Текст книги "Мутанты. Взламывая генетический код человечества"

Глава 2
Типичная история шэньчжэня

Когда мы закончили поздний завтрак Хелен О’Нил и отправились в материковый Китай, общественное мнение об эксперименте доктора Хэ еще формировалось. Некоторые влиятельные лица в социальных сетях повторяли первоначальное сообщение Пекина: Хэ Цзянькуй достиг того, о чем другие только мечтали, победив в международном соревновании и прославив нацию. «Первопроходцы всегда будут мишенью для атак», – говорилось в одном разошедшемся посте. Другой пользователь написал: «Новое всегда ставят под вопрос и критикуют»¹. Но большинство посчитало этот эксперимент национальным позором: «Это плачевно для детей, для Китая и всего человечества». Приближался час расплаты: ценности, вдохновляющие экономику биотехнологических инноваций и гонявшуюся за прибылью отрасль здравоохранения, столкнулись со старой гвардией Коммунистической партии.

Доктор Хэ создал первых CRISPR-младенцев буквально на границе с Гонконгом – в Шэньчжэне, футуристическом городе, который славится своей скоростью и инновациями. Еще неделю назад молодой ученый был на пике власти: его поддерживали крупные инвесторы, администраторы больниц, авторитетные ученые, руководители университетов и даже государственные чиновники. Но по мере развития полемики на саммите соратники и покровители Хэ начали выступать с публичными заявлениями, пытаясь дистанцироваться от ученого.

В Шэньчжэнь я поехал поздно вечером в воскресенье, и на станции Futian Checkpoint образовались длинные очереди из людей, возвращавшихся домой после походов по магазинам на выходных или визитов к семье и друзьям в Гонконге.

В материковом Китае люди жили своей обычной жизнью: выгуливали собак в парках, сидели в кафе, писали в социальных сетях о Лулу и Нане, но быстро переключались на другие заботы. Перед тем как пересечь границу, я настроил на одноразовом телефоне виртуальную частную сеть (VPN), которая позволяла мне обойти «Великий китайский файрволл»[4]4
  Официальное название – «Золотой щит» – система фильтрации содержимого интернета в Китае. – Прим. изд.


[Закрыть]. Без VPN я не смог бы открыть все приложения, делающие мою жизнь интереснее: Gmail, Facebook Messenger и Google. Не желая ввязываться в полемику, я осторожно ходил по лезвию скандала, неспеша узнавая о культурных и исторических силах, которые внезапно превратили доктора Хэ в звезду.

Мэри Энн О’Доннелл, антрополог и старожил Шэньчжэня, встретилась со мной в историческом районе города с фабриками, которые в 1980-х годах производили тряпичных кукол Cabbage Patch, дешевую электронику и пластмассовые фигурки из «Звездных войн». Пока мы гуляли по улицам, ученый познакомила меня с городом, в котором доктор Хэ проводил свои исследования. За 30 лет Шэньчжэнь превратился из скопления рыбацких деревень в мегаполис с населением, большим чем у Нью-Йорка. О’Доннелл рассказала, что Шэньчжэнь был тем самым местом, где Китай впервые открылся глобальному капитализму. После смерти председателя Мао, жесткий коммунистический режим которого изолировал страну, пришло новое поколение лидеров. Они стремились торговать с остальным миром. По ее словам, Шэньчжэнь быстро стал «открытым окном для всего нового». «Пекин создавал теорию, а Шэньчжэнь проводил эксперименты», – рассказала ученый.

Хэ Цзянькуй придерживался стратегии, испытанной временем. Вместо того чтобы просить формального разрешения перед началом радикально нового эксперимента, технологи Шэньчжэня уже давно сосредотачивались на получении результатов. Предприниматели сначала тестировали новые инновации, а затем, постфактум, старались получить одобрение из Пекина. В 1980-х «велись споры о науке и технологиях, происходящих в Пекине», – призналась О’Доннелл. Но в Шэньчжэне отношение было другим. «Пока вы могли получить какой-то результат, ваш проект чаще всего одобряли».

Шэньчжэнь начинал как особая экономическая зона, где предприятия из Гонконга, Тайваня и других стран могли открывать фабрики и нанимать дешевых рабочих-мигрантов. Позже город превратился в важнейший центр инновационной экономики Китая и стал привлекать предпринимателей со всего мира, разрабатывающих дроны, роботы и смартфоны. Стартапы из Шэньчжэня пробовали свои силы в сферах искусственного интеллекта, социальных сетей и биотехнологий. Приток денежных средств от правительства и частных китайских инвесторов открывал финансовому сектору беспрецедентные возможности. Полным ходом шла Национальная кампания по ребрендингу: ярлык Made in China («Сделано в Китае»), который ассоциировался у людей с дешевыми подделками, пиратством и украденной интеллектуальной собственностью, заменяли на Created in China(«Создано в Китае»).

Майк Дейзи, гонзо-журналист, описал Шэньчжэнь как город, от которого “Бегущего по лезвию” стошнило бы». В 2012 году This American Life транслировал приключенческий рассказ под названием «Мистер Дейзи и яблочная фабрика» (Mr. Daisy and the Apple Factory)[5]5
  Отсылка к книге Роальда Даля «Чарли и шоколадная фабрика», только речь идет не о производстве фруктов, а о продукции Apple. – Прим. изд.


[Закрыть]. Аудиопрограмма рассказывала о крупных заводах Шэньчжэня по сборке электроники. Эти предприятия получили известность за прошедшую там волну самоубийств рабочих, которые трудились в ужасных условиях: низкая зарплата, ненормированный график и использование детского труда. В настоящее время Foxconn, компания, управляющая этими заводами, является крупнейшим производителем электроники в мире.

Антиутопические высокотехнологичные азиатские пейзажи знакомы все любителям научной фантастики. В «Бегущем по лезвию» Харрисон Форд охотится в безликой китайской массовке на гуманоидных репликантов, пока китайские генные дизайнеры продают свои товары на черном рынке. Киборги, гибриды кошки и человека, также неразлучны с азиатскими иммигрантами и в «Нейроманте»[6]6
  * Уильям Гибсон, Нейромант. М.: Азбука, 2015. Перевод В. Ахметьевой, А. Гузмана, А. В. Етоева.


[Закрыть] – киберпанк-романе Уильяма Гибсона, который следует за низкосортным жуликом через преступный мир Японии и неузнаваемое «киберпространство» США. Гибсон вдыхает новую жизнь в расистские стереотипы, описывая наркобарона как человека, чье лицо представляет собой «смуглую и непримечательную маску» с глазами, которые были заменены «искусственно выращенными изумрудными трансплантатами Nikon». Улучшенные азиаты «с передовыми микропроцессорами, отслеживающими уровни мутагена в кровотоке» заставляют читателей Гибсона беспокоиться о генно-модифицированной элите, которая может появиться в подпольных лабораториях на Востоке. Вскоре после трансляции «Мистера Дейзи и яблочной фабрики» на радио, Ира Гласс снял этот эпизод из эфира, сославшись на искажение ключевых фактов. Но в объяснении причин была допущена еще более банальная неточность. В отличие от «Бегущего по лезвию», Шэньчжэнь был больше похож на Орландо или Сан-Диего… но только с самыми высокими небоскребами в мире. Посредине главных дорог росли пальмы и аккуратно постриженные кустарники, а в городских кварталах, как огромные сосны, возвышались десятки вышек сотовой связи. Большие засаженные деревьями парки, разбросанные по всему городу, помогали сдерживать застройку. Город реализовал смелый план по сокращению загрязнения воздуха: все автобусы общественного пользования и парк из 21 000 такси электрические, работающие от батарей. Поезда в метро быстрые, чистые и доступные, ничем не уступающие системам метрополитена любой другой части мира.

Я остановился в отеле Bay Breeze – элегантном, но недооцененном заведении с видом на залив и Гонконг. Выйдя поужинать, нашел торговый центр под открытым небом с кинотеатром IMAX, представительство Tesla, художественную выставку с идеями Йозефа Бойса[7]7
  Один из теоретиков постмодернизма. – Прим. изд.


[Закрыть] и магазин по продаже люксовых летающих дронов с камерами. Пройдя мимо McDonald’s, а также ресторанов Happy Homeland Music и Hello Kitty Secret Path, я решил отведать корейское барбекю, а после зашел в магазин Honeymoon Dessert за холодным супом из папайи и снежного гриба. Когда я расплачивался наличными, люди смотрели на меня с удивлением, раздражением и даже подозрением. Все остальные пользовались банковским приложением WeChat на смартфонах – китайской платформой соцсетей, благодаря которой оплата наличными и кредитными картами кажется чем-то из прошлого века.

Несмотря на ряд неловких моментов, когда оплата наличными выдавала во мне несмышленого иностранца, центральный Шэньчжэнь показался мне скорее потребительской утопией, чем техно-антиутопией. По торговым центрам не бегали репликанты-гуманоиды. В секретных лабораториях в темных переулках не проводились CRISPR-эксперименты. Вместо этого эксперименты велись в университетах и биржевых компаниях при полной поддержке правительства и международного научного сообщества.

Хэ Цзянькуй переехал в Шэньчжэнь в 2012 году, и на момент эксперимента он считался вчерашним мигрантом. В возрасте 28 лет Хэ получил приглашение от нового учреждения в сфере высшего образования Южного научно-технического университета SUSTech. Тогда Хэ работал постдокторантом в Стэнфордском университете в самом центре Кремниевой долины. Шэньчжэнь стремился стать центром технологических инноваций Китая, и для городских чиновников, которые пытались привлечь лучшие зарубежные таланты, новый сотрудник стал настоящей находкой. Местные власти помогали выплачивать зарплату молодому ученому через Peacock Plan – специальную стимулирующую программу для привлечения специалистов «в области корпоративных технологий, инноваций, предпринимательства, научных исследований, образования, здравоохранения, культуры, искусства и спорта».

Молодой профессор стал восходящей звездой университетского городка. Один из преподавателей SUSTech поведал мне, что доктора Хэ регулярно ставили в пример коллегам за предпринимательскую хватку и высокие амбиции. Большинство его коллег не знали, над чем именно работал ученый. На заседаниях кафедры они просто видели, как ректор университета называл Хэ гением, китайским Эйнштейном. Ректор Цинши Чжу призывал весь педагогический состав браться за смелые проекты. Китай уже получил семь Нобелевских премий. Чжу хотел, чтобы исследователи занимались проектами, которые бы соответствовали научному видению Альфреда Нобеля и могли бы принести человечеству максимум пользы.

CRISPR-исследование Хэ Цзянькуя не было ни для кого секретом. Он не только рассказал президенту Чжу о своих планах, но и заручился поддержкой важных должностных лиц из Коммунистической партии Шэньчжэня и Пекина. Эксперимент должен был обойти законы о медицинской практике и научных исследованиях. Но, возможно, глубокое значение его работы в перспективе смогло бы компенсировать эти мелкие правонарушения. Сам эксперимент соответствовал сценарию «Китайской мечты» – новой революционной политической платформе Пекина.

Обычно съезд Коммунистической партии – национальное собрание, которое проводят каждые пять лет, – весьма скучное мероприятие. Но у доктора Хэ были собственные причины, чтобы присмотреться к конгрессу, запланированному на октябрь 2017 года. В рамках приветственной передачи для делегатов партии по Центральному телевидению Китая должны были транслировать рекламный сюжет о компании Хэ Direct Genomics. На конгрессе председатель Си Цзиньпин также выступил с речью о «Китайской мечте» – новом видении будущего страны.

Председатель Си сказал собравшимся лидерам Коммунистической партии, что он инвестирует в «прогрессивные передовые технологии», чтобы сделать «Китай страной новаторов». Китайская мечта была смелым планом «умного общества» с новой инфраструктурой в «аэрокосмической сфере, киберпространстве и транспорте». Председатель объявил о беспрецедентной поддержке «современной инженерии и прорывных технологий».

Сторонники биотехнологии восхваляли CRISPR как одну из самых мощных революционных технологий. Призывая к «новаторским фундаментальным исследованиям и грандиозным и оригинальным инновациям», Си Цзиньпин, казалось, давал открытое разрешение ученым и технологам, готовым взяться за рискованные эксперименты.

Будучи в Стэнфорд, Хэ был на короткой ноге с успешными учеными, которые в своей жизни руководствовались капиталистической максимой: «Лучше просить прощения, чем разрешения». Кроме того, он знал, что в области эмбриональной инженерии американские ученые продвигались вперед довольно медленно. Республиканские политики начали перешептываться о CRISPR, говоря, что в своем намерении изменить ДНК человека ученые хотят «играть в Бога». Консервативное христианское лобби завелось с полуоборота. А вот с тех пор как председатель Мао попытался избавиться от религиозных убеждений, проведя Культурную революцию, китайские ученые стали видеть в техническом прогрессе отрасль, отделенную от религии. Хэ Цзянькуй не был религиозным человеком и не разделял моральных протестов против генетической модификации человеческих эмбрионов. Казалось, в эту новую эру китайской мечты, настало время перехватить инициативу и добиться первенства во всем мире при помощи CRISPR.

Доктор Хэ понял, как обрести власть и влияние в области биотехнологии. У Хэ было свое видение будущего, он работал, чтобы воплотить свои мечты в жизнь, и CRISPR стал инструментом для увеличения его сил. Берясь за рискованную затею, он следовал другому девизу Кремниевой долины: «Двигайся быстро и круши все на пути». В Шэньчжэне – городе, который издавна славился своей бурной деятельностью, – этот американский идеал нашел отклик.

Идея «шэньчжэньской скорости» родилась в конце 1980-х, когда небоскребы здесь стали расти быстрее, чем где-либо в мире. В поисках лучшей жизни Шэньчжэнь наводнили рабочие из сельских районов Китая. Изначально многие фабрики создавались как трудовые коллективы, в которых социалистические идеалы сочетались с капиталистическими принципами. Поточный конвейер работал все быстрее и быстрее, а небольшие фабрики заменялись огромными предприятиями. Неравенство усиливалось. Главными ценностями этого развивающегося города стали скорость и накопление капитала.

Колоссальная скорость сопряжена с большими рисками. На промышленном оборудовании Шэньчжэня и других частей южной провинции Гуандун не менее 360 000 работников заводов лишились конечностей⁴⁵. Foxconn, компания, которая «засветилась» в гонзо-истории Майка Дейзи, открыла свой первый завод в Шэньчжэне в 1988 году. Они стали производить материнские платы Intel, а затем iPhone и Android, создав огромные заводы, на которых работали десятки тысяч человек. После того как в 2010 году более дюжины рабочих покончили жизнь самоубийством, бросившись с крыши предприятий Foxconn, международное сообщество наконец увидело цену, которую человеку приходится платить за «скорость Шэньчжэня». Вопреки всему Foxconn смогла стать крупнейшей компанией по производству электроники в мире.

В строительной отрасли скорость Шэньчжэня также обернулась крупномасштабными трагедиями. Одна из самых резонансных катастроф связана с оползнем строительного мусора, в результате чего обрушилось 17 зданий, под завалами которых оказались промышленные предприятия и жилые кварталы рабочих⁶.

По мнению Фань Ян, культуролога из Университета Мэриленда, округ Балтимор, Шэньчжэнь известен своим «экономическим, технологическим и социальным динамизмом»⁷. По ее словам, предприниматели, ученые и архитекторы этого города продемонстрировали явные способности к «культурным и политическим инновациям». В то же время она критикует китайских предпринимателей, которые просто гонятся за инновациями и скоростью. «Одержимость скоростью уничтожила все другие способы существования», – сказала мне Ян. Шэньчжэнь одержим «культурой нового», которая способна убить самый дух истории.

Личная история Хэ Цзянькуя символизирует жизнь целого поколения в Китае. За свою жизнь члены этой семьи перешли от ужасающей нищеты к относительному достатку. Множество технологов, ученых и предпринимателей в Китае росли в реалиях третьего мира, но теперь дошли до того уровня влияния, на котором они помогают строить новые миры.

Чтобы лучше понять историю и реалии жизни людей в современном Китае, я отправился в сельскую местность. Когда первые волнения улеглись, я решил отыскать деревню, в которой родился Хэ Цзянькуй. Скоростной поезд провез меня 800 километров к северо-западу от Шэньчжэня, в китайскую провинцию Хунань, известную на весь мир своей острой едой и считающуюся одним из беднейших регионов Китая. Хэ Цзянькуй родился в горной части провинции Хунань, в уезде Синьхуа.

Железнодорожный вокзал находился в сельской местности, в 30 минутах езды на такси от округа Синьхуа. На западе за горами садилось солнце. Через открытое окно доносились характерные ароматы: дым от горящих фермерских полей, сладковатый запах свиного навоза и едва уловимое журчание пресноводной реки. В окнах то и дело мелькали типичные картины сельской местности Китая: ветхая кирпичная постройка со сгоревшей машиной перед ней, маленькие домишки в тени банановых деревьев. По соседству с ними возвышались недавно построенные жилые комплексы и даже величественные особняки. На обочине дороги заряжались электромобили; по скоростному шоссе то и дело сновали бесстрашные цыплята.

Когда мы перешли мост через реку Цзышуй и отправились в центр города, на Синьхуа уже надвигались сумерки. Над головой возвышалось черное здание высотой не менее 13 этажей; по его бокам, словно капли воды, струились узоры белого света. Нас повсюду окружали высотки. На улицах кипела жизнь, а торговцы едой выгружали столы и стулья из моторизованных трехколесных тележек для ночного рынка. В местном кинотеатре показывали фильм «Годзилла: Король монстров» и готовились к мировой премьере «Темного Феникса» – последнего фильма из саги «Люди Икс». В Синьхуа появился роскошный торговый центр с VR-играми для детей, хипстерским кофе для работающих специалистов и пластической хирургией – включая осветление кожи и блефаропластику[8]8
  Операция по изменению формы век или разреза глаз. – Прим. изд.


[Закрыть] азиатского века – для людей всех возрастов.

Я путешествовал с переводчиком и научным сотрудником из Пекина, имя которого предпочту не разглашать, поскольку дело доктора Хэ было классифицировано китайским правительством как вопрос национальной безопасности. Мы приехали в Синьхуа, не до конца понимая, куда именно направляемся. Той ночью мы остановились в Vienna International Hotel, чей слоган на английском – «Женственно-джентльменский вкус». Через Baidu, основную поисковую систему Китая, мы нашли в горах деревню, отмеченную тремя китайскими иероглифами: 贺家 院, или «Резиденция семьи Хэ». Следующим утром мой помощник отправился туда на такси – возможно, это была пустая трата времени.

Такси проехало мимо заросших рисовых полей, бамбуковых лесов и небольших деревень, следуя за притоком реки Цзышуй. Через полтора часа езды по узкой дороге моя помощница наконец добралась до Резиденции семьи Хэ. Рядом с местной медицинской клиникой несколько стариков играли в маджонг. Никто и не слышал о Хэ Цзянькуе. Они сказали, что большинство людей с этой фамилией переехали отсюда десятки лет назад. Тогда моя помощница сверилась с картой и заметила еще одну деревню с тем же названием 贺家 院, примерно в 30 минутах езды в другом направлении.

По дороге к новой деревне она увидела впереди полицейскую машину, которая стояла на обочине. Прежде чем моя помощница среагировала, таксист притормозил на обочине и выскочил из машины, чтобы узнать дорогу. Офицер состроил недовольную гримасу и задал несколько вопросов. Затем он вытащил из кармана электронное устройство, набрал имя Хэ Цзянькуй и подробно объяснил, как найти эту деревню. После того как моя помощница познакомилась с семьей Хэ, и они согласились на встречу со мной, она вернулась в город, чтобы забрать меня из отеля. Итак, мы поехали в деревню вместе.

Мы подъехали к дому, в котором родился Хэ Цзянькуй. Деревня казалась заброшенной. Входная дверь дома была распахнута настежь. Некоторые стекла в окнах были выбиты, а зияющие рамы – закрыты листами пластика. На крыльце стояла деревянная машинка с ручкой – особое приспособление для шелушения риса. На подоконнике лежала небольшая долька чеснока, по соседству с лопатой, ведром и деревянной лестницей. Когда я заглянул в окно, то был немного удивлен: на меня смотрела курица. Она высиживала яйца на груде старой одежды в захламленной комнате с велосипедом и рассыпающимися картонными коробками.

Из-за угла вышла одна из тетушек с широкой улыбкой на лице и «гусиными лапками» морщин вокруг глаз. По двору скакала маленькая рыжая собачка, хвост с черным кончиком задран, уши настороженно подняты. Вскоре во дворе собралась почти вся большая семья Хэ. Все его дяди и тети рассказывали истории о детстве своего племянника. Один дядя, школьный учитель, лучезарно улыбнулся нам со второго этажа своего соседнего дома.

Во время моего визита в семейную резиденцию Хэ я не увидел молодежи. Все младшие члены семьи Хэ уехали в поисках лучшей жизни – в центр Синьхуа и другие большие города за его пределами.

Родители Хэ Цзянькуя переехали в центр города, в многоэтажную квартиру, которую купил их сын. В Китае такие деревушки, в которых доживают свой век старики, называют «опустевшими деревнями».

Таксист и пекинская переводчица помогали мне общаться с семьей Хэ на трех языках: английском, китайском и местном хунаньском диалекте. Совместными усилиями они поведали мне, как мальчик из очень бедной семьи стал ученым на передовой генетической медицины.

Женщина, подарившая миру Хэ Цзянькуя, хорошо помнит свои трудные роды. В деревне не было телефонов, поэтому, когда у нее начались схватки, кому-то пришлось бежать за акушеркой. У той не было настоящего медицинского опыта, и она жила в одноэтажном кирпичном доме. Ребенок родился быстро, всего за 2–3 часа, еще до того, как прибыла квалифицированная помощь. Хэ Цзянькуй родился с обвитием пуповиной. Местная акушерка понимала: обвитие может перекрыть приток крови к мозгу новорожденного, что приведет к повреждениям или смерти. У нее не было медицинского оборудования, поэтому она просто быстро распутала пуповину с шеи ребенка и перерезала ее ножницами, надеясь на лучшее.

Это был 1984 год. Чтобы добраться до больницы, нужно было пройти целую милю по тропинкам, а затем долго ехать на маршрутном автобусе. Детей в деревне всегда рожали дома, поскольку перспектива получить счет из больницы многих пугала. Необращение в больницу также означало то, что семья Хэ сможет избежать наказания за нарушение китайской политики одного ребенка на семью. Строго говоря, Хэ вообще не должен был рождаться, ведь у его родителей уже подрастал двухлетний сын. Из-за этой противоречивой политики миллионы женщин прошли через стерилизацию и аборты. Но оставаясь дома в деревне, родители Хэ избегали государственных чиновников из здравоохранения, которые следили за исполнением драконовских мер.

С современной медициной Хэ Цзянькуй познакомился много лет спустя, учась в начальной школе. В один прекрасный день всех детей выстроили в очередь на вакцинацию. «Там был стеклянный шприц, наполненный лекарством, – вспоминал один из членов семьи. – Детям делали инъекции по очереди, одной и той же иглой». В то время в деревне люди знали недостаточно, чтобы усомниться в правильности проведения процедуры. «Теперь-то мы знаем, что, если бы у кого-то из детей оказалось заболевание, передающееся через кровь, оно легко могло бы распространиться», – рассказал родственник Хэ. Из-за этой антисанитарной практики в сельских поселениях в других китайских областях возникали вспышки ВИЧ. Так что ученый, который вырос и решил вылечить ВИЧ, мог легко заразиться им в детстве.

Еще мальчишкой Хэ Цзянькуй носился вокруг группки домов их семьи и приглядывал за цыплятами, собаками, свиньями и несколькими двоюродными братьями и сестрами. Его ранние годы прошли в сплоченной большой семье, где присматривать за детьми помогали три семейные пары, его дяди и тети – братья его отца и их жены. Родители Цзянькуя были фермерами. У них были небольшие рисовые поля, где они выращивали еду, которой хватало, только чтобы прокормить семью. Рядом с домом росло персиковое дерево, затенявшее небольшой сад, где росли таро, тыквы, другие овощи и травы. Дом стоял на небольшом холме с видом на соседский рыбоводный пруд и рисовые поля.

Сначала в деревне Хэ не было электричества. Ночью зажигали керосинки. Административное бюро по электроэнергии округа Синьхуа появилось только в 1988 году, когда правительство запустило амбициозную программу модернизации. Первые дни электрификации сельской местности изображены на картине местного художника Минцзэ Се «Свет города на горе»: группа мужчин стоит на склоне горы с длинными бамбуковыми шестами, с трудом балансирующих на деревянных лестницах; старые фермеры протягивают провода, а вокруг, забавы ради, бегают маленькие дети.

С появлением новых технологий началась эра волшебства и чудес. Старший брат Хэ был очарован электричеством. Он очень рано увидел революционное влияние этой новой технологии. Позже, будучи молодым человеком, он бросил старшую школу и поступил в технический колледж, где изучал электротехнику. Оттуда он сразу устроился на региональную гидроэлектростанцию.

У Цзянькуя были еще более масштабные мечты и амбиции. Его воображение захватили книги. Но иногда страсть к чтению доставляла ему неприятности. Однажды ему поручили присматривать за любимцем семьи – азиатским буйволом, который вспахивал рисовые поля перед посадкой. Цзянькуй решил отвести буйвола на близлежащие холмы, чтобы выпасти его на свежей траве. Но пока Цзянькуй увлеченно читал книгу об Альберте Эйнштейне, буйвол сбежал. Родственники и друзья помогли выследить своенравное животное, и через несколько часов беглец был найден. Этот случай крепко засел в коллективной памяти семьи Хэ: мальчик витал в облаках, и это чуть было не привело к серьезным неприятностям в реальном мире.

«В детстве Цзянькуй не был проказником, – уточнила одна из его теток на местном диалекте. – И с тех пор он не изменился». Тут вмешалась другая тетя: «Он очень прилежно учился. И каждый семестр в начальной школе был лучшим учеником в классе». Постепенно голые бетонные и кирпичные стены родительского дома были увешены ярко-красными и золотыми грамотами.

Цзянькуй любил читать. Но из-за бедности семьи мальчик не всегда мог покупать книги. В школе не было библиотеки, поэтому Цзянькуя часто можно было встретить в местном книжном магазине – он читал книги, стараясь не мять и не портить страницы. «Прочитав книгу, он мог почти идеально вспомнить ее содержание», – хвасталась одна из теток.

Первый настоящий прорыв в жизни Хэ произошел в 1999 году, когда отличные оценки помогли ему поступить в школу Синьхуа – по привлекательной программе для одаренных детей. В 15 лет он начал жить вдали от дома в школьном общежитии. Автобус до деревни стоил всего юань, или около 20 центов. Тем не менее почти все выходные Хэ предпочитал экономить деньги, поэтому оставался в кампусе и занимался учебой. Он приезжал домой с короткими визитами каждый месяц, когда у студентов были школьные каникулы.

В старшей школе Цзянькуй влюбился в одну из одноклассниц – Янь Цзэн. Девушка была из обеспеченной семьи и жила в соседнем селе. Ее отец поступил на военную службу и благодаря этому смог повидать мир. После демобилизации он открыл собственное дело. Ресторан New Star быстро приобрел известность среди местных жителей – он славился пряными хунаньскими блюдами. В начале 1990-х New Star был не просто единственным местным рестораном, но и одним из немногих местных предприятий. Как только в деревне появилось электричество, семья Цзэн купила телевизор и холодильник – настоящую редкость для сельской местности.

Местная Коммунистическая партия внимательно следила за семьей Цзэн, ведь они были первыми представителями сельской буржуазии. Но после принятия в деревнях новой национальной политики реформ и открытости Цзэны стали образцовой семьей. Председатель Дэн Сяопин в своем знаменитом выражении rang yi bu fen ren xian fu qi lai, что означает «пусть сначала кто-нибудь станет богатым», выступил в защиту новых принципов свободного рынка. Чуть позже перевод этой фразы исказился до «быть богатым – почетно». По международным стандартам Цзэны определенно не были богачами, но они пополнили растущие ряды среднего класса Китая. Янь Цзэн, школьная любовь Хэ, была явно не из его круга.

Из этого местного неравенства и выросло честолюбие Хэ. Сельское хозяйство не приносило прибыли. Отец Хэ пошел работать на угольные шахты и в строительные бригады, чтобы оплачивать обучение двух сыновей – молодого заучки и начинающего электромеханика. Плата за обучение в средней школе составляла 800 юаней в год, или почти 100 долларов. Плата за обучение старшего сына в техническом колледже была еще выше: 2000 юаней в год. Изнурительный труд помогал оплачивать счета, но также означал, что отец Хэ пренебрегал работой на ферме.

В 2001 году, когда Цзянькуй учился в девятом классе, Пекин запустил национальную кампанию по развитию творчества и инноваций в сфере образования. В Синьхуа учителя старших классов продолжали работать «по старинке», делая акцент на механическом зазубривании и запоминании, а не на критическом независимом мышлении. В школах обучались по стандартной национальной программе: китайский, английский, математика, физика, биология и география. Для детей из китайских деревень школа Синьхуа была единственной возможностью получить образование. Однако по национальным меркам обучение в этом заведении не было чем-то выдающимся.

Мистер Чжоу, один из учителей старших классов, рассказал местному репортеру Sina Hunan News, что Хэ Цзянькуй произвел на него неизгладимое впечатление. У молодого студента была фотографическая память на информацию из учебника биологии. Высшие оценки по биологии и химии выделяли его среди других учеников. Кроме того, мальчик был «довольно увлечен физикой». В то же время оценки Хэ за языковые предметы были весьма посредственными. Позже ему придется приложить немало усилий, чтобы научиться понятно изъясняться на английском.

Пока мы с моим ассистентом и водителем такси беседовали с тетушками Хэ во дворе дома, родственницы немного приукрашали истории о своем племяннике, рассказывая, что он был лучшим учеником в Синьхуанской школе. В действительности его превзошел другой одноклассник, набравший больше баллов в национальном отборочном тестировании, которое все китайские студенты выполняют при поступлении в ВУЗы. Несмотря на это, баллов Хэ хватало для поступления в Пекинский университет – лучшее заведение в стране⁸⁹. Вместо этого молодой студент выбрал специализацию по физике в Научно-техническом университете Китая (USTC). Многие студенты в шутку говорили, что аббревиатура USTC на самом деле означает «Учебный центр США», поскольку около 30 % студентов получают ученую степень за границей – в основном в США¹⁰.