Текст книги "Будь со мной честен"

Часть вторая
Приключения начинаются

5

Проведя под домашним арестом бо́льшую часть июня, я решила, что нам с Фрэнком пора совершить побег, и однажды положила на поднос с ланчем записку:

«Можно взять ключи от машины?»

За это время мы с мальчиком несколько раз залезали в «Мерседес» и смотрели фильмы на моем ноутбуке, притворяясь, что путешествуем. С тех пор как я приехала, автомобилем ни разу не пользовались, не считая того, что он служил сценой для наших воображаемых приключений. По грязи, собравшейся на стеклах, и опавшим листьям под колесами видно было, что «Мерседес» давным-давно стоит на приколе.

– Эта штука вообще ездит? – спросила я у Фрэнка.

– Да, только не сама, в отличие от самоиграющего рояля. Я бы первым поддержал такую технологию, только боюсь, что, если у нас будет самоходный автомобиль, мама не купит мне лошадь.

Мими вышла из кабинета, когда мы с Фрэнком лакомились послеобеденным печеньем. Фрэнк вскочил с места, перевернув стул, и бросился матери на грудь, чуть не сбив ее с ног.

– Осторожнее, Фрэнк, – сказала она. – Где ты взял изоленту?

В то утро Фрэнк надел свой парадный смокинг и безупречные утренние брюки, а над бровями и верхней губой приклеил кусочки черной изоленты на манер знаменитого комика Граучо Маркса.

– Какую? – спросил он.

– Черную. Я ведь ее спрятала, чтобы ты не вздумал еще раз приклеить над бровями. Помнишь, как больно было отдирать?

– А, черную? Могу отдать, если нужно.

Он начал осторожно отрывать полоску над губой.

– Куда ты собралась ехать, Пенни? – спросила Мими.

– Элис, – машинально произнесла я, как говорят «будьте здоровы», если кто-то чихает. – Никуда конкретно. Просто подумала, что Фрэнку надо развеяться. Может, на детскую площадку, где он поиграет с детьми и…

– Нет! – в один голос закричали Фрэнк и Мими.

Наверное, мой ошеломленный вид заставил Мими поспешно объяснить:

– Фрэнк не любит ждать очереди, чтобы покататься на качелях.

– Конечно, ждать своей очереди – не самое веселое дело на свете, – сказала я Фрэнку, – просто иногда в жизни приходится чем-то жертвовать, если хочешь дружить с другими детьми.

– Когда меня заставляют ждать в очереди, мне приходится биться головой о железный столб, – сказал Фрэнк. – И я не хочу дружить с детьми. Нет уж, увольте.

Мими устало закатила глаза, и я поняла, что они это уже проходили, причем не раз.

– Тогда можно просто покататься по городу. Почувствовать прохладный ветерок на лице. Подышать соленым морским воздухом. Мне ведь все равно придется возить его в школу осенью, так что надо привыкать.

– Я хочу почувствовать прохладный ветерок на лице, – сказал Фрэнк и ускакал по коридору, отрывая на ходу брови.

– Даже не знаю, – сказала мне Мими. – Ты в чужом городе, вы заблудитесь.

– Не заблудимся. Вон там, внизу, пляж.

– Там, внизу, вся Долина.

Я уловила в ее голосе тревогу.

– Ничего, – не отступала я, – у меня в телефоне есть ГПС.

Она безучастно смотрела на меня.

– Глобальная позиционирующая система… – начала объяснять я.

– Я в курсе, что такое ГПС, – перебила меня Мими. – Просто я думаю. Ты и вообразить себе не можешь, как трудно с Фрэнком в городе.

– Я в одиночку возила двадцать пять третьеклассников в Бруклинский зоопарк и, как видите, жива. Я не боюсь.

Мими задумчиво провела рукой по губам. Я заметила, что у нее изгрызены все ногти.

– Раньше мы с Фрэнком постоянно придумывали себе приключения, – сказала наконец она. – Ты не представляешь, каким чудесным малышом он был. Я боялась, что его могут украсть, и серьезно подумывала нанять телохранителя. Не наняла, потому что Ксандер тогда проводил с нами больше времени.

– Ксандер? Кто это? – спросила я.

– Педиатр Фрэнка откуда-то пронюхала о моих опасениях, что его могут похитить, и дала мне визитную карточку психиатра, который занимается тревожными расстройствами, – продолжала она, точно не услышав вопроса. – Представляешь? Как будто я сумасшедшая! Я поняла, что эта женщина не увлекается литературой. Она даже не читала мою книгу. Слишком занята спасением жизней.

– Я тоже не читала вашу книгу, – соврала я, сама не понимая, что на меня нашло.

Она смотрела на меня, наверное, целую минуту и наконец сказала:

– А тебе не приходило в голову сделать это, перед тем как согласиться работать в моем доме?

– Мало того, что я путаюсь под ногами, так еще и в голову к вам залезть?

Господи, хоть бы она не додумалась заглянуть в мою прикроватную тумбочку, – мысленно взмолилась я. – Иначе неминуемо увидит потрепанную книгу с загнутыми уголками, которую я купила в аэропорту и прочла два раза подряд, пока летела в Лос-Анджелес, да и здесь открывала по вечерам, когда не спалось после заметок для мистера Варгаса.

Выражение лица Мими, которая никогда не баловала меня своим вниманием, напомнило мне сейчас мамино в детстве, когда я представала перед ней в пижаме, делая вид, что помылась, хотя на самом деле просто включала воду и делала модельное лицо перед зеркалом, пока не пройдет достаточно времени, чтобы она поверила. Мими точно меня раскусила. Мама всегда знала.

– В жизни не слышала большей глупости, – сказала наконец Мими.

– Я изучала бухгалтерию, – пожала плечами я, – и не слишком люблю читать.

– Не верю. Айзек не нанял бы помощницу, которая не читает книг.

– Я разбираюсь в компьютерах.

– Ну конечно, в наше время это самое главное, да? – фыркнула она, а я вдруг поняла, что в ее голосе звучит не злость, а удовлетворение.

– Ключи от машины на крючке у двери. Как только Фрэнк кого-то укусит, начнет биться головой или вырывать себе волосы, вези его домой.

Она подошла к столу и долго царапала что-то на листке из блокнота, сердито хмурясь. Закончив, она протянула мне листочек.

– Захвати с собой.

Она написала телефон загородного дома доктора Абрамс, номера и фамилии врачей из двух отделений «Скорой помощи» и педиатра – той самой, которая не любит читать.

– Фрэнк плохо плавает, – напутствовала она меня. – Если поедете на пляж, не выходите из машины.

В довершение ко всему Мими бросила на стол свой мобильный.

– Возьми на всякий случай, вдруг потеряешь листочек. Там все номера.

– Я никогда ничего не теряю, – заявила я. – Вдруг вам надо будет кому-то позвонить?

– Мне некому звонить. Бери.

Когда я дошла до середины коридора, она крикнула мне вслед:

– Спасибо, Элис!

Не Пенни, а Элис.

Отодрав от бровей изоленту, Фрэнк решил еще разок заглянуть в гардероб, чтобы найти более подходящий для послеобеденной автопрогулки костюм. Его выбор пал на белый полотняный пыльник, светлые брюки и белую же рубашку. Ансамбль дополняли кожаный авиаторский шлем с очками, яркий шелковый шарф и старомодный бинокль на шее. Пластмассовое мачете он засунул за пояс, а пробковый шлем – под мышку.

– А ты почему не одета? – спросил он у меня.

– Я одета, что тебя не устраивает?

Я думала, что футболка, свободные шорты-бермуды и легкие теннисные туфли – вполне подходящий наряд для солнечного дня в Южной Калифорнии.

– Все не устраивает! – заявил Фрэнк. – Я знаю, что тебе нужно. Клетка. Позволь, я принесу тебе свой клетчатый галстук.

– Не надо, – отказалась я. – Не люблю клетку.

– Как можно не любить клетку? – воскликнул Фрэнк и пустился в длительный экскурс о важности клетки, которая служила знаком отличия кланов в Великобритании с древних времен и до наших дней. Лекция плавно переросла в историю эволюции полосатого галстука, служившего первоначально средством различия университетских команд по гребле. Фрэнк остановился, чтобы перевести дыхание, и я застонала, поняв, что это надолго.

– Заводите моторы, господа! – взревел Фрэнк, услышав мой стон, и, выдернув из-за пояса мачете, бросился к пикапу. В левой руке он держал перед собой шлем, игравший роль щита, а правой размахивал мачете.

Я удивилась и обрадовалась, что Фрэнк с таким энтузиазмом поддержал мое начинание, только «Мерседес» почему-то не заводился.

– В чем дело? – спросила я, ни к кому не обращаясь.

– Аккумулятор сел, – ответил юный всезнайка. – Если на автомобиле долго не ездить, нужно отсоединить провода, чтобы не уходил заряд. Мама не разрешила мне произвести необходимую процедуру. Она сказала, что отсоединение проводов равносильно капитуляции. И что я испачкаю рубашку.

– В каком смысле капитуляции?

– В смысле отказа водить машину.

– А она вообще на ней ездит?

– Бывает, что и месяцами за руль не садится. Водить машину – само по себе не такое уж приятное занятие, а когда доедешь в нужную точку, надо еще найти место для парковки. И не дай тебе господь поставить свою машину в многоэтажный паркинг: велика вероятность, что ты никогда больше ее не увидишь. А если повезет и ты все-таки найдешь машину, то окажется, что ты потеряла дурацкий талончик. И все. Ты обречена. Лучше бы осталась дома. Так говорит мама.

– И что, вы по несколько месяцев никуда не ездите? – спросила я.

– Ну почему, ездим. На такси.

Прошла целая вечность – во всяком случае, Фрэнк успел прочитать мне утомительную лекцию о принципах работы двигателей внутреннего сгорания, плавно перешедшую в объяснение двигателя Николы Теслы, основанного на принципе переменного тока, который, как вам известно, произвел революцию в переносе электричества на длинные расстояния, к большому сожалению заклятого врага Теслы Томаса Эдисона, приверженца постоянного тока. Наконец у ворот появился автомеханик из ближайшего гаража с переносным зарядным устройством, призванным вернуть к жизни наш двигатель.

– Не останавливайте ваш автомобиль и не глушите двигатель как минимум полчаса, – предупредил меня механик, устранив неисправность.

– Это не мой автомобиль, – сказала я, расписываясь в блокноте. – Да вы не волнуйтесь, мы не остановимся до самого Белиза.

Механик вытаращил глаза.

– А парнишка… тоже не ваш? – спросил он, кивая на Фрэнка.

– Нет, я всего лишь шофер.

– Веселая вы девушка, – сказал он. – Приятного пребывания в Белизе. Не забудьте крем от загара.

Когда за ним хлопнула калитка, Фрэнк решил высказаться.

– По-моему, маме не понравится, если ты увезешь меня в Белиз.

– Я пошутила.

– Твои шутки не смешные. Ты можешь как-нибудь предупреждать, что собираешься пошутить? Например, говорить «тук-тук».

– Прекрасная мысль, – сказала я. – Слушай, Фрэнк, я хотела отвезти тебя в музей, только уже поздновато, так что предлагаю прокатиться вдоль пляжа. Купаться не будем, ладно?

– Я и не хочу. Спасатели говорят, что я плаваю, как будто тону. Не понимаю, какое им дело, раз я не тону.

Он протянул мне пробковый шлем.

– Это тебе, Элис. Сэр Говард Картер, обнаруживший гробницу Тутанхамона в Долине Царей, не пользовался солнцезащитным кремом.

Я сочла этот незначительный жест гигантским прыжком вперед – семейство Бэннинг готово принять меня в свои ряды!

– Спасибо, Фрэнк, – сказала я. – Очень мило с твоей стороны. Только давай оставим мачете дома, ладно?

Ни на секунду не задумавшись, мальчик швырнул мачете в небо. Я съежилась и прикрыла голову руками: хоть и знала, что нож пластмассовый, на вид он казался тяжелым. Удивившись, что оружие так и не вернулось на землю, я задрала голову. Неужели Фрэнк запустил его на орбиту? Мачете застряло в ветвях дерева. Я впервые заметила, что там, в гуще листьев, скрывается множество разных предметов. Пара детских кроссовок, связанных шнурками, – никогда не видела Фрэнка в спортивной обуви, – обруч, теннисная ракетка, скакалка.

– Нужно как-нибудь взять лестницу и достать все эти вещи, – предложила я.

– Нет, – сказал Фрэнк. – Это арт-объект. Мы с мамой иногда беремся за руки и смотрим на него вместе. Нам нравится его спонтанная природа.

Выехав из ворот особняка, мы взяли курс на юг, на бульвар Сансет, затем повернули на запад и проехали через роскошные районы с тюдоровскими особняками, псевдоитальянскими палаццо и фальшивыми нормандскими фермами, спрятанными за пальмовыми и апельсиновыми рощами, обширными газонами и розовыми садами.

Порой из-за высокой стены выглядывали только будка охранников да сторожевая башня. На фасадах многих особняков красовались надписи «Продается». Мне не хватало воображения, чтобы представить человека, которому по средствам хоть один из этих дворцов. А продавалось штук десять, если не больше.

Добравшись до Тихоокеанского шоссе, мы повернули налево – если верить телефону, направо уходила дорога в Малибу, и вновь двинулись в сторону центральной части Лос-Анджелеса. Справа виднелась широкая пляжная зона, где мелькали пестрые стайки велосипедистов и любителей катания на роликовых коньках. Совсем недалеко от дороги были натянуты волейбольные сетки. Ближе к воде, на белом песке, виднелись разноцветные зонтики от солнца и синие будки спасателей. Меня удивило, что вода выглядит серой и холодной. Я никогда так близко не видела Тихого океана и ожидала, что вода будет бирюзовой и прозрачной, как на детском рисунке тропического рая.

В боковое зеркало я видела, что сидящий сзади Фрэнк не проявляет никакого интереса к пляжу. Он высунул голову и руки в открытое окно, блаженно прикрыв глаза. Шелковый шарф развевался на ветру.

– Поосторожнее с шарфом, – крикнула я.

– Айседора Дункан безвременно скончалась во Франции четырнадцатого сентября тысяча девятьсот двадцать седьмого года. Шарф танцовщицы попал в колесо кабриолета, в котором она ехала, – выдал Фрэнк.

– Грустная история, правда?

– Да уж, веселого мало.

– Поэтому следи за шарфом.

Фрэнк заправил шарф под воротник и поднял стекло.

Некоторое время мы ехали молча. Впереди показались пирс Санта-Моника и миниатюрный парк развлечений, укомплектованный колесом обозрения и американскими горками, ярко выделявшимися на фоне неба.

– Знаешь, что было бы здорово? – нарушил молчание Фрэнк.

– Выкладывай, – сказала я, думая, что он намекает на аттракционы.

– Что выкладывать? – недоуменно переспросил он.

– Ничего. Скажи, что ты хотел.

– Найти тот маленький аэродром, откуда взлетают старинные самолеты. Это где-то поблизости, только я ездил туда еще совсем юным.

– А теперь ты просто антиквариат, – сыронизировала я.

– Я не антиквариат, – сказал он. – Антиквариатом считаются вещи, которым более пятидесяти лет. А те, которым от тридцати до пятидесяти, называются винтажными. Мне еще и до винтажных далеко, не то что тебе.

– Спасибо. А как называются такие, как ты?

– Я – ребенок. А вот мама уже антиквариат.

– Давай не будем ей этого говорить.

– Почему? Ведь это правда.

– В некоторых случаях правду говорить невежливо. Если чувствуешь, что сказанная тобой правда может обидеть собеседника, то лучше промолчи. Кстати, именно это имела в виду твоя мама, говоря о такте. Человек, у которого он есть, умеет держать свои мысли при себе.

Мальчик ничего не ответил. Бросив взгляд в зеркало, я поняла, что Фрэнк расстроен. Его лицо, как обычно, оставалось бесстрастным. Смену настроения выдавали только плечи, подскочившие до самых ушей. После этого он мог окаменеть и замолчать надолго.

– Так что, поищем твой аэродром? – предложила я.

– Я бы очень хотел увидеть его вновь, – сказал Фрэнк.

Я сразу же съехала на обочину и сверилась с телефоном. Когда мы остановились на парковке возле летного поля, Фрэнк перелез вперед и стал рассматривать самолетики через ветровое стекло. Из машины нас выманил ярко-желтый биплан, который несколько раз взлетал и вновь возвращался на землю. Фрэнк вышел первым. Он стоял с авиаторскими очками на голове и прижимал к глазам бинокль, наблюдая за летящим самолетом, пока тот не исчез за горизонтом.

Пальто и шарф мальчика развевались на ветру, и маленькая фигурка показалась мне настолько трогательной, что я вышла сфотографировать его на телефон.

Мне пришло в голову, что надо снять его и для Мими. Я вытащила из кармана ее телефон, сделала снимок, а потом… потом я сделала нечто невообразимое: открыла и пролистала список контактов. Мной руководил необъяснимый импульс, который заставляет некоторых людей заглядывать в медицинский шкафчик, пользуясь удобствами в чужом доме. Я всегда считала, что не способна на такую низость, и вот мои глаза шарят по списку. Врачи, «Скорая помощь», несколько больниц…

Интересно, она дала мне свой настоящий телефон или тот, что получила в подарок за годовую подписку на еженедельное приложение «Как избежать несчастного случая»? Где все ее Дианы и Эдварды, Стивены и Шейлы, те люди, которых мы носим в кармане на случай, если очень нужно поговорить с кем-то, пока стоишь в очереди за кошачьим кормом? А может, она удалила имена друзей, предполагая, что я начну рыться в телефоне, хотя я и сама этого от себя не ожидала?

Я прокрутила весь список, говоря себе, что в конце должно быть имя мистера Варгаса. Он доверял мне и считал единственным человеком, которого можно отправить к М. М. Бэннинг.

Есть! Айзек Варгас. И еще одно имя, которое я уже слышала. Ксандер.

– Что ты делаешь? – спросил Фрэнк, внезапно материализовавшись у меня под локтем.

От неожиданности я выронила телефон.

– Ничего. Просто фотографировала тебя для мамы. Смотри.

Быстро подняв телефон и выйдя из списка, я показала ему снимок, чувствуя громадное облегчение.

Фрэнк долго рассматривал фото и наконец сказал:

– Я тут похож на Маленького принца. Мы с мамой вместе смотрели картинки в этой книге, когда я был маленьким.

– Потому и похож, – сказала я.

Я открыла эту закономерность, работая в детском саду. В дни, когда дети приносили в садик свои любимые книги, в каждом из малышей легко было узнать Пеппи Длинныйчулок, Питера Пэна или Винни-Пуха. Я вывела из этого теорию, что сказка на ночь определяет судьбу. Вот и еще одно подтверждение: маленький стиляга Фрэнк, склонный к перепадам настроения и нелогичным умозаключениям любитель шелковых шарфов и галстуков, явно прилетевший в наш мир с незнакомой маленькой и эксцентричной планеты.

А я, разумеется, шпионка Гарриет, не расстающаяся с блокнотом.

6

Вернувшись в машину, мы решили для полноты ощущений прокатиться по скоростной автостраде и взяли курс на скопление зубчатых башен в центральной части города. Вдалеке виднелись горы, напоминающие картонную декорацию.

Движение по шоссе трудно было назвать ездой в полном смысле слова. Это больше походило на поиски места для парковки перед открытием «Валмарта» на Семьдесят второй улице в Омахе в первый день распродаж после Дня благодарения. Машины двигались так медленно и плотно друг к другу, точно в Лос-Анджелес съехались все автомобилисты мира.

– Зимой в нашем регионе не очень холодно, и все же вон та гора вдалеке покрыта снегом, – сказал Фрэнк, наклоняясь вперед между сиденьями и тыча указательным пальцем вперед.

– Поразительно. Только знаешь, Фрэнк, джентльмены не указывают пальцами. Хотя, пожалуй, на горы можно. У гор ведь нет чувств, как у людей.

– Нельзя указывать на людей? А как же ты найдешь их глазами?

– Придумай что-нибудь. Тебе же неприятно, когда на тебя показывают пальцем и пристально смотрят, правда?

– Да, это уж точно. Знаю по личному опыту.

– А ты когда-нибудь бывал там, наверху? Играл в снегу? – спросила я.

– На горе? Нет. А снег видел в школе. Перед зимними каникулами его привозят оттуда на грузовиках и рассыпают по детской площадке для Зимнего фестиваля. Так гораздо удобнее.

Подумать только, а я еще удивлялась, что им доставляют питьевую воду!

– Интересно, – сказала я. – У нас в Омахе снег появляется обычным путем. Падает с неба.

– А в Лос-Анджелесе, когда горят леса, с неба падает пепел. Похоже на снег. И на хлопья для картофельного пюре, которыми заменяют снег в кино. Прошлым летом, во время огромного пожара, совсем не было ветра, и облако дыма, похожее на гигантский гриб, висело над горизонтом целую неделю.

– Как от атомной бомбы? Ужасно, да?

– Точно. Только ничего ужасного. Это было в Долине.

Фрэнк сказал это с таким видом, точно Долина находится не в паре съездов с магистрали, а на другой планете.

– А знаешь, о чем больше всего сожалел Эйнштейн? Надеюсь, ты знакома с Эйнштейном?

– Который вывел формулу E = mc²? Его все знают.

– Правда?

– Ну, я не имею в виду лично. Он ведь уже умер.

– Да, пятнадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят пятого года. Эйнштейн сожалел, что в тысяча девятьсот тридцать седьмом году подписал письмо ученого по имени Лео Силард, адресованное Франклину Рузвельту, в котором тот предупреждал политика об опасности изобретения нацистами ядерной бомбы, которое многие связывали со знаменитым уравнением Эйнштейна. Такая бомба могла привести к беспрецедентному кровопролитию. Убежденный пацифист Эйнштейн считал, что письмо, написанное Силардом, тоже связывает его с легендарным Манхэттенским проектом…

– В рамках которого ученые пытались придумать более доступное жилье в Нью-Йорке? – перебила я.

– Не понимаю, о чем ты, – растерянно произнес Фрэнк, явно выбитый из колеи.

Опять я пошутила без предупреждения!

– Тук-тук. Продолжай.

– Манхэттенским проектом, который привел к изобретению американскими учеными атомных бомб, сброшенных в конце Второй мировой войны на Хиросиму и Нагасаки. А ты знала, что самолет «Энола Гэй», который сбросил первую атомную бомбу, был построен в Омахе в тысяча девятьсот сорок пятом году?

– Нет, не знала, – сказала я. – Фрэнк, ты, наверное, любишь школу. Ты знаешь больше, чем все знакомые мне взрослые.

– Другие дети говорят, что я умственно отсталый.

– Ты же говорил, они считают тебя сумасшедшим.

– И это тоже.

– Может, их просто бесит, что ты умный и получаешь хорошие оценки. Дети порой такие глупые. Зато тебя любят учителя, правда?

– Знаешь, что говорит мама? Учителя терпеть не могут, когда их исправляют.

Час от часу не легче!

– Надеюсь, ты этого не делаешь?

– Только если они делают фактические ошибки.

Я посмотрела в зеркало. Фрэнк не втянул голову в плечи, хотя надел очки.

– Уинстон Черчилль провалил экзамены за шестой класс, – добавил он.

– Неужели?

– Да. Великий архитектор Фрэнк Ллойд Райт не окончил среднюю школу. Равно как и Кэгни, Гершвин, знаменитый фотограф Энсел Адамс и Ирвинг Берлин. А Чарли Чаплин и Ноэл Кауард – даже начальную.

– Ты точно знаешь?

– У мамы в прикроватной тумбочке лежит список. Если не веришь, загляни туда на досуге.

– Я тебе верю.

– Поехали домой.

– Да, капитан, – сказала я и на ближайшей развязке свернула с магистрали.

До конца поездки никто из нас не проронил больше ни слова. Мельком глянув в зеркало, я увидела, что Фрэнк спит, как младенец, очки-авиаторы висят на шее, а щека прижата к стеклу.

Подъехав к дому, я услышала через открытое окно барабанную дробь пишущей машинки. Не успела я заглушить двигатель, как Фрэнк выскочил из машины и понесся к дому, точно электрический кролик, преследуемый настоящими гончими. Я нашла его под дверью Мими. Он сидел на корточках, раскачиваясь в кресле, невидимом обычным землянам вроде меня.

– Что с тобой? – прошептала я.

– Просто хочу посидеть с ней немножко.

Я его понимала. Все бы отдала за возможность посидеть вот так со своей мамой.

– Ну, хорошо. Только не мешай ей работать, ладно?

Он кивнул, и я ему поверила. Пройдя на кухню, я вытащила из кармана обжигавший руки мобильный Мими и бросила на стол – пусть забирает. Достав из другого кармана список врачей и больниц, забила в свой телефон. После этого разобрала почту, захваченную на входе, то есть отсортировала рекламные буклеты от счетов. В почтовом ящике почти никогда не бывало ничего другого. Изредка попадались письма от фанатов, которые можно было узнать по адресу, написанному от руки, и маркам. Хуже, если марок на измятом послании не было. Это означало, что его просунул в щель почтового ящика сам поклонник. Каждый раз, когда я протягивала Мими кусочки чьего-нибудь сердца, заключенные в конверт, она выбрасывала их, не читая.

Сегодня почта порадовала нас открыткой с изображением несуразной хижины, заваленной плюшевыми игрушками – из тех, что выигрываешь на ярмарке и потом таскаешь за собой весь день, не зная, как избавиться. Я перевернула открытку, приняв ее за дурацкую рекламу строительной компании или невероятно грустного детского сада, и обнаружила, что она адресована Фрэнку. Я не собиралась читать, просто слова, написанные крупными буквами, невольно бросались в глаза.

«Рядом с Солт-Лейк-Сити. Ксандер».

Опять таинственный Ксандер. Я положила открытку надписью вниз рядом с телефоном Мими и начала резать базилик для томатного соуса. Плеснув в сотейник оливкового масла, добавила раздавленный чеснок и томаты черри. Когда я отцеживала спагетти, в кухню вошел Фрэнк.

– Я проголодался.

– Как раз вовремя, – сказала я, ставя перед ним тарелку с едой.

– Можно мне поесть на диване?

– Нет. Ни один уважающий себя джентльмен не станет есть на диване.

– Почему?

– Потому что человечество не зря изобрело столы, позволяющие спасти прекрасные брюки от ужасных пятен. А заодно и диваны.

– Разумно, – признал Фрэнк и сменил тему.

– Она никогда оттуда не выйдет?

– Выйдет. Ей же надо поесть. Смотри, тебе пришла открытка.

Фрэнк увлеченно гонял вилкой помидор по велодрому тарелки и не обратил внимания на мои слова. Когда он доел, я подвинула к нему открытку.

– Смотри, мне пришла открытка, – сказал он.

– Ух ты, здорово! От кого?

– От Ксандера. Он вернулся на нашу сторону континентального водораздела.

– Кто такой Ксандер? – как можно более непринужденно спросила я.

– Мой учитель музыки. Когда он здесь.

– Вот как? А давно ты занимаешься музыкой?

– С раннего детства, только нерегулярно.

– Никогда не слышала, чтобы ты играл.

– Я не очень люблю играть, больше слушать.

– А зачем тогда учишься?

– Мама говорит, что талант нужно развивать. Кроме того, Ксандер мой друг. Он приходил к нам играть на рояле еще до моего рождения. Сначала учил маму. Она говорит, что ничего не получилось, потому что она слишком старая для учебы. И все же Ксандер ей нравится, а ему нравится наш рояль, и мама дала ему ключ от дома, чтобы тот играл, когда захочет.

Я отвернулась к раковине, чтобы Фрэнк не увидел выражения моего лица. Не то чтобы он был знатоком человеческих эмоций, просто я стыдилась показать свое нездоровое любопытство кому-то более разумному, чем испачканная жиром сковорода.

– Так он здесь живет?

– Иногда, когда приезжает в город. Ксандер зарабатывает на жизнь уроками игры на фортепиано. А еще играет в ресторанах и модных универмагах и получает много денег. А потом путешествует, пока они не закончатся. У меня в галерее есть ретроспектива его открыток. Хочешь посмотреть?

Как усердная домработница, собственноручно и неоднократно пропылесосившая каждый дюйм вверенной территории, за исключением запретного кабинета Мими, я недоумевала, где же он прячет свою галерею. Фрэнк провел меня через раздвижную дверь, пронесся мимо инсталляции на дереве и затормозил перед гаражом.

Я видела его тысячу раз, и все же как-то не задавалась вопросом, почему туда не ставят машину. Гараж прилегал к каменной стене, черепичная крыша в тени огромного эвкалипта поросла мхом, а стены, в отличие от дома, были полностью каменными. «Практично, – подумала я, – не выставлять же на всеобщее обозрение хлам, который обычно хранят в гаражах».

Фрэнк одной рукой толкнул дверь вверх и отвесил поклон, точно Аладдин, приглашая меня в пещеру с сокровищами. Изнутри гараж не напоминал ни пещеру, ни свалку. Он столь разительно отличался от дома, что у меня перехватило дыхание. Выбеленные дощатые стены с декоративными балками, на заднем плане большое окно до самого потолка, представляющего собой одновременно пол чердака, который занимал бо́льшую часть пространства.

Через стеклянные люки по обе стороны остроконечной крыши лился дополнительный свет. Бетонный пол, должно быть, покрытый специальным лаком, сиял, точно мраморный. На нем не было маслянистых пятен или выцветших напоминаний об утечке жидкости из радиатора. А самая большая странность заключалась в том, что весь первый этаж был девственно пуст – ни старых велосипедов, ни запылившихся детских игрушек, ни ржавых инструментов или старых оконных рам. Не было даже граблей и садового шланга. Я в жизни не видела такого безукоризненно чистого гаража. Да еще такого огромного. В нем запросто поместилась бы дюжина тракторов.

– Как здесь красиво и чисто, – сказала я. – Хоть ешь с пола.

– А джентльменам разве можно?

– Нет, джентльменам нельзя. Я образно выразилась. Так говорится, когда пол действительно чистый. Обычно гаражи напоминают кладовку Дагвуда Бамстеда: стоит открыть дверь, и тебе на голову падает всякий хлам.

– У Фиббера Макджи тоже был такой шкаф, – просиял Фрэнк, – и создателям радиопередачи пришлось отражать этот беспорядок с помощью звуковых средств[1]1
  Фиббер Макджи – персонаж юмористической радиопрограммы сороковых годов «Фиббер Макджи и Молли». Всякий раз, как он открывал свой встроенный шкаф, оттуда все вываливалось со страшным грохотом. (Прим. перев.)


[Закрыть]. В отличие от меня, мама – не архивариус, она не любит хранить вещи. По ее словам, чем больше у тебя вещей, тем больше ты теряешь. Если мама чем-то не пользуется, то не успеешь и глазом моргнуть, как она это выбросит. Пойдем, галерея наверху.

Фрэнк вскарабкался до середины небольшой деревянной лестницы, толкнул дверцу люка и пролез в него, после чего высунул голову в люк, наблюдая за мной.

– Осторожнее, – предупредил он. – С этой лестницы уже упала одна старушка. А она стояла ниже, чем ты сейчас.

– Какая старушка?

– У которой мама купила дом. Она построила его в молодости. Гараж продавался вместе со старым домом, старушке не разрешили строить новый, и она не стала сносить этот, а превратила его в художественную мастерскую.

Поднявшись наверх, я поняла, что бывшая хозяйка дома была художником-любителем, потому что имела все, о чем только может мечтать, но редко позволяет себе настоящий художник. Свет и пространство, широкие шкафы с ящиками для хранения рисунков, стеллажи у стен, куда можно повесить полотна и мольберт. Раковина для мытья кисточек и столешница вдоль стены, а внизу тоже ящики. Пара ярко-желтых стульев с прямыми спинками, и такой же желтый стол, который непонятно как сюда подняли, и такого же цвета диван с журнальным столиком.

– Смесь дома мечты Барби и «Спальни в Арле» Ван Гога, – сказала я.

– Да, – согласился Фрэнк. – Или кто-то попал на распродажу желтой краски. Смотри, здесь есть ванная.

Он открыл дверь и показал мне маленький санузел. Медная ванна размером с чайную чашку, крошечный умывальник – с кофейную, а над старинным унитазом висит бачок с цепочкой. Я не удержалась от искушения за нее дернуть. Вода смылась с таким шумом, точно самолет оторвался от авианосца. Фрэнк закрыл уши и поморщился.

– Извини, – сказала я, когда он убрал руки от ушей. – Я просто никогда не видела такого туалета.

– Ван Гог сделал бы то же самое, – сказал Фрэнк. – Он тоже такого никогда не видел. Как и вот этого.

Подойдя к раковине, мальчик повернул ручку наверху шкафчика с ящиками и открыл спрятанный там холодильник, из которого пахнуло застоявшимся прохладным воздухом. В соседнем ящике оказалась маленькая двухконфорочная плита.