Текст книги "Узурпатор"

7

Старый Айзек Хеннинг нудел не переставая до тех пор, пока Голда – хотя и знала, что собирается дождь, – не согласилась совершить утомительное восхождение на мыс и нести дозор до полуночи.

– Мы – единственные, кто может дать предупреждение, деваха! – Длинные костлявые пальцы впились в ее сильные плечи. Подернутые пленкой глаза Айзека беспокойно скосились в сторону внутреннего грота пещеры. – Сейчас самое опасное время! Полнолуние после весеннего равноденствия! Охота непременно явится. Так случается каждый год. А теперь слушай меня, деваха! Когда заметишь, как они летят над лагуной из Авена, зажжешь сигнальный костер. В твоих руках судьба всего Керсика!

– Хорошо, дедуня.

– Он, может быть, зовет их! Даже в этом своем сне! – Голос старика превратился в злобный свист.

– Хорошо, дедуня.

Дрожа, Айзек нагреб в глиняную чашу углей из очага и присыпал золой, чтобы не так сильно горели. Голда взяла чашу и приготовленный дедом толстый факел из пропитанного жиром тростника.

– Что со всем этим делать, знаешь, – рявкнул он.

– Что? – спросила Голда.

– Вот чертова глупая корова! – взорвался старик. – Сигнал! Если увидишь Летучую Охоту, зажжешь факел от горячих углей. А факелом подожжешь большую груду дров!

Голда улыбнулась.

– Зажечь факел. Зажечь дрова. Хорошо, дедуня.

Старик прямо зашелся от ярости.

– Но только если увидишь Летучую Охоту, черт тебя раздери! Если увидишь, как они летят на нас из межзвездной пустоты – изгибаясь, поднимаясь и падая, словно свивающаяся кольцами змея из радужного света!

– Ладно!

Голда стояла, пристально глядя на старика сверху вниз, словно на чужого. В ней не было красоты, лишь сила и здоровье. Щеки и губы лоснились от жира жареных сонь, которых они ели на ужин. Замшевая сорочка тем не менее была довольно чистой. Груди, набухшие по причине, которую Айзек очень даже хорошо угадывал, натягивали замшу меж торчащих в разные стороны сосков.

– Ну? – заревел он. – Ступай, шлюха перезрелая!

Голда осталась стоять возле входа в пещеру, вяло свесив руки вдоль бедер.

– Ты не причинишь вреда Богу, пока я хожу, дедуня?

Взгляд старика метнулся в сторону.

– Давай топай на мыс. Делай свое дело, а его предоставь мне. – Старик часто дышал. – Может статься, Летучая Охота уже на пути к Керсику!

– Ты не причинишь Богу вреда?

Голда опустила горшок с углями и незажженный факел на каменный пол. Айзек попытался улизнуть, но он не мог тягаться в проворности с Голдой. Она ухватила его за тонкие, как прутики, руки, сграбастала в охапку и приподняла над землей. Айзек брыкался, орал, исходил яростью, но женщина-титан продолжала держать его в воздухе на вытянутых руках. В конце концов старик разразился слезами. Голда осторожно опустила его, присела рядом с ним, сжавшимся в комочек, на корточки и вытерла его лицо уголком своей юбки.

– Ты не причинишь вреда моему Богу с моря, – спокойно сказала она.

– Нет. – Айзек не мог унять дрожь. Исходящий от нее мускусный запах валил его с ног.

– Тогда я пойду. И если увижу Летучую Охоту, то зажгу твой сигнальный костер. Хотя на Корсике больше нет никого, кто сможет его увидеть.

– Есть, есть, – всхлипнул старик, закрывая лицо руками.

– Нет, – увещевающе произнесла Голда. – Все уплыли, когда поднялась соленая вода. Здесь остались только ты, я, а теперь вот и Бог. – Она ласково потрепала Айзека по веснушчатой лысине и собрала принадлежности для разжигания огня. – И Летучая Охота никогда больше сюда не прилетит. Вода слишком глубока. Достаточно глубока, чтобы залить щель, куда садится солнце, так что охотники больше не смогут приходить за нами.

– Проклятая безмозглая корова, – пробормотал Айзек. – Иди-иди. Да гляди как следует.

– Ладно. Хуже не будет.

Оставив съежившегося в комок старика, Голда шагнула в сумерки. Небо над водой было цвета утиного яйца, а над хребтом Керсика – глубочайшей синевы, будто исхлестанной фиолетовыми конскими хвостами. Зажглись первые, еще тусклые звездочки. На ходу Голда что-то фальшиво мурлыкала себе под нос. Было холодно и промозгло, но ее это не беспокоило. А Бог был хорошо укрыт пледом, сшитым из кроличьих шкурок.

При мысли о Боге сердце Голды зашлось от радости. Он такой красивый, дарующий неизбывное наслаждение даже в своем бесконечном сне. (Скоро ленивый дедуня закончит полировать песком его бедную увечную руку, наведет глянец, и рука будет в полном порядке.) Если она после этого никому не нужного бдения сразу поспешит домой, то у нее еще останется время поклониться Богу, а дедуня проснется, увидит и станет ворчать.

– Я ненавижу тебя, дедуня, – прошептала Голда.

Продравшись сквозь густые заросли, она наконец вышла к морю; среди искривленных зонтичных пихт виднелась полянка со сложенной на ней высокой кучей серебристо-серых дров. Голда опустила на землю факел и горшок с углями и пошла прямо на западную оконечность мыса. Она уселась над обрывом, свесив вниз свои сильные ноги и ощущая, как усиливающийся ветер щекочет кожу, задувая под подол юбки.

Вот здесь внизу она и нашла его, в этой бухточке, на острых рифах, которые теперь покрывает вода. Диво. Чудо. Бог с моря. В течение нескольких месяцев, что она ухаживала за ним, его глаза ни разу не открылись; но она знала, что теперь, когда его ужасные раны зажили, в один прекрасный день это случится. Бог проснется и полюбит ее.

– И тогда мы убьем дедуню, – решила Голда.

8

Черные волны, омывающие побережье Магриба, разбивались об основание гряды Риф и древних вулканических холмов, сгрудившихся вокруг разбитой бетонной дамбы.

Моросило. Кугал Сотрясатель Земли отыскал обрывистое вади note 5Note5
  пересохшее русло (араб.)


[Закрыть], по дну которого сочилась тоненькая струйка воды – она терялась в песках, так и не дотянув до нового моря. По берегу этого ручья росли пальмы, цветущие акации да пучки розовых нарциссов с терпким, пьянящим запахом.

Он прикрыл относительно сухую расселину плетеной лодчонкой фирвулагов и уложил под ней Фиана. Слабым психокреативным импульсом запалил костери приготовил скудный ужин: финики, два яйца, недовысиженных какой-то птицей, восхитительные на вкус, но несытные цветки акации, поджаренные на остатках суркового жира. Огромная змея (у Кугала при виде этой змеи слюнки потекли) проворно уползла. Нарциссов вокруг было сколько угодно, но Кугал слышал, что их луковицы ядовиты.

Мелкий дождик усилился и прерывисто забарабанил по днищу лодки. Стоны брата бередили душу.

ХОЛОДНО!

холодно холодно ХОЛОДНО я знаю ХОЛОДНО ХОЛОДНОХОЛОДНО ХОЛОДНОХОЛОДНО холодно холодно холодно холодно ХОЛОДНО

Одеяла, сшитые из звериных шкурок, рвались по швам. Вместо ниток он использовал сухожилия, и они быстро сгнили, а мех клочьями отваливался от тонкой мездры. Кугал пробовал залатать их свежими шкурами, но старые куски рассыпались в руках. Он как мог укутал Фиана в эту рвань и стал рыскать по берегу в поисках сушняка, чтобы поддержать огонь. В верховьях ручья увидел высохшее дерево с колючими ветками. Пока обламывал их и тащил к чадящему костру, ободрал в кровь все руки. Потом на четвереньках пролез под лодку, стащил с себя промокшее замызганное пончо из антилопы и занавесил им вход, надеясь удержать тепло. От шкуры исходила жуткая вонь.

Фиан заворочался, начал теребить бинты из золотисто-розовой ткани; обнажились страшные раны на голове. Кугал одной рукой обхватил его запястья, другой поправил повязки. Еще плотнее подоткнул одеяло. Руки у брата быть потные, кожа туго обтянула кости, под паутинкой кровеносных сосудов едва трепетал пульс.

Умираю…

Нет.

Мы умрем вместе…

Нет.

Мы умрем от холода?

НЕТ!

Какхолоднокровьсердцестынет…

НЕТ, Я СОГРЕЮ НАС!

Состыкованный ум отчаянно боролся. Одна половина жаждала оторваться и положить конец многомесячным страданиям. Другая, безжалостная в своей братской любви, побуждала ее жить.

(психо А кинетическая) (сосудо А расширяющая) (стиму А ляция) А А А Х !

Брата мучит боль от пораженного лицевого нерва. А еще промозглая стужа. Надо с помощью психокинеза восстановить кровообращение, а затем применить коррекцию, взять на себя хотя бы часть боли. Только хватит ли сил? Он не спит десятую ночь подряд и уже дошел до точки. Ему бы отлежаться и съесть чего-нибудь посущественнее. Да и Фиана подкормить, а то воля его к жизни почти иссякла.

Спи, Фиан.

да Спи, братмой.

да Спи, зеркалодуши.

да Спи, милыйпровидец.

да Спи, роднойсамоубиица.

да Спи, Фиануммоегоума, спи.

(волнообразный ритм замедляется) Спи

Фиан почти все время бредил, и мозговые штормы правого полушария так измотали защитный механизм левого, что у самого Кугала начались галлюцинации.

Он бредет вдоль нескончаемого побережья, тащит Фиана по мелководью в допотопном суденышке фирвулагов. И вдруг в тумане над водой видит город, светлый, как солнце, обращенное к Земле. Возрожденная Мюрия во всем своем великолепии! Соплеменницы поют Песню, подбадривают борцов на арене. Начался Весенний Турнир, слышны торжественные звуки фанфар и звон алмазных мечей о стеклянные щиты.

Остолбенев, он выпустил канат. Дома! Несчастные, голодные, почти свихнувшиеся, растерявшие всю былую силу изгои много месяцев шли на запад по берегам Африки… И вот чудо свершилось.

Кугал вытянул руки, рванулся вперед и с головой погрузился в волны. Но жестокие муки, видимо, обострили интуицию брата: он сразу распознал мираж. Его принудительный импульс заставил Кугала вернуться и снова взять в руки канат.

– Мы вместе поплывем к Благословенному Острову, – прошептал Фиан.

Безумный вихрь в мозгу Кугала уже промчался. Он упрямо избрал для них обоих жизнь и вытащил лодку на сушу.

– Ты же видишь, я медленно умираю, – сказал Фиан. – Почему бы не покончить со всем этим?

– Нет! Я тебе не дам. Мы вернемся на Европейский континент. Как только дождь перестанет и ветер повернет к югу, я смастерю парус для лодки.

– Зачем? Все же погибли в Потопе.

– Неизвестно. Наша телепатия так ослаблена, что ум воспринимает не больше, чем слух.

– Кугал! Ум моего ума! Нам суждена только смерть… если мы останемся вместе.

Хриплым криком Кугал заглушил его слова. Только не смерть! Только не разлука!

– Доверься мне, как прежде. Мы – единое целое. Следуй за мной.

Но ответом ему был поток боли и безнадежности.

– На сей раз ты следуй за мной. Иначе мне придется уйти одному.

– Нет!

В подсознании Кугала всплыла горькая истина: я боюсь…

Сидя под убогим прикрытием и слушая шум дождя, заместитель великого Ноданна в Гильдии Психокинеза крепко прижимал к себе свое спящее второе «я». Зашипели под дождем уголья; скоро костер совсем потухнет. Мозговое излучение Фиана было медленным и умиротворенным. В отличие от бодрствующего брата он уже не чувствовал боли.

(ритм угасает) (угасает) СТРАХ (угасает) (угасает)

9

К тому времени, как ронин Йошимитсу Ватанабе добрался до двенадцатого охраняемого троллями горного прохода на Редонском тракте, дождь лил как из ведра и уже почти стемнело.

– Подлые фирвулажьи вымогатели, – проворчал Йош.

Он натянул поводья и, превозмогая усталость, стал оценивать довольно мерзкую ситуацию. Он уже потерял много времени, вплавь преодолевая затопленные броды и огибая размывы и оползни. Если ему вообще суждено попасть в Горию, то случится это только под утро, когда путешественнику, даже если он при деньгах, трудно рассчитывать на гостеприимство. А если он лишится последних денег…

Изголодавшаяся кобыла-халик Йоша воспользовалась остановкой и выковыряла из слякоти несколько клубней. Негромким «Гоп, Кику» ронин послал ее вперед. Кобыла подошла к краю пропасти и, нервно фыркая, глянула вниз на бурлящий пенный поток. Ущелье было узкое, но невероятно крутое, внизу громоздились поваленные стволы деревьев. На другую сторону был переброшен незатейливый мост из толстых бревен. На обоих концах моста сооружены «заставы» – каменные груды в человеческий рост с воткнутыми в них шестами, с которых свисал пергаментный фонарь в форме причудливого рогатого черепа. Крупные светлячки, посаженные внутрь фонарей, были единственным зыбким источником света.

Если путник котел перейти по мосту, он был обязан опустить в ямку при основании каменной пирамиды традиционную плату. Нарушителю обычая грозил риск быть съеденным троллем.

Йош расстегнул мино – дождевик из соломы, служивший ему подобием плаща, – и тот съехал на сторону, сделав доступным взгляду любого полуночного хищника зловещее великолепие его украшенных красным шнуром доспехов – ума-ерои. Два быстрых движения, и соломенная шляпа, прикрывающая голову от дождя, уступила место латному шлему – кабуто. Затем руки Йоша скользнули к плечам и сомкнулись на рукояти самодельного, но от этого не менее смертоносного самурайского меча – нодачи, который висел в ножнах за его правым плечом.

Он выставил меч перед собой. Всадник и кобыла застыли, словно конная статуя. Фонари приплясывали на ветру, мерцая призрачным светом, по зеленому покрову джунглей барабанил теплый дождь, где-то рядом выводили свой весенний мадригал древесные лягушки.

– Эй, слушай меня, – звенящим голосом заговорил Йош. – Я – человек чести. Я держу сторону союза людей и фирвулагов. Всю дорогу от Парижской низины я плачу ваши чертовы пошлины и ни разу не сказал ни единого слова поперек. Но теперь у меня осталось всего три серебряные монеты. Если я отдам их, то, когда приеду в Горию, у меня не будет ни гроша. Мне нечем будет заплатить за еду, за кров, за корм для моего скакуна… Поэтому я не стану давать тебе денег! Взамен тебе придется отведать вот это!

Лягушки примолкли, наступившую тишину нарушал лишь шум дождя и смутный гул водопада. Внезапно у ближнего входа на бревенчатый мост появилось зеленое сияние. На тропе возник кто-то огромный, уродливый, сочащийся влагой, и угрожающе встал перед скакуном японского воина. Существо имело обличье ящера с перепончатыми лапами и чешуйчатым телом. Голова, обтянутая пузырчатой кожей, походила на рогатые черепа, а огромные выпученные глаза светились, словно два зеленых прожектора.

Прежде чем тварь успела броситься вперед, Йош распахнул рот и исторг «кийа» – ритуальный крик древних мастеров боевого искусства будзюцу. Вибрирующий голосовой клич одуряющей громкости и жуткого тембра подействовал на тролля не хуже физического удара. Существо отшатнулось и, припав на одно колено, стиснуло голову когтистыми перепончатыми лапами.

Повинуясь приказу Йоша, кобыла скакнула вперед. Передние лапы крупного, достигавшего девятнадцати ладоней в холке, животного, вооруженные полувтяжными когтями размером больше человеческой ладони, опустились на землю всего в нескольких сантиметрах от тела парализованного страхом тролля. Острие длинного меча Йоша покачивалось возле самого брюха фирвулага.

– Меч железный, не из бронзы и не из стекла, – предупредил Йош. – Ты понимаешь универсальный английский? Это оружие из кровавого металла! Нопар о бейн! Один укол, и от тебя останется лишь гора хладного мяса. Я убил этим мечом двадцать два ревуна и двух тану, и если ты бросишь на меня хоть один злобный взгляд, то я, не задумываясь, открою счет фирвулагам.

Тролль судорожно выпустил из легких воздух.

– Ты сказал, что держишь сторону союза, первобытный…

– До сих пор держал. Так что, мы договорились насчет пошлины?

Глаза чудища сверкнули.

– Разве я не имею права зарабатывать на жизнь? За зиму мост три раза смывало, а я его чинил. Две монеты – не так уж и дорого. Я даже не покрываю расходов на текущий ремонт. Да еще эти пройдохи из королевской налоговой службы сдирают с меня тридцать процентов.

Острие меча не дрогнуло.

– Я не могу позволить себе даже такую трату. Мир после Потопа перевернулся вверх дном, настали трудные времена, поэтому я и еду в Торию. Неужели ты готов умереть из-за двух вшивых монет?

Исходящее от монстра свечение потускнело.

– А, черт… Проходи, чтоб тебе пусто было. Слушай, можно я перевоплощусь и встану? А то от этой холодной грязищи у меня начнется жуткий прострел.

Йош кивнул и убрал меч. Ящероподобные формы чудища содрогнулись и рассыпались разноцветными искрами, которые, слепившись воедино, превратились в излучающее мягкий свет тело экзотика среднего роста. У него было морщинистое лицо с длинным острым носом, из-под кустистых рыжих бровей сверкали маленькие глаза-бусинки. Одет он был в конический алый колпак, в такие же алые брюки, насквозь пропитавшиеся жидкой грязью, сорочку-гофре с кружевным воротником, кожаный жилет, расшитый причудливым орнаментом из переплетающихся стилизованных изображений животных, и в подбитые толстыми гвоздями ботфорты с загнутыми кверху носами.

– Слушай, давай заключим сделку, – предложил тролль. – До столицы Лучезарного тебе добираться – если мерить на манер первобытных – еще больше тридцати лье. Ночь ненастная, дорога долгая, да и в кошельке у тебя

– сам сказал – не густо. Чтобы найти приличный приют в Гории, тебе и трех твоих монет не хватит. А всего в нескольких километрах отсюда мой шурин Малахи держит отличную таверну, – там тебе за две монеты дадут и хорошую еду, и ночлег, и целую суму корней для твоей животины. А утром я пропущу тебя через мост по урезанной таксе: один серебряный вместо обычных двух. Ну что, идет?

Йош прищурился:

– Без брехни?

Фирвулаг поднял руки ладонями кверху.

– Люди и маленький народ – друзья! Король Шарн и королева Айфа официально скрепили союз. Под крышей у Малахи тебя никто не посмеет тронуть.

– Но человек, останавливающийся в таверне фирвулагов…

– Ну да, в центральных районах это, может, и непривычно, а в наших лесах становится делом обыденным, особенно с тех пор, как Лучезарный объявил о наборе пополнения. Теперь наш народ может вовсю заняться делом! Слушай, сегодня вечером я уже направил к Малахи двух первобытных. Они перли пехом. Так что там у тебя будет компания.

Йош усмехнулся. Меч скользнул в висящие за спиной ножны. Легкое касание пятками боков скакуна, едва приметное движение тела – и халик отступил от перемазанного грязью экзотика.

– Идет. Я согласен на сделку. Как найти это заведение?

– Езжай обратно по тракту до поворота к утесам, окаймляющим Редонский пролив. Возле рощи пробковых дубов сворачивай направо и езжай луговиной, пока не упрешься прямо в курган. Там она и есть, Малахиева кутильня. Скажешь, что тебя послал Кипол Зеленозубый.

Экзотик поплелся к краю теснины, потом оглянулся.

– А этот твой боевой клич – на самом деле традиционная уловка фирвулагов. Все-таки старинные трюки – самые лучшие. Ладно, зла я на тебя не держу. – Сардонически отсалютовав, Кипол Зеленозубый исчез под землей.

Йош добрался наконец до затерявшегося в штормовой ночи кургана, одиноко возвышавшегося посреди вылизанной ветром пустоши примерно в полукилометре от моста. Размерами и формой курган походил на большой цирк шапито; его склоны густо поросли кустарником. На какой-то момент дождь прекратился, по небу, словно стая ведьм, неслись изодранные в клочья облака. На юго-западе горизонт был подсвечен жемчужным сиянием, на фоне которого вырисовывались силуэты низких прибрежных холмов. Этот брезжущий за мысом, мучительно притягательный свет исходил от Гории, новой резиденции Эйкена Драма, ставшей в настоящее время de facto столицей Многоцветной Земли. Теперь, когда древним королевством тану правил человек, жизнь в плиоценовом изгнании пошла по совершенно иным законам.

– И мне не терпится вступить в эту игру, – сказал Йош своей многострадальной Кику.

Пусть он сегодня не доберется до Гории, зато, прибыв туда при свете дня, он придаст своему вступлению в город гораздо больше величия. Кику будет выглядеть отдохнувшей и сможет щегольнуть красивым нарядом, который Йош сам сделал для нее. Чтобы привлечь внимание горожан, они подтащат за собой прямо к городским воротам связку цветных воздушных шаров в форме хищных птиц. А потом он въедет в Горию, разряженный в великолепные самурайские доспехи эпохи Муромахи, с мечом, взятым «на караул». Этот ручной ковки меч он вверит лорду Эйкену-Луганну. И тогда Йошимитсу Ватанабе перестанет наконец быть ронином – не имеющим покровителя бродягой, несомым волнами жизни, – а превратится в госхо-самурая – воина императорской гвардии!

Йош на миг представил себе, что бы сказали его коллеги по «Роки Маунтин Роботехника», оставшиеся в двадцать втором веке, в добром старом Денвере, штат Колорадо, доведись им увидеть его в этот триумфальный час…

Но суровая реальность очень скоро вернула Йоша на плиоценовую землю. Его тяжелые пластинчатые доспехи пропускали воду, словно решето. Пустой живот прилип к позвоночнику. Бедная Кику с голодухи жевала чахлый кустик ракитника.

Где же эта чертова таверна? Йош объехал курган кругом, освещая фонариком на солнечных батареях впадины и заросли кустарника. Единственное, что ему удалось обнаружить, – узкий камень высотой около полуметра с каким-то стилизованным черным изображением на нем. Когда Йош склонился с седла, пытаясь разглядеть изображение, словно откуда-то издалека до него донеслись музыка и грубый смех.

Откуда исходят эти звуки – из кургана?

– Эй! – прокричал японец.

Милые сердцу звуки растаяли в шуме ветра.

– Есть там кто-нибудь? Здесь Малахиева кутильня? Эй, меня послал Кипол Зеленозубый!

Раздался грохочущий, потом какой-то скрежещущий звук, и халик отпрянул назад. В склоне холма перед Йошем обозначился очерченный тусклым желтым светом прямоугольник метра три высотой и почти такой же в ширину. Грунт осел, открыв взору просторный туннель, освещенный укрепленными вдоль стен пылающими факелами. Вправо и влево от туннеля ответвлялись коридоры. В дальнем конце была видна большая деревянная дверь с двумя смотровыми окошками, похожими на горящие малиновые глаза, – оттуда и исходил приглушенный шум: пьяный смех, пение, грохот разбиваемой посуды и другие звуки, сопутствующие буйному пиршеству.

– Ну что, первобытный, так и будешь стоять там ночь напролет или войдешь?

Фирвулаг-подросток, сутулый и с пятнами на лице, но со снисходительной улыбкой на губах, махнул Йошу, приглашая заезжать внутрь. Когда воин проследовал вслед за юным экзотиком в отходящий вправо коридор, вход в пустотелый холм закрылся. Стараясь не выдавать невольного волнения (испуг охватил и Кику, попавшую в совершенно неведомую для нее обстановку), Йош въехал в сухую земляную пещеру, где в беспорядке были свалены ткани, закупоренные кувшины, набитые мешки и разрозненные предметы домашней утвари.

Юнец сгорбился, привалившись к какому-то бочонку, поковырял грязным пальцем прыщ на носу и показал на одну из стен, возле которой на полу была расстелена солома.

– Животину поставь вон туда. Привяжи ее к кольцу в стене. Съедобные корни в мешках. Корми и чисть сам, а то меня халики не любят. – Он хихикнул, и по его лицу, исказив черты, пробежала зловещая злобная тень. Кику всхрапнула и закатила глаза, показав белки.

Йош спешился. Обихаживая кобылу, он чувствовал буравящий взгляд экзотика, направленный ему в спину, где на ремне висел длинный кривой меч.

– Свой меч из кровавого металла ты оставь здесь. В кладовке. – Фраза, произнесенная на ломаном английском, прозвучала довольно враждебно.

Даже не взглянув на парня, Йош продолжал обтирать Кику пучком соломы.

– Нет. Оружие и доспехи останутся при мне. Кое-что из своего снаряжения я здесь прикопаю, но утром проверю – все ли лежит на месте. И если что-то пропадет, я просто умру, умру от горя…

В мгновение ока Йош развернулся, меч, выхваченный из ножен приемом ай-дзюцу, молнией метнулся вниз и замер у самого лба опешившего фирвулага.

– …и ты тоже можешь умереть, малыш. Если хоть пальцем дотронешься до моего халика. Понял?

– Мала-хи! – завопил юнец.

Когда в помещение влетел владелец таверны, экзотик-гном, Йош с невинным видом взрезал своим мечом мешок с корнеплодами.

– Что, что такое? Что за шум, Нукаларн, мальчик мой? У нас новый посетитель? Добро пожаловать, друг-человек! – У Малахи было пухлое розовое личико. Из-под шапки шелковистых белых волос выглядывали заостренные уши. На нем был кожаный фартук с нагрудником, рукава над чисто вымытыми руками были закатаны до локтей. Бросив быстрый взгляд на меч, он подмигнул Йошу:

– Разумеется, сэр, вы можете оставить оружие при себе. Только будьте любезны – держите его все время в ножнах. Демонстрация боевых искусств в Малахиевой кутильне запрещена.

Нукаларн, лицо которого вдобавок к своей обычной пятнистости пошло безобразными белыми метинами страха, изогнул губы, тужась изобразить из себя храбреца.

– Этот первобытный сказал, что убьет меня кровавым металлом! Сучий потрох!

Малахи взглянул на Йоша, укоризненно подняв бровь.

– Небольшое недоразумение. – Не обращая внимания на ругательства, которые бормотал себе под нос мальчишка, воин одарил Малахи любезной улыбкой. После того как меч был возвращен в ножны у него за спиной, Йош достал из кошелька две серебряные монеты и протянул хозяину таверны. – Позволь в знак чистосердечности моих намерений заплатить вперед. Твой славный свояк настойчиво рекомендовал мне твое заведение.

Малахи сверкнул глазками, взял деньги и повел нового постояльца в общий зал. Когда распахнулись деревянные двери, на Йоша обрушилась целая волна впечатлений: пульсирующий красный свет, шумный гомон, запах жареного мяса и разлитого пива. Толпа гуляк состояла из экзотиков всевозможных размеров, от крохотных человечков с круглыми, как яблоки, щеками, бражничающих где-то у самого пола, до одров, едва не задевающих головами люстры. Никто из фирвулагов не прятался за иллюзорным обличьем, хотя при контактах с представителями человечества для них это стало чуть ли не неизменной привычкой. Йош с интересом отметил, что, несмотря на различия в размерах, ни у кого из фирвулагов не было физических уродств, как у мутантов-ревунов. Если индивидуумов среднего роста нарядить в одеяния двадцать второго века, они стали бы совершенно неразличимы в толпе завсегдатаев баров на Старой Земле.

Чтобы перекрыть гам, Малахи пришлось кричать:

– Идите вон туда, там есть отличный столик! Можете сесть с двумя своими соплеменниками!

Убранство общего зала состояло из узловатых полированных древесных корней, декоративных каменных плит, массивных бревен с резными украшениями, подпирающих свод. В отделке остроумно использовались грибные мотивы. Йош вслед за хозяином стал пробираться сквозь толпу; фирвулаги с настороженными лицами давали ему проход. Некоторые что-то хмуро ворчали. Несмотря на королевские указы, идея дружбы с трудом прокладывала себе дорогу среди простого люда.

В чадном сиянии в дальнем конце зала какой-то забулдыга гигантского роста размахивал в воздухе руками, словно полоумная ветряная мельница. Неожиданно густым баритоном он молитвенно пропел одно-единственное слово:

– Вааф-на!

Остальные хором подхватили:

– Вафна! Вафна!

Йош почувствовал, что его подталкивают к деревянному табурету в форме гриба и усаживают за столик у стены. Малахи проорал ему в ухо:

– Наслаждайтесь представлением! Ваш ужин сейчас принесут! За плату в две монеты вы можете есть и пить все что хотите! Ночевать будете в одной комнате вот с этими путниками! Благодарю за посещение!

Густой красный свет в дальнем конце зала становился все ярче, переходя в оранжевый. Йош бросил оценивающий взгляд на двух сидящих с ним рядом людей. Один из них был высокий юноша с едва пробивающейся бородкой, похожей на пушок персика; одет он был в поношенные бахромчатые штаны из оленьей кожи. Застенчивая улыбка, которой он приветствовал Йоша, выдавала в нем детское простодушие. Его спутник был значительно старше. На нем были потрепанная куртка и рваный плащ из комплекта обмундирования младших офицеров кавалерийских подразделений серых торквесов. Выдающаяся вперед челюсть поросла щетиной, сальные волосы падали на глаза, разрез которых свидетельствовал об агрессивном характере, а все его ухватки говорили о свитой в тугую пружину энергии неисправимого скандалиста.

– Ну и снаряженьице у тебя, – крикнул Йошу молодой человек. – Прямо фугасный снаряд! Еще бы эти засранцы посмели не дать тебе места! Фууу! – Он понизил голос до заговорщицкого шепота: – А на спине у тебя меч, да? Неужто железный?

– Да, – кивнул Йош.

Скандалист сердито глянул поверх пивной кружки.

– А ты, узкоглазый, монгол, что ли?

– По происхождению японец, – ровным тоном сказал Йош. – Но родился в Северной Америке.

– Мы дико рады, наречь, что перехлестнулись с тобой! – сказал юнец. – У нас всего-то и есть на двоих, что бронзовый штык да скорняжный нож из витредура. Я уж прикидывал – порежут нас ночью в койках, как пить дать порежут. Фууу! Ну а с твоим железом мы что ж, мы уважаемые люди будем! Кстати, меня звать Санни Джим Квигли, а это – Вилкас. Ну а ты кем будешь?

– Меня зовут Ватанабе. – Ответ Йоша был почти заглушен очередным напевным завыванием здоровенного фирвулага:

– Вааааф-на!

– Вафна! Вафна! Вафна! Вафна! – скандировали завсегдатаи, стуча по столам кубками, рукоятками ножей, кулаками. Ритм ударов подхватили невидимые барабаны. Внезапно послышалось шипение, раздался громкий хлопок, и зал озарился вспышкой света. Таверна затряслась от рукоплесканий.

Какой-то инструмент, напоминающий пианино, выдал энергичный пассаж в басовом регистре, и на залитую пламенеющим светом площадку, игриво вскидывая ноги, выскочили пять маленьких фирвулажек. Они запели зазывные, дразнящие куплеты на языке экзотиков, а мужская половина посетителей таверны вторила им густыми подвывающими голосами. На дамочках были широкие юбки, их шляпки, корсажи и отвороты алых башмачков были щедро украшены драгоценными камнями. Драгоценности поблескивали гипнотическим светом, а когда танцовщицы стали кружиться, все ускоряя и ускоряя темп, зал, казалось, наполнился крошечными вращающимися огоньками.

Йош силился проникнуть взглядом сквозь красный сумрак. Неужели это и в самом деле женщины?..

Пение становилось все более разнузданным. Зазывные куплеты танцовщиц и рев мужчин-фирвулагов слились воедино, и эротические токи, наполнившие атмосферу зала, стали почти осязаемыми. Вот прозвучала короткая музыкальная фраза, и женщины, словно по команде, одна за другой поднялись в воздух. Когда они взлетели, их наряды растворились как дым, а сами они, словно гладкотелые нимфы с пылающими волосами, забились в корчах внутри раскаленной цветовой преисподней. Ударные инструменты взорвались грохотом и звоном, а разноголосый хор раскатился рокочущим крещендо. И раскаленные добела тела женщин распались. Звуки стихли, растаяв в истоме и печали по просыпавшимся на землю ярким уголькам.

Освещение в зале медленно померкло. Потом материализовалась одинокая и зыбкая женская фигура с колышущимися лентами тумана, прикрывающими грудь и бедра. Женщина спела короткую лирическую песню, от искренности и печали которой, защемило сердце. Одновременно с замирающим звуком последней ноты погас и розовый свет.