Текст книги "Тайна повесы"

Глава 7

«…надеялся, что получу от тебя пару строк, хотя почта наша не особенно надежна при переписке на больших расстояниях. Только на прошлой неделе я слышал историю о том, как пришел мешок с почтой, опоздавший на целых два года, а многие адресаты уже давно вернулись в Англию. Моя мать сообщила, что ты здорова и уже оправилась от несчастий, и я очень этому рад. Я же по-прежнему полностью отдаюсь работе. А поселился за городом – здесь, в Мадрасе, многие европейцы так делают. Однако мне нравится ездить в город; мне кажется, он чем-то похож на греческий, пусть я и никогда не бывал в Греции. Небо тут синее-пресинее, даже глазам больно – неба такого яркого цвета я никогда раньше не видел».

Граф Килмартин – графине Килмартин, через месяц после прибытия в Индию.

– Что-что, прости?

Майкл был потрясен этим заявлением, даже едва не начал заикаться. Франческа не ожидала подобной реакции, но она ей, пожалуй, доставила своего рода удовольствие.

– Я хочу ребенка, – повторила она и добавила, пожав плечами: – Чему ты так удивился?

Майкл безмолвно шевелил губами. Наконец выдавил:

– Ничему… но…

– Мне двадцать шесть лет.

– Я знаю, сколько тебе лет, – резко сказал он.

– А в конце апреля будет двадцать семь. Мне кажется, для женщины в таком возрасте вполне естественно хотеть ребенка.

Он смотрел на нее стеклянными глазами.

– Конечно, естественно, но…

– Я не обязана объяснять тебе свои мотивы!

– Да я и не просил. – Майкл адресовал ей такой взгляд, словно у нее только что выросла вторая голова.

– Извини, – тихо сказала Франческа. – Я как-то слишком бурно отреагировала.

Он ничего не сказал, отчего она разозлилась еще больше. Мог бы и возразить! Да, это была бы ложь, но таким образом он бы проявил любезность и понимание.

Уже не в силах выносить затянувшееся молчание, Франческа прошептала:

– Многие женщины хотят детей.

– Верно, – отозвался Майкл и закашлялся. – Безусловно. Однако… ты ведь понимаешь, что тебе сначала придется выйти замуж?

– Разумеется, я это понимаю. – Она бросила на него сердитый взгляд. – Как же ты думаешь, зачем еще я приехала в Лондон на месяц раньше?

Майкл смотрел на нее с недоумением.

– Я подыскиваю себе мужа, – разъяснила она таким тоном, словно разговаривает со слабоумным.

– Звучит так, как будто ты просто собралась пройтись по магазинам, – пробормотал он.

Франческа поджала губы.

– Уж как есть. А вообще тебе стоит привыкнуть к такому отношению. Очень скоро дамы начнут говорить так о тебе.

Последние ее слова Майкл проигнорировал.

– Уже присмотрела кого-нибудь конкретного?

Франческа покачала головой:

– Нет еще. Но уверена, что как только начну искать, кто-нибудь быстро появится. – Франческе хотелось говорить бодро и бойко, однако, вопреки ее стараниям, голос выдал ее печаль. – Да и у братьев моих наверняка найдется много достойных друзей, – промямлила она под конец.

Мельком взглянув на нее, Майкл отвернулся и стал смотреть на воду, откинувшись на спинку скамьи.

– Я тебя шокировала, – сказала Франческа.

– Ну… в общем, да.

– В любое другое время это бы меня сильно порадовало, – заметила она, иронично усмехнувшись.

Майкл ничего не ответил.

– Я не могу вечно оплакивать Джона, – снова заговорила она. – Нет, конечно, могу и буду, но… – Слезы подступили к горлу, и Франческа замолчала, чтобы не сорваться. – Больше всего меня пугает, что, скорее всего, я не могу иметь детей. Ведь от Джона я зачала только через два года, и этого ребенка, как ты помнишь, не смогла сохранить.

– Франческа, – с нажимом сказал он, – ты не можешь винить себя за выкидыш.

Франческа горько усмехнулась.

– Представь себе ситуацию. Я выхожу замуж только ради того, чтобы родить ребенка, а потом выясняю, что не могу забеременеть.

– Это не такая уж и редкость, – заметил Майкл.

Эта правда Франческу нисколько не утешила. В ее положении она могла себе позволить больше не выходить замуж. Она жила в достатке и, будучи вдовой графа, останется обеспеченной и независимой женщиной до конца своих дней. А если она снова выйдет замуж – то есть, не «если», а «когда», пора свыкаться с этой мыслью, – это будет не по любви. Все равно ей не познать больше тех отношений, что у нее были с Джоном. Женщина не может найти свою любовь дважды.

Ей придется выйти замуж ради материнства, и это без каких-либо гарантий на то, что она вообще способна иметь детей.

– Франческа?

Франческа не ответила и не посмотрела на него. Она только сидела и моргала, чтобы не дать пролиться подступающим горьким слезам.

Майкл протянул ей носовой платок, но Франческа этого как будто не заметила. Если она его возьмет, то точно расплачется. Не сможет совладать с собой.

– Я должна жить дальше, – заявила она. – Должна. Джон умер, а я…

Тут произошло нечто странное. Хотя слово «странное» тут, пожалуй, не совсем уместно. Больше подойдет «поразительное», «ошеломительное», «шокирующее» – и те слова отражают суть недостаточно. Изумление Франчески было столь велико, что ее сердце как будто остановилось, а сама она не могла ни двинуться, ни вздохнуть.

Она повернулась к Майклу. Раньше ей случалось делать это сотни раз, если не тысячи. Несмотря на то что последние четыре года он прожил в Индии, его лицо и улыбка были ей знакомы как родные. Она знала каждую его черту…

Но только сейчас все оказалось иначе. Когда Франческа повернулась к нему, она никак не ожидала, что он повернется к ней, к тому же их лица окажутся так близко друг к другу, что она сможет рассмотреть черные крапинки на его светлых радужках.

Однако куда сильнее ее поразил тот факт, что ее внимание привлекли его губы. Пухлые, сочные, красивые губы – такие знакомые ей, как свои собственные. Только вот Франческа никогда не смотрела на эти губы таким образом, никогда не замечала, что они чуть отличаются по цвету, а нижняя губа кажется столь чувственной, что…

Франческа встала – и так поспешно, что едва не потеряла равновесие.

– Мне пора. – Сказав эти слова, она поразилась своему голосу – он звучал не так, как она привыкла, и скорее напоминал голос какого-то демона. – У меня встреча назначена. Я чуть не забыла.

– Ну конечно, – отозвался Майкл, тоже поднимаясь.

– С портнихой, – добавила Франческа, как будто от этого ее жалкая ложь стала убедительнее. – А то у меня все платья в полутраурных цветах.

– Они тебе совершенно не идут, – кивнул он.

– Какое лестное замечание с твоей стороны, – язвительно проговорила она.

– Тебе следует носить синее, – сказал Майкл.

Франческа кивнула. Она все еще была взволнованна, ноги ее плохо держали.

– Тебе нехорошо? – поинтересовался Майкл.

– Нет, все прекрасно, – огрызнулась она. Однако поняла, что резкость тона говорит об обратном, и решила добавить: – Все нормально, правда. Просто я не люблю опаздывать. – Тут она хотя бы не соврала и могла надеяться, что Майкл спишет ее грубость на нервозность.

– Что ж, хорошо, – сказал он, и всю дорогу до ее родительского дома они вели дружескую беседу.

Тем временем Франческа лихорадочно думала, что впредь ей следует следить за выражением своего лица. Нельзя допустить, чтобы он понял, о чем она думала, сидя рядом с ним на скамейке у Серпентайна.

Конечно, для нее не стало открытием, что Майкл не то что привлекательный, а вовсе изумительно красивый мужчина. Однако раньше это было просто знанием, как и многое другое: ее брат Бенедикт – высокий, Майкл – привлекательный, у ее матери – красивые глаза.

Но теперь… Как гром среди ясного неба…

Посмотрев на него, Франческа увидела нечто совершенно новое.

Она увидела мужчину.

И испугалась этого до полусмерти.

Франческа в своих поступках всегда привыкла не медлить и не откладывать дела в долгий ящик, а потому, едва переступив порог дома, поспешила к матери, чтобы уведомить ее о срочной необходимости посетить модистку. Ведь чем раньше ее ложь станет правдой, тем ей же лучше.

Мать была только рада решению дочери избавиться, наконец, от унылых серых и лавандовых нарядов. А потому и часу не прошло, как дамы, устроившись в карете Виолетты, направились на Бонд-стрит, где сосредоточены лучшие магазины. При нормальном положении дел Франческа возмутилась бы от одного предложения матери помочь ей с выбором платьев – она же взрослая женщина и сама в состоянии подобрать себе одежду! Однако сегодня в компании матери ей было спокойнее.

Конечно, ей и раньше бывало спокойно рядом с матерью. Просто Франческа очень трепетно относилась к своей независимости и не терпела отныне называться одной из «девиц Бриджертонов».

А вот визит к модистке ее, как ни странно, сильно нервировал. На самом деле она пребывала в настоящем ужасе, хотя никакими пытками у нее бы никто не смог вырвать это признание. Отказаться от траура – все равно что переступить неведомую черту, и Франческа сомневалась, что готова это сделать. Тем более что на горизонте появилась перспектива нового замужества.

Франческа посмотрела на свой рукав. Нельзя было узнать, какого цвета ткань платья, скрытого плащом, но она точно знала, что это лавандово-голубой. Само это знание успокаивало, в нем было что-то надежное. Франческа уже третий год носит одежду таких цветов. А в течение года до этого носила только черный. Это как будто стало ее формой, даже визитной карточкой. Одежда словно ей самой заявляла о том, кем она является в этой жизни.

– Мама? – Франческа обратилась к матери прежде, чем поняла, о чем хочет спросить.

– Да, дорогая? – с улыбкой посмотрела на нее Виолетта.

– Почему ты не вышла замуж во второй раз?

Виолетта чуть приоткрыла губы, а глаза ее вдруг заблестели, что немало удивило Франческу.

– Знаешь ли, – тихо начала она, – меня ведь ни разу не спрашивал об этом никто из моих детей.

– Да быть того не может! – воскликнула Франческа. – Ты уверена?

Виолетта кивнула:

– Никто из моих детей ни разу не поинтересовался этим. Неужели ты думаешь, я могла бы забыть?

– Нет, конечно, нет! Ты бы не забыла, – поспешила сказать Франческа. Услышать от матери это было так… странно. Они, словно малые дети, даже не подумали задать ей такой простой вопрос, и теперь Франческа не понимала, как так вышло. Неужели никому в голову не пришло спросить хотя бы из любопытства? Неужели никто не понимал, что для матери это может быть очень важно?

Неужели они не хотели узнать свою мать? Узнать по-настоящему?

– Когда твой отец умер… – начала Виолетта. – Не знаю, многое ли ты запомнила, но случилось все очень внезапно… – Виолетта горько усмехнулась, а Франческа задалась вопросом: «Смогу ли я с усмешкой, хоть и грустной, когда-нибудь вспоминать о смерти Джона?» – Умер от укуса пчелы, – продолжила Виолетта. Франческа заметила, что даже спустя столько лет после смерти Эдмунда Бриджертона мать по-прежнему удивляется такой причине смерти. – Ну как такое вообще возможно? – Виолетта покачала головой. – Не знаю, насколько хорошо ты его помнишь, но твой отец был довольно крупным мужчиной. Ростом как Бенедикт, а в плечах – еще шире. Кто бы мог подумать, что какая-то пчела… – Смолкнув, она достала носовой платок и прижала к губам. – Итак, его смерть была внезапной. Не знаю, о чем тут еще сказать, разве что… – Виолетта посмотрела на дочь мудрыми глазами, в которых все еще таилась боль утраты. – Разве что ты, как мне кажется, понимаешь меня лучше, чем кто-либо еще.

Франческа кивнула, без боя сдаваясь подступающим слезам.

– Проще говоря, – заговорила Виолетта бодрее, явно желая сменить тему, – после смерти твоего отца я была так… ошеломлена! Мне все время казалось, что я пребываю во сне. Теперь уже даже объяснить не могу, как я в первый год справлялась со всеми делами. Да и в последующие годы – тоже. Второе замужество мне даже в голову не приходило.

– Я понимаю, – негромко сказала Франческа. Она в самом деле понимала.

– А дальше… все шло как-то само собой. Возможно, на моем пути просто не попался человек, с которым я захотела бы связать жизнь. Или, возможно, в моем сердце так и жила любовь к твоему отцу. – Виолетта пожала плечами. – Или же второй брак просто не казался мне нужным. Ведь я была в другом положении, нежели ты, моя милая. Я была старше, чем ты сейчас, и у меня было восемь детей. А дела после твоего отца остались в полном порядке. Я наверняка знала, что семья никогда не будет испытывать нужды.

– Джон тоже оставил Килмартин в идеальном порядке, – заметила Франческа.

– Безусловно, дорогая, – согласилась Виолетта, похлопав дочь по руке. – Извини, я, конечно, не это имела в виду. А то, что у тебя восьмерых детей нет. – Что-то изменилось в ее взгляде, и глаза стали казаться синее, чем обычно. – У тебя впереди целая жизнь, которую, может статься, ты проведешь совсем одна.

Франческа нервно кивнула.

– Я знаю. Знаю-знаю, но все равно не могу… не могу…

– Что не можешь? – поинтересовалась Виолетта.

– Не могу… – Франческа опустила голову. Ей было так трудно поднять взгляд, и она не знала почему. – Меня не покидает чувство, что я совершаю какой-то ужасный поступок, что я предаю Джона, прелюбодействую.

– Джон бы хотел, чтобы ты нашла свое счастье.

– Я знаю. Конечно, он бы хотел. Но неужели ты не понимаешь… – Она посмотрела матери в лицо в надежде увидеть… Франческа на самом деле не знала, что хотела увидеть. Быть может, понимание, быть может, тепло. Сама надежда вселяла в нее некоторое спокойствие. – Я ведь даже не ищу любви, – продолжила она. – И не надеюсь найти второго Джона. Я смирилась с этим. Однако мне не дает покоя мысль, что выходить замуж ради меньшего – нехорошо.

– Да, второго Джона ты не найдешь, это так, – сказала Виолетта. – Однако ты можешь найти мужчину, который тоже станет тебе хорошей парой.

– Но ты же не нашла.

– Да, я не нашла, – признала Виолетта, – но я и не искала. Совсем.

– Ты сожалеешь об этом?

Виолетта открыла рот, чтобы ответить, но не сказала ни слова. Она даже как будто затаила дыхание. Наконец ответила:

– Не знаю, Франческа. Правда, я не знаю. – И уже бодрее добавила: – К тому же уж чего, а в детях недостатка у меня не было!

Франческа улыбнулась.

– А вот мне ребенок нужен, – негромко сказала она. – Очень нужен.

– Я это знала, дорогая.

– А почему никогда не заводила этот разговор?

Чуть склонив голову, Виолетта сказала:

– А почему же ты меня раньше не спрашивала, по какой причине я больше так и не вышла замуж?

Франческа приоткрыла рот. Но что же ее так удивило в словах матери?

– Будь на твоем месте любая другая из моих дочерей, я бы точно подняла эту тему, – пояснила Виолетта. – Но ты… – Ее губы чуть изогнулись в теплой улыбке. – Ты другая. Ты всегда отличалась от своих братьев и сестер. Даже в детстве держалась поодаль. И тебе очень была нужна эта дистанция.

Поддавшись порыву, Франческа взяла мать за руку.

– Я очень тебя люблю, ты ведь это знаешь?

– Подозревала, да, – улыбнулась Виолетта.

– Мама!

– Ладно-ладно, разумеется, я всегда знала, что ты меня любишь. И как могло быть иначе, если я сама так сильно тебя люблю?

– Но я никогда тебе об этом не говорила. – Франческа как будто только что заметила это, и ужаснулась. – Во всяком случае, в последние годы не говорила.

– Это ничего. – Виолетта сжала руку дочери в ответ. – Ты была озабочена другим.

На Франческу накатил приступ смеха.

– Мама, это очень слабо сказано!

Виолетта лишь усмехнулась.

– Мама! – снова заговорила Франческа. – Могу я задать тебе еще один вопрос?

– Конечно.

– Если я не найду мужчину – конечно, не как замену Джону, а просто хорошую пару… Ну, если мне не встретится такой человек и я выйду замуж за кого-то, кто мне лишь симпатичен, без любви… это будет плохим поступком?

Некоторое время Виолетта обдумывала ее вопрос.

– Боюсь, тут ответить можешь только ты сама, – наконец сказала она. – Я, разумеется, не считаю, что это плохо. По меньшей мере половина женщин высшего общества – и даже большая их часть – выходит замуж не по любви, и многие потом довольны своим браком. Но тебе придется решить для себя самой. Ведь люди все разные, Франческа. Да ты и сама это знаешь. И когда джентльмен попросит твоей руки, давая ему ответ, ты должна будешь решить, оценив его достоинства, а не лишь руководствуясь некими придуманными заранее сомнительными правилами.

Конечно, мать была права. Однако Франческа так устала от неопределенности и ожидала услышать совсем иной ответ.

К тому же был и другой вопрос, который мучил ее уже довольно давно. Вдруг она встретит мужчину, который пробудит в ней те же чувства, что и Джон? Трудно было в это поверить. Но что, если все-таки встретит? Как Франческе потом с этим жить?

Майкл пребывал в дурном расположении духа, из-за которого, однако, почувствовал наконец странное удовлетворение. А потому он решил целиком отдаться своему скверному настроению.

По дороге домой он все время пинал попадающиеся под ноги камешки. На каждого, кто имел неосторожность его толкнуть, он огрызался. Входную дверь Килмартина он собирался распахнуть с такой силой, чтобы та с грохотом ударилась о каменную стену… Только вот мерзавец дворецкий пребывал на своем посту и услужливо отворил дверь перед графом прежде, чем Майкл успел дотянуться до ручки.

Однако само предвкушение того, что могло бы быть с этой дверью, слегка усмирило его гнев.

Потом Майкл побрел к себе – по-прежнему безуспешно борясь с ощущением, что идет он не «к себе», а «к Джону» – и стянул сапоги.

То есть попытался стянуть.

«Дьявол!»

– Риверз! – взревел он.

Словно по волшебству, камердинер очутился в дверях.

– Да, милорд?

– Помоги мне стянуть сапоги.

Отдаваясь на милость камердинера, Майкл недовольно подумал, что он как ребенок. И это спустя три года в армии и четыре – в Индии, а он все еще не может без посторонней помощи снять сапоги! Но вдруг он вспомнил, что снимал сапоги сам перед самым отъездом в Индию.

Майкл посмотрел на сапоги. С ними явно было что-то не так. Покрой точно другой. Возможно, Риверз решил, что хозяину, в его новом положении графа, такие сапоги лучше подойдут. Риверз с большой ответственностью исполнял свои обязанности и, конечно, постарался, чтобы Майкл был облачен по последней лондонской моде. Также возможно…

– Риверз, – решил спросить Майкл, – где ты взял эти сапоги?

– Милорд?

– Эти сапоги. Я не помню таких.

– Милорд, часть вашего багажа еще не доставлена с корабля. В тех вещах, что уже прибыли, я ничего достойного не обнаружил, а потому поискал среди вещей покойного графа, и…

– Господи Иисусе!

– Милорд? Прошу меня простить, если сапоги вам не впору. Мне казалось, что у вас с покойным кузеном одинаковый размер, и я подумал, что вы хотели бы…

– Просто сними их с меня. Быстро. – Майкл зажмурился и откинулся на спинку обтянутого кожей кресла – кресла Джона! Теперь его кошмары начали осуществляться один за другим – он не только занял место покойного брата, но и даже надел его сапоги!

– Сию секунду, милорд! – виновато отозвался Риверз и принялся исполнять приказ.

Майкл сильно ущипнул себя за переносицу, глубоко вздохнул и наконец устало заговорил:

– Я бы предпочел не надевать вещи покойного брата.

Кстати, Майкл удивился, что одежда Джона вообще все еще здесь, ведь следовало уже давно раздать все прислуге или передать благотворительной организации. Однако это придется, конечно, решить Франческе, а не ему.

– Как пожелаете, милорд. Я обязательно прослежу за этим.

– Вот и хорошо.

– Прикажете собрать все вещи вашего брата и убрать куда-нибудь подальше?

Все собрать и убрать? Господи, как будто эта одежда заразная!

– Нет, оставь все как есть, – сказал Майкл. – Просто следи, чтобы среди моей одежды их не было.

– Хорошо. – Риверз нервно сглотнул.

– Еще что-нибудь, Риверз?

– Дело в том, что все вещи покойного графа по-прежнему тут.

– Тут – это где? – Майкл в недоумении уставился на камердинера.

– Вот здесь. – Риверз демонстративно обвел взглядом всю комнату.

Майкла как будто покинули все силы. Он, разумеется, не стремился стереть из памяти все воспоминания о брате, ведь он так скучал по нему – как никто другой! Ну разве что Франческа, но с ней все иначе. Но он даже не думал, что ему придется жить в этой угнетающей атмосфере, в окружении предметов, которые раньше принадлежали Джону. Майкл унаследовал титул Джона, тратил деньги Джона, поселился в доме Джона. А теперь что – ему, черт возьми, и обувь за Джоном донашивать?!

– Упакуй все это, – велел он Риверзу. – Но завтра. На сегодня оставь меня в покое.

К тому же нужно будет сообщить об этом Франческе.

Франческа.

Как только Риверз удалился, Майкл со вздохом поднялся. Боже, камердинер забыл здесь проклятые сапоги! Майкл взял их и отнес за дверь. Может, он так и зря, но он не сможет выносить их вид, да еще и в течение целых шести часов!

Решительно хлопнув дверью, он направился к окну. Оперся на низкий широкий подоконник и стал смотреть на улицу, плохо видимую за полупрозрачной занавесью. Майкл отодвинул ткань и смог разглядеть няньку, ведущую за руку маленького ребенка по тротуару. Он криво улыбнулся.

Франческа. Она хочет ребенка.

Майкл не понимал, почему так удивился этой новости. По здравому рассуждению, это желание вполне закономерно и естественно. Конечно, любая женщина хочет ребенка. Ведь так? Майкл никогда и не считал, что Франческа будет носить траур по Джону до конца дней, однако о том, что она вновь соберется замуж, он тоже не задумывался.

Франческа и Джон. Джон и Франческа. В его голове они были единым целым, по крайней мере до смерти Джона. И хотя эта смерть показала, что Франческа в состоянии жить и без него, Майкл как-то не мог представить ее рядом с другим мужчиной. А усугублял все другой факт: он весь покрывался мурашками, а волосы вставали дыбом от одной мысли о том, что Франческа может быть с другим.

Его передернуло от отвращения. Неужели начинается озноб? Проклятье! Все же он надеялся, что нет.

Вероятно, к этой мысли ему все же придется привыкнуть. Раз уж Франческе захотелось детишек, значит, понадобится и муж, а ему остается только смириться. Конечно, ему было бы значительно лучше, если бы она воплотила в жизнь свою омерзительную затею хотя бы год назад и тем самым избавила его от необходимости наблюдать предстоящие ухаживания. Выйди она уже замуж в прошлом году, сейчас он бы просто смирился с этой мыслью, бессильный что-то изменить.

И все.

А теперь придется наблюдать. Возможно, даже что-то советовать.

Дьявол!

Майкла снова затрясло. Проклятье! Может, он просто замерз? В конце концов, на дворе еще март, и даже дома у камина довольно-таки прохладно.

Галстук снова сжимал горло, и Майкл чуть ослабил узел, а потом и вовсе развязал. Господи, как же ему было плохо! Бросало то в жар, то в холод, тело сотрясала нервная дрожь, и даже на ногах держаться было трудно!

Майкл решил, что разумнее будет сесть.

А потом он перестал себя обманывать и признал, что ему очень плохо. Раздевшись, он забрался в постель.

Ночь обещала быть долгой.