Текст книги "Тауэр, зоопарк и черепаха"

В конце концов медперсонал решил, что случай безнадежный, ничем нельзя помочь, и мать капеллана выписали, заодно с Джорджем Праудфутом, который находился в таком же безнадежном состоянии. Парочка переехала в дом престарелых, их комнаты были расположены друг против друга, и двери оставались открытыми, чтобы они могли продолжать свои ночные ухаживания, и ни разу воображение не подвело ее кавалера. Их благословенной любви завидовали молоденькие медсестры, чьи романы неизбежно завершались крахом.

Когда Флоренс Дрю все-таки умерла, Джордж Праудфут последовал за ней через несколько минут. Оба оставили завещания с просьбой похоронить их в одном гробу, потому что обоим была невыносима мысль о расставании даже после смерти. Шесть дочерей были против, однако преподобный Септимус Дрю настоял на том, чтобы последнюю волю умерших исполнили, ибо никому не дозволено вставать на пути у священной любви. Их опустили в могилу вместе, и они в первый раз лежали в объятиях друг друга.

Бальтазар Джонс сидел в черной будке возле Кровавой башни, уже не чувствуя ступней. Он не мог включить электрический обогреватель на три секции, чтобы защитить ноги от холода, заползавшего в открытый проем двери. Потому что как только он включал его, будку заполняла вонь горелого бекона, который йомен Гаолер пытался поджарить на нем неделей раньше.

Утро для бифитеров выдалось хлопотным, потому что из-за небывало сухой погоды туристы охотно бродили по всему музейному комплексу, вместо того чтобы прятаться по башням, и лишь немногие удерживались от искушения задать стражам очередной идиотский вопрос. Бальтазара Джонса уже спросили, в какой башне держали после развода принцессу Диану, не актер ли он и настоящие ли те драгоценности Короны, которые с семнадцатого века выставлены в Тауэре для всеобщего обозрения. Это не считая обычных вопросов, звучавших каждые несколько минут, о казнях, методах пыток и местоположении туалетов.

На протяжении веков бифитеры записывали самые нелепые из вопросов посетителей, а также фиксировали случаи самого странного поведения. В переплетенных в кожу томах имелась запись о том, как в 1587 году один вельможа прочел «De Arte Natandi», первый учебник по плаванию, напечатанный в Англии. Как следует изучив рисунки, вельможа совершенно проигнорировал совет автора начинать с брасса и решил совершить свой первый в жизни заплыв на спине. Вступая в ряды пловцов, он выбрал в качестве места для тренировок не многолюдную Темзу, а спокойные воды крепостного рва. Улучив момент, когда сопровождавший его бифитер отвернулся, господин скинул с себя штаны и рубашку, отдал парик жене и устремился к спуску возле башни Байворд. Так и не удалось установить, что послужило причиной его гибели: достойное сожаления неумение плавать на спине или же тлетворные воды рва. Как бы там ни было, тело вельможи плавало вокруг крепости до следующей весны, став новой достопримечательностью, стремясь увидеть которую зеваки отпихивали друг друга локтями, взбудораженные газетными предостережениями суровых докторов, считавших подобный плачевный финал подтверждением общепринятого мнения, до какой степени опасно мочить ноги.

Через открытый проем будки Бальтазар Джонс с ангельским терпением объяснил парочке из Мидлендса, что улица Монетного двора, на которую они попали, войдя в Тауэр, не имеет никакого отношения к конфетам, как они полагали [8]8
   Слово mint в английском языке имеет несколько значений, в том числе «монетный двор» и «мята, мятная конфета». Туристы решили, что Mint Street означает Мятную улицу.


[Закрыть]. Зато имеет отношение к Королевскому монетному двору, который чеканил все монеты в стране и с тринадцатого по девятнадцатый век находился в Тауэре. В приливе щедрости он даже подкинул им еще один исторический факт, прибавив, что великий физик и математик сэр Исаак Ньютон на протяжении двадцати восьми лет возглавлял Королевский монетный двор. Однако туристы уставились на него пустыми глазами, а затем спросили, где туалеты.

Когда он улыбался для неизбежной фотографии, порыв сердитого ветра с шумом погнал сухие листья по булыжникам рядом с будкой. На камнях появились темные пятна, похожие на мокнущие язвы Черной Смерти, и в воздухе запахло пылью девяти веков. Туристы бросились спасаться от дождя, а Бальтазар Джонс отодвинул задвижку на нижней половинке двери, вышел наружу и окинул небо пристальным взглядом опытного лошадиного барышника. Обрадовавшись неожиданному дождю нового вида, он сунул руку в карман, чтобы достать изящную египетскую бутылочку для духов, сделанную из розового стекла. Поставив ее под развалины стены, возведенной по приказу Генриха Третьего, он вернулся в черную будку, закрыл верхнюю и нижнюю половинки двери и сел ждать. Дождь колотил по крыше, словно обезумевший барабанщик из племени людоедов, а бифитер надел очки для чтения и раскрыл список животных, который передал ему Освин Филдинг.

Он скреб бороду, силясь вспомнить, что за зверь такой зорилла, как вдруг ему в окошко громко постучали. Бифитер поднял голову, снял очки и увидел главного стража, который, съежившись, стоял под дождем. Бальтазар Джонс спешно открыл верхнюю половинку двери.

– За воротами стоит грузовик с двумя людьми, которые уверяют, что приехали строить в крепостном рву вольер для пингвинов, – прокричал главный страж, заглушая дождь. – Очевидно, вам об этом известно.

Бальтазар Джонс нахмурился.

– Разве вам не сообщали из дворца? – спросил он.

– Люди из дворца не удостаивают меня вниманием.

Потребовалось несколько попыток, чтобы до главного стража дошло: да, в Тауэре снова будет устроен королевский зверинец. И еще несколько, чтобы он поверил: да, Бальтазар Джонс назначен его смотрителем. Бифитер никогда еще не видел, чтобы от человека, стоящего под проливным дождем, полыхало такой яростью.

– Что, черт возьми, вы понимаете в экзотических животных, если не считать вашей допотопной черепахи? Бог ты мой, они что, не смогли найти никого хуже? – воскликнул главный страж, вытирая глаза от дождя своими как будто набальзамированными пальцами.

Внезапно крепость осветилась серебристой вспышкой молнии.

– Это же крепость, а не какой-то там тематический парк, – проревел главный страж, прежде чем кинуться в укрытие под аккомпанемент грома.

Бальтазар Джонс закрыл дверцу. Он не любил главного стража, но не мог отрицать, что тот прав, говоря об отсутствии у него всякого опыта. Снова нацепив на нос очки, он взглянул на вымокший список увеличенными глазами, пытаясь припомнить, о каких зверях речь. Он-то ожидал, что его заботам вверят таких животных, которые населяли Тауэр в прежние века и которые когда-то были первыми представителями своих видов в Англии, но в наши дни считаются вполне обыденными и скучными.

С историей первого зверинца бифитер подробно ознакомился, когда они только-только переехали в крепость, чтобы избавить Милона от страха, который вызывал в нем новый дом. Страхи мучили Милона после экскурсии по Тауэру, которую провели для него другие дети, когда его родители распаковывали пожитки, а туристы покинули крепость до следующего дня. Когда дети пришли в Соляную башню, чтобы познакомиться с новым и самым юным жителем крепости, он старался выманить Миссис Кук из переносной клетки фуксией, которую стащил из цветочного ящика матери, переехавшего сюда из их прежнего дома. Однако черепаха со старческим упрямством отказывалась двигаться с места. После того как все дети по очереди полежали на полу и были официально представлены рекордсменке, древняя голова которой напоминала высушенную голову предка какого-нибудь дикого племени, они предложили Милону прогуляться по Тауэру. Геба Джонс, которая даже не догадывалась, что ожидает здесь сына, легко его отпустила – пусть дети покажут ему, где тут можно кататься на велосипедах.

Пока дети бежали к ближайшей к ним башне – башне Широкой Стрелы, – кто-то из них спросил Милона, что он знает о Ночи костров.

– Это когда папа запускает фейерверки из молочных бутылок в саду, а мама с Миссис Кук смотрят из окна кухни, потому что от грохота у них звенит в ушах, – ответствовал Милон.

Тогда сын главного стража сообщил ему, что на самом деле это годовщина того дня, когда Гай Фокс и его сподвижники пытались взорвать Парламент. После чего он указал на стену, где сэр Эверард Дигби, один из участников Порохового заговора, вырезал свое имя во время заточения, прежде чем его сначала повесили, а потом утопили и четвертовали. Милон, который понятия не имел, что это значит, провел пальчиками по имени на стене, гадая, куда же папа будет прибивать огненное колесо теперь, когда у них больше нет садового сарая. Он никак не отреагировал на услышанное, и кто-то из детей прибавил:

– Всех заговорщиков повесили, но вынули из петли раньше, чем они успели задохнуться. А потом им отрезали гениталии, вырвали сердца, отрубили головы и разрубили на части. А потом отрубленные головы выставили на Лондонском мосту в назидание остальным.

Милон вслед за остальными детьми выбежал из башни, чувствуя, как кружится голова. Когда они проходили мимо казарм Ватерлоо, кто-то сказал:

– Здесь выставлены драгоценности Короны, но мы не можем их тебе показать, потому что тогда сработает сигнализация и нас будут ругать, а потом отправят в тюрьму.

Кто-то прибавил:

– А еще здесь в пятьдесят втором году сидели близнецы Крэй, гангстеры из Ист-Энда, за то что во время армейской службы сбежали в самоволку.

После они гурьбой дошли до лобного места на Тауэрском лугу и уселись на траву, скрестив ноги. Один из мальчиков понизил голос и сказал:

– Это то самое место, где узникам рубили головы. Шестерым голову отрубили топором, а одному – мечом.

Милон, у которого уже сосало под ложечкой, хотел бежать спасаться в Соляную башню, но так перепугался, что не знал, как вернуться обратно.

Он последовал за детьми, стараясь не отставать, когда они бежали по лужайке, где до сих пор пробивался табак, выращенный здесь сэром Уолтером Рэли за тринадцать лет его заточения. Когда они взялись за холодную дверную ручку церкви Святого Петра-в-оковах, три крысы, пировавшие на гобеленовой подушечке для коленопреклонения, бросились под орган. Когда дети собрались у алтаря, Шарлотта Бротон, дочь вороньего смотрителя, показала себе под ноги на каменную плиту и зашептала:

– Вот здесь лежит ящик для стрел с костями Анны Болейн. Ее муж, Генрих Восьмой, выписал из Франции самого известного палача, чтобы тот отрубил ей голову мечом. У нее был лишний палец на одной руке, и капеллан сошел с ума, слушая, как она барабанит по крышке ящика одиннадцатью пальцами.

Когда они пошли к выходу и их шаги эхом отдавались от стен, Милон бросился бежать во весь дух, чтобы не оказаться последним.

Закат разливался над крепостными стенами, от Темзы поднималась вонь, и дети решили повести новенького на экскурсию с привидениями. Для начала они навестили Уэйкфилдскую башню, где, как они сказали, обитает призрак Генриха Шестого, которого закололи прямо в крепости. Потом они задержались перед Кровавой башней, и кто-то сказал шепотом, что двух маленьких призраков в белых ночных рубашках часто видят стоящими в дверях. После они пробежали по зубчатым стенам, по которым частенько прогуливается привидение сэра Уолтера Рэли, облаченное в элегантный наряд елизаветинских времен. А потом они навестили еще с дюжину мест и под конец забрались в башню Мартина, где призрак медведя напугал солдата и тот умер от потрясения.

Несмотря на новенький пододеяльник со стегозавром и плакат с тираннозавром, который Бальтазару Джонсу все-таки удалось прибить к холодной стене, в ту ночь Милон отказался спать в своей круглой комнате, которая сначала вызвала у него такой восторг. Когда настало время ложиться в постель, он взбежал по винтовой лестнице в своих маленьких тапочках и забрался под одеяло между родителями. Он лежал на спине, вытянувшись в струнку, и отказывался закрывать глаза, а то «вдруг они придут и заберут меня». Когда в конце концов его сморил сон, он начал пинать отца по лодыжкам, как будто пытаясь спастись от мучителей. Бальтазар Джонс с криком проснулся, спустя миг с такими же криками проснулись жена и сын.

Бифитер испытал все способы убеждения, чтобы рассеять тень омерзительного прошлого крепости, которая пала на его сына. И хотя он говорил, что смертная казнь была отменена, что наука отрицает существование привидений, а преподобный Септимус Дрю совершенно здоров, если не считать того, что он носит сан, ничто не могло убедить мальчика.

Держа Милона за руку, Бальтазар Джонс повел сына на прогулку по стенам. Пока они глядели из-за парапета на Тауэрский мост, бифитер рассказывал, что некоторые арестанты жили куда лучше, чем совершенно свободные бедняки за стенами крепости.

– Помнишь Джона Баллиола, шотландского короля, я рассказывал тебе, что он сидел в Соляной башне? Так вот, он отлично проводил время, – уверял отец, облокотившись на парапет. – Он привез с собой кучу народу. У него было два оруженосца, егерь, брадобрей, капеллан, дьяк, два конюха, два мажордома, портной, стиральщик белья и три пажа. И ему позволяли покидать Тауэр, чтобы охотиться. Он жил здесь лучше, чем мы. Твоя мама уже дважды отправляла меня в прачечную, потому что стиральная машина не работает. И заметь, его отослали во Францию после того, как он отбыл наказание, и вот это, по моему мнению, было действительно жестоко.

Однако Милона, который стоял на цыпочках, чтобы заглядывать за парапет, это не убедило.

– А как же тогда сэр Уолтер Рэли? – продолжал Бальтазар Джонс. – Помнишь, я рассказывал тебе о человеке, который привез картошку и трижды сидел в Тауэре?

– Его посадили в тюрьму за то, что он привез картошку? – спросил Милон, поднимая глаза на отца.

– Не совсем. В первый раз он женился на одной из фрейлин Елизаветы Первой, не спросив позволения королевы, во второй раз его обвинили в предательстве, а под конец – в том, что он спровоцировал войну между Англией и Испанией, когда искал золото. Но ты совершенно прав, картофель весьма спорный овощ. Хотя лично я посадил бы того, кто вырастил брюссельскую капусту. Так о чем это я? Ах да, все тринадцать лет заточения в Кровавой башне у Уолтера Рэли было трое слуг. Только представь! Тебе бы понравилось, если бы кто-нибудь натягивал тебе носки?

Но Милон ничего не ответил.

Тогда бифитер рассказал ему, что жена и сын исследователя время от времени приезжали к нему и гостили в Кровавой башне, что его второй сын родился прямо в крепости и был крещен в тауэрской церкви.

– Рэли даже позволялось выращивать в тауэрском саду диковинные растения, которые он привез из открытых им стран, – продолжал бифитер. – Ему разрешили установить в старом курятнике перегонный куб, и он экспериментировал с разными лекарственными препаратами, которые продавал посетителям. И еще он построил маленькую плавильную печь, чтобы переплавлять разные металлы. Ты, если захочешь, тоже можешь получить химический набор и проводить разные эксперименты. Можно даже будет устроить несколько взрывов и посмотреть, подпрыгнет ли твоя мать выше, чем в Ночь костров.

Но в тот вечер Милон снова забрался в родительскую постель и метался во сне так, будто его преследовали демоны. Бальтазару Джонсу наконец удалось восстановить свои права на супружеское ложе после того, как на него снизошло озарение за обедом в убогой кухне Соляной башни.

– Когда мы вернемся домой в Кэтфорд? – спросил Милон с набитым ртом, уплетая спагетти под соусом «Болоньезе».

– Каждый раз, когда овца говорит «бе-е», она роняет клок сена, – вставила Геба Джонс.

Бифитер посмотрел на жену, затем на сына.

– Кажется, твоя мать хочет сказать, чтобы ты не разговаривал с набитым ртом, – проговорил он. Он сосредоточенно накручивал спагетти на вилку, а потом добавил, не поднимая глаз: – Милон, тебе понравится жить в этом удивительном месте. Целых шестьсот лет в Тауэре был собственный маленький зоопарк, потому что существовала традиция дарить королям настоящих животных.

Милон быстро поглядел на отца.

– И каких животных им дарили? – спросил он.

Бифитер не сводил взгляда со своих спагетти.

– Я расскажу тебе сегодня перед сном, но только при условии, что ты пойдешь спать к себе, – ответил он. – Возможно, хотя точно неизвестно, что они были потомками динозавров.

Остаток дня Бальтазар Джонс изучал документы и записи, вырванные из алчных пальцев хранителя истории Тауэра. Когда наступил вечер, он задернул все занавески в комнате сына. Затем он до подбородка накрыл его одеялом и сел рядом с его постелью.

Зверинец был основан в правление короля Иоанна, начал он, когда в 1204 году король приказал привезти из Нормандии, которую он в конце концов потерял, три ящика с дикими животными. Затем, в 1235 году, его сын король Генрих Третий был однажды разбужен ото сна после скучного обеда в Тауэре. Костлявые пальцы, растолкавшие его, принадлежали встревоженному придворному, который сообщил, что по реке только что прибыл подарок-сюрприз, любезно присланный императором Священной Римской империи Фридрихом Вторым, и этот подарок производит невероятный шум. Король, взволнованный мыслью о неожиданном подарке, поспешно натянул сапоги и поспешил к берегу Темзы. Ящики открыли с помощью рычага и обнаружили в них трех смердящих леопардов. И никакими доводами монарха не удалось убедить, что пятна на животных составляют неотъемлемую часть их красоты, а вовсе не говорят о какой-то болезни. И редчайших в Англии животных оставили метаться по клеткам в Тауэре.

Милон, который зачарованно слушал, спросил:

– Но если пятна – это красиво, почему наша мама всегда сердится, если находит на лице пятнышко?

– Потому что пятна красивы на леопардах, а не на женщинах, – пояснил Бальтазар Джонс.

Следующим вечером Милон отправился спать к себе, соблазненный обещанием очередного экскурса в историю. Бифитер снова сидел рядом с постелью, глядя на смуглое лицо сына, так похожее на красивое лицо жены, и продолжал рассказ.

В 1252 году в Тауэр прибыл еще один подарок, на этот раз из Норвегии. Белый медведь и служитель прибыли в крепость без помпы, на небольшом морском судне. К тому времени человек по имени Харальд и медведь, которые плыли по морю много месяцев, поскольку не раз сбивались с курса, видеть друг друга не могли. И путешествие вверх по Темзе только ухудшило их настроение. Оба с трудом выносили, когда на них глазеют, но вопли зевак при виде диковинного белого медведя были сущей ерундой по сравнению с теми замечаниями, какие отпускали по поводу наряда служителя, потому оба путешественника были мрачнее тучи, и настроение омрачилось еще больше, когда они увидели те развалины в стенах крепости, где им предстояло поселиться. Решив, судя по его белому меху, что зверю годков сотни три, Генрих один раз взглянул на него с любопытством, как на полную древность.

– Что такое «древность»? – спросил Милон.

– Нечто очень и очень старое.

Милон помолчал.

– Как дедушка? – наконец спросил он.

– Совершенно верно.

Потом Бальтазар Джонс продолжил. Харальд, служитель, приставленный к медведю, водил его на веревке к Темзе, где тот ловил рыбу. Харальд быстро понял, что его никто тут не понимает и он тоже никого не понимает. Тогда он оставил всякие попытки общения и проводил все время в компании своего полярного подопечного, даже спал у него в медвежьем логове. Все их разногласия были позабыты. Постепенно каждый научился понимать, что думает другой, хотя оба молчали. По ночам в их загон приплывали сны о родных местах, где до самого горизонта лежали сверкающие снега и воздух был прозрачнее слезы. Когда в конце концов Харальд скончался от цинги, белый медведь умер от инфаркта через несколько часов.

Когда Бальтазар Джонс договорил, он заметил на щеках Милона влажные дорожки от слез. Однако мальчик настаивал, чтобы отец продолжал. В 1255 году Генриху прислали очередного зверя, на сей раз от Людовика Девятого, в знак его благосклонности, и этот зверь тоже был первым представителем своего вида в Англии, продолжал бифитер. Некоторые дамы в толпе, собравшейся на берегах Темзы по случаю прибытия новой диковинки, упали в обморок, увидев, как животное пьет воду не ртом, а несоразмерно длинным носом.

Король отдал приказ соорудить в крепости деревянный загон для диковинного зверя. Но, несмотря на спокойный нрав и морщинистые колени животного, монарха так напугал его вид, что он не решился зайти в загон и рассматривал животное через прутья решетки, к вящей радости заключенных. Король даже вздохнул с облегчением, когда через пару лет животное испустило последний вздох и его странное тело рухнуло, перекрыв выход из загона служителю, который дожидался несколько дней, пока его освободят.

– Но почему слон умер? – спросил Милон, вцепившись в край пододеяльника со стегозавром.

– Животные тоже умирают, сынок, – ответил Бальтазар Джонс. – Иначе на небесах у нашей бабушки не было бы никаких зверей, ты же понимаешь.

Милон поглядел на отца.

– А Миссис Кук тоже отправится на небеса? – спросил он.

– Когда-нибудь, – ответил бифитер.

Последовало молчание.

– Папа?

– Что, Милон?

– А я тоже отправлюсь на небеса?

– Да, сынок, но это будет еще очень не скоро.

– И вы с мамой будете там?

– Да, – ответил он, гладя мальчика по голове. – Мы будем там, будем тебя ждать.

– Значит, я буду не один? – спросил сын.

– Конечно, сынок. Не один.