Текст книги "Хранимая благодать"

– Нет, вода жизни. У меня есть особый заварочный чайничек, который я сделал для себя по образцу, изученному во владениях Маккея. Наш лэрд позволил мне взять его с собой, когда мы шли к маклоринцам. Мы все отверженные, знаете ли, все и каждый. Я сам был из клана Маклида, прежде чем препоручил себя Макбейну.

Джоанна заинтересовалась.

– Отверженные? Я не понимаю, о чем вы.

– Все мы были выброшены из своих кланов, по разным причинам. Судьба вашего супруга была решена в тот день, когда он родился бастардом. Когда все мы стали мужчинами, он собрал нас и обучил так, что и самые юные стали превосходными воинами. Конечно же, у каждого из нас есть свои таланты, мои можно попробовать сразу, без промедления.

Было бы невежливо отказаться. Джоанна вытащила пробку из фляги и сделала маленький глоток. Сначала задохнулась, потом закашлялась. Ей показалось, что она хлебнула жидкого огня… Огги пришел в восторг. Хлопнув себя по коленям, потом ребром ладони он стал стучать по ее спине, чтобы помочь отдышаться.

– Ну как, пробирает?

Она могла только кивнуть в знак согласия, а он распорядился:

– Теперь идите домой, дитя, а то лэрд Макбейн станет беспокоиться, где это вы пропадаете.

Джоанна поднялась и предложила свою руку Огги, чтобы помочь встать и ему.

– Спасибо вам за прекрасный день.

Старик улыбнулся:

– Вы уже кое-что произнесли правильно, и это мне нравится. Вы умница. В ваших жилах наверняка есть хотя бы капля нашей крови.

Она поняла, что он поддразнивает ее, поклонилась и хотела было уйти, но прежде спросила:

– Так вы возьмете меня завтра с собой на гребень холма?

– Возможно, – ответил Огги.

Джоанна улыбалась. День прошел совершенно восхитительно. Разумеется, ее привел в некоторое смятение гнев мужа, но ничего ужасного не было. К тому же она узнала кое-что важное о своем супруге: он умеет держать себя в руках, не поддается гневу – и это было для нее настоящим откровением.

Колум, ожидавший ее на гребне холма, поклонился в знак приветствия, и они пошли вместе к башне.

– Я наблюдал, как вы играли с Огги.

– Это было забавно, – откликнулась Джоанна. – Знаете ли, Колум, Огги меня очень заинтриговал! Очень напомнил мне отца.

– Мне тоже. Он рассказывает такого же рода пикантные истории о прошлых временах и так же, как отец, всегда смешивает правду с вымыслом. Огги наверняка польстило бы сравнение с вашим отцом.

– Скорее, оскорбило, – усмехнулась Джоанна. – Мой отец был англичанином, а Огги терпеть не может англичан. – И решив переменить тему разговора, спросила: – У вас, наверное, были более важные дела, кроме как не спускать с меня глаз? Супруг поручил вам следить за мной весь день?

– У меня нет обязанности важнее, чем охранять мою госпожу, миледи. Завтра этим будет заниматься Кит.

– Командир маклоринцев?

– Да, он подчиняется только лэрду.

– А вы – первый командир макбейновских воинов?

– Да.

– А почему?

– Что «почему», миледи?

– Почему и теми и другими не может командовать один человек?

– Вероятно, этот вопрос вам лучше задать супругу, – пожал плечами Колум. – У него, видимо, есть для того веские причины.

– Хорошо, спрошу, – сказала Джоанна. – Мне интересно узнать все о здешней земле и ее людях. Но где мой муж?

– На облаве, но может вернуться в любой момент. А вы заметили, миледи, что мы говорим по-гэльски? Вы удивительно быстро усваиваете наш язык, хотя учили его всего месяц перед тем, как приехать сюда.

Джоанна покачала головой:

– Нет, Колум, я ввела вас в заблуждение: не месяц, а почти четыре меня добросовестно учил отец Маккечни. В тот момент, когда ваш лэрд спросил, сколько времени я изучала гэльский, я была так взволнована, что нужные слова выскочили из головы. О, я вижу по вашему лицу, что мое произношение и сейчас ужасно.

Странно, но, как только Колум заметил, что они говорят по-гэльски, она опять стала спотыкаться, путать слова, а произношение временами был просто ужасным.

Они уже пересекли двор, когда Колум заметил лэрда.

– А вот и ваш муж, миледи.

Джоанна поспешно выпрямилась, откинула непослушную золотистую прядь с лица, потерла щеки, чтобы вызвать румянец, и поправила складки на пледе. Заметив, в каком состоянии ее руки: измазанные, с грязью под ногтями из-за веселого времяпрепровождения с Огги, – быстро спрятала их за спину.

Земля дрожала под копытами коней, когда отряд воинов въехал на ближайший косогор. Макбейн возглавлял кавалькаду на одной из тех лошадей, что она подарила ему в день свадьбы. Это была самая строптивая из всей шестерки, белая, как свежевыпавший снег, без единой отметины, и легко несла на себе всадника.

– Он выбрал мою любимую лошадь, – сказала Джоанна Колуму.

– Она красавица.

– И знает об этом, – добавила Джоанна. – Рейчел ужасно тщеславна: обожает делать курбеты, чтобы порисоваться.

– Это потому, что она гордится выпавшей ей честью нести на себе нашего великого лэрда, – заявил Колум.

Она решила было, что он пошутил, и рассмеялась, но Колум даже не улыбнулся, и ей стало ясно, что он говорил серьезно.

Колум не понял, что ее рассмешило, и удивленно взглянул на нее. А то, что увидел: грязь, которую она размазала по щекам, когда терла, – заставило и его улыбнуться.

Пес лэрда бросился ему навстречу и страшно напугал Рейчел. Лошадь попыталась ударить его копытом и одновременно поднялась на дыбы, но Макбейн осадил ее и спешился.

Пес кинулся к хозяину, положил передние лапы ему на плечи, и теперь, когда они стали почти одного роста, выглядел почти так же свирепо. У Джоанны при виде этой пары от страха задрожали колени. Пес пытался лизнуть хозяина в лицо, тот хоть и уворачивался от ласк своего любимца, в то же время одобрительно похлопывал по спине. Оттолкнув наконец пса, повернулся к жене, и она спросила себя, не хочет ли он, чтобы и она положила руки ему на плечи и поцеловала в знак привязанности. Эта мысль развеселила ее, она шагнула вперед, но пес тут же зарычал, и она резко остановилась.

Габриель тогда сам направился к ней, а вместе с ним и собака. Робость жены его позабавила: он никак не мог понять, почему собака так ее напугала. Пес снова зарычал, она отступила, и Габриелю пришлось прикрикнуть на волкодава.

Маклоринские воины, наблюдая за лэрдом и его женой, посмеивались, кое-кто, заметив ее страх, качал головой.

– Как ваши успехи, милорд? – спросила Джоанна.

– Все хорошо.

– А как насчет зерна? – спросил Колум.

– Более чем достаточно.

– Разве вы охотитесь за зерном? – удивилась Джоанна.

– И много еще за чем, столь же необходимым, – объяснил ей муж. – А отчего это у вас на лице грязь, жена?

Она принялась поспешно вытирать щеки, но Габриель взял ее руки в свои и удивленно взглянул на них.

– Я помогала Огги рыть ямки.

– Я не хочу, чтобы моя жена пачкала себе руки, – недовольно произнес супруг, словно пытался внушить ей нечто чрезвычайно важное.

– Но ведь я объяснила…

– Моя жена не должна заниматься ничем подобным.

Джоанна рассердилась:

– Мне жаль расстраивать вас, милорд, но я не белоручка.

– Вы больше не будете пачкать руки, Джоанна, – повторил лэрд, не желая внимать голосу рассудка. – Вы здесь хозяйка, и не унижайте себя грязной работой.

Она не знала, смеяться или плакать.

– Как скажете, милорд, – пробормотала она, подумав, что сейчас лучше с ним не спорить.

А Макбейн решил, что супруга старается не выказывать строптивость при посторонних. В ее глазах он видел смертную тоску, но голос звучал покорно, даже улыбку изобразить старалась.

Джоанна как ни в чем не бывало обратилась к Колуму:

– Где здесь можно умыться?

– Позади башни есть источник, миледи, но лучше брать воду из Стремительного ручья.

Солдат хотел было проводить ее, но Габриель взял жену за руку и сам повел к ручью, заметив при этом:

– Впредь вам будут приносить воду.

– Впредь я была бы вам очень признательна, если бы вы не обходились со мной как с ребенком!

Услышал в ее голосе гневные нотки, он не мог поверить своим ушам: Джоанна ведь так робка!

– И еще больше буду признательна, если впредь вы не станете меня бранить в присутствии своих солдат.

Он неожиданности Макбейн кивнул, и его сговорчивость ее успокоила.

Они быстро стали спускаться по косогору. Ряд хижин тянулся по холму, а у широкого основания их становилось больше. Маклоринские женщины, с ведрами выстроившиеся в очередь, чтобы набрать свежей воды из источника, громко приветствовали лэрда, но он, лишь кивнув им, продолжал свой путь.

Стена, огораживающая владение, возвышалась сразу же за хижинами. Джоанна хотела остановиться, чтобы рассмотреть ее, но Габриель повел ее к воротам.

Ей пришлось чуть ли не бежать, чтобы поспевать за мужем, и когда они добрались до второго косогора, она совершенно выбилась из сил.

– Не могли бы вы идти помедленнее, Габриель? У меня не такие длинные ноги, как у вас.

Он тут же сбавил темп, однако руки ее при этом не выпустил, но она и не пыталась ее отнять. Сзади раздался женский смех: видно, было забавно наблюдать, как они с Габриелем бегут по косогору.

Стремительный ручей оказался широким и глубоким потоком, который огибал всю гору, как объяснил муж, от самой вершины до омута в низине, где их владения граничили с землей Гиллеври. Деревья окаймляли берега ручья, а диких цветов было такое множество, что они, казалось, растут прямо в воде точно так же, как и на берегу. Здесь было потрясающе красиво.

Джоанна встала на колени на берегу, наклонилась и вымыла руки. Вода была совершенно прозрачная. Габриель опустился на колени рядом, зачерпнул воды ладонями и вылил себе на шею. Из-за деревьев показался его четвероногий любимец, приблизился к воде, рыкнул разочек и принялся пить.

Джоанна, намочив льняной платок, протерла лицо, и каждое ее движение было исполнено такого изящества, что Габриель наблюдал за ней словно зачарованный.

Джоанна, казалось, не обращала на мужа внимания. Заметив на дне ручья совершенно круглый камень и решив, что именно такие нужны Огги для игры, она попыталась его достать, но ручей оказался гораздо глубже, чем она рассчитывала. И если бы не муж, она ушла бы под воду с головой.

– Прежде чем купаться, следовало бы снять платье, – заметил он мрачно, вытаскивая ее на берег.

Она засмеялась:

– Просто потеряла равновесие. Пыталась достать камень, но увы… Может, получится у вас?

Он наклонился вперед, высматривая камень:

– Да там их не меньше сотни! Какой именно вы имеете в виду?

– Тот, который совсем круглый.

Габриель наклонился, достал камень и вручил ей. Она благодарно улыбнулась и заметила:

– Огги наверняка понравится.

Джоанна отошла подальше на поросший травой косогор, села, подоткнула под ноги плед и положила камешек на колени. Легкий ветерок шумел в кронах деревьев; запах сосен и расцветающего вереска наполнял воздух. Это место показалось ей очень уединенным и мирным.

– Как красива Шотландия! – воскликнула она с чувством.

– Не Шотландия, – поправил Габриель. – Прекрасно Нагорье.

Лэрд, похоже, не спешил вернуться к своим обязанностям. Прислонившись спиной к стволу большой сосны и скрестив ноги, он поправил висевший на поясе меч, словно собирался остаться здесь надолго. Пес растянулся рядом на траве.

Джоанна с удовольствием наблюдала за мужем: вид его прямо-таки притягивал.

– О чем вы думаете, дорогая жена? – прервал ее размышления голос мужа.

– Да вот подумала, что вы более мускулистый, чем Николас… Глупые мысли, да?

– Да, глупые.

Она не стала возражать, и он усмехнулся. Габриель выглядел довольным: глаза полуприкрыты, на лице блуждала мягкая улыбка, – и Джоанна поняла, что муж поддразнивает ее.

Пес ткнулся носом ему в руку и тут же был награжден дружеским хлопком.

Теперь муж не внушал ей такой тревоги, как поначалу. И поведение собаки тоже помогло понять, что, несмотря на внешнюю суровость, он человек добрый.

Габриель перехватил ее взгляд, она вспыхнула от смущения, отвернулась и опустила глаза. Ей так не хотелось уходить отсюда! Она наслаждалась этими мирными минутами рядом с мужем и думала, как бы вовлечь его в разговор, чтобы оттянуть возвращение домой.

– А разве Шотландия и Нагорье не одно и то же, милорд?

– И да и нет. Сами мы не считаем себя шотландцами, как обычно называете нас вы, англичане. Мы либо нагорцы, либо южане.

– Вы так произнесли слово «южане», как будто не особенно любите их.

– Да, это правда.

– Почему?

– Они забыли свои корни и заделались англичанами.

– Я ведь тоже англичанка, – вырвалось у нее, и в голосе прозвучало беспокойство.

Он улыбнулся:

– Мне это известно.

– Конечно, но, возможно, со временем вы забудете об этом.

– Весьма сомнительно.

Джоанна не поняла, шутит он или говорит серьезно, но на всякий случай решила переменить тему разговора.

– А знаете, Огги совсем не сумасшедший.

– Разумеется, знаю. Это маклоринцы верят всякому вздору про него.

– Более того: он чрезвычайно умен, супруг мой. Игра, которой он меня обучил, очень забавна и требует мастерства. Вы должны как-нибудь попробовать сами.

– Эта игра известна с давних пор. Помимо камней пользовались деревянными шарами, а бывало, что шили из кожи и набивали мокрыми перьями.

Джоанна приняла это к сведению и подумала, что, возможно, сошьет несколько таких для Огги.

– Он сказал, что я очень азартна.

– О господи! – протянул Габриель. – Вы что, как Огги, намерены так забавляться целыми днями, в любую погоду?

– А почему вас так расстроило, что у меня руки и лицо были в грязи?

– Я уже разъяснял это: вы – моя жена и должны вести себя соответственно. Маклоринцы и макбейнцы соперничают, и покуда кланы не привыкли мирно сосуществовать, я должен выглядеть сильным во всем, а никак не уязвимым.

– Разве я делаю вас уязвимым?

– Да.

– Почему? Я хочу понять, из-за того, что я испачкалась, или из-за того, что провела весь день с Огги?

– Я не хочу, чтобы вы опускались на колени. Ни на минуту вы не должны забывать о своем статусе. Моей жене не пристало заниматься повседневными делами.

– Вы уже высказывали это пожелание.

– Это не пожелание, это приказ.

Джоанна постаралась не подать виду, что эти слова испортили ей настроение.

– Правду сказать, я удивлена, что вас это заботит. Вы не похожи на человека, которому есть дело до того, что скажут окружающие.

– Вы правы: мне на них начхать. Я забочусь о вашей безопасности.

– Каким же образом мое поведение может угрожать моей безопасности?

Габриель не ответил, и она предположила:

– Вы должны были жениться на маклоринке, тогда бы кланы воссоединились, не так ли?

– Возможно, но я женился на вас. И мы оба должны вести себя соответственно нашему положению.

Поскольку в голосе его не было раздражительности, она решилась задать волновавший ее вопрос, не опасаясь вызвать его гнев:

– Почему ваш волкодав так невзлюбил меня?

– Он чувствует, что вы его боитесь.

Она не стала оспаривать это.

– Как его зовут?

– Дамфрис.

Собачьи уши поднялись, когда хозяин это произнес, и Джоанна улыбнулась.

– Редкая кличка. Это с чем-то связано?

– Я нашел эту собаку возле дамфрисских владений, в болоте, вытащил, и с тех пор она всегда со мной.

Джоанна подвинулась поближе к Габриелю и осторожно протянула руку, чтобы погладить пса по спине. Тот наблюдал за ней уголком глаза, а когда она почти коснулась его, издал угрожающий звук, и она в тот же миг отдернула руку. Тогда Габриель взял ее ладонь и провел ею по шее волкодава. Собака заворчала, но и только.

– Вам хорошо было со мной ночью?

Вопрос смутил ее, и она склонила голову, чтобы он не заметил румянца.

Габриель взял ее за подбородок, заглянул в глаза и улыбнулся: ее смущение показалось ему забавным.

– А вам? Вы захотите еще раз заняться со мною любовью, милорд?

– Если этого хотите вы.

Джоанна посмотрела ему прямо в глаза. Нет, она не станет прикидываться скромницей, как те юные леди, что вели придворную светскую жизнь в Лондоне и изучали тонкое искусство флирта.

– Да, очень хочу! – стараясь унять дрожь в голосе, прошептала она.

Габриель заметил, что щеки ее горят огнем, однако смущение не помешало ей сказать правду. Он наклонился к ней, и когда его губы нежно коснулись ее губ, она вздохнула и обвила руками его плечи.

Это было единственное поощрение, в котором он нуждался. Он посадил ее к себе на колени, крепко обнял и поцеловал еще раз, теперь уже вовсе не легонько: его язык проник ей в рот, и она ослабела в его руках, но ответила на поцелуй с той же пылкостью. Джоанна сама удивилась, насколько быстро ее тело отозвалось на желание мужа. Ее сердце неистово стучало, руки и ноги дрожали, она едва дышала.

Габриеля поразило и собственное поведение. Поскольку Джоанна была уже не в состоянии хоть как-то сдерживать себя, он решил, что жена полностью доверилась ему, иначе разве могла она вести себя столь несдержанно?

Дьявол! Он хочет и возьмет ее здесь и прямо сейчас, если не положит конец этой сладостной пытке. Не в силах смотреть в эти глаза, затуманенные страстью, он резко подался назад, но через мгновение опять впился ей в губы.

Оба были потрясены этим взрывом страсти.

– Вы заставили меня забыться, милорд, – задыхаясь, пролепетала Джоанна.

Габриель счел это похвалой себе и с удовольствием наблюдал за ее попытками заплести волосы в косу и придать себе пристойный вид. Лицо ее пылало. И он невольно подумал, как легко она возбуждается.

– Я, наверное, растрепанная, – улыбнулась она виновато. – Может, мне немного подстричь волосы… с вашего разрешения, конечно.

– На это вам не требуется мое разрешение: поступайте как хотите.

Чтобы она не подумала, что ему все равно, он быстро ее поцеловал, а потом поднял камень, который она собиралась передать Огги, и вложил ей в ладонь. Господи, как же ему нравилось, что она так возбуждена!

Подмигнув, он подал ей руку и повел на холм.

Джоанна шла и улыбалась. От его поцелуев все смешалось в ее голове, и он знает об этом: она все поняла по его лицу, такому довольному, однако нисколько не возражала.

Казалось, все оборачивается к лучшему: Николас нисколько не лгал, уговорив ее выйти замуж за Габриеля Макбейна. Ощущение восторга так наполнило Джоанну, что даже угрожающее рычание Дамфриса почти не пугало.

Тем временем Макбейн вел себя так, как будто ее не было рядом. Его взор был устремлен на вершину холма, и она подумала, что, наверное, его мысли уже там, куда зовет его долг вождя двух кланов, и потому ее не огорчало его невнимание. Когда они добрались до хижин, она попыталась высвободить руку: возможно, он не захочет демонстрировать такие нежности перед всем кланом, – но Габриель опять удивил ее, только крепче сжав пальцы. Несмотря на то что ей опять пришлось почти бежать, чтобы поспеть за ним, она была счастлива. Да, она сделала правильный выбор.

Глава 7

Прожив в браке три долгих месяца, Джоанна пришла к печальному выводу, что вышла замуж за чудовище. Макбейн оказался совершенно бессердечным, возмутительно упрямым, прямо-таки твердолобым и абсолютно неразумным во всех своих распоряжениях. И это еще не самое худшее. Он обходился с ней как с больной или особой голубых кровей. Ей не давали пошевелить и пальцем, буквально носили на руках, и кто-нибудь из его людей непременно ходил за ней буквально по пятам. Она мирилась с этой нелепостью добрых два месяца, но наконец раздражение достигло предела и прорвалось. Впрочем, Габриель просто не стал слушать ее протесты. У него были странные представления о супружестве. Будь его воля, он запер бы ее в четырех стенах и даже вдохнуть свежего воздуха не выпускал.

Еще ее доводили до белого каления совместные обеды. Ни один из сидевших за столом воинов понятия не имел о хороших манерах. Они ужасно шумели, чавкали, вытирали жирные пальцы об одежду. И как, скажите на милость, сохранять чувство собственного достоинства в таком хаосе?

Джоанна не могла их осуждать, поэтому решила держаться подальше от клана, оставаясь непричастной к здешним делам, чтобы достичь мирной жизни, к которой стремилась.

Габриель не позволял ей охотиться, поэтому она проводила почти весь день в одиночестве. Супруг считал, что она слишком хрупкая для столь утомительного занятия, как стрельба из лука, и как, скажите на милость, его переубедить? Чтобы не потерять сноровки, она прикрепила на дереве у основания холма мишень и практиковалась в стрельбе из лука там. В свое время она очень неплохо стреляла и даже пару раз превзошла Николаса в состязаниях.

Никто ей, слава богу, не докучал, когда она предавалась этому занятию. Женщины вообще ее просто не замечали, а маклоринки были открыто враждебны. Их заводила – высокая крепкая женщина с румяными щеками и волосами цвета соломы – по имени Глинис, частенько фыркала, когда Джоанна проходила мимо. Нередко ее примеру следовали и другие. Но Джоанна никак не могла их за это осуждать. Пока они все трудилась с раннего утра и до позднего вечера на полях, чтобы вырастить урожай, Джоанна праздно бродила по окрестностям, не зная, чем себя занять, и страдала от безделья.

В том, что сложилось такая ситуация, был отчасти повинен Габриель, поскольку не позволял жене работать вместе с ними. Но и Джоанна ничего не предпринимала, чтобы изменить мнение женщин о себе, даже не пыталась подружиться с ними.

После трех месяцев бездеятельного уединения она поняла, что жизнь ее, хоть и стала мирной и безопасной, стала одинокой и тоскливой, и решила приноровиться к новым обстоятельствам, покончить со старыми привычками, усвоенными в прежней жизни. Габриель был ей здесь не помощник. Да, она вовсе не собиралась ему жаловаться: во всем разберется сама.

Джоанна все хорошо обдумала и решила, что должна попытаться присоединиться к клану любыми возможными способами. При всей своей природной робости, она заставляла себя приветствовать каждую спешившую мимо женщину. Макбейнки всегда отвечали ей улыбкой или добрым словом, а маклоринки делали вид, что не слышат ее. Лишь две маклоринские девушки, Лила и Меган, относились к ней по-доброму, даже, казалось, любили. Все другие отказывали ей даже в малейших проявлениях дружбы.

Она понятия не имела, что нужно сделать, чтобы они изменили свое отношение к ней. В один из дней, когда за ней присматривал Кит, она спросила его об этом:

– Скажите, как мне добиться расположения маклоринских женщин? Сама я ничего не могу придумать.

Кит не мог решить ей все объяснить, зная, что заденет ее чувства. Его собственное отношение к ней смягчилось после нескольких дней, когда он охранял ее. Он понял, что она хоть и застенчивая, но вовсе не трусливая, как считали многие маклоринские женщины.

Джоанна заметила его колебания и подумала, что он не хочет обсуждать этот вопрос во дворе, где полно народу, поэтому предложила:

– Может, пойдем на холм?

– Конечно, миледи.

– У нагорцев крепкая память, леди Джоанна, – сказал Кит, когда они вышли со двора. – Если кому-то причинят вред, то за него все равно отомстят: если не сын, то внук или правнук. Здесь никогда не забывается вражда и не прощаются грехи.

Она не имела ни малейшего представления, о чем он толкует. Хотя выглядел он при этом ужасно серьезным.

– А разве это так важно, Кит? Разве месть не разрушитель? Да и за что мстить мне? Пожалуйста, объясните.

– Хорошо, миледи, – вздохнул воин. – Маклоринцы не забыли, что натворил здесь ваш первый муж.

– И его грехи они переносят на меня?

– Некоторые – да, – признал Кит и поспешно прибавил: – Но вы не должны беспокоиться или бояться возмездия: месть – мужское дело. Нагорцы не трогают женщин и детей. К тому же ваш супруг убьет всякого, кто осмелится даже прикоснуться к вам.

– Речь не о моей безопасности: я и сама могу позаботиться о себе, – но как можно победить память? Я не могу изменить того, что здесь произошло. И все же, кажется, я завоевала уважение некоторых женщин. Я слышала, что меня называли даже храброй.

– Это была вовсе не похвала, – заявил Кит. – Я не могу позволить вам обманываться на этот счет.

– Что вы имеете в виду? – растерянно спросила она.

Дать прямой ответ на этот вопрос для маклоринского солдата оказалось трудной задачей. Джоанна вооружилась всем своим терпением, ожидая, пока он не разложит в голове по полочкам все, что его беспокоило.

Наконец он шумно вздохнул:

– Например, они зовут Огги умником.

Она кивнула.

– Да, и они правы.

Он покачал головой:

– Вовсе нет: они считают его сумасшедшим.

– Тогда почему же называют его умником?

– Потому что так не считают.

Она все еще не улавливала, в чем суть дела.

– А вот вашего супруга они зовут милосердным.

– Лэрд был бы рад услышать это.

– Нет, миледи, не был бы.

Она ничего не понимала, но Кит решил все-таки ей объяснить: не мог позволить оставаться в неведении.

– Ваш супруг пришел бы в ярость, если бы полагал, что маклоринцы искренне считают его милосердным. Видите ли, наши женщины, если дают кому прозвище, то такое, что меньше всего подходит. Это глупая игра, они так забавляются. В действительности они считают милорда безжалостным. Вот причина, по которой они якобы восхищаются им. Вождь клана не должен слыть ни милосердным, ни добросердечным: эти качества считаются слабостью.

До нее начал доходить смысл его слов.

– Значит, на самом деле они считают Огги…

– Совершенно верно: слабоумным.

Она не успела отвернуться, и Кит увидел, как ее глаза наполнились слезами.

– Тогда, значит, они считают меня трусихой. Благодарю вас, Кит: вы все мне терпеливо объяснили. Знаю, как вам это было трудно.

– Миледи, пожалуйста, скажите, кто вас так называл.

– Нет-нет. Пожалуйста, извините меня, но теперь я хочу вернуться домой.

Она быстро повернулась и поспешила вниз с холма, но вдруг остановилась на полдороге и обернулась:

– Я буду вам очень признательна, если вы не расскажете об этом нашем разговоре лэрду. Не следует обременять его такими пустяками.

– Даже не упомяну об этом, – охотно пообещал Кит с облегчением, поскольку знал: если Макбейн прознает об оскорблении, нанесенном жене, то рассвирепеет.

Кита возмущало поведение женщин его клана. Конечно, он предан Макбейну и готов отдать жизнь ради безопасности своего лэрда. Клятва преданности распространялась и на его жену: он сделает все, чтобы уберечь леди Джоанну от всякого вреда, – но все же он был поставлен командиром своего собственного клана и потому чувствовал, что проблемы маклоринцев должны решать они сами, а не макбейнцы. Рассказать лэрду об отношении женщин к леди Джоанне было предательством клана. Кит знал, что все зло шло от Глинис и таких же, как она, умниц, поэтому решил сурово поговорить с женщинами: они должны выказывать хозяйке необходимое уважение.

Джоанна поднялась в свою спальню и пробыла там до конца дня. Ее одолевали то гнев, то жалость к себе. Разумеется, она страдала из-за жестокости и грубости женщин, но расплакалась совсем по другой причине. А вдруг они правы и она действительно трусиха?

Выходить из своей комнаты не хотелось, но все же она заставила себя спуститься вниз к обеду. Габриель, наверное, вернулся с охоты, и Кит должен быть там, а она не хотела, чтобы тот или другой догадались о ее настроении.

Зал был заполнен солдатами. Они сидели за двумя длинными столами в правом углу комнаты. Запах свежего дерева, сосны и камыша, которым был устлан пол, смешивался с ароматами пищи, внесенной в зал на гигантских досках-хлебницах.

Никто не встал, когда она вошла, что всегда ее задевало. Правда, она не считала, что мужчины ведут себя так намеренно. Некоторые помахали ей рукой в знак приветствия. Скорее всего, воины просто не знали, что положено вставать, когда в комнату входит леди.

Она не понимала, что мешает этим двум группам гордых славных мужчин чувствовать себя одним кланом. Они прилагали столько усилий, чтобы разделиться! Когда кто-нибудь из маклоринских солдат бросал шутку, смеялись только маклоринцы, ни один из макбейнцев даже не улыбался. И, разумеется, они сидели за разными столами. Габриель занимал место во главе одного из них, и все стулья, за исключением одного справа, оставленного для нее, были заняты макбейнцами. Маклоринцы же расположились за другим столом.

Сегодня Габриель не обратил на нее внимания, поскольку читал какое-то послание на свитке, который держал в руках.

Джоанна не стала отвлекать мужа, однако его люди не были столь щепетильны.

– Так чего же нужно Гиллеври? – спросил лэрда Колум.

– Миледи, Гиллеври – лэрд одного из южных кланов! – выкрикнул Кит с другого стола. – Это послание от него.

Затем, повернувшись к лэрду, столь же беспардонно спросил: – И чего хочет этот старикан?

Габриель закончил чтение и свернул свиток.

– Послание предназначено для моей жены.

– Для меня? – удивилась Джоанна и потянулась за свитком.

– А вы что, умеете читать? – спросил Габриель.

– Конечно. Меня многому учили.

– Зачем? – в свою очередь удивился муж.

– Я настояла.

Она не стала говорить, что Рольф не раз заявлял, будто она слишком невежественна, чтобы постигать что-нибудь достойное изучения, и она хотела доказать ему обратное. С ее стороны это был молчаливый бунт, поскольку Рольф так и не узнал, чему она научилась: ее учителя побоялись рассказать об этом ее мужу.

Но Габриель не отдал Джоанне свиток, а спросил со свирепым выражением лица:

– Знаете ли вы барона по имени Рэндольф Гуд?

Ее рука застыла в воздухе, краска схлынула с ее лица, и, почувствовав, что слабеет, она быстро перевела дух, пытаясь успокоиться.

– Джоанна? – поторопил ее с ответом муж.

– Да, знаю.

– Это письмо от него, – сказал Габриель. – Гиллеври не позволит ему пересечь границы, если я не дам ему позволения приехать сюда. Кто этот человек и что ему нужно?

Джоанна едва могла скрыть волнение. Больше всего ей сейчас хотелось вскочить и убежать, но она справилась со страхом.

– Я не хочу его видеть.

Габриель откинулся на спинку стула. Как ни старалась она это скрыть, он увидел ее страх, почувствовал охватившую ее панику. Все это ему не понравилось. Разве она не понимает, что с ним ей ничто не угрожает? Проклятье! Он никогда не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось!

Она, очевидно, до сих пор не поняла, что он и его люди защитят ее от любой опасности. И если бы она доверилась ему, никакие письма из Англии не могли бы ее испугать.

Габриель понимал, что сейчас должен непременно успокоить жену. И еще ему хотелось знать правду.

– Что вас связывает с этим бароном? Он обидел вас?

– Нет.

– Тогда что, Джоанна?

– Я не хочу его видеть, – повторила она прерывавшимся от волнения голосом.

– Мне нужно знать…

Она опять покачала головой. Тогда он потянулся и взял ее рукой за подбородок.

– Если вы этого не хотите, значит, не увидите его. Это понятно?

– И что вы сделаете, милорд? Не позволите ему при– ехать сюда?

– Именно.

Она облегченно вздохнула:

– Благодарю вас.

Габриель отпустил ее и, откинувшись на спинку стула, приказал:

– А теперь отвечайте на мои вопросы. Первый: что за гром средь ясного неба этот барон Гуд?