Текст книги "Пусть любить тебя будет больно"

8 глава

Он долго думал о том, почему она так поступила, думал об этом изо дня в день. Раздирал себе душу, заглядывал внутрь и не находил ответов. Точнее, он их находил и не понимал – неужели все так банально? Неужели женщине не нужна тихая гавань и спокойная любовь? А что тогда нужно? Адреналин? Молодой кобель, который отдерет ее пять раз в сутки? Наверное, это и есть самое главное – чтоб ноги раздвигал, пощечинами одаривал и трахал, как суку последнюю.

Особенным быть надо, с выкрутасами, имиджем, тачками крутыми и прошлым, как Туманный Альбион. Чтоб вопросов больше, чем ответов, было. Просто любви ничтожно мало.

Что он, мать ее, не так сделал? Мало хотел, мало денег давал, мало в рестораны водил, мало шмоток покупал… мало… мало… мало. Это слово долбилось в мозгах отбойным молотком, и он не мог заглушить этот проклятый звук ни алкоголем, ни травой, ни шлюхами, которые вдруг пачками стали появляться в его жизни. Бесконечной вереницей голых тел, чужих запахов и звука открываемых пачек с презервативами. Он понимал, что идет на дно. Уверенно и быстро деградирует до состояния рогоносца, который от жалости к себе топит горе в бутылке. Поразительно, как быстро появляются вокруг новые друзья, новые женщины и исчезают старые. Какой-то вереницей, дьявольской текучкой, и от раза к разу друзья все фальшивей, а бабы продажней. Все зависит от того, что ты можешь дать взамен. Когда остается в кармане пара монет, а за душой один гребаный холод, начинаешь вдруг понимать, что рядом никого нет – только пустота. Она имеет форму бутылки, запах алкоголя и сбитые о стены костяшки пальцев. Все друзья вдруг срочно стали недоступны, заняты, глубоко женаты, а ты, холостой, уже неугоден их женам, и тебя выдворяют из их жизней, вежливо намекая на то, что ты уже не нужен. Забывают позвать на праздник, забывают ответить на телефонный звонок, а потом и вовсе забывают. Никто не любит пачкаться о чужие проблемы. Никто не любит смотреть, как кому-то плохо. Люди обожают со стороны покачать головой, посочувствовать. Промыть тебе кости и плотно закрыть перед твоим носом дверь. Чтоб, не дай бог, не заразил их своими бедами, как проказой.

Он и был прокаженным – его жена бросила. К другому ушла и сына с собой прихватила. Сергей слышал, как соседки за спиной шептались: «Видать, квасил, вот и ушла. Какая баба алкаша потерпит? Молодец девка. Умно поступила».

И не важно, что Новиков не пил раньше никогда, не важно, что пахал, как вол, что обеспечивал её, кормил. Да, она тоже работала, но могла и дома сидеть. Ей же мало было. Всегда мало.

Вы когда-нибудь слышали тишину? Нет, не ту тишину, которая наступает, когда приходит ночь и стихают звуки, а тишину в тех самых стенах, где еще вчера звучал голос вашего ребенка и любимой женщины, куда вы приходили после работы и понимали, что вы дома, и из этого повседневного шумового фона состоит ваше счастье. Вы любили как умели, тащили эту любовь через двенадцатичасовой рабочий день, доверяли той, что спит с вами в одной постели, и вдруг поняли – а ведь рядом была совершенно чужая женщина. Она никогда вас не любила, она испытывала к вам жалость и привычку, она симулировала оргазмы и фальшиво интересовалась, как у вас там на работе, она, оказывается, ненавидела ваши привычки, запах и ваши вкусы, и она, бл***ь, молчала об этом семнадцать лет, а потом встретила кобеля на десять лет моложе и променяла вас на другой член, потому что чаще трахал и бабки давал на себя, любимую. А вы не у дел. Вы просто жалкий и никчемный идиот, который жил так, как все, и считал, что у него крепкая семья и любящая женщина рядом. Только рядом не было никого. Рядом была чужая, незнакомка, которая вас просто терпела или использовала.

Нет, Сергей не считал, что виновата только она. Если бы это было так, ему было бы намного проще смириться с её уходом. Новиков понимал, что где-то на каком-то этапе он ее потерял. Она выросла из родного слова «НАС» и стала сама по себе, а он так и остался в своем детском замке из песка. В разводе и изменах виноваты оба, и Сергей не заметил тот миг, когда она ушла от него. И ушла не тогда, когда встретила другого. Она ушла тогда, когда впервые подумала о том, что не любит самого Сергея. А любила ли? Кем он был для Оксаны? Просто тем, с кем положено быть. Квартира не такая, машина не той марки, цветок один вместо трех, и серенад не спел, и не то сказал, и не так посмотрел.

Он прозрел тогда, когда стало уже поздно, посмотрел на нее другими глазами и понял, что безумно любит, а она нет. Уже давно нет, а может, и никогда – нет. Она не его. И отпустил. Вот за что он себя ненавидел – у него не хватило сил удержать. Вернуть. Трусость? Возможно. Скорее гордость. Когда тебя так упорно шлют на хрен и расписывают, насколько хорош другой по сравнению с тобой, убожеством, невольно хочется орать: «Ну и пошла ты к такой-то матери. Давай, вали из моей жизни и захлебнись в своей новой. Подавись ею».

Сергей нажирался как свинья и стоял под её окнами, видел, как она страдает по нему, как изводит себя и угасает, и не понимал – почему тот, а не он? Чем он, бл***ь, лучше?

И Сергей знал чем – моложе, круче, богаче. Он уползал домой и расшибал стены кулаками, выл и плакал как ребенок. Она вывернула его наизнанку, она вдруг показала ему, какой он на самом деле. Каким она видела его все эти годы.

И это страшно – вдруг осознать, что на самом деле ты мало что собой представляешь – ты посредственный муж, ты отвратительный любовник, и тебя и не любили никогда.

Он опускался все ниже и ниже. Пропил все, на хрен, в доме. Продал и пропил. Сидел с бутылкой в четырех стенах и жалел себя. Смотрел на её фото вместе с сыном и понимал, что они умерли или он умер для них, и чужой мужик зовет их по имени, а сын, возможно, называет его папой. Допивал водяру до конца, до донышка, разбивал бутылку о стену и смотрел на «розочку», задумываясь о том, насколько мягко она войдет в яремную вену.

Левченков позвонил ему через пару месяцев, когда он почти превратился в кусок дерьма. Сергей не думал, что когда-нибудь услышит голос этого человека, спустя столько лет.

«Ну что, Новиков, ты полностью в говно или соображаешь, что происходит?»

На секунду протрезвел. Последний раз слышал этот голос еще, когда служил.

«В говно, Гена, но пока соображаю».

«Как считаешь, обратная дорога из этого говна есть, или это конец?»

«Смысла нет. А дорога есть всегда».

«Я могу найти для тебя смысл, если хочешь выбраться. Давай встретимся. Обговорим пару вопросов».

«Зачем? Мне неинтересно».

«Станет интересно, когда скажу, что твоя бывшая замешана?»

Сергей резко подался вперед.

«Что значит – замешана? Во что замешана?»

«Не телефонный разговор, Новиков. Давай приведи себя в порядок и приезжай к заправке «Грин» на окружной. Я тебя там подберу, и поедем покатаемся».

Левченков Артем Викторович – сослуживец Новикова и ныне подполковник в отставке. Он хорошо его помнил, знал, что дурного не предложит, только Сергею было наплевать на любое его предложение. Не упомяни тот Оксану, он бы вообще не поехал. Левченков хорошо подготовился к этой встрече, в отличие от Новикова. Тот с трудом привел себя в порядок, приняв ледяную ванну и пару таблеток аспирина, насквозь провоняв алкоголем, Сергей ехал в такси и думал о том, что на эти бабки мог бы купить пару бутылок «Столичной» и нажраться вусмерть. Ему б на неделю запоя хватило.

Левченков встретил Сергея на крутом «БМВ» с правительственными номерами и повез в небольшой узбекский ресторан, где они с ним когда-то неплохо гуляли после дембеля. Шашлык, рис и квашеные помидоры, манты. Стол накрыли шикарный, а выпивку Левченков не заказал. Сказал, перебьются они оба. Отныне Сергей либо перестает пить вообще, либо может валить с кафе и продолжать пить дома, пока и саму квартиру не пропьёт.

– Ну что, Новиков, совсем ты одичал. Не узнаю лучшего бойца, который головой черепа проламывал. Ты себя в зеркало видел вообще? В кого превратился?

– Не видел. На хрен мне на эту рожу смотреть.

– Правильно, Новиков. Рожа у тебя жуткая, с мешками под глазами, серая. На труп живой похож. И из-за чего? Из-за бабы.

Сергей резко голову поднял, а он рукой предостерегающий жест сделал.

– Не кипятись так сразу. Не осуждаю. У всех бывает. Жизнь – она, падла такая, под дых с носака заедет и потом ржет, сука, глядя, как ты кишки на асфальт сблевал.

Сергей усмехнулся – если б только кишки. Ему кажется, что он туда душу выблевал. Внутри пусто, как в барабане после выпущенной обоймы.

– Я справки наводил, Новиков, секретность твоя по сроку давности уже давно истекла. Но вижу, ты особо не распространялся…

– Зачем. Не было ничего. Отслужил и забыл.

– Молодец, Новиков. Это там, наверху, оценили.

– Так что насчет Оксаны?

– Обезболивающее тебе заказывать не буду – терпи на живую, Сергей. Оксана твоя, сам знаешь, с кем связалась. И мы знаем. Помощь твоя нужна, Новиков. К одному человеку работать пойдешь. Он сам на тебя вышел, свяжется в ближайшее время. Пока ничего особенного – поработаешь в его компании, это по твоей части – проекты, чертежи.

– И кто он такой?

– Тесть Руслана Царева. Ага. Больно. Знаю. Держись. Она тебя на женатого променяла, Новиков. Вот такие бабы дуры. Сами не знают, чего хотят.

Сергей почувствовал, как скулы свело и руки в кулаки сжались. Захотелось выпить. Много. Из горла и до дна. Очень много, чтоб вот этот разговор из памяти вышибло к такой-то матери, и больше не было так больно. Чтоб душу без наркоза не рвало на части.

– Лешаков – так тестя фамилия, важный человек. Очень-очень важный, Сергей. Поможет тебе Оксану твою вернуть, так как дочка там на нервы давит, и ему компания зятя позарез нужна. Очень серьезные люди в этой компании заинтересованы, а Бешеный с Царем артачатся. Любыми способами надо сученка заставить отдать свою долю в бизнесе. Ты Лешакову для этого дела пригодишься. Он присмотрится, а потом втянет тебя в свою игру, отыграешь свою партию, и всем будет счастье. А ты потом Оксане сопли подотрешь и обратно заберешь, если так вернуть хочешь.

Новиков уловил в его голосе нотки презрения. Нет, не хочет он ее вернуть. Видеть не хочет, знать не хочет эту суку. Он бы её сам на дно утянул. Если б не Ваня, давно бы в нее обойму спустил. Много раз смотрел на ствол и думал о том, что выбьет ей мозги, а потом – себе в висок, и до свидания. Финита ля комедия. Может, и спустил бы, если б о ребенке не узнал. Да, о ребенке от ее кобеля. Решил тогда – отпустит. Не судьба. Любит другого – пусть любит. Счастья ей, бл***ь. Пусть валит на все четыре стороны.

– Что молчишь, Новиков?

– Обдумываю.

– Ты быстрее думай. Время идет. О сыне думай, Сергей, о сыне. Прежде всего. Бабы – они и в Африке шлюхи, а сын – это святое. Сын – это навсегда.

Он и думал. Хотя понимал, что с ним, алкоголиком, ему вряд ли светит светлое будущее.

– Из запоя выведу. Скажешь, что согласен, отвезу в одно место – через неделю как огурец будешь. Ну что, Новиков? Решился?

Сергей поднял на него взгляд, чувствуя, как начинается ломка без очередной дозы алкоголя и покрывается спина холодным потом, а руки начинают мелко подрагивать.

– Решился.

– Вот и лады. Я тебе весь расклад расскажу, а ты подумаешь, как тебе будет проще это провернуть. Если все выгорит, может, сам большим человеком станешь. Сына из Валенсии к себе заберешь.

Сергей кивнул, вспоминая, как подписал бумаги на разрешение увезти Ваню. С ним тогда черт-те что творилось. Его ломало и корежило. Он понимал, что не может сейчас воспитывать сына. Пример для подражания из него херовый.

Левченков отвез Сергея в какую-то деревеньку к мужику по имени Федор. Он его Стрелком называл. Оставил его там на неделю. Федор всю душу из Новикова вымотал. Отварами поил какими-то, да так, что тот блевал дальше, чем видел, потом хлестал его в бане русским веником и на мороз выгонял и снова отпаивал травками.

Через неделю Сергей и правда был, как огурец, словно пару месяцев запоя мимо прошли.

Весь этот год Новиков просто работал. Хорошо работал, на износ. Ни глотка водяры, только крепкий чай или черный кофе и бессонница жуткая сутками. Вообще не спал. Вырубит на час-два, а потом как робот – глаза открыты, и в голове только одна мысль – опустить её на такое же дно и показать, что молокососа себе в любовники выбрала. Что не Царев это старший, а босота бандитская. Ни защитить не сможет, ни обеспечить. Только ему и этого было уже не надо. Сергей хотел, чтоб она одна осталась, поняла, каково это – просыпаться от того, что в доме так тихо, что слышно, как душа леденеет и инеем покрывается.

Думал, прощать умеет, а нет. Оказывается, черта с два. Не хотел он ей простить предательства. Ведь могла честно сказать, давно могла. Спектакли разыгрывала, пока удобно было, а на хрена? Чтоб одной не остаться. Потому что тогда был надежным и удобным, а когда перестал – слила за ненадобностью. Просто тупо променяла на новую модель. Как старую машину.

Покоя не давала мысль о том, что не удовлетворял её. Снимал баб и трахал ночи напролет, оргазмы считал, а потом сам себе не верил – кончает или притворяется. Его заклинило на этом, застопорило. А потом понял, что кончают, еще как кончают, это ей с ним плохо было. И от бессилия снова хотелось нажраться. Ненавидел себя в эти минуты.

Вроде прожил с ней долго и стоны все наизусть выучил, и каждую родинку на теле, и любил любую, а оказывается – вообще не знал.

Лешаков почти год ничего не предлагал – присматривался, видать, продолжал считать Новикова алкоголиком, а тот поддерживал эту мысль постоянно. Иногда довольно удобно, когда другие считают тебя слабым противником и расслабляются, потому что ты не представляешь угрозы. Вряд ли Лешакову приходила в голову мысль, что Сергей на работу со стволом ходит и может с легкостью с одного удара Лешакова на тот свет отправить. Даже Оксана об этом не знала.

Только Леший ошибся, не на то поставил. У каждого свои цели в этой игре, и да, целью Сергея была Оксана, но только не в том понимании, в котором считали и Левченков, и Лешаков, желающий выбить почву из-под ног Бешеного, которого Новиков изучал почти год, и все больше убеждался, что не туда и не с тем её отпустил. Убеждался, что его променяли попросту на молодого самца, который трахался лучше и жестче и деньгами сорил. Ни в чем себе не отказывал. Оксана, как очередной квест была, с претензией на новое будущее и великую любовь. Так и хотелось в глаза ей посмотреть и проорать: «Ну как, мать твою, ты счастлива? На кого ты меня променяла? На этого, у которого ширинка на замке не держится?! Дура!»

Пока она в Валенсии своей ногти грызла и свечки ему за упокой ставила, он трахал все что движется и не движется. Потом на девке этой женился и Оксану за нос водил целый год.

Сергей истерически смеялся, когда думал об этом. Развелась с ним, семью похерила, чтобы с женатым жить долго и счастливо. Интересно, она ему простит? Есть такие женщины – сколько ни швыряй и ни макай лицом в грязь, все равно стелиться у ног будут, и от этой мысли его передергивало. Значит, Сергея можно было вышвырнуть, как прочитанную книгу, а того на пьедестал возносить?

Он хотел её понять и не мог. Сколько старался – не мог. А потом, спустя время, решил, что и понимать не надо. Сына вернуть, а ее ни с чем оставить… а еще Бешеному пулю промеж глаз пустить, чтоб чужое не трогал. Чтоб знал – за все надо в этой жизни платить.

9 глава

Я металась по квартире, как загнанный в клетку зверь. Нет, меня не заперли, и я не испугалась слов Руслана, но каждый раз, когда подходила к двери в твердой решимости уйти, протягивала руку, чтобы открыть её, и не могла. Сделать тот самый шаг в никуда за порог дома, а на самом деле – за порог наших отношений и нашей любви. Поставить окончательную жирную точку на всем. Когда еще какая-то тоненькая ниточка держит рядом с ним, тонкая и очень хрупкая, и когда понимаешь, что она последнее, что осталось от всего, что держало вас вместе, вдруг становится страшно.

Он вернулся вчера вечером. Руслан просто демонстративно пробыл дома до самого утра. С кем-то разговаривал, потом смотрел телевизор. Я приготовила ужин, но с ним вместе за стол не села.

За весь вечер он сказал мне всего одну фразу, когда зашел ко мне на балкон, пока я курила и пила очередную чашку кофе, глядя на облетающие с деревьев листья.

– Запомни, у меня ничего с ней нет и не было. Это формальность, которую я очень скоро решу. Я даже не живу с ней в одной квартире и не вижу ее месяцами. Просто подумай об этом, Оксана.

Молчание дается труднее всего, особенно когда хочется кричать, говорят, это самое сильное психологическое насилие, а я бы назвала это высшей точкой мазохизма, потому что мне хотелось бить посуду, вопить, выгнать его к чертям, а я молчала. Как все просто. Он все решит, а я должна ждать, когда он это сделает. Мне казалось, если я заговорю – это будет конец, и я скажу необратимые вещи. Видимо, сейчас я еще не была готова их произнести. Я все еще была готова ему поверить. Может, все именно так, как он говорит… Может, все же стоит дать нам шанс и посмотреть, как он поступит.

Весь день я мерила шагами квартиру, пока наконец-то не решила дать ему немного времени. Подождать, что будет дальше. Успокоиться и позволить Руслану доказать мне, что он не лжет. Я вернулась в гостиную и села на диван, закурила, глядя в одну точку. В сумочке завибрировал сотовый, и я автоматически потянулась за ним. На дисплее незнакомый номер – ответила.

– Ксюш?

На мгновение замерла… не веря собственным ушам.

– Это Сергей.

Конечно, я его узнала. Не могла не узнать, ведь как-никак слышала этот голос семнадцать лет подряд каждый день.

– Я узнала. Привет.

– Привет.

Повисла пауза. Мы очень давно не общались, и долгое время он мне и не звонил. Не требовал встреч с Ваней. Я помню, как пыталась дозвониться на его старый номер, но тот оказался отключенным. Потом и у меня самой сменились все номера. Руслан часто менял симки, как и сами аппараты.

– Как ты узнал мой номер, Сергей?

– Хотел узнать и узнал.

Я усмехнулась. Вот уж действительно, когда мой бывший муж чего-то хочет – он этого добьется. Проблемой нашего брака было то, что он уже давно и ничего не хотел, хотела только я, а для совместной жизни это ничтожно мало. Как игра в одни ворота. Как интересно… а ведь я до сих пор его обвиняю. Вот так, с разбегу. Словно тут же при воспоминании о нем ищу себе оправдания и, конечно же, нахожу.

– Почему вдруг сейчас, а не полгода назад?

– Потому что сейчас я уже намного больше похож на человека, Оксана.

Внутри что-то дернулось, похожее на жалость. Не так-то просто стать равнодушной к тому, о ком заботилась сама столько лет. И я прекрасно поняла, что он имел в виду, чтобы не переспрашивать почему.

– Ваня еще помнит меня?

Медленно выдохнула, и как всегда болезненный момент. Да, Ваня его помнил. Это поначалу мне наивно казалось, что он примет свою новую жизнь, что привыкнет к Руслану и забудет о Сергее. Не то что я этого хотела, но кто пережил развод и чей бывший муж не стремится к общению со своим ребенком, а он вел себя именно так, поймут меня. Но для ребенка ничтожно мало просто играть с новым мужчиной мамы в футбол, покупать дорогие игрушки, чтобы он начал считать его отцом.

Ваня все чаще и чаще спрашивал о Сергее, скучал, с какой-то маниакальностью прятал все те вещи, которые подарил ему папа. Он страдал, а я страдала вместе с ним. И прекрасно понимала, что, как бы Руслан ни старался, он не заменит Ване отца.

– Конечно, помнит, Серёжа. Помнит, несмотря на то, что ты решил не вспоминать о нем почти год, хотя я не ограничивала тебя в общении, и мы решили, что ты будешь забирать его к себе раз в месяц на неделю. Но ты так ни разу и не позвонил.

Сергей тяжело вздохнул, и я услышала, как он чиркнул зажигалкой. Вдруг так отчётливо увидела его самого с сотовым в руках на балконе, как он слегка прищурился от того, что дым попал в глаза. Раньше я могла отобрать у него сигарету и выкинуть, а потом дразнить, что у него нет силы воли бросить.

Были времена беззаботности… они потом исчезли в пелерине повседневности моей ненависти ко всему, что касалось Сергея. Потом меня раздражало буквально всё.

– Я не хотел, чтобы он видел меня таким, – Сергей выдернул меня из воспоминаний.

– А что изменилось сейчас?

– Многое изменилось. Мы можем встретиться?

– С Ваней? Конечно. Ну, не в ближайшие пару недель, но да. Вы можете встретиться, когда у него начнутся каникулы.

– С тобой, Оксана. Я знаю, что ты приехала.

Нахмурилась, чувствуя, как упускаю что-то важное. Например, то, как он может об этом знать, если я никому не говорила и никому не звонила.

– Откуда ты знаешь?

– Я же говорю – очень многое изменилось. Нам надо поговорить, Оксана, и не по телефону.

Я подумала о том, что пригласить его сюда будет безумной идеей. Значит, можно встретится где-нибудь на нейтральной территории. Я же, в конце концов, не под арестом.

– Давай встретимся. Скажи где – я приеду.

– Зачем придумывать разные места – давай на нашем месте. Помнишь его?

Я на секунду отчетливо увидела то самое кафе, где мы с мужем в наши лучшие времена так любили перекусить и просто посидеть вместе. Ностальгия. Даже несмотря на то, что все уже кончено.

– Конечно, помню. Давай там. Во сколько?

– Через час сможешь?

– Да. Смогу.

Я отключила звонок и долго думала, сохранить ли номер в памяти телефона, но так и не сохранила.

Через полчаса я уже сидела в такси и искренне надеялась, что шестерки Руслана не едут за мной по пятам. А в принципе, даже если и едут… Я имею право видеться с отцом моего ребенка. Мне нечего скрывать. Пусть знает об этом. Я с некоторых пор тоже много чего знаю.

За весь этот год я почти не задумывалась о том, что происходит с Сергеем. Я словно кинулась в омут с головой, полностью погруженная в новые чувства, в нового мужчину, которого жаждала всем сердцем. И вдруг сейчас с удивлением поняла, что Сергей мне не безразличен. Вот именно сейчас более трезвым взглядом на все, без сумасшедших эмоций, когда он мешал мне быть с Русланом. Когда являлся серьезным препятствием и раздражителем. Услышала его голос и поняла, что какая-то часть сердца все равно ностальгирует. Что я даже соскучилась по нему и хочу увидеть, что мне не все равно, что с ним, как он живет и как устроился.

И в глубине души даже стало странно, что он уже чужой, что я прожила с человеком семнадцать лет, и вдруг он совершенно больше не связан со мной.

Человек, с которым спала в одной постели, ела вместе на кухне, покупала в наш дом еду. Мы больше не семья, он больше не мой муж. Он мне никто. За эти два года я почти не думала об этом, возможно, потому что не видела и не слышала. Люди не любят чувствовать себя виноватыми. Им это мешает жить, спать, есть. Чувство вины очень тягостное и тяжелое, иногда и вовсе неподъемное. И если раньше я всячески искала себе кучу оправданий, искала в нем кучу всяких изъянов, то сейчас я уже прекрасно понимала, что и сама виновата. Очень сильно виновата перед ним… и все же всегда продолжала себя оправдывать.

Я вышла из такси, оглядываясь по сторонам в поисках бывшего мужа, и когда заметила, не поверила, что это он. Сергей сильно изменился. Словно я вижу кого-то очень сильно похожего, но не его самого. В модном коротком пальто с высоко поднятым воротником, фирменных брюках и туфлях от известного брэнда.

Но больше всего поразил он сам, словно вдруг из того невзрачного, серого человечка, который таскался по выходным на рыбалку в старой куртке и стоптанных кроссовках, а по вечерам ходил по дому в семейных трусах, он превратился в стильного мужчину. И я была рада видеть его именно таким, ведь мое воображение рисовало мне его опустившимся, спивающимся, заросшим и в очередной раз забывшим сходить в парикмахерскую. Где-то в глубине души стало обидно, что, когда мы были вместе, таких метаморфоз не происходило. От этого Сергея пахло дорогим парфюмом, и его новая прическа очень ему шла. Я посмотрела ему в глаза и снова почувствовала вот это самое в груди – ёк. Глаза такие родные. В уголках морщинки знакомые, и на лбу шрам еще с юности. Только в нем появилась какая-то холодность, ощутимая почти физически. Наверное, так и должно быть. Мы ведь теперь совершенно чужие, несмотря на общие воспоминания и общего ребенка. Он больше не должен казаться мне близким и понятным.

– Развод тебе к лицу, – улыбнулась я, но Сергей не улыбнулся.

– Тебе тоже, – серьёзно сказал он, – ну что, идем?

Я кивнула и вдруг поймала себя на совершенно идиотской мысли, что чуть не взяла его под руку, как когда-то. Поистине, человек соткан из условных рефлексов и еще долго помнит то, к чему привыкал годами. Оказывается, нам далеко не всегда трудно отказаться от самого человека, нам трудно отказаться и от того мира, который он создает вокруг нас. От вибрации его голоса, от слов, которые он говорит почти каждый день, и мы со временем понимаем, что тоже ими заразились, от наших общих воспоминаний. От того, что мы создавали вместе. Я отказалась и теперь понимала, что в какой-то мере скучаю по всему этому. Наверное, это ненормально, но да, скучаю. Это все равно что приехать в район, в котором жили в детстве, и пройтись по знакомым улицам, даже если уже твердо не намерен там жить… а ведь всегда пульсирует мысль, что именно там было когда-то хорошо или пусть даже и не было, но все равно тянет.

Мы зашли в скромное кафе, и я не сдержала улыбки – как здесь все изменилось и в то же время осталось прежним, и мы сели за тот же столик, что и много лет назад.

– Мы последний раз были здесь еще до рождения Вани, – тихо сказала я и подумала о том, что потом он больше не находил на это ни времени, ни денег. И вдруг спросила саму себя: «А Руслан находит?» Сейчас, спустя два года, все так, как и было вначале? И не захотела себе ответить. Нам не всегда нравятся те ответы, что мы даем про себя на свои же вопросы, а ведь иногда они самые правдивые.

Сергей помог мне снять пальто, повесил на спинку стула и сел напротив. На какие-то минуты повисла пауза, и когда к нам подошел официант, я все еще рассматривала его и не понимала, почему раньше он казался мне таким в доску простым, а теперь почему-то кажется, будто я и не знала его никогда. Или я в совместной жизни привыкла видеть его в целом, не замечать мелочей. Я где-то читала, что, когда мы видим каждый день одну и ту же картинку, наш мозг запоминает ее, и в следующий раз он не прикладывает усилий, чтобы рассмотреть, – он выдает старую. И так снова и снова. Например, я забыла, что у него очень глубокий взгляд и что ему всегда шла легкая щетина, забыла, что мне нравилась горбинка на носу и густые волосы, которые он раньше либо очень коротко стриг, либо забывал о парикмахерской совершенно, но ведь были времена, когда мне нравилось в нем все.

– Ну как ты? Где сейчас? – спросила я, обнимая пальцами чашку кофе, согревая руки.

– Устроился в компанию Лешакова Дмитрия Олеговича.

Я резко вскинула голову и встретилась с ним взглядом – ожидает реакции.

– Да, того самого, на чьей дочери женат твой Руслан.

Взгляд Сергея остался непроницаемым, а я почувствовала, как от напряжения вдруг затекла спина. Только суметь скрыть это напряжение от него. Впрочем, он никогда не умел меня чувствовать, вряд ли почувствует и сейчас. Как быстро начал разговор. Отрезвил от воспоминаний и вернул в реальность, где я променяла семью на человека, который два года водил меня за нос. Показывает мне, что знает об этом.

– И как на новом рабочем месте?

Всем своим видом давая понять, что его осведомленность не сбивает меня с толку и я сама прекрасно обо всем знаю.

– Ты мне лучше скажи – оно стоило того, Оксана? Разбить нашу семью, чтобы даже не построить новую? – откинулся на спинку стула и постучал зажигалкой по столешнице, поворачивая ее в пальцах, – обручальное кольцо так и не снял.

– Так, значит, вот о чем мы должны поговорить? Если так, то я не намерена это обсуждать с тобой. Я осведомлена обо всем, что касается Руслана, и как-нибудь сама разберусь в своей личной жизни.

– Ты до сих пор в ней не разобралась, Оксана. А твоя жизнь касается и меня, потому что у нас сын и твой… – он подыскивал нужное слово намеренно долго, чтобы унизить, а я понимала, что таки да, таки я его не знаю. Не знаю Сергея таким. Он раньше не был способен ударить побольнее.

– Руслан ставит под угрозу не только свою собственную жизнь, но и жизнь нашего сына тоже, а это уже касается и меня.

Я медленно сделала глоток из чашки.

– И что? Если ты думаешь, что сообщил мне какую-то особо секретную информацию, – то ты ошибаешься, Сергей. Когда я уезжала в Валенсию, ты дал на это согласие и отпустил со мной Ваню.

– Я думал, ты будешь счастлива! Я думал, Оксана, что ты побудешь там одна и вернешься. И никто тогда не знал, что твой… Что Он жив.

– Теперь довольно поздно думать об этом, ты не находишь? Мы все решим. Все проблемы. И я не хочу обсуждать Руслана с тобой. Я вообще не понимаю, что ты хочешь мне этим сказать.

– Конечно… не хочешь. Ведь так больно разочаровываться в ком-то, кому всецело доверял, а оказалось, что тебе просто долгое время лгали. Я прекрасно тебя понимаю.

Я отвернулась к окну и смотрела, как по лужам моросит мелкий дождь. Ударил снова. Метко. Прав. Заслужила.

– Ты в курсе всех дел Руслана? Знаешь, что вообще происходит?

Я уверенно посмотрела Сергею в глаза:

– Конечно.

– В таком случае ты должна знать, что его компания на грани банкротства, что отец оставил массу долгов после себя, и эти кредиты выбивают из Руслана и скоро начнут требовать иными методами.

– Я думаю, он справится с любой проблемой, – уверенно ответила я, потому что именно в этом действительно не сомневалась.

– Не уверен.

– Зачем ты меня позвал? Рассказать о том, что ты все знаешь? Молодец. Я восхищена твоей осведомленностью. Или затем, чтобы принизить меня? Так это не так просто сделать. Я знаю обо всем, что касается Руслана, и что бы он ни сделал – это на наше с детьми благо.

– Ты сама-то себе веришь? Такая взрослая и такая наивная. Я бы все же несколько раз подумал, прежде чем доверять человеку, который спит с тобой, а на людях появляется с совершенно другой женщиной, а тебя скрывает от всех. Но это твой выбор.

– Например, где появляется? – спросила я и отодвинула от себя чашку.

– Например, на банкете в честь немецких предпринимателей, которые приехали заключить с ним сделку. Ведь он должен быть там со своей парой, но это явно не ты, Оксана! Я так понимаю, что об этом ты не знала.

– Знала, – эхом повторила я, а сердце ухнуло вниз.

– Значит, знала и о том, что если они заключат договор, то им обоим придется уехать на время в Германию?