Текст книги "Красный дворец"

Джун Хёр
Красный дворец

© Солнцева О., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Посвящается моему мужу Боско

Дружба рождается в тот самый момент, когда кто-то… говорит другому: «Что? Ты тоже? А я думал, никто, кроме меня…»

К. С. Льюис

1

Февраль 1758 г.

– Следуйте за мной, – шепотом сказал врач Нансин, – и не задавайте вопросов.

Лунный свет, бесшумный, как падающий снег, освещал крыши павильонов и статуи зверей на карнизах. Напольные светильники заливали золотистым светом тронутые инеем внутренние дворики и лабиринты дверей и окон. Вокруг царила тишина, лишь вдали били в колокол, и его звон проносился над столицей и над дворцом Чхандок[1]1
  Дворцовый комплекс в Ханяне (сейчас Сеул). Построен во времена правления династии Чосон (1392–1897).


[Закрыть]. С двадцать восьмым ударом ворота дворца запрут на ночь.

Как только королевский врач повернулся к нам спиной, мы с Чиын обменялись недоуменными взглядами.

«Разве наша смена не закончилась? – спросила она одними губами. – Разве нас не должны отпустить домой?»

Я метнула нервный взгляд на врача и ответила: «Все это очень странно».

Но откуда нам было знать, что действительно странно? Мы только-только заступили на должности нэ-ыйнё, медсестер, назначенных на службу во дворце.

– Нельзя терять ни секунды. – Королевский врач ускорил шаг, он, казалось, запыхался; его руки в широких рукавах были напряжены; синий шелковый халат вздымался подобно штормовым волнам, длинный белый фартук напоминал венчающую их пену. – Нужно поторапливаться.

Мы с Чиын тоже прибавили шагу. Наши длинные тени вытянулись еще больше. Она несла поднос, я – фонарь. На этот раз мы помалкивали, хотя обычно жаловались друг другу на то, что в животах у нас урчит от голода, а руки-ноги устали от работы. Во дворце все было иначе, чем вне его. Никто здесь не вел себя словно ребенок. Даже королевские дети казались серьезными и чем-то озабоченными взрослыми.

Мы быстро покинули Королевскую аптеку, расположенную в восточном углу дворцовой территории, и миновали один внутренний дворик за другим; звук большого колокола несся нам вслед. Колокол прозвонил в двадцать шестой, в двадцать седьмой и, наконец, в двадцать восьмой раз. Я услышала, как захлопнулись главные ворота; покинуть дворец стало невозможно. Меня пронзила тревога, в голове пронеслись сделанные мне предостережения:

«Войти во дворец – значит ступить на путь, запятнанный кровью, – шептали наши врачи-наставники. – Скоро прольется кровь. Надеемся только, что кровь эта будет не твоя».

Чем дальше на юг мы продвигались, тем пустыннее становилось вокруг, и вскоре мы оказались в четырех ли[2]2
  Ли – корейская мера длины, равна 0,393 километра.


[Закрыть] от места, где, как я знала, жило большинство членов королевской семьи. Идти оставалось еще с полчаса.

Тени, наводнявшие пустые павильоны, становились все темнее; снежный покров не был больше испещрен голубыми отпечатками ног и выглядел нетронутым. Наконец мы прошли через охраняемые ворота и ступили во двор, освещенный светильниками. Посередине двора был квадратный пруд с лилиями, в затянутой льдом поверхности которого отражалась круглая серебристая луна и черные очертания гор.

Я никогда прежде не бывала здесь.

Перед двором возвышался величественный павильон – здание с длинным рядом закрытых экранами-решетками окон, высокими колоннами и красивой, крытой черной черепицей крышей. На деревянной вывеске под ней значилось: «Павильон Чосын». Это было главное здание дворцового комплекса Тонкунчун.

Резиденция наследника престола.

Мне не доводилось прежде видеть наследного принца Джанхона, но до моих ушей долетали неясные слухи о нем. Говорят, когда он родился, король, известный строгим стоицизмом, чуть было не упал, запутавшись в полах халата, – очень уж торопился взять сына на руки. Невозможно прекрасного сына и единственного оставшегося в живых наследника. Король так полюбил его, что поспешил официально объявить наследным принцем. Но у этой привилегии была своя цена. Когда младенцу было всего сто дней, его забрали у матери и поселили в павильоне Чосын и его воспитанием занялись исключительно чужие ему люди. Отца с матерью же он видел всего раз в году. И о лишенном родительской заботы ребенке поползли тревожные слухи.

Я слышала, как дворцовая медсестра сказала как-то: «Придет время, когда наследного принца убьют, – и это сделают либо приверженцы партии старых, либо собственный отец». Завидев меня и Чиын, она тут же замолкла, потому что мы во дворце были новенькими.

– Пошли.

Я моргнула и вновь обратила свое внимание на врача Нансина. Тот жестом показал, что следует поторапливаться. Мы послушно поспешили за ним мимо придворных дам, неподвижных, словно статуи. Впрочем, одна молодая женщина украдкой следила за нами. Наши взгляды встретились, и она быстро опустила прикрытые ресницами глаза. Но все же у меня возникло ощущение, будто за нами наблюдает еще тысяча глаз.

Я отставила в сторону фонарь и почувствовала, как у меня забился пульс. Мы поднялись по ступеням на террасу и вошли в павильон. Слуги, тихие, словно тень, по очереди открывали перед нами многочисленные деревянные двери, и мы продвигались все дальше в глубь дворца, пока не достигли внутренних покоев. Здесь нас встретил евнух, лицо которого было бледным и обеспокоенным.

– Я знаю, ваш рабочий день закончился, – прошептал он врачу. – Но дело не терпит отлагательства. Принцу необходима ваша помощь.

Я наклонила голову, пряча распахнувшиеся от шока глаза. До сих пор во дворце я оказывала помощь исключительно женщинам – принцессам, наложницам и придворным дамам. Мне еще не приходилось ассистировать врачам, лечившим мужчин из королевской семьи.

– Пожалуйста, идите за мной. – Евнух, сгорбившись, сопроводил нас в покои, окутанные тьмой; вокруг горящих напольных светильников и свеч роились тени. Повсюду беспорядочно валялись стопки книг. Две придворные дамы, охваченные дрожью, стояли у искусно сплетенной бамбуковой занавески, свешивающейся с потолка. Когда мы вошли, слуги подняли ее, и мы увидели лежащего на циновке человека в белом халате.

– Уйдите, вы обе, – приказал женский голос.

Придворные дамы поторопились удалиться, и я посмотрела на сидящую у стены женщину. Это была госпожа Хегён, жена наследного принца; им обоим было по двадцать три года, а поженились они в девятилетнем возрасте. Она, как и всегда, выглядела безукоризненно. На ней был шелковый халат, украшенный блестящими медальонами с изображениями драконов, а ее гладкие волосы, блестевшие в свете свечей, были стянуты у основания шеи в идеальный узел, скрепленный золотой шпилькой. Я уже встречала госпожу несколько раз в зале Чхиппок. Похоже, большую часть своего времени она предпочитала проводить со свекровью, а не с мужем.

– Его высочество болеет уже два дня, и ему становится все хуже, – сказала госпожа Хегён так, будто обращалась не к нам, а к тем, кто находился снаружи.

– Его высочество принимал сегодня какие-нибудь лекарства? – спросил врач Нансин.

– Нет. Утром, казалось, ему стало намного лучше, но днем он потерял сознание, и с тех пор его состояние не менялось.

Врач склонил голову.

– Я сейчас осмотрю его высочество. – Он встал на колени рядом с лежащим к нам спиной молодым человеком, и мы с Чиын – рядом с ним. Покрывало на кровати зашелестело, наследный принц с помощью евнуха принял сидячее положение.

– Скажите мне, что с его высочеством? – попросила госпожа Хегён. – Он очень слаб и весь день не встает.

Я никогда прежде не видела принца даже издали, поскольку большую часть времени он проводил, тренируясь в Запретном саду, – совершенствовался в искусстве владения мечом и луком. Я не смогла удержаться. Очень осторожно мой взгляд пробежался по халату для сна его высочества, кисти, которую держал в своей руке врач, по его горлу… и вдруг наткнулся на донельзя испуганное морщинистое лицо.

Я моргнула.

Крепко зажмурила глаза и снова открыла. Ничего не изменилось. Мне не привиделось.

Я, оторопев, смотрела на старика-евнуха, одетого как наследный принц и сидящего на его кровати. Это был не принц Джанхон. И тем не менее врач Нансин оставался коленопреклоненным и не отрывал проворных пальцев от кисти самозванца, словно евнух и в самом деле был будущим королем.

– Его королевское высочество слаб, потому что слаба его ки[3]3
  Японский термин со значением «энергия».


[Закрыть]. – Врач посмотрел через плечо, открыв нам часть своего лица. По его виску струился пот. – Сестра Чиын, принеси женьшеневый чай.

Чиын, не шевелясь, смотрела на принца-самозванца.

– Е-евнух Им? – прошептала она.

Врач стрельнул в нее взглядом, его лицо было мертвенно-бледным.

– Тихо, – прошипел он, а потом перевел взгляд на меня: – Сестра Хён, принеси, пожалуйста, лекарство.

Я встала, взяла из рук Чиын поднос и, к своему ужасу, увидела, что руки у меня дрожат. Поднос трясся, и я почувствовала, что взгляды присутствующих обращаются на меня.

– Ты сильно покраснела, медсестра Хён, – донесся до меня голос госпожи Хегён, – и выглядишь взволнованной.

Я сильнее вцепилась в поднос, но он продолжал дребезжать.

– Прошу прощения, госпожа.

– Мне говорили, при рождении тебе дали имя Пэк-хён.

– Да, госпожа. – У меня перехватило дыхание. – Это мое имя.

– Так обычно называют мальчиков.

Мне хотелось вытереть пот со лба – никто из членов королевской семьи никогда не разглядывал меня столь внимательно.

– Мама была так сильно огорчена тем, что у нее родилась девочка, что дала мне имя, заготовленное для сына.

Хегён пристально смотрела на меня, и воздух вокруг казался плотным и тяжелым; коже было больно от малейшего движения. А затем она прошептала:

– Ты почти вылитая любимая сестра принца, принцесса Хвахёп, умершая вот уже шесть лет тому назад.

Я стояла, замерев от страха, поскольку не знала, обижает госпожу Хегён мое сходство с принцессой или нет. И я не осознавала, что мышцы у меня болезненно напряжены, до тех пор, пока она не отвела взгляд – только тогда я смогла тут же расслабить плечи.

– А ты Чиын, – сказала госпожа Хегён по-прежнему полушепотом, – двоюродная сестра нашего нового инспектора полиции.

– Д-д-да, – заикаясь, пролепетала Чиын, – э-это т-т-так.

Я поставила дребезжащий поднос на пол и снова села на колени позади врача, пряча в юбке потные руки. Мне хотелось посмотреть в сторону, туда, где стояла на коленях Чиын, но меня сдерживало охватившее все мое естество смятение.

– У меня была веская причина позвать вас сюда. – Госпожа Хегён бросила взгляд на забранную решеткой дверь, из-за которой слышался звук чьих-то шагов. Показался было силуэт одной из придворных дам, но тут же исчез. – Дело в том, что у вас есть кое-что общее.

Наконец я подняла глаза на Чиын. Мы с ней были одного возраста – нам только что исполнилось восемнадцать. Обе мы были дочерьми простых наложниц, то есть девушками-служанками, принадлежащими к рангу чхонмин – низшему из низших. Вот только отец Чиын признал ее своей дочерью, а для моего я значила не больше, чем слуги в его доме.

– Вас обеих недавно назначили работать во дворце, – продолжила госпожа Хегён. – А до того вы были медсестрами в Хёминcо[4]4
  Медицинское учреждение времен династии Чосон в Корее.


[Закрыть], любимицами медсестры Чонсу. А я очень доверяю этой женщине.

Я крепко ухватилась за юбку. Что касается Чиын, то она была смущена не меньше моего.

– Медсестра Чонсу – друг моей семьи. А семья королевского врача Нансина в родстве с моей семьей. И надеюсь, я могу доверять вам, поскольку ваш наставник убедил меня в вашей благонадежности. – Тут в ее голос вкралась тревожная нотка. – Надеюсь, никто еще не завербовал вас в шпионы.

– Нет, конечно же, нет, госпожа, – выпалила Чиын. – Мы бы не посмели…

Госпожа приложила палец к губам.

– Во дворце говорят громко, только когда хотят, чтобы их слова услышали все, в иных случаях следует шептать. Во дворце все слушают и прислушиваются. Здесь все чьи-то шпионы. – Она перевела взгляд на принца-самозванца: – Так я могу доверять вам?

– Да, – в один голос ответили мы с Чиын.

– Тогда продолжайте заниматься его королевским высочеством, и если к вам обратится король, скажите его величеству, что его сын все еще нездоров.

Она хочет, чтобы мы солгали? Самому королю?

Это может кончиться нашей смертью.

Мне было трудно дышать, но я склонила голову, равно как и Чиын. Мы должны были повиноваться. Я продолжала смотреть в пол и слушала, как колотится мое сердце и как шелестит шелк, пока врач Нансин «лечил» принца-самозванца в нашем безмолвном присутствии.

Придворные дамы. Евнухи. Шпионы.

Я почти представляла, что они видят: игру теней на бумажных дверях, силуэты врача и двух медсестер, суетящихся вокруг «принца» в скудно освещенном свечами помещении.

Я понятия не имела, как долго нам предстоит лицедействовать, а напряженные мучительные часы тянулись так долго, что от острого чувства страха – страха того, что мы невольно вступили в смертельно опасную игру, – голова у меня запульсировала от боли. Но время шло, и тягостное молчание свело на нет даже головную боль, так что у меня остался один-единственный вопрос: куда подевался подлинный принц Джанхон?

Этот вопрос вихрем пронесся у меня в голове, пока я медленно обозревала покои принца. Мой взгляд прошелся по блестящей фарфоровой вазе, лакированной мебели с перламутровыми инкрустациями и остановился на разбросанных вокруг книгах – оккультных, если верить доносившимся до меня слухам. Его высочество был одержим даосскими рукописями, магическими формулами и учением о том, как подчинять себе духов и призраков.

Возможно, дворец был слишком обыкновенен для принца, обожавшего все незаурядное. Возможно, принц то и дело слонялся где-то за его пределами, хотя это и было запрещено, никто не мог покинуть дворец без королевского на то позволения.

Мой разум впитывал в себя окружающую обстановку, пытался уцепиться за что-нибудь взглядом и быть начеку. Так, в тишине и бездействии, проходили часы. Время, казалось, замкнулось в кольцо. Врач Нансин был неподвижен, словно скала, а Чиын занималась тем, что пересчитывала акупунктурные иголки в висевшем у нее на поясе и украшенном изысканной бахромой маленьком серебряном футляре, какие были у всех медсестер. Евнух Им, принц-самозванец, подавил зевок. Я сильно ущипнула себя за руку, но мое оцепенение все усугублялось. Никогда прежде страх не выматывал меня до такой степени: я была совершенно измождена. И не могла сказать, сколько времени прошло – один час или несколько.

Я снова ущипнула себя, сильно. Не спи.

А затем мои мысли покинули королевские покои, дворец и оказались в близлежащем публичном медицинском учреждении, в Хёминсо – где мы с Чиын с одиннадцати лет учились на медсестер. Мы проводили там целые дни, деля свое время между уходом за простолюдинами и неистовой подготовкой к экзаменам по медицине, – мы намеревались получить наивысшие отметки, поскольку знали, что каждый год двух лучших учениц берут на работу во дворец. Лелея эту мечту, я научилась довольствоваться недолгим сном. Я занималась до глубокой ночи, стараясь не отставать от других учениц начального класса, одаренных девочек от десяти до пятнадцати лет. Мы носили розовые чогори[5]5
  Блузка или жакет, часть корейского национального костюма.


[Закрыть] и синие юбки, наши волосы были аккуратно заплетены, и мы то опускали головы и смотрели в книги, то поднимали их, когда слушали лекции строгих учителей. Однажды учитель выговорил мне за то, что я заснула во время урока, и я научилась бодрствовать во что бы то ни стало, щипая себя так сильно, что обдирала кожу.

Красный нос. Такое прозвище дали мне мои одноклассницы, потому что у меня из носа все время шла кровь – из-за изнеможения, ведь я не позволяла себе спать больше трех часов в сутки. Сестра Чонсу даже давала мне маленькие полоски ткани, которые я клала в карман и которыми вытирала нос.

Так что мне не составляло труда бодрствовать. Но все же никогда прежде мне не хотелось спать столь неодолимо.

Я, должно быть, задремала, и меня разбудило глухое, бухающее эхо большого колокола. Я не сразу сообразила, что эти звуки возвещают об окончании комендантского часа – было пять часов утра.

Я протерла глаза и огляделась.

В помещении по-прежнему не горел свет. Госпожа Хегён все еще сидела в темноте, ее плечи были слегка ссутулены. Она напряженно прислушивалась, не послышатся ли шаги короля; на ее высоком лбу поблескивали капли пота. Скоро весь дворец проснется и обнаружит, что наследный принц исчез. Значит, ее не ждет ничего хорошего.

Равно как и нас.

Двери у меня за спиной распахнулись так неожиданно и резко, что я непроизвольно обернулась. Перед нами стоял молодой евнух, он, тяжело дыша, пытался поправить на себе черную шляпу.

– Евнух Чхве, – обратилась к нему госпожа Хегён, – где его высочество? Я же велела тебе без него не возвращаться.

– Я… – Евнух тяжело дышал и вытирал пот со лба. – Я вошел во дворец, как только открыли ворота, госпожа. Принц уже на пути сюда.

Госпожа на секунду откинула голову назад, ее глаза были закрыты, лоб разгладился от охватившего ее облегчения.

– Иди и скажи его высочеству, пусть воспользуется задним окном в своих покоях, чтобы придворные дамы его не увидели. Я оставила то окно открытым. – Она ждала, но евнух продолжал стоять, где стоял, крепко сжав руки. – Что такое?

Евнух Чхве, сжав руки еще сильнее, проговорил:

– Страшная беда пришла в столицу, госпожа. Р-р-резня. Случилась резня.

Я затаила дыхание, от его слов у меня мороз пошел по коже.

– Что ты хочешь сказать? – не поняла госпожа Хегён.

– Я сопровождал его высочество сюда, и вдруг он сказал мне, что только что стал свидетелем совершенно ужасающего зрелища. Наследный принц был страшно потрясен, и потому его… – евнух Чхве, взглянув на дверь, быстро подошел к госпоже, – потому его настроение очень переменчиво. На вашем месте я бы сейчас же покинул павильон, госпожа, и вернулся в вашу резиденцию.

Я нахмурилась. Неужели госпожа в опасности?

Госпожа Хегён словно услышала мой немой вопрос, посмотрела на меня и, казалось, удивилась тому, что мы все еще стоим на коленях в покоях принца.

– Дворцовые ворота открыты. Так что идите отсюда. И если вам дороги ваши жизни, никому не рассказывайте о том, что видели и слышали.

Мы поклонились и ушли, стараясь ступать тихо. Мне не терпелось поговорить с Чиын; мы всегда сплетничали с ней о происходящем во дворце по пути домой – она жила неподалеку от северного района, а я у крепостных ворот.

Дверь за нами закрылась, но мы успели услышать голос евнуха Чхве:

– Госпожа, убиты четыре женщины. В Хёминсо.

Мое сердце сжалось при упоминании этого слова. Хёминсо. Для многих оно было лишь медицинским учреждением, я же считала его своим первым и единственным настоящим домом. Местом, где расцвели мои мечты о том, чтобы стать медсестрой и возвыситься над моим тогдашним положением в обществе. Возвыситься над Хён, внебрачной дочерью, простолюдинкой.

Я надеялась, что ослышалась, но потом посмотрела на Чиын, на ее полные ужаса глаза и открытый рот, и, слетев по каменным ступенькам, чуть было не врезалась в стоявших в ряд придворных дам. Я попыталась сделать глубокий вдох, но поперхнулась чем-то вроде, как мне показалось, осколков льда.

Медсестры из Хёминсо… мертвы… убиты?

Мои ноги сами собой быстро понесли меня вперед.

– Медсестра Хён, – услышала я голос врача Нансина, – во дворце не следует бегать…

– Простите, мне нужно идти. – И с этими словами я помчалась по двору, перепрыгивая с одной каменной ступеньки на другую, поскальзываясь на насте. Я не сразу поняла, что Чиын бежит за мной следом и наши с ней сердца выстукивают одну и ту же мольбу.

Пожалуйста, пусть евнух ошибается. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.

* * *

Синий туман стелился над припорошенной снегом дорогой, жгучий мороз щипал уши и щеки, когда мы почти бежали по улице Тонхвамунро мимо спящих рыночных прилавков. Солнце еще не встало, и повсюду прятались густые тени. К тому времени, как мы добрались до Хёминсо – большого, обнесенного стеной комплекса с медицинским корпусом и просторными дворами, – мои зубы выбивали барабанную дробь.

– Подожди. – Чиын тронула меня за локоть. Около ворот собралась небольшая группа людей, среди которых был полицейский, чье лицо казалось красно-оранжевым в свете факела. – Разве это не дворцовая медсестра Инён?

– Медсестра Инён? С какой стати ей быть здесь?.. – Мой взгляд наткнулся на знакомое лицо. Это действительно оказалась медсестра Инён, закутанная в плащ из тонкой циновки, – лицо ее было бледным, глаза смотрели прямо перед собой. С порывом ветра она низко натянула рукава и поплотнее закуталась в плащ, но при этом все еще дрожала. Я была с ней едва знакома, знала лишь, что она на несколько лет старше. – Может, она расскажет нам, что произошло, – прошептала я.

Мы торопливо пробрались через толпу перешептывающихся людей. Когда мы подошли к медсестре Инён, я протянула руку, чтобы постучать ее по плечу, но она увернулась и исчезла в толпе. Мгновение спустя я увидела, как она шмыгнула в переулок, и я осталась наедине со своим к ней вопросом.

Кто умер?

Я развернулась и вытянула шею, чтобы заглянуть за спину охраняющему ворота полицейскому, чье копье блестело в свете факела. Во дворе на носилках лежали в ряд четыре тела, неподвижные под укрывающими их циновками. Я, скрестив руки, крепко обняла себя, чтобы сдержать подступающий приступ паники.

Но все же подошла еще ближе к трупам.

Чиын схватила меня за рукав.

– Ты куда?

– Мне нужно узнать, кого убили, – шепотом ответила я.

– Но это же место преступления, Хён-а![6]6
  Суффикс – а (после согласного) или – я (после гласного), идущее вслед за именем, означает обращение на «ты».


[Закрыть]

– Возможно, мы можем помочь. Мы же когда-то учились в Хёминсо.

Я сделала еще шаг вперед, и стражник опустил копье, чтобы преградить мне путь.

– Назад! – прорычал он.

Чиын тут же отступила, но я осталась стоять на месте и смотрела во двор. Страх охватывал меня все сильнее.

– Давай назад, – снова потребовал полицейский.

С моих губ слетело:

– Но я медсестра. Я хочу осмотреть трупы.

Полицейский окинул меня оценивающим взглядом, и я знала, что он увидит: молодую женщину в голубом шелковом чогори, темно-синей юбке и длинном белом фартуке. Волосы мои были стянуты в узел ярко-красной лентой, а еще на мне была карима – черный коронообразный головной убор из шелка.

– Медсестра из Хёминсо? – спросил он.

– Нет. – Я предъявила жетон, служивший мне пропуском во дворец. – Я нэ-ыйнё.

Полицейский склонил голову набок и нахмурился. Полиции я была не нужна, чтобы осматривать трупы, у них имелось немало квалифицированных служанок – тамо[7]7
  Женщины на государственной службе во времена династии Чосон. В полиции занимались делами, имеющими отношение к женщинам. Считались ниже рабов.


[Закрыть], которых посылали на такую работу в качестве наказания за плохие отметки. И все же полицейский отодвинул копье в сторону и спросил:

– Тебя прислали сюда?

Ни на секунду не засомневавшись, я солгала:

– Да, господин.

– Ну тогда приступай, если твой желудок вынесет это зрелище. Что за пес сотворил такое. – Это был не вопрос, а утверждение.

Стараясь выровнять дыхание, я вошла во двор и тут же почувствовала, что кровь застыла у меня в жилах. Я видела смерть и прежде, но она никогда не представала передо мной вот такой. Хотя четыре тела были укрыты циновками, я видела аккуратно причесанные волосы, кончики неподвижных пальцев и подолы форменных юбок.

Я вздрогнула, завидев свет в закрытых экранами окнах – очевидно, стражники осматривали главное помещение. Свет замер на месте – осветил кровавые подтеки на экранах, а затем вылился из окон во двор и позолотил солому циновок.

Я вдыхала и выдыхала со свистом, сидя на корточках перед трупами. Потом взялась за край одной из циновок и дрожащими руками потянула ее вниз. От звука, который издала запекшаяся кровь, у меня по телу побежали мурашки. Я будто сдирала толстую мерзкую пленку, образовавшуюся на трупах. Я снова потянула циновку, и обнажились высокий лоб, узкое лицо с открытыми глазами и рот, разинутый словно в безмолвном крике.

Это была девятнадцатилетняя Питна, учившаяся на медсестру. У меня в ушах зазвенел ее голос: «Хён-а! Можно взять твои конспекты по тексту «Инджэджикчимэк»?»

Мне потребовалось несколько изматывающих секунд, чтобы успокоиться, и я продолжила тянуть циновку, но остановилась при виде двух кровавых разрезов – один шел по горлу, другой, более длинный, по груди. Ногти у убитой были красными. Она, видимо, отчаянно сопротивлялась убийце.

Мне пришлось закрыть глаза, чтобы преодолеть охвативший меня ледяной ужас, подождать, пока сердцебиение не придет в норму, а дыхание не выровняется. А затем я начала осматривать другие тела.

С краю лежал труп двадцатилетней Ынчхэ, еще одной медсестры, с которой я работала в Хёминсо. В следующем месяце она должна была выйти замуж. В кулаке у нее был зажат клок волос. Нос отливал багровым – под кожей скопилась кровь. В животе была колотая рана. И такой же, как у Питны, разрез на шее.

Следующий труп принадлежал старшей медсестре Хиджин. Она была одной из немногих, кто помогал отстающим в учебе. Недавно она рассказала мне о своей маленькой племяннице, о том, какую радость она испытывала, держа ее на руках. Спина пожилой женщины была исполосована – видимо, она пыталась убежать. И у нее была такая же, как у девушек, рана на горле.

Когда я перешла к последнему трупу под циновкой, глаза мне уже заливал холодный пот, который я пыталась сморгнуть, а сидела я прямо на земле, потому что ноги меня больше не держали. Я глубоко дышала, чтобы сдержать рыдания. Я знала, кто стал четвертой жертвой, даже не видя ее лица: наверняка это медсестра Чонсу. Она целых десять лет была моей наставницей, я считала ее старшей сестрой. И это она часто вела занятия по утрам.

Я судорожно вдохнула и отодвинула циновку.

И какое-то время в смятении смотрела на труп. Это была не моя учительница, а женщина, одетая в темно-синюю мусури, форму дворцовой рабыни.

Когда я поняла это, у меня в голове, за глазом, запульсировала острая боль: я знала лежащую передо мной женщину. Это была придворная дама по имени Анби. Я видела ее прежде: она прислуживала одной из королевских наложниц, госпоже Мун. Ей было примерно столько же лет, сколько и мне. Но с какой стати придворная дама оказалась здесь, да еще одетая как рабыня? Почему она встретила свою смерть за пределами дворца? Придворные дамы считались «женщинами короля» – им было запрещено выходить замуж и покидать дворец. Непослушание сурово наказывалось, иногда нарушительниц даже предавали смерти.

На лицо мне упала выбившаяся из прически прядь волос. Я убрала ее и присмотрелась к телу Анби получше. Судя по всему, ей пронзили грудь. Рана была не такой кровавой, как у остальных женщин, нанесена она была каким-то оружием меньшего размера. А потом ее убили одним ударом в горло. Следов борьбы не было – по крайней мере, на первый взгляд я ничего не заметила.

– Значит, ты хочешь сказать, что ничего не видела, – раздался громкий бухающий голос из одного из медицинских кабинетов. Мой взгляд метнулся вверх. На фоне светящегося круга от фонаря на дверном экране вырисовывался силуэт чьей-то мощной фигуры. – Ты уверена?

Я поспешила к зданию, а затем обошла его и оказалась на заднем дворе, вне поля зрения полицейского у ворот. Подойдя как можно ближе к зарешеченному окну, я убедилась, что не отбрасываю на него тень.

– Я, должно быть, заснула, командир Сон.

Мои брови сошлись на переносице. Медсестра Чонсу?

– Заснула? – переспросил командир.

– С ученицами занималась медсестра Хиджин, а я так устала, что решила пойти отдохнуть в другую комнату. Вчера я дважды помогла принять роды и совершенно вымоталась.

– Роды. – В его голосе прозвучала откровенная злоба. – С какой стати матери доверяют их тебе, выше моего понимания. Ты безответственно относишься к жизням других…

– Командир, – сделала еще одну попытку медсестра Чонсу, – я не способна нанести вред кому-либо из медсестер. Мы отлично ладим, я помогаю им в учебе. Мы часто встречаемся поздно вечером или рано утром для дополнительных занятий. Пожалуйста, подумайте над этим спокойно. Я тоже хочу, чтобы справедливость восторжествовала.

– Я само спокойствие, – прошипел Сон. – И я узнаю все, что ты утаиваешь от меня. Я уверен: ты что-то скрываешь. – Его тень сделала угрожающий шаг вперед. – У тебя были секреты от меня двенадцать лет тому назад, и я не сомневаюсь, что сейчас они у тебя тоже имеются.

Мне хотелось отодвинуть экран и сказать командиру Сону, что он зря теряет время. Любой человек в Ханяне[8]8
  С 1948 года – Сеул.


[Закрыть] – столице Чосона – непременно скажет, что медсестра Чонсу милосердна и добра. Даже госпожа Хегён благожелательно отзывалась о ней этим утром. Подлинный убийца все еще на свободе…

Я замерла на месте. Кожу спины покалывало, я чувствовала, что за мной наблюдают. Я медленно посмотрела через плечо, надеясь увидеть одно только небо, серо-голубое небо над черным ландшафтом.

Но вместо этого мой взгляд заскользил по соломенным ботинкам, затем по пыльным белым штанам и наконец по залатанной куртке какого-то незнакомца. Сердце забилось как безумное, и я стояла и смотрела на спокойное лицо, покрытое пятнами грязи. Косые брови четко выделялись на фоне загорелой кожи, черные волосы были стянуты в пучок. Молодой мужчина был высоким, худым и, судя по впалым щекам, давно не ел. Наверное, это пришедший в Хёминсо за медицинской помощью крестьянин.

– Что тебе нужно? – шепотом спросила я.

Его взгляд, твердый, как и его голос, остановился на мне.

– Это место преступления.

Он наверняка работает в отделении полиции, подумала я. Возможно, слугой. Того и гляди крикнет, что на задний двор проникла подозрительная особа.

– Я медсестра, и меня пустил сюда полицейский, – сказала я, глядя ему в глаза. – Если хочешь, можешь спросить у него.

– Ты медсестра из Хёминсо?

– Из королевского дворца, – прояснила я. – Но я когда-то училась здесь.

У него между бровями залегла неглубокая морщинка.

– Ты знаешь подозреваемую?

Я моргнула при слове «подозреваемая».

– Она моя наставница.

– Твоя наставница… – Его взгляд скользнул поверх меня к экрану, который отделял меня от командира Сона. – Командиру вряд ли понравится, что ученица главной подозреваемой подслушивает.

– Я не подслушивала, – выпалила я. – Я хотела уйти. Но тут услышала голоса, и мне стало интересно, чьи они и откуда доносятся. Кроме того, меня пустил сюда полицейский. Ты сам можешь его спросить…

– Свяжите ее. – Раздавшийся голос командира Сона заставил меня вздрогнуть. – И отведите в тюремный участок. Ее расспросят позже. – Затем его тень обратилась к тени медсестры Чонсу: – Если будешь сотрудничать с нами, допрос окажется недолгим и через несколько дней ты вернешься в Хёминсо. Как я уже сказал, все зависит от твоей готовности помогать нам.

Послышался шелест ткани, ни один звук не говорил о сопротивлении, медсестра Чонсу позволила взять себя под стражу. Пол под ногами командира заскрипел – он ушел. А потом его громоподобный рык послышался откуда-то из другой части Хёминсо:

– Стражник Квон, продолжай допрашивать свидетельниц. А остальные пусть ищут орудие убийств.