойоты сиенны», излучавший жар солнца пустыни, или с любопытством тыкали в бампер «фольксвагена гольфа», почти отваливавшийся от прыжков по рытвинам и закрепленный несколькими пластиковыми завязками. Ненасытные торговцы подержанными машинами двигались очень быстро, и иногда тот, кто хотел расстаться лишь с автомобилем, расставался с чем-то гораздо бо́льшим.

Джеки припарковала машину на улице, чтобы избежать путаницы с торговцами. У нее болел желудок, и не оттого, что она съела что-то плохое, а словно бы оттого, что она сделала что-то плохое. Правый бок кололо острой болью. Возможно, у нее разорвался аппендикс. Ведь так, верно?

Джеки была не на работе. Она окончательно простилась с обыденностью. В руке у нее была бумага, а в голове – смутные воспоминания о мужчине в светло-коричневом пиджаке с чемоданом из оленьей кожи в руках.

Джеки подошла к дому. Он представлял собой одноэтажное строение с верандой сочно-зеленого цвета и ухоженной лужайкой, которую в местном сухом климате приходилось поливать за счет какого-то другого заброшенного и всеми позабытого местечка. Лужайку окружала полоса мелкого булыжника, сложенного в геометрические узоры, возможно, призванные отгонять злых духов, а может, так их разбросало землетрясение. От стоянки подержанных машин дом отделял высокий забор из металлической сетки, за которым торговец машинами, завывая, с первобытным восторгом прыгал по крышам автомобилей. Джеки открыла скрипучую железную калитку и вошла во дворик, где выстроились в ряд металлические кресла-качалки с полуистлевшими и почти добела выгоревшими на солнце подушками.

– Чем могу помочь?

Джеки обернулась. Перед ней стояло существо, которое трудно поддавалось описанию, хотя лучшим и наиболее противозаконным описанием могло послужить слово «ангел». Ангелы – это высокие бесполые существа, и все они носят имя Эрика.

– Я тут кое-что подстригало, – сказало существо. В руке оно держало секатор для живой изгороди и стояло у незасаженного участка земли. Рядом с ним не было никаких растений.

– Я ищу Старуху Джози, – ответила Джеки.

Существо едва заметно шевельнулось. Раздался треск больших крыльев, и сверкнула ослепительно яркая чернота, столь лучезарная, что Джеки показалось, будто у нее разорвется сердце.

– Джози? – произнесло существо. – Ну конечно. Она где-то здесь. Позвольте, я ее приведу.

– Ну хорошо. Спасибо вам, – ответила Джеки.

Существо осталось стоять.

– Я тогда просто постучу, да?

– Не надо, – откликнулась Джози. – Эрика меня привела. – Она шла со стороны заднего дворика, сгорбившись и опираясь на палку, и ее длинные волосы тонкими прядями свисали вниз, почти закрывая лицо. Но от ее тела веяло какой-то мощью, словно на скелет старухи наросли мышцы олимпийского чемпиона.

– Прекрасно, – сказала Джеки. – Спасибо, Эрика.

Существо так и не сдвинулось с места. Со стоявшего на улице дерева вспорхнула стайка птиц, гораздо бо́льшая, чем могло выдержать дерево. Птицы казались растерянными, они каркали и налетали друг на друга.

– Чем могу служить, юная Джеки Фиерро? – спросила Джози. – Наконец-то взяла выходной и решила отдохнуть?

– Не-а, просто захотела кое о чем вас расспросить. – Боль в боку усилилась. Наверное, и вправду разлился аппендикс. Наверное, она умрет. – У меня… э-э-э… проблема. Я подумала, может, у кого-то еще такая же проблема.

– У нас почти всегда такие же проблемы, как у всех, – заявила старуха. – А мы делаем вид, что это не так, так что каждый из нас думает, будто мы одиноки. Заходи в дом. – Она заковыляла к дому. Под мышкой у нее был какой-то парусиновый сверток с приставшими к нему комьями грязи.

Когда они очутились в прохладе дома, старуха положила его на кухонный столик и повела Джеки в гостиную.

– Садись, где нравится, – сказала хозяйка. – Тут все такое удобное, какого ты в жизни не встретишь.

Джеки выбрала кресло с цветастой обивкой.

– Ух ты! – вырвалось у нее, когда она утонула в мягко подавшихся под ее весом подушках. На какой-то момент боль исчезла. Комфорт был ответом на все жизненные проблемы. Он не решал их, но немного приглушал по мере того, как они усугублялись.

– Так ты хотела что-то у меня спросить? – поинтересовалась Джози, устроившаяся на диванчике, откуда хорошо был виден лежавший на кухонном столе сверток. Казалось, она что-то про себя считает, отбивая секунды ногой.

– Да. Что вы знаете о человеке в…

– Ах, подожди, дорогая.

Другое существо, столь же трудно поддающееся описанию, как и стоявшее снаружи, внесло кофе и тарелку с пирожными.

– Только за компанию, конечно. Кофе с пирожными. Будешь? – спросила Джози.

– Нет, спасибо.

– Нет? – нахмурилась Джози.

Существо, наверное, тоже нахмурилось. Это было трудно определить и, конечно же, невозможно описать.

– Точно нет.

– Точно нет? – покачала головой Джози. – Нет так нет. Если не хочешь кофе или пирожное, тогда не надо кофе с пирожными. Эрика, пожалуйста, унеси.

Существо исчезло. Скорее всего, они ушли. Наверное, Джеки не заметила, как они ушли. Джози метнула злой взгляд на сверток.

– Не смей, – произнесла она.

– Не смей что?

– Это я не тебе. Задавай свой вопрос.

– Джози, вы что-нибудь знаете о человеке в светло-коричневом пиджаке с чемоданом из оленьей кожи в руках?

– О человеке в светло-коричневом пиджаке? – В голосе Джози послышалось любопытство и, возможно, паника. Эрика вернулась. Обе Эрики. Они уселись на диванчик по обе стороны от Джози. Их лица выражали то, что люди иногда называют страхом. Нет, не страхом. Озабоченностью. Они выглядели озабоченными.

– Да, – ответила Джеки. – Человек. В светло-коричневом пиджаке. В руке чемодан из оленьей кожи.

Глаза ангелов вспыхнули, что было столь же странно наблюдать, сколь и трудно описать.

– Ах, дорогая, – отозвалась Джози. – Не знаю, стоит ли тебе меня об этом спрашивать. Ты уверена, что не хочешь пирожных?

– Нет, не хочу.

– Ну ладно, – сдалась Джози. – Тогда поговорим о человеке в светло-коричневом пиджаке с чемоданом из оленьей кожи в руках. – Она прижала левую руку к боку, словно там болело, но ее лицо не выражало боли. – Мы ничего о нем не знаем, – продолжала Джози. – Ни Эрика, ни Эрика. Конечно, Эрика никогда по-настоящему ничего ни о чем не знает, но Эрика милая, вот.

– Так вы о нем знаете или нет?

– Мы о нем знаем, мы просто ничего не знаем о нем. Нам известно, что он существует, вот и все, но его существование есть ограничение этого знания.

– Знание состоит из ограничений, – сказала та Эрика, которая никогда по-настоящему ничего ни о чем не знает.

– Вот это классно, – отозвалась Джеки. Она этого не подразумевала, но произнесла это таким тоном, чтобы все они поняли, что она этого не подразумевала.

– Да, это довольно классно, – согласилась та Эрика, которая «милая», полностью это подразумевая.

– Вот таким образом, – сказала Джози. – Мы много раз видели человека, о котором ты говоришь. Но мы не можем ничего о нем вспомнить.

Эрики печально кивнули.

– Мы даже не знали, что он мужчина, – произнесла Эрика, которая не милая. – Мы не можем различать пол.

Печалились они не поэтому. Их печаль не соотносилась с разговором. Она не соотносилась с заляпанным грязью свертком на кухонном столе.

– У меня была та же проблема, – призналась Джеки. – Забывала все, что о нем знаю, через несколько секунд после того, как это узнала. Это… не знаю. – Она попыталась найти словосочетание, которое смогло бы передать, насколько сильно последние двенадцать часов выбили ее из колеи. Ей было нужно описать это словами. – Хрень какая-то, – выпалила она вместо этого.

– Да! Да, хрень какая-то, – согласилась Джози. Лицо у нее обмякло, а губы пытались сложиться в улыбку, которая тотчас исчезала. Это вполне соотносилось с разговором.

Она подалась вперед и положила руку на ладонь Джеки.

– Эрика! Эрика! Мы можем немного поговорить с глазу на глаз?

Оба существа больше не сидели на диванчике. В окно Джеки увидела, как одно из них рассеянно ковыряет заросли ежевики, хотя голова его была чуть повернута в сторону Джеки – очевидно, оно пыталось подслушать.

– Джеки, есть вещи, которые я не могу тебе сказать. – Рука Джози все еще лежала на ладони Джеки. Другая ее рука была прижата к боку. – Не могу сказать потому, что они тайна, или же потому, что их невозможно облечь в слова, или же оттого, что я их не знаю. По большей части оттого, что я их не знаю.

Существует вселенная знаний, многие миры фактов и истории, но я почти ничего из этого не знаю. А многое из того, что я знаю, – не то, что мне известно, что я знаю, или думаю, что знаю. Например, как пахнут гренки. Как касаешься песка. Это не те факты, которые я поведаю любому или даже помыслю поведать любому.

Джеки не знала, что сказать. Она соглашалась со всем, что говорила Джози, но вместе с тем не придавала значения почти ничему из сказанного.

– О’кей, – только и смогла она произнести в конечном итоге.

– Все это для того, чтобы сказать, что я предпочитаю не рассказывать тебе кое-что из того, что знаю. Или я тебе вру. И я хочу, чтобы ты меня простила.

– Мы все чего-то хотим, – ответила Джеки.

Джози печально кивнула и встала, совершив сложное перемещение плоти, суставов и мышц.

– Идем со мной, – сказала она.

Джеки подчинилась. Они прошли на кухню. Джози не обратила внимания на лежавший на столе сверток, Джеки последовала ее примеру. Если Джози не собиралась выражать озабоченность чем-то, то и Джеки, черт побери, тоже.

Джози налила стакан воды путем отточенных манипуляций с буфетами, кранами и муниципальным водоснабжением. Ни на нее, ни на Джеки не произвело ни малейшего впечатления рукотворное чудо, при помощи которого так легко наливался стакан воды.

– Выпей, – сказала старуха, протягивая стакан Джеки. – Это поможет тебе от мигрени.

– У меня нет мигрени. У меня кое-что похуже. – Она начала поднимать вверх левую руку.

– Пей.

Джеки выпила.

– У меня все равно нет мигрени, – повторила она.

– Джеки, мне жаль, что это произошло с тобой в таком юном возрасте. Все те десятилетия, в течение которых ты держала ломбард, ты была такой молодой и не осознавала всю жестокость жизни за пределами столь же и даже более жестокой скорлупы юности.

– А сколько десятилетий? – спросила Джеки скорее про себя.

– Я знаю, что ты ищешь. Знаю, что произошло. Тебя ждут опасности. Ты можешь их не пережить. А если переживешь, то новая «ты», которая их пережила, не останется прежней «тобой», жившей до этого. В этом смысле ты перестанешь существовать, и мне очень жаль.

Сверток начал медленно подниматься над столом. Джози свернула в трубку каталог образцов и аксессуаров для пещерного и полостного дизайна, который с трудом влезал в почтовые ящики многих найт-вэйлцев, и треснула по свертку. Тот шлепнулся обратно на стол.

– Чертовски неблагодарно, – сказала она.

– Что именно? – спросила Джеки.

– Ничего. Именно ничего. Мужчина в светло-коричневом пиджаке явился из опасного места. Оттуда, куда никто не может пойти и откуда никто не может вернуться. Вот что мы думаем.

Джеки протянула левую руку. В ней был листок бумаги с названием места.

– Вы тоже?

– Нас много. Мы не уверены в том, что происходит. Нам нужно знать больше.

Джози швырнула листок на стол и села на кухонную табуретку, снова держа его в руке.

– Откуда начнем? – спросила Джеки.

Джози ответила. Джеки выругалась в ответ, но потом извинилась.

– Библиотека, так-так, – рассуждала Джеки. – Нет. Это… Это… – Она показала руками, что это.

– В поисках правды мы заходим в опасные места, – сказала Старуха Джози. – Зачастую мы попадаем в самое опасное место – в библиотеку. Знаешь, кто это сказал? Нет? Джордж Вашингтон. За несколько минут до того, как его сожрали библиотекари.

Джеки открыла входную дверь. Боль в животе на мгновение прошла – или, возможно, всего лишь стихла под натиском нетерпеливых мыслей о библиотеке.

Из полумрака дома наружный дворик казался таким ярким и далеким. Эрики продолжали заниматься работой в саду. На заднем дворе красовалась яма, которую одна из них начала закапывать. Они стояли неподвижно, что-то бормоча в сторону ямы, и вокруг выкопанной земли обвивался яркий черный свет, толкая грунт обратно в углубление.

Вокруг Джеки обвились чьи-то руки. Джози обнимала ее, но стояла как-то не так, к тому же они были разного роста. На мгновение обе они застыли в неестественном объятии, не желая признавать неуместность проявления чувств.

Когда Джеки подумала, куда ей придется идти, она не почувствовала страха, но остро ощутила всю неосязаемость, весь набор мыслей и привычек Джеки Фиерро. Как легко можно было все их забрать и переместить в другую форму материи.

– Держись подальше от этого человека. Не пытайся следовать за ним в его город. Это ловушка.

– Джози, я не могу с этим жить, – ответила Джеки, глядя на зажатый в руке листок бумаги.

– Все будет хорошо, – сказала Старуха Джози. – Обязательно.

Она крепче обняла ее, и Джеки не сопротивлялась, позволив утешить себя. Живот больше не болел или болел как-то по-другому.

– Это было вранье, – призналась Джози. – Это одни из тех моментов, когда я соврала.

– Я знаю, – кивнула Джеки. – Все нормально.

Она тоже врала.

Глава 8

Диана заправляла машину бензином, когда увидела Троя. Она не приблизилась к нему, а он ее не заметил. Она не видела Троя пятнадцать лет и вообще не хотела его видеть.

Пытаясь вернуть заправочный пистолет на место, она все время его роняла, потому что у нее тряслись руки. Она вообще ничего не чувствовала, однако не могла унять дрожь в руках. Когда же подняла взгляд, Трой уже исчез. Он сел в свою машину (белый седан с разбитым задним фонарем) и уехал, ни разу не взглянув на нее. Диана заставила себя стоять смирно и дышать ровнее, пока ее руки не перестали трястись. Как только дрожь унялась, она водворила пистолет на место, нарочито медленно открыла дверь машины и отъехала, не превышая скорости. Все это время она чувствовала себя прекрасно.

Несколько недель спустя она заехала в банк, чтобы взять денег для сбора средств в пользу Ассоциации родителей. За одним из столов сидел Трой в темном костюме и с пластиковым именным бэджиком. Она попыталась незаметно прочитать имя на бэджике, чтобы убедиться, что это он, но ей не удалось этого сделать.

На этот раз руки у нее вообще не тряслись. На самом деле она чувствовала себя прекрасно, но ощущала во рту вкус крови. Сама того не заметив, она сильно прикусила нижнюю губу. Слизав кровь, Диана прошла мимо с квитанцией в руках, не глядя в его сторону. Поскольку она на него не смотрела, то и не заметила, глядел ли он на нее.

Всего через несколько дней после этого они с Джошем отправились в кино. Это был их ежемесячный ритуал, начавшийся в его седьмой день рождения. Тогда на него нашла хандра, он принимал липкие и вязкие формы, портившие мебель и ковер, и задавал массу вопросов о папе и о том, куда тот ушел. Диана пришла в ужас и раздражение от этого мрачного существа, занявшего место ее малыша, и объявила, что в качестве особого поощрения они пойдут в кино.

Тот вечер в кино стал для них их первым хорошим вечером за несколько недель. Она не очень себе представляла, что они станут смотреть, и просто спросила кассира, какой у них идет популярный детский фильм. Радость от того, что они вместе выбрались «в свет», и ощущение единой команды оттеснили на второй план старомодных смешных героев детского фильма («Старикам тут не место»), мелькавших на экране. Когда они вышли из кино, Джош шел прямо, на твердых ногах, держа ее за руку человеческой ладонью с пальцами. Об отце он не спрашивал несколько месяцев.

После этого начались их ежемесячные попытки воссоздать светлую атмосферу того вечера. По большей части им это почти удавалось. Иногда, особенно в последнее время, ей приходилось напоминать ему принимать скромные формы, без широких крыльев и дымовых труб, чтобы не мешать другим зрителям. Он всегда делал так, как она говорила, однако не без вздохов и закатывания глаз (он почти всегда принимал облик с глазами, когда шел в кино, однако был у него период, когда ему нравилось просто слушать вслепую).

В тот вечер в кино показывали продолжение популярной мультипликационной франшизы о деревьях, выглядевших как деревья, но с человеческими органами, пытающихся помешать девелоперам вырубить их лес. Вначале успех деревьям не сопутствовал, однако в конце бригада строителей получила хороший урок, увидев большое количество крови и услышав душераздирающие крики. Позднее их самих потрошили мстительные древесные духи. Диане показалось, что фильм не так хорош, как оригинал, но она обожала голос легенды кино Ли Марвина. Джош сказал, что это скукотища, но он говорил это почти обо всех фильмах, хотя смеялся надо всеми шутками и комическими сценами смерти.

Когда показывали рекламные ролики, Диана заметила, как вошел Трой. На нем была рубашка-поло, а в руках – щетка для чистки ковров. Он прошел от одного выхода к другому. Похоже, он проверял нижнюю подсветку в проходах. Одна полоса подсветки не горела.

Диана старалась не обращать внимания на Джоша, но безуспешно. Она повернулась и посмотрела на его серебристую чешуйчатую кожу, приплюснутый нос и выступающие глаза, прикованные к экрану. Джош не узнал Троя. Да и с чего бы? Он не видел его с младенчества. В Джоше она видела себя и иногда полагала, что он видит себя в ней. Но это было не так. Она это знала.

Диана обняла Джоша, якобы из нежности, но подсознательно пытаясь его защитить. Она взглянула на свою руку, свисавшую с его не-плеча. Он поглядел на нее, смутившись, но не расстроившись.

Диана смотрела на экран, стараясь не думать об отце Джоша. Ногой она отбивала ритм. Потом осторожно прекратила отбивку.

Вот как все было с Троем. У Дианы не всегда был муж. Когда-то он у нее был, но сейчас это не так. У нее всегда есть бывший муж. Они никогда не были женаты, однако муж и бывший муж – кратчайший способ описать их взаимоотношения с Троем.

Диане интересна семантика брака, а не сам брак. Вот почему. У Дианы двое родителей. Когда-нибудь этих двух родителей не станет, но вот сейчас они у нее есть. Они – мать и отец Дианы и приходятся бабкой и дедом Джошу.

Ее родители никогда не были женаты. Они не хотят (не хотели) пожениться. Они хотят (хотели) быть вместе и оставаться влюбленными. Они почти всегда вместе и почти всегда влюблены. Они не хотят (не хотели) получать свидетельство, заполнять бумаги или получать одобрение улыбающегося бога на их любовь и союз.

Они, конечно же, ценят и уважают любовь других к улыбающемуся богу. (Но улыбка ли это?)

Они, конечно же, заполняют бумаги и получают свидетельства, когда это необходимо, чтобы, скажем, устроиться на работу, сделать водительские права или же зафиксировать рождение Дианы. Или в те времена, когда им необходимо играть в обязательную городскую лотерею, победителей которой скармливают голодным волкам в зоопарке Найт-Вэйла.

Но жениться они не хотят. Наша совместная жизнь – это наша совместная жизнь, вероятно, сказали бы они, если бы их попросили кратко, но убедительно обосновать свой выбор. Может, они так и скажут, а может, и нет. Они не ханжи и не трубят о себе на каждом углу. Они просто любят друг друга, и этого им достаточно для веры.

Диана тоже хотела быть с кем-то и любить кого-то. Она хотела делать все это, не выходя замуж. И хочет до сих пор. В родителях она видела себя. Видела, какой она может стать, какой может стать жизнь, какой может стать любовь.

Существует соотношение между ви́дением того, что может случиться, и тем, что испытываешь сейчас. Однако, как говорит один ученый с хорошо подвешенным языком, у которого часто берут интервью в новостях, «соотношение не есть причинно-следственное отношение» и «совершенное действие не есть указание на будущие результаты».

Кроме того, родители Дианы принадлежат к двум различным расам. Расы имеют значение, но только для Дианы, ее родителей, их семьи и друзей, а не для тех, кто их не знает. Не всем доводится узнать все обо всех.

Выросшая на юго-западе, Диана видела не много смешанных браков и мало детей от таких браков, и у нее не всегда была возможность или склонность подружиться с такими семьями. Когда она была ребенком, друзья все еще назначались распоряжением Городского совета, основанным на нумерологии имени каждого из детей, что считалось самым прочным фундаментом прочной дружбы.

Иногда другие дети дразнили ее и давали ей ужасные прозвища. Иногда такие дети расово отличались от одного из родителей. Соответственно, они часто были расово схожи с другим родителем.

Сделавшись подростком, Диана продолжала выслушивать всякое не только о своей расе, но и о своем теле.

Она была еще девушкой, не женщиной. Ей было всего пятнадцать.

Представьте себе пятнадцатилетнюю девочку от расово смешанного брака.

Вот так, хорошо. Почти в точку, возможно, сказала бы она кому-то, кто описал бы, как она выглядит. Диана не знала, как она выглядит. Да и не хотела знать. Все равно многие могли ей об этом рассказать.

Когда ее тело выиграло гонку за женственность у ее личности, Диана стала слышать, что она высокая, коротышка, толстая, костлявая, уродливая, сексуальная. Что слишком много улыбается, что улыбается слишком мало, что у нее плохие волосы, что у нее прекрасные волосы, что у нее что-то с зубами, что она прекрасно одевается, что она одевается безвкусно, что у нее жуткие ноги, что у нее красивые ноги. Что она слишком темная. Что она слишком бледная. Она слышала массу описаний себя и воспринимала их все как правду.

«Тебе вообще нельзя загорать, Диана», – мог сказать кто-то, весело (и завистливо) похлопывая ее по плечу затянутой в ткань по самую ладонь рукой. «Ты сама на себя не похожа, Диана», – мог сказать кто-то другой, весело (и лицемерно) похлопывая ее оголенной рукой.

По поводу расы ее дразнили все меньше и меньше. Или, скорее всего, прятали издевки за простыми оценками. «По телефону ты вполне нормальная», – мог сказать кто-то по телефону.

Она также наслушалась всякого о том, что ее родители не состояли в браке. «Формально ты незаконнорожденная, так ведь?» – иногда спрашивали ее, узнав, что ее родители не женаты.

«Ты результат случайного секса?» – могли спросить ее (иногда те же люди). «Они что, не любят друг друга?» – могли вполне серьезно спросить другие. «Ну, если что-то пойдет не так, им будет легко разбежаться», – мог пошутить кто-то еще. «Они свингеры?» – этот вопрос кто-то задал бы в шутку, а кто-то – всерьез.

Но самым распространенным стало предположение, что она никогда не влюбится. «Наверное, ты никогда никого не встретишь, – полагали многие, – поскольку твои родители не научили тебя серьезно относиться к браку».

Но она все-таки нашла настоящую любовь. Его звали Трой. Ему было семнадцать. Ей было чуть больше семнадцати.

Представьте себе тинейджера по имени Трой. Совсем неплохо. Он чуть менее мускулистый, но это не важно. Трой выглядел так, как ему казалось. Трой выглядел в точности так, как ему казалось. Он не полюбил Диану, пока они не встретились. Потом он всегда любил ее. До того момента, с которого никогда ее не любил.

– Я всегда буду тебя любить, – иногда говорил он. Потом он вообще этого не говорил. Его даже не было рядом, чтобы сказать это.

Они всегда были вместе и всегда были влюблены – все восемь месяцев с тех пор, как познакомились, когда летом подрабатывали в кафе-мороженом «Белые пески». Потом начал формироваться Джош, еще не названный Джошем. Начинался он с разбросанных клеток. Клетки эти соединялись и начали размножаться в миллиарды и миллиарды других клеток, пока не превратились в одну гигантскую клетку.

К этим клеткам еще прибавились клетки Дианы, и они начали превращаться в глаза, ноги, почки, язык, крылья и жабры, разрастаясь, расширяясь и принимая форму Джоша. Люди сообщали Диане, как она изменилась внешне. Сама она не ощущала никакой разницы.

Потом однажды из Дианы вышел Джош. Она была девушкой и, наконец, превратилась в женщину. Ей было восемнадцать. Представьте себе восемнадцатилетнюю мать. Представьте себе семнадцатилетнего отца.

Трой не мог. Он больше не мог видеть себя. Он смотрел на Джоша, которого назвал в честь своего дяди, отставного десантника, смутно представлявшегося ему «крутым», и видел кривое зеркало. На него глядело личико, двигавшееся и гримасничавшее иначе, чем Трой. Это было его лицо, но оно выглядело и двигалось не так, как он.

Трой понятия не имел, что такое диссонанс. Или же не знал, что это такое, пока не испытал диссонанс на себе.

Трой уехал из Найт-Вэйла, когда Джошу исполнился год. Через месяц он прислал Диане письмо. В нем говорилось что-то о семье военных. В нем говорилось что-то о том, что они еще дети. В нем говорилось что-то об ошибках. В нем говорилось что-то о том, чтобы помнить друг друга. В нем говорилось что-то о том, что он никогда не забудет ее лицо.

Она не помнит, сказал ли он, что никогда не забудет ее лицо или ей никогда нельзя забывать своего лица. Все равно ничего не случилось.

Кто-то говорил ей, что знал, что она не сможет удержать мужчину. Кто-то говорил ей, что порядочные родители настояли бы, чтобы Трой на ней женился. Кто-то говорил ей, что она одевается не так, как надо. Кто-то говорил ей, что она слишком высокая. Почти все говорили ей, что теперь она никогда не выйдет замуж. Все это устраивало Диану. И до сих пор ее устраивает.

Почти все уточняли: мы хотели сказать, что теперь ты вообще никого не встретишь, не говоря уже о том, чтобы выйти замуж.

Джоша всегда интересовало, кто его отец. Он понимал, основываясь на рассказах своих друзей, что у многих детей двое родителей, и были периоды, когда становилось ясно, что у него одного из них не хватает. Он частенько задавал вопросы. Иногда вслух.

Иногда Диана слышала, что Трой – страховой аналитик. Иногда слышала, что он – флорист. Иногда она слышала, что Трой – полицейский. Кассир-контролер. Профессор. Музыкант. Комик. Однажды она услышала жуткие слухи, что он стал библиотекарем, однако она не могла себе представить, чтобы Трой превратился в самое зловещее чудовище, как бы плохо он с ней ни обошелся. Диана ломала голову: возможно ли вообще, чтобы человек стал библиотекарем?

И вот они с Джошем в кинотеатре, и здесь же Трой, которого не заметил Джош.

Полоса подсветки пола снова включилась. Трой, так и не посмотрев в ее сторону, показал большой палец кому-то невидимому, стоявшему в темном углу. В темноте блеснули его зубы. На Диану он не взглянул. Медленно вышел из зала, продолжая улыбаться и держать поднятым большой палец.

Она перевела взгляд на Джоша, рефлекторно прижав его к себе. Тот поежился и посмотрел на нее.

– Извини, – сказала она и убрала руку.

– Нет, все нормально, – ответил он, глядя не недоеденную шоколадку.

– Правда? – Она снова обняла его.

Они тихо ждали, пока начнется фильм.

Чуть позже Диана вернется в кинотеатр одна.