Текст книги "Как покорить маркиза"

Глава 1

Центральный уголовный суд Олд-Бейли, Лондон

Июль 1890 года

В середине безумно жаркого дня, перед самым перерывом, обвинитель вызвал сэра Джона Уортингтона для дачи свидетельских показаний.

Стефани посмотрела на своего работодателя. Только сегодня утром она виделась с ним за завтраком, но, казалось, с тех пор он постарел лет на десять. В лице ни кровинки, и на коже проступили капельки пота, что было неудивительно в тяжелой, пропитанной смрадными испарениями атмосфере зала суда. Даже его великолепные пышные бакенбарды, не выдержав напряжения, уныло повисли. Стефани взяла перо и решительно занесла его над листом бумаги, который лежал перед ней, будто это могло помочь сэру Джону воспрянуть духом.

– Сэр Джон, – обратился к нему обвинитель – в невыносимой духоте его голос звучал резко и даже агрессивно, – как вы можете охарактеризовать ваши отношения с обвиняемым?

Сэр Джон откашлялся и выпрямился, чудесным образом став выше на пару дюймов. Когда он заговорил, его голос звучал громко и уверенно, как у человека, который привык выступать в судах.

– Он является другом семьи, близким другом.

– Вероятно, вы считаете его своим вторым сыном?

– У меня нет других сыновей.

Обвинитель улыбнулся.

– И, надо полагать, маркиз Хэтерфилд проводил немало времени у вас в доме.

– Да.

От переживаний за своего патрона у Стефани все похолодело внутри, но после первых же слов словно гора свалилась с ее плеч. Несомненно, сэр Джон знал, как нужно отвечать на вопросы в суде. Просто, кратко и без лишних деталей. Так, чтобы обвинителю не к чему было придраться.

Разве не этому ее обучали в адвокатской конторе сэра Джона?

– Значит ли это, что вы испытываете к юноше отеческие чувства?

– Естественно, я к нему очень привязан.

Обвинитель обернулся и посмотрел на герцога Сотема, который сидел во втором ряду, – седой, неулыбчивый, со своей неизменной тростью. Обвинитель, надев на лицо маску смущения, вытянул руку ладонью вверх в направлении герцога.

– Но у нашего обвиняемого есть отец, не так ли?

– Это так.

– И тем не менее лорд Хэтерфилд ежедневно завтракал в вашем доме, а не со своим родным отцом и мачехой, насколько я понял.

– Да, мы часто завтракали вместе.

– Из этого я делаю заключение, что вы способны объективно оценить душевное состояние лорда Хэтерфилда и можете рассказать суду о его отношениях с родителями, – обвинитель сделал на последнем слове особый упор.

– Мы не обсуждали с лордом Хэтерфилдом его отношения с семьей.

– А не сложилось ли у вас впечатление, что отношения эти не очень теплые?

– Напротив, у меня сложилось впечатление, что лорд Хэтерфилд послушный сын.

– Однако не любящий и заботливый сын, не так ли?

– Я ничего не могу сказать по этому поводу.

Обвинитель едва заметно прищурил глаза, осознав, что ему больше ничего не удастся вытянуть из свидетеля.

– Но, исходя из имеющихся фактов, подтверждающих, что лорд Хэтерфилд вел независимый образ жизни, каждое утро завтракал в доме сэра Джона Уортингтона и почти не общался со своими родителями, можно охарактеризовать его отношения с семьей как не слишком теплые, скорее прохладные. Не следует ли отсюда, что он не был – как вы утверждаете – послушным сыном, а скорее не проявлявшим к своим родителям должного внимания и заботы?

Мистер Ферчеч, сидевший рядом со Стефани, вскочил на ноги.

– Протестую! При всем уважении к моему ученому коллеге, его философические рассуждения не имеют отношения к делу.

– Возражение принимается, – сказал судья. – Продолжайте, мистер Дакуэрт, и прошу вас придерживаться конкретных фактов.

– Прошу прощения, – сказал мистер Дакуэрт и провел рукой по лбу. – Я сам отец, поэтому воспринимаю подобные вещи близко к сердцу. Сэр Джон, я перефразирую вопрос, чтобы доставить удовольствие моему ученому коллеге. Как вы считаете, где маркиз Хэтерфилд проводил большую часть времени – в вашем доме или в доме герцога и герцогини Сотем, мир ее праху?

Даже не взглянув в сторону герцога или Хэтерфилда, сэр Джон посмотрел прямо в глаза мистеру Дакуэрту; усталость, вызванная удушающей жарой июльского дня, мгновенно исчезла с его лица, уступив место суровой маске.

– В моем доме, – коротко ответил он.

Пальцы Стефани, сжимавшие перо, стали мокрыми от пота. Она посмотрела на бокс, где стоял Хэтерфилд. Он, как всегда, держался спокойно, опираясь руками на перила, лишь легкая улыбка играла на губах. Словно речь шла не о его отце и мачехе, а о каких-то незнакомцах, имена которых тут же улетучились из его памяти.

С довольной улыбкой мистер Дакуэрт обратился к присяжным:

– Благодарю вас, сэр Джон. Надеюсь, суд удовлетворен ответом на вопрос о сыновних чувствах лорда Хэтерфилда.

Глава 2

Кэдоган-сквер, Лондон

Ноябрь 1889 года

Среди многочисленных достоинств, которыми обладала ее королевское высочество Стефани, самая младшая принцесса Хольштайн-Швайнвальд-Хунхоф, было умение выглядеть старше своих лет.

– И последнее напутствие, – строгим голосом и со строгим выражением лица сказала мисс Динглби в последний день перед отъездом из Девона. – Отныне ты вступаешь в ряды представителей адвокатской профессии и обязана быть дисциплинированной. Кто рано ложится и рано встает?

– Ну, конечно! – весело воскликнула Стефани и подняла чашку с чаем, словно произносила тост. – Что может быть проще. Кто рано ложится и рано встает, здоровье, богатство и ум наживет!

Еще вчера утром все было как обычно – чудесный поздний завтрак на столе и большая чашка приятно согревающего чая. Сегодня утром все круто изменилось. Стефани открыла глаза и поняла, что лежит на узкой кровати в маленькой, скудно обставленной комнатушке, никаких признаков завтрака и в помине не было, не говоря уже об аромате горячего чая. Лишь холодный дождь угрюмо барабанил в грязное окно. Она сделала единственно разумную вещь в этой ситуации – перевернулась на урчащий от голода живот и погрузилась в сон.

Через мгновение – во всяком случае, ей так показалось – громкий стук раздался прямо у нее в голове. Стефани приоткрыла один глаз.

Слегка смутившись, она поняла, что звук идет от двери, а не из головы. Тем паче. Кто посмел так грубо ломиться к ней!

Оказывается, она произнесла это вслух.

– Как вы смеете! – крикнула она. – В этом нет никакой необходимости!

Стук прекратился на секунду, и кто-то спросил: «Сэр?»

Боже! Ее голос. Стефани совершенно забыла о том, что ей нужно изменить тембр. Она откашлялась и понизила голос, добавив хрипотцы.

– Нет необходимости так барабанить. Я буду готов через минуту.

– Сэр! – И снова тук-тук-тук. – Сэр Джон требует, чтобы вы спустились вниз сию же секунду, через десять минут он отправляется в адвокатскую контору! – Тук-тук-тук. – Сейчас же выходите, сэр! Мне не поздоровится, если вы еще не одеты!

Стефани села на кровати и тряхнула головой. Она посмотрела на простой белый циферблат часов, которые стояли на простой белой тумбочке возле кровати – и, о ужас! – стрелки показывали семь часов сорок шесть минут. Затем ее взгляд упал на простую белую ночную сорочку, в которой она спала. Постепенно Стефани начала приходить в себя.

Медленно.

Слишком медленно.

О боже! Она все вспомнила.

Долгий, дождливый день, который она провела, трясясь в экипаже и прижимаясь к массивным, твердым, как камень, бедрам маркиза Хэтерфилда, ледяной пристальный взгляд холодной, словно фарфоровая кукла, леди Шарлотты. Сэр Джон, зарывшийся в свои бумаги. Затем поезд и снова экипаж до Кэдоган-сквер и, наконец, спартанский ужин, состоящий из хлеба, сыра и бокала мадеры в компании молчаливого сэра Джона в его готической столовой (леди Шарлотта удалилась с подносом наверх, в свою спальню). Дождь, бесконечный дождь. Приклеенные усы раздражали кожу. Скучный черный шарф нагонял еще большую тоску.

Дождь.

От этих тоскливых воспоминаний Стефани совсем приуныла. Удивительно, что она вообще смогла очнуться этим утром.

– Иду! – отозвалась Стефани без особого энтузиазма.

Тук-тук-тук.

– Прошу вас, сэр, выходите! Иначе не сносить мне головы!

Стефани спустила ноги с кровати и собралась с духом.

– Передайте сэру Джону, – четко произнесла она низким голосом, – что я спущусь вниз через три минуты одетый и выбритый.

Стук прекратился.

– Хорошо, сэр, – вслед за этим послышались удаляющиеся шаги, и наступила блаженная тишина.

Итак, со стуком покончено. Теперь надо быстро привести себя в порядок.

Что касается бритья, то здесь все просто, ибо у нее нет бакенбард, которые требовали ежедневного ухода. Оставалось только прилепить темные усики. (Вчера Стефани находила все это забавным и даже эффектным, но сегодня она всей душой ненавидела противные усы за то, что кожа от клея жутко чесалась.) Стефани нащупала свои черные брюки и быстро натянула их, затем облачилась в строгую блузу, застегнувшись на все пуговицы. Надев строгий жилет, она быстро и ловко завязала шарф, плеснула на лицо ледяной воды и пригладила густые каштановые волосы, смазав их маслом. Зубная щетка, зубной порошок. Несколько капель клея и усы. Туфли. Черт бы подрал эти пряжки.

Времени на все у нее ушло в два раза больше, поэтому она буквально скатилась вниз по лестнице и застыла, столкнувшись с лакеем, который держал в руках поднос.

– Сэр?

– Мы будем завтракать? – едва переводя дыхание, спросила она.

– Если вы пройдете со мной, сэр.

Лакей с достоинством, не спеша двинулся вперед, Стефани засеменила следом за ним. По залу плыл чудный аромат, от которого у нее закружилась голова, – запах мяса, жареных тостов с коричневой корочкой, специй и сливок. А еще аромат свежезаваренного чая и еще множество других манящих флюидов. Стефани обожала завтракать. Особенно в воскресенье, когда мисс Динглби давала небольшую поблажку и разрешала позже приступить к занятиям, она просиживала за столом по часу, набивая желудок, отправляя в рот большие куски, сдобренные жирным соусом. И все это запивала чаем, не ограничиваясь одной чашкой. А под конец по настоянию гувернантки нужно было обязательно съесть немалую дольку грейпфрута.

После такого завтрака ее желудок издавал протяжные, неприличные звуки, громко возвещая о насыщении.

Лакей свернул налево, и Стефани проследовала за ним в элегантную утреннюю столовую, одна стена которой состояла из стеклянных дверей, отчего комната была залита светом, насколько позволяла погода и окружающие дома. Но сейчас Стефани мало интересовали пасмурное утро за окном и вид, открывавшийся на сад сэра Джона. Глаза девушки были прикованы к огромному подносу по правую руку от нее, уставленному едой и, судя по запахам, сулящему приятные ощущения. Стефани подалась вперед и первым делом схватила тарелку.

Сзади раздался громкий голос сэра Джона:

– Доброе утро, мистер Томас. Наконец-то, – последние слова резанули слух.

– Доброе утро, сэр Джон. Немного пасмурно, не находите?

– Мой милый юноша, – сказал сэр Джон тоном, который явно не соответствовал истинному значению слова «милый», – что это вы делаете?

– Собираюсь позавтракать, конечно, – заявила Стефани, положив яйцо в пашотницу, и склонилась над столом, выбирая между колбаской и почками. – Завтрак – самый важный прием пищи в течение дня, как утверждает этот американец… правда, я забыл его имя. Он как-то связан с электричеством.

– Безусловно, – сухо, слишком сухо сказал сэр Джон. – Но, к сожалению, вам придется обойтись без – завтрака.

– Пропустить завтрак? Но почему?

– Потому что ровно через четыре минуты мы выходим из дома и отправляемся в контору, мистер Томас.

Послышался негромкий смех.

С тарелкой в руках, открыв рот и намереваясь возразить, Стефани оторвала взгляд от подноса и вдруг осознала, что в комнате есть кто-то еще. Во главе стола сидел седовласый сэр Джон с багровым лицом. По правую руку от него расположилась леди Шарлотта, изящная, словно пастушка со средневековой пастели.

И, конечно, маркиз Хэтерфилд.

Он сидел по левую руку от сэра Джона, повернувшись спиной к столу. На нем был светло-серый костюм из тонкой шерсти, который плотно облегал его широкие плечи. Он повернул голову и посмотрел на нее. От смущения взгляд Стефани скользнул по гладко выбритой коже шеи и щек, но остановился, так и не добравшись до насмешливых голубых глаз. Он был таким восхитительно свежим, что его хотелось съесть, попробовать на вкус каждый дюйм этого идеально сложенного мускулистого тела, правда, в горле у него что-то булькало, словно он пытался справиться с чем-то, что стремилось вырваться наружу.

И это что-то весьма напоминало приступ смеха, который он сдерживал изо всех сил.

– Прошу прощения, ваша светлость, – сказала Стефани, – вы что-то хотели сказать?

Он слегка коснулся пальцами губ.

– Бенджамин Франклин.

– Бенджамин Франклин?

– Американец, о котором вы говорили. С электриче-ством.

– Ну да, конечно. Спасибо, – сказала Стефани и, опустившись на стул, жестом подозвала лакея, чтобы он налил ей чаю. – Обещаю, сэр Джон, это займет не более десяти минут. Спасибо, любезный, – последние слова были обращены к лакею, который с мрачной величавостью поставил перед ней чайник. Она наполнила до краев большую чашку и с удовольствием вдохнула аромат. – Вы не могли бы подать горячие тосты? Эти уже остыли.

И снова сдавленный смех.

Склонившись над чашкой, Стефани подняла глаза и посмотрела на леди Шарлотту. Вчера ей пришлось целый день терпеть вызывающее хихиканье этой леди, ее высокомерные усмешки и тому подобное. Но всякому терпению приходит конец.

– Что вас так забавляет, леди Шарлотта? Или, может быть, вы со вчерашнего дня не можете успокоиться?

Его светлость рядом с ней едва заметно повел плечами.

– Ничего подобного, – сказала леди Шарлотта. – Просто меня привлекло выражение лица сэра Джона.

Стефани повернулась и удивленно посмотрела на сэра Джона. Неяркого света электрического светильника на стене вполне хватило, чтобы разглядеть его лицо во всех деталях: багровая кожа, широко открытые глаза, гневно сведенные у переносицы брови, сжатые челюсти.

Глоток горячего чая, который должен был пройти по пищеводу, приятно согревая его, неожиданно попал в дыхательное горло.

– Я всегда говорил, – заметил маркиз, хлопая Стефани по спине, – чай – мерзкий напиток.

Сэр Джон встал из-за стола и бросил салфетку поверх пустой тарелки. Он достал золотые карманные часы, – в чем не было никакой необходимости, ибо на каминной полке стояли большие часы, – и посмотрел на циферблат.

– Каждое утро мой экипаж отъезжает от дверей дома ровно в восемь часов и направляется в Темпл. Запомните, мистер Томас, ровно в восемь часов. Следовательно, если вы не будете готовы в восемь, вам придется добираться до конторы самостоятельно. Мы начинаем работать в восемь тридцать, мистер Томас.

Стефани беспомощно кивала головой, в то время как Хэтерфилд похлопывал ее по унылому черному пальто. Сквозь слезы, застилавшие глаза, она смотрела вслед сэру Джону, который величественно вышел за дверь, унося с собой прощальный отблеск электрического света в седых волосах.

– Думаю, нам следовало предупредить вас о пунктуальности моего дяди, – сказала леди Шарлотта с безмятежной улыбкой.

Наконец у Стефани перестало першить в горле, и застрявший в нем чай попал куда нужно.

– Боже правый! Всего-то несколько минут. Он всегда такой непреклонный?

– Не повезло вам, молодой человек. На улице льет как из ведра, а в такую погоду нелегко найти кеб, – заметила леди Шарлотта, намазывая второй кусочек тоста тончайшим слоем масла. – Но, думаю, прогулка пойдет вам на пользу.

– Я глубоко тронут вашим участием.

– Леди Шарлотта славится своим великодушием, – заметил Хэтерфилд. Он аккуратно сложил салфетку и положил рядом с тарелкой.

– Ты уже уходишь, Джеймс? – спросила леди Шарлотта, повернувшись вполоборота.

У Стефани внутри все затрепетало от негодования, когда эти безупречные, подобные розовым лепесткам губки назвали Хэтерфилда по имени с явным намеком на существующую между ними близость. Она положила вилку на стол.

– К сожалению, я должен идти, – сказал Хэтерфилд, – и, как ни прискорбно, придется оставить несчастного доверчивого Томаса в ваших цепких, острых коготках, моя дорогая.

Последовала неловкая пауза. Стефани оторвалась от своего чая и подняла глаза.

Взгляд леди Шарлотты был устремлен на Хэтерфилда, который поднимался со стула. Ее губы приоткрылись, широко распахнутые открытые, странно блестевшие глаза с вожделением скользили по его статному телу.

Но это длилось лишь одно мгновение. В следующую секунду леди Шарлотта повернулась к Стефани. Сама доброжелательность и дружелюбие.

– Да, бедный мистер Томас. Вам понадобится зонт. Я позабочусь об этом. Наверное, придется уйти, не позавтракав? Какая жалость! И все из-за деспотичного характера сэра Джона. Он просто невыносим.

Маркиз Хэтерфилд неожиданно остановился.

– Я тут подумал и, кажется, нашел прекрасное решение нашей дилеммы.

– Неужели? – промурлыкала леди Шарлотта.

– Правда? – спросила Стефани, поставив пустую чашку на стол.

– Да, мистер Томас. Спокойно заканчивайте свой завтрак, а потом, обещаю, вы доберетесь до конторы сэра Джона в сухости и комфорте.

– Что это значит, Джеймс? Неужели вы собираетесь лично искать для него двуколку под проливным дождем? – сухо поинтересовалась леди Шарлотта.

– Нет, конечно. Просто я подвезу его в моей коляске, которая в данный момент ждет меня на улице. Мистер Томас, вы не против? – с легким поклоном обратился к Стефани Хэтерфилд.

Оправившись от удивления, Стефани посмотрела на леди Шарлотту и подмигнула. Она быстро доела тост, вытерла губы и поднялась на ноги, почти дотянувшись до кончика идеально прямого носа лорда Хэтерфилда.

– Вы очень добры, ваша светлость. Я с радостью принимаю ваше предложение.

Частые капли дождя дробно стучали в окно коляски Хэтерфилда, заполняя молчание. Он сидел в углу, скрестив руки на груди. Юный Томас уселся – или уселась, – сцепив руки на коленях. Она смотрела в окно, словно пыталась сосчитать причудливые разводы капель на стекле.

– Нервничаете? – спросил он.

– Я? – Она повернулась к нему. – Нисколько. Я просто размышлял.

– Да, конечно. – Он помолчал немного. – Не сочтете ли вы непростительной грубостью с моей стороны, если я спрошу, о чем вы думали?

Неяркий свет внутри коляски, падая на лицо девушки, смягчал черты, подчеркивая ее женственность с такой очевидностью, что у Джеймса перехватило дыхание. За завтраком она походила на щеголеватого, немного развязного юношу с задорными высокими скулами, с щеточкой тонких усиков над губой и зализанными назад волосами. Хэтерфилду стоило немалых усилий отогнать этот образ и сосредоточиться на ее реальной сущности.

Сейчас все было гораздо проще. Хэтерфилд испытывал непреодолимое желание взять ее за руку, преодолев лишь несколько дюймов пропитанного сыростью пространства, разделявшего их.

На самом деле ему хотелось гораздо большего.

Стефани некоторое время молча смотрела на него. Господи, неужели она прочитала его мысли?

– Я думал о родных, – наконец сказала она, – о своих сестрах.

– Вам пришлось расстаться с ними?

– Да.

– Понимаю. Вы, наверное, очень скучаете по ним.

«О да! Очень!» – чуть не сорвалось с ее полуоткрытых губ, но она вовремя спохватилась и взяла себя в руки.

– Пожалуй, да, немного, – сдержанно ответила Стефани и, пожав плечами, снова отвернулась к окну. – Они еще совсем дети. Не слишком подходящая компания для такого взрослого молодого человека, как я.

– И не говорите. Я вас очень хорошо понимаю. У меня тоже есть сестры. Они постоянно болтают о всякой чепухе: ленточки, шляпки, наряды, комнатные собачки. Несусветная чушь.

– Вы правы, – сдавленным голосом сказала Стефани, словно у нее першило в горле.

– В отличие от дам нас, мужчин, интересуют более серьезные вещи. Политика, например. Скажите, что вы думаете о новом законе и мерах по борьбе с подкупом и взятками? На мой взгляд, они не слишком серьезные.

– Да, вы правы. Наказание не слишком строгое. Подкуп и взяточничество – это просто… ужасные… вещи.

– Согласен. А любое послабление лишь подрывает доверие.

– Доверие?

– Да. Доверие общества к политическим институтам и службам. Их лицемерие, коварство, махинации вызывают серьезное беспокойство. Это так не по-британски, как вы считаете?

– Я… да. Совсем не по-британски.

Хэтерфилд положил руку на спинку сиденья.

– Эти лживые махинаторы заслуживают самого сурового наказания. И чем оно строже, тем лучше. У меня просто руки чешутся от желания воздать им всем по заслугам. – И чтобы усилить эффект, он рассек воздух рукой.

От неожиданности мистер Томас застыл. Стефани повернулась к Хэтерфилду и одарила его таким суровым взглядом зеленовато-голубых глаз, что буквально пригвоздила к месту.

– Вы сегодня рано встали, ваша светлость, – сухо сказала она.

– Прошу прощения?

– Я говорю о времени. Мне всегда казалось, что молодые лондонские аристократы, подобные вам, лишь к рассвету добираются до постели.

– Вот вы о чем. – Он снова вытянул руку за ее спиной. – Жаль вас разочаровывать, но все дело в моих привычках.

– Вы хотите сказать, что у вас вошло в привычку вставать в семь утра только для того, чтобы позавтракать с сэром Джоном? Или все дело в неотразимых чарах леди Шарлотты? – Ее бровь выжидательно изогнулась, словно она хотела поддразнить его.

Хэтерфилд от души рассмеялся.

– Нет-нет, не в этом дело. Как ни очаровательна наша леди, но эта привычка появилась у меня задолго до нашего знакомства. Причина в гребле.

– В гребле?

– Я занимаюсь греблей. – Он снова махнул рукой. – Каждое утро провожу на реке.

– На реке? – В ее голосе звучал неподдельный ужас. – Каждое утро?

– Ну да. Это весело, приятно и очень бодрит. Около Патни-бридж находится несколько спортивных гребных клубов, я вхожу в один из них.

– Но… Зачем вам это?

На лице бедного Томаса застыло выражение, трудно поддающееся описанию. Этакая смесь ужаса и недоумения: брови буквально уползли на лоб, рот широко раскрылся. Но тем не менее ее губы оставались соблазнительно пухлыми и мягкими. Хэтерфилду даже показалось, что он видит призывно манящий кончик розового язычка.

Кажется, она что-то спросила. О чем? И тут он – вспомнил.

– Мне нравится движение и физическая нагрузка, мистер Томас. – Двумя пальцами он снял невидимую пушинку с колена. – Это стало моей страстью. Вы даже не представляете, как полезно для души вставать на рассвете.

– Для души, – повторила она тихо, будто он затронул некую струну в ее собственной душе.

– Да, для души. Даже в дождливом, туманном Лондоне, – сказал он и кивнул, посмотрев в окно. – Только представьте, что вы рассекаете гладь воды в легкой спортивной лодке, которая слушается вас благодаря ритмичной, слаженной работе мышц. И в этот момент ничего больше не существует.

Теперь она не отводила глаз и смотрела на него прямо и открыто. И ему нравился этот серьезный взгляд и искренний интерес.

– А вам не холодно там, в лодке?

Он пожал плечами.

– Немного. Но при такой работе мышц быстро согреваешься. А затем – хороший завтрак. В доме сэра Джона его подают гораздо раньше, чем принято в моей семье. Вот я и пользуюсь гостеприимством дяди без зазрения совести.

– По-моему, он не возражает.

Коляска завернула за угол. Хэтерфилд выглянул в окно. Они въезжали на тонувшую в грязной мути Стрэнд-стрит, а это означало, что их поездка подходит к концу. Мимо проплыли размытые очертания монументального темно-серого здания фондовой биржи Сомерсет-Хаус.

– Нисколько, – согласился он. – Несмотря на грозный вид, у сэра Джона доброе сердце. Вам следует научиться уважать его правила. Вставать рано не так уж трудно, поверьте. Дисциплина творит чудеса.

Она засмеялась, и смех ее чудесно зазвенел, словно колокольчик.

– Легко быть образцом для подражания, когда у вас уже вошло в привычку просыпаться на рассвете.

– Верно, – сказал он, – но это не облегчает задачу.

– Тогда зачем так мучить себя?

Действительно, зачем? Зачем он мучает себя? Зачем каждое утро встает ни свет ни заря и подвергает свое тело болезненным, тяжелым испытаниям, которые помогают забыть обо всем на свете в сером тумане над Темзой, где никто не слышит и не видит тебя?

Лучше так, чем проводить бессонные ночи, глядя в потолок.

Хэтерфилд почувствовал на себе внимательный взгляд сидящего рядом незнакомца – хрупкого, белокожего, в наглухо застегнутом сером мужском костюме, – который впервые ехал в Темпл, чтобы посвятить себя тайнам юрис-пруденции в адвокатской конторе сэра Джона Уортингтона, королевского адвоката. Сидя рядом в одном экипаже, они снова отдалились друг от друга, надев маски и ощетинившись броней, которая надежно скрывала их тайную суть.

Как она здесь оказалась? Почему? В душе Хэтерфилда постепенно разгорался интерес к этой девушке, и, нелюбопытный по природе, он вдруг страстно захотел узнать о ней все, докопаться до ее тайны.

Но раскрывать чужие секреты – опасное занятие. Кто знает, к чему это может привести?

– Не такая уж это и пытка, – сказал он. – Нужно только отправиться спать пораньше и завести будильник. У вас ведь есть будильник в спальне, мистер Томас? У служащего он обязательно должен быть! И поставить его на четыре тридцать утра.

– Четыре тридцать!

Коляска сделала еще один поворот, подпрыгнув на кочке и как следует встряхнув своих пассажиров. Хэтерфилд инстинктивно вытянул руку, чтобы удержать девушку от падения. Ритмичное цоканье копыт замед-лилось.

– Мы на месте, – сказал он. – У вас есть зонт?

– Да, вот он. – Она вытащила зонт, и в этот момент коляска остановилась. Испытывая некоторую неловкость, девушка промолвила: – Благодарю вас, лорд Хэтерфилд. Вы очень добры. Мне кажется, вам было совсем не по пути со мной. И плата за проезд будет ощутимой.

– Не для меня. Во всяком случае, за проезд я точно платить не собираюсь. Это моя личная коляска и мой личный кучер.

– У вас двуколка?

Он пожал плечами.

– Да. По сравнению с благородным четырехколесным экипажем она легче, проворнее и гораздо практичнее. Иногда я сам сажусь на козлы. В любом случае мне не составило никакого труда вас подвезти. Я просто не мог допустить, чтобы вы опоздали в свой первый рабочий день, да еще предстали перед секретарем сэра Джона в мокрой, забрызганной грязью одежде. Никогда бы себе этого не простил.

– Перед секретарем?

Хэтерфилд открыл дверцу и слегка подтолкнул ее – локтем.

– Передайте ему мои наилучшие пожелания! – весело сказал он, стараясь подбодрить несчастного мистера Томаса, на лице которого застыло выражение глубокого смятения, когда он спрыгнул с подножки и зашагал прочь; и хотя на нем были ничем не примечательные черные брюки, под ними угадывались округлые очертания соблазнительных девичьих ягодиц.

Хэтерфилд откинулся на мягкую спинку сиденья и уставился в потолок. Открылось маленькое окошко, и показалось лицо кучера.

– Отвезти вас в апартаменты, сэр? – спросил он.

– Да, поехали.

Поднявшись в свои апартаменты в галерее доходного дома Альберта, он достал листок бумаги и набросал дружески откровенный текст телеграммы герцогу Олимпии. Как водится, были упомянуты наилучшие пожелания и «ваш покорный слуга», и так далее, и тому подобное, но хотелось бы знать, какую дьявольскую игру затеял герцог и как в этом замешан мистер Стефан Томас, чьи соблазнительные ягодицы никак не могут принадлежать мистеру?