Текст книги "В другой раз повезет!"

Глава третья

Вылезая из «социализатора», Эмили с Ниной уже вовсю шептались и хихикали, как школьницы.

– Нет! – воскликнула Эмили. – Я бы не решилась. Ни за что!

– Еще как решилась бы! – возразила Нина. – Ты же доехала сюда из Сан-Франциско! Совершенно одна! По-моему, ты очень смелая!

С этими словами Нина пропустила руку Эмили себе под локоть, и они вместе направились к дому.

– Я просто отчаялась, – сказала Эмили.

– Именно! Настоящая смелость всегда рождается от отчаяния. Ну и алкоголь хорошо помогает.

– О, я не пью!

Нина похлопала Эмили по руке:

– Это пока…

Навстречу вышла Маргарет. Нина, оставив новую подругу, взлетела по ступеням террасы и кинулась в ее объятья, словно вернувшийся с войны солдат.

Да-да, у нас даже была терраса. Я понимаю, вы не видели фото дома и, конечно, представили нечто низенькое и непрезентабельное. Нет, особняк бракоразводного ранчо «Скачок в будущее» был выполнен в викторианском стиле – обитый рейкой, с остроконечными крышами мезонинов и широкой террасой, огибающей здание с трех сторон. Шахтеры из восточных штатов обычно мечтают разбогатеть и отгрохать нечто подобное. Живописно и страшно невыгодно для содержания при внушительном размере (целых шесть спален) и капризном климате пустыни. В Неваде много было разбросано подобных недоразумений, нелепых на фоне здешних лунных пейзажей. Хотя гостьи были довольны: они приезжали ненадолго, и непрактичность ранчо их никак не касалась. Макс и Маргарет установили масляные обогреватели для зимнего сезона и вентиляторы для летнего. Сами Макс и Маргарет жили на первом этаже за кухней, и перепады температур их тоже не очень мучили. Мы же с Сэмом спали в отдельном двухкомнатном бараке напротив амбара. Барак (с одобрения голливудского декоратора) смастерили из серых досок, которые насобирали на развалинах шахтерского домика где-то в Спаниш-Спрингс.

Изначально Нина собиралась жить в «Скорпионе» – маленькой спаленке под самой крышей. Крошечной, жаркой летом и холодной зимой, к тому же жутко неудобно расположенной – на верхнем пролете длинной лестницы. Даже в ванную комнату надо было спускаться на второй этаж. Зато это была единственная во всем доме комната на одного человека, и оттуда открывался лучший вид на горный хребет Сьерра-Невада. Большую часть года «Скорпион» пустовал, им пользовались, только когда все остальные номера заняты или когда кто-то из любимых клиенток про него спрашивал. Маргарет считала, что нашим гостьям противопоказано одиночество. Когда лежишь один в темноте, наваливаются мрачные мысли, и недолго впасть в депрессию.

– С лошадьми так же, – объясняла Маргарет. – Чтобы чистокровная кобыла не разнесла стойло в щепки, к ней часто подселяют козла.

– А как вы понимаете кто кобыла, а кто козел?

– О, они меняются ролями по несколько раз.

Поскольку Нина выбрала «Скорпиона», пришлось тащить ее гигантскую сумку аж на третий этаж. Сумка была тяжеленная. Когда я в первый раз поднял ее на аэродроме, то невольно воскликнул:

– Что у вас там? Кирпичи?

– Консервные банки. Я расчленяю мужчин, которые недостаточно меня ценили, и закатываю, – подмигнув, заявила она. – Так что будь поосторожней, красавчик!

Пока я волок сумку по лестнице, мне пришла мысль, что на самом деле эти твердые штуковины внутри – книги. В тридцатые годы сравнение мужчины с прочитанной книгой было вполне в ходу и в целом недалеко от истины.

Когда я спустился, Эмили уже куда-то исчезла, а Нина и Маргарет все еще сжимали друг друга в объятьях. Я нашел повод задержаться в коридоре – зашел в гардеробную, чтобы повесить куртку Нины. При дневном свете дальний конец коридора оставался в тени, так что меня трудно было заметить, зато акустика была прекрасной. Матушка, земля ей пухом, говорила: чтобы по-настоящему узнать человека, нужно побыть в его шкуре или подслушать парочку разговоров. Вот я и слушал – разумеется, из лучших побуждений: чтобы угодить клиенту, нужно хорошенько его узнать.

– Необязательно выходить замуж, чтобы меня навестить! – говорила Маргарет.

– Я не только поэтому вышла! – возмутилась Нина. – Я еще и Сэма хотела повидать! Новый ковбой сказал, что он поехал в Рино.

– Да. Скоро вернется.

– Рино… фу! Содом и Гоморра. Прибежище распутниц и папарацци.

Нина стояла на фоне светлого прямоугольника открытой двери. Она ослабила узел и стянула через голову платок. На шее сверкнула нить жемчуга. Жемчужины были размером с жевательную резинку и напомнили мне изумруды с дверную ручку. Чем удивляли меня наши богатые гостьи – они ощущали себя хорошо одетыми в любимом украшении, даже если на них больше ничего не было… Однако не буду забегать вперед.

– Послушай, Маргарет, я просила поселить меня в «Скорпионе», но передумала… Можно я поживу в «Койотах», как в прошлый раз?

– «Койоты» на двоих.

– Я помню.

– А помнишь, ты говорила, что скорее сквозь землю провалишься, чем согласишься на соседку?

Нина медленно распутала узел, потом аккуратно намотала платок на запястье. Потом вздернула подбородок и метнула на Маргарет хитрый взгляд из-под ресниц:

– Тогда я еще не познакомилась с Эмили. Она не похожа на старых кошелок, с которыми ты меня обычно селишь, – любительниц давать непрошеные советы по вопросам брака. Мне советы не нужны! Я уже три раза в этом самом браке побывала.

– Старые кошелки? – воскликнула Маргарет. – Выбирай выражения, Нина! Они не старше меня!

– Глупости! У тебя нет возраста, Маргарет! И потом – какая ты кошелка? Скорее модная сумочка!

Маргарет усмехнулась, однако согласия не дала.

– Эмили сказала, что ее соседка сегодня съехала, – продолжала Нина, – а новая прибудет только на следующей неделе. Бедняжка Эмили проплачет ночь напролет, если останется одна. Ну пожалуйста, Маргарет! Мы отлично поладили!

– Хорошо, – смягчилась Маргарет. – Если Эмили не возражает…

– Конечно, нет! – воскликнула Нина. – Она сама предложила!

Эмили, разумеется, ничего не предлагала и была удивлена подселению.

К выходным Эмили и Нина стали неразлучны. Часами шептались в библиотеке, для вида разложив на столе пазл. По утрам, пока не очень жарко, или ближе к вечеру, когда жара уже спадала, загорали на крыше террасы под окном своей комнаты, читая Нинины «консервы». Один раз вызвались отнести на кухню к Маргарет молоко, которое я надоил у нашей коровы Кэйти. Будто фрейлины Марии-Антуанетты решили поиграть в крестьянок. Тащили ведро вдвоем и разлили больше половины.

Признаюсь честно. Иногда мне нравилось находиться среди богатых, которым не жалко полведра молока. Их беззаботность заражала, порой даже казалось, что у меня тоже есть деньги. Лично я богачом никогда не был, разве что по провинциальным меркам. Впрочем, если бы я никуда из дома не уезжал, наверное, считал бы себя потомственным миллионером, вроде Вандербильта. Однако жизнь на ранчо сильно поменяла мои представления об уровне достатка нашей семьи. Говорю твердо – богачами мы и близко не были. Что бы там ни воображала моя матушка.

Однажды вечером я лущил на террасе горох и вдруг услышал шаги над головой. Потом раздался голос Нины:

– Ступай на перекладины для вьюнка! Очень удобно! Главное – не смотреть вниз!

Розовые плети, овивающие опоры у главного входа, зашуршали и заколыхались. Потом показались Нинины сапоги для верховой езды, бриджи, кобура на поясе и, наконец, сама Нина. Спрыгнув на землю, она сразу же отступила на шаг и стала выжидательно смотреть наверх.

– Вы бы лучше снимали оружие, прежде чем лазить по столбам!

Она совсем не удивилась моему присутствию, а вот замечание ее задело.

– Пули у меня в кармане, если хочешь знать, – сказала она. – А револьвер для вида. Отпугивать хищников.

– Как же вы собираетесь их отпугивать, если револьвер не заряжен? – поинтересовался я.

– Двуногие хищники весьма трусливы.

Вьющаяся роза снова затряслась, и сверху донесся голос Эмили:

– Ай! Колется!

– Не хватайся за ветки! Держись за перекладины!

– Я упаду!

– Не упадешь!

– А что тут происходит? – спросил я.

– Я учу Эмили выходить через окно, – ответила Нина.

– Зачем?

– Затем что она никогда раньше этого не делала, – отрезала Нина.

По тону было понятно: более идиотского вопроса она в жизни не слышала.

На следующий день я, облачившись в фартук с прыгающим пегасом, вытирал посуду, когда на кухне появились Эмили с Ниной. Раскрасневшиеся и взмокшие, как младенцы после ванной, они прошествовали на задний двор, увлеченно болтая и даже не удостоив меня взглядом.

Зашла Маргарет – она снимала с веревки белье. Поставила корзину на разделочный стол и немного постояла у окна. Глядя, как Эмили и Нина залезают в натянутый в тени дома гамак, покачала головой и сочувственно поцокала языком:

– Я-то надеялась, что к нам приезжают за разводом, чтобы когда-нибудь все же найти вторую половинку… А эта заявляет, что больше никогда не выйдет замуж. Ни за что.

– Кто? Эмили? – спросил я.

– Ну нет! Такие, как Эмили, всегда замужем!

– Нина?

– Редкая догадливость! – похлопала меня по плечу Маргарет и добавила: – Бедная девочка, ей страшно не везет!

Затем Маргарет достала стопку кухонных полотенец из корзины и убрала все, кроме одного, в ящик.

– Знаешь, что я поняла за последние годы, Вард? – продолжила она. – Удачно выйти замуж – все равно что выиграть главный приз в лотерее. Представь: оказаться в нужном месте в нужное время, чтобы встретить единственного, предназначенного тебе судьбой! Разве это возможно? Тем более с первой попытки? Однако все мы поначалу развешиваем уши, надеемся на лучшее и выскакиваем замуж. Некоторые счастливицы, конечно, срывают банк, однако большинство обрекает себя на вечные муки. Раньше из неудачного брака вообще был лишь один выход – ногами вперед… Бедная моя мамочка!

Маргарет протянула мне полотенце и продолжила:

– Самое печальное, когда женятся вроде бы даже по любви, а ужиться все равно не могут.

– Женятся почти всегда по любви, – сказал я.

Маргарет взяла меня за подбородок. Ей нравилась моя ямочка. Она называла ее «божья отметина». Как-то раз, поместив в ложбинку большой палец, она объяснила:

– Ангелы достали тебя из печи, а Создатель взял за подбородок и повертел твою головку из стороны в сторону – вот так. – Маргарет продемонстрировала. – И сказал: «Идеально вышло! Отправляйте!» И тебя тут же послали маме. А поскольку ты еще не до конца остыл, когда Бог к тебе прикоснулся, на подбородке осталась ямочка. Значит, ты особенный! По крайней мере, так учили монашки в католической школе. Еще они говорили, что развод – большой грех, за который полагается вечно гореть в аду… Так что хочешь верь, хочешь не верь.

Тогда, на кухне, она снова взяла меня за подбородок и повторила за мной:

– Женятся почти всегда по любви… О Вард! Я иногда забываю, что ты совсем еще юн!

Где-то через неделю Макс должен был встретить на вокзале новую соседку Эмили. Заодно отвезти в город компанию довольно мрачных дам (Эмили и Нину в том числе) на встречу с адвокатами. Соседка не приехала. Случай нередкий. Многие нерадивые мужья пугались, увидев у двери собранный чемодан, и начинали вести себя прилично. Особенно – как любила повторять Маргарет – если жена являлась их главным источником дохода. Порой я думаю: как сложились бы события, если бы у Эмили была другая соседка? Милая женщина средних лет, а не Нина, которая денно и нощно изобретала новые проказы.

В то утро Нина разыскала меня в конюшне. Я чистил щеткой холку Пельменю. О, старый добрый Пельмешек! Коротконогий и пузатый, как бочонок, с тонкой белой отметиной на лбу. На ногах у него были белые носочки, прямо как у чистокровного пегого мустанга. Кем он, впрочем, не являлся.

Да, родословная у Пельменя была незавидная, однако сам он всегда был истинным джентльменом – я в жизни не встречал коня воспитанней и добрей. Когда я только приехал в «Скачок в будущее», его звали Метеор, как окрестили еще в детстве, – то ли из-за характерной полоски на лбу, то ли из-за скорости, а может быть, из-за того и другого вместе. К моменту моего появления он уже с трудом обгонял черепаху, однако был миляга, и мы сразу подружились. Я назвал его Пельмешком отчасти потому, что матушка звала меня так же, когда я был толстощеким малышом. Скоро новое имя прижилось среди обитателей ранчо.

И вот я чесал бока любимчику Пельменю, как вдруг он начал беспокойно стричь ушами – подобно собаке, которая принюхивается и поднимает голову при появлении чужака. Я выглянул из-за крупа и увидел на другой стороне Нину – с запиской в одной руке и ключами от машины в другой. На ней было темно-серое элегантное платье и, разумеется, жемчужное ожерелье. Кобуры на этот раз не наблюдалось. Ну, скажу я вам, выглядела она на все сто! Волосы убраны в пучок – ни дать ни взять учительница из воскресной школы. Очень богатая учительница… Погодите, я понял, на кого она была похожа! Помните актрису, которая стала принцессой Монако? Грейс Келли – вот! Вылитая Грейс Келли! При условии, что ее вытянули на дыбе до роста Гэри Купера – он как раз женился на ее героине в фильме «Ровно в полдень». Вот вам еще один повод посмотреть!.. О чем это я? Да, Нинин официальный наряд – в самый раз для юридической конторы, где она и должна была находиться, по моим расчетам. А не торчать в конюшне с ключами от машины Эмили.

– Вот ты где! – воскликнула Нина. – Лично я и на Сэма согласилась бы, но Эмили уперлась. Хочет только тебя. Не понимаю – какая разница?

– Сэм выше на десять дюймов. И старше на десять лет. И блондин. А так – родная мать не отличит, – ответил я.

– Не важно, как ты выглядишь, важно – умеешь ли ты водить.

– Конечно, мэм. Я начал водить с одиннадцати!

– В прошлом году, значит…

Сама-то лет на пять старше!..

– Мне почти двадцать пять! – возмутился я.

Глупо: словно четырехлетний карапуз, который доказывает пятилетнему, что ему на самом деле уже четыре с половиной.

– А Макс и все остальные вернулись из города? – спросил я.

– Нет, – ответила Нина. – Мы приехали пораньше, на такси. Макс разрешил взять машину и ковбоя и смыться отсюда ненадолго, если обещаем вернуться к ужину.

– Рад служить, мэм, только не пойму – зачем вам ковбой понадобился? – спросил я, огибая круп, чтобы мы с Ниной были по одну сторону Пельменя. – Знаю, Эмили не очень любит водить. Но вы ведь водите?

Я старался не выдать, в какой дикий восторг меня привела перспектива оказаться за рулем «Пирс Эрроу». Тогда на «Пирс Эрроу» ездили только сливки общества. Президенты. Принцы. Джон Рокфеллер. Орвил Райт. Бейб Рут. Ну, вы понимаете.

– Я не умею, – сказала Нина.

– Вы летаете на самолете и не умеете водить?

– Чтобы водить, много ума не надо! – отрезала Нина. – Держи ключи!

Пельменю стало интересно, с кем это я разговариваю, и он слегка повернул голову. Нинино лицо смягчилось.

– Это же Метеор! – воскликнула она.

– Да, – ответил я. – Правда, теперь мы зовем его Пельмешком.

– Я знала его еще молодым, да и сама я была тогда почти ребенком…

Нина обхватила лошадиную морду и потерлась о нее носом.

– Здравствуй, дружище! – сказала она. – Как поживаешь, дорогой? И почему глупые ковбои обзывают тебя Пельмешком?

– При нынешней его скорости, – объяснил я, – «Метеор» звучит немного издевательски.

Нина отступила на шаг и окинула коня взглядом.

– Да, годы оставили след… Особенно в районе живота. Что ж, время никого не щадит. Он уже далеко не молод, как ни печально… Однако всегда останется моим любимчиком!

– Пельмень проживет еще много счастливых лет. Тьфу-тьфу, – постучал я по деревянной стене. – Он и мой любимчик тоже. – Потом я засунул ключи Эмили в карман и добавил: – Пусть он и растолстел с годами, все равно лучше всех остальных, вместе взятых.

– Надо же, – проговорила Нина, задумчиво меня разглядывая, – у тебя хороший вкус. Видимо, Эмили права, и ты умней, чем кажешься.

– Наверное, права, мэм, – ответил я и протянул руку: – Меня зовут Вард.

Вместо рукопожатия Нина вложила в мою ладонь записку. Я опять почувствовал себя по-дурацки и подумал: «Видимо, не умней».

– Ну и что же у вас стряслось? – спросил я, разворачивая сложенную бумажку.

– Эмили пошла на попятную! Храбрости хватило до входной двери адвокатской конторы. Даже зайти не смогла! Кто-то из теток нашептал ей, что раз она сомневается, то до сих пор любит Арчера. Как будто любовь что-то значит! Забивают людям головы голливудскими романтическими бреднями!

Я, собственно, именно этим и зарабатывал кусок хлеба – насаждением голливудских бредней. Маргарет потому меня и наняла, что я походил на киноактера, который играл благородного красавчика в ее любимом фильме – комедии Мэй Уэст «Она обошлась с ним нечестно». Кэри Гранта, верно!

– Смотри, Макс, как у него блестят глаза! – сказала про меня Маргарет в конце собеседования, пока я надевал и застегивал рубашку. –   Блеск в глазах у накачанного парня – большая редкость! И вообще большая редкость.

Когда прохожу мимо витрины зоомагазина, всякий раз вспоминаю Маргарет. У щенков тоже умильно блестят глазки, пока они до одури виляют хвостиками, словно говорят: «Купи меня! Не пожалеешь! Я не подведу!» А когда смотрю фильмы про гангстеров, например «Лицо со шрамом», «Враг общества» или «Белая горячка» – их часто показывают поздним сеансом, – всегда вспоминаю Макса.

– Ох и красивые костюмы! – восхищался он у витрин магазина «Маджестик» в Рино. – Надо же – создать целое произведение искусства, чтобы к концу фильма его изрешетили! Невольно задумаешься…

О чем он невольно задумывался, я, впрочем, не уточнял.

Записка от Макса гласила: «Сделай, что она скажет. Лучше сразу».

Глава четвертая

В амбаре стоял все еще накрытый брезентом «Пирс Эрроу», а Эмили не было.

– Мы договорились встретиться здесь! – воскликнула Нина. – Так и знала! Опять струсила!

– Я не струсила! – раздался резкий голос, который, без сомнения, принадлежал Эмили, однако он звучал приглушенно, словно из-под горы одеял. – Я здесь!

Нина сдернула брезент, и я понял, что допустил большую ошибку. Надо было закрыть окна и опустить крышу! Видно, я совсем потерял голову при виде мягкой обивки, изящных серебряных ручек, приборной доски из древесины с наплывами и руля под эбеновое дерево. В результате на заднем сиденье пестрая кошка кормила целый выводок новорожденных котят.

Кроме кошачьего семейства, в машине никого не было.

– Где ты? – прокричала Нина. – Ради бога, Эмили, вылезай! Надо торопиться!

Распахнулась дверь дилижанса, и появилась Эмили с потрепанным белым боа через плечо.

– Как ты могла подумать, что я струшу? – возмущенно спросила она. – Еще полчаса назад воспевала мою смелость!

Тут я заметил длинную царапину на левой щеке Эмили. До меня дошло – на плече у нее не боа, а огромный облезлый котяра, который объявил себя королем местного кошачьего населения.

– Не жарковато для меха? – спросила Нина.

– Для такого замурчательного в самый раз! – возразила Эмили и погладила кота по всей длине.

Кот громко затарахтел, словно в амбаре завели трактор. Эмили шмыгнула носом и потерла глаза.

– Знакомьтесь – мой новый друг! Он сцепился не на жизнь, а на смерть с серым котом, я их разняла. И залезла с ним внутрь, чтобы он немного успокоился. Он меня тоже успокаивал. Дружеское участие – это чудесно. К сожалению, у меня, кажется, на него аллергия. На кота, а не на участие.

– Это Горлодер, – сказал я, забрал хвостатое чудовище у Эмили и выставил его на улицу. – Он истошно воет, когда злится. И вообще по всякому поводу.

– Как я его понимаю! – воскликнула Эмили и чихнула.

Я протянул ей очередную бандану.

– Сокращенно – Горлик. Он, кстати, пользуется большой популярностью у дам. И кот, с которым он якобы дрался, скорее всего, кошка. А также он с большой вероятностью приходится отцом котятам, которых вы найдете на заднем сиденье вашего автомобиля.

Эмили перестала сморкаться в бандану.

– В машине котята?

– Смотрите сами! – сказал я и, пользуясь случаем, положил руку на спинку сиденья и украдкой погладил обивку большим пальцем.

На ощупь она напоминала свитер, который матушка подарила мне перед отправлением в колледж.

– Это кашемир? – спросил я.

Нина нетерпеливо топталась около дилижанса.

– «Это кашемир?» – передразнила она меня. – Тоже мне – ковбой!

Эмили не обратила на нее внимания.

– Да. Обивку выбирал Арчер – мой муж. Он обязательно хотел «Пирс Эрроу», ему понравился маленький лучник на капоте. И настоял, чтобы обивка была кашемировая. Я сказала: «Кожа более практичная». А он ответил: «Посмотрите, кто вдруг заговорил о практичности!»

– Мне очень жаль! Кошки всегда ищут темное место, чтобы окотиться…

– Ничего, – ответила Эмили. – Вернусь в Сан-Франциско – куплю другую.

Только и всего! Я вдруг осознал, как легко Эмили отнеслась к порче обивки. Я ожидал что-то вроде: «О нет! Только бы пятен не осталось!» или «Ну вот! Придется заново оббивать заднее сиденье». А тут вдруг «куплю другую». Я даже решил, что ослышался, и переспросил:

– Другую… что?

– Машину, – не моргнув глазом ответила она и позвала: – Нина, иди посмотри на котят! Какие же они милые!

– Я не любитель кошек, – буркнула Нина, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. – Эмили, пожалуйста, поторопись! Еще нужно переодеться!

Эмили опустила глаза на траурно-черный костюм для посещений адвокатов, теперь украшенный серебристой кошачьей шерстью.

– Зачем? Подумаешь, немного шерсти!

– Не шерсть! Платье! Нужны штаны! Скорей!

План побега был хорош, за исключением одного существенного изъяна – надо было уехать до приезда остальных, как говаривала одна наша гостья, любительница путать пословицы: «во что бы то ни пристало». Эмили с Ниной побежали переодеваться, а я занялся котятами. С кошкой Строфочкой (сокращенное от Котострофы) пришлось повоевать – она не давала переместить свое потомство.

Не было времени искать коробку, и на первое время я постелил попону в заднем ящике дилижанса и перенес туда парочку котят. Строфа не скрывала возмущения, однако я предусмотрительно надел перчатки, в которых мы натягивали колючую проволоку. Когда я вернулся за остальными, она уже сдалась и покинула поле боя. Это, конечно, облегчило задачу, но я забеспокоился. Когда новорожденных сразу забирают, мама-кошка иногда отказывается от них, и потом ей уже никак не докажешь, что она имеет к детям какое-то отношение. Выкармливать бедных брошенных малюток из пипетки рискованно, поскольку коровье молоко они не переваривают, а кошку доить затруднительно.

Однако опасения улетучились, когда я встретил Строфу по пути к дилижансу. Я совершал второй рейс, неся в каждой руке по котенку, а она тащила одного из отпрысков, ухватив его зубами за шкирку, обратно в «Пирс Эрроу». Сизифов труд – рот у нее был только один, а руки у меня две – перевес явно был на моей стороне.

Затем я услышал вдалеке гул мотора нашего минивэна, поскорей положил последние пушистые клубочки внутрь и подсунул под крышку ящика еще одну попону, оставив щель – достаточно широкую, чтобы кошка могла пролезть одна, но не с полным ртом котят.

Когда я подлетел к двери амбара, над горизонтом в конце дороги, ведущей к ранчо, показалось облачко пыли. Я прикрыл дверь и стал подглядывать в щель – что же будет дальше.

Как-то мама повезла меня – совсем маленького – по магазинам в Мемфис, уж не помню зачем. И в одном местечке мы наткнулись на кинетоскоп – даже в те времена устаревший и вытесненный живыми картинами. Впрочем, еще не полностью, раз хозяин магазина его купил и пока не выкинул. Опускаешь монетку в специальное отверстие сбоку, смотришь в видоискатель, крутишь ручку, и – о чудо! – специально для тебя показывают фильм. Говорят, в некоторых кинетоскопах попадались обнаженные женщины; увы, я ничего подобного не видел – и уж точно не в ту поездку с мамой. Мне показали двух котов на ринге – они прыгали на задних лапах (их поддерживали специальные упряжки) и дубасили друг друга маленькими боксерскими перчатками.

В то утро я подглядывал в щель за происходящим. События разворачивались следующим образом: в окне спальни «Койоты» показалась Нина и замахала рукой, подзывая Эмили. При виде быстро приближающегося микроавтобуса обе изобразили крайнее отчаяние, нырнули вниз и скрылись из виду за подоконником. Далее мы наблюдали каждый из своего укрытия, как Макс припарковал машину и вылез первым, чтобы открыть для прибывших из Рино дам двери – сначала правую, потом левую. Как только все дамы перекочевали под крышу террасы, Нина и Эмили привстали. Эмили собиралась что-то сказать, однако Нина приложила палец к ее губам и стала прислушиваться, склонив голову к окну.

Я, в отличие от них, видел со своего наблюдательного пункта, как Макс поспешил распахнуть перед дамами входную дверь, как они одна за другой прошествовали внутрь и дверь закрылась. Нина – этажом выше – услышала стук и предостерегающе подняла руку: «Подожди!» Я успел досчитать до десяти (как, должно быть, и Нина). Затем она подняла раму и вылезла в окно в своем летном облачении – штаны-галифе, белая блузка и высокие сапоги. Эмили последовала за ней. В похожем наряде, за исключением сапог. Она, разумеется, надела красные – чтобы защищаться от ядовитых тварей.

– Жаль, Порция меня не видит, – вздохнула бледная от ужаса Эмили.

Мы ждали в машине, пока Нина пошла за ключами. Я запарковался за ангаром, где стоял Нинин самолет, – там был узкий клочок тени. Мы не успели почистить заднее сиденье седана перед отъездом, поэтому уместились все втроем на переднем. Эмили сидела в серединке, отвернув от меня колени, чтобы я мог переключать передачи. Пока мы удирали на всех парах, подпрыгивая на кочках и разбрасывая гравий, Нина размахивала руками, как ребенок на аттракционе.

– Наконец-то мы вырвемся из унылого душного болота! – кричала она, подставляя ладони ветру. – Тебе понравится летать, Эмили! Послушай, солнце – поскольку это твой первый раз – будет недолго и не слишком высоко. Сегодня прокачу тебя бесплатно, но потом, подруга, будь добра выкладывать по доллару. И снаряжение тоже пока в подарок.

– Снаряжение? – насторожилась Эмили.

– Ну да – шлем и парашют.

– Зачем парашют?

– Если вдруг не понравится (что вряд ли), самый быстрый выход – через борт.

Эмили порывисто вздохнула:

– Выпрыгивать я точно не буду!

– Не зарекайся!

Потом Нина рассмеялась и потрясла Эмили за коленки.

– Я шучу, глупышка! Парашют на случай аварии. Напомни показать, как он открывается, прежде чем полетим.

Когда Нина вылезла, Эмили, вопреки моим ожиданиям, не сдвинулась на дальний край сиденья, а осталась рядом – я физически ощущал, как ее трясет.

– В этот раз доехали гораздо быстрей, – сказала она. – Я не успела решить…

– Да, дилижанс красивый, но медленный, – сказал я. – Знаете, необязательно летать, если не хотите.

– Хочу… Я сама попросила! Но сейчас… Уилл Роджерс не идет из головы.

Уилл Роджерс (если вы не знаете) был крайне знаменит до войны. Играл в водевилях, потом в кино. Писал заметки в газетах. В первые годы Депрессии его читали все – от мала до велика. Люблю его высказывание: «В жизни можно посмеяться над чем угодно. Если это случается не с тобой». Незадолго до того лета он погиб в авиакатастрофе вместе с пилотом по фамилии Пост.

– Вспомнил интересный факт об Уайли Посте!

– Уайли Пост? Кто это?

Значит, Эмили думала не о катастрофе? Тогда не надо бы наводить ее на эти мысли.

– Это… друг Уилла Роджерса…

– Погодите-ка, да-да, я просто забыла имя! Он был пилотом!

Вслед за именем Эмили вспомнила и остальную часть истории, так как радость на ее лице быстро сменилась тревогой.

– Интересный факт? Интересней, чем то, как он погиб и заодно погубил Уилла Роджерса?

– У него был один глаз, – промямлил я. – И он водил самолеты лучше, чем многие с обоими глазами.

– До поры до времени… – заметила Эмили.

– Вряд ли он упал из-за отсутствия глаза! Скорей всего – отказала техника. Такое сплошь и рядом случается, никто не застрахован!

– Человек с ключами от ангара, наверное, ушел обедать! Если Нина его не найдет, поедем домой!

– Хорошо, – сказал я.

Вот только согласится ли Нина? Есть еще масса вариантов. Например, разбить окно в офисе камнем и перерыть стол в поисках ключа. Или взломать замок с помощью шпильки. Или снести выстрелом – раз уж есть кобура на поясе и пули в кармане. Вряд ли Нина поедет домой только потому, что человек с ключами от ангара ушел обедать.

Эмили обеими руками держалась за ручник – наверное, чтобы не сползти на пол и не забиться под сиденье.

– Я боюсь высоты, – проговорила она, крепко зажмурившись. – Даже когда просто смотрю вниз с лестницы, голова кружится…

– Зачем же вы тогда просили Нину вас прокатить? – удивился я.

– Чтобы доказать Порции, что я не «скучная», как она говорит! – призналась Эмили, приоткрыв глаза и доверчиво глядя на меня. – Если бы я вдруг начала летать на самолетах, она наверняка удивилась бы. А это моя самая заветная мечта!

– Удивить тринадцатилетнего ребенка?

– Не просто ребенка! Дочь! Я бы даже согласилась умереть, чтобы она удивилась. Развлеките меня, пожалуйста, пока Нина не вернется!

– Слепота на один глаз меняет пространственное мышление, – начал развлекать я. – Вы когда-нибудь смотрели на фотографию через стереоскоп?

– Стереоскоп? – повторила Эмили тихо.

– Деревянная штуковина на длинной палке с двумя окулярами, туда вставляют две фотографии одного объекта.

– У мамы был.

– Знаете, как он работает?

Она помотала головой.

– Фотографии сделаны под разными углами – как видят правый и левый глаз по отдельности. А вместе получается объемная картинка. Так устроен мозг. И когда одного глаза не хватает, у человека отсутствует часть картинки, и ему труднее оценивать расстояния. Нет пространственного мышления.

Довольно продолжительное время спустя Эмили заставила меня повторить рассказ для Нины. Как только я закончил лекцию, Нина заявила:

– Слушай, Эм! У тебя глаза расположены далеко друг от друга, ты, по идее, должна видеть вещи со всех сторон! Ну как персонажи комиксов с рентгеновским зрением. Например, какого цвета у меня сегодня белье?

– На тебе вообще сегодня нет белья! – не моргнув ответила Эмили.

Нина радостно захлопала в ладоши:

– Неплохая сценка для водевиля. Давай создадим бродячую труппу! А Варда наймем водителем фургона!

Тогда, у аэродрома, пока мы ждали известий от Нины, Эмили закрыла оба глаза, потом приоткрыла ближайший ко мне. Некоторое время изучала меня, затем промолвила:

– Изображение не становится плоским, а голова болит.

Она выпрямилась и открыла оба глаза.

– Хотя я, кажется, понимаю про разные углы… Надо найти мамин стереоскоп. У нее была целая коробка фотографий землетрясения в Сан-Франциско. Странно, что она их хранила…

– Вы выжили в землетрясении?

– Да. Мне было три года, я почти ничего не помню. Хотя иногда кажется, что помню, потому что часто рассматривала эти фотографии в детстве. Мама говорила – все к лучшему: землетрясение разрушило множество ужасных трущоб.