Текст книги "Последний рейс"

В антракте он угостил меня коктейлем и рассказал о художественной программе, которую его фонд планирует развернуть в школах города. Та страсть, с которой он об этом говорил, его искреннее желание сделать мир вокруг себя лучше подкупили меня даже больше его очаровательной улыбки, знакомой по передовицам газет. В конце спектакля он попросил мой номер телефона.

Поначалу я его сторонилась. Взрослые, солидные мужчины с большими деньгами, положением и связями, такие, как Рори, были совсем из другого социального круга. Чтобы встречаться с ними, я не имела ни достаточного культурного багажа, ни подходящего гардероба. Однако Рори действовал очень деликатно и настойчиво: спрашивал моего совета, когда к участию в их образовательной художественной программе не получилось привлечь нужную организацию, приглашал на представления в подшефные школы – меня покорила та щедрость, с которой он был готов жертвовать деньги своей семьи на общее благо.

Однако влюбилась я в него совсем не из-за этого. Оказалось, что за блестящим фасадом скрывался утонченный, ранимый мальчик, страдающий без материнской ласки. Как-то он признался мне: «В детстве я очень обижался на маму за то, что она месяцами пропадала в Вашингтоне – эти ее бесконечные кампании и постоянные судебные процессы, которые отнимали у нее все силы. Только повзрослев, я понял, как это было важно, сколько всего она сделала для людей. Меня до сих пор иногда останавливают на улицах и благодарят за ее работу».

Груз подобного наследства, пусть и вызывающего гордость, не мог не тяготить Рори. Всю жизнь он находился в тени матери. Если набрать его имя в поисковике, непременно появятся статьи о ней и ее фотографии из отпуска или с предвыборной кампании – снимки, на которых в сторонке топчется растерянный Рори-малыш в дурацких шортиках или прыщавый, угловатый Рори-подросток с нелепым выражением лица. И, конечно, сотни фотографий, на которых взрослый Рори занимается делами Фонда семьи Кук, учрежденного его матерью в конце своей жизни в качестве прощального подарка этому миру. Да, люди любили Рори, и он ценил это, однако мечтой его было превзойти мать.

* * *

Что ж, отсутствие новостей – уже хорошая новость. Закрываю сайт Си-эн-эн и перехожу в почту Рори. У него не меньше пятидесяти папок для входящих писем из разных организаций, которые поддерживает фонд. Нахожу затерявшуюся среди них папку «Клэр» и осторожно открываю ее, стараясь случайно не нажать на непрочитанные письма. Сейчас там одни сообщения с соболезнованиями от друзей семьи, коллег его матери по сенату и людей, связанных с фондом. Я пролистываю страницу за страницей, скользя взглядом по бесчисленным вежливым отпискам, стандартным официальным посланиям и угодливым депешам, пока наконец не попадается кое-что интересное – копия письма с заголовком «Указания», отправленного Брюсом Даниэлле спустя несколько часов после объявления о трагедии, еще до признания меня погибшей. Открываю его и читаю:

Я дописываю официальное заявление. Оно должно быть готово до того, как будет определена дата пресс-конференции. Даниэлла, проведи, пожалуйста, беседу с персоналом в Нью-Йорке. Они не должны давать никаких комментариев журналистам. Напомни им о договорах о неразглашении.

Открываю другую папку, «Уведомления Гугл». Там тоже куча новых писем – Рори получает сообщения обо всех упоминаниях его имени в Сети, хотя сам их редко читает. Копии уведомлений направляются Даниэлле, в чьи обязанности входит следить за ними и докладывать Рори, если что-то потребует внимания. Буквально на прошлой неделе, когда мы возвращались с ней с собрания попечителей библиотеки и я обреченно пялилась в окно машины на слякотные улицы Манхэттена, она как раз просматривала уведомления. «Хвалебная статья в “Хаффингтон пост”. В корзину», – пробормотала она себе под нос и удалила письмо, а вслед за ним и еще десяток таких же, даже не потрудившись их открыть. Из-за нехватки времени она читала только статьи в крупнейших СМИ. Поймав мой взгляд, она вздохнула: «Надо нанять стажера, прежде чем начнется кампания. Уже сейчас уведомлений сотни, а позже будут тысячи».

Я пролистываю страницы с непрочитанными уведомлениями и усмехаюсь – даже Даниэлле с ее скрупулезностью и добросовестностью не справиться с потоком статей, хлынувшим в интернет после авиакатастрофы.

Открываю «Гугл-документы». Там по-прежнему пусто. «Последнее изменение сделано Брюсом Коркораном 36 часов назад».

Отхлебываю колу, пузырьки газа щекочут нос. Никому и в голову не придет сомневаться в моей гибели.

Я отрываюсь от экрана. На улице уже совсем рассвело. Комнату заливает нежный утренний свет, и она кажется очень уютной. Деревянный пол покрывает мягкий бордовый ковер, гармонично сочетающийся с теплым бежевым цветом стен, напоминающих стены нашей старой гостиной. Или уютной берлоги, в которой можно спокойно залечь в спячку до тех пор, пока обо мне не забудут.

Движимая любопытством, я открываю верхний ящик Евиного письменного стола. Какое-то время мне придется жить в ее доме, носить ее одежду, прятаться под ее именем, так что неплохо бы узнать о ней немного больше.

Поначалу меня сковывает робость, я словно боюсь быть застуканной и лишь нерешительно перебираю лежащие сверху выцветшие чеки, высохшие ручки и рекламные листовки местных агентов по недвижимости. Постепенно интерес и желание узнать Еву заставляют меня запустить руку поглубже и выгрести из дальнего угла на свет кучку канцелярских кнопок, скрепок и крошечный синий фонарик. В удивлении я перебираю эти мелочи, стараясь разглядеть за ними личность той, которая забросила их сюда, уверенная, что у нее найдется время когда-нибудь навести тут порядок.

* * *

Спустя два часа весь пол в кабинете завален бумагами, которые я выгребла из письменного стола. Я проштудировала их вдоль и поперек: банковские выписки, оплаченные счета за коммунальные услуги и кабельное телевидение, чеки, и везде значится лишь одно имя – Евино. В шкафу нашлась коробка с документами; в общем, ничего особенного, стандартный набор: свидетельство о регистрации автомобиля, карточка социального обеспечения и все такое прочее, – но ни свидетельства о браке, ни страховых документов, неизбежных при длительной болезни и смерти. Ощущение смутной тревоги, беспокоившее меня вчера вечером, когда я только осматривала дом, накрыло с новой силой. Здесь нет никаких личных вещей, семейных фотографий, памятных предметов. Ничего, что говорило бы о присутствии еще одного, другого человека, кроме Евы. Никаких следов любимого и безвременно почившего мужа.

Конечно, можно предположить, что тот был на мели и потому все счета приходили на имя Евы. Или что она, стараясь освободиться от печальных воспоминаний, собрала все его вещи и спрятала в гараже. Честно говоря, как-то мало верится.

В коробке осталась одна последняя папка. Я открываю ее и обнаруживаю там документы о покупке этой половины дома два года назад. За наличные. На имя Евы Мэри Джеймс. Незамужней.

У меня в ушах по-прежнему звучит ее взволнованный, дрожащий голос, когда она рассказывала о муже. О том, как они влюбились друг в друга еще в школе, счастливо прожили восемнадцать лет. О том, как он заболел и мучился и как она решила избавить его от невыносимых страданий. Она плакала.

Лгунья… Чертова лгунья!

Ева

Беркли, Калифорния

Август

За полгода до крушения

К месту встречи Ева, как всегда, приехала заранее. «Хонду» оставила перед входом в парк Тилден, внутрь заезжать не стала, поскольку предпочитала появляться и уходить тихо. Засунула сверток с таблетками в карман, закрыла машину и не спеша двинулась по знакомой тропинке к небольшой поляне, куда студенткой часто сбегала от шума и суеты общежития, чтобы сделать домашку и просто отдохнуть.

В густой тени раскидистых деревьев было довольно свежо, к тому же с залива дул пронизывающий, не по-летнему холодный ветер. Солнце еще светило, но, судя по вздымающимся океанским волнам, скоро его затянет облаками. Ева поглубже засунула замерзшие руки в карманы куртки и еще раз ощупала пакет.

Как же она любила это место! И сейчас, вернувшись спустя столько лет, радовалась встрече, будто со старым другом. Узнавала изгибы мощных стволов и очертания крон. Вспоминала, как приходила сюда после занятий и раскладывала книги на столе для пикников или прямо на траве, если была хорошая погода. Где теперь та старательная, серьезная девочка? Пропала, исчезла навсегда… вместе с мечтами о другой жизни, в которой есть нормальная работа, семья и друзья. Остался лишь ее полузабытый образ, размытый и неуловимый, как лица в мчащемся мимо поезде.

К счастью, на поляне никого не было. Под огромным дубом стоял все тот же обшарпанный деревянный стол с прикованной к нему бетонной урной. Ева взглянула на часы – клиентка должна скоро появиться, но время еще есть. Она присела на скамью и предалась воспоминаниям.

* * *

Фиш контролировал оборот наркотиков в Беркли и Окленде, Декс был его помощником.

– Большинство дилеров быстро попадаются, – сразу предупредил он Еву, когда они сидели за столиком в прибрежном ресторане в Сосалито. Декс решил с шиком отметить вступление Евы в дело (а может, просто не хотел светиться в Беркли, где полно ее недавних однокурсников).

Сан-Франциско на другой стороне залива тонул в густом тумане. Над его плотной пеленой виднелись лишь верхушки небоскребов. Где-то там под белой завесой скрывался приют Святого Иосифа, в котором выросла Ева. Монахини, воспитавшие ее, ни капли не сомневаются, что она с успехом постигает тайны химии в университете и скоро окончит его с отличием. Пусть пребывают в счастливом неведении. Им вовсе ни к чему знать, что ее с позором выгнали с факультета еще три дня назад и она вынуждена ночевать у помощника местного наркобарона и спешно осваивать науку изготовления и продажи «колес».

– Но тебе это не грозит, – успокоил ее Декс, когда Ева повернулась и посмотрела на него. – Поиск клиентов – моя забота. Никакого риска.

– Подожди, я не поняла. Так мне надо делать или продавать? – уточнила Ева.

К их столику подошел официант и положил счет. Декс терпеливо дождался, пока тот исчезнет, и ответил:

– Фиш дорожит хорошими химиками. А те нередко зарываются, считая, что сами смогут добиться большего, – и тогда с ними приходится расстаться. Для тебя мы придумали другую схему: ты будешь делать триста таблеток в неделю, половину отдаешь нам, половину продаешь сама. Все, что получишь, оставляешь себе.

– А кому продавать? – осторожно спросила Ева.

Ее напугала перспектива оказаться лицом к лицу с обдолбанными наркоманами, готовыми ради очередной дозы на все, как и ее мать когда-то.

– Клиентура чистая: студенты, профессора, спортсмены. За пять таблеток можно смело брать две сотни баксов. В год получается около трехсот тысяч, – проговорил Декс и улыбнулся, заметив ее ошеломленный взгляд. – Только надо соблюдать правила, – предупредил он. – Если станешь жадничать, приторговывать на стороне или продавать закоренелым наркоманам, нам придется вмешаться. Понимаешь?

Ева кивнула и с тревогой оглянулась на дверь.

– А где же Фиш? Я думала, он придет сегодня.

Декс рассмеялся и покачал головой.

– Я и забыл, какая ты неопытная! Запомни, если будешь хорошо справляться, то никогда его и не встретишь. – Заметив ее удивление, он добавил: – Тот, кто слишком много знает, быстро становится мишенью конкурентов или полиции. Фиш не хочет подставляться сам и подставлять своих людей. Я буду твоим связным и, так сказать, опекуном.

Он положил на стол несколько двадцаток и встал.

– Будешь меня слушать, заживешь отлично. Главное – соблюдать правила, тогда никаких проблем.

– Неужели ты не боишься, что тебя поймают?

– Мой тебе совет – меньше телик смотри. В жизни копы знают только о тех, кто им реально попался в руки. А попадаются лишь самые тупые. Фиш не психопат, жаждущий власти, он серьезный бизнесмен, который думает о долгосрочной выгоде и за быстрыми деньгами не гонится. Работает только с надежными людьми и клиентов проверяет.

Ева помнила, как ей не терпелось тогда начать. Из уст Декса все звучало очень просто и заманчиво. И на деле оказалось не сложно – система работала. Единственное, что ее мучило и не давало спокойно жить – необходимость постоянно находиться в кампусе, рядом с бывшими однокурсниками, у которых было все, о чем она мечтала и чего столь бесславно лишилась. Каждый день ей приходилось идти мимо общаги, где кипела веселая жизнь, мимо учебного корпуса, где, как и прежде, шли занятия по химии, но уже без нее, мимо стадиона, где мерзавец Уэйд продолжал забивать свои блестящие голы, мимо главного здания, где год спустя ее курс получал дипломы. Видя все это, она острее чувствовала боль утраты. Однако со временем ее знакомые выпустились, кампус заполнился новыми лицами и боль притупилась, исчезла, сменившись другим чувством, более сильным и безжалостным, – осознанием, что за каждым выбором стоят неизбежные последствия, с которыми рано или поздно придется столкнуться.

* * *

Ева посмотрела на небольшую грунтовую дорогу, петлявшую по всему парку. Никого. Однако что-то тревожило ее и не давало покоя. За годы работы (которая, несмотря на кажущуюся монотонность, все же была очень опасной) Ева привыкла доверять своим инстинктам. Она решила подождать еще десять минут и, если Бриттани так и не появится, уйти. Запереться дома и забыть о странной клиентке. Главное – безопасность, нельзя расслабляться и терять хватку, Ева прекрасно помнила этот урок.

Однажды на рассвете, когда она только начинала, в ее дверь постучали. Это был Декс.

– Пойдем, – приказал он, и ей не осталось ничего другого, как быстро подхватить куртку и последовать за ним по пустынным дорожкам кампуса, еще освещенным фонарями, мимо стадиона и закрытых в такой ранний час баров и кафешек.

Ева не задавала вопросов, хотя и заметила вдалеке свет мигалок. Декс вел ее прямо к ним. Когда они приблизились, она увидела машины полиции и скорой помощи и ярко-желтую оградительную ленту, перекрывающую тротуар у входа в дешевый мотель.

Декс обнял ее и притянул к себе, чтобы их приняли за подгулявшую парочку, и замедлил шаг, позволяя Еве все внимательно рассмотреть. На тротуаре в луже крови лежало искалеченное тело; на одной ноге почему-то не было ботинка, и белый носок светился в утреннем сумраке.

– Зачем мы здесь? – прошептала Ева. – Ты его знаешь?

– Да, – откликнулся Декс. – Это Дэнни. Поставлял Фишу тяжелые наркотики. Кокс. Героин.

Они повернули за угол, но у Евы перед глазами до сих пор плыли синие и красные всполохи.

– Что с ним случилось?

– Не знаю. Как и ты, я вижу только то, что мне позволено. Могу предположить, что он либо нарушил правила и связался с конкурентами Фиша, либо попался полиции. – Декс помолчал. – Запомни, Фиш никогда не задает вопросов, он сразу находит ответ.

И этот ответ она только что видела своими собственными глазами – искалеченное, окровавленное тело, которое будет теперь сниться ей в ночных кошмарах.

Декс убрал руку с ее плеча, и по спине тут же пробежал холодок.

– Фиш – сильный союзник, но безжалостный враг. С предателями он не церемонится. Возможно, не стоило тебя вытаскивать, но я хотел, чтобы ты своими глазами увидела, что бывает с теми, кто переходит ему дорогу.

Ева сглотнула. До этого утра ей удавалось обманывать себя, убеждать, что ее работа, в общем, вполне обычная и если и опасная, то совсем чуть-чуть. Оказалось, что она жила в коконе, заботливо сплетенном вокруг нее Дексом. Сегодня он почему-то решил показать ей неприглядную реальность.

– Абсолютная прозрачность, – предупредил он, когда они возвращались к ее дому под светлеющим утренним небом.

Проводил ее до крыльца и исчез, словно все это было лишь сном.

* * *

Ева уже собиралась встать и покинуть парк, когда к обочине подкатил внедорожник «Мерседес» с номером «FUNMOM1». На заднем сиденье Ева разглядела детское кресло, к счастью, пустое. Происходящее нравилось ей все меньше. Она сделала глубокий вдох и, чтобы успокоиться, напомнила себе, что не связана никакими обязательствами и может в любой момент уйти.

Из машины вылезла женщина в модных дорогих шмотках. Солнечные очки от «Шанель», высокие угги, дизайнерские джинсы. Обычно Евины клиенты носили растянутые футболки и питались лапшой быстрого приготовления.

– Привет! Спасибо, что пришла, – крикнула дамочка Еве и помахала рукой.

Хотя на лице женщины был безупречный макияж, от взгляда Евы не укрылись покрасневшие веки и тусклая, стянутая кожа. Дурные предчувствия нахлынули на нее с новой силой.

– Извини за опоздание. Ждала, когда придет няня. Я Бриттани.

Она протянула руку. Ева не шевельнулась, и, немного подождав, Бриттани опустила ладонь, пожала плечами и принялась рыться в сумке, будто вспомнив, зачем приехала.

– Слушай, продай двойную дозу. Пяти таблеток мне не хватит, – проговорила она и вытащила пачку наличных. – Здесь четыре сотни вместо двух.

– У меня с собой столько нет, – ответила Ева, не притронувшись к деньгам.

– Не проблема! – тут же воскликнула Бриттани. – Давай встретимся завтра. Можно опять здесь, если ты не против.

С залива начал наползать туман, закрывая солнце и отбрасывая серые тени. Поднялся холодный ветер. Ева плотнее запахнула ворот куртки. Бриттани огляделась по сторонам и, понизив голос, будто их кто-то мог подслушать в пустынном парке, проговорила:

– Мы уезжаем в субботу. Вернемся только в следующем месяце. Я боюсь, что мне не хватит.

Ева напряглась. Она продавала таблетки, которые давали иллюзию силы, необходимой для решения важной задачи. Этой женщине в дорогих шмотках, на шикарной тачке и с огромным бриллиантом на пальце, похоже, нужно было совсем другое: она искала средство, которое примирило бы ее с повседневной действительностью. Вот почему Ева ощущала к ней резкую, обжигающую неприязнь – Бриттани напомнила ей мать.

– Не думаю, что смогу вам помочь, – отрезала Ева.

– Продай хотя бы то, что принесла! – потребовала Бриттани срывающимся голосом. – Пожалуйста!

На тыльных сторонах ее ладоней Ева заметила свежие язвочки, совсем недавно расчесанные. Бриттани трясло.

– Я ухожу.

– Постой! Давай договоримся.

Это уже слишком. Ева отвернулась, чтобы уйти.

– Да ладно тебе. Я что, зря приезжала? – стала канючить Бриттани. – Отдай мне товар, забери деньги. И мы обе в плюсе!

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – бросила Ева через плечо. – Вы, должно быть, меня с кем-то спутали.

Проходя мимо «Мерседеса», она заметила на заднем сиденье пачку злаковых колечек, детскую чашку-непроливайку и розовую резинку для волос. Да что же это за мать, которая унижается, выпрашивая горсть таблеток! Ева на секунду замедлила шаг, вспомнив собственное детство. У нее, в отличие от неизвестной малышки, не было даже такой матери. Горькая зависть, самое постыдное из всех чувств, захлестнуло ее.

Ева свернула на пешеходную тропинку, ведущую вниз по холму к парковке. Осыпав ее ругательствами, Бриттани хлопнула дверцей, завела мотор и дала по газам. Внедорожник мотнуло, будто на крутом повороте. Ева задержала дыхание, ожидая, что раздастся глухой удар. Обошлось. Она отвернулась и поспешила к своей машине.

* * *

Как оказалось, Бриттани далеко не уехала. Ева заметила ее на заправке прямо напротив выезда из парка, когда остановилась на светофоре. Высунувшись из открытого окна, Бриттани что-то говорила мужчине, сидящему в низком седане с тонированными стеклами и служебными номерами, а потом протянула ему какую-то бумажку.

Загорелся зеленый, но Ева не двигалась. Тревога, беспокоившая ее на поляне, превратилась в отчаянную панику. Сзади засигналили. Ева тронулась, не отрывая глаз от седана, стараясь разглядеть и запомнить водителя во всех подробностях. Короткие каштановые волосы, зеркальные солнечные очки. Под спортивной курткой угадываются очертания кобуры. Какого черта! Откуда взялась эта Бриттани? И в какую игру она ее втянула?

* * *

Вернувшись, Ева первым делом загнала машину в маленький гараж и заперла дверь на замок. Все, что ей сейчас хотелось, – поскорее добраться до телефона и позвонить Дексу. Однако, как назло, на ступеньках крыльца, словно поджидая ее, сидела новая соседка.

– Вот дерьмо, – выругалась Ева себе под нос.

Заметив ее, старушка улыбнулась и вздохнула с видимым облегчением.

– Я упала, – пожаловалась она. – Оступилась на лестнице и, кажется, повредила лодыжку. Поможете мне войти?

Ева оглянулась на дорогу. Сейчас на счету каждая секунда. Но не бросать же престарелую соседку с вывихнутой ногой на крыльце.

– Конечно.

Она подошла и помогла женщине подняться. К ее удивлению, та оказалась очень легкой и подвижной – невысокая, поджарая, слегка за шестьдесят, худенькая, но крепкая. Одной рукой она держалась за перила, а другой опиралась на Еву и так на одной ноге перескакивала со ступеньки на ступеньку. Добравшись до верха, она немного передохнула и открыла дверь. Внутри оказалось вполне уютно. Пол гостиной покрывал медового оттенка ковер, на котором стоял большой кремовый диван. В столовой выделялась акцентная стена, выкрашенная бордовым. В углу громоздились не до конца разобранные коробки. Ева усадила женщину на стул.

– Принести льда? – спросила она, стараясь поскорее покончить с визитом вежливости и выяснить, как ей быть и что вообще происходит.

– Для начала давайте познакомимся, – проворковала старушка. – Я Лиз.

Этого еще не хватало! Ева с трудом подавила растущую панику. Надо действовать, спасать свою шкуру, а не вести светские разговоры со скучающей словоохотливой соседкой. Однако она взяла себя в руки, вежливо улыбнулась и сказала:

– Я Ева.

– Приятно наконец-то с тобой познакомиться, Ева. Да, лед мне не помешает. Кухня прямо по коридору.

В морозилке нашелся большой контейнер со льдом. Ева вытряхнула его содержимое в полотенце и поспешила обратно. Осматриваться не было времени; она заметила только, что кухня выглядела не очень обжитой: лишь у раковины стояло несколько чистых тарелок и стаканов. Один она прихватила с собой, предварительно наполнив водой из-под крана, и чуть не пролила по дороге – от волнения руки дрожали. Вернувшись в гостиную и вручив Лиз лед и воду, Ева собралась извиниться и сбежать, но та ее опередила:

– Присядь. Составь мне компанию.

Отказываться было невежливо. Быстро взглянув в окно на пустынную улицу, Ева опустилась на стул и развернулась так, чтобы не выпускать из виду дорогу.

– Я пока мало кого здесь знаю, – начала Лиз с довольной улыбкой. – Меня пригласили в университет провести два курса в этом семестре, а вообще я работаю в Принстоне.

Ева вежливо кивала, почти не слушая болтовню Лиз о чудесной калифорнийской зиме, – неудавшаяся сделка в парке занимала ее гораздо больше. Она снова и снова прокручивала в голове все обстоятельства встречи, вспоминала, как тряслись руки Бриттани, как она умоляла продать хотя бы одну партию, как она кричала ей вслед. И постепенно, неожиданно для самой себя, начала успокаиваться. У полиции нет улик: в парке она не совершила ничего противозаконного. Под мерную болтовню Лиз о том, что лучше снимать жилье, чем подчиняться правилам кампуса, Ева почувствовала, как паника отступает.

– А теперь ты расскажи, – потребовала Лиз, – чем занимаешься, откуда родом.

Ева оторвала взгляд от окна и выдала стандартный, давно заготовленный на такие случаи ответ:

– Я выросла в Сан-Франциско. Работаю официанткой в ресторане «ДюПриз» в центре Беркли. – И поспешила сменить тему: – А вы, значит, профессор? Что преподаете?

Лиз глотнула воды.

– Политическую экономию. Экономическую теорию и историю политико-экономических систем. Звучит скучновато, – рассмеялась она, – но на самом деле это очень увлекательно.

Она убрала лед, осторожно осмотрела ногу и радостно объявила:

– Вывиха нет. Чудесно! Не хотелось бы начинать новый семестр на костылях.

Надо сказать, голос у Лиз был очень приятный, глубокий и звучный, несмотря на ее маленький рост. Он успокаивал Еву, вибрировал внутри нее, заставляя дышать глубже и слушать внимательнее. Ева представила, как Лиз стоит за кафедрой в университете и ее голос разносится по всей аудитории, заполненной студентами, и прерывается лишь скрипом ручек и стуком клавиш.

С улицы донесся шум мотора. Задумавшись, Ева не заметила, как к дому подъехал тот самый седан, из него вышел мужчина и двинулся к ее двери.

Как он узнал, где она живет? За ней что, установлена слежка?

Ева поспешно встала и направилась к Лиз. Подальше от окна.

– Вы уверены, что с ногой все в порядке? Может, нужно показаться врачу?

Лиз снова приложила лед и ответила с улыбкой:

– Я скажу, что мне нужно. Вылей эту дрянь и плесни мне водки. Она в морозилке. Себе тоже налей.

Со стороны Евиной половины дома донесся стук.

– Похоже, к тебе пришли.

Ева осторожно сдвинула жалюзи и увидела, как мужчина бросил что-то в ее почтовый ящик. Каждый нерв в ее теле трепетал от страха, а в голове билась отчаянная мысль: «Бежать!» – через кухонную дверь на задний двор, оттуда в аллею и дальше стрелой к Дексу, требовать объяснений.

Глупости! Она ведь ничего такого не сделала – просто поболтала с Бриттани в парке. Таблетки ей не продала и даже не показала. «Стой до конца, – советовал ей Декс, когда она только начинала и постоянно тряслась от страха. – Если побежишь, призна́ешь свою вину. Им это и надо. Не поддавайся».

– Я уже видела его раньше, – соврала Ева. – Он впаривает услуги охранной компании. Лучше притвориться, что вас нет дома, иначе не отвяжется.

– Терпеть не могу коммивояжеров, – откликнулась Лиз, и даже если и заметила ложь, то виду не подала.

– Пойду принесу водки, – сказала Ева и отправилась на кухню.

Выпить ей сейчас не мешало, однако расслабляться рано.