Текст книги "Торговые банкиры. Известнейшие мировые финансовые династии"

Датский заем

В 1848 г., после того, как Пруссия попыталась вернуть себе герцогство Шлезвиг-Гольштейн, началась датско-прусская война. Великобритания и Швеция отказались быть посредниками на мирных переговорах. В феврале 1849 г. датчане возобновили военные действия против Пруссии.

Войны даже тогда были занятием дорогостоящим. Премьер-министр Мольтке собирался было ввести подоходный налог, но отказался от этой мысли, сочтя ее «крайне инквизиторской». Такая мера требовала обширной сети осведомителей, правительство начало бы влезать в жизнь своих граждан, пострадала бы их личная жизнь. Стоит вступить на такой опасный путь, никогда не знаешь, чем все закончится. Мольтке, носителю благородных принципов, не нравилась мысль и о принудительном внутреннем займе.

Наилучшим выходом из положения казался заем за границей. Мольтке обратился в банки Санкт-Петербурга и Амстердама, но получил отказ. В Лондоне положение выглядело немногим лучше. Все знали, что положение Дании ненадежно. Иностранные займы часто оканчивались убытками для британских инвесторов. Наполеоновские войны стали для Англии тяжким финансовым бременем. В 1813 г., чтобы выплатить проценты по различным займам, в Англии вынуждены были ввести подоходный налог.

Мольтке обратился к Хамбро, который смотрел на дело куда оптимистичнее многих других обитателей Сити. Хамбро решил, что, если условия привлекут «серьезных инвесторов», заем вполне возможен. У него была такая жизненная философия. Он всегда говорил своим клеркам, что торговому банкиру нужны «опыт и знания, здравый смысл и хладнокровие».

И Бэринги, и Ротшильды отказались участвовать в «датском займе». Тогда посланник Мольтке, граф Трешов, блестящий юрист, приехал с визитом к Хамбро. Трешов знал, как Хамбро относится к Ротшильдам. Вот прекрасная возможность отомстить обидчикам! Через несколько дней Хамбро предложил выпустить облигации на сумму 800 тыс. фунтов стерлингов, из которых он сам готов был взять половину по 84. Он попросил Трешова обнародовать условия в Дании. Его соотечественники не должны думать, что «он нажился на войне».

Собрав 250 тыс. фунтов стерлингов, Хамбро понял, что ему нужны еще 150 тыс. Он обратился к Бэрингам, которые охотно согласились взять облигации – но по 77½, что означало бы полный провал. К Лайонелу Ротшильду Хамбро даже не поехал. Вместо этого он решил на свой страх и риск выпустить на рынок временные облигации.

Для человека, который всегда прославлял «опыт и знания, здравый смысл и хладнокровие», риск был велик. Хамбро предлагал облигации по курсу 86. Подписка превысила намеченную сумму в шесть раз.

Трешов поздравил Хамбро:

– Склонен полагать, что Ротшильды и Бэринги сейчас кусают локти!

Через несколько дней облигации торговались по 100. Хамбро сколотил состояние, но, как докладывал датский министр финансов королю Фредерику VII, «слава Хамбро никоим образом не меньше из-за того, что рынок неожиданно качнулся и дело обернулось для него большой прибылью».

По королевской грамоте от 6 октября 1851 г. Карл Йоаким Хамбро стал датским бароном. Титул передавался по наследству главе семьи. Барон Хамбро получил разрешение от Королевской геральдической корпорации пользоваться в Великобритании датским крестом слегка измененной формы. Такой крест висит над камином в зале правления банка «Хамбро».

Хамбро разбогател. Он купил поместье «Милтон-Эбби» за четверть миллиона фунтов. Он коллекционировал живопись и вкладывал деньги в свое имение.

Его честолюбивые замыслы осуществились. Он разбогател и пользовался почтением на своей новой родине; страна, где он родился, осыпала его почестями. Он бы очень удивился, если бы кто-нибудь предсказал ему, что главный расцвет его жизни еще впереди.

Финансирование возрождения

В 1851 г. в лондонском Сити никто не обратил внимания на то, что министром финансов Королевства Сардиния стал граф Камилло Бенсо ди Кавур. Апеннинский полуостров тогда был разделен на множество мелких государств, враждебных друг другу. До образования современной Италии было еще далеко. Среди тех, кто боролся за свободу своей родины, были хорошо известны пламенные революционеры Мадзини и Гарибальди. Но в конце концов страну объединил именно Кавур, государственный деятель. Он начал с крошечного королевства, названного по имени неприметного острова в Средиземном море и расположенного у подножия Альп и на равнинах По.

Кавур, которому, когда он стал министром финансов, исполнилось 41 год, был вторым сыном в благородной, но обедневшей семье; по традиции он должен был пойти в армию. Но он не был создан для военной карьеры; он любил математику и финансы. По своим взглядам он был либеральным монархистом, набожным католиком, но при этом возражал против абсолютистской власти церкви. Он обладал вспыльчивым характером, был азартным игроком и нонконформистом. Враги боялись его язвительных замечаний и его острого как бритва ума, но восхищались его патриотизмом и преданностью. В течение короткого времени Кавур служил по военно-инженерному ведомству. Затем родственники поручили ему управлять захудалым загородным фамильным имением; надеялись, что там он не попадет в неприятности. Кавур всерьез заинтересовался сельским хозяйством. Он специально ездил во Францию и Англию, чтобы посмотреть, как там управляют крупными имениями. Ему понравилась Англия – и страна, и люди, и политический климат. Он познакомился с английскими аристократами, которые, как и он сам, были либеральными монархистами и любили азартные игры. Кавур признавался друзьям: если бы он не был пьемонтцем, ему бы понравилось быть англичанином. Подобное желание возникало у многих до и после Кавура.

В 1847 г. Кавур совместно с Ч. Бальбо и графом Санта-Роза основал газету Il Risorgimento («Иль Рисорджимен-то» – «Возрождение»). Позже газета дала свое имя движению за объединение современной Италии. Когда в Милане вспыхнуло антигабсбургское восстание, Кавур призывал к войне с Австрией.

Объявили войну. Кавура выбрали в пьемонтский парламент. Даже после поражения пьемонтцев при Новаре Кавур не оставил свою великую мечту. В его словаре не существовало термина «пораженчество». После короткого срока в должности министра сельского хозяйства он стал министром финансов. Это была самая сложная должность в Пьемонте, поскольку государство было банкротом. Бюджетный дефицит составлял три миллиона фунтов стерлингов.

Чтобы сделать Пьемонт снова процветающим, Кавур призывал к народному просвещению, созданию новых отраслей промышленности, строительству железных дорог. Железнодорожная ветка от Турина до Алессандрии была почти завершена; запланировали еще две, от Лаго-Маджоре до Алессандрии и от Алессандрии до Генуи. Кавур планировал и строительство нового порта. Но Пьемонту надо было выплатить огромную контрибуцию в пользу Австрии. Спасти государство мог крупный заем.

На карте мира торговых банков Пьемонт числился «страной Ротшильда». В прошлом пьемонтскими займами всегда занимались Ротшильды. Стремясь нарушить финансовую монополию Ротшильдов в Пьемонте, Кавур обратился к Бэрингам, но те отклонили его предложение. Кавур написал маркизу д’Азельо, своему послу в Лондоне: «Эти господа едва ли готовы вступить в борьбу с домом Ротшильдов».

Затем друг Кавура, генуэзский банкир Эмиль де ла Рю, обратился к Хамбро. Хамбро рекомендовал весьма современный способ собрать капитал. Он предложил заложить пьемонтские железные дороги; кроме того, у держателей облигаций позже должна появиться возможность обменять облигации на акции железных дорог. Хамбро дал понять, что заем нужно использовать для финансирования не политического движения, а строительства пьемонтской железной дороги. Инвесторам нужны прибыли, а не политические лозунги. Четыре миллиона фунтов стерлингов под 5 процентов.

Мысли Хамбро понравились Кавуру; с помощью графа Ревела, который сыграл роль посредника, он попросил Хамбро заняться займом. Хамбро был польщен и обеспокоен одновременно. Одно дело – заниматься успешным «датским займом»; он знал Данию, и в Сити, где доверие – важный, хотя и неосязаемый фактор, ему поверили. Но о Пьемонте ему не было известно ровно ничего; поверят ли ему в Сити на сей раз? Если только он не возьмет большую часть займа на себя, трудно будет убедить британских инвесторов в том, что он верит в будущее Пьемонта.

Хамбро колебался. Тогда граф Ревел привел тот же довод, какой раньше приводил граф Трешов перед «датским займом»: вот еще одна возможность нарушить гегемонию банкирского дома Ротшильдов.

Хамбро решил взять 400 тыс. фунтов стерлингов на свой счет. Такой суммы у него не было. В тот раз речь не шла об «опыте и знаниях, здравом смысле и хладнокровии». Хамбро вел откровенно азартную игру. Он поставил на карту свое состояние, свое доброе имя, доверие к себе.

Сэр Генри Драммонд Вольф, блестящий финансист еврейско-шотландского происхождения, однажды сказал: «Ипотека олицетворяет осторожность, спекуляция – отвагу, а финансист – это сочетание первого и второго». В игре финансиста Хамбро было больше отваги, чем осторожности. Если бы заем окончился неудачей, в Сити его считали бы конченым человеком.

Начались проволочки: у Кавура возникли трудности в пьемонтском парламенте, где оппозиция выступала против займа. Хамбро едва не отступился, а Кавур пришел в ужасную ярость и хотел прервать переговоры. Наконец Хамбро договорился продавать «англо-сардинские облигации», как он их называл, по 85.

Все начиналось не слишком хорошо. По первоначальной подписке удалось собрать всего 2 млн 194 тыс. фунтов стерлингов. Первая серия займа должна была быть покрыта покупателями облигаций. Хамбро сообщали о «трусливых тайных сговорах». В Париже Джеймс Майер Ротшильд, по слухам, сказал: «L’emprunt etait ouvert, mais pas couvert» («Кредит открыт, но не покрыт»). Остроумное замечание, однако займу оно не помогло. Теперь Хамбро был убежден, что Ротшильды хотят его сломить. В Сити поговаривали о том, что скоро объявят о десятипроцентной скидке; поэтому никто не спешил покупать облигации.

Чтобы избежать катастрофы, Хамбро пришлось действовать быстро. Он объединился с неким Льюисом Хаслвудом, «энергичным спекулянтом», который скупил «англо-сардинские облигации» на 400 тыс. фунтов стерлингов. Эдвард, брат Хаслвуда, поехал в Пьемонт на разведку. Он сообщил, что у сардинских железных дорог есть будущее, и написал, что рекомендовал бы их «как капиталовложение для вдов и сирот…». В октябре 1851 г. «англо-сардинские облигации» котировались в Берлине и Гамбурге, но не в Амстердаме и Антверпене, где, по словам Хамбро, «Ротшильды не выпускали их на рынок». В Лондоне облигации упали в цене до 79½. Для Карла Йоакима Хамбро настали мрачные дни.

Возможно, для того, чтобы забыть о своих тревогах, Хамбро начал писать письма Кавуру, давая ему советы в связи с будущим Пьемонта. Торговый банкир часто дает советы своему клиенту, это его работа, но в данном случае клиентом оказался «невыносимо деспотичный министр финансов» (как называл Кавура премьер-министр его же правительства), который не принимал непрошеных советов и, возможно, понимал свою страну лучше, чем лондонский банкир.

И все же Кавур, наверное, почувствовал глубокую озабоченность Хамбро, поскольку в конце концов прислушался к нему. Хамбро предлагал «осторожность» и «предусмотрительность» – едва ли он сам демонстрировал эти качества, когда связался с крупным займом. Он просил Кавура повысить налоги и напоминал, что еще не проданы облигации на сумму в 1 млн 400 тыс. фунтов стерлингов. Он категорически отказался от предложения Кавура продавать облигации со скидкой. После такого шага в Лондоне перестали бы верить в Пьемонт. Кроме того, как писал Хамбро, «этот кредит должен быть вам столь же дорог, сколь ваша честь». Сильные слова со стороны лондонского торгового банкира в адрес вспыльчивого пьемонтского аристократа! В конце ноября «англосардинские облигации» выросли в цене до 82½.

Кавур тем временем завоевывал новых друзей в Англии, где лорд Джон Рассел пустил в обращение лозунг: «Италия – для итальянцев». Большинство англичан были на стороне итальянских борцов за свободу. Очевидно, Кавур стал великой объединяющей силой. Он обладал стилем и остроумием, хорошо говорил, избегал дешевого красноречия, подражая изысканному стилю великих английских государственных деятелей, которыми он восхищался. Английская пресса его любила. «Англо-сардинские облигации» выросли в цене до 87, но Хамбро по-прежнему был недоволен.

«Если бы люди знали вас так, как вы этого заслуживаете, – писал он Кавуру, – ваши средства шли бы по совершенно другой цене… Я объединился с Пьемонтом душой, телом и состоянием, потому что верю, что вашей стране судьбой назначено стать источником устойчивого развития человечества, которое не в силах остановить ни деспоты, ни анархисты».

Кавур последовал совету Хамбро, реорганизовал государственную систему бухгалтерского учета, ввел повышенные прямые налоги, принял меры для стимулирования свободной торговли. В начале 1852 г. «англо-сардинские облигации» поднялись до 90. Кавур высказывался в пользу своего рода двухпартийной системы, какая существовала в Великобритании, и начал объединение своей партии с левоцентристской группой Раттацци.

В истории «Рисорджименто» этот маневр получил название connubio («свадьбы»). Шла борьба за власть, но, помимо того, приходилось сражаться с врагами Кавура, которые угрожали свободе прессы. Образовался новый альянс, Раттацци стал президентом палаты; сформировали новый кабинет министров – без Кавура. Таким был его изящный ход. Он хотел доказать, что он незаменим. Рано или поздно его позовут назад – на роль премьер-министра.

Какое-то время Кавур путешествовал по Франции и Англии. В Париже ему удалось заинтересовать Наполеона III своими планами объединения Италии. В Лондоне он наконец-то лично познакомился со своим банкиром, и они подружились. Через несколько месяцев Кавура попросили вернуться и сформировать новое пьемонтское правительство. Как премьер-министр (кроме того, он держал портфели министров финансов, сельского хозяйства и торговли) Кавур подписал новые торговые договоры, построил новые дороги и повел Пьемонт к процветанию.

В феврале 1853 г., после первой неудачной попытки в Мантуе, произошло восстание Мадзини против австрийцев в Милане – оно также окончилось поражением. Кавур успокаивал Хамбро: восстание не подорвет доверия к Пьемонту в Сити. Но многие инвесторы все же поспешили расстаться с пьемонтскими облигациями, и Хамбро мрачно писал Кавуру, что «англо-сардинские облигации» «пошли к дьяволу».

У Кавура имелись и другие беды: виноградники у него в стране пострадали от филлоксеры; позже эта напасть обошлась Франции вдвое дороже ее войны с Пруссией. Однако Кавур не терял оптимизма и писал Хамбро: «Надеюсь, что бы ни случилось, вы и дальше будете проявлять к нам интерес и окажете нам помощь и поддержку».

Всерьез они поссорились только один раз. В 1854 г. Кавур спросил у своего друга, не сможет ли Хамбро принимать счета пьемонтского правительства без залога. На это письмо, адресованное лично Хамбро, последовал официальный ответ от фирмы «К.Й. Хамбро и сын» (C.J. Hambro & Son), в котором премьер-министру сообщали, «что такие гарантии на самом деле необходимы». Ссора едва не положила конец их дружбе, но позже они помирились.

Кавур приобретал все больший вес на международной политической арене. В феврале 1855 г. он проявил проницательность, подписав договор, по которому Пьемонт посылал для участия в Крымской войне корпус из 15 тысяч солдат. Кавур понимал, что участие Пьемонта в войне даст его стране право выступать на мирных переговорах. Палмерстон был доволен. Королева Виктория сказала: «В наших интересах видеть Сардинию независимой и сильной; это должно стать нашей целью». Виктора Эммануила она назвала «необычайно авантюрной личностью» («eine ganz besonders abenteurliche Erscheinung»).

Весной 1856 г. была подписана конвенция между Великобританией, Францией и Сардинией. Великобритания предоставляла Пьемонту заем в миллион фунтов стерлингов под 4 процента. Кавуру больше не нужен был торговый банк. Дизраэли в британском парламенте критиковал принципы британского правительства по предоставлению иностранных займов. По его мнению, займы должны были оставаться прерогативой торговых банков.

Двадцать пять лет спустя Дизраэли обратился к Ротшильдам за самым известным краткосрочным займом в истории; он просил Лайонела де Ротшильда о четырех миллионах фунтов «на несколько дней», чтобы выкупить долю пая Исмаил-паши, составляющую 43½ процента обычных акций «Французской компании Суэцкого канала». Ротшильд предоставил Дизраэли требуемую сумму под патриотические 3 процента, имея единственным залогом «слово премьер-министра», и Дизраэли написал королеве: «Все только что решено: они ваши, мадам». Благодаря тем четырем миллионам Англия получила контрольный пакет акций, который перед Второй мировой войной стоил около 90 млн фунтов стерлингов.

Хотя Дизраэли сомневался в том, что государство может выступать в роли банкира, в Сардинию он верил. Гладстон соглашался с ним: «Сардиния добилась успеха, несмотря на почти беспрецедентные трудности, осознав для себя все блага свободного правительства».

Для Хамбро все это было сладкой музыкой. Он давно понимал, что Кавур создаст остров свободы и конституционализма в океане темного абсолютизма. Фирма C.J. Hambro & Son срочно предоставила средства под условия конвенции и позже выступала в качестве посредника Кавура в Америке. В Пьемонте строились железные дороги. А в Париже Шарль Лафит продвигал «Компанию Виктора Эммануила», которая связала железнодорожные системы Франции и Италии. В 1859 г., после объявления войны Австрии, французские войска получили возможность быстро достичь равнин По. После сражений при Мадженте и Сольферино Ломбардия стала частью Италии.

Объединение Италии шло полным ходом. После плебисцита 1860 г. к Италии присоединились Парма, Модена, Романья и Тоскана, за ними пришел черед Сицилии и Неаполя, Марке и Умбрии. 17 марта 1861 г. первый итальянский парламент провозгласил Виктора Эммануила королем Италии.

Через несколько недель Кавур написал Хамбро последнее письмо; он просил у друга совета относительно объединения итальянских долгов. Он неожиданно умер 19 июня 1861 г. Ему было всего 51 год, но он исполнил свою роль в истории. Его последними словами были «свободная церковь в свободной стране». Через пять лет после его смерти в Италию вступили Мантуя и Венеция; в 1870 г. итальянские войска захватили оставшуюся Папскую область.

Италия была объединена, а начало процесса финансировал рожденный в Дании торговый банкир из Лондона. Hambros Bank Ltd. по-прежнему остается фискальным агентом итальянского правительства.

Создатели королей

Через два года после того, как Карл Йоаким Хамбро помог избрать Виктора Эммануила королем Италии, он снова стал создателем короля. После революции 1862 г. в Греции, в результате которой был низложен Оттон, сын Людвига Баварского, греки почти единогласно избрали новым королем принца Альфреда, второго сына королевы Виктории. Но «великие державы» – Великобритания, Франция и Россия – заранее договорились не сажать на греческий престол представителей своих правящих династий, поэтому желание греческого народа они проигнорировали.

Необходимо было спешно выдвинуть кандидата, который устраивал всех. В то время как греческие эмиссары прибыли в Лондон для обсуждения щекотливой ситуации, туда же пришел датский военный корабль с принцем Вильгельмом Датским на борту. Принца Вильгельма сопровождал граф Споннек, датский дворянин и близкий друг Карла Йоакима Хамбро.

В следующее воскресенье принц посетил службу в лондонской Датской церкви. Возможно, то было совпадение, а возможно, и нет, но в то время в церкви присутствовали и греческие эмиссары; они получили возможность посмотреть на принца. Наверное, излишним будет упомянуть о том, что там же были и граф Споннек, и барон Хамбро.

Видимо, у греческих посланников осталось благоприятное впечатление от принца. В марте 1863 г. восемнадцатилетний датский принц был назван кандидатом на греческий престол и позже стал королем Георгом I. В 1881 г. банкирский дом Хамбро выпустил первый греческий заем.

Во второй половине XIX в. за войнами в континентальной Европе следовали банковские кризисы в различных европейских столицах. Сити был свидетелем больших кризисов в 1856, 1867 и 1890 гг. Одни частные банки обанкротились; другие поглотили более крупные банкирские дома. Банк C.J. Hambro & Son уцелел, потому что в третьем и четвертом поколении династии, к счастью, рождались способные банкиры. Когда Курта Форберга, главу немецкого банкирского дома «К.Г. Тринкаус» (C.G. Trinkaus), спросили, как его фирме удавалось оставаться на плаву на протяжении 175 лет, он ответил: «В нужное время на месте всегда оказывались способные наследники».

Из трех сыновей Карла Йоакима стезю банкира в Сити выбрал Эверард. Он учился в Итоне и Кембридже, вступил в банк в 1864 г., а в 1877 г., после смерти Карла Йоакима, получил свыше полумиллиона фунтов стерлингов и стал единственным владельцем банка.

Эверард, по натуре властный викинг, очень высокий (его рост составлял 1 м 94 см), предпочитал вести банковские операции в соответствии с рекомендацией Бэджета: «осторожно, но не напряженно». Есть рисунок, сделанный в 1888 г. известным карикатуристом Либом, на котором сэр Эверард Хамбро изображен рядом с первым лордом Ротшильдом и первым лордом Ревелстоком из семьи Бэринг. Представители семьи Хамбро попали в самый внутренний круг «королей Сити».

Эверард был близким другом Джона Пирпонта Моргана. Современный ему хроникер назвал его «внимательным звездочетом на финансовом небосклоне». Его ввели в совет директоров Английского Банка и посвятили в рыцари; говорят, что от звания пэра он отказался. В Англии он проводил мало времени, предпочитал жить на своей красивой вилле в Биаррице, где подружился с принцем Уэльским, позже королем Эдуардом VII, с которым играл в карты. Каждый день Эверард получал отчет из своего лондонского банка, набранный изящным шрифтом «рондо». На то, чтобы доставить отчет, уходило несколько дней, а его ответ приходил в Лондон на неделю позже, но он не спешил.

То была эпоха распространения иностранных займов, которые в первые десятилетия века считались в чем-то сомнительными сделками – ведь тогда многие правительства не выполняли своих обязательств. Позже они стали престижными. Иностранные правительства предпочитали иметь дело с крупными лондонскими торговыми банками, которые были свободны от какого бы то ни было политического давления и действовали независимо. Представители городов и целых стран приезжали в Лондон, чтобы найти финансирование для своих предприятий и средств сообщения. Банкирский дом Хамбро организовал займы для Рима, Копенгагена, Кристиании, Готенберга. В 1863 г. выпустили облигации «датского займа» и еще одного через три года, после поражения Дании в войне с Пруссией.

С помощью крупных торговых банков некоторые страны перешли на золотой стандарт. В 1881 г. банки Хамбро и Бэрингов собрали 14 млн фунтов для Италии, причем большую часть денег поставили золотом, почти не потревожив лондонский рынок золота. Поставки образовали ядро золотовалютного запаса Италии (что Карл Йоаким предлагал Кавуру за 26 лет до того). В 1888 и 1890 гг. Хамбро и Бэринги выпустили облигации «русских займов», а на следующий год помогли российскому правительству привязать валюту к золотому стандарту, успешно выпустив трехпроцентный золотой заем на сумму в 19 млн 775 тыс. фунтов стерлингов. Но только в 1897 г. в Российской империи установили золотой стандарт.

Все эти годы банк не менял традиционного внешнего вида. Короли, государственные деятели, премьер-министры и послы приходили на херес и на обед. Делалось все возможное для того, чтобы сохранить неспешность и атмосферу спокойного достоинства. Риски стали больше, но торговые банки учитывали их. В 1922 г. банкирский дом C.J. Hambro & Son слился с Британским банком северной коммерции (British Bank of Northern Commerce) и с тех пор носит название Hambros Bank Ltd. «Британский банк северной коммерции» финансировал Финляндию после того, как страна в 1917 г. получила независимость от России, и еще раз позже, после Гражданской войны. Сейчас Финляндия считается «страной Хамбро».

В 1926 г. банк переехал с Брод-стрит в более просторное помещение на Бишопсгейт, 41 – во внушительное здание в стиле конца XVII века с клинкерным фасадом. Тщательно воссоздали старые интерьеры, чтобы не чувствовалось заметного разрыва между прошлым и настоящим, традицией и прогрессом.

Сэру Эверарду наследовали два сына, Эрик и Олаф. Старые служащие банка «Хамбро» с благоговением и ностальгией вспоминают Олафа. Родившийся в 1886 г., Олаф учился в Итоне и Кембридже, как его отец. В годы Первой мировой войны он служил в Колдстримском гвардейском полку. Став председателем правления в 1932 г., он провел банк через три сложных десятилетия в классическом стиле – горделиво и властно. В банке помнили не только о прерогативах, но и об обязанностях.

В годы Второй мировой войны, когда фунт стерлингов часто подвергался атакам «цюрихских гномов» и других спекулянтов из Швейцарии, Олаф часто брал телефон и вел частные контратаки против швейцарцев.

– Швейцарцы ничего не смыслят в банковском деле! – кричал он, бывало, сидя за своим столом в зале правления.

С ним, наверное, согласятся многие лондонские банкиры. Они считают, что швейцарцы видят все в черно-белых тонах, слишком озабочены быстрой прибылью, редко обладают крайне важной, отстраненной дальновидностью.