Текст книги "Сорняк"

Бегство ради мести

Узнав, что моя мать и сестры вернулись в Казамарину, карабинеры сразу же стали расспрашивать их обо мне. Я был единственным совершеннолетним мужчиной из всей семьи, оставшимся на свободе. Они пытались успокоить мою мать и утверждали, что мне следует зайти в участок и “просто отметиться”.

Нашли дурака! Я прекрасно знал, что значит “просто отметиться”.

После карабинеров к нам наведалась полиция. Комиссары тоже допрашивали мою мать.

“Боже мой, – думал я. – Меня ищут военные, полиция и мафия: государство и анти-государство!”

Помощи ждать было не от кого: люди, на которых я рассчитывал, не желали связываться со мной. Более того, поняв, кто выйдет победителем из войны, все решили примкнуть к сильной стороне, которой на тот момент являлась “Коза Ностра”.

Я чувствовал себя загнанным зверем. Снова нужно было бежать с Сицилии, но я колебался. Проклятье, ведь я приехал сюда, чтобы разделаться с Джуфой. “Рано или поздно, – пытался я приободрить себя, – он должен засветиться где-нибудь. Выйти в бар, или в ресторан, или в кино…”

Там я легко убил бы его. Я замаскировался бы: нацепил шляпу и приклеил бы усы. А для бегства с места преступления годится велосипед.

Но вскоре я понял, что Джуфа никогда не допустит ошибки моего дяди и не покажется запросто в городке.

Однажды утром прошел слух, будто состоялась серия облав, нацеленных на семью Резина, Джуфу и Неторе. Государство начало просыпаться. Я вздохнул с облегчением. Правда, убить их следовало мне, но аресты освободили бы меня от тревоги, подтачивавшей силы, и прекратили бы цепочку убийств, уничтожавших моих друзей и семью.

Я опасался, что не смогу долго скрываться от полиции, и решил уехать. Однако теперь у меня не было фальшивого паспорта. И все же перед отъездом, даже ценой собственной свободы, я должен был попрощаться с матерью.

На рассвете я позвонил в дверь. Услышав мой голос, мать бросилась на порог, не успев толком одеться, и обняла меня. Она плакала от радости. Я едва сдерживался, чтобы тоже не заплакать.

Мы вошли в дом. Времени было мало, я чувствовал, что ответственность за семью отныне лежит на мне, и наказал всем вести обычную жизнь, словно ничего не произошло, и по возможности не выходить на люди. Сестер, испуганно смотревших на меня, – как же сильно изменилась их жизнь за последнее время! – я попросил возобновить прерванную учебу, а мать – позаботиться об отце. Братишке велел учиться и учиться, и пусть не вздумает связываться с дурной компанией. Я даже повысил голос, когда твердил ему наставления, чтобы он хорошенько все усвоил. Больше всего я опасался именно за брата. Несколько месяцев назад Джуфа, не колеблясь, убил подростка: тот крикнул, что отомстит за отца, погибшего во время памятной бойни. Мальчику было всего пятнадцать лет…

– Делайте, как я сказал. О деньгах я позабочусь…

Родные внимательно слушали меня. Им не хватало главы семьи.

Днем ранее я продал своему приятелю ювелиру часы “Ролекс” и другие ценные вещи, приобретенные в Гамбурге. Половину суммы, около двадцати миллионов лир, я вручил адвокату, попросив его позаботиться об отце и дяде, находившихся в тюрьме. Адвокату не следовало знать о наших денежных затруднениях. Он должен думать, что наша казна полна. Не успели мои родные возвратиться из Германии, как адвокат, не теряя время даром, пошел к матери выпрашивать деньги. Я пообещал ему, что в день суда выплачу недостающую сумму, если от отца не поступит жалоб.

– Но пожалуйста, – попросил я его, – никогда больше не требуйте денег от моей матери, иначе я вернусь и разобью вам челюсть.

Адвокат ответил, что процесс продлится долго.

– Не волнуйтесь о деньгах, – сказал я ему. – Защищайте нашу семью должным образом, в долгу я не останусь. Договорились? – Я встал с кресла, пожал адвокату руку и на прощанье посмотрел ему прямо в глаза. Он кивнул.

Выйдя из кабинета и вдохнув свежего воздуха, я задумался над тем, хорошо ли выдержал роль сурового человека.

Я оставил родным достаточно денег и со слезами на глазах простился. На Сицилии меня больше никто видеть не должен.

Лишившись фальшивого паспорта, я все равно решил рискнуть и пересечь границу с настоящими документами. Ни на итальянской, ни на немецкой границе документы проверять у меня не стали. Таможенники не удостоили меня даже взглядом. Я бежал ради мести, но откуда им было знать о моих намерениях.

Кёльн

Кёльн был прекрасен. Особенно меня поразил кафедральный собор, символ города, – величественная громада, возвышающаяся над Рейном, с двумя башнями-близнецами, по сто пятьдесят шесть метров в высоту каждый. Внутри собор восхищал своей мощью, от которой захватывало дух.

Сначала я не осмеливался переступить порог и несколько минут стоял у входа, завороженный.

Потом я свыкся с грандиозностью собора и внимательно исследовал детали: двадцать колоколов, внутреннее пространство башней, роспись витражей, Алтарь Трех Волхвов с реликварием, равного которому нет во всей Европе.

Много лет спустя я прочел, что Кёльнский собор внесен в список ЮНЕСКО, и осознал свое глубочайшее невежество. Впрочем, уже тогда я понимал, что передо мной шедевр архитектуры.

В Кёльне жилось непросто. Это была незнакомая для меня среда. Я крутился, как мог, сошелся с итальянскими эмигрантами – рабочими, официантами, мелкими торговцами и жуликами. И каждый вечер приносил домой по меньшей мере пятьдесят франков. Иногда перепадала целая сотня. Эти деньги покрывали мои ежедневные расходы, но я ожидал крупного клиента.

В дом своих родственников в Дюссельдорфе, где я был официально зарегистрирован, я не мог поехать. Боялся ареста, учитывая то, с какой настойчивостью меня выслеживали органы правопорядка. Только несколько месяцев спустя я разгадал причину столь пристального внимания: карабинеры хотели поставить меня на учет, но для этого следовало вручить мне повестку. Не больно я нуждаюсь в вашем внимании! – подумал я. Представить только, в Италии я должен был каждую неделю являться в участок и расписываться на бумажке – так меня бы выследили и убили в два счета.

Но подобных требований явки в участок не существовало за границей. Я успокоился: находясь на немецкой территории, я ничем не рисковал.

Я поехал в Дюссельдорф. На самом деле, мне не терпелось вернуться в Гамбург, но я не мог подставить Фофо: мой друг должен остаться цел и невредим. Да, я доверял ему, но его родные и близкие жили на Сицилии, а одна только мысль о том, что я могу стать причиной их бед, пугала меня. Случай с Доменико стал мне уроком.

Мы с Фофо созванивались чуть ли не каждый день. Во время одного из телефонных разговоров я поручил ему продать мой ресторан. Фофо отказался. И слава Богу. Деньги, которые приносил ресторан, я отсылал домой на Сицилию – это был верный доход. Фофо мой спаситель. Я был слишком молод и не справился бы в одиночку, без его советов.

Выждав еще некоторое время, я решил вернуться в Гамбург, пообещав себе вести жизнь скромную, уединенную, неброскую. Жить, как раньше, было нельзя: вокруг слишком много соотечественников, слишком много ушей и глаз.

Ожидание

Из газеты “Корьере делла сера”, единственного итальянского издания в Германии, и из разговоров соотечественников я узнавал страшные сицилийские новости. В Санта-Лучия-дель-Мела, например, началась настоящая война между кланом Паторе и “Коза Нострой”. Не проходило и дня без убийства: уже насчитывалось множество жертв, а война, казалось, разгоралась все с большей ожесточенностью.

Подсознательно я был на стороне Паторе, даже не зная их лично: враг моего врага – друг мне.

В любом случае, я решил копить сведения и подписался на две сицилийские газеты. Я начал изучать, что происходит в Санта-Лучия-дель-Мела.

Вскоре я понял, что там творятся нелепые вещи: многие из убитых причислены следователями к “Коза Ностре”.

“Что же там творится?” – недоумевал я.

Еще несколько месяцев спустя я узнал, что мафиозные войны развязаны в деревнях провинций Агридженто и Нисса[12]12
  Нисса – сицилийское название провинции Кальтаниссетта, граничащей на западе с провинцией Агридженто.


[Закрыть], хотя и не столь масштабные, как в Санта-Лучия-дель-Мела. Похоже, мафия уничтожала сама себя, остров очищался. Эта мысль воодушевила меня: неужели настали времена революции против мафиозных авторитетов?

“Мужайся, – сказал я себе. – Неясно, какой оборот примет дело. Нужно получше разобраться во всей этой истории”.

В Гамбурге, выжидая подходящего момента для мести, я познакомился с Томмазо. Он родился и вырос в Германии, но его семья была родом из Тосканы. Томмазо держал крупный ресторан с четырьмя шеф-поварами и десятком официантов, и всем заправлял он сам.

В ресторане был зал, предназначенный для игры в кости. Я ужинал там каждый вечер и нарочно проиграл пару тысяч марок в кости. И распустил слух, что потерял в игре в десять раз больше: я расставлял сети и ждал добычи. Я не торопился.

Как-то раз в час обеда я зашел в ресторан за видеокассетой на итальянском языке, которую мне хотел дать для просмотра один из официантов, Валентино.

Томмазо сидел за покерным столом. Он выигрывал и был в хорошем настроении. Мне предложили присоединиться к игре. Как я узнал позднее, ходил слух, будто я избалованный и развязный сынок крупного промышленника.

Черт возьми, наконец настал момент, которого я так давно ждал, но я сразу смекнул, насколько сложно действовать без должной подготовки. У всех присутствующих имелись семьи, и они собирались по домам. Однако все игроки должны были вернуться следующим вечером. Времени оставалось в обрез. Я вытряхнул из карманов десять тысяч марок – нарочито небрежно, словно это была какая-то мелочь. Окружающие стали многозначительно переглядываться, бросая алчные взгляды на мои деньги.

Мы поиграли пару часов, условившись возобновить игру в другой раз. Вдруг я заметил, что Томмазо подмигнул одному из своих подчиненных.

“Подмигивай, подмигивай”, – подумал я. Я был так уверен в себе, что даже не испугался его дерзости.

Крючок был заброшен. Остальное – вопрос времени. И как-то вечером я появился в игорном зале ближе к полуночи, притворившись полупьяным.

С какой вежливостью и предупредительностью все присутствующие приняли двадцатилетнего молокососа, да еще еле стоявшего на ногах. Шакалы! Игра началась.

Менее чем за час я выиграл у Томмазо сорок тысяч марок. Он нервничал, не верил своим глазам и досадовал. Он готов был даже поднять на меня руку.

– Только попробуй тронуть меня, – сказал я ему. – Иначе это станет последним движением в твоей жизни.

Некоторые из игроков постарались замять конфликт.

– До этого вечера всегда проигрывал я, – закричал я.

Остальные согласились.

Потом я добавил, что на сегодня хватит. Томмазо едва не на коленях умолял меня не уходить. Я продолжал твердить “нет”: рыбка попалась на крючок, оставалось вытащить ее на берег.

После долгих просьб я пообещал Томмазо сыграть еще в другой раз и только в присутствии тех же игроков.

На следующий день я пришел с одним из них на обед. Он рассказал мне о Томазо и его семье. Томмазо был богачом, владельцем не только ресторана, но и многочисленных кафе-мороженых. Мой собеседник попытался намекнуть мне, что я мошенник. С негодованием и гримасой отвращения на лице я ответил, что ему не следует позволять себе подобных намеков.

– Извини, я пошутил, – ретировался он.

– Я честный человек, – заявил я.

Я не сомневался: Томмазо подослал этого типа, чтобы прощупать меня. Или сам этот тип хотел сделаться моим сообщником и урвать часть добычи. Однако я счел бессмысленным разбираться во всем этом.

Несколько вечеров спустя мы снова сыграли. Я почувствовал, что за мной наблюдает десяток пар глаз, пока я беру карты в руки. Но это было мне безразлично: рыба уже клюнула. Томмазо в любом случае стал бы искать меня, чтобы отыграться. В тот вечер я привел его в полное отчаяние своими отработанными ходами. Я решил не испытывать судьбу и играл наверняка.

И был вознагражден за терпение. Несколькими неделями позже я наткнулся на Томмазо в другом ресторане и выудил у него шестьдесят тысяч марок, не считая часов “Картье”. Джино, владелец заведения, который получал процент от каждого заказа из меню, постоянно одалживал деньги Томмазо, уступая просьбам последнего. Джино не без удовольствия наблюдал за его проигрышами, пока наконец не отказал своему приятелю в деньгах, видя, что тот проиграл круглую сумму. После этого отказа Томмазо отошел в угол зала и долго сидел молча. Его лицо было белым, точно полотно, и я испугался, как бы его не хватил инфаркт.

Но я не мог нянчиться с Томмазо, нужно было постоянно держать ухо востро. Необходимо выйти из ресторана целым и невредимым, со своим выигрышем. Немедленно. Пока Томмазо не очнулся и не сообразил, сколько денег потерял.

Я снова оказался при деньгах. Я не мог в это поверить. На немецких адвокатов и другие расходы я спустил почти сто тысяч марок, а теперь мне удалось восстановить капитал. Редкостная удача. Я даже представить себе не мог, что такое возможно. И вместе с тем не знал, как выжил бы без этой суммы. Происшедшее было, скорее, везением.

Вскоре меня стали разыскивать братья Томмазо, чтобы “поговорить”. Я не стал уклоняться от встречи. Они пригрозили, что если я снова попытаюсь сыграть с их братом, они заявят на меня в полицию.

– Понятно. Однако пока проигрывал я, Томмазо не жаловался? Я всего лишь отыграл у вашего брата деньги, которых лишился в прежних партиях. Поверьте, он ничего не потерял. Ну, может быть, я выиграл у него стоимость часов, только и всего.

Я, конечно, врал, но нужно было успокоить их.

В любом случае, подумал я, лучше на время исчезнуть из этого квартала.

К тому же, вернувшись однажды вечером домой, я обнаружил у своих дверей незнакомца, поджидавшего меня. Пожалуй, сама судьба подарила мне ту встречу.

Нино

Во время бойни, устроенной моей семье, Нино потерял своего дядю, к которому был сильно привязан. Однако на тот момент Нино отбывал срок в тюрьме. Выйдя на свободу, он тотчас отправился в Гамбург разыскивать меня. Он просидел семь лет за ограбление и истосковался по женской ласке. Я вывел его в свет и помог удовлетворить желания, терзавшие его долгими ночами в камере. Я подарил ему “настоящий рай”.

Нино стал одним из тех людей, которых я решил привлечь к делу мести. Я знал, что он любил своего покойного дядю и ему не терпелось отомстить – приходилось даже сдерживать Нино, чтобы он не наделал глупостей, начав действовать раньше времени по собственному усмотрению. Потом я узнал его получше и понял, что он не относится к числу безумцев, о каких судачит народ, к тому же тюрьма укротила его нрав.

Нино приехал в Гамбург не только в поисках развлечений после долгих лет тюрьмы. Насытившись мирскими радостями, он рассказал мне, что сидел в одной камере с моим отцом, прибыл в Гамбург именно по его совету и намерен поведать мне последние новости. Услышав первую новость, я остолбенел: наши решили заключить мир с кланом Резина!

– Что это значит? – спросил я.

– На самом деле, Антонио, это уловка. Ни одна из сторон не желает, чтобы продолжались убийства тех, кто остался на свободе. Твой отец попросил меня передать тебе, чтобы ты сохранял спокойствие и не наделал глупостей. Вспомни все то, что он сказал тебе в Бремене!

– Ясно. То есть мы удовлетворимся извинениями Неторе и Джуфы? А как же наши погибшие родственники? К черту их всех, да?

– Доверься отцу, Антонио. Больше не могу ничего тебе сказать.

На самом деле я доверял своему отцу, но мне хотелось испытать Нино. Я желал знать его мнение.

– Я готов заключить мир с кланом Резина, но с Неторе и Джуфой – никогда! – отрезал я.

– Спокойно, Антонио. Я тоже разорвал бы Джуфу на куски. Но мы должны действовать организованно и выяснить, что происходит на Сицилии. Некоторые кланы устроили настоящее восстание против “Коза Ностры”. Твой отец в союзе с Паторе и через них с другой семьей из Агридженто, они объявят войну старой мафии. Главное – действовать сообща!

Стратегия, которая постепенно вырисовывалась из слов Нино, воодушевляла меня. Но потом я засомневался: что мог предложить отец своим новым союзникам? Да и как вообще человек, сидящий в тюрьме, мог заключать союзы за ее пределами? У Нино не находилось ответов на мои вопросы. Тогда я понял, что сам должен разобраться в происходящем и съездить на Сицилию, а также лично удостовериться в прочности новых союзов, заключенных отцом, – иначе месть не состоится.

Хотя в глубине души я надеялся, что обойдется без кровопролития – никому ведь не хочется угодить за решетку.

Для начала я отправил денег семейству Паторе, но потом им понадобилось подкрепление, они требовали непосредственного участия членов моей семьи. Однако мы не могли обеспечить это подкрепление, у нас не было “отряда”. Я должен был что-то придумать. Иногда жизнь ставит тебя в ситуацию, из которой, кажется, нет выхода. Я решил вернуться на Сицилию.

Я предстал на “военном совете” с одним из своих кузенов, не назвавшись по имени.

Сразу стало очевидно: ведя обычные громкие разговоры о чести, достоинстве, принципах, многие из присутствующих не осознавали, что бросают вызов такой могущественной организации, как мафия, да к тому же сами враждуют между собой, – и это потрясло меня.

Мафия поглотила бы нас мгновенно, подумал я, но не стал высказывать свою мысль.

Кроме того, на последующих собраниях я понял, что мафия уже заметила нового врага и применила старый добрый метод разобщения союзников.

Но по-настоящему меня настораживало отсутствие четкой программы действий среди противников мафии.

Далеко не все могли помочь мне: я всего лишь хотел отомстить и нуждался в поддержке вооруженных людей. Я не принадлежал к числу энтузиастов и военных лидеров. Меня не интересовали запутанные семейные связи каждого из союзников. Моя родословная была не лучше и не хуже, чем у них. “Да кто ты такой? – сказал я сам себе. – Возможно, ты даже хуже остальных, потому что соображаешь больше в этом деле”.

Военные действия

Сначала потребовалась денежная помощь семьям, которые собирались выступать против мафии. Я готов был ее предоставить. Но поначалу старался всячески уклоняться от прямых действий. Я спонсировал дело, а также обеспечивал места, где укрывались люди и хранилось оружие. Однако настал момент, когда меня вынудили участвовать в войне: только выпачкав руки в крови, мы могли доказать свою преданность общему делу.

Нужно было убить очень опасного мафиози, и задачу поручили нашей семье. В роли убийцы пришлось выступить мне.

Это был первый раз, когда меня отправили убивать человека: я даже не знал его лично, и он не причинил мне зла. Тогда я еще сомневался, смогу ли это сделать. Перед заданием я не спал всю ночь. Необходимо было собраться с духом. На месте того мафиози я представил Неторе и Джуфу. “К тому же, – повторял я себе той ночью, – если бы я пошел на войну ради защиты родины, разве не пришлось бы мне убивать незнакомых людей?” А тогда для нас это была настоящая война.

Рассвело, а я так и не сомкнул глаз. Моя жертва вышла из дому в семь тридцать, четверть часа спустя тот человек должен был припарковать машину в тридцати метрах от места его работы. По плану мне надлежало прикончить его, пока он проходит от автомобиля до работы свои последние тридцать метров.

Джузеппе Роччелла официально числился работником почты в Санта-Лучия-дель-Мела, но на самом деле, как нам сообщил отколовшийся от “Коза Ностры” предатель, он был главой одного из местных кланов и в числе тех, кто отдал приказ убить двух наших союзников.

На свое первое дело я прибыл чуть раньше семи тридцати. Я достал пистолет и, удостоверившись, что меня никто не видит, положил его на каменную ограду, присыпал сухими ветками и листьями и стал ждать свою жертву.

Сердце вот-вот выскочит из груди.

До последнего момента я надеялся, что тот человек не придет. Но он, как назло, явился строго по расписанию, припарковал машину, вышел из нее, опасливо оглянулся по сторонам и направился к конторе.

Я вышел ему навстречу, удивляясь собственному хладнокровию и решимости: я должен это сделать, и все! Моя жертва нахмурилась. Я заметил, что мафиози сунул руку в карман куртки. У него есть оружие, подумал я. Или он просто блефует?

Я принял самый обыденный вид: у него не должно возникнуть подозрений. Я выглядел респектабельным человеком в костюме, с галстуком, без оружия. Моя жертва успокоилась и отвела взгляд.

Я дошел до ограды, на которой спрятал пистолет, схватил его и выстрелил, целясь в грудь.

Он даже не успел взять в толк, что происходит. Помню его взгляд: никакого страха, только удивление и как будто облегчение.

Когда тот человек упал на землю, я сделал контрольный выстрел в голову. Это было просто, гораздо проще, чем я думал.

Без четверти восемь, холодным февральским утром, я впервые убил врага и стал настоящим убийцей в мафиозной войне.

Я спокойно вернулся к машине, где меня ожидал сообщник. Когда я добрался до места сходки, меня стали поздравлять остальные союзники. Мы избавились от одного из самых опасных противников, говорили они, но их слова не убеждали меня, а перед глазами стояло его изумленное лицо. Чем он был опасен?

На следующий день передовицы газет пестрели заголовками вроде: “Мафия снова наносит удар: убит безупречный гражданин, честный отец семейства, направлявшийся к месту работы”.

Мои сомнения возросли. Я не понимал игр своих союзников: возможно ли, чтобы они заставили меня убить невинного человека? Зачем им понадобилась смерть этого “честного отца семейства”?

На душе скребли кошки.

Спустя несколько дней после убийства полиция арестовала и раскрыла имена многих крупных мафиози. В перечне фигурировало также имя моей жертвы. “Следователи полагают, что арестованные связаны с группировкой Джузеппе Роччеллы, убитого несколько дней назад киллером-одиночкой”.

Эта новость очистила мою совесть. Да, я убил человека, но одно дело убить порядочного человека, отца семейства, и совсем другое дело – уничтожить мафиози, одного из главарей “Коза Ностры”.

Я несколько раз повторил себе эти слова. Но мне так и не удалось вычеркнуть из памяти удивленное и испуганное лицо того человека перед дулом моего пистолета.

Не знаю, сколько раз с тех пор мой первый убитый являлся мне в кошмарных снах. А вместе с ним в мои сны приходили, подобно обезумевшим демонам, другие мятущиеся души.

Подобно тому, как невозможно забыть самые драматические моменты из фильмов ужасов, сцены свершенных мной убийств, словно кровавые реки, выходят из берегов, рушат плотины и переполняют сердце тревогой.

Жертвы являются перед моими глазами одна за другой, с испуганными и умоляющими взглядами. Они преследуют меня, чтобы убить. Они прячутся за припаркованными машинами. Они ждут меня в темных подъездах. Выскакивают из-за кустов, свешиваются с деревьев, стреляют с мчащихся мимо мотоциклов.

И каждый раз я просыпаюсь, дрожа от ужаса и обливаясь потом. Я ощупываю свое тело, пытаясь обнаружить раны, и с трудом убеждаю себя, что по-прежнему жив и спасся от очередного покушения.

Как ни парадоксально это звучит, но первая жертва убийцы – это он сам. Нет и не будет такого места, где он смог бы скрыться от самого себя.