Текст книги "Футураструктурология (Новый Вавилон). Часть 2"

Вместе с тем в странах Евросоюза, да и вообще во всем мире наблюдается ускорение центробежных процессов, связанных с ростом расистских, националистических и иных подобных настроений, у которых есть свои объективные и субъективные причины. В том числе это выражается в ослаблении связей внутри экономических блоков и процессах экономической суверенизации государств, т. е. дивергенции мировой экономики. Эксперты активно обсуждают причины слома, казалось бы, успешно запущенного в ХХ веке глобального экономического механизма, который с крушением социалистического блока должен был гарантировать полное единство взглядов на победу космополитического мышления. Почему в роковой год столетия социалистической революции в России мир опять начал разбегаться по разные стороны баррикад? Есть ли в этом субъективная вина амбициозных национальных элит или это результат объективно обусловленных общественно-экономических процессов?

По-видимому, для объяснения этого необходим комплексный подход, позволяющий выявить общее в многообразных дивергентных процессах, наблюдаемых во всем мире. Либеральная рыночная экономическая парадигма, которая все-таки остается центральной, в XXI веке подвергается нападкам и слева, и справа. Левая критика либерализма акцентируется на недостаточности социальных приоритетов. В частности, это выражается в тенденциях вовлечения больших секторов социальной жизни (прежде всего таких, как образование, здравоохранение и социальная защита) в область рыночных отношений при неослабевающем налоговом давлении на население и бизнес. Левая критика видит причины социальных ущербов в стремлении либерализма угодить интересам транснациональных корпораций, которые осуществляют грабительские экономические проекты, не будучи заинтересованными в социальном развитии эксплуатируемых народов. Это говорит о несправедливом распределении общественного богатства между обществом и властными и бизнес-элитами и образует содержательную основу левой критики.

Правая критика, независимо от того, от кого она исходит, напротив, упрекает либеральную экономическую парадигму во всеобщей социализации (и гуманизации), которая выражается в попытке построить процветающий мир для всего человечества в ущерб национальным и государственным интересам. Основанная преимущественно на консервативной общественной позиции, правая критика связывает все социальные внутригосударственные проблемы с деятельностью тех же транснациональных корпораций, которые выводят капиталы из страны происхождения главного офиса, чем ослабляют национальную экономику.

И те и другие, таким образом, видят причины внутригосударственных проблем в одном и том же и, по существу, выражают единую позицию, что неизбежно сводит их, несмотря на идеологические разногласия, в один оппозиционный лагерь – лагерь критиков либеральной парадигмы антиглобалистского экономического и политического толка. В различных экономических блоках эти процессы идут по разному пути и используют свою, особенную, иногда противоречивую политическую риторику, но приводят они к одному и тому же результату – стимулированию дивергенции мирового (пусть даже не самого совершенного) экономического пространства. Однако деятельность политических активистов – это лишь поверхностная часть айсберга, поддерживаемого на плаву большей частью населения земли, сконцентрированного на эгоистическом построении личного счастья на основе небрежения интересами других людей и неограниченного роста потребления личных удовольствий, то есть на глобальной потребительской конкуренции.

Обобщая все эти соображения, мы можем сделать фундаментальный вывод о динамике наблюдаемых глобальных экономических и социально-политических противоположно направленных процессов конвергенции-дивергенции. В современном мире возникновение глобальных экономических блоков поддерживается вовлеченными в них народами до тех пор, пока очевидны их преимущества для всех сторон. Как только становятся очевидными блоковые рыночные деформации, создающие преимущественную пользу для одной из сторон или тормозящие внутреннее развитие одной из сторон, они порождают противоречия внутри блока, которые могут привести к его распаду (кстати, это опасности, которые таятся внутри федеративных государств с диспропорциями в развитии и даже внутри унитарных государств с такими региональными диспропорциями). Последнее означает, что разрушению могут быть подвержены все экономические объединения, вне зависимости от их идеологической окраски (что и демонстрирует новейшая история). Устойчивость экономического блока определяется соразмерностью действий транснациональных корпораций запросам национальных элит и сообществ на пропорциональное пространственное развитие. Два процесса – конкурентная экономическая экспансия и внутренний экономический рост – должны быть гармонизированы в экономической модели любого экономического блока, чтобы не разрушить его. В современной экономической методологии средством такой гармонизации является сонаправленное открытое и публичное стратегическое планирование, осуществляемое одновременно международными надблоковыми структурами, национальными экономическими институтами, субъектами экономической деятельности и домашними хозяйствами.

В своих дальнейших рассуждениях мы приходим к пониманию природы конвергентной и дивергентной динамики. Конвергенция-дивергенция в значительной степени обусловлена как внутренними объективными, так и внешними субъективными причинами.

Основной причиной конвергенции является открытость мировой экономики, заключенная в базовом представлении об открытости мировой торговли, проистекающем из ретроспективы возраста цивилизации. Сама мировая торговля базируется на фундаменте экономического многообразия культур и их продуктов, которая имеет расширяющуюся конвергентную природу. Взаимопроникновение культур влечет за собой взаимопроникновение продуктов и постепенное их распространение по всему миру. В этом смысле дивергентные проявления связаны с распространением производства культурно-чуждых продуктов в странах-импортерах, которое порождает внешнюю конкуренцию производителей продуктов (то есть в конечном счете конкуренцию на рынке труда и общественных выгод).

Второй, более современной причиной конвергенции является «свободный» рынок капиталов. Его выравнивающее значение возрастает в связи с борьбой национальных преференций и привлекательностью бедных, но крупных по объему потребительских рынков. Блоковое мышление создает механизмы дополнительных преференций для перетока капиталов. Любые проявления дивергентной суверенной экономической политики стимулируют бегство капиталов.

Третьей причиной конвергенции экономик является смена технологических укладов и распространение новых технологий по всему миру, а также развитие массовых мировых коммуникаций (это касается формирования свободных перетоков продуктов, информации и людей). Любое ограничение таких перетоков (например, в интересах национальной безопасности) создает предпосылки для экономической дивергенции.

Тем не менее, несмотря на объективную обусловленность конвергенции, в последнем десятилетии наблюдается рост экономической дивергенции, обусловленный политическими механизмами ограничения национальных экономик, в том числе включающими различные санкционные режимы (и эту тему мы детально обсудим в следующей главе).

В завершение нам следует сделать несколько замечаний относительно методологических подходов к изучению общественных явлений, рассматриваемых в настоящей главе.

Исходя из содержания изложенных фактов и сделанных выводов в своем исследовании мы использовали в основном эмпирический подход. При этом мы говорим об эмпиризме как составном элементе позитивизма. Таким образом, те общественные явления, о которых идет речь, даны нам в наших ощущениях и восприятии. Они осознаются нами в результате исторического наблюдения. Область науки, которая здесь применима, – история экономики как последовательная совокупность макроэкономических событий. Имея в виду исторические аспекты общественного бытия, мы рассматриваем экономические события во времени.

Вместе с тем мы помним, что экономические явления имеют пространственное распределение. В основном оно связано с исторически изменяющимися диспропорциями в экономическом развитии тех или иных регионов, стран, городов. Кроме того, развитие экономики в условиях действия разных ее парадигм (например, советской и западной) также имеет пространственное распределение. Отдельная область экономической деятельности государств и крупных корпораций связана с выравниванием экономических потенциалов разных территорий. Это тоже один из предметов научного поиска, имеющий прикладное значение. Как правило, его связывают со стратегическим планированием экономического развития.

Все эти вопросы изучает экономическая география, которая в отношении ко всему человечеству обретает черты науки геоэкономики. Эта область науки по отношению к прошлому или существующему состоянию – также эмпирическая наука.

Однако позитивистская методология предполагает и экспериментальный подход. По отношению к прошлому мы допускаем только один вид эксперимента – это мысленный эксперимент альтернативной экономической истории или географии. Что мы имеем в виду? Мы уже отмечали особую природу исторического знания, относительность объективности которого во многом зависит от взгляда историка и его интерпретации исторического процесса. Одной из форм сознательной интерпретации является метод построения альтернативной истории. Он заключается в известной посылке – следует порассуждать, что было бы, если… Например, если бы тот или иной государственный деятель принял бы иное решение или народные массы этой страны подняли бы восстание на несколько лет ранее. И так далее.

Проведение таких мысленных экспериментов позволяет взглянуть на возможный ход исторического процесса под другим углом, увидеть упущенные преимущества и совершенные ошибки. По сути, выстраивая в этой главе альтернативную историю советского государства, мы и поставили такой мысленный эксперимент. То же происходит и с географией. Здесь модельные эксперименты с отраслевой экономической специализацией и локализацией бизнесов дают нам модели пространственного экономического развития и прогнозируемые воздействия их реализации на социумы. Этим, как мы знаем, занимается такая наука, как пространственное планирование.

Ограничиваясь только позитивистским подходом, мы, конечно, не увидим всего процесса научного познания экономических явлений прошлого и настоящего. Мы должны говорить о теоретическом знании, которое часто предвосхищает общественную (в том числе экономическую) практику и является нормативным знанием. История экономики (в ее разделе «История экономических учений») дает нам множество примеров экономических гипотез и теорий, которые исследуют современное им состояние экономики и одновременно создают нормативную картину экономического будущего, в том числе используя прогностические методы. Некоторая часть этих теорий подтверждается позднее общественной практикой, превращая нормативное знание в позитивистское. Обращаясь к нулевой главе, мы вспоминаем данное нами представление о стволе событий и соотносимых с ним потоках научного знания, а также о непрерывном превращении нормативных теорий в позитивистские. Напомним, что речь шла о методологии футураструктурологического исследования. Таким образом, мы находим прямые аналогии в методологии футураструктурологии и методологии истории экономики или исторических аспектах экономической географии. Различие лишь в том, что футураструктурологическое исследование всегда нормативно и всегда направлено в будущее, а исторические науки исследуют состоявшееся прошлое.

Далее мы можем сделать весьма важный для всего последующего исследования вывод: нормативные экономические (и иные общественные) теории прошлого представляли собой предтечи футураструктурологического знания. Они использовали (возможно, неосознанно для исследователя) те же методологические подходы, которые использует футураструктурология.

С точки зрения методологии футураструктурологии, для нас представляет интерес тот факт, что наблюдаемые в новейшей истории процессы экономической дивергенции-конвергенции (вне реалий военного времени и революций) во многом были обусловлены нормативными экономическими теориями прошлого. Более того, на экономическую практику значительное воздействие оказали и продолжают оказывать иные общественные воззрения, иногда облекаемые в научную (или псевдонаучную) форму. Также мы не будем забывать далее о пространственно-временных аспектах мировых (и локальных) экономических процессов, обуславливающих пространственно-временную неоднородность уровня экономического развития стран и регионов (в дальнейшем и городов).

В следующей главе мы перейдем от истории мировой экономической практики к исследованию причин и внутренних механизмов дивергентных процессов в мировой экономике и политике, которые мы отчасти уже обсудили и которые позволят нам обсудить перспективные «эволюционные макроэкономические модели» мировой экономики. Далее мы перейдем в том числе к футураструктурологическим экономическим построениям, позволяющим объединять вокруг рациональных идей общественного развития друзей и врагов, союзников и конкурентов.

Глава 8. Глобализация и национализация мировой экономики в XXI веке. Эволюционные макроэкономические модели

Мир больной, возьми бумаги тонкой,

Думай о бумажных журавлях,

Не погибни, словно та японка,

С предпоследним журавлем в руках.

Р. Г. Гамзатов88
  Расул Гамзатович Гамзатов (авар. Хӏамзатилазул Расул Хӏамзатил вас; 8 сентября 1923 – 3 ноября 2003) – аварский советский поэт, прозаик, публицист, советский и российский общественный и политический деятель, переводчик.


[Закрыть]

Мы удостоверились, что экономическая глобализация является многофакторным феноменом и что причины глобализационных и антиглобализационных процессов различны. Тем не менее нам необходима полная ясность в понимании глобализационной динамики, для того чтобы прогнозировать ее в будущем. Нам также не хотелось бы вслед за американским нормативным экономистом и философом Линдоном Ларушем99
  Линдон Хермайл Ларуш-младший (англ. Lyndon Hermyle LaRouche, Jr; 8 сентября 1922 – 12 февраля 2019) – американский экономист и политический активист, основатель нескольких политических организаций, называемых также движением Ларуша.


[Закрыть] поддерживать убеждение о том, что глобализационные процессы являются исключительно следствием субъективных устремлений и политической конъюнктуры, хотя делать это на основе наблюдаемых процессов становится все сложнее.

Прежде всего, мы убедились в том, что эпоха экономических империй не завершилась. Очевидным движущим механизмом последней империи является квазиединый финансовый механизм. Он включает в себя не только мировую валюту (доллар США), но и систему ее институционального обслуживания, включая мировую банковскую систему и институты долларовых ценных бумаг и других деривативов [165]. Сегодня доллар является самостоятельным и всеобщим рыночным продуктом, производимым США для поддержания и продвижения империи. Действительная ценность доллара эфемерна, но за ним стоит империя, которая успешно обманывает весь мир своим мнимым богатством. Однако и мир готов обманываться, потому что он пока не готов предложить другой универсальный финансовый инструмент для внешних расчетов и инвестиций. Собственно, до недавнего времени в этом не было необходимости, поскольку субъектам рынка нужна лишь гарантированная стабильность валюты расчетов и инвестиций (валюты резервирования), что и обеспечивал доллар США, по крайней мере до 2022 года.

Если по каким-либо причинам (а такие причины проявляются все отчетливее) произойдет сбой в мировых финансовых институтах, то реальные сектора национальных экономик не погибнут, хотя и потеряют часть своих накоплений. Однако с финансовой империей будет покончено, скорее всего, навсегда, а новая финансовая империя может и не появиться. Человечество имеет значительный опыт международных бартерных сделок, основанных на установлении справедливых товарных обменов на основе клиринговых валют (особенно остро это проявляется в период мировых кризисов). При этом товары, поставляемые по бартеру, могут быть с выгодой реализованы на внутреннем рынке или в третьих странах (путем реэкспорта). Весьма надежными оказываются встречные расчеты в национальных валютах, конечно, при условии их долгосрочной стабильности. Имеются весомые перспективы прямых инвестиций, направленных на создание в других странах готовых производств, ориентированных на расширение рынка сбыта в этой стране или на вывоз произведенной продукции в страну-инвестор. Такие инвестиционные механизмы особенно привлекательны, если они не связаны с внешними заимствованиями. В этих проектах субъекты экономики лучше защищены от финансовых рисков.

Тем не менее при всех существующих рисках вероятность сохранения доллара в статусе мировой валюты пока еще остается высокой, что обеспечивает жизнеспособность и процветание финансовой империи США. Есть объективные причины сохранения ее имперского положения в мире. Имперский статус валюте США обеспечивает высокая доля американских капиталов в реальной экономике многих стран мира. По некоторым оценкам, на долю США приходится до 40% мирового фондового рынка, доля прямых инвестиций в мировую экономику – около 20%. При этом США являются крупнейшим получателем инвестиций в мире, что подчеркивает их роль как метрополии.

Финансовые инструменты глобализации – потоки денег и ценных бумаг – создают особую подсистему мировой экономики и финансовой империи США. С точки зрения имперских интересов, мировая финансовая система должна быть тождественна финансовой системе последней империи. Весь остальной мир в этом не уверен, как не уверен и в обратном. Поэтому мировая финансовая система находится в состоянии квазиустойчивого равновесия, признавая примат доллара США как универсального финансового инструмента. Вероятно, современный долларовый диктат является инструментом внешнего регулирования зависимых от него национальных экономик. Однако сами по себе элементы зависимости обусловлены не деньгами как таковыми, а регулируемым международным разделением рынков товаров и капиталов. Именно эти элементы глобального рынка в значительной степени являются долларозависимыми. Валютная диверсификация слабо проявляется на рынке труда, локализованного в условиях национальных экономик, однако большая часть трудовых ресурсов мирового третичного сектора (который становится наиболее массовым) предпочитает фиксировать свои доходы в наличной валюте США и в ней же осуществлять накопления домашних хозяйств. С сокращением доли живого труда и ростом четвертичного сектора экономики в форме свободного творчества создается почва для дальнейшей привязки к некой универсальной системе финансовых эквивалентов, роль которой доллар США великолепно может исполнить. Введение мирового финансового института виртуальных (электронных) денег, привязанных к международным курсовым регуляторам, которые также ориентируются на курс доллара США, позволяет не только мгновенно превращать национальные валюты в мировую и обратно, но и получать доход от самих валютных операций. Эта отрасль финансового рынка также зависима от наличия устойчивой мировой валюты. По существу, институт электронных мировых денег усиливает глобализационные процессы в финансовой сфере ровно настолько, насколько быстрыми темпами развивается массовая коммуникация, а вслед за ней глобальная миграция и все виды электронной торговли.

Значимость национальных валют тем не менее сохраняется на внутреннем национальном пространстве и играет определенную мировую роль в процессах внешней миграции, прежде всего в индустрии мирового туризма. Продолжается актуальная дискуссия о расширении списка мировых валют. Сегодня на этот статус претендуют евро и юань. Однако в настоящее время эти валюты скорее дискриминированы на внутренних рынках принимающих их стран по сравнению с долларом США.

Далее драматургия сюжета связана с получателями выгод от статуса мировой валюты. Можно ли сегодня утверждать, что от обращения доллара США по всему миру выигрывает исключительно последняя империя? Давайте представим на мгновение, что доллар США утратил свою привлекательность и место мировой валюты занял, например, евро. Очевидно, что это скажется на системе мировых и национальных финансовых резервов и системе мировых расчетов. То есть государства станут меньше покупать долларов США и долговых обязательств США, а также снизятся доходы от операций с долларами мировых финансовых корпораций (бирж, банков, страховых компаний и т. д.), связанных с капиталами из США, что, вероятно, плохо для экономики США. При этом привлекательность евро вырастет, и он станет основной резервной валютой, что хорошо для экономики Евросоюза. Однако выиграют ли от этого третьи страны? Ответ очевиден: могут выиграть только те страны, которые имеют экономики, конвергентные с экономикой объединенной Европы. То есть от перестановки ролей в мировой валютной системе мы бы получили исключительно новую финансовую, а затем и экономическую империю. Если мы представим себе систему с двумя равноправными мировыми валютами, то мы, очевидно, получим две конкурирующие мировые экономические империи. Если в гонку за валютные приоритеты включается Китай, то появляется основа для создания еще одной финансовой империи, правда, только в том случае, если Китай откажется от нерыночного механизма регулирования курса юаня.

Множественность мировых валют приводит нас к множественности конкурирующих мировых финансовых квазиимперий, которые заинтересованы в собственной безоговорочной победе. Следовательно, глобальное финансовое пространство начинает делиться между новыми квазиимпериями, что приводит к дивергенции финансовых и экономических рынков, а впоследствии и к политической деглобализации на основе формирования многополярных мировых систем. Другими возможными исходами является победа одной из новых мировых валют и установление господства новой империи либо появление действительно мировой валюты, эмитентом и регулятором которой является Всемирный банк, переформатированный на основе равноправного, консенсусного учредительства, и создание на этой основе Всемирного экономического союза. Неважно, насколько невероятными представляются нам подобные исходы, поскольку они являются множеством вариантов развития ситуации, обусловленной волей отдельных лидеров и реакцией на нее различных обособленных сообществ. При этом мы утверждаем, что только футураструктурологический подход позволяет нам создавать нормативные модели устройства рациональной мировой финансовой системы.

Роль мировой валюты не ограничивается исключительно функциями денег и их суррогатов при осуществлении внешнеэкономической деятельности, она определяет мировые денежные потоки и окончательных получателей выгод от их движения. Естественной характеристикой таких выгод являются параметры, показывающие общее состояние национальных экономик и прежде всего их объемную долю в мировой экономике. Эта статистика является общедоступной, в том числе благодаря деятельности соответствующих институтов ООН. Можно следить за изменениями доли в мировой экономике каждого государства и анализировать, как она соотносится с внутриэкономическими процессами, а также процессами мировой конвергенции-дивергенции. Однако для установления конечного получателя выгод от движения денежной массы необходимо сравнивать не только объемные показатели, но и показатели эффективности экономики. На наш взгляд, такими показателями могут быть отношения объемных показателей к параметрам, характеризующим национальные производительные силы или потребительские рынки, например, к численности населения государства. Таким образом, речь идет, например, о доле национального ВВП [166] от мирового валового продукта и удельного ВВП на душу населения [167].

Нам представилось удобным объединить эти параметры на одной диаграмме, которая ранжировала бы страны как по доле экономики, так и по ее эффективности. Результаты такого анализа в отношении крупнейших экономических держав и их сателлитов показаны на рисунке 31.

Рисунок 31. «Экономические качели» для национальных экономик в 2021 году

Представленная диаграмма не дает ясного понимания экономических преимуществ отдельных стран, как и влияния на них конвергентных-дивергентных процессов. Однако очевидно, что большая доля мировой экономики не всегда является показателем того, что эта экономика более эффективна с точки зрения национальных интересов. «Экономические качели» (то есть доля стран с более эффективной экономикой) склоняются в область меньших по размеру национальных экономик, и только особое положение США выпадает из этой общей картины, фактически определяя некую условную линейную аппроксимацию. Логика этих качелей проста: США являются главным выгодоприобретателем в существующей (2021 год) мировой финансово-экономической системе. Эта картина является достаточно выразительной характеристикой роли и положения США и других стран в мировой экономике. Она не объясняет экономическую успешность некоторых стран с весьма малой экономкой, поскольку мы не видим, как на эту экономику влияет участие этих стран в процессах конвергенции.

Совсем другая картина возникает, если мы агрегируем те же показатели для различных групп стран, участвующих в конвергентных образованиях, – рисунок 32.

Здесь мы видим, что финансово-экономическое положение США выигрывает в сравнении с положением и ролью условного Евросоюза и БРИКС. Полная конвергенция (объединение экономик всех стран в глобальной модели) показывает, что глобальная экономика менее эффективна, чем экономика США и Евросоюза, но более эффективна, чем экономика БРИКС. Наконец, мы показываем, что обновление БРИКС (с включением в его состав новых стран-участников) меняет его положение с точки зрения эффективности в лучшую сторону.

Рисунок 32. «Экономические качели» для конвергентных экономик в 2021 году

Наблюдаемая конвергентная тенденция хорошо объясняет суть происходящих мировых политических и экономических процессов последнего времени. США остаются абсолютным получателем преимуществ в существующей имперской финансовой модели. Дальнейший экономический рост конвергентной Европы или БРИКС со своими финансовыми инструментами – абсолютно конкурентный рост. Он неизбежно перемещает экономические выгоды в сторону таких конвергентных образований. Именно поэтому США заинтересованы в экономическом ослаблении своего главного сателлита – Евросоюза и ослаблении России, Индии и Китая, как системообразующих элементов БРИКС. США, как основной получатель выгод, просто не могут сохранить свое экономическое положение, не запуская процессы политической и экономической дивергенции внутри новых конвергентных сообществ. Поэтому необходимо ослабление их экономик при столкновении политических интересов Евросоюза и России, Евросоюза и Китая, интересов внутри Евросоюза и, если возможно, России и Китая.

Вместе с тем альтернативой такой блоковой дивергенции является конвергенция в старую глобальную модель с лидирующей ролью американской валюты. Сохранение своей мировой роли через разрушение альтернативных экономических образований, чередующееся с собиранием ослабленных экономик под своей эгидой, – единственная форма существования последней империи. То, что мы наблюдаем сегодня, – это первый акт ненаписанной пьесы американских политических драматургов.

Финансовый механизм имперской глобализации не является единственным, США как экономическая империя вынуждены обеспечивать примат своих интересов с военно-политических позиций. Для этого созданы мощные военно-политические союзы в Тихоокеанском и Атлантическом бассейнах, а также континентальные и островные океанические военные базы.

Утверждение имперского положения не может не сопровождаться различного рода военными авантюрами по всему миру. Борьба за распространение своего экономического влияния на страны – крупные потребители и на сырьевые страны, которые демонстрировали независимое поведение на внешних рынках, вылилась в последние годы в силовую смену политических режимов в Азии и Африке (не составляют исключения и некоторые режимы Европы и Америки). При этом, как и всякая империя, США делают это под предлогом распространения своего внутриполитического опыта, основанного на традиционном (для Запада) толковании системы ценностей.

При этом на Востоке в большинстве прецедентов прослеживаются действия по насильственной смене светского устройства государств на религиозно-политическое с уклоном в исламский фундаментализм. С одной стороны, это объясняется тем, что в странах, подвергающихся внешней агрессии, по совершенно понятным причинам наибольшую политическую активность проявляют национально ориентированные силы оппозиционного толка, к которым в первую очередь относятся исламские патриоты. С другой стороны, похоже, что состояние временного хаоса и дестабилизации социально-экономической жизни в этих странах вполне устраивает организаторов военного вмешательства. Эта ситуация получила даже свое название – «управляемый хаос». Однако конструирование на основе хаоса систем неустойчивого порядка в интересах империи оказывается не всегда возможным. Фактически во многих случаях хаос оказался неуправляемым либо порождал порядок, направленный против имперских интересов.

Переложение на общественные отношения математической теории хаоса, утверждающее наличие в обществе фазовых состояний хаоса и порядка, называемых аттракторами, убеждает нас, что любое направленное воздействие на открытую систему, приводящее к хаосу, высвобождает аттракторы [168] внутреннего порядка, локализованные в различных, в том числе в национально-патриотических подсистемах. Они могут быть противонаправлены в своих действиях империи, как и свергаемому правительству. Тогда новый порядок утверждается не в интересах империи. В то же время любое стимулированное извне воздействие, приводящее к хаосу, может порождать временный неравновесный порядок под внешним управлением, но в дальнейшем возбуждающиеся альтернативные аттракторы иного порядка вновь сталкивают систему в хаос и даже в фактическое состояние гражданской войны (современные Ирак и Сирия).

Если мы переведем эти умопостроения в русло наших футураструктурологических гипотез, то увидим, что мы имеем дело с системой ангармонических общественных беспокойств, стимулируемых среди активистов и асоциалов. Очевидно, что их действия не могут быть гармонизированы в условиях отключенных механизмов внутреннего порядка. Происходит расслоение общества, при котором каждая группа начинает бороться за власть и богатство. При этом восстановить прежний порядок уже невозможно, а построить новый порядок, основанный на ценностях, крайне трудно.