Текст книги "Опасный джентльмен"

Джулия Лэндон
Опасный джентльмен

Глава 1

Данвуди, Южная Англия, 1834 год

Филипп Ротембоу умер.

Никто из стоявших вокруг могилы не ожидал такого конца. Хотя некоторые могли бы держать пари, что Филипп не доживет до тридцати трех лет, никому и в голову не приходило, что он погибнет от руки своего кузена. Но по всеобщему мнению, у Эдриана Спенса, графа Олбрайта, не было выбора – речь шла о жизни и смерти: или убьет он, или убьют его.

Правда, он мог избежать ссоры, если бы не обвинил Филиппа в мошенничестве, но ему следовало дважды подумать, прежде чем затевать подобный разговор при свидетелях. К тому же Филипп слишком много выпил и не понимал, что делает, раз назвал Олбрайта трусом, ибо назвать графа трусом ни у кого бы язык не повернулся. Некоторая доля вины лежала на лорде Фицхью, который приобрел двуствольный немецкий пистолет, инкрустированный перламутром, и всегда носил его с собой, выставляя напоказ. Ротембоу выхватил у него оружие и дважды выстрелил в Олбрайта с явным намерением убить. Что оставалось делать? Граф остался в живых лишь потому, что с удивительной быстротой и ловкостью тоже схватил пистолет и выстрелил в кузена прежде, чем тот успел в третий раз нажать на курок. Фицхью был глупцом, а Ротембоу – трусом, хотя один из присутствующих на похоронах заметил тогда в диком взгляде Филиппа скорее безумие, нежели трусость, и это дало повод считать, что он сам хотел, чтобы Олбрайт его убил. Он увяз в долгах, тратил средства и здоровье на чрезмерное пьянство и женщин мадам Фарантино, поэтому решил уйти из жизни столь неординарным способом. Невероятно, но другого объяснения никто придумать не смог.

Теперь, стоя у могилы, все исподтишка наблюдали за Олбрайтом и его друзьями, пока викарий читал молитву. «И познаете в смерти этой свет нашего Господа…» Эдриана Спенса, Филиппа Ротембоу, Артура Кристиана и Джулиана Дейна называли «негодяи с Риджент-стрит», но были и такие, кто их боготворил и старался во всем на них походить. Они были друзьями детства, вновь встретились в Итоне и уже тогда заслужили репутацию молодых распутников. А затем и подтвердили ее – после того как несколько лет назад их имена начали с пугающей регулярностью появляться в скандальной хронике «Тайме». «Негодяи» имели склонность разбивать сердца невинным юным дебютанткам, которые днем прогуливались по Риджент-стрит, чтобы сделать покупки. Очаровав молодых леди вместе с их матерями, они потом безжалостно проигрывали деньги их отцов в ночных клубах. Все четверо были завсегдатаями пользующихся дурной славой будуаров на Риджент-стрит. Тем не менее они жили по собственным законам чести и наживали капитал путем всевозможных рискованных предприятий. Они шли с улыбкой навстречу опасностям, игнорировали общепринятые законы и щеголяли своим пренебрежением к видам на будущее – и при этом абсолютно не считались с мнением светского общества. Каждый из присутствовавших на похоронах хотел бы иметь мужество делать то же самое. До сегодняшнего дня. Пока все не почувствовали, что тоже смертны.

Небо угрожающе потемнело, и люди начали быстро расходиться, чтобы не попасть под дождь.

Вскоре у могилы остались лишь пятеро: двое могильщиков, торопившихся закончить работу, и трое друзей, молча стоявших поодаль. Эдриан не мог отвести глаз от соснового гроба кузена, и слова викария о жизни, любви и прощении вызвали у него мрачную усмешку. Он-то уже никогда больше не познает прощения. Никогда не познает мира. Он убил своего кузена, одного из лучших своих друзей, и этим поступком разрушил собственную жизнь. Нет для него ни мира, ни прощения.

Он взглянул на Артура, который смотрел, как могильщики кидают землю на гроб. Артура, который с печалью сознавал, что только Филипп действительно понимал незавидное положение третьего сына герцога. Только Филипп мог идти туда, куда он его вел. Но Артур горевал о том, что никогда его не вел, ибо не знал, куда вести. И он сурово осуждал себя за то, что не видел, как его друг скатывается в пропасть. Черт побери, Эдриан тоже этого не видел. И никогда этого по-настоящему не понимал, пока Филипп не умер.

А вот Джулиан видел. У графа Кеттеринга всегда была с Филиппом особая связь, и теперь он страшно переживал смерть друга, терзаясь мыслью, что весьма легкомысленно относился к безрассудствам Филиппа, сделал далеко не все, чтобы его остановить, и это привело к трагедии.

Однако несмотря на боль, Артур и Джулиан не убивали его. Убил он, Эдриан. Он, более двадцати лет бывший их неофициальным лидером, позволил случиться немыслимому.

Но ведь все началось так невинно! Он попросил Филиппа остановиться, тихо и спокойно, да еще как идиот ухмыльнулся, когда пьяный друг потребовал удовлетворения. Он должен был просто уйти. Но взыграла гордость, и он посоветовал ему сначала протрезветь, а наутро закончить дело миром. Однако Филипп никогда не трезвел и действительно выстрелил в него. Все произошло слишком быстро: предупреждающий крик Артура, свист пули над головой, безумный прыжок к месту, где лежал его собственный пистолет, и смутный, как во сне, момент, когда он развернулся и выстрелил Филиппу в сердце.

Эдриан только сейчас услышал похоронный звон. Могильщики закончили работу и поспешно удалились, бросив опасливый взгляд на трех джентльменов. Начался мелкий дождь, но Эдриан не мог заставить себя отойти от могилы.

– Идемте, все кончилось, – тихо сказал Артур. – Слышишь, Олбрайт? Дождь…

– Я был настоящим идиотом, позволив ему вывести меня из равновесия, – вдруг пробормотал Эдриан, глядя на земляной холмик.

– Да, ты спустил курок, но он хотел, чтобы ты это сделал. Не терзай себя… Он так хотел.

– Господи, никто не хочет умирать!

– А он хотел, – сердито заявил Джулиан, беря его за руку. – Идем.

Но Эдриан гневно вырвался. Он недостоин сочувствия.

– Я не понимал, что происходит. Это… Я знал, что он в беде, только не осознавал, что он гибнет, – беспомощно прошептал он.

– Ты не один, я тоже, – вздохнул Артур. – Я должен был видеть. Мы не так часто понимали друг друга, как следовало бы.

«Обычная сентиментальность человека, уходящего с похорон», – подумал Эдриан.

– Прежняя жизнь кончилась, Артур. Теперь мы пойдем разными путями, – проговорил Джулиан.

– Я не спрашиваю, что это за пути. Я просто верю… Давайте поклянемся сегодня, на могиле Филиппа, что никогда не позволим одному из нас уйти. Ничто не останется невысказанным между нами. Клянусь, что до годовщины смерти Филиппа приложу все усилия, чтобы с вами двумя ничего не случилось, чтобы никто из нас больше не погиб. – В голосе Артура слышалось отчаяние.

– Ты слишком возбужден. – Джулиан беспомощно взглянул на Эдриана.

– Черт побери, Кеттеринг, – возразил Артур, – какой в этом вред?

Джулиан нахмурился, а Эдриан лишь пожал плечами. Вред или не вред, но если это хоть немного облегчит боль Артура, то какая разница?

– Клянусь, – произнес он.

Артур с тревогой посмотрел на Джулиана.

– Что за сентиментальная глупость, Кристиан! – простонал тот. – Ну ладно, клянусь. Я клянусь! Вы удовлетворены?

Артур скользнул взглядом по могиле Филиппа.

– Не совсем, – пробормотал он.

Эдриан вздрогнул и тоже оглядел свежий холмик. Он больше не поддастся глупости, но теперь слишком поздно. Филипп умер. Почувствовав внезапную тошноту, он повернулся и зашагал прочь. Артур и Джулиан последовали за ним.

Глава 2

Килинг-Парк, Нортгемптон, Англия

Эдриан оставил друзей на дороге в Лондон, а сам галопом поскакал на север: только бы скорее и подальше от Данвуди, от того, что он сделал. Но есть ли такое место, где он может спрятаться от своей вины? Лондон отпадает, у него нет желания появляться в свете после содеянного, видеть отца или знакомых. Килинг-Парк – отчий дом, единственное на земле место, где он найдет приют и хоть немного покоя. Впрочем, на это Эдриан уже не надеялся.

Предоставив Грому, своему жеребцу, самостоятельно выбирать любое из тысячи направлений, он снова переживал все детали с их приезда в Данвуди, пытаясь найти хоть какие-то оправдания, чтобы иметь право снова обрести покой.

Он вспоминал каждый момент игры и задавался вопросом, действительно ли Филипп мошенничал… Возможно, он напрасно обвинил кузена в своем проигрыше. Возможно, единственный раз в жизни Филипп играл честно.

Остановившись в городке Сент-Олбанс, чтобы перекусить, Эдриан увидел двух мужчин, идущих по улице. Один был таким же светловолосым, как Филипп, с такой же легкой походкой, так же рассеянно придерживал шляпу двумя пальцами, как это имел обыкновение делать кузен. Эдриан похолодел и, не сдержавшись, окликнул незнакомца. Конечно, это был не Филипп. Филипп умер.

Он с бешено колотившимся сердцем покинул городок, пока никто не заметил его безумия. Неужели он действительно теряет рассудок? С чего бы эта нелепая сентиментальность? Филипп мертв.

В очередной раз вспомнив то злополучное утро, Эдриан снова задал себе вопрос: почему он тогда не ушел?

Впрочем, не важно почему. Главное, он этого не сделал, да еще выпалил обвинение. Филипп бросил на него мрачный, странно победоносный взгляд. Или ему так показалось?

– Ты оскорбил меня, Олбрайт. Я требую удовлетворения.

Вот уж чего Эдриан совершенно не ожидал от кузена и тем более не собирался принимать вызов. Бог свидетель, ему это даже не приходило в голову, и когда он попытался его высмеять, Филипп прямо спросил:

– Ты, Олбрайт, трус?

А он лишь тупо выдавил:

– Ч-что?

– Ей-богу, ты испугался! Ты проклятый трус, Олбрайт!

Но даже тогда Эдриан не желал дуэли с кузеном. Подвела его дурацкая гордость.

– Хорошо, Ротембоу. Пистолеты, на заре.

Артур задохнулся, а Джулиан уставился на него как на сумасшедшего, кем он, в сущности, и являлся.

– Вот и чудесно, – со странной улыбкой ответил Филипп.

Значит, все кончено. Не может быть! Но рассвет наступит слишком быстро, кузен не протрезвеет и не изменит своего решения.

Эдриан чувствовал себя главным действующим лицом какого-то дурного сна. Веселый смех присутствующих указывал на то, что они считают предстоящую дуэль скорее забавной, чем опасной. Только Артур с Джулианом выглядели испуганными, когда пытались урезонить Филиппа. Но тот, черт бы его побрал, лишь гадко хихикал, а затем, покачиваясь, вскинул пистолет и выстрелил.

Что-то в Эдриане сразу умерло. Но Филипп действительно выстрелил, поэтому он с недоверием и отвращением шагнул туда, где оставил свое оружие.

Думать было некогда, ибо над головой у него просвистела вторая пуля. Слепой инстинкт заставил руку схватить пистолет. Он вскинул его, развернулся и затем почему-то спустил курок прежде, чем Филипп успел выстрелить снова…

Резко осадив жеребца, Эдриан прижал кулаки к воспаленным глазам. Образ кузена, сраженного пулей, будет терзать его до конца дней. Но ведь Филипп на самом деле стрелял в него! Или он промахнулся нарочно? Действительно ли Филипп снова поднял оружие для выстрела, или он просто хочет убедить себя в этом?

Эдриан попытался напомнить себе, что у него не было выбора, раз кузен хотел его убить, однако не мог вычеркнуть из памяти взгляд Филиппа. О этот взгляд!

Он пришпорил Грома в тщетной попытке ускакать галопом от боли, которая разрывала его сердце с тех пор, как он потерял того, кто был ему столь дорог.

Такой пустоты он не испытывал со дня смерти матери. Нет, двадцать лет назад он чувствовал не совсем то же самое. Арчи позаботился об этом.

Арчибальд Спенс, маркиз Килинг, был его отцом, тираном, женоненавистником и трусом. Для провинциального круга и света он был ярким примером того, каким не должен быть пэр королевства.

Никто, кроме семьи да нескольких верных слуг, не знал, какими грязными оскорблениями достойный пэр осыпал свою жену, леди Эвелин Килинг, и старшего сына-наследника после того печального дня.

Первое потрясение, о котором Эдриан будет помнить всю жизнь, он пережил в тот день, когда они с Бенедиктом, его младшим братом, услышали слова «шлюха» и «потаскушка», донесшиеся из Зеленой гостиной внизу. Нередко свои оскорбления Арчи подкреплял кулаками. Тогда Эдриан бросался на защиту матери, за что был всегда нещадно бит и обруган всеми непотребными словами, которые приходили в голову явно умалишенному отцу. В те дни Эдриан начал приучать себя к бесчувственности. «Не чувствуй ничего, не чувствуй ничего, не чувствуй…»

Но мать оказалась в ловушке и умерла сломленной, когда Эдриану было только двенадцать лет, и Арчи обратил свою злобу на него. Потом Эдриан вырос, а отец постарел и уже не мог, как раньше, бросаться на него с кулаками или оскорблениями. Тогда он решил под любым предлогом, даже в нарушение закона, выгнать Ю наследника из Килинг-Парка.

Пять лет назад Эдриан отказался вложить деньги в угольную шахту, купленную Арчи. Он ненавидел шахты за условия труда, а особенно за то, что все хозяева ради грязной выгоды с превеликим удовольствием эксплуатировали детей, которые там работали. Но Арчи жаловался, что его доходы не столь велики, как на других предприятиях такого рода, и требовал от Эдриана дополнительных средств, а получив отказ, выгнал сына из дома.

Тот ответил расширением собственного дела, купив верфь в Бостоне. Он заслужил репутацию отличного судостроителя; его клиперы, самые надежные и быстроходные, носились по Атлантике между Англией и Америкой. Производство металлов, налаженное в партнерстве с Артуром, сверх всяких ожиданий приносило такие доходы, какие Арчи и не снились, ибо каждый час бодрствования Эдриан посвящал делу.

И тем не менее он хотел получить Килинг-Парк…

Завернувшись в плащ, он тупо уставился на дорогу.

По какой-то не совсем ясной причине это место было ему особенно дорого. Может, потому, что оно связано с единственным ощущением любви и уюта, которое он познал в материнских объятиях, или с ощущением полной свободы, когда он мальчиком бродил по лесам и долинам. После смерти деда Эдриан стал графом Олбрайтом и хозяином Лонгбриджа, но это не утолило его мечты о Парке, и в свое поместье, не имевшее для него никакой ценности, он приезжал всего несколько раз. Нет, ему нужен только Килинг-Парк, и в один прекрасный день он его получит назло Арчи.

Хотя отец никогда не понимал, чем вызвано презрение старшего сына, Эдриан за многие годы услышал достаточно, чтобы понять в конце концов, почему Арчи говорил своей жене ужасные слова и испытывал отвращение к наследнику. И почему он обожал Бенедикта. Он никого ни о чем не спрашивал, но теперь знал, что является незаконнорожденным. Эта тайна умрет вместе с ним, иначе отец воспользуется случаем и оставит все Бенедикту, не имевшему прав на наследство.

По закону Арчи, если бы пожелал, мог передать младшему сыну личное имущество. Но Килинг-Парк, угольные шахты, дом в Лондоне и замок во Франции принадлежали и его отцу, поэтому не существовало закона, который лишил бы Эдриана титула маркиза Килинга и его владений.

Чтобы не запятнать свое имя скандалом, Арчи скрыл от всех, что жена наставила ему рога и его первенец – бастард. И он не только не отрекся от него, а даже растил как собственного сына. Теперь Эдриан унаследует Килинг-Парк.

Хотя Арчи с великим удовольствием прочитал молитву над могилой отца, он не получил того, о чем мечтал больше всего на свете: смерти Эдриана и короны маркизов Килингов для Бена.

Слава Богу, отца в Килинг-Парке не было, однако Эдриан не нашел тут ни успокоения своему измученному сердцу, ни убежища от вины, снедавшей его душу. Хуже того, Бенедикт не уехал с отцом в Лондон, и три дня, проведенные здесь, обернулись для Эдриана тремя днями страданий.

– О! Вот ты где! А я тебя искал.

– Неужели? – Эдриан равнодушно посмотрел на брата, вошедшего в библиотеку, и отодвинул письмо семье Филиппа, которое вымучивал уже два часа.

– Отец вернулся наконец из Лондона. Он будет ждать тебя в кабинете.

Разговор с Арчи. Только этого ему сегодня и не хватало. Им больше нечего обсуждать, а письмо он должен закончить непременно, ибо со смерти Филиппа прошло уже десять дней.

– Значит, вернулся? И чего он хочет? – спросил Эдриан.

– Понятия не имею, – слишком уж быстро ответил Бенедикт. – Но думаю, он хочет убедиться, что с тобой все в порядке.

Эдриан понимающе улыбнулся: в чем-то его брат силен, но вот лгать совсем не умеет.

– И когда он приехал?

– Часа два назад. Кажется, Брайан не принес тебе виски? Сейчас я скажу ему, чтобы наполнил графин.

– Не трудись, я уже один графин осушил. – Эдриан неторопливо встал из-за стола и, не обращая внимания на удивленный взгляд брата, направился к двери.

– Эдриан! – неожиданно выпалил Бенедикт. – Я… я… полагаю, ты скоро уедешь?

– Не знаю, Бен. А что, меня опять выгоняют?

– Я просто… Я просто подумал, что ты уедешь, – ведь ты всегда так поступаешь.

Конечно, он должен уехать, и чем скорее, тем лучше. Эдриан взялся за ручку двери.

– Ты в Лондон? Скажи, с моей стороны будет слишком навязчиво, если я поеду с тобой?

Черт возьми, иногда Бен разговаривает как ребенок. Эдриан, нахмурившись, посмотрел на брата:

– У твоего отца есть в Лондоне роскошный дом. Почему бы тебе не поехать туда?

– Я не имел в виду… Я подумал… У меня там кое-какие дела, вот я и подумал, что вместе путешествовать легче.

Мальчиком Бенедикт всегда бегал за ним, почти боготворил его.

Он мог бы позаботиться о парне, но Бен теперь не выказывал особой привязанности к нему, как много лет назад, – видимо, стал жертвой интриг Арчи, который обещал младшему сыну Килинг-Парк. Да и сам Эдриан уже не испытывал к брату прежних чувств.

Едва он переступил порог кабинета, как отец вскочил с места, потрясая смятым листом бумаги.

– Убийца! – крикнул Арчи. – Я должен был знать, что этим все кончится! Тебе недостаточно репутации азартного игрока и развратника, да?

Прекрасное начало, как всегда.

– Пожалуйста, отец, выслушайте меня, – сухо ответил Эдриан, пока робко проскользнувший за ним в комнату Бенедикт шел к окну.

– Черт возьми, Олбрайт! Ты убийца!

За много лет Эдриан научился скрывать свои эмоции, поэтому, сунув руки в карманы, прислонился к двери и холодно посмотрел на отца.

– Вы, по своему обыкновению, искажаете факты. Я не хотел убивать его, это он пытался убить меня! Если сомневаетесь, можете поговорить с судьей в Пемберхеде.

Арчи нахмурился:

– Тут и говорить не о чем. Как ты смеешь с таким пренебрежением относиться к гибели сына моего кузена! У тебя нет совести!

Ну и лицемер! Арчи не встречался с родственником пятнадцать лет – он ненавидел отца Филиппа, потому что у них произошла ссора из-за денег.

– Ты не сын мне, слышишь? Я не желаю видеть в своем доме убийцу! Ты никчемный…

– Отец! – воскликнул Бенедикт. – Пожалуйста!

– Нет, Бен, пусть говорит, коли начал, – улыбнулся Эдриан. – Продолжайте, отец… Итак, вы сказали… Побагровев, Арчи вскинул руку со смятым листом:

– Видишь это, никчемная дворняжка? Ты недостоин титула графа, а уж маркиза тем более. Я не сумел уберечь от тебя свой титул, зато могу уберечь свое богатство. – Арчи развернул лист. – Вот, смотри. Я наконец сделал то, что должен был сделать много лет назад, – я лишил тебя наследства.

Все теперь принадлежит Бенедикту, все теперь его! Килинг-Парк, дом в Лондоне, замок во Франции!

Бенедикт стыдливо опустил голову. Эдриан усмехнулся: крысеныш знал.

– Ну, Бен, полагаю, теперь уж ты захочешь посетить собственный дом в Лондоне, – произнес он, растягивая слова.

– Для тебя это шутки, да? – прошипел Арчи. – Ты высмеивал меня! Ты питаешь ко мне отвращение! Ты с самого начала был дурным семенем! Бесстыдство твоей матери…

Холод пробежал у Эдриана по спине.

– Не впутывайте ее в это, отец!

– Почему нет? Шлюха…

Прежде чем он успел среагировать, Эдриан в три прыжка преодолел разделявшее их расстояние, схватил отца за галстук и яростно рванул к себе.

– Ни слова больше – или у вас действительно появится основание назвать меня убийцей!

– Господи, ты сумасшедший? – испуганно выдавил Арчи, потирая шею, когда сын оттолкнул его.

Тот равнодушно пожал плечами и направился к двери.

– Ты позорил меня с самого рождения! Я был к тебе слишком великодушен – и ради чего? Ради того, чтобы ты смог протащить мое доброе имя по грязи, чтобы смог убить сына моего кузена? Ты бесчестье этого дома, Олбрайт! Я стыжусь называть тебя сыном! Да пощадит Господь твою душу!

Слишком поздно, мрачно подумал Эдриан и оглянулся. Бенедикт так и не поднял головы. Ни единого слова протеста или возмущения не слетело с его дрожащих губ, когда он трусливо прятался за спиной отца и листом бумаги, передавшим ему все, что по закону принадлежало старшему брату. Эдриан перевел взгляд на Арчи, багрового от ярости.

– Будьте осторожны, отец, – с улыбкой сказал он. – Вы наконец получили то, чего добивались тридцать два года. Смотрите, как бы вас на радостях не хватил удар.