Текст книги "Мистер"

– Я слышала, ты встречался с Раджой, – обращается она ко мне.

– Да.

– И что же?

Близорукие глаза смотрят прямо на меня – мать слишком тщеславна, чтобы носить очки.

– Трастовая собственность переходит ко мне.

– А что получает Каролина?

– Ничего.

– Понятно. Но мы не можем позволить бедняжке умереть с голоду.

– Мы? – переспрашиваю я.

Щеки Ровены вспыхивают.

– Ты. Ты не можешь позволить бедняжке умереть с голоду. Хотя, с другой стороны, у нее есть собственный трастовый фонд, и когда ее отец покинет наш бренный мир, Каро унаследует целое состояние. Кит поступил мудро.

– Если мачеха не лишит ее наследства, – парирую я и отпиваю еще один совершенно необходимый мне глоток «Кровавой Мэри».

Мать поджимает губы.

– Почему бы тебе не предложить ей работу? Что-нибудь связанное с застройкой Мейфера? Дизайн интерьеров? У Каролины прекрасный вкус, и ей нужно отвлечься.

– Пусть Каролина сама решает, что ей нужно.

Мне так и не удалось полностью изгнать из своего голоса нотки раздражения. Моя мать по-прежнему определяет, что и кому делать в семье, которую она покинула много лет назад.

– Ты же не выгонишь ее из Тревельян-Хауса?

– Ровена, я не собираюсь лишать ее крыши над головой.

– Максимилиан, будь так любезен, называй меня «Мама»!

– Когда ты начнешь вести себя как мать, я непременно учту твое пожелание.

– Максим, – предупреждающе произносит Марианна, и ее глаза вспыхивают зеленым огнем.

Будто получивший нагоняй ребенок, я крепко сжимаю губы и рассматриваю меню, чтобы не наговорить лишнего.

Ровена солирует, не обращая внимания на мою грубость.

– Нам нужно поговорить о поминальной службе. По-моему, стоит провести ее перед Пасхой. Я закажу поминальную речь одному из моих лучших писателей, если только…

Ее голос срывается, и мы с Марианной удивленно отрываемся от меню. У матери в глазах стоят слезы, и впервые с тех пор, как она похоронила своего старшего сына, Ровена не выглядит значительно моложе своих лет. Скомкав носовой платок с монограммой, она подносит его к губам, силясь взять себя в руки.

«Черт побери!»

Да я последний идиот! Она потеряла старшего сына… любимого ребенка.

– Если только? – подсказываю я.

– Не захотите написать ты или Марианна, – шепчет она, бросив на нас непривычно умоляющий взгляд.

– Конечно, – отвечает Марианна, – я напишу.

– Нет, лучше я. Возьму надгробную речь и сделаю ее получше. Закажем обед? – спрашиваю я в попытке сменить тему.

Мне не по себе рядом с матерью, которая так неожиданно проявила свои чувства.

Ровена ковыряет салат, а Марианна гоняет ножом и вилкой по тарелке последний кусочек омлета.

– По словам Каролины, у нее, возможно, будет ребенок, – объявляю я, вкушая шатобриан.

Ровена мгновенно вскидывает голову, ее глаза сужаются.

– Она действительно говорила, что они пытались завести ребенка, – подтверждает Марианна.

– Что ж, если она беременна, вероятно, это мой единственный шанс увидеть внука, а этой семье – обрести наследника графского титула в следующем поколении.

Ровена осуждающе смотрит на нас с сестрой.

– Ты станешь бабушкой, – сухо напоминаю я, будто не замечая второй половины ее комментария. – Что скажет на это твой последний красавчик в Нью-Йорке?

Ровена известна неуемной страстью к молодым людям, они часто моложе ее младшего сына. Она обжигает меня яростным взглядом, а я спокойно пережевываю мясо. Странно, впервые в жизни в разговоре с матерью я чувствую себя хозяином положения. Это что-то новенькое. Сколько лет я провел, тщетно пытаясь заслужить ее одобрение!

Марианна недовольно хмурится. Пожав плечами, я отрезаю еще кусочек вкуснейшего стейка и отправляю его в рот.

– Ни ты, ни Марианна явно не озабочены созданием семьи, и я искренне надеюсь, Господь не допустит, чтобы графство унаследовал брат вашего отца. Камерон совершенно пропащий, – ворчит Ровена, пренебрегая моим высокомерием.

Перед глазами тут же встает незваная Алессия Демачи, и я недовольно сдвигаю брови. Марианна тоже хмурится, уткнувшись взглядом в тарелку.

«Что это с ней?»

– Как поживает тот молодой человек, с которым ты каталась на лыжах в Уистлере? – спрашивает Ровена Марианну.

Домой я возвращаюсь в сумерках. Слегка навеселе и выжатый как лимон. Я с честью вынес суровый допрос с пристрастием о состоянии всех поместий, арендованной собственности в Лондоне, недвижимости, сдаваемой внаем, перестройки многоквартирных домов в Мейфере, и это не считая котировок ценных бумаг, которые находятся в собственности семейства Треветик. Хотел было напомнить матери, что это ее давно не касается, однако меня вдруг охватила гордость – я смог подробно ответить на все ее каверзные вопросы. Даже Марианна оценила мои знания. Оливер Макмиллан хорошо меня подготовил.

Плюхнувшись на диван перед огромным телевизором в моей безукоризненно чистой и совершенно пустой квартире, я снова, как уже не раз в этот день, возвращаюсь мыслями к разговору с темноглазой горничной.

Где она сейчас?

Сколько еще пробудет в Англии?

Какая она под этим бесформенным халатом?

Какого цвета у нее волосы? Темные, как брови?

Сколько ей лет? Наверное, немного. Пожалуй, она слишком юная.

Слишком юная для чего?

Слегка поерзав на диване, я переключаю телеканалы. Возможно, я так отреагировал на нее случайно. Она была одета как монашка. Может, меня возбуждают монашки. Тут я даже рассмеялся. Вот уж бессмыслица!

Жужжит телефон – пришла эсэмэска от Каролины.

Как прошел обед?

Мучительно. Вдовствующая графиня в своем репертуаре.

Я тоже стану вдовствующей графиней, если ты женишься!:(

Зачем она мне об этом говорит? Я же не собираюсь жениться. Ну… пока не собираюсь. Тирада матери о внуках звучит у меня в ушах, и я встряхиваю головой. Дети. Нет, только не это. Пока, по крайней мере.

До этого еще не скоро дойдет.

Вот и хорошо.

Что делаешь?

Сижу дома. Смотрю телик.

Ты как? Ничего?

Можно мне прийти?

Последнее, чего мне сейчас хочется, это подпустить к себе Каролину, чтобы она вынесла мне мозг и взялась за другие части тела.

Я не один.

Ложь во спасение.

Все кобелишься, как я посмотрю.: Р

Ты меня знаешь, Каро.

Спокойной ночи.

Я жду ее ответа, но телефон молчит, и я отворачиваюсь к телевизору – лишь для того, чтобы вскоре выяснить, что смотреть там нечего.

Не зная, чем бы себя занять, сажусь за стол и открываю почту на iMac. Оливер прислал несколько писем о делах в поместье, которые мне совершенно не хочется читать в пятницу вечером. Подождут до понедельника. Часы, к моему удивлению, показывают всего восемь вечера. Идти по клубам рановато, да и оказаться в вопящей толпе что-то не тянет.

Стены давят, но и на улицу выходить не хочется, и, послонявшись без дела, я сажусь за рояль. На подставке уже давно стоят нотные листы с незаконченной пьесой. Я читаю ноты, мысленно прислушиваясь к мелодии, и когда пальцы безотчетно тянутся к клавишам, наигрываю пьесу. Перед глазами снова встает девушка в голубом с темными-претемными глазами и пронзительным взглядом. Воображение рисует новые ноты, я импровизирую, придумываю музыкальные фразы.

Что за черт!

Взволнованно, а такое со мной бывает редко, я достаю из кармана телефон и открываю приложение записи голоса. Нажимаю на клавишу «Записать» и играю мелодию еще раз. Комнату наполняет музыка. Выразительная. Пробуждающая воспоминания. Волнующая. Вдохновляющая.

«Я убираю, мистер».

«Да, я говорю по-английски. Меня зовут Алессия Демачи».

Алессия.

Стрелки часов давно перевалили за полночь. Потянувшись, я рассматриваю плод моих трудов. Я написал мелодию целиком и страшно рад, прямо лопаюсь от гордости. Сколько я пытался закончить эту пьесу? А получилось только после встречи с юной горничной.

Покачав головой, я отправляюсь спать рано и совсем один. Какая редкость.

Глава 5

Вздрагивая от волнения, Алессия отпирает дверь в квартиру с роялем и застывает на пороге. Ее встречает тишина. Значит, зеленоглазый хозяин, рядом с которым ей так не по себе, в квартире. Он врывается в ее сны с того дня, как она увидела его голым на постели. А в выходные, в тишине, он проник и в ее мысли. И что в нем особенного? Может быть, пристальный взгляд, которым он пронзил ее при встрече, или его красивое лицо, стройное тело, мускулы на плечах и спине, ямочки над поясом джинсов…

Хватит!

Мечты явно уносят ее не туда.

Алессия тихо снимает промокшие ботинки и носки и торопливо шлепает босыми ногами по коридору на кухню. На столешнице пустые бутылки из-под пива и коробки от еды навынос, но Алессия бежит в свой безопасный уголок, в прачечную. Там она прислоняет ботинки к горячей батарее, вешает рядом носки в надежде, что они хоть немного подсохнут к тому времени, как она соберется домой.

Алессия стаскивает мокрые перчатки и шапку, вешает их на крючки у бойлера, потом снимает и куртку, которую ей дала Магда. Пристроив куртку на крюк рядом с перчатками, недовольно хмурится – с куртки прямо на чистый, выложенный плиткой пол, капает вода. Джинсы тоже промокли насквозь – на улице ливень. То и дело вздрагивая, Алессия снимает джинсы и натягивает халат. К счастью, он не промок, заботливо завернутый в пластиковый пакет. Подол закрывает ей колени, и даже без джинсов она выглядит вполне прилично.

Заглянув в кухню, девушка убеждается, что хозяина там нет. Наверное, еще спит. Быстро закинув джинсы в сушку для белья, она поворачивает рычажок. По крайней мере, домой пойдет в сухом. Ноги у нее замерзли и покраснели, и, выхватив из горы сухого белья полотенце, Алессия растирает ступни, возвращая их к жизни. Немного согревшись, она надевает свои разношенные кроссовки.

– Алессия?

Zot!

Мистер проснулся. Что ему нужно?

Непослушными замерзшими пальцами она вытаскивает из пакета тонкий шарф и повязывает им голову, пряча промокшую косу. Глубоко втянув воздух для храбрости, выходит из прачечной – хозяин стоит на кухне.

– Привет, – с улыбкой говорит он.

Алессия поднимает голову. Обезоруживающая улыбка зажигает в его изумрудных глазах огоньки и освещает прекрасное лицо. Девушка смущенно краснеет и отворачивается.

Зато она чуть-чуть согрелась.

В прошлый раз он так сердился на нее… Что же изменилось?

– Алессия, – снова произносит он.

– Да, мистер, – отвечает она, не поднимая глаз.

Сегодня он хотя бы одет.

– Я просто хотел поздороваться.

Она на мгновение поднимает глаза, не понимая, чего он хочет. Его улыбка слегка померкла, на лбу наметились морщины.

– Здравствуйте, – говорит Алессия, все еще не понимая, этого ли он ждет.

Хозяин кивает и неуверенно переминается с ноги на ногу, будто собираясь что-то добавить, но потом разворачивается и уходит.

Ну я и придурок! «Привет!» Нашел что сказать! Все выходные думал о девушке, а при встрече только и выдавил: «Я просто хотел поздороваться».

Какого черта со мной творится?

На полу в коридоре отпечатки босых ног.

Она что, пришла сюда босиком? Под дождем? Не может быть!

В спальне сумрачно, а вид на Темзу не вызывает вдохновения. С неба льет без остановки. Капли замолотили по стеклу с самого утра, и я даже проснулся от шума. Черт! Она, наверное, брела пешком под проливным дождем. Интересно, где она живет и сколько ей пришлось идти? Я хотел разговорить ее, узнать хоть какие-нибудь подробности жизни, однако не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять – рядом со мной ей не по себе.

Как бы выяснить, ей не нравлюсь я или она не в восторге от мужчин вообще?

Неприятная мысль. А может, я рядом с ней нервничаю и смущаюсь? Сбежал же я от нее на прошлой неделе – вспоминать об этом не слишком приятно. В будущем такого допускать нельзя.

На самом-то деле, девушка меня вдохновила. На все выходные я погрузился в музыку. Сбежал от недавно обрушившейся на меня ответственности, которой никогда не желал, спрятался от горя… или смог выразить свою печаль в музыке.

Не знаю. Знаю, что сочинил (и закончил!) три пьесы и еще две набросал вчерне. А к одной мелодии меня так и тянет написать слова. Я забросил и телефон, и электронную почту, закрылся ото всех и впервые в жизни нашел утешение наедине с самим собой. Вот так откровение. Кто же знал, что я в состоянии столько сделать? И все-таки не понимаю: почему девушка подействовала на меня так сильно, если мы обменялись всего парой слов? Не вижу логики. Впрочем, и зацикливаться на этом не хочу.

Взяв с прикроватной тумбочки телефон, я замечаю, что моя постель в ужасном беспорядке.

«Чтоб тебя… да я неряха».

Торопливо заправив постель, я выхватываю из кучи одежды на диване тонкий черный свитер с капюшоном и натягиваю его на футболку. Прохладно. А у нее ноги промокли… наверное, совсем замерзла. В коридоре я на минуту останавливаюсь, чтобы подкрутить термостат – подниму-ка температуру на пару градусов.

Она выходит из кухни с пустой корзиной для белья и пластиковым ведерком с чистящими средствами и тряпками. Опустив голову, проходит мимо меня в спальню. Я смотрю вслед фигурке в бесформенном халате: длинные бледные ноги ступают неслышно, хрупкие бедра легко покачиваются… неужели сквозь халат просвечивают розовые трусики? Из-под шарфа, которым она повязала голову, спускается длинная темная коса, кончик которой покачивается прямо над трусиками в такт шагам. Надо бы, конечно, отвернуться, но я завороженно смотрю на ее нижнее белье. Розовые трусы полностью скрывают ягодицы и поднимаются до талии. Никогда не видел на женщине таких огромных трусов. И от этой картины мое тело пронзает желанием, словно мне тринадцать лет.

Черт! Я беззвучно рычу. Вот извращенец!.. С трудом поборов искушение идти за ней, я ухожу в гостиную, падаю там за стол и принимаюсь разбирать электронные письма от Оливера.

Алессия с удивлением оглядывает застеленную постель. Раньше в спальне всегда царил беспорядок. Вот и сейчас на диване горой свалена одежда. И все же комната гораздо чище и уютнее, чем всегда. Раздвинув шторы, девушка окидывает взглядом реку. «Темза», – шепчет она вслух дрожащим голосом.

Река темная, все вокруг серое, сумрачные деревья на том берегу… совсем не похоже на Дрин. На дом. Это город, в котором много жителей. Слишком много. Дома она видела в окно плодородные земли и горы в снежных шапках. Алессия прогоняет мучительные воспоминания о доме. Ее ждет работа, которой нельзя лишиться, чтобы по-прежнему играть на рояле. Неужели хозяин сегодня не уйдет? Настроение сразу портится. При нем она не сможет сыграть свои любимые мелодии.

Зато она увидит его.

Мужчину, который снится ей каждую ночь.

Хватит о нем думать! Довольно. С тяжелым сердцем Алессия развешивает одежду в гардеробной. То, что пора стирать, складывает в корзину.

В ванной ее встречает аромат хвои и сандалового дерева. Приятный мужской запах. Алессия делает глубокий вдох, наслаждаясь благоуханием, и вспоминает его зеленые глаза… широкие плечи… плоский живот. Брызнув на зеркало чистящей жидкостью, она с ожесточением трет стекло.

Перестань! Перестань! Хватит!

Он платит ей за работу и никогда не посмотрит на нее как на женщину. Она всего лишь горничная, уборщица.

Как всегда, в последнюю очередь она выбрасывает мусор. На этот раз, к ее удивлению, корзина пуста. Ни одного использованного презерватива. Алессия ставит корзину на место, рядом с прикроватной тумбочкой, и невольно чему-то улыбается.

Собрав грязное белье и чистящие средства, она останавливается взглянуть на черно-белые фотографии на стене. Голые женщины. Одна стоит на коленях, у нее бледная, почти прозрачная кожа. Видны ступни ее ног, ягодицы, изысканный изгиб спины. Светлые локоны женщина придерживает на затылке, выпустив на спину лишь несколько прядей. Модель, по крайней мере, с этого ракурса, очень красива. На второй фотографии женщина изображена вблизи. Видны контуры шеи, отброшенные на плечо волосы, изгиб позвоночника почти до талии. Темная кожа сияет под нежными лучами света. Она великолепна. Алессия вздыхает. Судя по фотографиям, хозяин любит женщин. Может быть, он и сам фотограф? И может, однажды он сфотографирует ее?

Встряхнув головой, чтобы выбросить глупые мысли, Алессия возвращается на кухню – убирать пустые коробки, пивные бутылки и мыть посуду.

Соболезнования, пришедшие по электронной и обычной почте, я отложил, чтобы ответить позже. Пока я не готов их читать. Вот как, черт побери, Кит умудрялся думать одновременно о субсидиях фермерам, скотоводстве и прочей чепухе, без которой не обойтись, возделывая тысячи акров сельских земель? Жаль, наверное, что вместо музыки и изящных искусств я не изучал в университете управление сельским хозяйством или хотя бы предпринимательство.

Когда отец умер, Кит учился в Лондонской школе экономики, и как послушный долгу старший сын перешел в университет Корнуолла, чтобы изучить принципы земледелия, животноводства и управления крупными хозяйствами. У него в собственности оказались тридцать тысяч акров земельных владений, и я теперь понимал, насколько разумное решение принял старший брат. Кит всегда был очень ответственным, кроме того единственного случая, когда вдруг сел среди зимы на мотоцикл и понесся на нем по заледеневшим дорогам графства Треветик. Вспомнив тело брата, каким я увидел его в морге, я опускаю голову и закрываю лицо руками.

«Почему, Кит? Ну почему?»

Погода ухудшается, будто отражая мое настроение. Я подхожу к стеклянной стене и смотрю на реку и противоположный берег. Навстречу друг другу по Темзе двигаются две баржи: полицейская – на восток, и речной трамвайчик – к Пирсу Кадоган. Сколько живу у реки, а так ни разу не прокатился на речном трамвайчике. В детстве я надеялся, что нас с Марианной покатает мама, но она всегда была занята. Всегда. И ни разу не попросила наших нянь покатать нас. Это лишь одна из длинного списка обид, который я готов предъявить Ровене. Кита тогда с нами не было, он уже уехал в пансион.

Качая головой, я обхожу рояль и вдруг замечаю нотные листы, над которыми работал все выходные. При виде недавних достижений я с гордостью улыбаюсь и, оставив компьютер, сажусь за рояль.

Из трех кухонь, которые приходится убирать Алессии, эта ее любимая. Стена, нижние панели шкафчиков и столешницы сделаны из бледно-голубого стекла, которое легко мыть. На кухне просторно, все на своем месте, совсем не так, как в загроможденной всякой всячиной кухне ее родителей. Алессия заглядывает в духовку – вдруг Мистер что-то испек? Там чистота. Скорее всего, хозяин даже не открывает дверцу духового шкафчика.

Алессия вытирает последнюю тарелку, когда из гостиной доносится музыка. Девушка замирает, тут же узнав мелодию. Эти ноты написаны от руки на листе, который стоял на рояле. Она много раз видела их, но сегодня пьеса не обрывается, музыкальная фраза звучит мягко и грустно, окутывая ее печальными синевато-серыми тонами.

Такого нельзя пропустить.

Она осторожно ставит тарелку на столешницу и выскальзывает из кухни в коридор. В гостиной хозяин сидит за роялем. Он играет, закрыв глаза, погруженный в музыку, каждая нота отпечатывается на его лице. Лоб нахмурен, голова склонилась к плечу, губы приоткрыты… У нее перехватывает дыхание.

Она ошеломлена.

Его красотой.

Музыкой.

Талантом.

Мелодия очень грустная, тоскливая, звуки эхом откликаются в ее голове, рождая нежные всполохи голубого и серого цветов, которые мелькают у нее перед глазами. Он поразительно красив. Она никогда не встречала таких удивительных мужчин. Он даже прекраснее, чем…

«Нет! Синие, холодные, как льдинки, глаза смотрят на меня. С яростью».

«Нет. Не думай об этом чудовище!»

Она слушает задумчивую мелодию, которую играет Мистер, до самого конца. Прежде чем он, обернувшись, наверняка заметил бы ее, Алессия на цыпочках крадется на кухню – ей вовсе не улыбается предстать перед хозяином лентяйкой, которая следит за ним, вместо того чтобы трудиться.

Заканчивая уборку на кухне, девушка снова и снова проигрывает в голове прекрасную мелодию. Осталось убрать только одну комнату – гостиную, в которой сидит хозяин.

Собравшись с духом, она подхватывает полироль и мягкую ткань и выходит из кухни. Остановившись у открытой двери, смотрит на хозяина – он сидит за компьютером. Подняв голову, он с удивлением обнаруживает Алессию и радостно улыбается.

– Можно мне войти, мистер? – спрашивает она и показывает бутылкой с полиролью на мебель в гостиной.

– Конечно. Входи. Делай, что тебе нужно, Алессия. И кстати, меня зовут Максим.

Она сконфуженно улыбается и подходит к дивану, чтобы поправить подушки и стряхнуть крошки на пол.

Так… работать с ней рядом я не могу…

Разве можно сосредоточиться, если она так близко? Я делаю вид, что читаю исправленную и дополненную версию договора о перепланировке многоквартирных домов в Мейфере, а на самом деле слежу за каждым ее шагом. Она двигается с непринужденной, чувственной грацией, склоняется над диваном, вытягивает тонкие, но мускулистые руки, собирает хрупкими пальчиками крошки с сиденья и стряхивает их на пол. Меня охватывает дрожь, тело, полное сладостного напряжения, вдруг натягивается, как струна, настроившись на нее.

Это невозможно! Она так близко, а до нее нельзя даже дотронуться. Девушка взбивает черные подушки на диване, халат у нее на спине натягивается, сквозь ткань просвечивают розовые трусики.

У меня перехватывает дыхание, из груди рвется стон.

«Да я чертов извращенец!»

Девушка выпрямляется и устремляет на меня взгляд. Я старательно пытаюсь уткнуться в документ с таблицами, который сжимаю в руках, однако волосы на затылке сами собой поднимаются, как по тревоге. Брызнув полиролью на мягкую тряпочку, девушка направляется к роялю. Еще один взгляд в мою сторону, и она принимается медленно натирать деревянную поверхность, заставляя ее блестеть. Распластавшись по крышке рояля, она встает на цыпочки, а халат приподнимается, открывая сзади ее колени.

«О господи!»

Алессия неторопливо обходит рояль, натирая его до блеска, ее дыхание учащается. Это невыносимо. Я закрываю глаза и представляю, что мог бы сделать, чтобы она так же дышала в моих объятиях.

Черт!

Положив ногу на ногу, я прячу естественные реакции моего вполне здорового тела. Это уже какой-то фарс. Она всего лишь натирает мой чертов рояль.

Девушка смахивает пыль с клавиш, рояль не издает ни звука. Она снова бросает на меня взгляд, и я горблюсь над страницами, которые сжимаю в руке, но ничего не вижу: цифры расплываются, слова не имеют смысла. Улучив мгновение, я оглядываюсь на нее – Алессия склонилась над нотами, смотрит на мою пьесу, наморщив лоб в глубокой задумчивости.

«Неужели она знает ноты?»

«Читает и понимает, что там написано?»

Она поднимает голову и смотрит на меня. Наши взгляды встречаются, и девушка нервно облизывает верхнюю губу, смущенно распахнув темные глаза. Ее щеки розовеют.

Черт!

Отведя взгляд, она опускается на пол, прячась за роялем, чтобы смахнуть пыль с его ножек или отполировать табурет.

Это невыносимо.

Звонит мой телефон, и я в испуге подскакиваю. Оливер.

Никогда еще я не был так рад неожиданному разговору. Мне нужен предлог, чтобы выйти из гостиной.

«Дьявол, я же обещал себе, что не стану от нее бегать!»

– Да, Оливер. Что случилось?

– Возникли кое-какие вопросы с планированием работ. Без вас не обойтись.

Я выхожу в коридор, слушая разглагольствования Оливера о новых лампах и переноске стен в Мейфере.

Когда он выходит из комнаты, у нее над головой как будто проходит штормовая волна, чтобы нести разрушения дальше – может, куда-нибудь в холл? Алессия с облегчением вздыхает. Хозяин разговаривает по телефону. У него низкий, однако очень мелодичный голос. Раньше она никогда не чувствовала себя так стесненно рядом с мужчинами.

Прекрати думать о нем и убирай квартиру!.. Алессия заканчивает натирать рояль, по-прежнему чувствуя на себе взгляд хозяина, которым он следил за ней совсем недавно.

Нет. Исключено.

Зачем ему смотреть на меня?

Может, он проверял, хорошо ли она исполняет свою работу? Как миссис Кингсбери? Глупости. А ведь она согрелась, ей уже не так холодно, как утром, когда она вошла в квартиру. Что же согрело ее? Тепло снаружи или изнутри?

Рядом с ним ей жарко.

Смехотворные мысли! Алессия усмехается. Пока его нет, она быстро выходит за пылесосом. Мистер стоит в дальнем конце коридора, разговаривая по телефону. Он прислонился к стене, его длинные ноги вытянуты, ступни притопывают в такт разговору.

Он говорит негромко, но провожает ее взглядом, когда она идет на кухню. Когда Алессия приносит пылесос в гостиную, хозяин снова за столом, разговаривает по телефону. При виде Алессии встает.

– Погоди, Оливер. Продолжай, – говорит он девушке, взмахнув рукой, и снова выходит. Он расстегнул черный свитер с капюшоном, и под ним видна серая футболка с черным венцом и надпись LA 1781. Заметив выбивающиеся над треугольным вырезом футболки волоски, Алессия краснеет. Ей кажется, что она слышит недовольный голос матери:

«– Алессия! Что ты делаешь?

– Я смотрю на мужчину, мама. Это очень привлекательный мужчина. Я смотрю на него, и кровь в моих жилах бежит быстрее».

Она воображает, как рассердится мама, и улыбается.

«– Ах, мама. В Англии все по-другому. Мужчины. Женщины. Они иначе ведут себя. Иначе разговаривают».

Алессия вспоминает мрачные минуты. Его.

«Нет. Я не стану думать о том мужчине».

Она в Лондоне. В безопасности. С Мистером. И просто будет работать.

На красном боку пылесоса Henry нарисованы два больших глаза и улыбка. Всякий раз, увидев Henry, Алессия улыбается. Она включает провод в розетку и начинает пылесосить ковер и деревянный пол. Всего пятнадцать минут – и в комнате чисто.

Когда она тащит Henry в его колыбельку – шкаф в прачечной, – Мистера в коридоре уже нет. Алессия дружески похлопывает пылесос по боку и идет на кухню.

– Привет, – встречает ее у столешницы Мистер. – Мне надо идти. Я оставил деньги на столике, в холле. Ты сможешь запереть дверь и включить сигнализацию?

Она кивает, снова ослепленная его широкой улыбкой, и опускает глаза. В ее душе разворачивается пружинка счастья – он уйдет, и можно будет поиграть на рояле!

Помедлив мгновение, хозяин протягивает ей большой черный зонт.

– Пожалуйста, возьми себе. На время. Сегодня льет как из ведра.

«Льет как из ведра?»

Алессия ошеломленно переводит взгляд с его лица на зонт, и ее сердце сжимается. Какая у него добрая улыбка, и как он щедр… Она принимает зонт и шепчет:

– Спасибо.

– Пожалуйста. Увидимся в среду, Алессия, – говорит он и выходит.

Вскоре входная дверь захлопывается.

Алессия не мигая смотрит на зонт. Это старинный большой зонт с деревянной ручкой и золотистым замочком. Именно то, что ей нужно.

Восхищенная щедростью Мистера, девушка входит в гостиную и опускается на табурет перед роялем. Прислонив зонтик к деревянному боку инструмента, она играет прелюдию Шопена «Капли дождя».

Вспоминая сказанное шепотом «Спасибо», я раздуваюсь от гордости. Какой я молодец. Наконец-то нашел способ помочь девушке. Я никогда не увлекался добрыми делами, и опыта в этой области у меня маловато. Не хватало только выяснить, что я тупой мерзавец, который все сводит к сексу. А пока доброе дело греет мне душу – совсем новое и приятное ощущение.

Окрыленный, я прохожу мимо лифта и сбегаю вниз по лестнице. Идти не хочется, но у меня обязательства перед Оливером и проектировщиками квартала в Мейфере. Надеюсь, они не ждут, что я приду на встречу в деловом костюме. Это не мой стиль. Вот Кит носил пиджаки и брюки. У него гардеробная была забита сшитыми на заказ костюмами с Сэвил-роу.

Не обращая внимания на дождь, я подзываю такси.

– Полагаю, все прошло неплохо, – говорит Оливер.

Мы идем по выложенному известняком холлу одного из перестроенных особняков в Мейфере. Среди рабочих в желтых касках пробираемся к выходу из здания. От мелкой пыли в воздухе тяжело дышать. Выпить бы сейчас.

– Ты все схватываешь на лету, Треветик. Застройщику явно понравились твои предложения.

– Оливер, зови меня по имени. Максим. Как раньше.

– Слушаюсь, милорд.

– Твою мать.

– Ладно, Максим. – Оливер едва заметно улыбается. – Нам нужно найти дизайнера интерьеров, чтобы обставить демонстрационную квартиру. И сделать это поскорее, недели за четыре. Вот список дизайнеров, которые нравились Киту.

«Кит. Его он называет Кит. Почему меня нельзя звать просто Максим?»

– Давай пригласим Каролину, – предлагаю я.

– Леди Треветик?

– Моя мать считает, что Каролина справится.

Оливер ощетинивается.

Что это с ним? Почему Оливеру не нравится Каро? Из-за Ровены? Ее мало кто любит, должен признать.

– Давай я поговорю с Каролиной, но ты все равно пришли мне информацию о тех дизайнерах и примеры их работ, – говорю я.

Оливер кивает. Я отдаю ему мою каску и прощаюсь.

– До завтра, – отвечает он, открывая передо мной хлипкую дверь, которая вместе с деревянным лесами скрывает фасад обновленных зданий.

Дождь наконец стих. Стемнело. Подняв воротник пальто, я жду такси. Куда бы поехать? В клуб или домой?

Обходя по кругу рояль, вспоминаю Алессию. Вижу, как она тянется к дальнему краю, чтобы отполировать блестящую черную крышку. Рояль сияет в свете люстры. Подумать только, меня возбуждает женщина в халате и огромных розовых трусах.

Как она пробралась ко мне в душу, да еще так быстро? Я ничего о ней не знаю. Я вообще никогда не видел подобной девушки. Я привык к уверенным женщинам, знающим себе цену – с ними мне легко. Алессия застенчивая, сосредоточена на своей работе и, кажется, совсем не горит желанием со мной общаться… хочет стать невидимой. Она ставит меня в тупик. Вспомнив, как она приняла у меня из рук зонт, я улыбаюсь. С какой благодарностью она смотрела на меня! Что же у нее за жизнь, если простой зонт так ее ошарашил?

Присев за рояль, я вспоминаю лицо Алессии, когда она склонилась над нотами. Возможно, она действительно умеет читать мелодии. Или даже играть на музыкальных инструментах. Интересно, что она подумала о моей пьесе? Нет, это все мое воображение. А вот в паху ощутимо тянет.

«Твою мать. Пойди и трахни кого-нибудь».

Тем не менее весь вечер я провожу за роялем, наигрывая одну за другой новые пьесы.

Алессия лежит на маленькой складной койке, которая служит ей постелью, в крошечной комнате у Магды. Мысли у нее путаются – столько всего нужно сделать! – однако то и дело возвращаются к зеленоглазому Мистеру. Вот он за роялем. Веки опущены, лоб нахмурен, губы полуоткрыты… А потом он так ласково взглянул на нее, когда подал ей зонт. Его волосы взъерошены, полные губы изогнуты в приветливой улыбке. Интересно, каковы они в поцелуе?

Ее рука скользит по телу, касаясь груди.

Он мог бы поцеловать ее сюда.

Она охает, отдавшись на волю фантазии, воображая, что это его рука касается ее тела.

Гладит.

Здесь.

Она ласкает себя, заглушив в груди стоны. Стены в домике Магды такие тонкие.

Она думает о нем, а ее тело полнится желанием.