Текст книги "Сорняк"

Враги

Траур превратил наш дом, прежде радушный и кипящий жизнью, в мрачную и пустынную пещеру.

Полицейские допросили всех моих родственников и друзей. Наши дома тщательно обыскали, и при обыске карабинеры нашли фальшивые документы, которые я использовал, укрываясь от явки в суд, и про которые уже забыл. Мне пришлось бежать, чтобы не попасть под арест. Это стало еще одной причиной, по которой я не успел объяснить следователю, каким образом получил ранение в ногу.

Я покидал Сицилию, но не так, как мне хотелось. Я спрятался у родственников в Германии, в Дюссельдорфе. В Гамбурге меня сразу поймали бы. Но судьбе было угодно, чтобы в полицейском участке потеряли мой фальшивый паспорт. И теперь никто не мог выдать ордер на мой арест: не хватало доказательств. А без доказательств нет преступления.

Я провел несколько ужасных дней и ночей, голова раскалывалась. В ней трещала пулеметная очередь и звучали голоса убийц. Не переставала болеть нога. Воспоминания о той трагедии мучали меня.

Рана никак не заживала, хотя ткани должны были срастись еще неделю назад. Меня накачали антибиотиками и болеутоляющими средствами, но ситуация ухудшалась.

Я подумал, что швы были плохо обработаны и сейчас воспалились. Наконец один знакомый отвез меня в больницу на рентген. Как только я оказался под аппаратом, сработал сигнал: рентгеновы лучи выявили чужеродный предмет. Невероятно, но в ноге осталась пуля, и никто этого не заметил. Даже я. И снова пришлось бежать, чтобы не давать объяснений полицейскому, который дежурил при больнице. Казалось, этому кошмару нет конца.

Врач из частной клиники, которому я хорошенько заплатил за молчание, снял швы и вынул осколок от пули. Я осмотрел осколок, он напоминал свинцовую монету. По всей видимости, пуля раскололась раньше, чем попала в меня, – ударилась обо что-то твердое, а затем осколок отскочил и впился мне в ногу.

Я прокрутил в памяти ту сцену, словно в замедленной съемке: как раз в момент, когда я свернул в проулок, нога потеряла чувствительность. Я попытался скрыться от преследователей, как и мой дядя Джиджи, но ему повезло меньше: пуля угодила под мышку и дошла до сердца.

Потом ко мне приехала родня. Мы должны были разобраться в том, что происходит, кто наш враг и сможем ли мы защититься. На смену горю пришел страх, охвативший всех нас. У врага не было лица. Я попросил отца рассказать мне всю правду.

– Ты не можешь не знать, кто истребил наших близких! – кричал я ему.

Отец понял, что скрывать правду бесполезно. Тогда он заговорил:

– Не знаю точно, кто именно стрелял, но к делу должны быть причастны Джуфа, Неторе и семья Резина.

Я ничего не понимал. Слова отца казались бессмыслицей. Джуфа?.. Разве это возможно? Вроде бы он наш дальний родственник. А Резина?

– Но почему? Почему? Разве мы имеем какое-то отношение к убийствам, случившимся этим летом в семье Резина?

Отец опустил глаза, вынул пачку сигарет из кармана рубашки, закурил.

Я смотрел на него с растущей тревогой. Он выпустил изо рта клубок дыма.

– Да, под руку попались мы… Но семейка Резина давно собиралась убить твоего дядю Джиджи. Мы с ним просто чудом спаслись из засады, устроенной несколько месяцев назад…

Я был потрясен. Затем я вскочил со стула и начал нервно ходить по комнате, потом остановился напротив отца.

– Но как же так? Вы убегаете из засады, устроенной мафией, и беспечно сидите в баре? Почему ты мне ничего не рассказывал? Почему? – кричал я.

Впервые в жизни мне показалось, что наши роли поменялись. На этот раз я распекал отца.

– Не хотел тебя беспокоить, – спокойно ответил отец.

– Но теперь-то ты расскажешь мне все! Слышишь, все! Я должен понять, в чем дело!

Отец кивнул, затушил окурок в пепельнице и тотчас закурил новую сигарету. Его лицо исчезло в клубах дыма, и звучал только хриплый голос:

– Несколько лет назад семейка Резина “заказала” кое-кого из друзей дяди Джиджи. Порешили прямо в их супермаркете… Дело чести, понимаешь?

– Дело чести? – процедил я сквозь зубы. Да уж, это выражение было в ходу в определенных кругах, когда кто-нибудь пытался оправдать убийство.

– По крайней мере, так это объясняли Резина. На первый взгляд казалось, других причин не было, друзья дяди Джиджи вроде бы не конкурировали с Резина в торговле, хотя есть предположение, что не обошлось без коммерческой подоплеки. Так или иначе, отношения между нами и Резина испортились. Нино Резина попытался восстановить дружбу, предложив твоим дядьям войти в “Коза Ностру”. Но Джиджи отказался: он сильно переживал из-за смерти своих друзей, которых считал порядочными людьми. Но именно этот отказ стал причиной его собственной смерти. Клану нельзя безнаказанно сказать “нет”.

Мы всегда были в курсе дел семейства Резина: один из его членов рассказывал все дяде Джиджи после сходок. Тот же осведомитель предупредил нас, что клан намерен убрать дядю, поскольку тот слишком “самостоятелен”, точнее, им трудно манипулировать. Такой человек, как твой дядя, считался опасным для делишек клана. Мы опасались, что осведомитель ведет двойную игру. И нам казалось нелепым, что кто-то желает смерти дяде Джиджи. У нас, конечно, были натянутые отношения с семьей Резина, но мы даже представить себе не могли, насколько скверный оборот примет история. В общем, мы не доверяли полученным сведениям. Искали веские доказательства.

И однажды с наступлением темноты наемный убийца выстрелил в молодого официанта – парень живет в доме дяди, этажом ниже, и как раз возвращался к себе. Официант чудом уцелел. Бедняга, он был из тех, кто за всю жизнь и мухи не обидит. Мы поняли, что наемный убийца перепутал его с дядей: официант такого же роста, телосложения и с такими же волосами, как у Джиджи. Это стало для нас доказательством истинности слов осведомителя – итак, они хотели убрать дядю! Тогда мы решили не терять времени даром и напасть первыми, убрав Нино Резину. Тогда мы не сомневались, что зачинщик он… И убили его, прекрасно понимая, что навлечем на себя гнев всего клана. Благодаря нашему осведомителю мы узнали, что на одной из сходок Резина решили избавиться от всей нашей семьи. Мы намеревались предупредить их удар, прежде чем они разделаются с нами…

Этими словами отец закончил свой рассказ. Я смотрел на него с недоумением. Он только что приоткрыл для меня мир, который я считал невообразимо далеким от моей семьи, но в котором, на самом деле, она жила. По сравнению со всем этим кражи и жульничество в игре показались мне детскими шалостями, заслуживающими пары славных оплеух. Но теперь не было времени для размышлений и обдумывания вопросов морали. Я перевел дух и снова набросился на отца с расспросами:

– Бог мой! То есть вы знали, что Резина хотят учинить расправу, и вместо того, чтобы сидеть дома тише воды ниже травы, преспокойненько отправились в бар? Вы просто легкомысленные безумцы! А дед? Неужели он тоже все знал?

– Нет, нет, дед не знал ничего.

Мне хотелось кричать от боли, высказать отцу, что дед умер по их вине.

– Мы ничего не рассказали ему, он не понял бы нас, – повторял отец.

Он не только понял бы, подумал я, но и… Впрочем, зачем напрасно бередить рану.

– Твой дядя, – продолжил отец, – представить не мог, что остальные, в частности Джуфа и Неторе, вступят в войну с нами.

– А при чем здесь Джуфа и Неторе?

– Возможно, ты не знаешь, но если я назову имя Риты Неторе… Оно говорит тебе что-нибудь? Из-за Риты Неторе, а, наверное, в первую очередь из-за нее, Джуфа и Неторе стали виновниками убийств в нашей семье.

Сейчас, когда я снова и снова возвращаюсь к истории с Ритой, мне кажется абсурдным и невероятным, что она могла стать одной из причин войны, причем едва ли не основной. Как далеки от истины предположения, которые выдвигали в то время журналисты и следователи. Никому из них даже в голову не приходило, что за всей этой историей стоит женщина.

Джуфа, в те времена большой приятель дяди Джиджи, встречался с Ритой, дочерью Неторе. Их отношения зашли так далеко, что все уже подумывали о свадьбе. Но Неторе противился, он не хотел выдавать дочь за человека вроде Джуфы. Оскорбленный Джуфа решил припугнуть Неторе и напал на него, но без намерения убить. Следователи поймали Джуфу и упрятали в тюрьму. Пока Джуфа, по-прежнему влюбленный в Риту, отбывал срок, один мой кузен увлекся ею, но потом бросил, полюбив другую женщину. Неторе знал об этой связи и решил отомстить. Джуфе тоже рассказали об интрижке между Ритой и моим кузеном, и, выйдя из тюрьмы, Джуфа избил того до смерти. Дяде Джиджи скоро стала известна вся эта история, он пришел в ярость и поссорился с Джуфой. А Неторе больше не препятствовал отношениям между Джуфой и Ритой. Так у нашей семьи появились два врага с оскорбленной честью: Неторе, который не мог простить моему кузену, что тот обольстил и бросил его дочь, и Джуфа, называвший кузена предателем, поскольку тот, пока Джуфа сидел в тюрьме, увел у него девушку.

Честь. Вот главная причина, по которой на Сицилии убивают мужчин, женщин, детей. Но разве можно говорить о чести, когда нарушаются принципы человечности внутри сообщества?

И что делать, если живешь по ложным, навязанным тебе с детских лет принципам? Как здесь не попасть в ловушку зла?

Как научиться различать истинное и ложное, если ты не получил иного воспитания, кроме как в своей семье?

Как понять, что “нравоучения” не просто призваны утихомирить бушующие страсти, но служат гораздо более важной цели, особенно когда страсти входят в противоречие с доводами разума? Вот именно – как?

“Единственный способ покончить с мафией и уничтожить почву, которая ее подпитывает, то есть противостояние государству, – это применение действующих норм права”, – писал Леонардо Шаша, который не понаслышке знал, что такое мафия[8]8
  Леонардо Шаша (1921–1989) – итальянский писатель и общественный деятель, снискавший известность прежде всего своими остросюжетными романами о сицилийской мафии.


[Закрыть]. Шаша написал это двадцать с лишним лет назад, но мы так и не вняли его словам – мы продолжаем испытывать недоверие к государственной форме власти. По сей день между простыми гражданами и власть имущими нет равенства в правах. Стоит подумать и над словами Ницше, который писал в своей “Генеалогии морали”: “Злопамятный человек не может выйти из-под власти мести и, возвращаясь снова и снова к одному воспоминанию, не способен воспринять ничего иного…” Человек злопамятный живет ненавистью и закрыт для любви, желание мести держит его в плену, время для него движется по замкнутому кругу. Напротив, человек, которому удалось сбросить оковы мести, проживает каждое мгновение настоящего и осмысляет опыт прошлого с позиции “здесь и сейчас”.

Иными словами, это похоже на то приятное ощущение, какое мы испытываем, говоря, что хотели бы вернуться в такое-то место – находясь в момент речи именно в этом месте. Пребывая в том месте, мы возвращаемся к самим себе. Приятное ощущение указывает на то, что мы в ладу с собой, обрели себя. Человек, движимый местью, лишен этой внутренней целостности и не может обрести себя; его понимание времени и места узко и ограниченно местью – время и место для него застыли, порабощают его, являясь преградой на пути к себе и к радости жизни. Как объяснить подобному человеку, что счастье обретается только через возвращение к себе? Пожалуй, этого не объяснишь, такие вещи можно осознать, лишь имея за плечами определенное образование. Здесь не обойтись без философии.

Застигнуть врасплох

Мы проснулись от шума и едкого, щиплющего глаза слезоточивого газа. Все происходило, как в кино. Полицейские из специального подразделения – в масках, во всеоружии, словно им предстояло изловить особо опасных террористов, – вломились на заре в дом и набросились на нас, полусонных, в кроватях, не дав нам опомниться.

Я опешил. Мы и представить себе не могли, что до нас доберутся в этом уголке Германии. Арестовали всех мужчин: меня, отца, дядьев и даже моего младшего братишку, которому едва исполнилось четырнадцать лет. Впрочем, меня и брата через несколько дней отпустили.

Выйдя на свободу, я узнал, что ордер на арест выписала прокуратура Агридженто, расследовавшая дело о войне между нашей семьей и кланом Резина. Мне также стало известно, что по Италии прошло много облав, но, удивительное обстоятельство, за решеткой оказались только наши родственники и друзья – и никого из семейства Резина. Это лишний раз подтверждало мою догадку: между мафией и государством существует негласный договор.

Женщины из моей семьи, привыкшие к жизни в Казамарине, задыхались в Германии от одиночества, без мужчин. Скрепя сердце я посадил на поезд в Сицилию свою мать, тетушек, сестер и младшего брата – они возвращались домой, рискуя жизнью. Но они не могли оставаться в Германии, на чужой земле. Они не понимали языка и мучились от холода.

Я остался один.

Несколько месяцев подряд я ходил по немецким тюрьмам на свидания с отцом и дядьями.

Я буквально жил в поездах, скитаясь по стране. Отца посадили в бременскую тюрьму, остальных разбросали по тюрьмам в Штутгарте и Мюнхене. К счастью, я неплохо знал немецкие обычаи и имел кое-какие сбережения.

Каждое свидание с родными походило на пытку. Особенно когда приходилось сообщать им печальные вести. Так, я рассказал отцу о смерти его брата, к которому отец был сильно привязан. Мой дядя – честный человек, простой рабочий – не был вовлечен в дела мафии. Его убили, следуя закону мести, ведь он носил нашу фамилию. Думаю, именно тогда у отца случился первый инфаркт, однако в тюрьме этому не придали должного значения, его даже не стал осматривать врач.

Почти каждый день я приносил отцу и остальным родственникам страшные вести. На Сицилии “Коза Ностра” убирала всех, кого считала “принадлежащими нашему клану”, выражаясь языком мафии.

Похоже, злой рок потворствовал уничтожению нашей семьи. Другой брат отца скончался от сердечного приступа прямо в итальянской тюрьме. Зять, муж одной из отцовых сестер, погиб в автокатастрофе. Казалось, мы бессильны перед ополчившейся на нас судьбой. Я не знал, что делать дальше, и терзался сомнениями. С одной стороны, я подумывал вернуться на Сицилию, с другой – не мог оставить без поддержки родных в немецких тюрьмах: они нуждались в заботе и внимании. Внутри меня что-то назревало. Растущий в душе гнев толкал к мести. Я едва сдерживался.

Отец почувствовал мое настроение и заставил пообещать не возвращаться на Сицилию, что бы там ни произошло.

Он пытался урезонить меня:

– Необходимо разобраться, кто прикрывает Резина. Нельзя действовать опрометчиво. В таких делах нужен точный расчет. Но будь спокоен, мы отомстим. Ты подумай о том, как выжить здесь, в Германии, ладно?

– Ладно, – ответил я, прекрасно зная, что не сдержу обещания.

Я искренне восхищаюсь Мауро, социальным работником, который мною занимается. Он молодец, вежливый, отзывчивый, всегда готов выслушать. Мы подолгу беседуем, и я рассказал ему многое о себе, в том числе вещи очень личные. Мауро умеет слушать, а это редкая способность. Конечно, ему платят за это, но видно, что Мауро с душой подходит к своей работе.

Когда мы только познакомились и я постепенно стал рассказывать Мауро свою историю, он задал вопрос, поразивший меня своей кажущейся простотой и банальностью: “Но почему ты решил скрываться после резни, а не обратился к властям?”

Он обосновал логичность своего вопроса примерно так: “Тебе ведь не угрожало преследование со стороны органов правосудия, лишь твои враги разыскивали тебя, чтобы прикончить. Достаточно было назвать имена тех, кто истребил вашу семью, и ты избежал бы всего этого ада”.

Конечно, Мауро рассуждал здраво и логично. Но стоит мысленно вернуться в те времена, чтобы лучше понять ситуацию. Мне едва исполнилось двадцать лет, я только что отслужил в армии. На следующий день после расстрела моей родни, 22 сентября, я собирался улетать в Гамбург. Я решил навсегда уехать с Сицилии. Та жизнь была не по мне. Я стремился в Гамбург.

Да, я был шулером, игроком, однако эта моя жизнь вне закона не оправдывает попытки убить меня. На Сицилии же нашлись люди, которые хотели моей смерти. И во мне поселился страх. Страх перед безликой опасностью, когда ты даже не знаешь точно, кто твои враги, – самый сильный.

Сразу после расстрела родных я думал лишь о бегстве. Мне даже в голову не приходила мысль о мести. К тому же моя раненая нога могла вызвать подозрения. Меня искала полиция, и появляться в людных местах было опасно. Я укрылся в Германии и только там, осмыслив происшедшее, начал составлять план мести.

Джуфа

Первым я хотел убить Джуфу. Это он сидел за рулем машины в тот вечер. Я даже не сомневался в этом. Постепенно в памяти всплывали все новые подробности. Джуфу отличала особая манера водить, притормаживая с визгом шин; но прежде всего я узнал его по голосу, когда он приказывал сообщникам немедленно возвращаться в автомобиль. Я хорошо знал его голос, ведь в прошлом Джуфа был близким другом дяди Джиджи и часто приходил к нам домой обедать. Иуда!

Впрочем, тогда я сомневался, смогу ли лишить человека жизни. Сама мысль об убийстве казалась кощунством. Но, представляя себе Неторе и Джуфу, я знал, что сделаю это без всяких колебаний.

Я пытался связаться с кем-нибудь из друзей нашей семьи, но все отказывались иметь со мной дело под разными предлогами. Я подумал было обратиться к своим друзьям детства, но потом отказался от этой идеи. Я слишком любил своих друзей, чтобы вовлекать их в ту жизнь, которую выбрал для себя. Я слишком хорошо знал их и понимал, что они предпочитают держаться подальше от людей определенных кругов. Нет. Тино и Нелло не должны ввязываться в это дело. Если бы по моей вине с ними что-нибудь произошло, я сошел бы с ума. Я и так чувствовал себя виноватым за то, что вовлек их в историю с Тано во время моей службы в армии. И пообещал себе не втягивать их в месть.

В конце концов мне удалось заручиться поддержкой Доменико, друга одного из моих дядьев, – сперва он, с тысячью извинений, отказывал мне в помощи. Я сказал, что намерен отправить родных обратно на Сицилию и вскоре поеду туда сам, так что мне понадобится надежное убежище, где я был бы в безопасности.

– Не тревожься, Антонио, двери моего дома открыты для тебя, – ответил Доменико. Его слова тронули меня. Значит, все-таки нашелся человек, который чтит законы дружбы.

После того как мои родные покинули Германию, у меня наконец-то появилась свобода действий. Но деньги заканчивались, услуги многочисленных адвокатов, немецких и сицилийских, обошлись недешево. Необходимо было что-то предпринять. За несколько месяцев я спустил значительный капитал. “Но сначала убью Джуфу”, – повторял я про себя.

Я был настроен решительно. Я собрался, купил билет на поезд и отправился на Сицилию навстречу судьбе. В дороге меня терзали вопросы, на которые я не находил ответов. Боль ослепляла меня. Я прекрасно понимал, что во всем произошедшем виноват не только Джуфа, но мне нужно было унять свою ярость – и для этого убить врага.

“Хорошо, что есть Доменико. Он, по крайней мере, ничего не боится. Хотя почему я возомнил, будто он ничего не боится? – вдруг засомневался я. – В конечном счете, я для него всего лишь мальчишка. С какой стати он должен доверять мне? Да откуда у тебя столько подозрений, Антонио? Доменико тоже скорбит по нашим родным, он тоже хочет отомстить…” Все эти мысли сводили меня с ума, пока я ехал на поезде.

Два дня спустя я прибыл в деревню, где жил Доменико. Я позвонил ему, и мы условились о времени и месте встречи. Я прихватил с собой револьвер. Так было спокойнее. Когда я шел на встречу, в голове вертелись странные мысли. Доменико показался мне слишком уж добрым. Я вынул пистолет, проверил заряд, удостоверился, что предохранитель снят и положил его в карман куртки.

По дороге я заметил за рулем одной из машин зятя Джуфы с группой людей. Я хорошо знал его, так как мы вместе совершили несколько ограблений. “Что-то здесь не так”, – подумал я.

Я подъехал к домику на окраине, в котором Доменико жил летом, – здесь он назначил мне встречу. Озираясь по сторонам, я вышел из машины, пару раз обошел вокруг дома и лишь после этого направился к входу. Машину я оставил в сотне метров от дома. Вокруг ни души: народ съезжался сюда только на лето. Подойдя к двери, я позвонил. Доменико отпер сразу и пригласил меня войти. Я ответил, что предпочел бы побеседовать снаружи. Но он отказался:

– Брось, заходи в дом. Нас могут увидеть.

– Нет, выходи, потолкуем здесь, – настаивал я.

Доменико явно нервничал и колебался. Я спросил его, есть ли дома еще кто-нибудь, кроме него. Он ответил, что нет, но мне показалось, в окне мелькнула тень. Моя рука, сжимавшая пистолет в кармане куртки, вспотела.

– Выходи! – закричал я Доменико. Но он неподвижно стоял в дверях. Я снова заметил в маленьком окошке какое-то движение и инстинктивно бросился к машине: осколки разбитого стекла полетели мне прямо в лицо. Кто-то стрелял в меня из окна. Я тотчас выстрелил в ответ. Тем временем возле меня притормозила машина. Из нее вышли два типа в капюшонах. Я выстрелил в них, они прыгнули обратно в машину и уехали прочь. Я попал по автомобилю и, возможно, задел кого-то из нападавших, но не знал, кого именно. Я отпугнул их, быстрота реакции спасла меня.

Я попытался выстрелить еще раз, чтобы обеспечить себе путь к отступлению, однако с ужасом обнаружил, что израсходовал все свои тринадцать патронов. “Черт возьми, пистолет разряжен!” – мелькнуло в голове. Нужно бежать со всех ног. Я сжался в комок и зигзагами кинулся прочь, надеясь, что меня не заденут пули.

В тот момент я ничего не боялся – не было времени для страха. Я свернул на улочку, с которой начинался ряд домов с садами, перескочил через ограду одного из дворов и спрятался среди деревьев. Меня искали. Я слышал голоса своих преследователей, хотя они и старались говорить шепотом. Мой слух обострился до предела.

Они наверняка были озадачены, поскольку не ожидали увидеть меня с оружием. Им не хотелось устраивать стычку и терять кого-то из своих. К тому же с минуты на минуту могла приехать полиция.

“Они не знают, что у меня нет патронов, – подумал я. – Похоже, что и на этот раз я спасся”. Да, в тот момент я понял, что мне повезло. Но с тех пор я стал осмотрительней и всегда носил с собой по пять-шесть зарядов. Я избавился от своего старого пистолета, который спас мне жизнь, но в таких перестрелках был просто смешной игрушкой, и обзавелся лучшим в мире стрелковым оружием – пистолетом “Беретта 92F” с зарядом на шестнадцать патронов.

“Я убью всю твою семью, дорогой Доменико, а потом настанет и твой черед, помяни мое слово…”

Ненависть, которую я питал к этому подонку, затмевала даже ненависть к Джуфе.

Позднее я ужаснулся при мысли, что меня могли взять живым. Они подвергли бы меня двух– или трехчасовым пыткам, пока я сам не стал бы умолять их о смерти. Много лет спустя один из раскаявшихся мафиози признался на суде, что Джуфа хотел взять меня живым, чтобы допросить, как следует.

Я до сих пор вздрагиваю при мысли об этом.

Дождавшись ночи и даже не думая вернуться за машиной, я вышел из укрытия. Они могли оставить кого-нибудь караулить меня поблизости. Я пешком отправился к дому одного родственника, куда пришел пять часов спустя, едва не падая в обморок от голода и усталости. Мне не хотелось пугать его семью, представ в таком виде, но я не знал, куда идти. Я попросил немного еды и место, где можно передохнуть, пообещав уйти на следующий же день.

Открыв кран, я наполнил ванну водой. Снял с себя всю одежду и выбросил ее, вместе с ботинками, в черный пакет. Тело пестрело синяками, на руки налипла грязь, локти и колени ободраны. Потом взглянул на себя в зеркало: Боже праведный! Теперь ясно, почему родственники, увидев меня, онемели от ужаса – на моем лице живого места не было, оно все покрыто мелкими ранами. Вероятно, это осколки автомобильного стекла так исполосовали меня.

Снова смотреться в зеркало я не решился. Я погрузился в теплую воду и заплакал.

“Что ты задумал – объявить войну мафии? Ты совсем придурок? Очнись! Вековой истории не хватило, чтобы ее уничтожить, а тут являешься ты и… Что ты возомнил себе?” Так я разговаривал сам с собой.

На миг в голове промелькнула мысль обратиться к карабинерам. Или пойти в суд. Но я не испытывал доверия к органам власти. Поэтому отверг эту возможность.

“Прекрати думать, Антонио. Для начала разделайся с Джуфой, а там видно будет, – решил я. – А что, если меня арестуют раньше? А если… если… слишком много “если”…”

Я с головой погрузился в воду, надеясь, что мои мысли растворятся в ней или, по крайней мере, остановятся. Они сводили меня с ума. Я готов был заплатить любую сумму, только бы они оставили меня в покое. Я навсегда потерял внутренний покой.

За двадцать лет я много раз переосмыслил тот момент своей жизни. Бесконечное путешествие от Германии до Сицилии. Засаду в доме Доменико. Сложный и мучительный выбор в пользу мести за смерть родственников.

Сейчас, будучи уже зрелым человеком, после стольких лет тяжелого заключения, я смотрю на вещи иначе и не пытаюсь оправдать себя, я понимаю, что месть не была единственным выходом из ситуации и существовал выбор. Многие полагают, что выбор стоит между добром и злом. Но не все так просто. Передо мной стоял выбор не между добром и злом, а между плохим и худшим. Плохое заключалось в том, чтобы продолжать жить, защищать уцелевшую родню, которую продолжали убивать после того ужасного вечера. Если бы я не убил тех, кто уничтожал мою семью, то сам оказался бы убит.

Конечно, мне следовало бы довериться властям. Но тогда все верили, что государство и мафия заодно. Я не утверждаю, что так оно и было: пусть рассудит история. Но я помню, что как раз в 1986 году развернулся самый громкий процесс против мафии. Журналисты со всего мира стеклись в Палермо и писали о бессмертной мафии. В те времена на Сицилии, причем не только в бандитских кругах, обвинить человека в подлости можно было, назвав его Бушеттой – по имени знаменитого главаря мафии[9]9
  Томмазо Бушетта (1928, Сицилия – 2000, США) – сицилийский мафиози, главный свидетель на судебном процессе против мафии, развернутом в Палермо в 1986–1987 гг. На основании показаний Бушетты 334 мафиози были отправлены в тюрьму. Бушетта считается первым крупным мафиози, нарушившим омерту – “устав” мафиозной организации.


[Закрыть]. Слово “Бушетта” превратилось в ругательство и означало “негодяй”.

Мне разрешили иметь в камере телевизор, и вот недавно я видел интервью с прокурором из отдела по борьбе с мафией, Пьетро Грассо[10]10
  Пьетро Грассо (р. 1945, Сицилия) – итальянский юрист и государственный деятель; в сентябре 1985 г. назначен членом коллегии судей в процессе над мафией в Палермо. С 1989 по 2005 г. занимал ключевые посты в государственных структурах по борьбе с мафией; с 2005 по 2012 г. национальный прокурор по борьбе с мафией; с 2013 года председатель Сената Италии; с 14 января по 3 февраля 2015 г. исполнял обязанности президента Италии.


[Закрыть], – он входил в коллегию судей на историческом процессе против мафии в Палермо. И представьте, Грассо утверждал, что в то время было почти невозможно найти судью, который согласился бы председательствовать на подобном разбирательстве; непросто было отыскать и присяжных.

Сейчас я задаюсь вопросом, к кому мог бы обратиться я тогда, если даже государственные власти предпочитали держаться подальше от дел мафии? И даже великим судьям и настоящим героям вроде Фальконе с Борселлино[11]11
  Джованни Фальконе (1939–1992) и Паоло Борселлино (1940–1992) – итальянские магистраты, прославившиеся в деле борьбы с “Коза Нострой”. Оба были убиты сицилийской мафией.


[Закрыть] пришлось бежать с Сицилии и скрываться, чтобы вести борьбу против мафии.

И я должен был просить защиты у государства?