Текст книги "Прикоснись ко мне"

Джус Аккардо
Прикоснись ко мне

Jus Accardo

TOUCH

Настоящее издание печатается с разрешения автора и литературных агентств Taryn Fagerness Agency b Synopsis

Copyright © Jus Accardo, 2011

© В. Миловидов, перевод на русский язык, 2013

© ООО «Издательство АСТ», 2013

1

Их не было видно, но я знала – они там, в самом низу. Ждут. Маленькие кровожадные ублюдки – наверняка были бы не прочь, чтобы мы сломали себе шеи.

– Ну, и что ты об этом думаешь? Тут падать футов пятнадцать.

– Легко! – отозвался Брандт.

Налетел порыв ветра, и Брандт схватил меня за руку. Как только я снова твердо встала на скейтборд, он приник к горлышку и опрокинул в себя остатки пива.

Мы осторожно глянули вниз. Тусовка – там, под нами, – была в полном разгаре. Пятнадцать наших самых близких и самых чокнутых друзей.

Брандт шумно вобрал в себя воздух:

– Ты уверена?

Я протянула ему пустую бутылку.

– Зря что ли меня прозвали Свихнувшейся Королевой?

Слева балансировал на своем скейте Гилман. Хоть и было темно, я видела, как лунный свет поблескивал в капельках пота, выступивших у него на лбу.

Слабак.

– Ты готов?

Сглотнув, он кивнул.

Брандт прищурился и, размахнувшись, бросил бутылку в сторону деревьев. Мгновение тишины, затем приглушенный звон, и сразу – гиканье и дикий рев снизу, оттуда, где веселились наши друзья. Как же надо напиться, чтобы звон разбитой бутылки показался событием эпического масштаба!

– Я не в теме, Дез, – промолвил Брандт. – Ничего же не видно. Откуда знать, где приземлишься?

– Все будет классно. Миллион раз так делала.

Брандт упорствовал:

– В бассейн, помню, было. И с гаража. Но там было всего десять футов. А тут все пятнадцать. Не хватает потом волочь тебя на хребте домой.

Я отвернулась – мой обычный ответ на его нытье. Чуть согнула ноги в коленях и, повернувшись к Гилману, с усмешкой спросила:

– Ну что, мистер Отморозок, готов?

У машин кто-то врубил стереомагнитолу. Пульсируя, поплыли навстречу первые звуки «Poker face» Леди Гага. Подбадриваемая пьяными воплями, доносившимися снизу, я отпустила поперечный брус амбара и соскользнула вниз.

Волосы тысячей маленьких плетей хлестнули меня по щекам. Крыша амбара прогрохотала под колесами скейта всеми своими буграми, и – пустота!

Лечу! Я лечу!

На несколько блаженных мгновений я была невесомой. Совсем как перышко: подхваченное ветром, оно грациозно порхает, прежде чем лечь на землю. Адреналин мощно хлынул в кровь – кайф запредельный!

Самое поганое с этими выбросами адреналина – они никогда не длятся долго.

Мой длился, похоже, не больше пяти секунд, ровно столько, чтобы слететь с крыши амбара в слежавшуюся копну сена.

Я рухнула жестко; ничего, впрочем, серьезного: ну, кобчик ушибла, да еще пара-тройка синяков. Бывало и похуже – и ничего. Преодолевая острую боль, я нагнулась и стряхнула с джинсов сено. Бегло их осмотрела: дырка над коленом да несколько пятен грязи. Стиральной машине работы на пять минут.

Позади меня воздух пронзил громкий вопль. Гилман.

Не стоит мешать текилу с персиковым шнапсом и будвайзером-лайт. Наделаешь глупостей. Зависнешь на тусовке, куда тебя не пускали, или отправишься в кусты с кем-нибудь вроде Марка Геллера.

Или махнешь на скейтборде с крыши ветхого амбара…

Хотя это не совсем правда. Кайфа я от этого не получала. Никакого. Только от поцелуев Марка. Это все алкоголь.

– Ты в норме? – окликнул с крыши Брандт.

Я жестом показала – все о’кей, надеюсь, он разглядел, – и пошла проверить, как там Гилман. Тот был окружен табунчиком девиц, и я подумала, не прикидывается ли он? Такому дохляку, как Гилман, толком никогда не приходилось быть в центре внимания, и он уж постарается выскулить сегодня хоть немного женской ласки, зуб даю.

– Ты точно чокнутая, Чика! – пробурчал он, вставая.

Я ткнула пальцем в копну сена, на которую приземлилась, в нескольких ярдах от того места, где рухнул он.

– Я чокнутая? Да я целилась прямо в сено!

– Уууууу! – послышался отчетливо вопль Брандта. Мгновение спустя он уже выбегал из-за стены амбара, энергично размахивая кулаками. Остановившись возле меня, Брандт показал Гилману язык. Тот усмехнулся и толкнул его. Брандт ткнул меня в плечо:

– Это моя девчонка!

– Девчонка, которой пора сматываться, – сообщила я. – А то десять минут полижешься в кустах, и Марк Геллер решит, что он мне друг навек. Провожать не нужно.

Брандт нахмурился.

– Но тусовка только начинается. Ты, что, хочешь остаться без джелл-о-шота?

Джелл-о-шоты! Холодное желе напополам с водкой. Как я его люблю! Может, стоит… Нет!

– Могу попробовать. Невелика потеря.

– Ладно. Тогда я с тобой.

– Еще чего! – отрезала я. – Ты давай жди, пока не явится Ее Горячее Величество, понял?

Брандт уже две недели пытался подцепить на крючок Кару Финли. Наконец она согласилась встретиться с ним сегодня на тусовке, и мне совсем не хотелось, чтобы вместо того чтобы воспользоваться этим шансом, он тащился за мной как сторожевой пес.

Брандт бросил взгляд через плечо. На поляне, в лунном свете, народ уже начал отплясывать.

– Ты точно нормально дойдешь одна?

– Естественно.

Я показала на свои ноги:

– Мне права не нужны, чтобы ими управлять.

Он колебался, но в конце концов победила Кара. Попрощавшись, я двинулась в темноту.

Мой дом был в нескольких минутах ходу – по полю, через неширокий ручей, за холмом. Я отлично знала этот лес и могла дойти до дома с закрытыми глазами. Что, кстати, и делала не раз.

Вытащив из заднего кармана мобильник, я охнула. Час ночи! Если повезет, у меня будет шанс пробраться домой и залезть под одеяло, пока не заявился папашка. Я совсем не собиралась зависать сегодня так поздно. И так напиваться. Я и пойти-то согласилась, чтобы морально поддержать Брандта, но когда Гилман начал болтать сверх меры… Да, у меня не было выбора – нужно было, чтобы он заткнулся. В конце концов, должна же я заботиться о собственном добром имени.

Ровно на полпути между домом и полем протекал неглубокий грязноватый ручей, в котором я играла еще ребенком, и тут мне пришлось на минуту остановиться. Издалека, оттуда, где шла тусовка, глухо доносился ритм ударных, взрывы смеха, и на мгновение я пожалела, что отвергла предложение Брандта отвести меня домой. Определенно, последняя бутылка пива была лишней.

Спустившись к ручью, я медленно втянула в легкие влажный воздух и тут же выдохнула. Стиснула зубы, затаила дыхание и стала твердить про себя: меня не вырвет, не вырвет…

Через пару минут тошнота прошла. Слава богу! Мне совсем не хотелось заявиться домой с запахом блевотины. Я стала карабкаться наверх, готовая двинуть к дому, но вдруг услышала шум и крики.

Черт! Небось, музыку врубили слишком громко и кто-то позвонил в полицию. Чудненько. Вряд ли папашка обрадуется, если ему среди ночи снова позвонят из полицейского участка. А с другой стороны – почему бы нет? Посмотреть на его физиономию в этот момент – да это стоит любых скандалов!

Я затаила дыхание и прислушалась. Теперь уже не просто шум доносился с места тусовки, а мужские крики.

Потом раздался тяжелый топот и хруст веток – кто-то продирался через подлесок.

Снова крики, на этот раз ближе.

Я сунула мобильник в карман и собралась карабкаться дальше, когда шум в кустах вновь привлек мое внимание. В темноте какой-то парень сбежал по склону и, споткнувшись, упал в нескольких футах от ручья.

– Боже!

Отпрянув, я зацепилась за торчащий корень и приземлилась задом прямо в грязь. Парень не шевелился. Я неуклюже поднялась и подошла к нему. Он явно неудачно приземлился; к тому же его босые ноги были все изрезаны. Вглядевшись, я заметила, что тонкая белая футболка была в крови; рана была и на виске. Парень выглядел так, будто его переехало газонокосилкой.

На вид ему лет восемнадцать, но я его не знаю. Не из моей школы, точно. Я там знаю почти всех. И на нашей тусовке его не было; он ничего, я бы его запомнила. Вряд ли он местный. Волосы слишком длинные, а на футболке нет коричневой надписи, как у всех нас «Парквью ти-шорт тэн». И потом даже в темноте было видно, что руки у него мускулистые, а плечи широкие. Парень точно занимается фитнесом, чего о местных ребятах не скажешь.

Я наклонилась, чтобы рассмотреть ранку на виске, но он отпрянул и, покачиваясь, поднялся. Вдали снова послышались крики.

– Твои кеды, – прорычал он, ткнув пальцем в мои ноги. Голос у него был низкий, и от этого звука у меня по спине побежали мурашки.

– Дай мне твои кеды, – повторил он.

Хоть и под кайфом, но соображала я как надо. Кем бы ни были те парни, что вопили в лесу, они гнались именно за ним. Надул их с наркотой? Или его застукали с чьей-нибудь подружкой, когда он слишком откровенно с ней заигрывал?

– Чего ради… – начала я.

– Быстро! – сдавленным голосом прошипел он.

Отдать мои любимые красные кеды от Ван Доррена? В другое время я знала бы, что ему ответить. Но парень был явно не в себе. И за ним гнались. Он думает, мои кеды его спасут? Отлично. Может, он использует их как оружие? Булыжник сработал бы лучше, но тут уж каждый выбирает сам, что ему нужно.

Плохо соображая, что делаю, я попятилась и, не спуская с него глаз, стащила кеды. Выпрямившись, я шагнула вперед, протягивая кеды, но, потеряв равновесие, стала падать прямо на него. Вместо того чтобы подхватить меня, парень отпрянул, и я шлепнулась в грязь.

Чертов придурок!

Я поднялась, пытаясь стряхнуть грязь с джинсов. Он нагнулся, чтобы взять упавшие кеды, – не сводя с меня глаз. Они были хороши, его глаза – холодно-голубые, глубокие. Взгляд не оторвать! Парень бросил кеды на землю и приготовился обуть сначала правую ногу. Я чуть не заржала. Неужели ему удастся засунуть в кеды свои ослиные копыта?!

Но веселилась я напрасно. Сунув в кеды ноги, с нелепо свисающими пятками, парень, ловко балансируя, все же с трудом взобрался наверх и спрятался под деревом с оголенными корнями. Ну да, он же прямо идти не может, вспомнила я про его израненные ступни. Вот ведь фигня! Парень не только одолжил у меня мои красненькие копытца, он теперь их еще и кровищей зальет!

Мой взгляд упал на место, где он только что стоял. Луна спряталась за тучами, и видно было плохо, но что-то там было не так. Земля казалась какой-то уж слишком черной.

Прищурившись, я наклонилась, чтобы потрогать это темное пятно, но резкий треск сучьев заставил меня обернуться. Сердце бешено колотилось в груди. Четверо странного вида мужиков вывалились из подлеска и рванули по откосу прямо ко мне. Ну и прикид у ребят! Они были в чем-то типа трико – синих трико от пяток до кончиков пальцев на руках. На этих похожи – ну, что в цирке выступают, в пантомиме…

А в руках – какие-то штуки, напоминающие электрошокеры.

– Ну-ка, ты! – крикнул мне тот, который первым остановился передо мной и теперь разглядывал на земле след, что вел в мелкую воду ручья. – Здесь кто-нибудь пробегал?

Уголком глаза я могла видеть парня, что спрятался под деревом – сжавшись, весь бледный, он смотрел на нас. Если бы эти мужики глянули в ту сторону, сразу бы его заметили.

– Какой-то придурок пронесся тут пару минут назад, – ответила я, шлепая по грязи ногами, на которых теперь были только носки. Грязь просочилась через ткань и противно холодила ступни. Брр… – Кеды мои свистнул!

– Куда он побежал?

Он что, прикалывается? Я хотела сострить: дескать, мне мама не разрешает разговаривать с незнакомыми мужиками, но что-то в его лице подсказывало, что чувство юмора у него отсутствует напрочь. Я развела руками, признавая поражение, и ткнула пальцем в направлении, противоположном тому, куда намеревалась двинуть сама.

Не произнеся ни слова, мужики разбились на две группы – одна направилась в указанном мной направлении, другая – совсем в другую сторону. Нормально! Я бы тоже не поверила полупьяной девице с кольцом в носу и в одних носках.

Я подождала, пока они скроются из виду, и вскарабкалась наверх, к дереву, за которым, скрючившись, прятался парень.

– Они умотали. Можешь вылезать и валять дурака дальше.

Не спуская с меня глаз, он выполз из укрытия. Я поняла, что кеды он отдавать не собирается, но все же, кивнула на его ноги, спросила:

– Не жмут? Может, вернешь?

Он мотнул головой и сложил руки на груди:

– Ты их не получишь.

– С какой это дури? Слушай, приятель, я серьезно: красный цвет тебе не к лицу!

Парень уставился на землю прямо перед собой, потом проследил взглядом маршрут, по которому явился сюда.

– Я хочу есть.

Вновь взглянул на меня в упор.

– У тебя есть еда?

Забрал мои кеды, а теперь просит еды! У парня серьезные проблемы с головой, это точно.

Ранка на виске еще сочилась кровью, на щеке медленно проступал голубовато-пурпурный синяк; но более всего пугал безумный взгляд его глаз, сиявших, как неоновый свет в ночи. Он похрустывал суставами пальцев; один за другим: указательный, средний, безымянный, мизинец, опять указательный – и так без конца.

Где-то ухнула сова, напомнив мне о времени. Папашка скоро будет дома. Это мне на руку. Я знала: если я притащу этого парня домой, папашка точно сорвется. Как увидит моего нового приятеля, так крышей и поедет. А то и всем домом.

Мысль о том, как я достану отца, прикалывала меня. Но я понимала – это не единственная причина. Мне хотелось еще побыть с этим парнем. Эти его руки… Эти глаза…

Мы были одни в самом сердце леса. Если бы он был серийным убийцей, уже давно продолжил бы свой сериал. Но я чувствовала – он не опасен.

– Я живу тут, неподалеку. Мой отец на днях ходил в магазин. Если тебя это интересует, у меня дома навалом жратвы.

Что-то в его взгляде говорило: он мне не доверяет. Вот еще! Я ведь запросто отдала ему кеды, а он!

– Мне плевать, кто они, эти твои приятели, но ведь они могут и вернуться. У меня ты будешь в безопасности, хотя бы некоторое время. А там и им надоест за тобой бегать.

Парень задумчиво посмотрел на ручей и покачал головой.

– Таким не надоест. Не тот случай.

2

Прямая тропинка вывела нас из леса прямо на Киндер-стрит. Этот тупик, граница заповедника, приютил пять домиков, до безобразия похожих один на другой во всем, за исключением цвета. Я попыталась разговорить своего спутника, но он ограничивался односложными ответами – словно отплевывался. Наконец я сдалась и принялась наблюдать за тем, как умирали мои кеды: они все еще были у него на ногах, и с каждым шагом он втаптывал то, что от них оставалось, в землю.

Когда показался дом, я уже практически умерла от любопытства.

– Ну что, так и не расколешься? Кто были эти мужики в похабных трико?

Я воевала с наружным замком. Черт! Вечно он заедает!

– Ты что, нагадил мужскому составу какой-нибудь балетной труппы?

Молчание.

Наконец, дверь поддалась; я отступила в сторону и жестом пригласила его войти. Он не двинулся.

– Ну? – сказала я.

– Ты первая.

Черт с тобой. У кого-то приступ паранойи. Я вошла. Прошло не одно мгновение, но наконец и он переступил порог.

– Как звать-то тебя, скажешь наконец?

Он осматривался в комнате, касаясь кончиками пальцев то спинки дивана, то маминых старинных безделушек, которые валялись то тут, то там.

– Кейл, – выдавил он из себя после минутного колебания. Взял в руки маленькую хрустальную лошадку, поднес к уху, потряс и, поставив на место, продолжил осмотр.

– Ну Кейл, а дальше что?

Мой вопрос заставил его прервать осмотр. Ну и взгляд! Он держал в руке керамическую пепельницу, которую мама изготовила в школе искусств ровно за неделю до того, как я родилась. Пепельница была совсем простенькая, но я испугалась, что парень ее уронит и разобьет.

– Я говорю, как твоя фамилия?

– Мне не нужна фамилия, – ответил он и вновь принялся за осмотр комнаты; брал в руки и аккуратно ставил на место каждую вещицу. Будто искал что-то определенное, то ли ключ к разгадке массового убийства, то ли мятную конфетку.

– Ты что, из Голливуда? – Я подняла с пола корзину со снятым с веревки выстиранным бельем, поставила на диван и, покопавшись, вытащила на свет пару старых отцовских спортивных штанов и такую же старую майку.

– Вот, возьми. Ванная наверху, первая дверь направо. В шкафу на нижней полке чистые полотенца – на тот счет, если захочешь принять душ. Да и раны там найдется чем обработать. Чувствуй себя как дома.

А хотела сказать: «Пожалуйста, чувствуй себя как дома!»

Классно я отыграюсь на папашке за ту трепку, что он задал мне на прошлой неделе, когда я смоталась из дому на всю ночь, не спросясь. К тому же этот Кейл – полный отпад!

Но он и не шевельнулся, чтобы взять у меня одежду.

– Слушай! Беспокоиться не о чем. Моего отца пока нет, а ты весь в грязи и всякой дряни.

Я положила одежду на стул и, вернувшись к корзине, достала из нее пару своих джинсов.

Кейл сгреб чистую одежду, все так же глядя на меня в упор. Его взгляд был таким пронзительным, что мне пришлось почти силой заставить себя дышать. Я даже почувствовала судороги – там, в области желудка. Глаза… Кристально чистые, голубые, решительные. Такие глаза сведут с ума любую девчонку. Такие глаза сведут с ума даже такую, как я, а это о многом говорит. Меня трудно сбить с толку смазливой физиономией.

Похоже, он наконец меня понял – и, кивнув, медленно вышел из комнаты. Минуту спустя ожил и зашелестел душ.

Сбросив грязную одежду и натянув чистую, я взялась за кофе. Еще один сюрприз для папашки – вдобавок к незнакомцу в доме. Вот возбухнет! Я уже счет потеряла, сколько раз он вопил, чтобы я держала руки подальше от его эль-инджерто. Он даже пытался его прятать – будто это поможет! Вообще-то, если он действительно хотел отучить меня от своего кофе, ему стоило вновь перейти на копи-лювак. Как бы я ни любила кофе, черта с два я стала бы пить напиток из кофейных бобов, которые пропустила через свои кишки какая-то древесная крыса.

Я почти закончила складывать чистое белье, когда Кейл спустился в комнату.

– Так-то гораздо лучше, – сказала я. – Смотришься почти как человек.

Штаны на нем сидели чуть мешковато – Кейл был на несколько дюймов ниже моего отца с его шестью футами тремя дюймами роста. Майка тоже была великовата, но по крайней мере все было чистое.

На ногах у него по-прежнему красовались мои любимые красные кеды. Промокшие насквозь. Он что, их и в душе не снимал?

– Как тебя зовут? – спросил он, подойдя. Кеды хлюпали и плевались водой. Он точно их не снимал.

– Дезни. Но все зовут меня Дез.

Я протянула руку и взяла фрукты, что мне удалось найти на кухне – яблоко и слегка помятый персик. Я не ем лохматые фрукты, а потому, протянув ему персик, спросила:

– Есть будешь?

Он поморщился и показал на яблоко:

– Вот это.

Ну конечно! Развернувшись, я опять пошла на кухню. Когда вернулась, у меня было два яблока, а в носу щипало до слез.

Кейл взял яблоко, внимательно рассматривая меня.

– Тот был оранжевый и весь в волосах.

– Персик? – переспросила я. – Точно. Я принесла другое яблоко.

– Я не видел, как ты их поменяла.

– Ну и что? Это неважно.

Он поднес яблоко ко рту и откусил. Прожевав и проглотив, покачал головой:

– Важно все.

Я пожала плечами и, откусив от своего яблока, кивнула на свои промокшие кеды:

– Ты их когда-нибудь снимешь?

– Нет, – отозвался он. – Я ранен.

Что-то, видно, у него не свинтилось. В соседнем городке была больница для психов, так довольно часто мы слышали, как кто-то из них свинчивал на свободу. Мне везет, как всегда – подцепить такого классного парня, а он чокнутый.

– Это, конечно, все объясняет, – пробормотала я.

Кейл кивнул и снова стал расхаживать по комнате. Остановившись перед одной из маминых ваз – довольно убогая голубая штуковина, которую я не выбросила только потому, что это одна из ее немногих оставшихся в доме вещей, – он взял ее в руки.

– А где растения?

– Какие растения?

Кейл посмотрел на донышко вазы, заглянул внутрь, потом перевернул и потряс, словно надеялся, что что-то вывалится наружу.

– Там же должны быть растения, правда?

Я подошла к нему и отобрала вазу. Он нервно дернулся.

– Спокойно, – сказала я и, аккуратно поставив голубое чудище на стол, отступила. Он снова уставился на меня.

– Ты ведь не думаешь, что я хочу тебе врезать, а? – добавила я.

В восьмом классе у нас был мальчик, про которого мы потом узнали, что его дома били. Помню, какой он был скрытный, а еще вечно дергался и отскакивал, когда кто-нибудь к нему прикасался. Глазами он стрелял точь-в-точь как Кейл: вправо-влево, будто постоянно ждал нападения.

Я думала, он сделает вид, что не слышит вопроса или ответит как-то неопределенно. Так, как делают дети, которых бьют. Но Кейл рассмеялся. Резким, холодным смехом, от которого у меня желудок сжался, а по спине опять побежали мурашки.

Сердце же забилось в два раза быстрее, чем обычно.

Он выпрямился, сложив руки на груди:

– Ты не сможешь этого сделать.

– Я могла бы тебя и удивить, – отозвалась я, почувствовав себя немного обиженной. Три года подряд провести в местном центре боевых искусств и самозащиты! Никто не посмел бы ударить эту девчонку, то есть меня.

Медленная сногсшибательная улыбка появилась на его губах. Улыбка, которая, наверное, прикончила не одну девицу. Темные, нерасчесанные, все еще мокрые после душа волосы, убранные за уши, льдисто-голубые глаза, отслеживавшие каждое мое движение.

– Ты не смогла бы этого сделать, – повторил он. – Поверь мне.

Кейл отвернулся и направился на противоположную сторону комнаты, по пути рассматривая стоящие тут и там вещи. Все было подвергнуто тщательному, почти критическому изучению. Стопка журналов «Популярная наука» на кофейном столике, пылесос, который я оставила прислоненным к стене, даже телевизионный пульт, забившийся между диванными подушками. Кейл остановился возле полки с ди-ви-ди дисками, вытащил один и принялся изучать.

– Это твоя семья? – он прищурился, поднеся коробку к глазам и покручивая ее в ладонях.

Я встала на цыпочки и заглянула через его плечо. С обложки ди-ви-ди диска на меня уставилась Ума Турман в своем иконическом байкерском желтом прикиде.

– Ты хочешь спросить, не родственнички ли мне ребята из фильма «Убить Билла»?

Почему это я решила, что он чокнутый? Может, он все-таки был на тусовке. Я обошлась без джелл-о-шота, а он принял по полной программе – только и всего.

– Почему же ты хранишь эти фотографии, если это не семья?

– Слушай, ты с какой горы спустился?

Ткнув пальцем в небольшую коллекцию фотографий в рамках, которая стояла на камине, я сказала:

– Вот моя семья.

Там были все, кроме мамы. Папашка убрал из дома ее фотографии. Я кивнула на коробки с ди-ви-ди:

– А это все актеры. Кино, понимаешь?

Кейл взял в руки одну из фотографий.

– Странное место.

Это была моя фотография. Я и мой первый велик – бледно-розовый, сверкающий хромом «хаффи» с белыми стриммерами на руле.

– Это ты?

Я кивнула, чувствуя раздражение. Розовые кроссовки, балахон в стиле Китти Уайт и розовые ленты в косичках. Папашка каждый божий день тычет меня носом в эту фотографию, чтобы показать, как низко я пала. Куда подевалась его беленькая девочка с солнечной улыбкой, свеженьким личиком и веселыми косичками, и откуда взялась эта дикая пегая блондинка с пирсингом в носу и надбровных дугах? Мне нравилось думать, что, если бы мама была жива, она гордилась бы той женщиной, в которую я превратилась. Женщиной сильной и независимой, которая не станет мириться ни с чьим дерьмом, включая папашкино. Именно такой я ее себе представляла: такой же, как я, только старше и красивее.

Я посмотрела на картинку, которую Кейл все еще держал в руке. Я ее ненавидела: тот велик был последним подарком, который сделал мне отец. День, когда он подарил мне эту игрушку и когда была сделана эта фотография, стал поворотным пунктом в нашей жизни. Назавтра наши отношения с отцом рухнули. Он все дольше по вечерам оставался на работе в своей юридической конторе, и все стало совсем не так, как было.

Кейл поставил фотографию на место и направился к следующей. Вдруг его рука застыла на полпути, лицо побледнело, а мускулы на челюстях свело судорогой.

– Это подстава, – произнес он спокойным голосом и опустил руки.

– Не поняла!

Я проследила за его взглядом. На фотографии – мы с отцом в прошлом году на Дне поселка. Не улыбаемся. Ни он, ни я. Помнится, особой радости по поводу фотографирования мы не испытывали. Как и по поводу того, что нам пришлось встать рядом.

– Почему они не могли взять меня у ручья? Зачем нужно было приводить меня сюда? – пробормотал Кейл.

– Не мог взять кто?

– Люди из комплекса. Люди из «Деназена».

Я сморгнула. Не может быть – я не так расслышала.

– «Деназен»? Это юридическая фирма?

Кейл вновь повернулся к фотографии на камине:

– Так, значит, это его дом.

– Ты что, знаешь моего отца?

Ничего у меня не вышло. Еще одно очко в пользу моего мегаманьяка папашки. Этот Кейл, видно, персонаж одного из его дел. Может, именно он и послал его в психушку, потому что Кейлу там самое место.

– Этот человек – дьявол, – ответил Кейл с мрачной усмешкой. Удивленные нотки в его голосе в одно мгновение сменились мертвенно-холодными, но от них меня бросило в жар. С ума сойти!

– Мой папашка та еще сволочь, но вовсе не дьявол. Тут ты немного загнул.

Кейл несколько мгновений изучал меня, отступая и приближаясь к двери.

– Я больше не дам себя использовать, – пробормотал он.

– Использовать для чего?

Что-то мне подсказывало, что он говорит не про тусовки и званые завтраки. Внутри у меня все похолодело. Его сузившиеся глаза источали такую ненависть, что я вздрогнула и отступила.

– Если ты попытаешься помешать мне уйти, я тебя убью! – прорычал Кейл.

– Хорошо-хорошо! – Я подняла руки. Пусть считает, что я сдаюсь. Что-то в его глазах говорило мне, что он не шутит. Но вместо того чтобы демонстрировать испуг – как того требовал тоненький голос рассудка где-то в глубине сознания, я выказала любопытство.

Да, дело было в моем папашке. Он заводит связи и влияет на людей, а за всем этим – смерть. Как я рада, что это не мой случай.

– Начни хотя бы с того, кем ты считаешь моего отца.

– Этот человек – дьявол «Деназена».

– Понятно. Дьявол. Это я уже слышала. Но мой отец простой юрист. Я знаю, что этот факт сам по себе делает его моральным уродом, но…

– Нет. Этот человек – убийца!

Челюсть моя упала. У этого парня в башке не только тараканы, но и сверчки.

– Убийца?!

Кейл вновь принялся щелкать пальцами – как тогда, у ручья. Указательный, средний, безымянный, мизинец – снова и снова. Потом произнес тихим голосом:

– Я видел, как три дня назад он велел отправить в отставку маленького ребенка. Это ведь не то, чем должен заниматься юрист, верно?

В отставку? Какого черта это должно означать? Я готова была выстрелить очередной очередью вопросов, но в это время снаружи раздался шум. Машина. На дорожке, ведущей к дому. Папашкина машина.

Должно быть, Кейл ее тоже услышал, судя по тому, как расширились его глаза. Он перепрыгнул через диван и оказался подле меня как раз в тот момент, когда папашкины ключи звякнули во входном замке и дверная ручка повернулась. Все как обычно. Никогда у него не заедает этот чертов замок.

Отец ступил в комнату и закрыл за собой дверь, не сводя с меня глаз.

– Дезни, отойди от этого парня!

Никаких эмоций в голосе, даже простого удивления. Холодный бесстрастный тон, которым он говорил со мной обо всем, начиная с тостов за завтраком и кончая исключением из школы. Сначала мне было грустно – от того, что карьера высосала из него всю душу; но потом это прошло. Сегодня проще быть сумасшедшим. И единственной моей целью в жизни было получить от него хоть какую-нибудь реакцию, хоть на что-нибудь!

Кейл придвинулся ближе. Сначала, по дурости своей, я решила, что он защищает меня от моего папашки. В этом был какой-то смысл. С его точки зрения, папашка враг, а я – друг: ведь это я помогла ему у ручья, дала ему кеды, это я соврала тем мужикам в трико.

Но Кейл вдруг заговорил, и его холодный жесткий тон сразу продемонстрировал, как глупо я ошибалась. Слова были под стать тону:

– Если ты не отойдешь в сторону и не пропустишь меня, я ее убью.

Ничего себе друг!

Не среагировав на угрозу Кейла, отец оставался в дверном проеме, загораживая проход.

– Дезни, я последний раз говорю: отойди от этого парня, – сказал он.

Все, что Кейл говорил о моем отце, вихрем пронеслось у меня в голове и отозвалось спазмом в желудке.

– Да что тут, черт возьми, происходит?! – заорала я, глядя на отца. – Ты что, его знаешь?

Наконец отец сдвинулся с места. Не так, как вы ожидали бы от отца, который опасается за жизнь дочери-подростка. Нет, то был простой быстрый шаг вперед. Который означал: а ну-ка попробуй! Он брал Кейла на пушку.

И проиграл.

Кейл мотнул головой, а когда заговорил, в голосе его звучала печаль:

– Ты же знаешь, Кросс, я никогда не блефую. Ты сам меня этому научил.

С быстротой молнии он выбросил руку, обхватив меня за шею. Теплые пальцы скользнули по моей щеке и замкнулись на горле. Они были длинные, твердые, и обхватили мою шею более чем наполовину. Он собирался мне ее свернуть. Или задушить. Запаниковав, я попыталась сбросить его пальцы с горла, но куда там! Это были не пальцы, а тиски. Все, мне конец! Во всем виновата моя собственная глупость – тоже, нашла себе ухажера, который меня и прикончит. Но где справедливость?

Но Кейл не спешил крушить мне горло или душить меня. Он просто повернулся ко мне, пристально вглядываясь. Лицо бледное, глаза – в пол-лица. Он смотрел так, словно я была не я, а какой-то самый продвинутый научный объект; челюсть отвесил, будто я только что доложила всему миру об открытии лекарства против рака. Вдруг его пальцы на моей шее дрогнули, и он меня отпустил.

– Как это… – начал было он.

Резкое движение возле входной двери. Папашка сунул руку в карман. Пушка? Видали мы сверхъестественные штучки, но здесь – полный сюр, как в кроличьей норе, куда свалилась Алиса. Откуда папашке знать, как стрелять из пушки?

Он поднял ствол и прицелился в нас недрогнувшей рукой.

А вдруг знает?

– Ты что делаешь, черт возьми, пап?!

Он не двинулся.

– Волноваться не о чем. Стой спокойно.

Спокойно? Он сошел с ума! Мой отец держал меня на мушке! Держаться в моем положении спокойно мог только шизик.

Слава богу, мой кошачий инстинкт спас наши мозги. Вот так-то. Куда вернее, чем просто тупое везение. Папашка нажал на курок, а я рухнула на пол, потянув весьма удивленного Кейла за собой. Падая, я едва не выдернула ему руку из сустава, но, похоже, это его мало беспокоило. Не очень он волновался и по поводу пушки – все его внимание было обращено на меня. Мы грохнулись на пол как раз в тот момент, когда маленький снаряд с глухим ударом врезался в стену над нами. Это был дротик. У папашки что, пушка с транквилизатором?

Эта догадка не улучшила моего настроения. Я не могла утешить себя также и тем, что дротик врезался в стену ближе к Кейлу, чем ко мне, что внятно показало, что мишенью была не я. Но тем не менее: пули, не пули – пушка есть пушка. А от любой пушки у меня взрывается мозг.